Опал: ЕДИНОРОГ

ЛИС

Листы у колдовской книги были изорванные и обгорелые. Коричневая кожа переплета покрылась тонкой сеткой бесчисленных трещин, причудливо изогнутую медь кованых застежек затянула патина. Рука, листавшая страницы, двигалась медленно и осторожно. Шуршал пергамент. Мелькали заглавия.

«О просветлении металлов…»

Не то.

«Коловращенье воздуха, инако смерчем именуемое…»

Не то.

«Заклятие лунной тьмы…», «Огнистый столп…», «Крашение стекла…», «Об отыскании источников…», «Кровавое безумие…»

Не то. Не то. Все — не то!

Внезапно рука замерла. «Заговор воды» — гласил заголовок. Читавший наклонился поближе к странице.

Сей ритуал способен показать картину происходящего

далеко от тебя, а расстояние то способно быть дву на

десять верст а может и поболее и все показан

будет верно истинно и неизменно ежели толь

было заранее искривлено. Для того же, чтобы загово

сей произвесть и увидеть то чего желаемо потреб

сосуд широеглубокий с темными дном и темны

же стенкалнить его водой прозрачною и чистою

а после занить окна а быть горящей лишь одно

свече из воску. Добавь туда крови немного соли мал

щепоть и см ы сосновой. Кр лучше взять ребячию

али бабы носях, а гово ри том потребно так:

ода ключева ебе об и глаз те

скау

— Вот черт… — пробормотал Реслав и закусил губу. Перевернул страницу и снова повторил: — Вот же черт…

Остальное было уничтожено огнем.

В то утро Реслав отправился к колодцу самолично. Вообще, конечно, по воду ходить — работа не для мужика, но что тут поделаешь, когда жена вот-вот должна родить? Не таскать же ей ведра! А в конце лета не так уж и много работы.

Над землей стлался туман. Небо посветлело, близился восход. Замшелый сруб колодца на углу двора был холоден и влажен. Реслав рассеянно столкнул с поребрика ведро и потянул за веревку. Журавель заскрипел, нагибаясь, в глубине колодца глухо плюхнуло. Реслав наполнил до краев одно из принесенных ведер, вытянул еще одно и вдруг замер, удивленный.

Отражения в воде не было.

«Сплю, » — решил Реслав, зачерпнул горсть воды и плеснул себе в глаза. Утер лицо полой рубахи и снова заглянул в ведро.

Ничего не изменилось. Сквозь прозрачную воду прекрасно виднелось дно и стенки ведра, но больше — ничего. Реслав качнул ведро и задумался: не лучше ли вылить от греха подальше? Наклонился над вторым ведром — вода, как вода. И отражение на месте.

— Ну и дела…

Реслав поскреб в затылке и уже собрался вылить воду вон, да вновь остановился. Всмотрелся вглубь ведра и похолодел.

Отраженье появилось. Только отражала вода почему-то не Реслава, а совершенно чужое лицо. Человек что-то говорил — губы его беззвучно шевелились. Реслав склонился ниже, постепенно узнавая знакомое скуластое лицо, белеющий шрамом висок и рыжую копну взъерошенных волос.

— Жуга… — оторопело выдохнул Реслав. Протер глаза и снова заглянул в ведро. — Чтоб мне сдохнуть — Жуга!

Откуда шло виденье? Где он находился? Судя по всему, Жуга не слышал Реслава и не видел — говорил он с кем-то другим. О чем он говорил, Реслав не мог понять, хоть порою казалось, что еще чуток, и шевеленье губ оформится в слова, по ходу дела обретая смысл, но — нет, не обрело. А через несколько минут поверхность воды вдруг подернулась рябью, рыжий лик ведуна растаял, и из темной глубины ведра на Реслава уставилось немного ошалелое отражение его собственной бородатой физиономии.

В хату Реслав вернулся непривычно задумчивый, вылил воду в бочку и уселся у окна, подперев голову рукой.

— Ты куда запропастился? — осведомилась Ганна. — Или случилось чего?

Просыпалась теперь Ганна поздно, да и полежать в постели предпочитала подольше. Живот ее округлился, взгляд синих глаз сделался мечтателен, рассеян и немножечко тревожен. Заметно отросшие волосы свои она держала в роспуске, рубашки носила свободные, и от этого всего заметно похорошела.

— Все хорошо, — сказал Реслав, улыбнувшись. — Просто — ведра заодно помыл.

В другое время Ганка непременно уловила бы фальшивые нотки в его голосе, но сейчас, подобно многим женщинам в тягости, она немного отупела. Мысли ее сейчас способны были течь лишь в одном направлении, что Реслава вполне устраивало: рассказывать о странном водяном видении ему совсем не хотелось.

За завтраком Реслав все больше молчал, а после с головой залез в сундук, выволок оттуда старую книгу мага Рохобора, прихваченную год назад вместе с прочим барахлом из замка пана Пелевешича, перелистал ее, но ничего, что могло бы объяснить произошедшее, найти там не сумел.

Вот разве заговор воды…

Он бросил беглый взгляд на Ганну. Палец у нее был перевязан — ранила вчера, покуда наполняла самовар. Кровь вполне могла попасть в ведро. Да и соль со стола тоже. Реслав вздохнул и в сомнении покачал головой: а как же наговор? Нет, не то. Все — не то.

К полудню заявился Довбуш. Посидели с пивом, а попутно сговорились съездить в город на другой неделе. Когда ж старик направился домой, Реслав засобирался тоже: «Провожу. »

— Ты вот что, Довбуш, — начал он, едва лишь вышли со двора. — Такое дело у меня, что надо бы из дому мне на время уйти.

— Уйти? — немного удивленно хмыкнул тот. — Надолго ли? Зачем?

— Надолго, нет — не знаю. А вот зачем, не сразу и расскажешь. Ты Жугу-то помнишь еще?

— Как не помнить! А чего вдруг ты о нем? Неужто объявился?

Реслав поскреб в затылке.

— Вроде, как и не поймешь, — сказал он. — Видел я его сегодня. Где и как — не спрашивай, это я и сам толком не уразумел, но только кажется мне, что неладно что-то с ним… Пойду искать.

— Найдешь ли?

— Попытаюсь.

Довбуш помедлил с ответом, затянулся трубкой и выпустил дым.

— Что, Ганке не сказал?

— Не сказал, — признал Реслав. — Забоялся. Не хочу напоминать, что было. В тягости она, так мало ли чего… Скажи ей, мол, что в город я уехал на недельку, ладно?

Довбуш не отвечал.

— Пойми ты, — продолжал увещевать его Реслав, — друг он мне! Надо мне сыскать его, Довбуш, во — как надо, а не то не будет мне покоя! Ну?

— А хватит ли недели? — оборвал его старик. Реслав кивнул. — Ну что же… — Довбуш затянулся, — будь по-твоему. А я уж за дочкой пригляжу, чай, мне не привыкать. Эх, молодость… Так значит жив он?

Реслав в ответ развел руками:

— Я не знаю.

— Ладно. Поутру приду, чтоб зря не беспокоилась. Дождешься?

— Ну.

Реслав сложил в котомку хлеба, сыру, чистую рубашку, прихватил из сундука свою старую тетрадь, и ранним утром, пока жена еще спала, ушел из дома. Довбуш проводил его до околицы села.

— Я скоро, — обещал ему Реслав. — Ты уж не серчай.

Старик помолчал. Пожевал губами. Поднял взгляд.

— Найди его, — сказал он. — Обязательно найди.

Поначалу шаг его был ровен и уверен, но едва лишь спящая деревня скрылась за поворотом, Реслава начали одолевать воспоминания.

Почти что год прошел со времени, когда они втроем — Реслав, Балаж и горец со странным именем Жуга вот также вот отправились искать пропавшую девчонку. Реслав вздохнул. Он редко вспоминал все это время о пропавшем друге, все как-то было недосуг, и потому сейчас чувствовал себя немного виноватым перед ним. Сперва, по возвращении сыграли свадьбу, дальше надо было обучаться как-то жить вдвоем (а норов у девчонки оказался тот еще! ), но как-то все образовалось, стерпелось-слюбилось, и сейчас Ганна ждала ребенка. Реславу хотелось мальчика, и Ганна в общем-то, разделяла его желание, но… а, бог их, женщин разберет. Реславу было несколько неловко от того, что он ушел сейчас, не предупредив ее. Но Довбуш как-никак был рядом, да и до срока оставалось минимум еще месяца полтора. Главной заботой сейчас было совсем другое.

Реслав не знал, куда ему идти.

Вначале он думал искать Жугу посредством колдовства, но полиставши на привале свои старые записки, сделанные им когда-то во время обучения у мага, понял, что изрядно поутратил все свое умение. Оставалось надеяться только на случай, или…

«Или на чудо, » — додумал свою мысль Реслав. Имея дело с рыжим ведуном, он привык считать чудеса делом обыденным.

Так, в размышленьях о былом и в заботах о насущном, Реслав и не заметил, как ноги сами принесли его на ту давнишнюю дубовую поляну. Реслав помедлил — здесь он тоже не был целый год, вздохнул, нагнулся и зашарил в густой траве. Было тихо. Длинный августовский день клонился к вечеру. Чуть в стороне негромко журчал ручей. С треском взлетела и скрылась в зарослях сорока.

Памятное давнее кострище наконец отыскалось. Впрочем, толку от него было мало — травяные стебли спутались корнями, дернина приросла. Поразмыслив, Реслав махнул рукой, развернул одеяло и распаковал провизию. «Обойдусь без горячего, »решил он и вынул нож. Ломоть слезящегося сыра лег на хлеб. Реслав аккуратно расправил примятые перья зеленого лука, глотнул из фляги молока, разинул рот на хлеб и сыр…

… и позабыл его закрыть.

Прямо перед ним, на траве сидела лиса. Сидела она от него в двух шагах, неподвижно, смотрела в глаза и даже словно бы немного усмехалась. Путнику оставалось только недоумевать, как ей удалось подобраться незамеченной. Да и что могло заставить лесного зверя самовольно пойти к человеку?

Реслав опустил бутерброд. Помедлил, отломил от него кусок и протянул лисе.

— Хочешь?

Пушистый, рыжий с белым кончиком хвост качнулся. Если это и был ответ, то Реслав его не понял, однако положил и хлеб и сыр на землю. Лиса еду не тронула, но встала и прошлась туда-сюда. Направилась к кустам и оглянулась на Реслава — мол, пойдем?

«Э, — вдруг осенило Реслава. — Да она ж, никак, зовет меня! »

— Иду, — сказал он. — Сейчас иду.

Лиса терпеливо ждала, пока Реслав не уложил обратно в сумку одеяло и еду, и двинулась вперед, к одной лишь ей известной цели. Реслав направился следом.

Постепенно темнело. Дубы неровными громадами возвышались со всех сторон, раскидистые ветви сплетались решеткой на фоне вечернего неба. Реслав шел быстро, на ходу дожевывая хлеб и еле поспевая за своим поводырем, и вскоре вновь услышал шум воды взамен оставленного позади. Лиса взбежала на пригорок и остановилась на краю дубравы. Остановился и Реслав.

Немного впереди, у излучины реки маячил огонек костра. Рядом сидел человек.

— Так-так… — пробормотал Реслав. Заложил ладони за пояс. — Мне что, идти туда? А?

Он покосился на лису, затем с недоуменьем огляделся по сторонам. Лиса ушла. Исчезла, испарилась, будто бы ее и вовсе не было. Реслав помедлил и зашагал к костру. И если сперва он был еще в чем-то неуверен, то по мере приближения к огню последние сомнения исчезли — у костра сидел Жуга. Реславу было видно только спину и затылок, но не узнать травника было невозможно.

Жуга был занят делом; он подстригался. Огромные, до жути несуразные овечьи ножницы отрывисто щелкали, длинные волосы прядь за прядью падали в костер, свиваясь тонкими трескучими колечками под натиском огня. До костра Реславу оставалось сделать всего несколько шагов, когда Жуга вдруг опустил ножницы и уставился в темноту.

— Привет, Реслав, — сказал негромко он, не оборачиваясь. — Давно не виделись.

— Здравствуй, Жуга, — Реслав сглотнул. Нелепо повел руками. — Я… Вот…

Он не знал, о чем говорить и потому молча уселся по ту сторону костра. Жуга поднял взгляд.

— Как ты меня нашел? Лиса привела?

Реслав кивнул, и травник криво усмехнулся.

— Неугомонная… — Он потер запястье. — Вьется и вьется вокруг, а близко не подходит…

Он умолк. Широкие лезвия ножниц серебристо поблескивали, у основанья одного из них чернела гравировка — вскочивший на задние лапки зверек. Неярким красным сполохом переливался камень на браслете. Реслав вдруг подловил себя на мысли, что все подвески с браслета исчезли. Впрочем, нет, поправил он себя, не все — одна еще была покуда тут. Рубаха травника лежала на песке, на его загорелой спине белел давнишний шрам. Жуга совсем не изменился, был все такой же худой, скособоченный, а в неясных отблесках огня казался еще несуразнее. И лишь короткая неряшливая стрижка делала его каким-то не таким как раньше, по-новому подчеркивая скулы, худой овал лица, и оттеняя синие глаза. Всклокоченные рыжие вихры совсем по-детски торчали во все стороны. Ни коня, ни вола рядом не было, Жуга путешествовал пеш. Что-то булькало в котелке. Дрова горели жарко, горячим чистым пламенем, Реслав в который раз подивился умению Жуги палить такие вот бездымные костры.

— А я женился, — как-то вдруг некстати произнес Реслав. — На Ганке. Поженились, значит, мы.

— Поздравляю, — кивнул Жуга.

— А кошка принесла котят.

— Какая кошка?

— Ну этот твой… Сажек. Кошка оказалась, а не кот. Ганка ее теперь Саженькой зовет.

— Как она? Жива-здорова?

— Кошка?

— Ганна.

— Да нормально. Вот, ребенка ждем…

Жуга впервые улыбнулся, и Реслав оттаял. Старый друг все таки рад был его видеть, а значит, он не зря пришел.

— Спасибо, что пришел, — как будто подтверждая его мысль, сказал Жуга. Уселся поудобнее, пошарил за спиной и вынул длинные прямые ножны от меча. Покачал ножницы на ладони, хмыкнул; лезвия щелкнули в последний раз, серебристый металл потек как ртуть, ножи слились в один и скрылись в ножнах.

Такого Реславу раньше видывать не доводилось.

— Недавно мы с Довбушем в Марген ездили, — сказал он, не сводя взгляда с меча. — Так там какие-то ребята местные теперь чудачат. Выступают возле рынка, ходят по углям. Называют себя нестинарами. Запало им в душу, как мы тогда с тобой плясали по углям. Такие вот дела. А ты как жил весь этот год?

— По-разному, — Жуга пожал плечами. — Ты уверен, что и в самом деле хочешь знать?

— Не знаю. Да. А может, нет… Не знаю. Я увидал тебя в ведре, ну, в смысле — отражение, и вот, пришел.

Жуга поднял с песка, отряхнул и надел рубаху. Простая, с незатейливой вышивкой, она изрядно выцвела и пообтерлась на локтях, но Реславу почему-то показалось, что Жуга ее носит не потому что нечего надеть на смену, а просто потому что он ею дорожит. Прорехи и дыры были заштопаны грубыми, неровными, но прочными стежками, Жуга вообще, похоже, питал непонятную слабость к старым вещам — этот его всегдашний пожелтевший овчинный кожух, этот заплечный мешок, эти стоптанные до дыр горецкие башмаки-царвули… Реслав вновь покосился на таинственный травников меч и отвел глаза. Жуга перехватил его взгляд.

— Я расскажу тебе о нем, — пообещал он. — Чуток попозже.

Рассказ его не затянулся. Говорил Жуга устало, сухо, опуская многие подробности и рассказывая, в основном, о себе. Бесцветный голос, скупые жесты, сбивчивая речь; слова сочились, словно кровь из раны. От всего этого за версту веяло холодом какого-то душевного надлома. Реславу то и дело приходилось переспрашивать, а под конец Жуга и вовсе махнул рукой и попросту умолк на полуслове. Реслав был друг. Реслав был учеником колдуна. Реслав был должен все понять.

Реслав все понял.

— Да, странные дела, — признал он. — Не нравится мне все это.

— А ты думаешь, я в восторге? — усмехнулся тот.

— Нет, что ты. Просто эти заговоры, колдовство…

— А что — колдовство?

— Ну, — Реслав подвинулся к костру и откашлялся, прочищая горло. — Ты ведь раньше все больше наговоры плел, ну, цвет там, то да се… А сейчас, я вижу, что ты попросту берешь в потоке силу, словно воду черпаешь ковшом, и все дела. А такой колдун долго не живет. Исчезают они куда-то, что ли… Помнится, Тотлис как-то мне рассказывал про это. В колдовском искусстве надо быть поосторожней с такими вещами. Эх, да чего уж там… Скажу прямо — я не знаю, чем тебе помочь. Вот разве что браслетка твоя… Коль так дела идут, то чего тянуть? Одна висюлька только и осталась. Нечего терять.

— Я пробовал, — сказал Жуга. — Не обрывается.

— Ну, ведь говорил же тебе косолапый: завсегда она действует на двоих. Второго надо? так вот он я. Чего осталось-то там?

— Ладья.

— Хм… — Реслав нахмурился и покачал головой. — Нет, не знаю. Ну-ка, дерни.

— Зря ты это. Не хочу тебя с собой тащить, куда попало. Может быть, не надо?

— Как тут угадать! Рви, а там посмотрим.

Травник потянул за фигурку на браслете. Та не поддалась. Он дернул посильнее.

— Ну-ка, помоги.

Потянули вдвоем. Без толку.

— Да, — проговорил задумчиво Реслав. Подбросил на руке браслет. — Как видно, срок не подошел. Это все равно, что бабе рожать… — Жуга едва заметно вздрогнул. — … заранее и пытаться нечего. — Он поднял взгляд на травника. — Ты куда сейчас путь держишь?

Жуга вздохнул, снял с огня котелок и вынул из сумки две ложки.

— На запад, — ответил он. — Туда, где я когда-то умер.

И повторил, помедлив:

— Хорошо, что ты пришел.

За разговором они уснули.

На следующий день жара сменилась облаками.

Путь до предгорий был неблизок. Шли два дня, дорогой обсуждая разные свои дела. Жуга рассказал Реславу про свой меч; штуковина и вправду оказалась удивительная, если не сказать — чудесная: потребен был топор — Жуга вытаскивал топор. Нужна была пила — меч делался пилой. Сам Жуга, однако, от него был не в восторге.

— Слишком уж покладистый, — ответил он, когда Реслав спросил его об этом, — если иду, куда надо… Как бы чего не вышло.

— У него есть имя?

— Да. Есть. Его ковали гномы.

И всю дорогу вслед за ними, то забегая вперед, то отставая и прячась в кустах, неотступно следовала лиса.

Деревню Чедовуху обогнули стороной. Погостить у Реслава Жуга отказался.

На второй день с неба хлынул дождь.

На третий день Жуга сошел с ума. Во всяком случае, Реславу именно так и показалось.

— Какого черта ты за мной увязался?! — срываясь на крик, наседал на Реслава рыжий ведун. — Я тебя не звал! Чем ты хочешь мне помочь? А? Убирайся к своей бабе! Она же в тягости, дурак!

Жуга ругался, швырялся камнями в лису, гонялся за Реславом, норовя огреть по спине ножнами; Реслав убегал, чтоб снова возвратиться. Вспышки беспричинной ярости сменялись столь же внезапными приступами полного безразличия: Жуга, не оглядываясь, брел по дороге, бессильно опустив руки и едва переставляя ноги. Иногда ходил кругами. Дважды оставлял свой меч и оба раза за ним возвращался. Грозил кулаками то небу, то земле, срывал мимоходом какие-то коренья, стебли, тут же их выбрасывал. Подпалил зачем-то муравейник, спохватившись, сам же затушил огонь и долго сидел неподвижно над развороченной кучей, глядя на обуглившихся мертвых насекомых и не обращая внимания на укусы живых. Потом поднялся и медленно двинулся дальше.

Со стороны все это могло бы выглядеть смешным, но Реславу было не до смеха. Он догнал Жугу, когда уже стемнело. Травник сидел у горящего костра и молча смотрел в огонь. Меч был при нем. По другую сторону костра сидела лиса. При появлении Реслава она тут же поднялась и бесшумно затрусила в сторону кустов. Растворилась во тьме. Реслав не без опаски приблизился и сел. Травник искоса псомотрел на него. Опустил взгляд. Глаза его были пусты.

— Прости, — сказал негромко он. Камень на его браслете светился. Реслав не нашелся, что ему ответить, и лишь молча кивнул.

— Ты уверен, что надо туда идти? — спросил он.

— Туда нельзя идти.

— Откуда ты это знаешь?

— Я не знаю.

— Тогда какого черта?!.. — вскричал Реслав, глянул на травника и осекся. Повернулся в сторону кустов. — Лиса сказала?

— Осень приближается, — устало произнес Жуга.

Больше он не проронил ни слова.

К вечеру следующего дня они достигли гор.

Скала вздымалась вверх крутым отвесом локтей на двести. «Или на пятьсот, » — подумалось Реславу. Попробуй измерь с непривычки… Особой разницы впрочем, не было — наверх они лезть не собирались. Идти вдоль скал почти что не пришлось, чему Реслав был до чрезвычайности рад — дорог здесь не было вообще, приятели уже без малого сутки шли по глухому лесу. Даже тропы сюда не вели.

Жуга наконец остановился и долго молчал, глядя вверх.

Деревья здесь стояли пореже, а у самой стены и вовсе росли лишь несколько чахлых одиночных сосенок. Из земли, на ширину ладони выдавалась почти квадратная, со стороной в двенадцать стоп, плита замшелого серого камня. Жуга не произнес ни слова, но Реслав почему-то сразу вдруг уразумел, зачем они сюда пришли. Взгляд его скользнул вверх по сосне. Пара-тройка ветвей были сломаны и висели на полосках сорванной коры, рыжея жухлой, увядшей хвоей.

— Рука, — сказал Жуга, подтверждая догадку Реслава.

— Что?

— Я распорол там руку, когда падал.

— Как это было?

— Не хочу рассказывать… Помоги мне.

Он скинул мешок и опустился перед камнем на колени. Потянул из ножен меч — серебристый клинок блеснул, растекся, рукоять принялась расти в длину, и через миг в руках у травника была лопата. Лезвие вонзилось в землю, с треском разрывая корни и мох. Реслав помедлил, вынул нож и начал рыть с другой стороны.

— Глубоко не копай, — буркнул Жуга.

— Угу.

Работа продвигалась споро. Земля здесь оказалась мягкая, податливая, да и Жуга, к тому же, вовсе и не собирался раскапывать всю эту глыбу целиком. Он просто хотел убедиться. Да Реслав и сам уже все понял — прямые ровные углы, груботесанные грани каменного куба со следами давней обработки ясно давали понять, что здесь находится.

— Алтарь… — произнес Реслав, внутренне холодея. — Жертвенник… — Он повернулся к травнику. — Тебя что, угораздило разбиться об этот камень?

Жуга кивнул и отложил лопату. Постепенно темнело.

— Разведи костер, — сказал он.

И отвернулся.

«Что теперь? » — хотел спросить его Реслав и промолчал. Также молча он смотрел потом, как травник снял с руки браслет, одним коротким движением оборвал последнюю подвеску, и положил его на каменную плиту, в самую ее середину. Отступил назад. Разжал кулак.

— Времени почти не осталось, — сказал он. Взглянул на Реслава. — К осени я должен был уйти.

— Уйти? — нахмурился Реслав. — А… в смысле… умереть?

— Нет, — покачал тот головой. Зеленоватого металла крохотный кораблик на его ладони распадался на глазах. — Я — лис. Осенний Лис. Такой же, как она, — он кивнул на край поляны. Реслав украдкой посмотрел туда, и еле различил во тьме неясный силуэт сидевшей на земле лисицы. — Она пришла за мной… Пришла, чтобы меня остановить. Я оборвал почти все, и теперь, по осени, должен был уйти к ним… навсегда.

Жуга стряхнул с ладони кучку серой пыли и поплотней закутался в мохнатую овчину кожуха. Помолчал. Лиса придвинулась поближе, вступила в колеблющееся пространство светового круга и уселась, словно бы тоже желая послушать. Было тихо. Горел костер. Мерцал браслет на алтаре.

— Почему?

— Так надо, — помолчав, ответил травник. — Так заведено. Она пришла, чтоб увести меня с собой. Она была когда-то девушкой, и у нее тоже не было родных… — Он посмотрел Реславу в глаза, и снова тот вздрогнул от непонятной и нечеловеческой тоски, блестевшей в темной глубине зрачков. — Мы нелюди, Реслав, — сказал Жуга, — хоть и рождаемся людьми. В нас смешано четыре крови. Заранее неясно, кто есть кто. У нее, — он кивнул на лису, — тоже был подобный браслет. Хотя, вру — не браслет. Ожерелье. Также обрывалась бусина за бусиной, а потом она поняла, что должна уйти. И ушла с охотой. В осень.

— А ты…

— А я не знаю. Не хочу.

— Она счастлива теперь? — спросил Реслав.

Жуга пожал плечами.

— Для чего мы здесь?

— Что-то пошло не так. Тот, в башне, помнишь? — Реслав кивнул. — Он меня предупреждал, чтоб я был осторожен, но это… Это… Я… — Жуга умолк, и некоторое время просто сидел, нервно расплетая и сплетая пальцы. — Простого превращения не будет. Реслав, я перестану быть собой, — сказал он наконец. — Там, внутри что-то… Не могу объяснить. В общем, я решил, что лучше самому пойти навстречу этому.

— А стоит ли?

Лиса отрывисто тявкнула. Жуга усмехнулся.

— Вот и она тоже говорит, что не стоит.

Тем временем стемнело совсем. Костер прогорел, рассыпался на угли. Приятели не сразу заметили, как перестал мерцать камень на браслете. И лишь когда лиса, ощерившись и прижимая уши, припала к земле и попятилась назад, оба вскинулись и повернулись к алтарю. Реслав нащупал в темноте ладонь Жуги и судорожно сжал.

— Слышишь?

— Да. — Травник осторожно, но решительно высвободил свою руку и встал. — Это оно.

От каменной громады потянуло холодом. Плита пошла трещинами. Бурая накипь лишайников рассыпалась в пыль, и пыль эта заклубилась, серебрясь в непонятно откуда идущем прерывистом мерцании. Тьма сгущалась, постепенно обрисовывая силуэт высокой фигуры. Засветились зеленым два глаза.

— Корабль должен кого-то возить, — не глядя на Реслава, медленно говорил Жуга. — А ковчег заключает в себе частицу бога… Я так и думал. Так и думал…

«Ах-хх-х… — долгим выдохом раздалось в темноте. — Долго же я ждал. »

— Господи Исусе… — выдохнул Реслав.

Это был лис. Огромный черный лис.

Зверь потянулся, словно разминая затекшие после долгой спячки мускулы, и одним большим прыжком покрыл расстояние между камнями и двумя странниками. Приземлился, разметав костер, и замер, гибкий, черный. Головни вспыхнули, язычки пламени заплясали возле ног. Когти рвали мох. Пушистый хвост мел белый пепел. Реслав заопасался (вспомнился вдруг холод алтаря), что лис сейчас растрескается, в точности, как камень до него, но похоже, зверю было все равно. Он глянул на Реслава, на Жугу, и осклабился в усмешке.

«Ну что ж, — сказал он. — Хорошо. Я в тебе не ошибся. »

Голос шел как будто ниоткуда, гулко, резко отдаваясь в голове.

— Кто ты такой, что строишь на меня свои планы? — спросил Жуга. Реслав предпочел промолчать.

«У меня множество имен, — вновь ухмыльнулся черный Зверь. — Не вижу большой беды, если я и назову тебе парочку-другую. Хочешь знать? Пожалуйста. Земиал. Верверей. Локи…»

— Дьявол! — выкрикнул, не выдержав, Реслав.

«Можешь звать и так, я не обижусь, » — ответил тот.

— Локи? — Жуга всмотрелся в морду зверя. — Вот как…

«Да. Хотя это не важно. Теперь, благодаря тебе, я смогу говорить, что некогда меня звали — Жуга. Ты доволен? »

Воцарилась тишина. Жуга молчал. В неровном красноватом мареве сверкающих углей лицо его казалось слепленным из гипса — бледное, с глубокими темными впадинами глазниц. Внезапно он поднял голову и усмехнулся.

«Я вижу, ты согласен? »

— Даже не надейся, — был ответ. — Я не предам себя в твои руки.

«Ты смеешь спорить с богом?! »

— Смею! — рявкнул травник и шагнул вперед, к самому носу чудовища. Остановился, глядя глаза в глаза. — Да. Ты ждал меня. Подталкивал. Умело. Всю дорогу. Это у тебя неплохо получалось! И если б ты дождался осени…

«К чему весь этот спор? Я — это ты, а ты всегда был мной. Мой меч признал тебя по праву. Осталось сделать только один шаг. Хочешь, чтобы я взял тебя силой? »

— Не выйдет, — криво усмехнулся травник. — Знаешь, почему? Подвеска действует на нас обоих, и ты в моей власти настолько же, насколько я — в твоей. Я опередил тебя, хитрец, явился раньше срока. Ты не готов. А что до остальных…

«Я убью тебя! »

«Ты не посмеешь, » — донеслось у травника из-за спины.

Реслав оглянулся и беззвучно ахнул.

В спор двоих вмешался третий. И какой третий!

Темнота расступилась, и к костру из чащи леса, высоко неся увенчанную тонким рогом голову, вышел единорог. Он шел уверенно и гордо, невысокий, стройный, ясноглазый, совершенно не похожий ни на лошадей, ни на неуклюжих тупомордых пони. Тому, кто хоть раз в своей жизни видел единорога, становится потом невыносимо больно даже смотреть на лошадей. То был шаг хищника, бесшумный, мягкий — на ногах единорога не было копыт, лишь пальцы с грубыми, похожими на роговые полумесяцы ногтями. Длинная стройная шея, искрящийся витым изгибом рог и никакой роскошной гривы, которую так любят изображать на своих картинах художники, только густая щетка белых волос, и все. И надо было быть последней сволочью, чтобы обозвать мордой этот светлый лик.

Так, или почти так думал Реслав, глядя, как единорог подходит к огненному кругу. Подошел и замер — серебристая тень.

«Ты не посмеешь, Лис, » — повторил он.

И Лис не посмел.

За кустами мелькнула лиса. Еще одна. Еще. Реслав заоглядывался. Лисы собирались на краю поляны. На другом краю бесшумными белесыми тенями проявились волки. Вышел и сел под сосною медведь. На западе заблестели глаза собак.

«Он мой! — ощерился Лис. — Мой по праву! В нем течет моя кровь! »

«Мы не принадлежим своим родителям, — сказал единорог. — Он честно разменял свой Драупнир и оборвал последнюю подвеску для тебя. Он имеет право выбирать. Кто хочет что-нибудь сказать? »

На мгновение над маленькой поляной у скалы повисло молчание.

«Он помогал другим, » — сказала, сделав шаг вперед, лиса.

«Он просил нас помочь, » — уточнил белый волк.

«Он расплатился вперед, » — проревел медведь.

«Он украл мою добычу! » — провыл-пролаял пес дождя.

Единорог помолчал. Затем повернулся… к Реславу.

«Ну, а ты что скажешь? »

От неожиданности тот опешил. Посмотрел на собравшихся вокруг зверей, на травника, и сжал кулаки.

— Он мой друг, — сказал он. — Он спас жизнь мне, моей жене и моему неродившемуся сыну. И если вы хотите навредить ему, то сперва вам придется убить меня. А все что вы сказали про него, так это сделал бы и любой другой человек!

Единорог кивнул, принимая ответ, и повернулся к травнику.

«Твое слово. »

Жуга молчал довольно долго.

— Время не бежит вспять, — сказал он, наконец. — Я сам пришел сюда, и сам позвал его. И если он хочет вырваться из плена, куда его заточили другие боги, это его право. Не беспокойся: я помню, ты предупреждал меня, тогда, на поляне… Но теперь выбираю я.

Он повернулся к замершему Черному Лису.

— Пускай попробует.

Слова прозвучали, и Единорог склонил голову в знак согласия.

«Это справедливо. Что ты хочешь? »

— Огня, — сказал Жуга.

И угли вспыхнули огнем.

Жуга сбросил меч, башмаки, и шагнул на горящие угли. Лис встал на дыбы и людское обличье принял. Они зашагали по кругу, танцуя на пламенной сцене. А звери молчали, поляну кольцом окружив. Они танцевали вдвоем. Загорелись штанины. Жуга вспоминал, забывая про пламя в ногах. Он был не один в этот миг. Из подвесок браслета он не оборвал ничего для себя одного. Был Вайда-рифмач (травник слышал сейчас его лютню). Был брат Леонард, Збых-кузнец и Ружена, сестра кузнеца. Был Яльмар, и Янко, плясал на углях Зимородок, и Влана, и Зерги с Линорой — они были тут… Был рядом Рагнур, скалил зубы насмешливо Роджер, и много других. Тек слезами янтарь на груди…

Жуга танцевал. На востоке вставало светило.

Жуга танцевал для того, чтоб остаться собой.

Жуга танцевал. Обгорали лохмотья рубахи.

Жуга танцевал: «Да пребудет со мной моя боль! »

Реслав еле видел его, заслоняясь руками от жара.

Все звери молчали.

Два тела горели.

Жуга танцевал…

танцевал…

Опал: ЕДИНОРОГ

Рассвело. День принес с собой туман, прохладу раннего утра, синеву безоблачного неба и яркий солнечный свет. Пели птицы. Лес вокруг постепенно просыпался. На маленькой поляне меж трех сосен резвились лисы — прыгали, скакали и гонялись друг за другом, тявкали заливисто, вертелись волчком. Им было весело: день за днем приближалось их время.

Два человека полулежали у погасшего костра.

— Неужели тебе не было страшно? — спросил Реслав.

Жуга пожал плечами.

— Вначале, конечно, было. А потом не помню.

— Как так — не помнишь?

Травник покосился на Реслава. Улыбнулся виновато.

— Много ли ты помнил из того, что было, когда родился?

— Как ты себя чувствуешь… теперь?

Жуга помедлил, прежде чем ответить.

— Мне хорошо, — сказал он. И умолк.

Одежда травника сгорела без следа, остались лишь царвули и кожух. Сгорел янтарный крестик и веревка от него. Волосы же травника, к немалому удивлению Реслава, обгорели лишь чуть-чуть. Реслав отдал ему свою рубашку. Вторая пара штанов нашлась у Жуги в мешке. Травник лежал, полузакрыв глаза, задумчиво смотрел на резвящихся лисиц.

— Ты знал, что все так случится?

Травник рассмеялся и сел. Потер ладонью подбородок.

— Ну ты даешь, Реслав! Кто ж мог такое знать? Черт… морда чешется… Неужто борода растет?

Жуга перевернулся на живот и потянул из ножен меч. На гнутой рукояти тупорылым матовым клинком засеребрилась бритва. Лис плясал на клинке. Травник поднял взгляд на Реслава, в глазах его поблескивали озорные искорки.

— Как думаешь, сумею?

— Лучше уж не надо, — с сомнением сказал Реслав. — А то еще распластаешь себе горло с непривычки… Я бы научил, да сам не бреюсь.

Травник спрятал Хриз обратно в ножны, дважды обернул их ремнем и сунул поглубже в мешок.

— И что ж ты дальше делать думаешь? — спросил Реслав.

— Не знаю, — пожал плечами тот. — Жизнь продолжается. Или… не продолжается… — Он улыбнулся. — Я не решил еще. Наверное, осяду где-нибудь, сделаюсь целителем… Людей, зверей буду пользовать. Давно собирался этим заняться. Бог даст, не пропаду. Так, куда же я… Ага. — Он вынул что-то из мешка и протянул Реславу. — Держи, Реслав. На память.

На ладони травника переливался красным полированный овальный камень. Травник подобрал его с алтаря, когда все кончилось. Опал и кучка серой пыли — все, что осталось от злосчастного браслета. В рассветных солнечных лучах камень был неверятно, сказочно красив. Реслав замялся в нерешительности.

— Ну, что ты… зачем…

— Бери, бери! — рассмеялся Жуга. — Мне он теперь без надобности. Да ты не бойся — это самый обычный черный опал. Отдашь дочурке.

— Я… — начал было Реслав, и тут до него дошел смысл сказанного. — Что ты сказал?! Дочурке? Но я… откуда…

— Дочке, Реслав, дочке, — утвердительно кивнул Жуга, чему-то улыбаясь про себя. — Можешь мне поверить.

— Спасибо… — ошеломленный, Реслав повертел опал в руке. — Скажи, Жуга, — он поднял взгляд на травника. — Ты мне рассказывал про этих четырех зверей. А кто был тот, единорог который?

«Ты думаешь, у года нет хозяина? » — вдруг прозвучало рядом.

Реслав подскочил на месте и вытаращился на вдруг возникшего перед ними единорога. Сглотнул мгновенно пересохшим горлом. Посмотрел на Жугу. Травник уже был на ногах.

— Ты вернулся!

«А я пока что и не уходил. »

Жуга сделал шаг, другой и оказался рядом с ним. Протянул руку. Осторожно провел пальцами по лебединому изгибу шеи, взъерошил белую гриву. Единорог не возражал, наоборот, даже придвинулся поближе. Зверь выглядел усталым. Ноздри его трепетали. Под тонкой бархатистой кожей синела сетка вздутых вен. Глаза у единорога были голубые.

— Спасибо, — произнес Жуга и отступил.

«Ты заставил меня поволноваться. »

— Я и вправду… с ним в родстве?

«Да, — единорог кивнул. — И со мной тоже. »

— Вот значит, как… — Жуга помрачнел. — И кто же я теперь? Демон? Ангел? Зверь?

«Ты выбрал сам. Ты человек, и никто у тебя этого не отнимет. Но среди нас ты всегда будешь своим. Ты смог очень многим помочь, ты достоин. А теперь — прощай. »

— Постой, — окликнул его Жуга. Единорог остановился. — Еще один вопрос…

«Спрашивай. »

— Как же меня все таки зовут?

Тот долго молчал, прежде чем ответить, и было в его глазах что-то такое… Реслав не знал, могут ли единороги улыбаться, но был уверен, что если бы могли, это выглядело бы именно так, как сейчас, и никак иначе.

Наконец Единорог поднял взгляд.

«А зачем тебе имя? »

… И НАПОСЛЕДОК:

Аптекарь Готлиб разбогател, продавая неудачно сваренный Жугой сургуч, как «долго не сохнущую глину для поделок». Особенным успехом она пользовалась у скульпторов и у детей. Впоследствии его племянник, унаследовавший дело, додумался сделать ее цветной.

Жуга не сразу угадал имя девушки со старой мельницы, ибо имен у нее было два, и оба — истинные (у нее были затруднения с речью; «Ила» — это все, что осталось от имени «Эльза»). Девчонка при том ничуть не страдала, и если бы Жуга задумался над этим, то наверное, перестал бы мучиться с собственным именем.

В кошельке у Геральта были орены — валюта Ривии, Махакама и Поссилтума. Ведьмак отсыпал Жуге не так уж и много: один орен составляет примерно 1/3 талера серебром.

Некоторое время Жуга подозревал, что на его колдовские способности каким-то образом влияет посох, и долго испытывал для его изготовления разные деревья. Сперва это был ясень. Кол, вырванный Жугой из кладбищенской ограды, был осиновым. Потом были вяз, кедр и береза. К этому времени Жуга уже понял, что от посоха ничего не зависит (да и хромота его прошла), и посох мастерил, в основном, для драки, а не для волшебных нужд.

Дети слышат ультразвук. С возрастом слух у человека притупляется, и потому никто из взрослых горожан свистульки травника не слышал.

Арбалет для Зерги изготовил Марвин Кальвинский. Специализировался на изготовлении компактного дистантного оружия, впоследствии мастерил магазинные арбалеты. Круг, пронзенный молнией — эмблема мастера на ложе арбалета, долго считался своеобразным «знаком качества», служа причиной многочисленных подделок. Веридис отдал за арбалет двести двадцать талеров и вовсе не считал, что переплатил.

Зимородок впал в беспамятство в полнолуние, а когда очнулся, Луна шла на ущерб. Впоследствии он всегда чувствовал себя немного неуютно в подобные ночи, но все обходилось без особых осложнений.

Из стаи собак домой не вернулось семь псов.

Комары, наколдованные впопыхах Жугой, прожили недолго — никто из них не смог напиться крови, оставаясь незамеченным.

Яртамыш — лепрехун (вариант: «Лепрекон») — один из младших домовых, по роду деятельности — башмачник. Скрытен, жаден, не любит беспокойных людей. В тишине старых домов, по ночам можно услышать стук его молоточка.

Все имена свободных гномов были подлинные, за исключением Спелле (на самом деле его звали Йорвик); Жуга об этом догадался, но шума поднимать по столь ничтожному поводу не стал. Орге, кстати говоря, потом затеял драку с этим гномом, чтоб тому впредь неповадно было соблюдать свои шкурные интересы за счет других.

Гномы совершенно напрасно с таким тщанием оберегали свой рецепт изготовленья пороха — к тому времени он был уже довольно известен в ученой среде, а вскоре получил широкое распространение в военном деле и производстве фейерверков.

«Живым серебром» гномы называли не ртуть, но тяжелый изотоп серебра 110, редкий, нестабильный, с периодом полураспада около трехсот пятидесяти лет. От этого волшебные мечи излучают в трех диапазонах, светятся в темноте и весьма опасны для своих владельцев. В ножнах содержится свинец. Надо сказать, что вся «нежить» весьма чувствительна к радиационному фону, и потому прекрасно распознает такие мечи на расстоянии. По этой же причине волшебные мечи приходится перековывать наново по прошествии некоторого времени.

В ведро Реслава действительно попали кровь и соль. По поводу же заговора воды Жуга потом так и не смог ему сказать ничего вразумительного.

Трехцветных котов не бывает (ген трехцветья у кошачьих сцеплен с женской хромосомой), Сажек — кошка, а не кот. В том, что Жуга изначально ошибся, виновато напряжение прошедших дней и возраст котенка.

Вызвав в этот мир образ Лиса, Жуга спровоцировал лавинообразный расход энергии, ушедшей на его перемещение, и камень треснул от переохлаждения. Развалины этого алтаря стоят там и поныне.

Единороги происходят по параллельной линии эволюции с лошадьми. Разветвление произошло на этапе эогиппус — гиппарион. Лошади сформировались как степные животные, единороги — как преимущественно лесные.

Реслава позвали, как свидетеля со стороны людей. Спустя полмесяца у него родилась дочь, назвали ее Геленка.

Яцек обосновался в Ревеле.

Вот, пожалуй, и все.

Июль 1994 — апрель 1997

Оханск — Усолье — Пермь

⇐ Предыдущая 31 32 33 34 35 36 373839 40 Следующая ⇒