Хусейн Саддам 7 страница

И хотя притеснения, которые я терпела от постоянно бившего и унижавшего меня мужа, по понятным тебе причинам, прекратились после того, как ты стал приходить в наш дом, я все равно осталась проданной ему, и мне не освободить мою шею от его петли, пока я не освобожусь от той суммы, которую он за меня заплатил.

- Это поможет тебе, Забиба, когда ты примешь окончательное решение относительно своего мужа?

- Да, мой царь, и это главное. Я согласилась на эту свадьбу, чтобы не быть обузой своему отцу, который к тому времени уже не мог нас прокормить. Со своим мужем я даже и секунду не была счастлива. Но наше расставание должно произойти не только по моему желанию, но и согласно закону.

Царь сказал, улыбаясь:

- Все, что ты пожелаешь.

Тогда она бросилась к нему и обняла его за плечи. Она целовала его голову и лоб, целовала его руки, а когда хотела поцеловать и ноги, он поднял ее, не позволив ей это сделать. Тела их оказались так близко, что почти соприкасались, и он поцеловал ее в лоб.

Забиба заплакала, и ее слезы закапали на щеку царя и на его одежды. Потом она вытерла слезы и сказала:

- Аллах послал тебя мне и твоему народу. Ты по праву царь нашего великого государства.

* * *

Когда пришло время уходить, Забиба спросила у царя позволения отправиться домой, но царь не позволил ей уйти. Тогда она заговорила на другие темы, не о том, о чем они говорили до этого.

Царь спросил Забибу:

- Как ты можешь описать свою любовь ко мне, Забиба?

- Когда я говорю, что люблю тебя, царь мой, эта фраза, прежде чем сорваться с моего языка, проходит через всю меня. Я говорю ее как и все, но происхождение слов и их источник не такие, как у всех. Возможно, отличается даже направление букв, из которых состоит фраза " я люблю тебя". А если ты желаешь большего, мой царь, то я скажу тебе, что, когда человек чувствует, что вещи вокруг него, включая природу, преображаются светом, свет этот исходит не иначе как от лучей его любви, без которой, как без солнца, жить невозможно. Это и значит, что он любит по-настоящему. Вот почему я почувствовала, что не ошиблась в своей любви, мой царь, хотя и не почитаю твоего древнего бога. Я полюбила тебя в душе, царь мой, когда отношения между нами стали окрашивать окружающую нас жизнь самыми разными красками. А после этого разве не должна выйти на первый план душа? Разве не должна она подняться на высоты, если она и есть - возвышенное состояние? Да и что такое человек без души, как не мешок из костей? Разве можно запереть душу или ограничить ее полет пространством или каким-то принципом? Разве не один Аллах волен определять, где душа найдет себе пристанище?

- Да, Забиба, ты снова права. Та любовь, что поселяется только в сердце, а не в душе, подпадает под воздействие предметов этого мира. А тот, кто подпадает под воздействие предметов, сам начинает состоять из предметов. Предметы имеют для него ценность предметов в соответствии со степенью влияния каждого из них. Такой человек рассматривает свою возлюбленную по частям. Он отделяет от нее глаза, отделяет от нее нос, грудь... он отделяет от нее ее тело и любит только тело. А ведь если бы он любил человека в целом - с его душой и телом, с характером, качествами и поведением, тогда любовь приняла бы другой размах и охватила бы все эти аспекты, а не оставалась привязанностью к предметам, в том числе к частям тела, вызывающим эту любовь. Если любовь принимает форму и цвет предметов, значит, на эту любовь можно оказать воздействие. Ее могут ослабить трудности и препятствия, стоящие на ее пути, она может изменить направление под воздействием преград, а вот на душу все это оказать тлетворного влияния не может. Поэтому и по другим причинам человеку нужен далекий бог, которого нельзя ни потрогать, ни увидеть, который не был бы частью земли или того, что есть в этом мире. Поэтому я тебя и полюбил, Забиба. Я увидел в тебе святилище и символ своей души. Ты - ее врачеватель и лекарство.

Спросила Забиба:

- Но почему? За что полюбил ты меня, мой великий царь?

- Полюбил я тебя, Забиба, чтобы в тебе и через тебя любить мой народ. Я понял тебя, когда слушал, что ты говорила. Я понял тебя, когда увидел, как ты поступаешь. Я понял, что ты способна пожертвовать собой и что в тебе есть все, о чем ты говоришь. Я понял твоего Бога, потому что ты - живая частичка народа, и ты веришь в его роль и любишь свою родину. Через любовь к тебе я полюбил и твой народ, а после этого полюбил и твоего Бога. Я полюбил, Забиба, твой народ, и потому полюбил твоего Бога. А может быть, это твой Бог дал мне любовь к тебе и народу, после того как я полюбил его.

Я понял, что нет никакого противоречия между любовью правителя к народу и его любовью к Богу. Понял, что тот, кто не любит народ, не может любить единого Бога, такого, как твой Господь, Забиба. Еще я понял явное противоречие между нашими богами и нашей любовью к народу, потому что наши боги исполняли наши желания в соответствии с нашим положением или предназначением, а с желаниями народа всегда все было по-другому. Поэтому после того, как я полюбил тебя и полюбил твой народ, я решил принять твою веру и отказаться от своего бога. Я решил разрушить его, чтобы наконец обрести гармонию с самим собой, после того как всей душой полюбил тебя. Я люблю тебя и твой народ всей душой и душу свою отдам за вас. Всей душой я стремлюсь к твоему Богу и молю его о прощении и благосклонности.

Когда произнес царь последнюю фразу, полились слезы из его глаз и потекли по щекам и усам. Забиба вскочила и, заливаясь слезами, обняла его, поцеловала в лоб и сказала:

- Славим Аллаха за создание, за то, что Он дал нам рождение и указал путь, за то, что Он нам уготовил, за то, чем прославил и осчастливил. Мы просим его, хвала ему, о милосердии во время суда его. Верю в тебя, о Боже, Господин двух миров.

Царь сказал:

- Верю.

Через мгновение повернулся он к Забибе и сказал ей с некоторым смущением:

- Раз любишь ты меня таким и раз я люблю тебя такой, какой тебя представляю, согласишься ли ты, чтобы я стал твоим мужем по закону твоего Бога, Забиба?

Это было так внезапно, что язык Забибы на мгновение онемел и счастье переполнило ее и заиграло на ее щеках и губах. Но она овладела собой и сказала царю:

- Не в моих правилах противиться просьбе царя моего, но пусть позволит мне господин мой поделиться с ним моим мнением, если он желает его услышать.

Царь удивился, и им овладело изумление оттого, что Забиба не желала воспользоваться предоставленным ей шансом. Чтобы скрыть смущение, в котором он пребывал, и вспоминая о характере Забибы, царь заговорил сам с собой:

- Воистину, Забиба не такая, как все. У нее на все есть свое мнение. А раз уж я приучил себя уважать ее мнение или, по крайней мере, с уважением и благожелательностью его выслушивать и по достоинству оценивать, я должен выслушать ее и теперь.

Царь заговорил, улыбаясь и выказывая некоторое смущение, которое можно было легко заметить по нему, как легко было заметить и гнев. Разве не гневаются цари, когда кто-то противится их воле и препятствует их замыслам?

- Я готов выслушать твое мнение, Забиба.

А Забиба принялась выискивать в себе ответы:

- Откуда у царей нашего времени возьмется воображение и откуда возьмутся планы? Разве все, что сейчас происходит, не исходит из-за границы? Что им еще остается, как не выполнять все покорно? Разве у сторожевой собаки нет пространства, где она может бегать и лаять? Пространство это, в котором она получает свободу движения, зависит от характера того места, которое ей поручено охранять. Когда ее хозяин захочет распоряжаться в ее царстве, он отведет собаке пространство метр на метр или посадит на привязь длиной в метр. А если пожелает вероломно поступить с ее соплеменниками и соседями, он удлинит веревку, а тому, с кем пожелает так поступить, внушит, что она привязана. Под этим пространством я имею в виду следующее: такой человек - не хозяин своих желаний. Я знаю, что наш царь не похож на всех остальных, и однако же в самом основании его душевного устройства у него есть с ними что-то общее.

Закончила Забиба размышлять и сказала:

- Я полюбила тебя, мой царь, потому что меня привлекли качества твоей личности, хотя сама я в целом против царей и против того порядка, благодаря которому царь становится царем, особенно против наследования, которое происходит, невзирая на пригодность наследника или отсутствие таковой, на способность или неспособность править, на его качества и мнение народа. Неприязнь моя к этому возросла, когда я своими глазами увидела, как проходят сборища и праздники у Хискиля, возможные благодаря такой власти и таким царям. В твоей личности я увидела фундамент, благодаря которому ты сможешь возложить на свои плечи заботы о народе, когда захочешь сделать это, о мой царь. А когда и как ты этого захочешь - это моя задача, и я обещала Аллаху выполнить ее. Выполняя ее, я полюбила тебя за все то, что нашла в тебе. Естественно будет, если я скажу, что наше с тобой соединение превосходит все мои мечты и раскрашивает их такими яркими красками, о существовании которых я и не узнала бы, если бы не наша с тобой связь. Но все дело в том, что сейчас наша свадьба может испортить мнение народа обо мне, и он подумает, что вся моя борьба и все мое терпение, все стоявшие на моем пути огромные трудности, которые я преодолела, все это было исключительно ради того, чтобы добиться свадьбы с тобой, мой царь, а не ради нашего народа. К тому же ты до сих пор остаешься царем, и я не думаю, что наш народ, напуганный царями из тех, которые унизились перед чужеземцами, будет доверять царю. А ведь в истории нашего народа были цари как драгоценные сверкающие жемчужины в короне. Но где же цари нашего времени, достойные царей времен ушедших?

Тут вспомнила Забиба, что тот, кому говорила она все это, тоже царь. Тогда сказала она:

- Прости меня, господин мой, клянусь Аллахом, я не ставлю тебя в один ряд с теми, кому предназначаются мои стрелы. Я говорю все это так, как будто ты почти такой же, как и я.

- Опять ты говоришь " почти", Забиба?

- Да, мой царь, потому что ты по-прежнему остаешься царем, а меня все так же зовут Забиба. А Забиба - дочь народа и его совесть.

- Но когда мы поженимся, ты станешь царицей, и тогда наши качества, соединившись, образуют равенство.

- Нет, господин мой, равенства не получится, потому что даже в качестве царицы я буду в подвластном тебе положении, а значит, не буду независимой и не смогу вести себя так, как в идеале позволяла бы моя независимость. В таком случае я утрачу свободу, превратившись из дочери народа, обретшей свободу (включая и то, что ее царь позволил ей высказываться и дал ей равенство в беседе с ним), из того состояния борьбы, в котором пребывает дочь народа, будучи живой совестью этого народа, всего лишь в царицу, в обычное приложение к царю, скованную своим титулом и другими тяжкими оковами.

- То, что ты говоришь, Забиба, отчасти верно, особенно то, что касается царицы. Но ведь ты получишь такие привилегии, в том числе и славу, которых сейчас у тебя нет.

- Да, мой царь, я получу привилегии и однако же утрачу свободу, а вместе с ней и те привилегии, которые в настоящее время мне доступны.

- Какие привилегии, Забиба?

- Отчасти слава, царь мой, отчасти влияние и особая роль.

- Как это, Забиба?

- Слава моя происходит от важности моей роли и от моего имени, которое присвоил мне народ: Забиба, дочь народа и его живая совесть. Роль моя в том, чтобы представлять народ перед царем, быть его совестью в беседе с ним, быть его опытом и разумом в моих советах царю. И при этом я свободна, потому что могу прийти к царю по своему желанию или не прийти к нему.

Царь сказал:

- Ты можешь отказаться от титула царицы и уйти от царя в любое время, если пожелаешь.

- Нет, мой царь, я не могу пойти на это, потому что, когда я привыкну к царскому трону и к царской короне, к тому, как обращаются ко мне люди, к тому, как обходятся со мной стражники, служанки и придворные дамы, когда я буду в лучах света, исходящего от царя, когда изменюсь изнутри, внешнему ничего больше не останется, как подчиниться. Что же касается того, что я могу уйти от царя и вернуться обратно в народ, то я скажу тебе, что ты изменишься, мой царь, когда я стану твоей женой, и, опасаясь за свою репутацию, не дашь мне такой свободы. Это цари могут отказываться от людей, а когда люди отказываются от царей, цари покрывают их самыми грязными ругательствами вместо того, чтобы упрекать в случившемся самих себя. Не могу я пойти на это и по другим причинам, которые пока держу при себе и открою их тебе в другой раз. Прошу тебя, мой великий царь, прими мои оправдания и извинения. Ах, если бы согласился господин мой повременить со своим предложением, чтобы я обдумала все и решила. И выбрать для этого подходящее время, когда народ достаточно тебя узнает.

- Я понял так, что ты сопротивляешься форме, а не сущности, Забиба. Ты противишься качеству царя, но не человеку-царю. Разве форма настолько важна, Забиба?

- Да, мой царь, форма важна в той мере, в какой ее придерживается обладатель. А поскольку ты придерживаешься этой формы, ее значение и влияние на твою личность и твою душу равны тому упорству, с которым ты за нее держишься. К тому же разве форма не оказывает сильнейшего влияния на сущность? Форма - это то, что иногда намечает для личности направление движения и линию поведения. Возьмем хотя бы одежду. Скажи мне, меняется ли что-то в твоем поведении и в твоей походке, когда ты надеваешь царскую одежду, возлагаешь на голову корону и восседаешь на троне, или когда надеваешь простые одежды и направляешься к жене своей, или когда надеваешь одежды воина и облачаешься в военное снаряжение? Но если даже в этом есть заметное различие, то что тогда сказать о влиянии формы на качества и полномочия, на порядок наследования от царя к царю и на многое другое?

* * *

Забиба договорилась с царем о том, что она по-доброму расстанется с мужем, осуществляя свое желание покончить с той двойственностью, которая преследовала ее, когда она металась между царским дворцом и домом, где ее муж со своими желаниями или независимо от них, а просто для формы старался укрепить в ее глазах свое положение. Возможно, он стремился показать, что добивался победы над ней, когда подчинял ее своей воле, когда ругал ее, насильно загонял в постель или избивал по самому ничтожному поводу. А ведь она стала возлюбленной царя, и люди говорили о ней далеко за пределами царского дворца. Разве не свойственно психологии людей уподобляться знаменитостям или во всем им противиться? Люди стремятся соединиться с теми, кто похож на них своими чертами или качествами, стилем жизни или поведением, тем, что они используют и во что одеваются, включая прическу и бороду, длину и ширину усов, характер улыбки и смеха. Люди желают приобрести таких же, как у знаменитости, лошадей, такой же посох, такие же одежды, за исключением укаля*. Это потому, что укаль в наше время стал олицетворением позора и надет на головы некоторых предателей царей, эмиров и их помощников. Если бы не спас его Ирак, когда возложило его на свою голову сердце нации, стал бы укаль неприятен арабской душе и говорили бы иракцы дважды: " Боже упаси", когда встречали знаменитостей и знатных людей, носящих его на голове.

Разве не свойственно людям во многих случаях уподобляться знаменитостям, особенно тем, кто при отсутствии сущности находит утешение в форме, или противоречить им вплоть до жгучей ненависти по той причине, что у них самих души пустые?

Говорила так мудрая старуха и смеялась, как будто выражала наши чувства, а мы серьезно слушали все то, что она рассказывала о царе и Забибе, даже если все это и было выдумкой. Мы с нетерпением ждали продолжения этого странного и увлекательного сказания, а рассказчица хотела сосредоточить наше внимание на своих комментариях, чтобы мы поняли его суть и сокровенный смысл.

Старуха продолжила:

- Некоторые желают наложниц царей, их жен и дочерей. Разве желание в некотором смысле не начало стремления к обретению того, что еще далеко от возможного? В таком случае чем желание отличается от стремления?

Желая всерьез прогнать от нас скуку, заговорила старуха с тем из нас, кто был уже близок к возрасту мужчины:

- Если будешь мечтать о них, ночью тебе приснится, будто ты овладел одной из них.

А другому его же возраста сказала:

- А ты, парень, я смотрю, вовсю уже размечтался о какой-нибудь из царских дочерей!

В ответ на ее шутки смеялись мы все, мальчишки и девчонки, полные желания снова слушать, собравшись вокруг нее, увлекательное сказание.

Возвращалась Забиба на своей пегой кобыле к себе домой после того, как настояла на том, что будет проделывать этот путь одна, без сопровождения. Царь предлагал ей сопровождающего, но она настояла на своем - чтобы с ней никого не было. И царь велел было кому-нибудь ее сопровождать, но, увидев ее настойчивость, понял, что она на это не согласится. Испугавшись, что это смутит царя или что он заставит ее принять обратное, она сказала, прежде чем он стал ее убеждать:

- Мне кажется, царь мой, ты торопишься показать меня такой, какими выглядят принцессы со своими свитами, подрывая мой авторитет и мое влияние среди народа. Одно из главнейших моих качеств, имеющих влияние в народной среде, - то, что я стала близкой к власти и к тому, кто принимает решения, но при этом осталась частью народа, и не только душой и умом, но и своим поведением и отчасти видом. Я из их среды, я часть их жизни. Ты хочешь лишить меня, царь мой, влияния? Ты настолько возненавидел меня, что желаешь потопить корабль, на котором я плыву? Ты хочешь укротить мою свободу, два моих крыла, которые позволяют мне лететь между деревьями и наслаждаться видом цветов и ветвей, свисающих над речной гладью?

Все это Забиба сказала царю вполне серьезно, но вместе с тем и кокетливо, и с губ ее не сходила улыбка. Царь называл эту улыбку " пчелиным нектаром".

- А что такое пчелиный нектар, бабушка?

- Да это же мед!

Многие из нас заворочали языками и облизнули губы, так вдруг захотелось меда.

А старуха продолжала:

А пути от города до ее дома было пять фарсахов* или чуть больше. По обеим сторонам грунтовой дороги, по которой держала она путь, густо росли деревья и были прорыты каналы. Многие цари ушедших времен строили свои дворцы вне пределов городов (если не приходилось им строить новый город), охраняя себя от народных восстаний, ибо простым людям трудно было покрыть пешком расстояние между городами, обычными очагами восстаний, и царскими дворцами; а если они все же поднимали восстание, то цари, эмиры и их сторонники старались сделать так, чтобы они погибли за городом. Мало кто из народа искусно владел оружием и снаряжением, которым обладали цари, их охранники, полиция и воины. У них зачастую не было даже таких простых вещей, как кони, ослы, верблюды, луки со стрелами, мечи и копья, чтобы противостоять тем, кто во дворцах. Для этого нужно собраться вместе, а это требует особой организации. Если движение не будет тайным и организованным, оно будет обнаружено еще до того, как приобретет необходимую для сражения мощь.

Все это вертелось в голове у Забибы, когда направлялась она к дому. Она задумалась, как вдруг заметила в деревьях какое-то движение. Она подстегнула было лошадь, чтобы пуститься вскачь, но дорогу ей преградил человек на коне в окружении людей, чьи лица были скрыты масками. Забиба выхватила меч и стала мужественно защищаться, но один из нападавших ударил ее палкой или железным прутом по руке, в которой она держала меч, пока двое других отвлекали ее своими мечами, чтобы она отвела взгляд от того, кто нанес ей удар. Рука ее онемела, и меч выпал из нее. Забибу стащили с лошади и скрутили ей руки за спиной. Главный из нападавших в маске повел ее на опушку леса, остальные шли чуть в стороне. В лесу он, не сказав ни слова, повалил ее на землю, и она догадалась, что он хочет ее изнасиловать. Он заткнул ей рот тряпкой, чтобы никто не услышал ее криков о помощи. Сначала Забиба сопротивлялась, но потом сдалась, потому что злодей ударами и пинками избил ее в кровь, и она потеряла сознание. А потом он изнасиловал ее, забыв о мужественности и чести и не побоявшись позора, который покроет его за содеянное. От этого позора не избавятся ни дети, ни внуки его, ни внуки внуков, а ему самому не будет места среди мужчин. Отпрыски его не женятся на дочерях благородных людей и не выйдут замуж за их сыновей. После случившегося преступник решил, что она потеряла сознание, так как она перестала сопротивляться и лежала неподвижно со связанными руками. Тряпка же выпала из ее рта, когда она сопротивлялась, но он не обратил на это внимания и вновь навалился на нее. В приступе возбуждения напоминая дикого зверя, он приблизил свое лицо к ее рту, и тогда Забиба вцепилась ему в шею зубами и изо всех сил стиснула зубы, так что на шее осталась глубокая рана.

Тогда злодей избил ее пуще прежнего, а потом развязал ей руки и оставил так лежать. Забиба лежала молча, пока не обнаружила, что ночь уже опустила свое покрывало. Вдруг она заметила свою лошадь: та, опустив голову, стояла над ней и обнюхивала ее ноги, лоб, голову и руки.

Когда Забиба открыла глаза и увидела лошадь, она улыбнулась ей, хотя ее охватила небывалая печаль и она почувствовала себя смертельно униженной всем тем, что случилось. Улыбнулась она своей кобыле, благодаря ее за верность, пусть даже это всего лишь верность животного к человеку. А потом горько усмехнулась тому, что иногда человек бывает хуже животного.

Именно так и поступили злодеи с Забибой. Они выбрали между собой того, кто разорвет ее честь вместо того, чтобы, как сделал бы лютый зверь, разорвать плоть. Разве поведение человека не зависит от уровня развития его совести, закаленной в процессе воспитания и обучения, а не только от его ума? И хотя человек отличается от животного прежде всего умом, один только ум не способен сделать человека полноценным созданием, если его совесть не будет человеческой, потому что ум - это сила, а сила может совершать как добрые деяния, так и злые, если, конечно, добро, которое познается благодаря воспитанию, учению и живому примеру, не отведет ум от зла.

Исходя из всего этого, можно объяснить и то, почему один человек может растерзать другого, как это сделали с Забибой.

- Даже животное уважает желание человека, если хочет совокупиться с ним. Разве не угождает медведица человеку, когда утаскивает пастуха в горах на севере Ирака? Она тащит его в пещеру, чтобы, повинуясь ее желанию, он совокупился с ней. Разве не приносит она ему орехи, срывая их с деревьев или собирая под ними? Разве не забирается по ночам в дома крестьян, чтобы украсть сыр, орехи и даже изюм, накормить его и пробудить у него желание овладеть ей?

А этот зверочеловек поступил со мной по-человечески, то есть растерзал самым отвратительным образом. Возможно, это один из тех, кто тщетно добивался меня, когда Хискилю не удалось сделать так, чтобы я участвовала в его ночных игрищах.

Так говорила Забиба про себя.

- Лучше бы он растерзал меня клыками, распорол мне живот и умертвил бы меня! Если бы он сделал так, он был бы гораздо милостивее, чем поступив так, как он поступил. Что я скажу Господу? Воистину, Господь милостив и все прощает, ибо видит, что и как человек делает по своей воле, а что - вопреки ей. Если бы не боялась я того, что Он будет мучить меня на огне своем, то наложила бы на себя руки. Но что я скажу царю? Поверит ли он моему рассказу? А если и поверит, поверит ли тому, что я сопротивлялась насилию, как могла? Что сделала все, что мне под силу было сделать против насильника. Что скажу я самой себе? Горе мне, горе! Раньше доверяла я тем, с кем общалась, а теперь уже не буду такой, как прежде.

- Но почему, - снова спрашивала себя Забиба, - почему я не буду такой, как прежде? То, что случилось, случилось не по моему желанию. Я сопротивлялась. Я испробовала все средства от меча до мольбы, я напоминала злодею о мужественности и благородстве, но все это не помогло. Я пустила в ход зубы. Разве не герой тот, кто сражается даже зубами, прежде чем сдастся вооруженному врагу?

Потом она подумала о том, что не сдалась, а упала без чувств на поле боя. А когда она вспомнила, как дралась, зрачки ее глаз расширились до предела, и она перестала размышлять об этом, как будто хотелось ей сказать:

- Вот оно, да, я нашла, немедленно откроюсь царю. Не лучше ли для женщины, попавшей в неловкое положение с мужчиной, сразу же рассказать все мужу, брату или любимому, пока тот не услышал все от других, и не позволить ему подумать о ней плохо? Разве можно смягчить тяжесть обвинения или избежать его, если не раскрыть всю правду? Если я признаюсь во всем царю, мы, возможно, отыщем эту бешеную собаку и его преступную свору, потому что царь, если пожелает, может потребовать к себе любого человека. Мы найдем следы, которые я оставила на его шее и на теле, и тогда узнаем и все остальное.

Потом она подумала:

- А что, если царь не сумеет отыскать преступника и тех, кто был вместе с ним? Не получится ли так, что я расскажу ему о том, чего он не знал и, возможно, не узнал бы, и отпугну его от себя, потому что доказательств моей невиновности у меня не будет?

Потом сказала себе:

- А что, если он узнает? Это значит, что отношения между нами провалятся в пропасть и планы наши окажутся в опасности.

Она решила, что расскажет все царю сразу же после того, как сходит домой переодеться и омыть свое тело. Лучше она вернется во дворец позже и даст царю возможность действовать, исходя из того, что она ему расскажет, чем стража встретит ее такую, какая она есть, и царь узнает все от стражников.

- Я сковываю ему руки и лишаю возможности принять по своему усмотрению то решение, которое он сочтет необходимым.

Пока все эти мысли вертелись в голове Забибы, лошадь сама шла по дороге, не нуждаясь в том, чтобы ее направляли, - она уже привыкла ходить по этой дороге взад и вперед. Благородная лошадь! Разве не благороден тот, кто безукоснительно придерживается своего долга в тяжелых условиях и в трудные времена? Таково одно из важнейших отличий человека благородного от неблагородного.

Кобыла направлялась к дому Забибы, а у Забибы насильно было отнято самое дорогое, что может быть у женщины. Уже не осталось ничего, за что бы она боялась, кроме души. Неизвестно было, что могло растревожить ее душу после всего, что случилось, как вдруг Забиба почувствовала ужасное одиночество, словно ее накрыло облако. Черное и глубокое одиночество в самой душе ее. И отыскала она в себе причины его. Одиночество было местью и страхом за любовь. Прежде у них с царем все происходило так, как решили они по обоюдному желанию, и к этой мысли она привыкла.

- А теперь, когда случилась такая перемена, перед царем будет нечто другое. Я буду стоять перед ним, и он будет знать, что я подчинилась чужой воле, что меня изнасиловали. И то, что меня изнасиловали, что я сдалась на милость злодеев, станет причиной того, что царь больше меня не захочет. Царь привык к тому, что мы спорим с ним по важным вопросам, он умеет извлекать мудрые мысли даже из того, что называет моими придирками, когда я пытаюсь тактично высказать свое мнение по определенным вопросам после того, как он высказал свое. Он привык к тому, что я стараюсь, чтобы мое мнение не совпадало с его мнением, даже если я вижу, что его мнение - самое мудрое из возможных. Я поступаю так потому, что играю роль совести народа, а мнение народа часто не совпадает с мнением царя, и совесть царя и народа не сливаются в единое целое. Он привык к этому и полюбил это во мне, хотя лицо его бывает иногда сердитым. Он не желает видеть меня сдавшейся. Если он увидит, что высокие чувства не борются во мне с пораженчеством, он удивится, он не вынесет этого и заскучает рядом со мной.

- Месть может стать лекарством для душевных ран. Она, а не знание правды и желание уладить все с наименьшими потерями.

Так говорила себе Забиба.

И однако же в душе ее нарастало чувство одиночества, как будто хищный зверь терзал ей внутренности, рвал жилы, печень и даже груди. Разве не растерзал хищный зверь, который надругался над ней, ее груди, словно хотел сделать это для того, чтобы такими их увидел царь? Их шайка не способна опозорить царя, даже если этого пожелает. Почему бы им не опозорить царя, унизив его любимую? Овладеть ею, разрушить изнутри, сделать изгоем среди людей. Утрата любимого человека тем, кто его любит, - это уже другая сторона любви. Должно быть, из этого и исходили злодеи, когда решились на то, что они сделали, но как им удалось найти того, кто был зловреднее всех? Как они узнали, что вот этот сделает с ней то, что он сделал, даже если она будет сопротивляться? Возможно, это солдат, который по неизвестной причине сбежал с поля боя, а потом решил отомстить тому, кого счел своим врагом, чтобы излечить в себе этот комплекс. А может быть, полицейский, от которого из-за его оплошности ушел разыскиваемый преступник. Или торговец женщинами, который продает их знатным людям, а сам не может овладеть ни одной, и потому он возненавидел женщин и от имени всех больных и неспособных решился на это злодейство против той, что стала их символом у царя.

Тогда сказала Забиба:

- Не мог этого сделать солдат. Потому что он помнит, что его главный долг - защита страны. А тот, кто кладет свою жизнь на дело защиты страны, чтобы гордились им друзья и негодовали враги, не может сделать того, что было сделано. То же и полицейский, хотя иногда мы плохо думаем о некоторых из них из-за ежедневных трений с ними, когда возникает противоречие между тем, кто считает своим главным делом исполнение закона, и тем, кто считает, что закон противоречит его личной свободе. Полицейский не мог сделать этого, потому что преступное действие, совершенное против меня, незаконно, а долг полицейского не только в том, чтобы уважать закон, но и в том, чтобы делать так, чтобы его уважали другие.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒