Дорога волков 3 страница

– Не получится, – покачал головой Годислав. – Больше алтына за штуку не дадут. Но коли сшить все вместе, да пол в усадьбе застелить, то смотреться будет неплохо, и ногам теплее. Себе заберу, дружище. А с тобой серебром сочтусь. По рукам?

– По рукам, – легко согласился Середин.

– На что тебе волчьи шкуры в доме, боярин? – недовольно буркнул холоп. – Псиной воняют, вытираются быстро.

– Зато как приятно ходить по шкурам тех, кто тебя сам едва не слопал, – оскалился боярин. – Нет, решено! Весь пол ими выстелю. Да ты не боись, Мичура, тебя одного всех обдирать не заставлю. Поможем. Ведь поможем, ведун?

– Отчего не помочь? Конечно, поможем.

Теперь, когда путникам больше ничто не угрожало, они могли не суетиться и никуда не торопиться. Разведя костер, люди спокойно поели, запили мясную кашу терпким греческим вином и только после этого, взявшись за ножи, отправились за добычей.

– Стойте!!! – Истошный крик с дороги заставил победителей опустить уже занесенные над первыми зверями ножи. Запыхавшаяся, растрепанная девчонка сбежала с тракта на истоптанный снег и остановилась, обняв одной рукой холодную корявую березу: – Не трогайте их! Не убивайте!

Курносая и узкоглазая, одета она была довольно богато, хотя и явно с чужого плеча: алые тисненые сапожки, цветастые юбки, синий нарядный зипун с золотистыми шнурами. Под распахнутым тулупом виднелась войлочная жилетка, накинутая поверх шелковой, тоже цветастой рубахи. Девице на вид было лет десять‑ одиннадцать – и она вся раскраснелась, по лицу стекали капельки пота.

– Это почему? – не понял боярин. – Волки же. Убийцы серые.

– Тронете – я вас тоже изведу! – указала на него пальцем малявка. – Вусмерть изведу, в моей стае воинов еще в достатке! Втрое больше, нежели вам попались!

– Ты кто такая, пигалица, чтобы нас ратниками пугать? – хмыкнул Годислав, поглаживая косарем загривок бессильно обвисшего в двух петлях крупного волчары.

– Я хозяйка леса!

– Хозяева леса ныне спят, – покачал головой Олег.

– Я хозяйка! – Девчонка, чуть отдышавшись, скинула зипун, протянула руки в сторону двух трухлявых пней. Уже через мгновение те закачались, крякнули, поднялись на корнях и, переваливаясь с боку на бок, роняя с макушек снег, размахивая толстыми сучьями, двинулись к людям.

Боярин громко сглотнул, уронил нож и, схватившись за меч, попятился. Холоп же просто драпанул к саням и заполз под одни из них.

– Ерунда, обычный морок. – Олег зачерпнул горсть снега, слепил снежок и запустил в ближний из оживших пней. Белый комок с четким хлопком о кору разлетелся в пыль. Ведун пожал плечами: – Значит, хороший морок. Зимой ни одна нежить не оживает. Всего этого – нет.

– Как порвут в клочья, тогда узнаешь! – выкрикнула пигалица. – Отпусти моих друзей!

– Так прямо и порвут? – Середин, переступая через полузадохнувшихся в петлях зверей, зашагал пням навстречу. По спине пополз неприятный холодок, колени отозвались предательской слабостью – но ведун точно знал, что зимой даже самая сильная ведьма не способна поднять для схватки никакой мертвечины. Морок же, как бы страшен ни был, реального вреда причинить не способен.

Пень заревел страшным голосом, взмахнул сучьями, отчего в животе что‑ то екнуло и... Ничего не произошло. Наоборот – это уже ведун, сильно толкнувшись, кинулся к девице, от которой его отделяло меньше десяти шагов. Но тут от дороги ему навстречу широкими прыжками помчалась крупная волчица. Олег рванул саблю – волчица отвернула в сторону, но и девчонка уже исчезла со своего места.

– Сказываю, есть у меня кому вас порвать, – послышался ее голос от ельника. – Отпустите друзей и братьев моих, иначе изведу вусмерть.

– Эти братишки нас намедни едва не задрали, – потянулся Олег и поменял оружие с сабли на нож. – Спускай с них шкуры, мужики. Время идет.

– Не смейте!!! – взвизгнула пигалица.

– А чего ты нам сделаешь, дура? – хмыкнул Середин. – Мы твоих мороков не боимся.

Правда, Мичура, все еще лежавший под санями и бледный, как снег вокруг, и боярин Годислав его уверенности пока не разделяли и к волкам не шли.

– Стойте! – присев возле одного зверя, обняла его пигалица. – Не троньте их, и я вас тоже выпущу.

– Откуда?

– Нечто не поняли, что по кругу ходите? – ткнулась носом в волчий загривок «хозяйка леса». – Отпустите моих – я отпущу вас. Целыми, вместе с лошадьми.

– Еще чего, – покачал головой Середин. – Если их пожалеть, они потом других путников порвут. Потом еще и еще... Кажется, теперь я понимаю, отчего тракт этот ныне непроезжим считается. Нет, ведьма, не будет по‑ твоему. Истреблю я всех твоих серых и тебя тоже. И из круга твоего выберемся, не впервой.

– Миром договориться завсегда лучше... – вдруг издал жалобный возглас холоп. – Почто кровью землю кропить? Нарубились уже.

– Пусть пообещает, что трогать никого не станет, и ладно, – неожиданно поддержал Мичуру боярин. – Ребенок же она совсем. Глупость сделала.

– Эта «глупость» уже немало кому живота стоила, – ответил Олег. – А ну, признайся, ведьма, сколько прохожих уже извела?

– Стае нужно есть, – без малейших признаков раскаяния ответила пигалица. – Люди в лесу чужие – коли сгинут, вреда не случится. С каждой лошади мы целый день сыты бываем.

– Слыхал, дружище? – глянул на Годислава Олег. – Думаешь, ее можно оставлять?

– Мы к чародейским битвам непривычны, господин, – взмолился из‑ под телеги холоп. – Отпусти нас ради Триглавы! Сделай милость... Без нас решай...

– Коли хоть кого из друзей моих тронете – изведу, – почуяла слабину в рядах противника ведьма. – Пожалеете – и я вас пощажу. Выпущу в целости. И лошадей не трону.

– Она лжет, Годислав, – обратился к боярину Середин. – Ведьмам верить нельзя. Отпустим зверей – на нас же их и натравит.

– Кровью клянусь! – вытянула руку девочка. – Землей и Ярилом. Вы не тронете – и я вас не трону.

– Я четыре года воевал, дружище, – глядя то на Олега, то на застывшие пни, ответил Годислав. – Но то с людьми... Здесь же голым и глупым себя чувствую. Не нужно крови. Давай миром решим.

– Вот тебе и ква... – Середин прикусил губу. Он чувствовал себя обязанным избавить Тверской тракт от появившейся напасти. Но... Но он не мог за шиворот тащить в драку своих попутчиков. И теперь уже не был уверен в их поддержке.

– Думай быстрее, чужак! – поторопила его пигалица. – Коли кто из братьев задохнется, мстить стану, не будет уговора!

– Дай прядь своих волос! – вытянул руку Олег. – Если ты обманешь, по ним я наведу порчу и сживу тебя со свету.

– Этого нельзя! – вскинула руку к голове девочка. – Я не хочу оказаться в твоей власти, чужак.

– Я не верю тебе, ты не веришь мне. Дай прядь, и мы окажемся в равном положении.

– Нет! Ты можешь навести по волосам порчу в любой момент, даже когда вы уедете.

– А ты можешь обмануть нас и никуда не отпустить. Я не пойду на уговор, пока не получу волос. Думай быстрее, десятки твоих братьев задыхаются в петле. Если они умрут из‑ за твоего упрямства, виновата в этом будешь ты.

– Я не верю тебе!

– Ну и что? Твоя судьба – в обмен на жизнь волков. Я не дам освободить их из петель, пока не получу волос. А этого не сможет сделать никто, кроме тебя. Без человеческих рук ничего не сделать.

– Ты лжешь! Ты хочешь получить надо мной власть.

– Они задыхаются! – Олег приподнял за загривок ближнего зверя, окончательно обмякшего за проведенные в ловушке часы.

– Ты хочешь моей смерти! Я не могу доверить тебе часть своей плоти.

– Да, я хочу твоей смерти, – согласился ведун. – Ты несешь гибель каждому, ступившему на этот тракт и должна быть уничтожена. Но сперва я провожу этих людей до их дома, и только потом вернусь за тобой. Если ты не обманешь, я не стану использовать твою плоть для причинения вреда. Нас ждет долгий путь. Ты вполне успеешь скрыться, и я не стану тебя искать или преследовать.

– Я не собираюсь бросать родного леса! – гордо вскинулась пигалица.

– Твой выбор, – пожал плечами Середин. – Но все равно дай мне прядь своих волос. Или я не дам тебе спасти твою стаю. Мне даже не понадобится их резать. К вечеру все они сдохнут сами. А многие испустят дух куда раньше. Этот, например, почти готов. Ребра не двигаются, пульса нет. Он не дышит. Если немедленно не срезать петлю с горла...

– Будь ты проклят, чужак! – Прямо через лагерь девочка прошла к нему, перепрыгнув сани, под которыми сидел холоп и обогнув костер. Пятерней чесанула по волосам, отделила прядь. – Срежь петлю, и ты получишь волосы!

– Быть посему. – Одержав победу в споре, ведун не стал цепляться к мелочам. Он сам кончиком косаря нажал на толстую прядь мочала, а когда она лопнула, ухватил волосы пигалицы и быстрым движением ножа отсек себе довольно толстый пучок.

– Доволен? Убирайся! – Девочка отвернулась и принялась торопливо отпускать и стаскивать петли с шеи волков. Работы у нее было изрядно, и ведун напомнил:

– Не забудь снять свое заклинание.

– Его уже нет, убирайтесь! – зло прошипела юная ведьма. – Видеть вас не хочу!

– Это хорошо, – тихонько буркнул Середин и побежал к стоянке, на ходу пряча добычу за пазуху: – Запрягайте! Скорее, мы уезжаем!

Он сильно опасался, что, освободив зверей, ведьма попытается как‑ то отомстить путникам. Чем дальше они окажутся к тому моменту, когда последняя петля будет снята с шеи последнего волка – тем лучше. Однако то ли девчонка оказалась честной, то ли хлопоты с силками заняли у нее слишком много времени, но путники больше не натыкались на пень с проросшей березой ни через два часа, ни через три, ни к полудню, ни даже к позднему вечеру. Разумеется, опасения оставались, а потому ночевали они, составив сани полукругом возле непролазного завала из десятка обмерзших деревьев, одетые в доспехи, развесив вокруг мочальные петли и сменяясь на дежурстве у постоянно горящего костра.

Утром выяснилось, что петли были повешены не зря: в одну попалась крупная мохнатая росомаха, в другую – тощий заяц, видимо ею и вспугнутый. По понятным причина путники не стали задерживаться – нежданная добыча была брошена на сани, и маленький обоз покатился дальше, чтобы в темноте остановиться на берегу реки, наст которой был изрыт копытами и исчерчен полозьями саней.

– Тверца, – с видимым облегчением заявил Годислав. – Кажется, добрались.

Тем не менее всю ночь они, сменяя друг друга, несли дежурство возле костра, укладываясь спать в полном ратном доспехе.

До Твери путники добрались к середине следующего дня. Впрочем, это селение еще не обрело своего названия. Оно появится только через пару веков, когда для защиты здешних мест будет поставлена первая прочная крепость. Пока же на берегах реки раскинулось множество примыкающих друг к другу селений, каждое из которых имело выпирающие далеко в реку причалы, на высоких берегах стояли амбары, на низких – просто навесы с дранкой. Дома здесь отличались богатством: стояли сплошь на каменных подклетях и почти все «по‑ белому» дымили печными трубами. Жители тоже ходили отнюдь не в рванье – мужики красовались в тулупах, зипунах и даже в украшенных вошвами кафтанах. Женщины удивляли количеством юбок, а также платков, накинутых на голову и на плечи поверх душегреек.

Проехав с полверсты через эту роскошь, Олег повернулся к попутчику:

– А что, боярин, верно, в таком месте и постоялые дворы должны иметься?

– Есть, конечно, как не быть? – пожал плечами боярин. – Я вот тоже так мыслю: не попариться ли нам в баньке? Почитай, неделю одежи не снимали.

– Так давай завернем? Мне тоже броню скинуть ох как хочется, да на полке отогреться.

– Купец Митровин двор хороший недалече держит. Чисто у него завсегда, кормят хорошо и серебра много не просят.

– Ну так показывай!

Только после того, как путники скинули броню, от души пропарились в бане с можжевеловыми вениками, поели наваристых щей и вдосталь отоспались на мягких перинах, к ним пришло ощущение, что колдовская напасть с ведьмиными волками осталась позади. От Твери путники двинулись опять налегке: без доспехов, сложив щиты и луки на сани, оставив из оружия только по мечу на поясе. Ведун, разумеется, сохранил в поясной сумке кистень – но он настолько свыкся с этим оружием, что просто не замечал его тяжести.

За три дня по извилистой Тверце путники добрались до Торжка. Несмотря на громкое название, он мало чем отличался от Твери: те же амбары, причалы, богатые дома, вытянувшиеся вдоль реки. Насколько понимал Середин, все здешние места основную прибыль получали с купцов, переваливающих свой товар с волжского пути на волховский, в Балтийское море. Кто‑ то из них шел дальше, чтобы переправиться в Вышнем Волочке вместе с судном по волоку; кто‑ то, чтобы не тратиться на волок, вез груз посуху до совсем близкой Цны, где переваливал на суда поменьше, дабы подрядчикам было удобнее развозить персидские, индийские и китайские товары по разным городам и торгам; кто‑ то, уехав от родного порога в столь несусветную даль, сбывал все оптом прямо здесь, здесь же закупался пенькой, смолой, мехами и мечами, чтобы повернуть назад по простому и удобному пути.

В Торжке путники даже не выходили на берег: Годислав, лучше знавший здешние местные дороги, отвернул на какой‑ то узкий, но хорошо накатанный зимник, идущий по ручейку. У истока они заночевали, потом вместе с дорогой выбрались в густой сосновый лес, по которому через два дня доехали до другой реки.

– Где это мы? – поинтересовался Олег.

– Сие Крапивица, – с готовностью пояснил боярин, – вскорости в Угольник впадет, а там и Кличен будет.

– Понятно, – кивнул Середин и больше вопросов не задавал.

Спустя четыре дня они выехали к обширному озеру: тут сомневаться было нечего, поскольку в полуверсте впереди трое рыбаков как раз опускали под лед широкую сеть. Берега же, поросшие лесом, темнели и вовсе версты за три вдалеке. Годислав повернул вправо, и спустя полчаса на берегу показался низкий частокол.

– Останавливаться будем али как? – поинтересовался боярин. – Здесь тоже двор постоялый имеется.

– Будем, – отозвался Олег. – Не все же в сугробах ночевать. Это и есть тот самый Кличен, о котором ты сказывал?

– Он самый.

– Озеро так же прозывают?

– Нет, – мотнул головой боярин. – Озеро Селигер.

– Понятно.

На самом деле ему ничего не было понятно. Никаких городов, кроме Осташково, он на Селигере не помнил. Но какой смысл спрашивать у нынешних обитателей, почему в далеком будущем на здешних берегах будут стоять совершенно другие города? [2]

Позволив себе и лошадям пару дней отдыха, путники двинулись дальше, петляя между многочисленными озерными островами – на некоторых из них стояли скромные избушки, обвешанные со всех сторон сетями. Кое‑ где эти сети латали женщины и дети. Мужика за работой Олег не увидел ни разу. Но скорее всего, они отнюдь не дремали на печи, а проверяли мокрые от ледяной воды снасти, вынимая рыбу, что на трескучем морозе должна мгновенно превращаться в камень. Какими становились при таком промысле руки рыбаков, не хотелось и думать.

– Рыбалку любишь, боярин? – поинтересовался у спутника Олег, не очень ожидая положительного ответа. Здешние знатные люди обычно предпочитали охоту.

– А как же, ведун! Сие развлечение мне любо, сызмальства увлекаюсь.

– Да? – удивился Середин. – Чем ловишь? Донкой, спиннингом?

– Донка – то для смердов, – отмахнулся Годислав. – Мышь на иглу насадят, нитку к пальцу привяжут, да и сидят ночами. Ловят, дескать. Больше спят, конечно. Но иные налимов али сомов приносят, бывает. А то и судаки попадутся. Сие рыба благородная, ее в усадьбу в счет оброка несут. Мы же с братом на свечу ловим.

– Ага... – кивнул Олег, но на этот раз любопытства не сдержал: – Как же иглой налима поймать можно?

– Знамо как, – на этот раз с удивлением глянул на него боярин. – Железный стержень с двух сторон затачиваешь, посередине лесу вяжешь. Опосля мышь насаживаешь али иную наживку. Как рыба ее схватит, лесу дергаешь, стержень у нее поперек глотки встает, а иной раз и вовсе в брюхе поворачивается. Избавиться от него она не в силах, так ее, родимую, на бережок и выволакиваешь. На малую рыбеху, что длиной с локоть али чуть более, аккурат швейная иголка на снасть подходит. Для сома же специально ковать надобно. А иные смерды и вовсе из можжевельника стержни для рыбалки режут. Сказывают, налим запах можжевеловый страсть как любит.

– И на свечу хорошо клюет? – поинтересовался ведун.

– Да ты чего, дружище? – хмыкнул боярин. – Ее ж не насаживают, ею светят. Ситниковую али баранью свечу в лодку берешь – а там один светит, другой с острогой караулит. Как рыба подойдет, так ее и бьешь, ровно хазарина на рогатину сажаешь. Иная могучая, что бык. Двумя руками ратовище держишь, ан колотит всего и мечет, и лодка вся пляшет, брызги летят... Опосля вернешься к берегу, огонь разведешь, дабы обсушиться, меду хмельного выпьешь. Иной раз девки с деревни на огонек приходят, любопытствуют. Им тоже погреться интересно, да с боярскими отпрысками... Эх, жалко, лед сейчас стоит, я бы тебя обязательно на рыбалку сводил! У нас там затоны глубокие на Поле, да пруды сделаны богатые – аккурат рыбу разводить.

– Затоны на поле? – опять изумился Середин.

– Пола – это река наша, в Налючах, – объяснил боярин. – Земля там больно бедная, глинистая, да приболочена вдобавок. Так прадед мой придумал яму обширную вырыть, а ручеек перегородить. Вышло так, что и берега поднялись, и пруд большущий наполнился, верстою в окружности, и мельница на запруде работает – тоже прибыток. Какие карпы у нас там растут, ты и представить не можешь... Слушай, а и правда – давай на рыбалку с тобой сходим, ведун? До весны‑ то, мыслю, совсем немного осталось. Без того, чтобы погостевать, я тебя все едино не отпущу, такого гостя у порога не поворачивают. Погостишь, отдохнешь. А как снег сойдет, мы с тобой и порыбачим.

– Пока снег сойдет, еще месяца три ждать придется, – покачал головой ведун.

– Так мне разве жалко? Ты мне друг верный, я тебе животом и добром своим обязан. Кабы не ты, извела бы нас ведьма лесная, воистину извела. За такое дело готов хоть на всю жизнь тебя гостем в усадьбе поселить да медом хмельным поить с утра до вечера.

– И на рыбалку катать, – улыбнулся Олег.

– И на рыбалку! – вполне серьезно согласился Годислав. – Мне сие токмо в радость. А пока зима, так на медведя сходить можно. Али загон на кабанов и оленей устроить.

– Спасибо, дружище, – кивнул Середин. – Только мне бы хотелось для начала в Русу прокатиться и крест в христианском храме освятить. Потом хорошо бы на Тверской тракт вернуться и ведьму извести. Неправильно это, когда путников волкам, что цыплят, скармливают. А уж потом... Потом можно и дурака повалять.

Боярин надолго замолк. Но когда они миновали несколько островов, все же спросил:

– Выходит, мы испугались и не дали тебе доброе дело сотворить?

– Ничего такого не выходит, – покачал головой ведун. – Без креста тяжело. Очень. Мог бы не управиться. Надежнее вернуться во всеоружии, нежели с голыми руками на танки кидаться.

– Куда? – настала очередь Годислава не понимать спутника.

– Танк – это воин такой в тяжелом вооружении. Железа на нем, что на воротах киевских. Без хорошего тарана не снести.

– Воина тараном? – изумился боярин.

– Так ведь танк, – развел руками ведун.

К исходу второго дня они наконец пересекли озеро от края и до края, заночевали на берегу, после чего двинулись по зимнику дальше через лес и к вечеру выбрались на очередную реку.

– Сие Явонь, – пояснил Годислав. – От озера на нее спускаться неудобно, порогов там много и берега плохие. Посему тут разве струги малые и лодки ходят. Большой ладье тут не пробраться, токмо кругом.

– Про Цну я знаю, это Вышний Волочок, – кивнул ведун.

– Я имел в виду, по Мсте плыть приходится. От Волочка и на Мсту, – поправил Годислав. – Однако же, коли летом пойдешь, то сим путем пользуйся. Хоть и с порогами, а путь короче. Особливо коли тут с лодки сойти, а на Селигере на другую сесть.

– Я на лодках не плаваю, – с сожалением вздохнул Середин. – С двумя заводными в них не влезешь. Посему обычными дорогами хожу.

– А‑ а‑ а... Ну, тогда проще. Летом обычных дорог тут нет вообще. Порыбачишь, отдохнешь, на охоту сходишь. Как покров настанет, тогда и отправишься ведьму свою искать.

– Надо будет подумать... – зачесал в затылке Олег. – Коли так, придется жертвовать привычками.

– Тут рек много, дружище. Посему и дороги ни к чему, – пояснил боярин. – Куда ни понадобится – ан хоть какой ручеек, да найдется.

Снова потянулся долгий санный путь между заснеженными берегами. Иногда им навстречу попадались обозы или одиночные путники. Еще реже – нагонял и уносился вперед нетерпеливый всадник. День, второй, третий... Путники поравнялись с деревенькой – одной из многих, – и тут вдруг Годислав повернул с реки влево, забравшись на какую‑ то совсем тесную тропу, идущую через густую темную дубраву. Судя по следам, тут уже несколько дней не прогоняли ни единой повозки, однако боярин скакал вперед уверенно донельзя, и Олег не решился поправлять его или о чем‑ нибудь спрашивать.

Наконец деревья расступились. От обширного заснеженного поля, сверкающего под солнечными лучами, глазам стало больно. Годислав же свернул вправо, пришпорил скакуна в галоп, разом оторвался от своего скромного обоза на добрых две сотни саженей, верхом влетел в полуоткрытые ворота ближнего к полю двора и скрылся за низким частоколом.

– Милостью богов... – Холоп, наоборот, отпустил вожжи, вытянул из‑ за пазухи ладанку, троекратно ее поцеловал: – Вот мы и дома.

– Так это и есть усадьба бояр Зуровых? – привстал на стременах ведун.

Боярская усадьба выглядела не богатой, но просторной. Рубленый дом был в полноценных два этажа с гульбищем[3], к тому же небольшой балкончик под коньком доказывал, что вместо чердака там имеются жилые светелки. Массивная труба раздвигала черные доски теса. Не самое дешевое покрытие для крыши, но все равно – доступное, покупать не нужно. Белесые пятна окон показывали, что шиковать хозяева не привыкли. Это в сытом Новгороде даже в маленьких домиках все просветы слюдой блестят, здесь же на баловстве серебро сэкономили. Тын в полтора роста высотой надежно защищал двор от посторонних взглядов и возможного зверья – но для обороны от ратного противника был откровенно слабоват. Несколько близко примыкающих строений явно предназначались для хозяйственных нужд: свинарники, курятники, хлева, конюшня. И, само собой, над всеми крышами возвышался сметанный домиком стог сена.

В общем, жили Зуровы куда богаче обычных крестьян, но не слишком. Средний купец вполне мог позволить себе больше.

– Она и есть, – тряхнул вожжами Мичура. – Сие усадьба наша. Добовое. Ране прямо в Налючах жили, но боярин прежний, храбрый Любимир, возле пруда порешил поселиться.

Сани покатились во двор. Середин спешился и следом вошел в ворота, ведя скакунов под уздцы.

Годислав встречал его уже как хозяин. Сделал несколько шагов навстречу, крепко обнял, потом подвел к крыльцу, поклонился старой, подслеповато прищурившейся женщине в украшенном жемчугом кокошнике, в длинном тулупе и стоптанных валенках:

– Знакомься, матушка. Это друг мой, боярин Олег. Берег меня от напастей, сколько мог.

– Ох, сыночек славный мой... – Трясущейся рукой боярыня обняла гостя, поцеловала в губы холодными губами. – Вернулся мой Славушка, целехонький, живой вернулся. Как там Юша, старшенький? В Полоцк просился к князю тамошнему. Кто же бережет его, сердешного?

– Пойдем, мама. Не мерзни, – бережно обняв старуху, Годислав вместе с нею вошел в дом, через минуту выглянул: – Мичура, распрягай! Что за напасть такая, двор ровно вымер! Ты проходи, дружище, тебе здесь рады. Токмо... Сам понимаешь, три года сюда не заглядывал. Пусто везде отчего‑ то. Сейчас, найду кого.

Олег медленно поднялся по ступеням, но в дом все же заходить не стал. Отчего в нем пусто? Почему на дворе как вымерло? Странно все это... Он опять остро ощутил нехватку освященного креста у себя на запястье.

Внезапно из здания послышался истошный женский вопль, стук, топот, крик Годислава.

– Ква... – только и выдохнул ведун, выхватил саблю и стремительно ворвался в дом. Крутанулся в сенях, определил, откуда доносится шум, промчался по темному коридору, ворвался в дверь и... Остановился на пороге: – Вот, электрическая сила!

На шее боярина, поджав ноги и целуя его лицо, висела весьма упитанная и щекастая деваха. Олег бы от такой, пожалуй, упал, а Годислав не то что устоял, так еще и кружился. Ведун спрятал саблю, попятился в темноту – но его заметили. Боярин остановился, кашлянул, разжал объятия – девушке пришлось встать на ноги.

– Эта... Соскучились тут по мне... – заметно покраснев, попытался он оправдаться. – А это Елень, наша... – Он опять запнулся, повернулся к ней: – Кем ты ныне в доме?

– За стряпуху боярыня Лепава поставила. Матушка ваша совсем плоха стала, да смилуется над ней Триглава. Ходит редко, забывает все. Лепава ныне за хозяйку, ее все слушаемся.

– Сестра вернулась? – явно удивился Годислав.

– А как отъехал ты, соколик, она, почитай, сразу и возвернулась под отчую крышу. У них на усадьбу лихоманка забрела. А может статься, и вовсе черная баба. И мужа у нее забрала, обоих детей малых, с усадьбы многих и с весей ближних. В общем, мор случился страшный, ужасти какой! Опосля же братья мужнины явились – удел наследовать. Куда ей там приживалкой при чужих людях оставаться? Родной кров – он родной и есть.

– Вернулась, значит, – кивнул Годислав. – Ну и где она? Дворня вся где?

– Дык, ситник режут, боярин. Кабы знали, что ты ныне вернешься! Непогода у нас стояла дни последние. Сегодня же с утра Ярило слепит. Лепава разом всех на ноги подняла, да и погнала на болото. Жировать его, сам понимаешь, в любой день можно. Однако же сбирать токмо посуху, чтобы морозец да ясно... Мне же велено к сумеркам на всех сытный ужин сготовить, даже курятины по полти на четверых взять дозволено. И за матушкой смотрю.

– Пир будет вечером, Елень! Ничего не жалей, дабы стол ломился. Чтоб пред гостем не стыдно было и самим радостно.

– Знамо дело, пир будет, – расплылась румяными щеками стряпуха. – Боярин с похода вернулся!

– Печь же, видать, придется топить самим, – развел руками Годислав.

– Ничего, дело привычное, – отмахнулся ведун. – Все лучше, чем от безделья скучать. А что за ситник такой, что его всем людом резать нужно?

– Дык, болотный же, – попыталась пояснить стряпуха и тут же получила двусмысленный шлепок по мягкому месту:

– У тебя других хлопот хватает, неча гостю зубы заговаривать.

– Ой! – довольно пискнула девушка, протиснулась мимо ведуна и величаво уплыла по коридору, словно чувствовала, что мужчины смотрят вслед.

– Ситниковые свечи мы делаем, – негромко сообщил Годислав, когда она скрылась из виду. – Я ведь сказывал, что земля у нас бедная, не родит почти, и болота через шаг квакают? На пашне и хлебе не проживешь. Посему мы с болот и кормимся. Как зима настает, по замерзшему болоту камыши режем, бараньим жиром пропитываем, да в Русе торгуем. Лавка у нас на подворье световая, полгорода о ней знает. И ситниковые свечи делаем, и восковые, и бараньи, и говяжьи, и свиные. Любые. Чего ни захочешь, у нас все в достатке.

– Свиные? – изумился Середин. – Первый раз слышу.

– Воняют они сильно, вот и не берет их, почитай, никто, – объяснил Годислав. – Но зато и дешевые самые из всех. Посему и спрашивают, случается. Коли спрашивают – быть должно. Бо нехорошо получится – руками перед покупателем разводить.

– Нехорошо, – согласился Середин. – Баня‑ то где, дружище? Коли сейчас топить не начнем, до завтра помыться не успеем.

– Да, конечно. Сейчас, Мичуру крикну, чтобы разгружал, и пойдем.

Баня в боярской усадьбе тоже не сильно отличалась от обычной крестьянской. Разве только размером поболее, да курные[4] дыры прикрыты резными решетками. Правда, имелось здесь интересное новшество, ранее Олегом нигде не встреченное. Подвешенные в бане на уровне верхнего края печи полати, плотно смыкаясь между собой, весьма надежно отгораживали нижнюю, чистую часть бани от собирающегося под кровлей дыма. Настолько хорошо, что друзья, растопив очаг и залив в котел воды, смогли спокойно посидеть прямо в помещении, попивая ставленый мед и закусывая мочеными яблоками. Затем потаскали воды, выпили еще, снова потаскали.

В бане уже стало припекать. Подбросив еще дров, боярин свистнул холопа, после чего стал раздеваться. Вскоре прибежал Мичура – с вениками, полотенцами и чистым исподним для хозяина. В вещах гостя он, естественно, рыться не мог – и Олегу за своей одеждой пришлось идти самому. Зато, когда он вернулся, в бане уже висел густой пар, перемешанный с ароматом распаренного дуба и березы. Огонь, как ни странно, еще горел. Но длилось это не долго. После того как на камни плеснули водой еще пару раз, в очаге не осталось даже углей.

Выбрались путники из бани как раз к пиру, в сумерках, когда дворня вместе с управительницей – назвать сестру Годислава приказчицей или тиуном было бы, наверное, некорректно – вернулись с болота. На дворе царила суета, мычали коровы, блеяли овцы, фыркали лошади. Люди торопились задать им сена, кого – подоить, кого – почистить. Опоздать на щедрое боярское застолье не хотел никто.

Трапезная в доме находилась на втором этаже. Балки потолка поддерживали шесть столбов, благодаря чему размер помещения был изрядным – почти двадцать на двадцать шагов. Внутри было светло как днем – на множестве подсвечников с прозрачными, похожими на стекло палочками полыхало не меньше сотни чуть голубоватых огней. Составленный буквой «П» стол способен был принять не меньше сотни гостей – но собралось за ним всего три десятка людей, включая десятилетних подростков. Крепких мужчин старше шестнадцати Олег насчитал всего тринадцать душ, включая Мичуру, и понял, что в этой усадьбе боярам приходится трудиться наравне с дворней и холопами. Иначе с хозяйством наверняка не управиться. И на службу к далеким князьям здешние воины отправлялись явно не за славой, а за самым банальным серебром, словно простые нурманы или свены.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒