Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





В. И. Крыжановская 11 страница



В первую минуту все считали убийцей барона, а пото­му история самоубийства вызывала горячие пререкания. Однако правды никто не знал. Когда вбежали Иван и Ан­нушка, оба уже лежали на полу, а барон с видом безум­ного сидел в кресле.

Кроме того, Аннушка поведала теперь остальной при­слуге, что Анастасия Андреевна и бивала Вадима Викторо­вича, а потому очень вероятно, что он, получив новые пощечины, взбесился и, наконец, убил ее, а для того, что­бы не идти на каторгу, покончил с собой. На этой версии все успокоились, тем более, что у каждого работы было по горло.

Князь хлопотал обо всем и послал даже телеграмму тетке Заторского, сообщая ей о печальном событии и спрашивая ее распоряжения: хоронить ли его в Ревеле или отправить тело в Петербург.

Когда Мэри очнулась от своего продолжительного сна и осознала случившееся, у нее сделался приступ такого безумного отчаяния, в котором впервые вылилась вся не­обузданность ее пылкой натуры. Она каталась в истерике, рвала на себе волосы и обвиняла Небо в жестокости и не­справедливости.

Подле нее была Елена Орестовна, которой князь сооб­щил всю правду и то, что Мэри потеряла жениха, но та уже подозревала истину раньше. Кроме того, Елецкий по­советовал не оставлять молодую девушку и удалить при­слугу, чтобы Мэри, несмотря на свое обещание, не выдала истины в припадке отчаяния.

Тетушка дала пройти первому параксизму и когда, вслед за истощением сил, настало невольное успокоение, старалась подействовать на Мэри путем убеждения, сты­дя за проклятия и бешеное отчаяние, которое каждую ми­нуту могло опорочить, если не совершенно уничтожить, поступок любимого человека, искупившего свои заблуж­дения истинно христианской кончиной.

Стратегия и вразумительные, строгие слова Елены Орестовны не преминули оказать воздействие на пылкую Мэри, а когда вечером состоялась первая панихида, она присутствовала на ней, правда расстроенная и бледная, как призрак, но, тем не менее, не выдала ничего, что могло бы повредить барону. А тот тоже присутствовал, но к концу службы ему сделалось дурно и его увели. Ли­ли опустошила все оранжереи и сад, и свежие цветы ду­шистым покровом одели усопших: даже для Фени с Акимом она сплела венки и послала.

Настала ночь и в большой зале читальщик, средних лет человек, однозвучно тянул псалтырь. Большие свечи в се­ребряных подсвечниках, расставленные вокруг катафалка, тускло освещали покойную. Ее лицо было покрыто газом, потому что даже смерть не могла придать искаженным чертам баронессы выражение того ясного и величавого покоя, какое великая избавительница обычно налагает на бренные останки тех, кто постиг великую загадку бытия.

Едва пробило полночь, как вдруг читальщик ощутил хо­лод и подумал сходить за пальто: ему показалось, что ветром открыло окно и студеный порыв его пронесся по зале, так, что пламя свечей заколебалось.

Жуткое, не испытанное до сей поры чувство охватило его: он намеревался уйти из залы, но вдруг ослабел и на минуту прикрыл лицо руками. С усилием поборов сла­бость, он выпрямился, услышав странный шум, точно это был треск вперемешку с глухим рычанием. В ту же мину­ту он вытаращил глаза и, онемев от ужаса, увидал небы­валую картину.

В двух шагах от него, озаренный широким, кроваво- красным сиянием по ступенькам катафалка всходил ог­ромный тигр. Потом он поднялся на задних лапах, оперся передними о грудь покойной и фосфорически горевшие глаза его смотрели на читальщика хищным взглядом. А позади тигра был виден витавший словно в воздухе образ женщины с кожей бронзового цвета, распущенными воло­сами и украшенной драгоценностями. В поднятой руке ви­дение держало что-то красное.

Дикий вопль безумного ужаса вырвался у читальщика. Словно сквозь дымку ему казалось, будто страшный зверь отступил, тогда как голая женщина, окутанная, точ­но покрывалом, иссиня черными волосами, носилась в кровавом тумане. Затем он потерял сознание.

Его крик переполошил находившуюся вблизи прислугу.

Иван первым вбежал в залу и еще видел, как голова тигра высилась над мертвой, которую он словно расталки­вал. А потом все исчезло.

Паника распространилась по дому. Никто из людей не хотел оставаться и с большим трудом удалось уговорить их побыть до отъезда семьи, назначенного немедленно после погребения баронессы. Часть прислуги согласилась, но многие положительно бежали, и ни один не захотел да­же касаться покойной, тело которой нашли перевернутым вниз лицом с глубоким укусом на груди.

Понятно, как угнетающе действовали на барона все эти происшествия, а потому он лихорадочно спешил поскорее уехать из злополучного места, будившего в нем воспоми­нания о драме, несчастным героем которой он оказался.

В парке, вблизи от замка, находилась родовая капелла со скелетами последних фон Козенов старейшей линии. Здание было воздвигнуто в конце восемнадцатого столе­тия и там оказались свободные места: ввиду недруже­любного настроения людей и желая поскорее покончить с семейным скандалом, барон решил схоронить жену в этом склепе. Днем получили телеграмму из Петербурга от компаньонки тети доктора: она сообщала, что по полу­чении известия о смерти племянника у Софии Федоровны сделался апоплексический удар и в настоящее время она не в состоянии сделать какое-либо распоряжение. Других близких родственников нет, а где находятся дальние она не знает и просит поместить гроб в какой-нибудь ревельской церкви до нового указания.

По совету князя барон решил временно поставить гроб Заторского в родовом склепе.

На следующее утро, наскоро и без всякой торжествен­ности, состоялось погребение.

Гроб Вадима Викторовича поставили у входа в склеп и от тела шел уже трупный запах, свидетельствующий о бы­стром разложении.

Вслед за тем, после полудня, уехала Елена Орестовна, забрав с собой Мэри, казавшуюся совершенно больной, и обоих детей с гувернанткой, а за ними последовал и жен­ский персонал прислуги.

Барон оставался еще два дня. Несмотря на желание по­скорее покинуть опротивевший ему замок, его задержали некоторые необходимые дела, а князь объявил, что не ос­тавит его и пробудет в Петербурге до тех пор, пока ба­рон не решит вопроса о своем дальнейшем местопребывании, после чего Елецкий намеревался вер­нуться в Лондон.

Вечером этого горестного дня оба они сидели в комна­те князя и пили чай: печальный и совершенно подавленный барон тяготился идти к себе.

Они говорили о загадочных событиях последнего вре­мени, о смерти Карла и видении читальщика, а затем князь рассказал о появлении призрака ливонского рыцаря, бывшего Действительно горевестником. Барон долго раз­мышлял, а потом заметил, со вздохом:

— Будь все эти истории с тигром справедливы, это бы­ло бы ужасно. Но признаюсь вам, Алексей Андрианович, я не верю, что бедный Пратисуриа мог уже кому-нибудь вредить. Дело в том, что наша суеверная и глупая прислу­га никогда не видела тигра, особенно столь живого с ви­ду, а от страха у них явилась галлюцинация. Самое лучшее будет увезти статую в Петербург: пусть они сто­ят в музее. Я уже заказал стеклянную крышку на эту уди­вительную группу и...

— Ради Бога, откажитесь от вашего безумного намере­ния! Неужели вы хотите, чтобы и дети ваши стали жерт­вою вампира? — воскликнул с негодованием князь и таким убежденным тоном, что барон был несколько смущен.

Но он был из числа тех упорных и упрямых людей, ко­торых сама очевидность не могла заставить изменить предвзятое мнение.

— Что же мне остается делать? Нельзя же, однако, уничтожить столь редкие и драгоценные предметы, так как вижу, что именно к этому вы и ведете речь, стараясь запугать меня, но до такой доверчивости и вандализма я не дойду.

— Самый глухой тот, кто не хочет слышать, а если вам недостаточно полученных уроков, обождите новых, — с негодованием возразил князь.

— Ну, ну, друг мой, не сердитесь, у меня и так доволь­но горя. Будьте снисходительны к моей археологической слабости. А для того, чтобы доказать вам, как высоко це­ню ваше мнение, я оставлю здесь Пратисуриа и Кали, их накроют стеклом и, я убежден, что в таком виде они бу­дут совершенно безвредны.

— Слава Богу! Пусть оба эти чудовища, послы истинно дьявольской мести, по крайней мере останутся здесь.

— Вы неблагодарный человек, князь. Бедная девушка любила до того, что пожертвовала жизнью, потеряв вас, и мысль ее отдать вам самое драгоценное — сердце и тиг­ра — является мрачной, но глубоко трогательно-поэтичной. Если бы тигр был послом смерти, то он прежде всего обрушился бы на вас, а не на невинного сторожа, — заметил барон.

Князь пожал плечами.

— Я застрахован от его нападения могуществом того, кто нас спас, а вы, видевши все и будучи не вполне не­веждой в оккультизме, не имеете права предвзято отри­цать это.

— Не отрицаю «с предвзятой мыслью», например, появ­ления рыцаря, засвидетельствованные целыми веками, считаю их совершенно достоверными: ведь предсказанное им несчастье поразило меня прямо в сердце. — Барон прикрыл глаза рукой. — О, если бы я мог найти средство вернуть ему спокойствие могилы, утолить его мститель­ность, несравненно более страшную, чем Пратисуриа! Алексей Андрианович, я думаю вы уже очень много по­знали в сокровенных науках? Не можете ли вы посовето­вать, чем успокоить душу рыцаря? Или, может быть, радж-йог укажет нам что-нибудь по этому поводу? — спросил барон.

— Прежде, чем будет ответ Веджага-Синга, мы будем далеко от Зельденбурга, — уклончиво ответил князь. — Впрочем, мне пришлось говорить с одним очень уверен­ным оккультистом по однородному случаю, и вот что он сказал мне. Места преступлений вообще посещаются злыми духами, а зачастую и жертвы, кипящие ненави­стью, пригвождены там своими дурными помыслами или дикой жаждой мести. Возвращаясь к интересующему нас теперь случаю, надо полагать, что рыцарь был небезупре­чен, потому что связь с женою брата вдвойне преступна, а выбор священного места для любовных похождений ука­зывает на изрядную долю развращенности. Чтобы добро­совестно выполнить свое земное испытание, человек должен совершить свой долг без всяких казуистических, смягчающих, так сказать, вину обстоятельств, и неумоли­мое правосудие Кармы не считается с этим. Несомненно, агония несчастного Раймонда была ужасна, но ненависть, бешенство и проклятия не облегчили ее. Наоборот, он со­здал в самой нише своей ауру, которая приковала его к этому месту, а проклятия, являющиеся всегда актом мо­гучей воли, заставляют его теперь насильно появляться, если беда угрожает тому роду, с которым он связан, к тому же, никто ведь не молится за него. И вот что те­перь я посоветую: прежде всего, открыть нишу, извлечь кости, если они действительно там найдутся, и схоронить их в освященной земле с подобающими церковными обря­дами. Очищение капеллы и ниши я возьму на себя, а за­тем надо молиться об успокоении души рыцаря. Советую также восстановить священный престол и хоть раза три в год совершать там службу. Надеюсь, что таким путем вы положите конец зловещим явлениям, а затем успокоите и очистите страждущий дух.

—Завтра я прикажу открыть нишу и поступлю во всем согласно вашим указаниям, признавая их совершенно справедливыми, разумными и практичными, а сам буду каждый день молиться за упокой души несчастного Рай­монда. Видите ли, друг мой, вы неправы, считая меня предвзято неверующим. Однако, как хотите, а я не могу поверить, что мертвый Пратисуриа мог кусать людей! Вы, Алексей Андрианович, мистик и чуточку фанатик, а с этой точки зрения немного преувеличиваете вещи.

Князь улыбнулся.

— Если вы не боитесь пойти сейчас со мной в музей, то увидите, как глаза тигра будут смотреть на вас с таким выражением, что у вас не останется сомнений в его жиз­ненности. Вы ведь видели Пратисуриа живым, так можете судить о действительности его взгляда, который трудно забыть.

—Идемте сейчас же! Я ничего не боюсь и рад всему, что может отвлечь меня от тяжелых и мучительных дум.

Князь взял лампу и прошел с бароном в музей, где за­жег канделябр, чтобы лучше осветить зверя.

Барон нагнулся и недоверчиво, даже несколько на­смешливо, ощупал тигра, но вдруг вскрикнул и стреми­тельно выпрямился: он заметил исчезновение ожерелья на статуе Кали.

— Взгляните: украли ожерелье! Это дерзость, перехо­дящая всякие границы! Но я разыщу вора и берегись он, если не вернет мне бесценную вещь! — кричал он, дрожа от бешенства.

—Воздержитесь от поисков этой ужасной вещи и бла­годарите Бога, что нашелся болван, избавивший вас от нее и тем самым накликавший на себя все беды, которые она навлекает. А теперь забудьте на минуту ожерелье, отой­дите и пристально посмотрите на Пратисуриа.

Достав с груди крест, о котором уже упоминалось ра­нее, князь поднял его над головой тигра. Мгновенно по телу зверя пробежала дрожь, в зеленоватых, фосфорес­цирующих глазах зажглась искра жизни и они обратили на барона дикий, хищный взгляд, могучие кости сжались, а из полуоткрытой пасти вырвалось точно кровавое пламя.

Бледный и дрожащий барон прислонился к стене.

— Ну что, теперь вы верите? — спросил князь пряча крест.

— Трудно не верить. Но что же мы сделаем с этим проклятым исчадием ада?

— Я не обладаю достаточным знанием, чтобы уничто­жить семейство вампира и статуи, но могу замкнуть обо­их в магический круг, который временно парализует их. Я слишком слаб и было бы опасно вступать в борьбу с сила­ми зла, но впоследствии надо будет попросить Веджага- Синга уничтожить дьявольское животное и усмирить злой дух Вайрами. Пока я сделаю, что могу, а вы выйдите и ждите меня.

Князь ушел в свою комнату и принес оттуда два метал­лических круга с кабалистическими знаками, сделанными красной эмалью. Один из них он надел на шею тигра вме­сте с различными другими вещами, затем он снял статую с подставки, поставил ее во второй металлический круг. После этого князь опустил шторы, положил на захвачен­ную жаровню различные травы, посыпал их ладаном, мир­рой и белым порошком, и все это зажег. Высоко держа крест и произнося формулы, князь вышел, пятясь, запер дверь на два оборота и после этого направился к барону.

—На время приятели в плену и могут развлекать друг друга, а ключ от залы надо запереть в металлический шкаф, повесив там крест. Прислуге же запретите входить в эту комнату под каким-либо предлогом.

— О, этого нечего бояться: все в безумном страхе и ни один не приблизится, конечно, к этому дьявольскому месту, — ответил барон, бледный и с изменившимся ли­цом.

На следующий день они занялись осмотром той стены в капелле, где был красный крест, и за разобранной кир­пичной кладкой открыли глубокую нишу, где пустой цо­коль указывал, что в прежнее время там помещалась ста­туя святого. Теперь же на цоколе стояло что-то вроде отвратительной мумии: тонкая железная цепь должно быть крепко связывала заключенного, судя по тому, что и теперь еще она поддерживала тело, на котором висели лохмотья одежды. Судорожно сведенные конечности и чрезмерно раскрытый рот доказывали, как ужасна была агония несчастного.

В тот же вечер тело перенесли в соседнюю сельскую кирху для погребения по христианскому обряду. Нишу вы­мыли и окропили святой водой, повесив крест, до тех пор, пока не восстановят святое место. Все обитатели замка были в восторге, будучи убежденными, что спокойствие водворится, раз удален труп. Что касается запертой ком­наты, то она внушала такой ужас и страх, что всякий обхо­дил ее, только бы миновать дверь музея, где в настоящее время хранились все привезенные бароном древности.

На следующий день после заупокойной обедни и погре­бения рыцаря Раймонда барон поспешил покинуть замок, а князь должен был последовать за ним днем позднее, так как не успел еще закончить некоторые очистительные обряды в капелле.

Старый замок снова опустел и затих.

Но через неделю после отъезда князя очень тревож­ное письмо управляющего известило барона, что три ночи подряд в запертой комнате происходил адский грохот, пе­реполошивший весь дом. Сначала раздался громой рев, так что от него дрожали стены, потом послышались кри­ки, дикое пение и комната казалась освещенной, хотя днем было видно, что шторы опущены. Однако после этих трех ночей все стало спокойно.

Несмотря на то, что великодушие покойного Заторско­го избавило барона от тяжедых мытарств громкого про­цесса, он все-таки не мог обрести душевного равновесия. Прежде всего, газеты говорили о «таинственной зельденбургской драме», а затем в обществе загадочное проис­шествие обсуждалось на все лады: преждевременная смерть молодого и всеми любимого и уважаемого докто­ра возбуждала сожаление, и это сочувствие не омрачала тень, брошенная на покойного непристойной связью. При всем том, хотя нанесение чести барона оскорбления и де­лало его гнев понятным и извинительным, а все-таки угры­зения совести мучали Максимилиана Эдуардовича. Он укорял себя в двойном убийстве, и пребывание в Петер­бурге стало ему невыносимо. Он решил провести не­сколько лет за границей и выбор его пал на Италию, где климат способствовал бы укреплению здоровья Лили, ко­торая была очень слабенькая и много болела в детстве. Барон уговорил князя Елецкого побыть с ними до их отъ­езда: он все сильнее привязывался к серьезному и спо­койному молодому человеку, а его беседы и знания имели на барона благотворное влияние. Разыгравшиеся в Зельденбурге страшные явления произвели полный пере­ворот в его душе, и интерес к оккультной науке почти за­глушил в нем страсть к археологии. Но оба они не замечали, с какой жадностью Лили старалась ловить вся­кий случай, чтобы слышать что-нибудь из их разговора о мистических предметах.

Девочка была странная, серьезная и умная, не по ле­там. Хотя ей минуло уже пятнадцать лет, но по внешности она была совершенным ребенком, и только ее большие, темные мечтательные глаза указывали, что душа созрела ранее тела. Религиозной она была всегда, а со смертью матери проводила часы в молитве и постоянно ходила в церковь. Однажды вечером Лили была в библиотеке и рылась в одном из заставленных широких шкафов: в это время вошли отец с князем, продолжая разговор об ис­пытаниях в жизни, законе Кармы, необходимости очище­ния ауры и вообще о судьбе человеческой души. Девочка слушала, как очарованная, затаив дыхание, чтобы не вы­дать свое присутствие, но едва барон вышел для перего­воров с вызванным им управляющим, как Лили выскочила из засады и подбежала к князю. Тот просматривал книгу и заметил ее только, когда она она тихонько тронула его за руку. Он поднял голову и удивленно посмотрел на рас­красневшееся личико Лили, ее видимое смущение и тоскливо-умоляющий взгляд лучистых глаз.

— Вы хотите что-то спросить у меня, мадмуазель Лили? В таком случае говорите откровенно и верьте, что я рад сделать вам приятное, — приветливо сказал он.

— Да, князь, я хочу просить вас преподать мне науку, про которую вы говорили с папой. Мне очень хочется уз­нать законы, правящие нашей судьбой, для того, чтобы жить сообразно с ними.

— Вы слишком молоды для таких серьезных занятий, — задумчиво сказал князь.

— Что ж из этого! Ведь вы тоже молоды, а между тем знаете очень многое, и потому так не похожи на дру­гих. Разве папа, мой бедный папа, совершил бы такой страшный грех, если бы знал закон Кармы? Ведь я же знаю, что хотя Вадим Викторович и взял вину на себя, а все-таки папа... — рыдания оборвали ее голос. — Я вижу, что он страдает. Не отказывайте мне, Алексей Андриано­вич. Я уж не такая невежда, как вы полагаете. Я постоян­но читаю священное писание и жития святых, а там оккультных случаев множество, только без объяснения. Однако я много размышляла над этими вопросами, сопо­ставляя факты с вашими словами, и поняла, что существу­ют видимые жизнь и мир и невидимые жизнь и мир, сплетенные между собой таинственными законами, неиз­вестными толпе. Мне известно, что в Зельденбурге про­изошли загадочные явления... Что значит, например, этот тигр-чучело, который гуляет, укусил Карла и высосал его кровь? Или тот рыцарь, что через сотни лет после своей смерти бродит, все еще полный ненависти, и занимается предвещением разных бед? Объясните мне все это, будь­те добры!

С искренним участием смотрел князь на раскрасневше­еся личико собеседницы и ее блестевшие умом и силой воли глазки.

— У вас серьезные намерения, мадмуазель Лили, и мне доставляет истинное удовольствие видеть, что такое юное создание интересуется великими вопросами с упор­ным желанием изучить их. — Он придвинул стул, усадил на него Лили и продолжил: — Обещаю каждый день раз­говаривать с вами об интересующих вас предметах. Кро­ме того, я дам вам книги, которые вы будете читать в свободное от уроков время, а когда я буду в Лондоне, можете писать мне, излагать свои заключения, сомнения, запросы и даю слово отвечать вам.

— Благодарю, благодарю, какой вы добрый! — весело воскликнула Лили. — Вы увидите, как усердно я буду изу­чать ваши книги, а времени у меня достаточно. Папа ска­зал, что хочет купить виллу в окрестностях Сполето и несколько лет прожить в полном уединении. С уроками я справляюсь скоро, потому что учиться мне легко, а ос­тальное время, среди тишины и спокойствия чудной приро­ды, употреблю на чтение и изучение вопросов, которые считаю важнее и полезнее всех других знаний.

—Вы правы, наука о душе, вооружающая человека на жизненную борьбу, важнее других, да и место, где вы поселитесь, очень удачно выбрано для этого. Я знаю Спо­лето и его очень живописные окрестности; климат его мягкий, тишина и уединенность особенно благоприятны для умственного труда, когда тихая и чистая атмосфера не нарушается беспорядочным гулом больших городов и смрадом мыслей людей, охваченных ненасытной жаждой наслаждений, страстями и преступлениями. Не думайте, мадмуазель Лили, что мысли — безобидные излучения, словом, являются, будто, просто следствием мозговой работы. О, нет! Это нечто вроде тучи саранчи, которая кружится в воздухе и ищет возможности прилепиться к живым. Да притом еще, каждая среда имеет свое флюидическое «население». Так, в деревне или среди стоящих на низшей ступени развития дикарей, мысли не превыша­ют уровня материальных нужд, но как только между ними появляется новый элемент, приходит перемена: ко благу, если новый элемент чист, влечет к прогрессу и умствен­ному развитию; или ко злу, если виновник движения не чист и способен возбудить только страсти и низменные телесные инстинкты. Флюидическая саранча тотчас при­лепляется к наиболее способным ассимилировать их су­ществам, и зловредная пропаганда начинает действовать. Сказанное мною должно научить вас, насколько осторо­жен обязан быть человек при появлении своих мыслей: эти послы его разума могут сделать много доброго, но могут причинить столько же зла. Нашему духовному раз­витию соответствует также химический состав наших мыс­лей и сила их выделения. Мозговое излучение, произведенное энергично, т. е. с динамической силой, рождает молниеносные мысли, подлинные снаряды, почти столь же смертельные, как орудийные бомбы или ружей­ные пули, и действующие с одинаковой поразительной си­лой как во зло их, так и в добро. Людская мысль, под именем гипнотизма, способна убить, ошеломить или пора­ботить, возбудить героизм, когда она обращена к толпе.

Общество не сознает, что находится на поле битвы, где по всем направлениям сыплются зловредные снаряды, выброшенные умами, зараженными нечистыми вожделе­ниями и страстями. Люди не понимают, какой опасности подвергаются, будучи безоружными перед страшной и неумолимой силой этих ловких и упорных окружающих че­ловека врагов. Недаром отшельники бегут из населенных мест, ища приюта в лесах или пустынях, чтобы избежать смертоносного нападения невидимых врагов, а если в убе­жище пустынника случайно попадет человек развращен­ный, то оставляет там целую армию этих порочных, созданных его мыслью озорников, которые нарушают по­кой мирного хозяина и вновь заставляют его бороться с теми чувствами, которые он уже давно победил. Поэто­му, мой юный друг, волшебная мудрость добра предпи­сывает нам молиться вечером и утром. Горячий и искренний порыв к Отцу Небесному создает нам на охра­ну защитников: светлые и могучие помыслы, которые от­ражают флюидических врагов, лярвические, одаренные жизненностью мысли, кишащие вокруг и заносимые нами с улицы или с многолюдных собраний или вводимые в на­ши квартиры посетителями. Подумайте обо всем этом милая Лили, и молитесь всегда усердно, сосредоточенно. Всякая мысль представляет химическое соединение ато­мов, которые могут создать флюидические болезни, бу­дучи вызваны развращенными разумами, или, наоборот, содержать в себе субстанции, отгоняющие заразные нача­ла.

Лили, слушавшая с напряженным вниманием, схватила и признательно пожала руку князя.

— Благодарю вас, Алексей Андрианович, за все, что вы сказали. Я поняла всю важность ваших наставлений и буду тщательно следить за своими мыслями.

Получив от князя две книги, которые он посоветовал ей внимательно прочесть. Лили ушла совсем счастливая, а он еще раз клялся в душе сделать все возможное, чтобы поддержать милую девочку на пути к свету, дав ей силы на борьбу с жизненными бурями.

Через несколько дней Лили с блестевшими глазами рассказывала князю, что никогда раньше так быстро не учила уроки: она очень старалась и в полчаса делала то, что раньше занимало два часа.

—Таким образом у меня остается время читать ваши интересные книги. Вчера я, между прочим, читала о пси- хографии, но не понимаю хорошо, как может веществен­ный предмет, книга или какая-нибудь золотая вещь, открыть связанное с ним прошлое?

— Прошедшее отражают приставшие к данному пред­мету и, так сказать, мумифицированные мысли, — отве­тил князь, но видя, что собеседница не понимает, добавил: — Существуют же в природе крошечные, почти невидимые существа, насекомые, которые смешиваюся с песком, землей, старым мхом в виде пыли и остаются по- видимому засохшими, обратившимися в мумии, но доста­точно немного воды или тепла солнечного луча, чтобы все ожило и маленькое население снова принялось за работу, независимо от того, насколько продолжителен был про­межуток их бездеятельности, которого для них как будто не существовало. Разным образом существуют механиче­ские, если можно так сказать, мысли, исходившие от ра­ботников, собственников предмета и т. д. Такие мысли полны отражением окружавшего, которое они восприни­мали в мельчайших подробностях: время года, цвета, аро­маты и личности. Все эти излучения пристают к предмету, словно пыль, неосязаемая и невидимая, конечно, для гру­бого человеческого глаза. Но если вы возьмете покрытый этим уснувшим населением предмет, сосредоточите на нем свою мысль и волю, направите на него струю тепло­го, могучего веяния, т. е. насытите эту жизнь жизненным током, то все очнется, а перед вашим духовным взором развернутся приведенные в движение силой вашей воли прошедшее и настоящей этой вещицы. Кроме того, суще­ствует астральный план, на котором фотографически от­ражается и запечатлевается все происходящее в плане материальном, что на этой «фотографии» пространства сохраняются не только образы, но и запах, цвет, словом, сама жизнь в неприкосновенном виде хранящаяся в архи­вах Вселенной... Почему, например, в церкви мы испыты­ваем чувство покоя и особенное благосостояние? Потому, что атмосфера там насыщена частыми излияниями молит­вы, так как к подножию престола Божия человек приносит лучшее, что только есть в его душе, а могучие токи этих стремлений к добру сметают тяжелые и дурные флюиды, создавая этим испытываемое нами благосостояние. Слово представляет воплощение мысли, и чем могучее выра­женная в мысли сила воли, тем существеннее делается слово, которое тогда облекается во флюидическую мате­рию и, если можно так выразиться, кристаллизуется, полу­чая надлежащий аромат и цвет. Из сказанного мною вы поймете, что источнику соответствует и химический со­став мысли. Из болота поднимаются ядовитые миазмы, а очаг света излучает освежающие и целительные токи.

—Боже мой, такие тайны проходят мимо нас, а мы и не подозреваем их существования! Какой открывается кругозор! Я буду читать только книги, касающиеся этих вопросов, вместо того, чтобы носиться по балам. Правду говорят, что книги — наши лучшие друзья! — восторженно воскликнула Лили, но князь улыбнулся в ответ.

— Несомненно, книги наши друзья, но они могут быть также и врагами, притом еще весьма опасными.

—Каким образом? Я не понимаю. Или вы говорите о дурных книгах? — в недоумении спросила Лили.

— Именно. Книга, мой юный друг, — «волшебный» предмет, а невежды не подозревают ее благотворной или губительной силы. Прежде всего, книга создает невиди­мую, но прочную связь между автором и читателем, так как всякое напряженное произведение мысли пропитано чувствами, убеждениями, страстями автора и его желани­ем передать свое миросозерцание другим. Значит, это гипнотизирующий предмет. Я уже объяснял вам, что мысль — материя, одаренная движением, ароматами и краской, соответствующими химическими составами со­здавшей и излагавшей ее души, а могущество этого флю­ида таково, что оно проявляется даже в печатном произведении. Невежественный читатель не подозревает о странной работе, происходящей в его мозгу, куда вса­сываются с чистых и на вид столь безобидных страниц не­уловимые токи. Но если это течение холодно, вибрации раздражительны, запах тошнотворен, как излучение поро­ка и беспорядочных страстей, то жертва такого чтения за­ражается душевно и телесно, впадая затем в хаотические волнения чувств и ума, и зачастую становится жертвой ка­кой-либо катастрофы. Справедливость сказанного мною достаточно доказана эпидемией самоубийств, убийств и сумасшествий, которые с каждым днем учащаются, и причина их в развращенной, безнравственной и безбожной литературе, широко, увы, распространенной в настоящее время. Наоборот, книга, полная возвышенных мыслей и чистых стремлений, распространяет благодетельное теп­ло, нежный аромат и чистый астральный свет. Она возвы­шает истерзанную испытаниями душу, успокаивает и врачует усталые нервы: это своего рода невидимый врач.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.