Эллиот 3 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 4 из 9Следующая ⇒

— Что ты имеешь ввиду?

— Это из сцены из “Detention Club Musical”. Только не говори мне, что не смотрела его, когда была маленькой.

Я уставилась на него, не веря, а затем засмеялась.

— Фильм, который вышел, когда нам было по восемь лет?

— Я смотрел его ежедневно примерно на протяжении полутора лет.

Я захихикала:

— Вау. Не могу поверить, что я не поняла это.

— Я лишь рад, что Пресли не поняла. Это сделало бы мой монолог намного менее пугающим.

Я снова рассмеялась, и в этот раз, Эллиот тоже. Когда смех стих, он слегка подтолкнул меня локтем.

— У тебя реально есть парень из другого города?

Я была рада, что тогда было темно. Все мое лицо горело, будто оно было в огне.

— Нет.

— Приятно знать, — сказал он, ухмыльнувшись.

— Я сказала им это однажды в средней школе, надеясь, что тогда они оставят меня в покое.

Он остановился, посмотрев на меня с довольной улыбкой.

— Я полагаю, это не сработало?

Я покачала головой, каждый случай их издевок вспоминался, как если бы едва залечившаяся рана снова вскрывалась.

Эллиот вдохнул воздух и дотронулся разодранным кулаком до кончика своего носа.

— Тебе не больно? — спросила я.

Смех и ухмылки улетучились. Собака тихо и одиноко залаяла через несколько кварталов, блок кондиционера щелкнул и загудел, двигатель зашумел — наверное, старшеклассники перетащили его на Главную Улицу. Тишина окружала нас, и свет в глазах Эллиота исчез.

— Извини. Это не моё дело.

— Почему? — спросил он.

Я пожала плечами, продолжая наш путь.

— Я не знаю. Просто это кажется чем-то личным.

— Я рассказал тебе о своих родителях и их проблемах, и тебе кажется, что мои кровоточащие костяшки — это что-то личное?

Я пожала плечами.

— Я потерял самообладание. Выместил злость на твоём дубе. Видишь? Никакой магии. Я всё еще злюсь временами.

Я замедлила шаг:

— Расстроился из-за родителей?

Он покачал головой. Было видно, что он больше не хотел говорить, так что я не давила. Идя по последней дороге в черте города, я понимала, что мир, в котором были я и Эллиот заканчивался, даже если мы ещё не до конца это осознали.

Дома были выстроены по обе стороны дороги, как маленькие острова жизни и энергии. Свет из окон прорезал тьму между уличными фонарями. Иногда одна тень проходила в них, и я задавалась вопросом, какова жизнь людей в этих островках, наслаждались ли они своим пятничным вечером, смотря телевизионные фильмы, лежа на диване. Беспокойство об оплате счетов было, вероятно, им незнакомо.

Когда мы приблизились к моей калитке, мой домашний островок выглядел темным и тихим. Хоть я и надеялась увидеть этот теплый желтый свет из окон, как в окружающих домах, мерцание от экрана телевизора.

Эллиот засунул руки в карманы, заставляя мелочь внутри звякнуть.

— Они вообще дома?

Я посмотрела на гараж и увидела бьюик папы и лексус мамочки рядом.

— Похоже на то.

— Надеюсь, я не сделал ваши отношения с Пресли ещё хуже.

Я отмахнулась от него:

— Пресли и я возвращаемся к истокам. Это первый раз, когда кто-то заступился за меня. Я не уверена, что она знает, какие теперь предпринять действия.

— Надеюсь, она оставит их в сохранности вместе с палкой в своей заднице.

Из моего горла вырвался громкий смех, и Эллиот не смог скрыть, как ему это польстило.

— У тебя есть сотовый номер?

— Нет.

— Нет? Серьезно? Или ты просто не хочешь давать мне свой номер?

Я покачала головой и выдохнула смешок.

— Серьезно. Кто будет мне звонить?

Он пожал плечами:

— Я собирался, вообще-то.

— Оу.

Я подняла задвижку на калитке, чтобы пройти во двор, и калитка открылась с пронзительным звуком металла, трущегося об металл. Она закрылась за мной с щелчком, и я повернулась лицом к Эллиоту, положив руки на металл. Он взглянул вверх на мой дом спокойно, будто он не отличался от любого другого дома. Его храбрость пробудила что-то глубоко внутри меня.

— Мы практически соседи, так что... я уверен, что вижу тебя, — сказал он.

— Да, определённо. В смысле, вероятно... Скорее всего, — сказала я, кивая.

— Что ты завтра делаешь? У тебя есть работа на лето?

Я покачала головой:

— Мамочка хочет, чтобы я помогала ей во дворе летом.

— Ты не против, если я здесь позависаю? Я буду делать вид, что не фотографирую тебя.

— Конечно, только никаких странностей с моими родителями.

— Хорошо, — ответил он, выпрямившись и выпятив грудь. Он сделал пару шагов назад. — Увидимся завтра.

Он пошел к себе домой, и я сделала то же самое, медленно идя вперед. Шум от старых деревянных досок, издаваемый крыльцом под моими пятидесяти килограммами, звучал довольно громко. Родители должны были услышать меня, но дом все еще оставался темным. Я толкнула нашу огромную деревянную дверь, тихо проклиная ее за громкий скрип. Зайдя внутрь, я ждала. Никаких приглушенных разговоров или тихих шагов. Никаких ругательств сверху. Никакого шепота по стенам.

Казалось, каждый мой шаг кричал, когда я поднималась по лестнице на верхний этаж. Я держалась посередине ступенек, не желая дотрагиваться до обоев. Мамочка хотела, чтобы мы были аккуратны с домом, как если бы он был еще одним членом нашей семьи. Я осторожно шагнула в холл, остановившись, когда доска перед комнатой моих родителей скрипнула. После отсутствия знаков движения, я продолжила путь к своей комнате.

На обоях в моей комнате были горизонтальные линии, и даже розовые и кремовые цвета не уменьшали ощущение, будто это была клетка. Я сбросила обувь и пробралась через темноту к моему окну. Белая краска на раме отслаивалась, из-за чего на полу были мелкие кусочки.

Снаружи, на несколько этажей ниже, Эллиот шел к дому и пропал из поля зрения, проходя под уличными фонарями. Он шел в сторону дома его тети Ли, копаясь в своем телефоне, пока проходил мимо грязного участка земли Фентонов. Я гадала, придет он в тихий дом, или тетя Ли включила каждый светильник; ругалась ли она со своим мужем, или ждала Эллиота.

Я повернулась к своему комоду, посмотрев на шкатулку, которую папа купил мне на мой четвертый день рождения. Я подняла крышку, и балерина начала кружиться вокруг маленького овального зеркальца, расположенного напротив светло-розового куска ткани. Некоторые детали, нарисованные на ее лице, стерлись, оставляя только два черных пятнышка глаз. Ее юбка-пачка была помята. Опора, на которой она стояла, погнулась, заставляя ее наклоняться слишком далеко в сторону, когда она делала пируэты, но медленная повторяющаяся мелодия все еще прекрасно звучала.

Обои отслаивались, как краска, свисая в некоторых местах у потолка, а кое-где отсутствуя у плинтусов. На потолке в одном углу виднелось коричневое пятно, которое, казалось, становилось больше с каждым годом. Моя белая кровать с железной отделкой скрипела при малейшем движении, а дверцы шкафа не запирались, как должны были, но моя комната была моим личным пространством, местом, к которому тьма не могла подобраться. Статус моей семьи в городе и гнев мамочки казались такими далекими, когда я была в этих стенах, и я нигде больше не чувствовала себя так спокойно, пока не села за липкий стол напротив мальчика с бронзовой кожей и большими карими глазами, наблюдавшими за мной без каких-либо признаков симпатии или презрения.

Я стояла напротив окна, уже зная, что Эллиот пропал из поля зрения. Он был другим, — больше, чем просто необычным, — но он нашел меня. И на какой-то момент, мне понравилось не чувствовать себя потерянной.

ГЛАВА 2

Кэтрин

— Кэтрин! — позвал папа снизу.

Я побежала рысью вниз по лестнице. Он стоял на нижней ступеньке, улыбаясь.

— Ты до ужаса бодрая сегодня. В чём дело?

Я остановилась на предпоследней ступеньке.

— В лете?

— А вот и нет. Я видел твою улыбку радости из-за лета до этого. Сейчас она другая.

Я пожала плечами, взяв хрустящий кусочек бекона с салфетки на его раскрытой ладони. Моим ответом ему был хруст, и папа усмехнулся.

— У меня сегодня собеседование в два часа, но я подумал, может, мы покатаемся вокруг озера.

Я стянула очередной кусок бекона, хрустя. Папа поморщился.

— У меня вроде как есть планы.

Папа поднял одну бровь.

— С Эллиотом.

Морщинки между его бровей углубились.

— Эллиот, — произнес он имя, будто оно всплывет в его памяти.

Я улыбнулась:

— Племянник Ли. Тот странный мальчик на нашем заднем дворе.

— Тот, который колотил дерево?

Я промолчала, не зная, что ответить, пока папа не добавил:

— Точно. Я его видел.

— Но... ты спрашивал меня, не крушит ли он наш участок.

— Я не хотел тебя беспокоить, Принцесса. Я не уверен, что хочу, чтобы ты проводила время с мальчиком, который штурмует деревья.

— Мы не знаем, что происходит с ним дома, пап.

Папа дотронулся до моего плеча:

— Я не хочу, чтобы моя дочь была связана с этим, чем бы это ни было.

Я покачала головой:

— После вчерашней ночи, может, его тетя и дядя говорят то же самое про нашу семью. Уверена, весь район слышал.

— Извини. Я не подумал.

— В основном это ее вина, — проворчала я.

— Виноваты мы оба.

— Он осадил Пресли вчера вечером.

— Мальчишка у дерева? Подожди. В смысле, вчера вечером?

Я сглотнула:

— Мы пошли в " У Броума"... после того, как мама пришла домой.

— Оу, — ответил папа, — Понятно. И он нормально реагировал? В смысле, он не пытался ударить Пресли или что-то в этом роде, не так ли?

Я хихикнула:

— Нет, пап.

— Извини, что не пожелал тебе спокойной ночи. Мы поздно поднялись наверх.

Кто-то постучал в дверь: сначала три раза, а затем еще два.

— Это он? — спросил папа.

— Я не знаю. Мы не то, чтобы договаривались на какое-то время... — сказала я, пока папа направился к двери. Он глубоко вдохнул, прежде чем повернуть ручку и открыть дверь перед Эллиотом, который, очевидно, только вышел из душа: его влажные волосы завивались и блестели. Он держал камеру обеими руками, хотя она и висела на его шее.

— Мистер, эм...

— Калхун, — сказал папа, взяв руку Эллиота и пожав её. Он повернулся ко мне. — Я думал, ты сказала, что вы встретились прошлым вечером? — Он посмотрел на Эллиота. — Ты даже не спросил, какая у неё фамилия?

Эллиот застенчиво улыбнулся.

— Я слегка заволновался, увидев вас.

Папин взгляд смягчился, и его плечи расслабились.

— Ты знал, что ее зовут Принцесса?

— Папа! — прошипела я.

Папа подмигнул мне:

— Но чтобы вернулись до ужина.

— Да, сэр, — сказал Эллиот, шагнув в сторону.

Я прошла мимо папы, быстро поцеловав его в щеку, прежде чем повести Эллиота вниз по ступенькам крыльца и дальше, за калитку.

— Уже так жарко, — сказал Эллиот, вытирая лоб, — Лето будет безжалостным.

— Ты рано. Что ты задумал? — спросила я.

Он слегка толкнул меня локтем.

— Потусоваться с тобой.

— А зачем камера?

— Я подумал, мы может пойти к ручью сегодня.

— Чтобы?..

Он поднял камеру вверх:

— Чтобы пофотографировать.

— Ручей?

Он улыбнулся:

— Увидишь.

Мы пошли к северу от " У Броума" и повернули на следующей улице. Асфальт перешел в гравий, смешанный с красной пылью, и мы прошли по этой дорожке еще полтора километра к Верхнему речью. Ручей был узким; не считая нескольких расширений в два-три метра, я могла бы с разбега перепрыгнуть его. Эллиот повел меня вдоль берега, пока не нашёл участок с выстроенными в воде камнями.

Он прекратил говорить и начал возиться с камерой. Эллиот быстро сделал снимок, проверяя настройки и затем сделал еще несколько. Около часа я наблюдала за ним и гуляла вокруг, пока, наконец, он не стал выглядеть довольным.

— Прекрасно, — просто сказал он, — Пошли.

— Куда?

— В парк.

Мы вернулись к улице Джунипер, остановившись в " У Броума", чтобы взять холодную воду. Я прижала большой палец к плечу, оставляя временное белое пятнышко, которое быстро стало красным.

— Солнечный ожог? — спросил Эллиот.

— У меня так всегда в июне. Однажды сгораю, и этого мне хватает на всё лето.

— Даже не знал, что так бывает, — усмехнулся он.

Я посмотрела на его бронзовую кожу с завистью. Что-то в ней выглядело так нежно и осязаемо, и эти мысли заставили меня чувствовать себя некомфортно, потому что они никогда не возникали у меня прежде.

— Нужно намазать тебя солнцезащитным кремом, а то будет болеть.

— Нет. Все будет нормально. Вот увидишь.

— Увижу что?

— Я просто имела ввиду, что все будет в порядке, — сказала я, столкнув его с бордюра.

Он улыбнулся, а затем толкнул меня в ответ. Я потеряла равновесие, и моя блузка каким-то образом зацепилась и скрутилась на куске торчащей проволоке. Я вскрикнула, и Эллиот протянул руки, но проволока порвала тонкую ткань.

— Ого! — сказал он, подходя ко мне.

— Я застряла, — сказала я, согнутая наполовину. Мои пальцы вцепились в звено проволоки, стараясь не упасть и не разорвать рубашку дальше.

— Всё под контролем! — сказал он, отцепляя ткань от забора, — Почти под контролем, — добавил он, напрягаясь, — Мне очень жаль. Это было глупо.

Моя рубашка освободилась, и Эллиот помог мне встать ровно. Я посмотрела на разорванную ткань и усмехнулась.

— Всё нормально. Я такая недотепа.

Он поморщился:

— Обычно я не толкаю девочек.

— Мне не больно.

— Нет, я знаю. Просто... мой отец иногда злится и теряет контроль. Я все гадаю, всегда ли он был таким или это однажды просто появилось у него в характере. Не хочу становиться таким, как он.

— Мамочка тоже теряет контроль.

— Она бьёт твоего отца?

Я покачала головой:

— Нет.

Под его кожей заиграли желваки, а затем он повернулся к парку, показывая, чтобы я следовала за ним. Мы прошли в тишине несколько кварталов, пока не услышали раздающийся в далеке детский смех и визги.

Битл-Парк был в запущенном состоянии, но все еще был переполнен маленькими человечками. Я не была уверена, как Эллиот собирался фотографировать, чтобы на его снимках не оказались слюнявые, сопливые, грязные лица, но он каким-то образом нашел красоту в ржавых бочках и сломанных качелях, на которых никто не играл. Спустя час мамы и няни начали уводить детей, подзывая их к машинам, чтобы пообедать. Через несколько минут мы остались одни.

Эллиот предложил мне покачаться, и я села, захихикав, когда он оттянул качели назад и толкнул их, а после быстро побежал, чтобы встать передо мной.

Он поднял камеру и навел ее на мое лицо.

— Нет!

— Ты получаешься хуже, когда противишься.

— Просто мне не нравится фотографироваться. Пожалуйста, хватит.

Эллиот опустил камеру к своей груди и покачал головой.

— Это странно.

— Ну, тогда получается, я странная.

— Нет, просто... это как если бы заходящее солнце говорило, что оно не так красиво.

Я качнулась назад и вперед и сжала губы в тонкую линию, чтобы не улыбнуться. И снова, я не была уверена, делает ли он мне комплимент, или же он просто у него свое видение мира.

— Когда твой день рождения? — спросил Эллиот.

Я нахмурилась, пойманная врасплох.

— В феврале, а что?

Он ухмыльнулся:

— В какой день февраля?

— Во второй. А когда твой?

— Шестнадцатого февраля. Я Скорпион. А ты... — он посмотрел вверх, размышляя. — О, ты Водолей. Воздушный знак. Очень загадочный.

Нервный смешок сорвался с моих губ:

— Я не имею ни малейшего понятия, что это значит.

— Это значит, что мы должны подальше держаться друг от друга, если верить моей маме. Ей нравятся подобные вещи.

— Астрология?

— Ага, — сказал он, выглядя смущенным из-за того, что поделился столь личным.

— Астрология — специализация Чероки? Извини, если это тупой вопрос.

— Нет, — сказал он, качая головой, — Это просто для забавы.

Эллиот сел на качели рядом со мной, оттолкнувшись и с помощью ног раскачиваясь все сильнее. Он схватил цепь моих качелей, чтобы мы качались одновременно. Я тоже стала раскачиваться ногами, и вскоре подлетала так высоко, что качели подпрыгивали, достигая вершины. Я вытянула пальцы ног к небу, почувствовав то же волнения, что было у меня в маленьком возрасте.

Когда наши качели замедлились, я заметила, что Эллиот наблюдает за мной. Он протянул свою руку, но я заколебалась.

— Это ничего не значит, — сказал он, — Просто возьми её.

Я переплела свои пальцы с его. Наши руки были влажными и липкими и создавали ужасное ощущение, но это был первый раз, когда я держалась за руку с мальчиком, не считая моего отца, и это вызвало у меня острые щекочащие ощущения, которых я прежде не испытывала. Я и не думала, что Эллиот очень остроумный или очень забавный, но он был милым. Казалось, его глаза видят всё, но он все равно хотел проводить со мной время.

— Тебе нравятся твои тетя и дядя? — спросила я. — Тебе здесь нравится?

Он посмотрел на меня, щурясь от солнца.

— По большей части. Тетя Ли... она довольно закрытая.

— В смысле? — спросила я.

— Они не говорят со мной об этом, но из того, что я слышал за многие годы, Янгблоды сначала не очень ее принимали. Но Дядя Джон просто продолжал любить ее, несмотря ни на что.

— Это потому что она... — начала я, но запнулась.

— Все в порядке. Ты можешь говорить это. Мои дедушка с бабушкой тоже имели с этим сложности. Тетя Ли белая.

Я сжала вместе губы, пытаясь не рассмеяться.

— А что насчет тебя? Ты действительно уедешь после выпуска?

Я кивнула:

— Ок Крик нормальный, — сказала я, рисую круги на песке своим сандалием, — Я просто не хочу быть здесь вечно... или секундой дольше, чем должна.

— Я собираюсь путешествовать со своей камерой. Фотографировать землю и небо и то, что между ними. Ты могла бы поехать со мной.

Я засмеялась:

— И делать что?

Он пожал плечами:

— Быть всем этим между небом и землей.

Я подумала о том, что папа говорил мне ранее. Я хотела доказать, что он ошибается. Я ухмыльнулась:

— Я не уверена, что хочу колесить по миру с тем, кто колотит деревья.

— Ох, это.

Я пихнула его локтём.

— Да, это. Что это вообще было?

— Это был один из тех разов, когда я не послушал философию о злости дяди Джона.

— Все злятся. И вымещать злость на дереве действительно лучше. Но, может, в следующий раз стоит надеть боксерские перчатки.

Он выдохнул со смешком:

— Моя тетя предлагала мне повесить в подвале грушу.

— Это разумная идея, если хочешь знать мое мнение.

— Ну, так если не собираешься путешествовать со мной по миру, то что ты будешь делать?

— Я не уверена, — сказала я, — С одной стороны, осталось всего три года, и я должна хотя бы примерно представлять, чем буду заниматься в будущем. Но с другой, довольно безумно в пятнадцать лет думать о том, что будешь делать в жизни. — Я посмотрела в сторону, нахмурившись. — Это меня нервирует.

— Просто держи меня за руку. Сейчас.

— Кэтрин?

Я посмотрела вверх, чтобы увидеть Оуэна, и убрала свою руку из руки Эллиота.

— Привет, — сказала я, вставая.

Оуэн подошел на пару шагов, вытирая пот с брови.

— Твой отец сказал, что ты можешь быть здесь.

Его взгляд все еще метался между мной и Эллиотом.

— Это Эллиот. Он живет ниже по улице.

Эллиот встал, протягивая руку. Оуэн не двигался, настороженно смотря на высокого тёмного незнакомца.

— Оуэн, — прошипела я.

Оуэн заморгал. Он пожал руку Эллиота и затем снова обратил на меня свое внимание.

— Ой, извини. В общем... я уезжаю в лагерь завтра. Хочешь позависать у меня сегодня вечером?

— Ох, — сказала я, взглянув вверх на Эллиота, — Я, эм... У нас вроде как уже есть планы.

Оуэн нахмурился:

— Но я уезжаю завтра.

— Я знаю, — сказала я, представляя, как часами жую попкорн, в то время как Эллиот стреляет в бесчисленных космических наёмников, — Ты можешь пойти с нами.

— Моя мама не позволит мне уйти куда-нибудь этим вечером, чтобы я пораньше был дома.

— Мне правда очень жаль, Оуэн.

Он отвернулся, нахмуренный.

— Ага. Полагаю, увидимся через несколько недель.

— Да. Безусловно. Повеселись в научном лагере.

Оуэн смахнул свои песчанные волосы с глаз, сунув большие пальцы в карманы, и пошёл в противоположную сторону от моего дома, дальше по улице. Оуэн жил в одном из лучших районов, и его дом граничил с небольшим лесом. Раньше я провела там, пожалуй, треть свободного времени, сидя на одном из кресел-подушек перед телевизором. Я хотела провести с ним время до его отъезда, но Эллиот был многослойным, и у меня было всего пару недель летних каникул, чтобы разобраться в этих слоях.

— Кто это был? — спросил Эллиот.

Впервые маленькой искренней улыбки, всегда висящей на его лице, не было.

— Оуэн. Он мой школьный друг. Один из двух моих друзей. Он влюблён в мою подругу Минку. Мы зависаем вместе с первого класса. Он как этот... заядлый геймер. Ему нравится, когда мы с Минкой смотрим, как он играет, но он не особо любит играть с кем-то.

Один уголок рта Эллиота поднялся вверх.

— Один из трёх.

— Извини?

— Оуэн — один из трёх твоих друзей.

— Оу. Это... хорошо подмечено.

Я посмотрела вниз на часы, чтобы спрятать румянец на щеках, проверяя время. Солнце отбрасывало наши тени к востоку. Мы провели в Битл-Парке уже два часа.

— Нам, наверное, стоит поесть что-нибудь. Хочешь зайти на сэндвич?

Эллиот улыбнулся и последовал за мной к Джунипер. Мы разговаривали не много, и он не пытался взять меня за руку, но моя ладонь покалывала в месте, где раньше была его рука. Я остановилась перед калиткой в нерешительности. Мамина машина была припаркована рядом с бьюиком, и я слышала, как они спорили.

— Я могу сделать сэндвич дома, — сказал Эллиот, — Или я могу зайти с тобой. Тебе решать.

Я взглянула назад на него:

— Прости.

— В этом нет твоей вины.

Эллиот заправил прядь волос за ухо, а затем сам решил за меня. Он оттолкнулся от калитки и пошел в сторону дома своей тети, вытирая пот с виска и поправляя ремешок камеры.

Я медленно поднялась по ступенькам крыльца, скривившись, когда они повысили голос.

— Я дома, — сказала я, закрывая дверь за собой. Я зашла в столовую и увидела, как папа сидит на столе, его пальцы были сплетены перед ним. — Не получил работу?

Подмышки папы оставили на футболке пятна пота, а его лица было ярко-красного цвета. Он натянуто улыбнулся:

— На эту должность была сотня претендентов моложе и умнее твоего старого папы.

— Я не поверю в это ни на минуту, — ответила я, проходя мимо мамы на кухню. Я налила два стакана воды со льдом и поставила один перед ним.

— Спасибо, Принцесса, — сказал папа, делая большой глоток.

Мамочка закатила глаза и скрестила руки.

— Послушай меня. Это может сработать. У нас есть все это огромное пространство...

— Я сказал нет, милая, — сказал папа, заканчивая разговор, — Туристы не приезжают в этот город. Здесь нет ничего кроме закрытых предприятий и пиццерии. Единственные люди, остающиеся на ночь — либо проездом, либо нефтянники. Они не будут переплачивать за кровать с завтраком.

— Здесь есть только один отель, — крикнула мамочка, — И он заполнен почти каждую ночь!

— Не каждую ночь, — сказал папа, вытирая бровь салфеткой, — И даже если мы будем переполнены людьми, этого не хватит, чтобы поддерживать бизнес.

— Пап? — сказала я. — Ты хорошо себя чувствуешь?

— Я в порядке, Кэтрин. Просто перегрелся сегодня.

— Выпей еще, — сказала я, толкая его стакан к нему.

Мама сжала руки.

— Ты же знаешь, что это то, что я всегда хотела сделать с этим домом.

— Нужны деньги, чтобы начать бизнес, — сказал папа, — И я не хочу, чтобы незнакомцы спали рядом с Кэтрин каждую ночь.

— Только что ты говорил, что у нас не будет посетителей, — рявкнула мамочка.

— Их и не будет, Мэвис. Если бы этот дом был в Сан-Франциско или в каком-нибудь месте с достопримечательностями, они бы были, но мы посреди Оклахомы, где нет ничего в двух часах езды от нас.

— Два озера, — сказала она.

— Люди, приезжающие на озеро, приезжают либо на один день, либо в лагерь. Это не Миссури. Мы не на краю озера Тейбл Рок, в десяти минутах от Брансона. Это не одно и то же.

— А могло бы быть, если бы мы рекламировали его. Если бы город работал с нами.

— И что бы мы сделали? Ты не можешь спорить со мной об этом. С финансовой точки зрения, не ответственно начинать бизнес такого рода, когда мы уже месяц не можем разобраться с счетами, — папа взглянул на меня, запоздало вспомнив о моем присутствии.

— Я могла бы найти работу, — сказала я.

Папа начал говорить, но мамочка его перебила.

— Она могла бы работать на меня в " Гостинице на Джунипер".

— Нет, милая, — сказал папа раздраженно, — Ты бы не смогла ей платить, а это лишает работу ее смысла. Посмотри на меня. Ты же знаешь, что это не самая хорошая идея. Ты знаешь это.

— Я позвоню в банк завтра. Салли даст нам кредит. Я знаю, что даст.

Папа ударил кулаком по столу:

— Черт побери, Мэвис, я сказал нет.

Мамочкины ноздри раздулись:

— Ты втянул нас в это! Если бы ты выполнял свою работу, они бы тебя не уволили!

— Мамочка, — предупредила я.

— Это твоя вина! — сказала она, игнорируя меня. — Мы скоро останемся без гроша, а ты должен был заботиться о нас! Ты обещал! Теперь ты сидишь дома весь день, а я единственная приношу доход! Нам придется продать дом. И куда нам потом идти? Как я повязла с таким неудачником?

— Мамочка! — прокричала я. — Достаточно!

Мамочкины руки тряслись, пока она грызла ногти и перебирала запутанные волосы. Она повернулась на каблуках и начала подниматься вверх по лестнице, всхлипывая.

Папа посмотрел на меня, смущённый и полный раскаяния.

— Она не имела это ввиду, Принцесса.

Я села.

— Она никогда ничего не имеет ввиду, — выдохнула я.

Уголок папиного рта потянулся в сторону.

— Просто она не стрессоустойчивая.

Я перегнулась через стол, взяв его липкую руку.

— Только она?

— Ты меня знаешь, — подмигнул он, — Падать легко. Сложнее всего снова взобраться на верх. Я разберусь с этим, не волнуйся, — он потер свое плечо.

Я улыбнулась ему:

— Я не волнуюсь. Я пойду в " У Броума" и спрошу, нужен ли им персонал.

— Не мешай все в кучу. Мы поговорим об этом в следующем месяце. Возможно.

— Я правда не против.

— Чем ты обедала? — спросил он.

Я просто покачала головой и он нахмурился.

— Лучше пойди и приготовь себе что-нибудь. Я поднимусь и успокою твою мамочку.

Я кивнула, смотря, как он с трудом поднимается, и затем почти теряет равновесие. Я поддержала его за руку, пока он не встал устойчиво.

— Папа! У тебя солнечный удар?

— Я возьму это с собой, — сказал он, подбирая стакан с водой.

Я смотрела, как он медленно поднимался по ступенькам, скрестив руки. Он выглядел старше, немощнее. Ни одна дочь не хочет видеть своего отца поверженным.

Когда он поднялся до конца лестницы, я пошла на кухню. Холодильник с гудением открылся, и я стала искать себе мясо и сыр на ужин. Мяса не было, но я нашла последний кусок сыра и майонез. Я вытащила их из холодильника и поискала хлеб. Ни кусочка.

В шкафчике была полная коробка соленых крекеров, так что я отложила майонез и разорвала сыр на маленькие квадратики, чтобы положить сверху на крекеры. Мамочка так нервничала, что забыла зайти в магазин. Я гадала, сколько ещё походов в магазин мы можем себе позволить.

Папин стул за обеденным столом скрипнул, когда я на него села. Я взяла первый крекер и откусила, и он громко захрустел в моём рту. Папа с мамочкой не ругались — она даже не плакала, что она обычно делала, когда она была настолько взволнована — и я начала гадать, что происходило у них наверху, и почему она не на работе.

Люстра надо мной задрожала, а трубы заскулили. Я выдохнула, понимая, что папа, вероятно, решил набрать ванну, чтобы успокоить мамины нервы.

Я закончила ужинать и помыла свою тарелку, а затем отправилась к качелям на крыльце. Эллиот уже качался на них, держа два больших брауни, покрытых целлофаном, и две бутылки колы.

Он поднял их вверх:

— Десерт?

Я села рядом с ним, чувствуя себя спокойно и счастливо впервые с тех пор, как он ушел. Я раскрыла обертку и откусила кусок брауни, промычав от удовольствия.

— Твоя тетя?

Он прищурил один глаз и улыбнулся.

— Она лжет женщинам в группе помощи в церкви, и говорит, что это ее рецепт.

— А он не ее? Она делала их для нас раньше. Весь район бредит ее брауни.

— Это рецепт моей мамы. Тетя Ли делает меня счастливым, так что я не выдаю ее.

Я улыбнулась:

— Я сохраню ваш секрет.

— Я знаю, — сказал он, отталкиваясь ногой, — Это то, что мне в тебе нравится.

— Что именно?

— Ты кому-то рассказала о работе моего дяди?

— Конечно же нет.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 Следующая ⇒