Оправа: ГОВОРЯЩИЙ 3 страница

— Линора!

Иваш бросился к фургону.

— Стой, дурак! — Рифмач в два прыжка догнал его и повалил на землю. — Сгоришь!

— Пусти!

Изловчившись, Вайда заломил Ивашу руку, прикрылся от жара плащом и покосился на Жугу. Тот покачал головой.

— Отпусти его, — сказал он. — Нет их там.

Оглядевшись, Жуга спрятал меч в ножны, наклонился и перевернул лежащее у его ног тело. Лицо убитого показалось смутно знакомым. Вспомнились лесные всадники. В залитой кровью левой глазнице мертвеца торчал пучок цветастых перьев — дротик.

Они переглянулись.

— Знали, черти, где засаду устроить, — процедил сквозь зубы травник. — Опытные, сволочи…

— Если это Эшер, — медленно проговорил Иваш, — то чего он добивается?

Ответа он не получил.

Жуга стоял, кусая губы, ерошил нервной пятерней всклокоченные рыжие волосы. Что-то здесь было не так, и он никак не мог понять, что.

— Жуга! — окликнул его рифмач с края поляны. — Взгляни сюда.

— Погоди, — отмахнулся тот. — Не сейчас…

«Была засада, — думал травник. — Но почему Линора не предвидела ее? Ведь это же так просто, с ее-то даром. А если предвидела, значит… так и было задумано? Но тогда получается, что Линора и горбун попали в плен, а стало быть, в драке победили всадники, и вскоре за оставшимися здесь телами…»

— Черт… — ругнулся он. — Вайда, Иваш! Бросайте все. Уходим!

Вайда поднял голову.

— Какого черта…

Договорить он не успел: в кустах отрывисто и тонко спела тетива, длинная оперенная стрела глухо ударила в спину рифмача, и Вайда рухнул, как подкошенный.

Две тени вынырнули из кустов. Засверкали клинки. Иваш бестолково завертел головой, затем схватил валявшуюся в траве саблю и очертя голову с криком ринулся на врага.

— Иваш!

Еще два человека поспешили на подмогу первым. Думать или сожалеть о чем-то было уже некогда, одна только мысль, что эти четверо могли убить Линору, бросала в яростную дрожь, и прежде чем Жуга осознал, что произошло, ноги уже несли его вперед. Рука метнулась к плечу, Хриз словно бы сам прыгнул в ладонь, плеснул в сумерках дымчатым высверком, растекся живым серебром, вытягиваясь в посох — привычное оружие горца, и через миг травник влетел в самую гущу драки.

— А, с-суки!!!

Иваш, в опрометчивой горячке атаковавший сразу троих, теперь медленно отступал, безжалостно теснимый к горевшей повозке, но при том, сам того не желая, отвлек внимание от травника, и когда Жуга, подобно рыжей молнии набросился на противников со спины, те слегка подрастерялись. Посох крутанулся, лезвие меча сухо щелкнуло, ломаясь, и один солдат рухнул, хватая выпавшие потроха. Остались трое; лезвия клинков мгновенно повернулись к травнику. Жуга ощерился, пригнулся и вдруг, вместо того, чтоб отступить, метнулся вбок и закружился, вспарывая воздух лепестками лезвий. Ударил, целясь в белое пятно лица — верзила с саблей шарахнулся назад — повел посох по дуге, прервал движение, нырнул под занесенный меч — и второй солдат замер, с размаху налетев на посох грудью, как медведь на рогатину. Последний заколебался на мгновение, и травник не замедлил этим воспользоваться, распластав ему сперва плечо, а вторым оборотом посоха и горло.

Четвертый, тот, что занялся Ивашем, оказался вдруг один против двоих и, наседая на скрипача, попытался пробиться к спасительным кустам. Жуга метнулся вперед («Живым! » — мелькнуло в голове), ударил посохом, не зная сам, зачем, солдата по рукам. Хриз гибкой плетью захлестнул запястье, Жуга в момент окрутил его вторую руку, и солдат замер, связанный живым металлом. Опустил глаза, с ужасом глядя, как оковы на его руках медленно тончают, превращаясь в свитое восьмеркой лезвие меча, и бросил саблю: в любой момент ему могло отрезать кисти рук — стоило лишь травнику рвануть за рукоять.

— Нет… — пролепетал он. — Господи, не надо… нет…

Лис щерился с клинка. Солдат гулко сглотнул, закатил глаза и медленно осел на траву, лишившись чувств.

Травник, севший вместе с ним, поднял взгляд на скрипача.

— Ты в порядке?

Иваш кивнул. Грудь его ходила ходуном. Тяжелая кривая сабля подрагивала в руке.

— У тебя кровь течет, — сказал он.

Жуга вытер лоб, покосился на ладонь.

— Это не моя, — он обернулся. — Вайда? Вайда!

— Сволочи… — донеслось до них из темноты. Фургон почти совсем прогорел. — Ах, сволочи…

— Живой!

Было видно, как их спутник, извиваясь, пытается выдернуть застрявшую стрелу. Приятели чуть ли не бегом бросились к нему и замерли, не добежавши двух шагов. Переглянулись. Теперь, вблизи стало понятно, что пущенная всадником впотьмах стрела попала рифмачу не совсем в спину. Точнее, совсем даже не в спину, как показалось им вначале, а ниже. Гораздо ниже.

Пробив бархатный синий плащ и лютню, стрела на добрый дюйм вонзилась Вайде в ягодицу и застряла там на всю длину узкого наконечника.

— Ну помогите же, что ли!

Иваш вдруг захихикал самым глупым образом, а затем и вовсе расхохотался. Жуга присел на колени, ухватился за древко и одним быстрым движением выдернул стрелу. Жалобно тренькнули струны. Рифмач дернулся от боли, зашипел, рванулся было сесть, да вовремя одумался и остался лежать. Схватился за ремень и потянул к себе лютню.

— Лютню сволочи! — взревел он. — Лютню пробили!

Иваш от смеха начал икать. Даже Жуга не выдержал и улыбнулся.

— Новую купишь, — сказал он.

— Лютню?! — взвыл рифмач.

— Ну не задницу же! Считай, что дешево отделался: похромаешь с месяц, и всего делов-то… Ну-ка, повернись. Иваш, свяжи покамест того… Да осторожней там с мечом-то!

Иваш кивнул, поймал брошенную травником веревку и ушел. Бинтуя рану рифмача, Жуга поймал себя на мысли, что Вайде и впрямь удивительно, просто невероятно повезло — плохой прицел, нетвердая рука, слабый лук и гладкий, без зазубрин наконечник — все вместе, плюс послужившая щитом лютня привели всего лишь к легкому ранению. Кончив возиться с раной рифмача, он встал и осмотрел кусты, неподалеку от которых и подстрелили Вайду.

— Чего ты увидел-то? — спросил он. — Зачем звал?

— Вон там, — кривясь и морщась, махнул рукою тот. — Да ты сам поди, взгляни.

Жуга раздвинул плотные колючие заросли, недобро хмыкнул и поджал губы — заросшие травой и кустарником, там выстроились в круг шесть груботесанных камней. Еще один, самый большой, стоял в его центре, мягко мерцая в темноте.

— Час от часу не легче… — пробормотал Жуга и шагнул вперед.

Некоторое время два странника молча стояли у дольмена.

— Оно светится, — осторожно потирая свою рану, вполголоса сказал рифмач.

— Я вижу, — кивнул в ответ Жуга. Обошел камень кругом, потер рукой подбородок. — Странно…

Он протянул руку, и мерцающее белое пламя алтаря как паутина потянулось вслед за растопыренными пальцами. Тонкий и противный писк возник в ушах и исчез за гранью слышимости, браслет травника остервенело замигал, сбрасывая лишнее волшебство. Жуга нахмурился, растер мгновенно занемевшую ладонь, вылез из кустов и направился к лежавшему без памяти солдату, рядом с которым, с веревкой в руках в нерешительности переминался Иваш: меч на руках пленника не желал распрямляться, да притом еще — зарылся в землю рукоятью, видимо, на случай внезапного бегства. Впрочем, Жуга не особенно удивился бы, даже если б Хриз пустил корни. Корней, однако, у меча не оказалось, и клинок, почуяв руку травника, мгновенно развернулся узкой пружиной и послушно скользнул в ножны.

Иваш, оторопело раскрыв рот, таращился то на меч, то на его владельца. Сглотнул и потер ладонью полосу на шее.

— А… Это…

— Ну, чего уставился? — сказал недовольно Жуга, кивнул на лежащее тело, буркнул: «Вяжи» — и зашагал обратно к каменному кругу.

Вайда между тем уже самолично исследовал найденный алтарь — опасливо тыкал пальцем в холодный камень, после чего долго тряс рукой и ругался.

— Колется, — пожаловался он.

— Я знаю. Отойди.

— Почему он горит?

— Кто-то не закончил колдовство.

Травник долго стоял, закрыв глаза, затем вдруг зашептал. Короткие отрывистые фразы, казалось, целиком состоящие из междометий и восклицаний. Вайда почувствовал себя неуютно и поспешил отойти подальше от камней, но поднял взгляд и замер, где стоял.

Светящийся туман над камнем в центре заклубился, вытягиваясь вверх и постепенно обрисовывая контуры неясной человеческой фигуры, облаченной в долгополый плащ. Рифмач почувствовал, как им овладевает паника; Жуга же остался недвижим, даже меч из ножен не вынул. Фигура между тем утратила прозрачность, проступили черты лица. Пришелец встряхнулся, огляделся по сторонам, мягко и бесшумно спрыгнул с алтаря на землю — колыхнулся рваный серый плащ — и зашагал прямиком на Вайду через луг. Рифмач попятился, поднял руку, чтоб перекреститься, но споткнулся, упал и тут же взвыл от боли в простреленной заднице.

— Ай, чтоб тебя!

Пришелец же, не обращая на него ни малейшего внимания, неощутимо, словно облако прошел сквозь лежащего поэта и неторопливо двинулся к дороге, становясь по пути все бледней и прозрачнее, а вскоре и вовсе исчез. Совсем. Даже пыли не осталось. И алтарь погас.

Вайда поскреб в затылке.

— Ну, дела! — Он посмотрел на травника. — Кто это был?

— Не узнал? — устало отозвался тот. — Стрелы ловить меня заставлял. Помнишь?

— Ах, черт. А ведь верно… Как ты это сделал?

— Похоже, он пришел сюда. Недели две тому назад. Откуда — я не знаю, но ты видел, как. А кто-то, может даже — Роджер, тоже захотел взглянуть, как это было, да видно, не успел. Попал в засаду. Я просто сделал видимым…

— Эй, Жуга! — окликнул травника Иваш. — Тут этот, связанный который, оклемался. Чего с ним делать-то?

— Тащи сюда.

Подгоняемый тычками в спину, пленник подошел и встал, пошатываясь. Глаза его бегали. Был он худ, даже костляв, с бледным, почти безбровым лицом, заросшим однако на удивление густой бородой. На виске неровной струйкой запеклась кровь.

— Звать как? — сухо спросил травник, смерив подошедшего взглядом.

— Радован, — ответил тот. Говорил он глухо, словно бы куда-то в бороду.

— Где лошади?

Тот мотнул головой в сторону кустов.

— Дорогу в замок знаешь?

— Знаю.

— Проведешь нас туда?

— Никак не можно, — пленник шмыгнул носом. — Потому как охраны много… И вообще…

— Ты чего задумал-то, а, Жуга? — спросил рифмач. — Или совсем с горя умом тронулся? Чего мы сделать-то сможем, если даже внутрь и попадем?

— Не знаю, — вздохнул Жуга. — Одна осталась ниточка, — помолчав, добавил он. — Если они живы, то их ведут в замок. Может, еще успеем догнать, тогда и размотаем весь клубок.

— Ага, — угрюмо бросил Вайда. — Или захлопнем мышеловку… в которую сами же и залезем.

Травник поднял голову.

— Я не мышь, — сказал он. — Я Лис.

Первым делом все трое переоделись, содрав одежду с убитых стражников. Пришлось помучиться — у двоих она была безнадежно испорчена.

— Не мог поаккуратней… — проворчал рифмач, расправляя на земле разрубленный на две неравные половины трофейный жупан.

Жуга, не прерывая работы, кивнул через плечо на свой меч.

— Его благодари. Раздень, вон, того, с дротиком…

У травника были свои заботы — все сапоги оказались ему безнадежно велики; он разорвал одеяло и теперь сооружал обмотки.

Еще одни штаны оказались испорчены по совсем другой причине, хотя и были бы вполне пригодны после стирки, но взять их, разумеется, тоже никто не пожелал.

— Запомните их лица, — сказал напоследок Жуга, приторачивая к седлу свой заплечный мешок.

— Что… всех? — опешил Иваш.

— Можешь выбрать того, что по нраву, — криво усмехнулся тот.

— Зачем?

— Потом поймешь.

Он огляделся, поднял с земли тяжелый палаш одного из пятерых наемников, с минуту смотрел на него, вертя так и этак, затем забросил его в кусты и вынул из ножен свой меч. Сосредоточился: «Ну, Хриз, давай! »Клинок растекся, замерцал, и через несколько мгновений принял точное подобие меча наемника. Лис, казалось, подмигнул ему с клинка. Травник поднял взгляд на стоявшего рядом пленника. Челюсть у Радована медленно отвалилась.

— Понял? — веско сказал Жуга.

— Понял… — облизав пересохшие губы, тихо ответил тот.

— Вот то-то. Лезь в седло.

Под утро вышли в путь.

Они не успевали, и Жуга прекрасно это понимал. Было безразлично, кто одержал верх в драке на поляне — в любом случае, Роджер и Линора тоже ехали сейчас на лошадях. К утру опять похолодало. Тучи сгущались, набухая будущей грозой. На востоке занялась заря.

Ничего не имело значения.

Жуга не знал, зачем преследовал Линору. Чего он хотел добиться от нее? Понять? Простить? Помочь?

Или…

Он не знал. И только временами, бросая взгляд на Иваша, понимал, что рано или поздно придется делать выбор. Осталось только выяснить, какой.

Он любил ее. Остальное не имело значения.

Они не успевали.

Замок возник уже под вечер, совершенно неожиданно — неровная громада каменной постройки на краю невысокого утеса, далеко вошедшего в излучину реки. Бурливые воды сильно подточили основание скалы, от чего замок казался еще мрачнее, чем на самом деле. Не было блестящих остекленных окон, не было красивых флюгеров и красных крыш — лишь ржавое железо и серый камень стен, кое-где затянутых плющом.

— Вот Эшер, — сказал солдат, указывая пальцем.

— Нетрудно догадаться, — буркнул Вайда. — Что делать будем?

Усталый, раненый и злой, рифмач ворчал всю дорогу. По правде говоря, Жуга не склонен был на него за это обижаться — во-первых, он и сам устал, а во-вторых, у Вайды и впрямь был повод поворчать — такие раны не особенно опасны, но болезненны, тревожат на ходу и на привале и постоянно открываются, а перевязать их невероятно трудно. На его штанах сзади то и дело проступало красное пятно, вдобавок из-за раны он не мог долго ехать верхом. Впрочем, травник и сам ездил на лошади хуже некуда, и потому продвигались они медленно.

— Слезайте, — помолчав, скомандовал Жуга. Путники спешились. — Становитесь в ряд… Радован, ты стой где стоишь. А теперь, — он вздохнул, — вспоминайте.

Что вспоминать, пояснять не потребовалось. Жуга сосредоточился, освежая в памяти заклятие личины (где ты сейчас, Зерги…), и закрыл глаза. Из темноты медленно проступило остроносое и худое лицо солдата с вислыми усами и косым шрамом поперек щеки. Травник зашептал.

Когда он открыл глаза, перед ним стояли три наемника из замка Хьюго Эшера.

— Вперед, — скомандовал Жуга, залез в седло и обернувшись на спутников, добавил: — Только от меня далеко не отходите. Радован! Не вздумай дурить. Убью.

— Понятно, пан колдун, — солдат склонил голову. — Я знаю этот меч. Это я был с Кришаном, пока его не стали убивать.

— Кришан? — вскинулся травник. Конь под ним затанцевал, и травник еле сумел его успокоить. — Тпру, ч-черт! Кришан, боярский сын? Так значит, это ты тогда сбежал из города… Ладно. Как нам звать друг дружку?

— Этого, — солдат кивнул на Вайду, — зовут… звали Алексис. Его — Юхас.

— А меня?

— Твое имя Деши, но тебя… его никто так не звал. По прозвищу все звали — Лис.

Жуга вздрогнул и промолчал.

— Это ты, то есть он вел наш отряд.

Вблизи замок производил еще более гнетущее впечатление, чем при взгляде издали. Дырявое железо крыш, проломленые доски моста (цепи подъемного механизма, правда, были смазаны — сказалась недавняя осада), обшарпанные, в выбоинах и трещинах стены. Одна из этих трещин, особенно широкая, вообще змеилась поперек западной стены сверху до низу. В воротах их уже ждали.

— Ну? Как там? — подхватывая повод, шагнул им навстречу чернявый, одетый в зеленый жупан безбородый губастый парнишка.

— Нормально, — отозвался травник. Спешился. — Ничего особенного. Ну-ка, помоги.

Они стащили притороченные к седлам мертвые тела.

— Вот сволочь… — парень цокнул языком. — Троих ведь уложил… А кафтанчик-то ты, Юхас, зажилил!

— Ему он уже не нужен, — буркнул Вайда.

— Че хромаешь-то? В поясницу, что ль, вступило?

— Да… прострел.

— Где эти? — вмешался Жуга.

— Где им быть, — усмехнулся тот. — В подвале!

— А этот… — Жуга замялся, не зная, как назвать пришельца из дольмена, и вдруг нашел подходящее слово: — Серый?

— В башне, с хозяином, — он сплюнул. — Жрать будете?

Жуга помедлил, кивнул и отошел, пропуская вперед Радована.

— Давай.

В караулке было пусто и тепло. Среди немытых мисок и кружек на столе примостился накрытый крышкой глиняный горшок, полкаравая хлеба и большое блюдо с остатками мяса. Похлебка в горшке была еще горячей.

— Вино допили, — сказал парнишка, доставая хлеб и размещаясь за столом. — А за новым лазить неохота. Кликнуть, что ль, кого…

— Черт с ним, — отмахнулся Вайда, выбрал себе миску побольше и вытер ее полой кафтана. — И так сойдет.

Он налил себе похлебки и принялся за еду.

И травник и рифмач уже несколько дней не ели горячего. Иваш тоже приналег на снедь. Жуге, однако, после всего происшедшего кусок не лез в горло. Поковырявшись в теплом вареве, он через силу проглотил две-три ложки и отодвинул миску. Сосредоточился, угадывая имя.

— Вот что, э-ээ… Ладислав, — сказал он медленно. — Сходи-ка ты и вправду, в погреб.

— А? — парнишка вскинулся. — Вина? Я мигом.

Он ушел.

Травник огляделся вокруг. Полуподвальная сводчатая комната, где помещалась караулка, была натоплена, похоже, с вечера, если не раньше. В большом камине еще тлели угли. Колеблемое сквозняком, плясало пламя факелов. На пыльных закопченных потолочных балках черным ситом колыхалась паутина. Длинный, сбитый из неструганных досок стол, две скамьи и широкие нары в углу с горой теплых одеял на них — больше здесь не было ничего. Из всех виденных им замков, этот производил самое гнетущее впечатление.

— Мерзкое местечко, — не замедлил подтвердить Вайда, когда Жуга сказал ему об этом. — Похоже, байки об Эшере не солгали. Что делать-то надумал?

Жуга повернулся к солдату.

— Радован, ты знаешь, где темницы?

Тот потеребил ус.

— Чего ж не знать, знаю. А только просто так оттуда им не выйти — этот, который в сером, приказал не выпускать. Он вообще теперь тут всем заправляет. И откуда только взялся…

— Давно он тут?

— Недели две уж скоро будет, как пришел. В ворота постучался, себя не назвал, а только хозяин впустить велел, как будто так и надо. Потом все ездил окрест да выискивал чего-то… И хозяин повелел — мол, слушайте и делайте все, как он велит. А сам уж из покоев не выходит. Хорошо, хоть платит серебром, без обмана.

Дверь отворилась со скрипом, и он умолк. Появился Ладислав с кувшином в руках, разлил вино по кружкам и уселся на скамью. Вынул из кармана дротик, повертел в руках, попробовал пальцем острие.

— Зар-раза… — выругался он. — Только посмотри, а, Лис! Иголка с перьями, а вот поди ж ты… Трех гайдуков — как не бывало.

Жуга молчал. Непривычно и нелепо было видеть на друзьях чужие хмурые лица и знать, что и твое лицо сокрыто под личиной. Может, где-то в другом месте это и могло помочь, но в этом замке, похоже, веры не было никому. Он молча думал, чем помочь Линоре и Роджеру и не видел выхода, когда судьба сама вдруг послала подходящий случай.

— Эй, Лис! — дверь распахнулась, и в приоткрывшейся щели возникла голова стражника. — Боярин требует, чтоб этих, значит, горбача и девку, на допрос к нему. Сам поведешь, или как?

Жуга не раздумывал ни секунды.

— Сам, — ответил он, вставая.

«Уж больно гладко все идет…» — подумал он, поправил меч и двинулся по коридору вслед за Радованом.

В зале было пусто, сумрачно и гулко, словно бы внутри огромного турецкого барабана. Сквозь остекленные мутные окна проникал дневной свет. Колыхались шпалеры и знамена на стенах. Сапоги четверых «стражников»громко стучали по каменным плитам пола.

Жуга от всей души надеялся, что в зале больше никого, кроме них из охраны не окажется, но просчитался — два стражника стояли у дверей и еще три — за высокой спинкой кресла. Когда ввели Линору и Роджера, лишь пришелец в серой хламиде шагнул им навстречу. Знаком приказал Ивашу, рифмачу и Радовану удалиться. Тот человек, под чьей личиной сейчас скрывался травник, был видно облечен более высоким доверием — ему позволили остаться.

Хьюго Эшер — седой и согбенный старик в богатом малиновом кафтане остался сидеть, глядя в одну точку, не почтив его приход даже поворотом головы. Из уголка его искривленного рта тянулась книзу тонкая нитка слюны.

Роджер стоял неподвижно, руки его были связаны за спиной. Линоре руки связывать не стали. Жуга посмотрел на Роджера, и вдруг понял, что никакой он не горбун, просто — очень сильно сутулится, почти что горбится.

Человек в сером нагнулся к Эшеру.

— Лорд! — коротко позвал он. — Я выполнил свою работу.

Взгляд Хьюго Эшера на какое-то мгновенье, казалось, обрел былую ясность. Губы его зазмеились в дурацкой ухмылке.

— Гы! — хихикнул он. — Лягушонок! Гы!

Роджер поднял голову и некоторое время смотрел на старого боярина. Пошевелил связанными за спиной руками.

— На что ты себя обрек, Хьюго? — усмехнулся он. — Свел себя с ума от страха. Нанял Охотника… — Он сплюнул. — В такой стране и умирать западло. А ты, — он перевел взгляд на человека в сером, — по-прежнему калеными щипцами проповедуешь любовь?

— Ты опасен, — не переменившись в лице, ответил тот. — Ты и твоя дочь. Наш орден не охотится. Я защищаю.

— Кого? — спросил Роджер. — Он почти уже мертв. Все его силы ушли на то, чтобы вызвать тебя. Если б я сам не хотел удостовериться, ты не поймал бы меня никогда. Я убил троих таких, как он.

— Можешь быть уверен, тебе это не сойдет с рук, — ответил тот и повел рукой. — Увести.

— Гы! — ухмыльнулся Хьюго, блестя аксельбантами слюней. — Гы!

Жуга не заметил со стороны горбуна ни знака, ни звука, просто девушка рывком вдруг вскинула руки к волосам, и в левой глазнице Хьюго Эшера цветком распустились крашеные перья. Миг — и второй дротик пронзил руку пришельца в сером. Роджер, сбив подножкой на пол и стражника, и не ожидавшего подобной прыти травника, метнулся к двери. Задержался на миг у входа, пропуская девушку вперед и ухмыльнулся.

— Ну и кто же из нас в дураках?

И исчез.

Все планы Жуги в один момент рассыпались прахом. Оставалось только надеяться, что Вайде и Ивашу хватит сообразительности не чинить им препятствий. Однако вскоре выяснилось, что спутников своих Жуга недооценивал — раздавшийся через мгновенье заполошный крик «Пожар! »добавил общей суматохи. Кричал, разумеется, Вайда. У травника мелькнула мысль, что хитрован-рифмач вполне бы мог и в самом деле что-нибудь поджечь там для отвода глаз…

Так оно и оказалось.

Охотник в сером с руганью царапал руку, выдирая дротик.

— Догнать! — крикнул он. — Немедленно! Ни в коем случае не упускать!

Травник выхватил свой меч, мгновение колебался — атаковать ли этого чужака, или бежать на двор помочь Линоре, и выбрал второе.

На дворе уже стемнело. Метались люди. В стороне горел сарай. Истошно ржали лошади. Два стражника лежали, корчась в луже крови. Ни горбуна, ни девушки видно не было.

— Они сбежали! — крикнул кто-то, хватая травника за рукав. — Взяли лошадей!

Жуга с трудом узнал рифмача. Личина его уже поблекла и грозила в скором времени совсем растаять. По счастью, на это никто не обратил внимания.

— Где Иваш?

— Да здесь я, здесь! рядом!

Жуга схватил за повод мечущуюся лошадь. «Авось удержусь, » — мелькнула мысль. Травник вскочил в седло.

— На коней! — вскричал он, скорее, по наитию, чем в самом деле думая, что делает. — Алексис! Радован! Со мной! Юхас, скорее!

В момент сообразив, что к чему, Иваш и Вайда бросились к конюшням.

Копыта лошадей прогрохотали по мосту, и четверо всадников исчезли в темных сумерках.

Начиналась гроза. Четыре всадника ехали шагом. Заклятие личины давно уже рассеялось. Других отрядов поблизости видно не было, а даже если и были, то наверняка они ушли в другом направлении.

— Пожар — это ты, Вайда, вовремя надумал, — тихо говорил Жуга. — Лучшего и желать нельзя было. А вообще, конечно, мне бы надо попросить у вас прощенья, что втянул вас в этакую переделку.

— Брось, — отмахнулся Вайда и поморщился (он до сих пор сидел в седле немного криво). — По правде говоря, я был даже рад, что у меня появилась возможность отплатить этим ублюдкам, что раздолбали мне лютню и провертели в моей жопе лишнюю дыру. Хотя, и за одну лишь лютню всех их стоило пожечь… Но все же, экая история! Ей-богу, стоит сложить об этом если не поэму, то хотя бы балладу!

— Ты сам-то хоть не обгорел?

— Да я наоборот, похоже, наконец-то отогрелся, — он повел плечами. — Прямо не верится даже… А ты, значит, говоришь, боярина девчонка укокошила?

— Да.

— Лихо… — Вайда многозначительно поднял бровь. — Да еще и выбрались живыми.

— Она все предвидела, — сказал Жуга. — Знала, что руки ей вязать не станут, знала, где дротики запрятать, знала, что к Эшеру поведут и куда бежать потом… Наверняка, все так и было задумано. Нам можно было даже в замок и не лезть.

— Э, не скажи, друг Жуга! — Вайда важно поднял палец. — Если полезли, значит, так и надо, а иначе могло и не выйти. Да… — он вдруг нахмурился. — До чего ж, наверно, неинтересно так вот жить, все зная наперед — с кем встретишься, чего найдешь, когда умрешь… А может быть, не все ей ведомо?

Жуга пожал плечами и не ответил.

— Дождь начинается, — промолвил Радован. Все это время он ехал молча, не пытаясь убежать. Что делать с ним — Жуга не представлял, и про себя решил отпустить солдата, когда они отъедут от замка подальше или когда найдут пропавших циркачей.

— Куда ехать?

В поисках укрытия путники свернули с дороги и свернули к реке, и здесь, в закрытой ивами ложбине, вдруг наткнулись на оседланную лошадь. Мгновение Жуга молча смотрел на нее, затем двинулся вперед. Вайда ухватил было его за плечо, взывая к осторожности, но тот лишь отмахнулся, раздвинул рукой зеленый занавес и замер.

Линора подняла взор. Откинула со лба прядь волос.

— Я ждала вас.

«Она знает, — вдруг подумалось Жуге, — все знает наперед. Она знала, где не будут их искать, знала, что мы идем за ними. И наверно, про Иваша тоже знала…»

Горбун, лежавший головой у нее на коленях, открыл глаза.

— А, Лис, — он слабо улыбнулся. — Все таки нашел…

Левый бок его кафтана набух кровью. Рядом лежала кривая мавританская сабля. В ногах у горбуна сидел говорящий ворон.

— Ты ранен?

Роджер облизал пересохшие губы и снова усмехнулся.

— Я убит, — сказал он. — Впрочем, это уже не важно. Жаль только, месть уже свершилась без меня.

— Месть? — Вайда поднял бровь.

— А, и ты здесь… — Горбун перевел взгляд на рифмача. — Да, рифмоплет, месть… — Он помолчал, затем продолжил: — Я решил сказать слово. Я скоро умру. Они-таки догнали нас, но они опоздали. Теперь я сполна отомстил за смерть моей жены. Их было четверо мужчин, она — одна, беспомощная женщина… Они смеялись тогда — для них это было шуткой. Но кто смеется последним?

Он помолчал, собираясь с силами, и после паузы продолжил:

— Это я семнадцать лет тому назад, в разгар чумы принес болезнь в подарок веселому принцу Просперо, когда он спрятался от всех и от нее в своем монастыре… Это я сжег Вильяма Ди Креби и его семерых советников-шутов. Это я во время карнавала замуровал Чезаре Фортунато в винных подвалах дома Монтрезоров. Я, Лягушонок Роджер. А что до Хьюго Эшера… Он сам себя наказал, сойдя с ума.

— Мне это безразлично, — сказал Жуга. — Я не знаю никого из них.

— Тогда зачем же ты пришел?

Травник повернул голову.

— За ней.

— А… Я предупреждал тебя, но ты не послушал. Меч при тебе, так давай же, действуй, коли лопнуло терпение… Всех горбатых и живых исправит могила. Набить до отказа собой могилу — это значит наследовать землю. Что же такое наследовать землю? Это значит — исчерпать терпение. Что и требовалось доказать. Яма, как принцип движения к солнцу. Так?

Жуга молчал.

— Да, — продолжал горбун. — Ты прав. Человек человеку — волк. Если я такой добродушный, научи меня душить и кусать. Ненависть… Всех объединяет ненависть. Всех объединяет одно желанье — — убивать и насиловать всех иных прочих. Мне стыдно быть хорошим.

Жуга молчал.

— Каждый сам выдумывает мир. Придуманным миром удобней управлять. Оглянись вокруг! Всюду наследили разбитые головы. Как убивали, так и будет убивать. Как запрещали, так и будут запрещать. Как ломали и топтали, так и будут ломать. Как стреляли и сжигали, так и будут впредь. А зачем, и сами никак не поймут. В самом деле, сможем ли мы быть мертвее, чем сегодня? Сможем ли мы быть мертвее, чем сейчас? Всего два выхода для честных ребят — схватить арбалет и убивать всех подряд, или покончить с собой, если всерьез воспринимать этот мир. Можно, правда, и по-другому. Сделай вид, что мол, все нормально, как будто бы ничего не случилось. Обрети дорогой ценой запоздалый кусок ума. Рыбы не ходят по суше пешком, пойманная рыба постигает воздух, раздирая жабры, истекая слизью, потому что — рыба, потому что — надо. В каждом теле труп, в каждом трупе бог. А кто не верит в бога, тот не станет плакать. А ежели кто в глаза заглянет… Что ж, небо все такое же, как если б ты не продался. Дуракам закон не писан.

— Ты не прав, горбун, — сказал Жуга. — Ты и Аннабель — вы оба неправы. Есть закон для дурака: никогда не играй с любовью. Кому, как не тебе, влюбленному шуту, это не знать? Вы играли со мной. А я не желаю больше быть игрушкой.

⇐ Предыдущая 25 26 27 28 293031 32 33 34 Следующая ⇒