От автора 20 страница

Не думаю, что здесь будет уместным в деталях распространяться о периоде моей учебы в Колледже национальной безопасности. Я упомянул его, поскольку это оказало большое влияние на формирование моей личности в Израиле.

Примерно через месяц после окончания учебы меня вызвал на беседу руководитель одного из отделов Службы безопасности Израиля, специалист высокого класса, один из лучших людей, с кем мне довелось познакомиться в Службе безопасности. В разговоре с ним я почувствовал некоторую неловкость с его стороны, которая спала, когда он, не глядя мне в глаза, сказал: «Возникла одна проблема, я должен с тобой кое-что выяснить. Не имеет значения, что я об этом думаю, но это моя обязанность. Мы получили донесение от армейской контрразведки, то есть, в сущности, из Колледжа национальной безопасности. Кто-то в Колледже обратил внимание, что ты задаешь слишком много вопросов и слишком много записываешь. Ты меня извини, но я обязан спросить, почему во время учебы ты задавал так много вопросов и слишком много записывал? » Тут он не выдержал и расхохотался, и я вместе с ним. Извиняющимся тоном он сказал, что должен записать ответ, чтобы потом переслать его «умникам» из армейской контрразведки. Я знаю, кто из преподавателей послал этот донос, но мне это безразлично. Я пришел в Колледж, чтобы учиться, и не понимаю, как это можно делать, не задавая вопросов, в отличие от некоторых командиров израильской армии и государства. Вопросы я задавал, чтобы лучше понять сказанное, и конспектировал, чтобы не забыть материал и иметь возможность потом проштудировать его и понять еще глубже. Но кто-то чересчур «бдительный» заподозрил меня в передаче копий этих материалов советской или аргентинской разведкам. Так завершился период моей учебы в Колледже национальной безопасности.

В период обучения у меня было немало волнующих моментов. Начальником Колледжа, который принимал меня, был генерал-майор Яков Лапидот, бывший командир 79-го танкового батальона, куда меня распределили после танковой школы. Во время войны Судного дня он командовал соседним батальоном. Мы воевали вместе, и не раз я слышал его голос во время переговоров по рации. Лапидота сменил на посту начальника Колледжа национальной безопасности Йоси Бен Ханан, яркая, легендарная личность, замечательный человек. У нас установились прекрасные отношения, сохранившиеся и после окончания Колледжа. Диплом об окончании Колледжа я получил из рук начальника Генерального штаба Эхуда Барака, знакомство с которым, совместная военная служба, проведенные вместе бои радикально повлияли на формирование моей личности и оставили в моей душе неизгладимый след. Но особое волнение я испытал, когда мне, как и всем остальным выпускникам Колледжа, пожал руку глава правительства Ицхак Шамир, человек, с которым я познакомился сразу же по прибытии в Израиль и к которому испытываю глубокое уважение. После всего, что мне довелось пережить, учеба в Колледже национальной безопасности Израиля и получение диплома из рук этих удивительных людей были для меня необычайно волнующим событием.

По окончании Колледжа я вернулся на службу, которую на самом деле не оставлял и во время учебы. Я приезжал туда почти каждый день, чтобы ознакомиться с материалами и время от времени дать кое-какие распоряжения. Я старался не слишком вмешиваться, просто «держал руку на пульсе».

После окончания Колледжа в августе 1991 года мне пришлось разбираться с проблемой, которая возникла за тот год, пока я учился. Давид Бартов, глава «Натива», и Цви Маген, исполнявший мои обязанности, решили, что «Натив» прекращает выдавать туристические визы, как это было принято с момента установления дипломатических отношений между Израилем и Советским Союзом в 50-х годах. Выдача туристических виз имела большое значение для работы «Натива», поскольку большинство туристов были евреями, а контакт с евреями – важнейшая часть работы организации. Поиски максимально широких контактов с евреями были основой нашей деятельности и позволяли нам получать верное представление о ситуации: государственной политике и положении евреев, а также возможность пытаться влиять на них, на их мысли и стремления, на имеющуюся в их распоряжении информацию. В этой совершенно излишней уступке я видел тяжелый удар, нанесенный по оперативным возможностям организации и сбору информации, однако все уже было сделано, ошибку уже нельзя было исправить. Дополнительная проблема, созданная Бартовом и Магеном, была результатом решения о том, что евреи, прибывающие в Израиль как туристы и желающие изменить статус на репатрианта, будут это делать в Еврейском Агентстве. Я категорически протестовал против этого и не готов был идти на компромиссы. Я тут же вступил в переговоры с Министерством внутренних дел, где также были недовольны новым порядком, и вскоре мне удалось отменить это решение и вернуть все обратно. Таким образом, организация, которая выдает визы на въезд в Израиль на территории Советского Союза, также будет определять право на репатриацию в Израиле. Не было никакой логики в том, чтобы делить эти функции между «Нативом» и Еврейским Агентством.

Эти и другие решения, не столь важные, были результатом неуверенности и недопонимания смысла нашей деятельности, которые получили распространение в «Нативе» и которые я не разделял. Я помню одного из сотрудников «Натива», бывшего активиста в Вильнюсе. Я принял его на работу после того, как он несколько лет прослужил офицером в армии. Для него «Натив» был не просто очередным местом службы. В 1988 году он должен был получить статус постоянного работника в «Нативе». Он познакомился с Бартовом еще в шестидесятых годах в Советском Союзе. Как-то этот сотрудник встретил Бартова в коридоре и между делом сказал, что ждет получения статуса постоянного сотрудника. К своему огромному удивлению, в ответ он услышал, мол, для чего тебе это нужно, все равно через год-два «Натив» закроют, там нечего делать. В те годы действительно в отделе планирования бюджета при Министерстве финансов высказывалось предложение закрыть «Натив». Это мотивировалось тем, что раз нет выезда евреев из Советского Союза в Израиль, то организация не нужна. Хотя в годы, когда массы евреев хлынули в Израиль, Министерство финансов тоже предлагало закрыть «Натив», теперь уже под предлогом, что репатриантов и так много, даже слишком, они и без того приедут. Иными словами, постоянно существовало желание закрыть «Натив», а поводы для этого подгонялись под обстоятельства. Что было бы с выездом евреев СССР в Израиль, если бы чиновники из Министерства финансов, не дай бог, преуспели бы в достижении желаемого ими еще в 1988 году?

У меня было четкое представление, что должен делать «Натив» и как он должен функционировать в новой советской действительности. Я не видел никакой пользы для евреев и Израиля в том, чтобы шаг за шагом отказываться от деятельности организации. В тот период под давлением Еврейского Агентства Бартов пришел с ним к соглашению, что отделения «Натива» в Румынии и Венгрии переходят в ведение «Сохнута» и «Натив» прекратит свою деятельность в этих странах. Я не был согласен с этим решением и в особенности с передачей основанных нами перевалочных пунктов «Сохнуту». В любом случае передача отделений Еврейскому Агентству должна была осуществляться поэтапно и в течение нескольких лет, однако Бартов уже успел пойти на уступки и даже договорился о передаче функций с главой правительства. Посланники «Натива» в Будапеште и Бухаресте, хоть это им и не нравилось, перешли в подчинение Еврейского Агентства. Они рассказывали нам об огромном бюджете, оказавшемся вдруг в их распоряжении. Речь не шла о деньгах для личного использования, а для производственных расходов.

К 1992 году уже без перевалочных пунктов в Будапеште и Бухаресте деятельность «Натива» была сосредоточена исключительно на постсоветском пространстве. Оправдывая сделанный шаг, Бартов сказал, что таким образом он надеялся, что в обмен на уступку, сделанную в Восточной Европе, Еврейское Агентство оставит нас в покое в бывшем СССР. Диниц попросил Бартова «одолжить» меня Агентству, чтобы я координировал их деятельность среди советских евреев. Хотя Бартов и спросил меня, согласен ли я, однако тут же сообщил, что, не дожидаясь моего ответа, отказал ему. В это время мы начали ощущать, что Еврейское Агентство пытается проводить независимую политику в бывшем СССР, игнорируя отсутствие соответствующих полномочий, организационных возможностей, знаний и понимания, чтобы действовать на этой территории. Этот шаг был по сути неправомерным, поскольку Еврейское Агентство не имело права на самостоятельную деятельность в каких-либо странах, и уж тем более в СССР, без предварительного согласования с израильскими государственными структурами. По крайней мере, так было до прихода Диница.

В период перед путчем, который произошел летом 1991 года, ситуация в Советском Союзе стала очень напряженной и опасной. «Натив» был единственной организацией, которая предупредила тех, кого следовало, о том, что консервативные круги могут попытаться при поддержке армии и служб безопасности захватить власть. Еврейскому Агентству удалось летом организовать несколько детских лагерей в Прибалтике. Когда начался путч, у «Натива» была информация из прессы о передвижении советских танковых и десантных подразделений в этом регионе. Я моментально позвонил главе правительства Шамиру и получил у него добро на принятое «Нативом» решение о полной остановке или сокращении деятельности Израиля на местах в случае ухудшения ситуации и возникновения такой необходимости. Я обратился в Еврейское Агентство и попросил закрыть детские лагеря в указанной зоне из-за опасности начала там военных действий. Нам и евреям не хватало только того, чтобы на фоне гражданской войны, которая готова разразиться в любой момент, и активизации националистических и, конечно же, антисемитских сил лагеря еврейских детей и подростков вместе с израильскими инструкторами остались на территории, где могут начаться военные действия. Агентство отвергло мою просьбу, а Диниц с большой помпой заявил: «Мы не бросим евреев и не сдадимся» – и напомнил о наследии Ханы Сенеш. Упоминание Ханы Сенеш при таких обстоятельствах, при которых была продемонстрирована безответственность, подвергающая опасности еврейских детей, в моих глазах выглядело оскорблением и пренебрежением ее памяти.

В августе 1991 года в Москве произошла попытка путча. Вскоре Советский Союз распался. Развал был тотальным и сопровождался экономическим, социальным, криминальным беспределом со всеми вытекающими последствиями. Победа Бориса Ельцина в борьбе за власть в России дала евреям надежду и развеяла страхи. В результате часть евреев, собиравшихся выехать, отложили выезд или же вообще решили остаться. Темп выезда, который определялся ухудшающейся ситуацией, замедлился, так как у людей появилась надежда. Если бы путч удался хотя бы частично, темп выезда снова бы вырос и достиг рекордного уровня девяностого года, когда в Израиль прибыло около 184 тысяч репатриантов. Это было самое большое количество прибывших за год в современной истории Израиля. Вся организация массового выезда была полностью организована и осуществлена «Нативом», включая полеты и перевозки при ограниченном числе сотрудников, находящихся в Советском Союзе, с помощью местных евреев, и не только евреев.

Тем временем усиливалось давление на различные инстанции и, главным образом, на главу правительства Ицхака Шамира с целью перераспределения функций между Еврейским Агентством и «Нативом», несмотря на то что у Агентства не было никакого статуса, который позволял бы ему вести деятельность в СССР. Однако давление оказалось эффективным, и было решено, что авиаперевозки перейдут под ответственность Еврейского Агентства, поскольку оно их финансировало. Но руководство Агентства это не удовлетворило, и под их давлением была создана комиссия, на которую была возложена задача разграничить функции между Еврейским Агентством и «Нативом». Комиссию возглавил Михаэль Декель, ветеран ЭЦЕЛЬ и помощник министра сельского хозяйства, приближенный Ицхака Шамира. В комиссию также были включены Давид Бартов и генеральный директор Еврейского Агентства Моше Натив, генерал-майор, в прошлом начальник Управления кадров Армии обороны Израиля. Комиссия постановила, что общая ответственность за деятельность среди евреев Советского Союза лежит на правительстве Израиля, иными словами, на «Нативе». Комиссия определила функции между Агентством и «Нативом» в соответствии с имеющейся на тот момент ситуацией, то есть все сферы, в которых действовал «Натив», остались под нашей ответственностью. Однако Агентство не смирилось с решением комиссии и продолжило нападки на «Натив».

За те годы, что Бартов стоял во главе «Натива», организация изменилась и стала более динамичной, оперативной, обладающей способностью анализа и оценок, чего не было раньше. Можно с уверенностью утверждать, что «Натив» начала восьмидесятых годов был не способен выполнять свои задачи и не был подготовлен к произошедшему в конце восьмидесятых – начале девяностых. «Натив» продолжал бы деградировать и не достиг бы того статуса и влияния на процессы как в отношениях между Израилем и СССР, так и в самом Советском Союзе. И, конечно же, не смог бы осуществить или даже понять и спланировать те решающие шаги, которые определили судьбу выезда в Израиль. В качестве руководителя «Натива» Бартов безусловно заслуживает высокой оценки за все сделанное им в этой области и за то, что дал мне возможность осуществить часть моих планов.

Перед моим уходом на учебу в Колледж национальной безопасности Бартов сказал мне, что по окончании мною Колледжа он выйдет на пенсию. Этот шаг был логичным, учитывая возраст Давида (ему уже исполнилось 67 лет) и целый ряд других моментов. Тем не менее, он тянул время и в конце 1991 года сказал мне, что, выйдя на пенсию и оставив пост главы «Натива», хочет еще два года проработать главой отделения «Натива» в Советском Союзе. Я положительно отнесся к этому шагу. У Бартова был опыт работы в СССР еще до Шестидневной войны, за годы службы в «Нативе» он только обогатился. У Давида Бартова были хорошие связи, как в Израиле, так и в СССР. Хотя он не отличался по части организации и управления, но при поддержке из Израиля, людей на местах и при наличии хорошо отлаженной системы я не опасался, что возникнут проблемы. Тем более мне было ясно, что нам придется организовывать отделения «Натива» во всех новых государствах, возникших на обломках Советского Союза.

1 мая 1992 года я вступил в должность главы «Натива». Через двадцать три года после моего приезда в Израиль и через четырнадцать лет после начала работы в организации. Была определенная символичность в том, что бразды правления «Натива» мне передал именно тот, кто был главой отделения «Натива» в Москве в 1967 году, когда я впервые прорвался в израильское посольство. Знаковым было и то, что главой правительства, который назначил меня директором «Натива», был Ицхак Шамир, один из самых активных и настойчивых сторонников изменения политики Израиля в отношении борьбы за выезд евреев СССР в Израиль.

Первое, что я решил сделать после вступления в должность, – провести реорганизацию «Натива». До этого момента по моей инициативе в бюро уже произошли кое-какие изменения, однако в преддверии новых дел и изменившейся ситуации мы должны были заново подготовиться и реорганизоваться. Еще с начала восьмидесятых у меня выкристаллизовалась четкая концепция «Натива», его структуры, целей и форм работы. Я давно пришел к выводу, что принятие евреями решения покинуть Советский Союз определялось положением в стране их проживания, проблемами и их остротой, отсутствием надежды на будущее. А на это мы не могли повлиять. Но я полагался на Советский Союз и на непрекращающуюся деградацию страны во всех сферах жизни. Я видел цель «Натива» в создании возможностей использовать эту ситуацию и складывающиеся условия и трансформировать разочарования и стремления евреев в выезд в Израиль. В еврейском вопросе нам нужно было противостоять всей мощи Советского Союза. Этой проблемой занималось высшее советское руководство, она была одной из важнейших составляющих внутренней и внешней политики СССР, как, впрочем, и израильской. Ответственность за этот вопрос была возложена на советскую службу безопасности – огромный и угрожающий Комитет государственной безопасности, КГБ. Мы должны были оценить и осмыслить советскую политику в отношении евреев и, более того, верно предугадать ее возможное развитие, а также проанализировать и понять советских евреев, пробудить в них национальные чувства и направить эти чувства на выезд в Израиль. На основании всего этого мы должны были составить политические и оперативные рекомендации для главы правительства и после утверждения реализовать их. Только профессиональная организация, обладающая соответствующими возможностями сбора данных, анализа и оценки, а также оперативностью, была способна выполнить эту масштабную миссию. В особенности когда в Израиле не было ни одного государственного органа, который серьезно бы занимался Советским Союзом. Моссад вообще не занимался Советским Союзом, не вел там никакой деятельности и поэтому не был в состоянии самостоятельно оценить происходящее в целом и, конечно же, в отношении евреев. Разведуправление Генштаба также не знало и не понимало Советский Союз, за исключением частично военных аспектов, связанных с советским присутствием на Ближнем Востоке. Служба безопасности была наиболее квалифицированна в понимании СССР, но в основном в области борьбы с деятельностью советских разведслужб в Израиле. В израильском Министерстве иностранных дел способности анализа и оценки Советского Союза были почти нулевыми. Таким образом, мы не могли воспользоваться помощью какого-либо израильского органа, в особенности когда речь шла о внутреннем положении и о еврейском вопросе. Нужно было создавать в «Нативе» свою собственную базу. Часть необходимых изменений мне удалось провести ранее, теперь я приступил к завершению создания в «Нативе» структур для оптимального выполнения поставленных перед ним задач.

В «Нативе» уже работали новые люди, принятые мной ранее. Большинство из них были молодыми людьми, выходцами из СССР, в том числе бывшими офицерами Армии обороны Израиля. Также в «Нативе» работали те, кто в прошлом, еще в Советском Союзе, в той или иной степени были активистами еврейского движения. Это сочетание армейских офицеров, репатриантов, отслуживших в армии, с одной стороны, и активистов, с другой, позволило создать в «Нативе» прекрасную, здоровую и оперативную систему. Созданная система полностью использовала и умножила достоинства работников, сводя к минимуму их недостатки. Кроме того, правильный баланс между новоприбывшими и уроженцами страны шел на пользу «Нативу» и оправдывал себя.

При наборе кадров я снова столкнулся с непрофессионализмом и небрежностью армейской контрразведки. Примерно через год после моего назначения главой «Натива» я принял на работу моего соученика по Колледжу национальной обороны Зеева Бонэ. Он родился в Израиле, дослужился до полковника, большую часть службы проходил в воздушно-десантных войсках. Он был прекрасным офицером и после окончания Колледжа был назначен начальником оперативного отдела Генштаба. И в тот период его службы мы отлично работали вместе, сотрудничая в ряде областей. Я был удивлен, когда за несколько дней до выхода Зеева на работу в «Нативе» мне позвонили из Службы безопасности с требованием задержать его вступление в должность до завершения проверки на допуск. Я сказал своему собеседнику, что Зеев переходит к нам из оперативного отдела Генштаба, где наверняка успел познакомиться почти со всеми сверхсекретными тайнами израильской армии. «Верно, – ответил сотрудник Службы безопасности. – Однако не мы, а армейская контрразведка определяет возможность допуска в армии. Мы не полагаемся на их профессионализм, поэтому бывшие военные проходят у нас проверку заново. Кроме того, контрразведка проверяла его в только в 1971 году, когда он призвался в армию на низший допуск, и с того времени больше проверок не было». Это означало, что на всех армейских должностях, в том числе когда он учился в Колледже национальной безопасности и возглавлял оперативный отдел Генштаба, Зеев служил, практически не проходя необходимой проверки на допуск! Я привык к халатности и непрофессионализму в армии, но это уже было слишком.

После распада Советского Союза возникла необходимость создать наши представительства в государствах, возникших на развалинах СССР. Я обратился к начальнику Бюджетного управления Министерства финансов Давиду Бродету и представил ему новый план работы на текущий год. Он ознакомился с планом, выслушал мои объяснения и в соответствии с предложенным планом разрешил увеличение бюджета! Для израильской действительности, особенно по сравнению с сегодняшней, это было из ряда вон выходящее событие. Но мне, как и всем нам, повезло, что мы работали с такими людьми, как Давид Бродет, Эли Юнис, Амнон Нойбах, великолепными специалистами и людьми, понимающими ситуацию и способными принимать правильные решения на государственном уровне, – качества, не столь характерные для большинства чиновников в Министерстве финансов. Только благодаря таким людям, как Бродет, Юнис и Нойбах, нам удалось претворить в жизнь оперативные планы работы «Натива».

Были изменены внутренние порядки. Прежде всего, определили, что работать мы будем согласно ежегодным годовым планам. План работы на следующий год был представлен на утверждение тогдашнему главе правительства Ицхаку Рабину. Утвержденный им документ был передан в подкомиссию по секретным службам Комиссии по делам безопасности и внешней политики Кнесета, которая курировала нас. Бюджет был разработан в соответствии с планом работы, утвержденным премьер-министром. Раньше такого в работе «Натива» не было. С тех пор во всех спорах, в том числе и с главой правительства, когда нас хотели заставить согласиться на значительные сокращения бюджета, я требовал, чтобы он определил, какие именно из запланированных планом действий (учитывая все возможные последствия) он требует отменить. Я разъяснял результаты и последствия предлагаемых сокращений бюджета, но ответственность за последствия отмененных операций перекладывалась и на главу правительства.

Была введена четкая процедура принятия решений внутри организации. Отныне велись протоколы и аудиозапись совещаний, а кассеты передавались на хранение в архив «Натива». Такой порядок работы позволял в дальнейшем, особенно при разборе проведенных операций, сделать более точные и правильные выводы, так как всегда можно было восстановить ход принятия решений. Вначале работники были удивлены нововведениями, но потом привыкли к тому, что все запротоколировано и открыто и нет сделок ни «под столом», ни «за спиной».

Была создана отличная система обучения и подготовки кадров. Все работники прошли профессиональную подготовку в соответствии с занимаемой должностью. Создавая нашу систему подготовки, мы воспользовались помощью других организаций, которые с готовностью поделились с нами своими знаниями и опытом и тем самым серьезно помогли повышению профессионального уровня работников «Натива». Главой отдела по подготовке кадров был назначен замечательный профессионал Изхар Харден. Он приехал в Израиль ребенком из Польши. В Польшу он попал из Советского Союза, где жил до десяти лет. До перехода в «Натив» он служил в израильской армии в чине подполковника. Находясь в армии, он не раз принимал участие в сложнейших операциях, многие из которых останутся неизвестными широкой публике еще многие годы. Несмотря на то что он был человеком разносторонне одаренным, он хотел заниматься профессиональной подготовкой кадров и создал великолепную систему подготовки. Во многом благодаря его усилиям наши посланники, не работавшие ранее ни в «Нативе», ни в других подобных организациях, пройдя подготовку, стали профессиональными работниками. Изхар умер на работе от остановки сердца, что было для нас огромной потерей.

Изменения коснулись и порядка приема на работу. Была введена система профессионального отбора, которая включала разнообразные тесты, в том числе и психометрические. Это позволяло нам отсеивать неподходящих кандидатов еще на самых ранних стадиях.

Точная оценка происходящего, возможностей и динамики изменений, происшедших в Советском Союзе на протяжении 80-х годов и к концу десятилетия, и были базой для деятельности «Натива» в 90-х годах. Оценки и анализы, которые я делал в 80-х годах, базировались в основном на нашей информации, но мы также использовали информацию и из других источников. Согласно имеющейся у нас информации, председатель КГБ Ю. В. Андропов и его работники в начале 80-х годов, анализируя ситуацию в тогдашнем СССР, пришли к неутешительным выводам. Несмотря на все проблемы и недостатки, необходимо отметить, что КГБ был очень профессиональной организацией, способной оценить истинное положение в стране, особенно по сравнению с другими структурами. КГБ был одной из единственных, если не единственной, государственной структурой, способной собрать и сопоставить информацию как о происходящем в СССР, так и во всем мире в различных областях и прийти к правильным, в принципе, выводам. Но эти оценки не всегда принимались государственным, то есть партийным руководством СССР.

Выводы Ю. В. Андропова в начале 80-х годов, накануне его прихода к власти, были следующие: если в Советском Союзе не произойдут перемены в государственном управлении, в экономике и в обществе, то к концу XX – началу XXI века Советский Союз вряд ли сможет соперничать с Соединенными Штатами как мировая держава. Мало того, само существование СССР как единого государства может быть под угрозой. Другими словами, если не будут произведены необходимые реформы, страна и власть могут перестать существовать. Как известно, история подтвердила эту профессиональную оценку.

Не случайно такая оценка была сделана именно Андроповым. Ему можно предъявить много претензий, но он отличался от остальных членов Политбюро. Андропов был убежденным коммунистом, но более интеллигентным и думающим, чем большинство его соратников по партии. Очень сильно повлияли на него события венгерского мятежа 1956 года. Андропов был тогда послом в Будапеште. Он был шокирован и душевно травмирован тем, что он увидел в те дни в Будапеште. Мятежники приволакивали к воротам посольства венгерских коммунистов и, сдирая с них живьем кожу, вешали вниз головой перед воротами, заставляя умирать медленной смертью в ужасных мучениях. Эти страшные сцены повторялись день за днем и во многих местах Будапешта, и Андропов, как и другие работники посольства, были их свидетелями. Речь идет о восстании венгров против власти венгерских коммунистов. Наиболее активное участие в этом восстании приняли офицеры и сторонники бывшего фашистского диктатора Венгрии Милоша Хорти, союзника Гитлера. Венгры воевали против венгров с типичной для гражданской войны жестокостью. Советская армия подавила этот мятеж через неделю после его начала – Советский Союз не мог смириться с потерей власти коммунистов в Венгрии и перехода страны в западный лагерь.

Венгрия и государства Восточной Европы не находились под советской оккупацией, а под властью своих коммунистов, правящих с помощью советских штыков. Травма Будапешта была для Андропова и личной трагедией – под влиянием увиденных ужасов у его жены повредился рассудок, и она так и не пришла в себя до конца своих дней. Эта травма и трагедия преследовали Андропова всю жизнь и были основной причиной того, что Андропов, находясь в Политбюро, был активным сторонником вторжения в Чехословакию. Мои друзья, служившие в Советской армии и участвовавшие во вторжении, рассказывали мне о происшедшем, так что у меня была довольно неплохая картина происходившего там. Это была одна из серьезнейших ошибок советской власти, которая из-за идеологической слепоты не смогла правильно оценить значение происходящих в мире событий и изменений и приспособиться к ним. Травма венгерского мятежа подтолкнула Андропова и к поддержке решения о вторжении в Афганистан. Вступление СССР в войну в Афганистане было сплошной цепью неудач в процессе принятия решений, государственных и политических оценок, определения целей войны и ее ведения от начала и до конца, как военным, так и государственным руководством. Афганская война была для Советского Союза тем же, что и неудачная война против Японии для царского правительства России в начале XX века. Второй раз в истории России неудачная война, затеянная слабым правительством, привела страну к крушению и распаду. И в событиях в Чехословакии, и в войне в Афганистане особенно ярко проявилась слабость и неспособность руководства страны справляться со сложными государственными проблемами и находить правильные решения.

Ю. Н. Андропов был тем, кто выбрал М. С. Горбачева в свои преемники, и в этом, с моей точки зрения, была одна из его серьезных ошибок. Он видел в Горбачеве коммуниста нового поколения – думающего, энергичного, открытого, интеллигентного и популярного. Андропов не понял, что Горбачеву недостает лидерских качеств и авторитета и он не способен принимать решения. М. С. Горбачев был слабым человеком и в критический момент потерял остатки своей решительности. Он также оказался неспособным понимать и разбираться в сложной действительности своей страны.

Я встретился с Горбачевым уже после его падения. Два часа разговора с ним произвели на меня очень тяжелое впечатление. Я не мог отделаться от мысли: до какой степени деградировала правящая элита, если такому человеку дали возможность управлять страной, управлять империей. Девяносто пять процентов времени Горбачев рассказывал мне о своем величии, о том, как народ любит и ценит его и как на ближайших выборах он получит абсолютное большинство, поскольку он один может спасти Россию и ему народ верит. И этого человека поставили во главе государства в 1985 году, а он совершил все мыслимые ошибки. Его неспособность принять нужное решение в критический момент привела государство, во главе которого он стоял, к краху. Советский Союз рухнул не потому, что кто-то хотел этого и спланировал этот крах. Всякого рода специалисты, постоянно ошибавшиеся в понимании происходящего в Советском Союзе, пытались задним числом объяснить события, которых они не понимали ни до, ни во время, ни после происшедшего. Все трещавшие о движениях протеста и о народе, который, желая свободы и демократии, сбросил коммунистическую власть, просто не понимают, о какой стране они говорят. Власть рухнула из-за внутренней деградации и постепенного разложения, из-за организационной и личной неспособности руководителей государства принимать и осуществлять необходимые решения. Если есть кто-то в истории, с кем можно сравнивать Горбачева, так это только Керенский. Слабость и бездействие Керенского и его правительства привели к краху Российской империи и приходу к власти большевиков в октябре 1917 года. Горбачев привел к краху Советскую империю. Истинная причина краха в обоих случаях в том, что Россия в критический момент не смогла найти никого лучше для управления страной.

⇐ Предыдущая 16 17 18 19 202122 23 24 25 Следующая ⇒