Патриция Корнуэлл 11 страница

– Может, не стоит и цепляться? – с затаенной надеждой спросил Марино.

Уилл склонился над коробкой.

Марино заглянул в мой список.

Чаще всего в нем встречались слова «ты», «я», «мое». Другие полные слова представляли собой обязательный связующий элемент распространенных речевых конструкций: «и», «да», «тот», «этот», «который» и артикли. Было и несколько более специфических слов: «город», «дом», «знаю», «пожалуйста», «работа», «думаю», «скучаю» и «боюсь». Что касается неполных слов, то об их роли в прежней жизни оставалось только догадываться. Пожалуй, чаще других встречалось «ужасн», «ужас» и «ужа». Нюансы, конечно, были утеряны безвозвратно. Что имел в виду автор? Вариантов набиралось несколько. «Это так ужасно». «Я ужасно расстроен». «Ужасно по тебе скучаю». «Ужасно мило с вашей стороны».

Еще мы нашли несколько останков имени «Стерлинг» и примерно столько же «Кэри».

– Нисколько не сомневаюсь, что мисс Харпер сожгла личные письма. На это указывают и использованные слова, и тип бумаги.

Уилл согласился.

– Ты не помнишь, в доме Берилл Мэдисон нашли почтовую бумагу? – спросила я лейтенанта.

– Только бумагу для компьютера и для пишущей машинки. Больше ничего. Тряпичной, о которой ты мне все уши прожужжала, не было.

– В ее принтере красящая лента, – напомнил Уилл, цепляя на крючок очередную добычу. – Наверное, то же самое.

Я посмотрела – еще одна заглавная «К».

– Компьютер и принтер у нее одной марки, «Ланьер». Пожалуй, было бы неплохо проверить, чем она пользовалась раньше.

– Я просмотрел все ее чеки.

– За сколько лет?

– За сколько лет было, за столько и просмотрел. Пять или шесть.

– И что? Один и тот же компьютер?

– Нет, компьютер она сменила, а вот принтер один и тот же. Что‑ то там тысяча шестьсот. С «ромашкой». [13] И ленту она всегда покупала одну и ту же. Но что было раньше, мы ничего не знаем.

– Понятно.

– Рад слышать, док, что тебе что‑ то понятно, – проворчал Марино, потирая поясницу. – Я, например, ни черта не понимаю.

Национальная академия ФБР в Квантико представляет собой оазис из стекла и камня в бушующем море войны понарошку. Мне навсегда запомнился первый визит сюда несколько лет назад. Ложиться и вставать приходилось под непрерывный треск выстрелов, а когда в одном месте я ошиблась с поворотом, меня едва не переехал танк.

Мы приехали в Квантико утром в пятницу. Встречу организовал Бентон Уэсли, и Марино заметно оживился и подтянулся, завидев фонтан и флаги академии. Переступив порог просторного солнечного вестибюля нового корпуса, не только похожего на высококлассный отель, но и заслужившего прозвище «Квантико‑ Хилтон», лейтенант прибавил ходу, и я отчаянно засеменила, стараясь не отстать от него. Марино сдал дежурному оружие, назвал наши имена, и нам вручили временные пропуска. Дежурный позвонил Уэсли и, получив подтверждение допуска, пропустил нас дальше.

Секции кабинетов, аудиторий и лабораторий соединялись лабиринтом стеклянных переходов, так что из здания в здание можно было переходить, не высовывая носа на улицу. Каждый раз, посещая Квантико, я неизменно терялась. Марино же шагал уверенно, по‑ видимому отдавая себе отчет в том, куда движется, и мне ничего не оставалось, как только покорно следовать за ним по пятам и наблюдать парад курсантов в разных формах. В красных рубашках и брюках хаки – полицейские. В серых рубашках и черных, заправленных в сапоги брюках – новобранцы АКН. [14] Ветераны щеголяли во всем черном. Новички ФБР носили голубое и хаки. На общем фоне выделялись агенты элитного подразделения по освобождению заложников. Как женщины, так и мужчины служили образцом воплощения бодрости, здоровья и силы духа. В их поведении, манере держаться, выражении лица и речи явственно, как запах ружейной смазки, ощущались армейская сдержанность и замаскированное чувство превосходства.

В кабине служебного лифта Марино нажал кнопку с буквами «НН». Тайное бомбоубежище Гувера располагается на глубине шестидесяти футов, двумя этажами ниже стрелкового тира. В том, что академия поместила отдел поведенческих структур ближе к преисподней, чем к небесам, прослеживалась не лишенная основания логика. Названия отдела периодически меняются (последний раз, как я слышала, профайлеров назвали агентами уголовных расследований), но работа остается той же. В мире никогда не переведутся психопаты, социопаты, маньяки и прочие любители получать удовольствие, причиняя мучения другим.

Выйдя из кабины, мы проследовали по унылому, серому коридору. Ожидавший гостей Уэсли встретил нас у двери кабинета и провел в скромный конференц‑ зал, где за длинным полированным столом сидел Рой Хэнуэлл. Знаменитый эксперт, похоже, плохо запоминал лица – или, может, это касалось только меня, – поэтому я представилась.

– Конечно, конечно, доктор Скарпетта. Как вы? – по обыкновению осведомился он, пожимая мне руку. – Все в порядке?

Уэсли закрыл дверь. Марино огляделся, не обнаружив пепельницы, нахмурился и достал из мусорной корзины пустую банку из‑ под колы. Я не без труда подавила импульс вынуть из сумочки свою пачку. К курению в академии относились примерно так же, как в палате интенсивной терапии.

Мятая на спине белая рубашка, тени под глазами, озабоченность во взгляде свидетельствовали о том, что и Уэсли приходится нелегко. Порывшись в папке, он достал нужные бумаги и незамедлительно перешел к делу:

– Что нового по Стерлинг Харпер?

Накануне вечером я еще раз просмотрела ее гистологические слайды. То, что я обнаружила, меня в общем‑ то не удивило, однако и к пониманию причин внезапной смерти не приблизило.

– У нее была хроническая миелоидная лейкемия.

Уэсли вскинул голову:

– Это и есть причина смерти?

– Нет. Вообще‑ то я даже не уверена, что мисс Харпер знала о существовании этой болезни.

– Интересно, – протянул Уэсли. – Выходит, можно быть больным лейкемией и не догадываться об этом?

– В самом начале хроническая лейкемия почти незаметна. Это довольно коварная болезнь. Проявляется в ночной потливости, слабости, потере веса. Симптомы не слишком характерные. С другой стороны, не исключено, что заболевание все же диагностировали, но потом наступила ремиссия. Так или иначе, о бластном кризе говорить не приходится. Прогрессивных лейкемических инфильтраций не отмечено, от каких‑ либо значительных инфекций она не страдала.

Хэнуэлл озадаченно посмотрел на меня.

– В таком случае что же ее убило?

– Не знаю, – призналась я.

– Лекарства? – делая пометки, спросил Уэсли.

– Токсикологи пошли по второму кругу тестов. Согласно предварительному отчету, содержание алкоголя в крови – ноль‑ ноль‑ три. Кроме того, она приняла декстрометорфан. Это средство от кашля, входящее в состав многих продающихся без рецепта супрессантов. В ванной наверху нашли наполовину пустой пузырек робитуссина.

– То есть он тут тоже ни при чем, – пробормотал Уэсли.

– Ничего страшного не случилось бы, даже если бы она выпила целый пузырек, – сказала я. – Согласна, выглядит странно, но что есть, то есть.

– Держите меня в курсе дела, ладно? Как только появится что‑ то новенькое, сразу же сообщите. – Уэсли перевернул еще пару страниц. – Пойдем дальше. Рой исследовал волокна, обнаруженные в доме Берилл Мэдисон. Давайте поговорим об этом. А потом, Пит, Кей, – он посмотрел на нас обоих, – я хотел бы обсудить с вами еще кое‑ что.

Судя по всему, ему было не до веселья, и я все больше проникалась мыслью, что вызвали нас совсем не для того, чтобы сообщить нечто приятное. Хэнуэлл, как обычно, держался невозмутимо. Тусклые, неопределенного цвета волосы, такие же брови, серые глаза и серый костюм – унылая, скучная, навевающая сон однотонность. Мне он всегда казался бесцветным, равнодушным, полусонным и непробиваемо‑ безмятежным. Настолько безмятежным, что порой возникало желание проверить, есть ли у него вообще кровяное давление.

– Прежде всего, доктор Скарпетта, скажу, что представленные образцы – за одним исключением – не таят в себе особых сюрпризов. Это касается как краски, так и профиля поперечного сечения. Изучив их, я пришел к выводу, что все шесть имеют разное происхождение. Этим заключением я уже поделился с вашим экспертом, и она со мной полностью согласна. Четыре образца соответствуют материалам, используемым в качестве автомобильных ковриков.

– Как вы это определили? – спросил Марино.

– Нейлоновая обивка и коврики очень быстро портятся под действием солнечного света и тепла, – сказал Хэнуэлл. – Если материал не обработан металлизированной краской, содержащей термальные и ультрафиолетовые стабилизаторы, напольное покрытие весьма быстро выцветает или рассыпается. С помощью рентгеноскопии мне удалось обнаружить ничтожное присутствие металла в четырех образцах нейлоновых волокон. Я не могу с полной уверенностью утверждать, что они из напольного покрытия, но, по крайней мере, с ним совпадают.

– А проследить марку и модель можно? – продолжал допытываться Марино.

– Боюсь, что нет. За исключением случаев, когда речь идет о некоем необычном волокне с запатентованными свойствами, проследить такую вещь до изготовителя представляется невозможным, особенно если транспортное средство было произведено в Японии. Позвольте привести пример. Исходным продуктом для коврового покрытия в «тойоте» служат пластмассовые катышки, которые поставляются из нашей страны в Японию. Там их добавляют в волокно, и материал возвращается в Штаты, где из него делают коврики. Затем эти коврики отправляются в Японию, и ими комплектуется готовый автомобиль.

Слушая Хэнуэлла, можно было впасть в отчаяние.

– Впрочем, с отечественными машинами головной боли бывает не меньше. Например, «крайслер» может получать некий краситель для тех же ковриков от трех разных поставщиков. Проходит какое‑ то время, и руководство корпорации принимает решение поменять одних поставщиков на других. Допустим, лейтенант, у нас с вами одинаковые машины, черный «ле барон» с интерьером «бургунди» восемьдесят седьмого года. Так вот, поставщики коврового покрытия у нас могут быть разные. К чему я все это рассказываю? К тому, что единственный заслуживающий внимания пункт во всех представленных для рассмотрения нейлоновых образцах – это их несовпадение. Два могут быть из домашнего напольного покрытия, а четыре – из автомобильных ковриков. Цвет и профиль сечения меняются. Принимаем в расчет олефин, динел, акриловое волокно и получаем весьма любопытное, я бы сказал, «рагу».

– Очевидно, – перебил эксперта Уэсли, – наш убийца в силу профессиональных обязанностей или какого‑ то рода деятельности контактирует с многочисленными и разнообразными ковровыми покрытиями. И тогда получается, что в момент убийства Берилл Мэдисон он был одет во что‑ то такое, к чему все эти волокна по какой‑ то причине пристали.

«Шерсть, – подумала я. – Или вельвет. Или фланель. Но тогда почему на месте преступления не нашли ни шерстяных, ни окрашенных хлопчатобумажных волокон, которые должен был оставить убийца? »

– Как насчет динела?

– Он обычно ассоциируется с женским платьем. С париками, искусственным мехом. – Хэнуэлл пожал плечами.

– Обычно – да, но не исключительно, – заметила я. – Рубашка или слаксы из динела электризуются, как и полиэфир, так что к ним бы тоже много чего пристало. Вот и возможное объяснение того, почему убийца оставил так много следов.

– Согласен, – кивнул Хэнуэлл.

– Так, может, этот упырь был в парике, – задумчиво произнес Марино. – Мы знаем, что Берилл впустила его в дом. Следовательно, она его не боялась. Большинство женщин открыли бы дверь… кому? Другой женщине.

– Полагаешь, мы имеем дело с трансвеститом? – спросил Уэсли.

– Допускаю, – ответил Марино. – Их же от настоящих женщин и не отличишь. Такие бывают малышки, что дух захватывает. Да, поганое дело. Я и сам пару раз едва не попался – хорошо, пригляделся к личику.

– Если преступник был переодет, – заметила я, – то как же тогда быть с волокнами? Мы предположили, что он цепляет их на работе, но на работе ведь он не может находиться переодетым в женщину.

– Если только не работает в таком виде на улице, – тут же добавил Марино. – Скачет всю ночь из машины в машину или катается по полу в мотелях.

– В таком случае выбор жертвы выглядит бессмысленным, – вставила я.

Марино покачал головой:

– Зато становится понятно, почему отсутствовала семенная жидкость. Мужчины‑ трансвеститы… педики… эти женщин не насилуют.

– Но и не убивают.

Хэнуэлл посмотрел на часы.

– Я упомянул исключение. Это та самая оранжевая акриловая нить, которая вас так заинтересовала. – Серые глаза смотрели на меня удручающе бесстрастно.

– С сечением в форме трилистника.

– Совершенно верно, – кивнул эксперт. – Форма, что и говорить, весьма необычная. Ее назначение – скрывать грязь и рассеивать свет. Найти такой материал, насколько мне известно, можно сейчас только в «плимутах», производившихся в конце семидесятых, – там эти волокна присутствовали в нейлоновых ковриках. Профиль поперечного сечения полностью совпадает с профилем нити из дела Берилл Мэдисон.

– Но у нас нить акриловая, а не нейлоновая, – напомнила я.

– Верно, доктор Скарпетта. Я упомянул о «плимутах» только для того, чтобы продемонстрировать уникальные свойства данного волокна. Итак, у нас не нейлоновое, а акриловое волокно. Это первое. Второе: яркие цвета, такие как оранжевый, почти никогда не используются в производстве автомобильных ковриков. Следовательно, мы можем исключить несколько возможных вариантов происхождения данной нити, включая и производство тех самых «плимутов» в конце семидесятых. Я бы вообще исключил из рассмотрения все автомобили.

– Значит, ничего похожего на наше оранжевое волокно вы прежде не видели? – спросил Марино.

– Как раз к этому я и подхожу. – Хэнуэлл замялся.

– В прошлом году нам попалась нить во всех отношениях идентичная данной, оранжевой, – подхватил Уэсли. – Исследовал ее тоже Рой. Нить обнаружили в «Боинге‑ 747», который пытались захватить в аэропорту Афин. Вы, наверное, помните тот случай.

Молчание.

Даже Марино не нашелся что сказать.

Уэсли вздохнул, и я поняла, что дальше последует главное: то, ради чего он нас и пригласил.

– Угонщики убили двух находившихся на борту американских солдат и сбросили их тела на взлетную полосу. Первым – Чета Рамси, двадцатичетырехлетнего морского пехотинца. Оранжевую нитку нашли в крови на левом ухе.

– Что‑ нибудь из интерьера самолета? – спросила я.

– Похоже, что нет, – ответил Хэнуэлл. – Мы сравнивали ее с чем только можно: с напольным покрытием, обивкой сидений, одеялами. Ни одного совпадения. Вообще ничего похожего. Либо Рамси подцепил волокно где‑ то в другом месте – а такой вариант представляется маловероятным, поскольку нить прилипла к крови, – либо имел место пассивный перенос от одного из террористов. Есть и третий вариант: волокно попало на него от кого‑ то из находившихся на борту пассажиров, но в таком случае тот человек должен был физически контактировать с Рамси после ранения. Из показаний свидетелей явствует, что никто из них к нему не приближался. Сразу же после захвата Рамси увели в переднюю часть салона, подальше от заложников, избили, застрелили, завернули тело в одеяло и выбросили на летное поле. Одеяло, кстати, было светло‑ коричневое.

Первым подал голос Марино. Судя по тону, новость окончательно испортила ему настроение.

– Может, объясните, какое, черт возьми, отношение имеет захват самолета в Греции к убийству двух писателей в Вирджинии?

– Оранжевое волокно связывает по меньшей мере два случая, – ответил Хэнуэлл. – Захват лайнера и смерть Берилл Мэдисон. При этом, лейтенант, я вовсе не имею в виду, что эти два преступления действительно как‑ то связаны. Но оранжевая нить настолько необычна, настолько уникальна, что мы волей‑ неволей вынуждены допустить возможность наличия некоего общего фактора у происшествия в Афинах и ричмондской трагедии.

Возможность? Хэнуэлл, конечно, осторожничал. Оба случая определенно что‑ то связывало. Человек, место, орудие. Одно из трех. В памяти медленно всплывали подробности афинского дела.

– Террористов так и не допросили. Двое погибли. Еще двое ухитрились скрыться, и, если я правильно помню, их так и не поймали.

Уэсли кивнул.

– А есть ли основания утверждать, что они действительно были террористами? – спросила я.

– Обнаружить их связь с какой‑ либо из известных групп нам не удалось, – ответил он после паузы. – Предположение базируется на сделанном ими антиамериканском заявлении. Самолет был американский. Треть пассажиров – граждане США.

– Как были одеты угонщики?

– В гражданскую одежду. Слаксы, рубашки – ничего необычного.

– И никаких оранжевых волокон на телах двух убитых угонщиков не нашли?

– Мы не знаем, – вступил в разговор Хэнуэлл. – Расстреляли их на бетонной площадке у ангара, а мы действовали недостаточно расторопно. Востребовать тела и перевезти их в Штаты вместе с убитыми солдатами не успели. Греческие власти прислали нам только отчет по оранжевому волокну. Исследовать одежду убитых или изучить обнаруженные улики возможности не было. Скорее всего, многое просто безвозвратно пропало. Но даже если бы на теле убитого угонщика и нашлись еще волокна, установить их происхождение мы, вероятно, все равно бы не смогли.

– Послушайте‑ ка, что это вы такое говорите? – возмутился Марино. – Что же получается? Что мы имеем сбежавшего угонщика, террориста, который убивает теперь в Вирджинии?

– К сожалению, Пит, такой вариант полностью исключать нельзя. При всей его кажущейся невероятности.

– Итак, принадлежность четверки угонщиков к какой‑ либо известной террористической группе не установлена, – заговорила я, вытягивая из памяти новые детали. – Цели их неизвестны, личности тоже. Мы лишь знаем, что двое были ливанцами, а еще двое, те, что сбежали, предположительно греками. Помнится, тогда писали, что истинной целью террористов мог быть американский посол, намеревавшийся лететь тем же рейсом со своей семьей.

– Верно, – подтвердил Уэсли. – После того как американское посольство в Париже несколькими днями ранее подверглось обстрелу, посол – он, кстати, находился в отпуске – изменил планы, хотя официально об этом и не сообщалось.

Глядя куда‑ то мимо меня, Уэсли задумчиво постукивал ручкой о палец.

– Мы не исключаем и еще один вариант. Угонщики были профессионалами, нанятыми кем‑ то специально для захвата или убийства посла.

– Ладно‑ ладно, – нетерпеливо перебил его Марино. – Никто не исключает и того, что Берилл Мэдисон и Кэри Харпер убил сработавший под психопата наемный киллер.

– Полагаю, нам нужно прежде всего попытаться установить происхождение оранжевого волокна. – Я помолчала и все же решилась: – И может быть, стоит присмотреться к Спарачино, проверить, не был ли он как‑ то связан с послом.

Уэсли промолчал.

Марино опустил голову и, вытащив перочинный ножичек, занялся ногтем большого пальца.

Хэнуэлл огляделся и, обнаружив, что вопросов к нему, похоже, ни у кого больше нет, извинился и вышел из комнаты.

Марино закурил.

– Если хотите знать мое мнение, – сказал он, выдувая струю дыма, – все это становится похожим на игру в прятки в темноте. Одно с другим не складывается. Объясните мне, кому придет в голову нанимать террориста‑ чужака, чтобы пришить дамочку‑ сочинительницу и бывшего романиста, за десять лет не написавшего ни одной строчки.

– Не знаю. Все зависит от того, какие у кого связи. Да что говорить, Пит, много от чего зависит. Ты и сам знаешь. Что нам остается? Только работать с теми уликами, которые у нас есть. Ничем другим мы не располагаем. Кстати, о том, что есть. Джеб Прайс.

– Его отпустили, – брякнул Марино.

Я подумала, что ослышалась.

– Когда? – спросил Уэсли.

– Вчера. Отпустили под залог. В пятьдесят штук.

– Может, объяснишь, как это у него получилось? – Больше всего меня возмутило, что Марино ничего не сказал мне об этом раньше.

– Объясню, док. Тайны тут нет.

Освободиться под залог можно тремя способами: во‑ первых, под собственную гарантию; во‑ вторых, под залог денежных средств или собственности; в‑ третьих, с помощью поручителя, который назначает гонорар в десять процентов суммы залога и требует определенных гарантий того, что не останется с пустыми руками, если обвиняемому вздумается покинуть город. Джеб Прайс, как сообщил Марино, выбрал последний вариант.

– Мне нужно знать, как это ему удалось, – повторила я и, закурив, пододвинула поближе банку из‑ под колы.

– Я знаю один верный ход. Прайс позвонил своему адвокату, тот открыл в банке счет условного депонирования и переслал расчетную книжку Лаки.

– Лаки?

– Ты не знаешь Лаки? «Гарантийная компания Лаки». На Семнадцатой улице. Расположена удобно, всего в квартале от городской тюрьмы. Для задержанных контора Чарли Лаки что‑ то вроде ломбарда. Мы с Чарли давно знакомы, иногда перекидываемся парой слов. Может подсказать, дать наводку, а может и затянуть рот на веревочку. В данном случае так и получилось. Как я ни старался, как ни прижимал, Лаки не поддался и имя адвоката не назвал. Но мне почему‑ то кажется, что он не местный.

– Ясно одно: связи у Прайса хорошие, – вздохнула я.

– Точно, – хмуро согласился Уэсли.

– И он так ничего и не сказал?

– Воспользовался правом хранить молчание, – пожал плечами Марино.

– А как насчет его арсенала? – спросил Уэсли, записывая что‑ то на листок. – Проверил парня через БАТО? [15]

– Все зарегистрировано на его имя. Имеет разрешение на ношение скрытого оружия. Выдано шесть лет назад каким‑ то старикашкой‑ судьей в Северной Вирджинии. Судья давно вышел в отставку и переселился на юг. Согласно представленной информации, Прайс не женат, в момент получения лицензии работал в Вашингтоне на валютной бирже Финкльштейна. И знаете что? Этого Финкльштейна как волной смыло.

– Что слышно из УАТ? [16]

– Ничего особенного. На него зарегистрирован «БМВ». Адрес указан вашингтонский, квартира неподалеку от Дюпон‑ Серкл, но наш клиент, похоже, съехал оттуда прошлой зимой. В бюро проката числится лицом свободной профессии. Работу мы продолжаем. Послали запрос в налоговую службу, хотим получить декларацию за последние пять лет.

– Как, по‑ твоему, он не может быть частным сыщиком? – спросила я.

– Только не в округе Колумбия.

Уэсли поднял голову:

– Кей, его кто‑ то нанял. Для чего, мы не знаем. Ясно, что задание свое Прайс провалил. Тот, кто стоит за ним, скорее всего, повторит попытку. Я не хочу, чтобы ты наткнулась на следующего.

– И что я должна сказать? Что тоже этого не хочу?

– Я имею в виду, – тоном строгого родителя продолжал Уэсли, – что тебе нужно стараться избегать потенциально опасных ситуаций. Например, не оставаться в офисе после окончания рабочего дня, когда в здании уже никого нет. И не только по выходным. Ты работаешь до шести, а то и до семи вечера. В это время все уже дома. На стоянку ты идешь одна. Это опасно. Может быть, стоит уходить в пять?

– Постараюсь об этом не забыть.

– А уж если задерживаешься, позвони охраннику и попроси проводить до машины, – упрямо наставлял Уэсли.

– Черт возьми, в крайнем случае позвони мне, – предложил свои услуги Марино. – Сбрось на пейджер. А если меня нет, скажи диспетчеру, чтобы прислали машину.

«Отлично, – подумала я. – Доверься Марино и, может быть, если повезет, к полуночи попадешь домой».

– Просто не забывай об осторожности. – Уэсли не спускал с меня глаз. – В конце концов, дело‑ то серьезное. Убиты два человека. Убийца на свободе. И выбор жертв, и мотивация достаточно необычны, так что возможно все.

По пути домой я повторяла его слова. Если возможно все, то нет ничего невозможного. Один плюс один будет… Сколько? Два? Или, может, три? Смерть Стерлинг Харпер не вписывалась в уравнение с Берилл Мэдисон и ее братом. А если?..

– Ты сказал, что в ночь убийства Берилл Стерлинг Харпер не было в городе. Что‑ нибудь об этом узнал? – спросила я Марино.

– Ничего.

– Как, по‑ твоему, если она куда‑ то уезжала, то кто сидел за рулем? Сама?

– Нет. Машина у Харперов только одна, белый «роллс», и в ночь убийства Берилл на ней ездил Харпер.

– Откуда ты знаешь?

– Навел справки в «Таверне Калпепера». В тот вечер он прикатил туда в обычное время. Посидел и уехал около половины седьмого.

В понедельник, на традиционной утренней «летучке», я объявила сотрудникам, что ухожу в отпуск. В свете последних событий никто, похоже, этому не удивился.

Все сошлись во мнении, что схватка с Джебом Прайсом выбила меня из колеи, что мне нужно отдохнуть, может быть, уехать, спрятать голову в песок. Куда именно я собиралась, никто не знал. Не знала и я сама. Я просто ушла – под облегченный вздох секретарши, оставив заваленный бумагами стол.

Вернувшись домой, я прежде всего обзвонила все авиалинии, обслуживающие ричмондский аэропорт Бэрда, самый удобный для Стерлинг Харпер.

– Да, мне известно, что штраф составляет двадцать процентов, – сказала я менеджеру «Ю‑ Эс эруэйз». – Но вы неверно меня поняли. Я не меняю билет. Случай давний, и мне нужно знать, попала ли она вообще на тот рейс.

– Так билет был не ваш?

– Нет. – Я теряла терпение, потому что объясняла одно и то же в третий раз. – Билет был выписан на имя Стерлинг Харпер.

– Тогда ей необходимо связаться с нами лично.

– Стерлинг Харпер умерла и не может связаться с вами лично.

Затянувшаяся пауза наводила на некоторые размышления.

– Она умерла примерно в то же время, когда собиралась улететь, – продолжала я. – Если бы вы всего‑ навсего заглянули в компьютер…

И так далее.

После третьего или четвертого звонка стало чуть‑ чуть полегче. Я всего лишь механически повторяла одни и те же фразы. В списках пассажиров «Ю‑ Эс эруэйз» Стерлинг Харпер не значилась. Такой же ответ дали компьютеры «Дельты», «Юнайтед эйрлайнз», «Американ эйрлайнз», «Истерн эйрлайнз». Получалось, что в последнюю неделю октября, когда была убита Берилл Мэдисон, Стерлинг Харпер никуда из Ричмонда не улетала. И не уезжала на автомобиле. Относительно автобуса у меня были серьезные сомнения. Оставались поезда. Агент «Амтрака» сказал, что у него завис компьютер, и предложил перезвонить попозже. Я повесила трубку – раздался звонок в дверь.

Часовая стрелка не добралась и до полудня. День выдался ясный, с морозцем. Солнце нарисовало белые четырехугольники на полу гостиной и весело подмигивало, отражаясь от ветрового стекла незнакомой серебристой «мазды», остановившейся на моей дорожке. Светловолосый, с бледным, нездоровым лицом молодой человек отступил от передней двери и стоял, потупив голову и пряча уши за поднятым воротником кожаной куртки. Я опустила «рюгер» в карман жилета и отодвинула засов. Молодой человек поднял голову. И только тогда я его узнала.

– Доктор Скарпетта? – нерешительно спросил он.

Я осталась стоять в дверном проеме, отнюдь не спеша пропускать его в дом и сжимая тяжелую рукоять револьвера.

– Простите, что явился вот так, без предупреждения, – произнес он. – Я звонил в офис, но мне сказали, что вы в отпуске. Нашел ваш номер в справочнике, позвонил, было занято. Вот и решил, что вы дома. Мне действительно необходимо поговорить с вами. Можно войти?

В жизни он выглядел еще безобиднее, чем на видеопленке, которую приносил Марино.

– Поговорить о чем? – сурово спросила я.

– О Берилл Мэдисон. Э‑ э… меня зовут Эл Хант. Я не отниму у вас много времени. Обещаю.

Я отступила от двери, и Хант вошел. Меня поразило его лицо, бледное, как алебастр. Опускаясь на диван в гостиной, Хант скользнул взглядом по рукоятке пистолета, высунувшейся из моего кармана, когда я села в кресло на безопасном расстоянии от гостя.

– Э‑ э… у вас пистолет?

– Да, у меня пистолет.

– Мне… я не люблю оружие.

– Любить его особенно не за что, – согласилась я.

– Отец однажды взял меня на охоту. Давно, еще в детстве. И он подстрелил косулю. Она так кричала. Косуля. Лежала на боку и кричала. Я бы никогда не смог ни в кого выстрелить.

– Вы знали Берилл Мэдисон? – спросила я.

– Полиция… полицейские расспрашивали меня о ней. – Он запнулся. – Лейтенант Марино. Да, лейтенант Марино. Сначала приехал на автомойку, где я работаю, и разговаривал со мной там. А потом пригласил в полицейское управление. Мы с ним долго говорили. Она приезжала к нам на автомойку. Так я с ней и познакомился.

Хант говорил медленно, неуверенно, запинаясь, а мне хотелось спросить, волны какого цвета исходят от меня. Серо‑ голубой, цвет холодной, твердой стали? Может быть, с ярко‑ красным отливом, потому что мне тревожно и я напряжена до предела? Приказать ему уйти? Выгнать? Позвонить в полицию? Невероятным было уже то, что он сидел в моем доме, а я ничего не предпринимала. Наверное, сыграли роль откровенная беспардонность с его стороны и неуемное любопытство с моей.

– Мистер Хант…

– Пожалуйста, называйте меня Эл.

– Хорошо, Эл. Зачем вы пришли? Что хотите рассказать? Если у вас есть какая‑ то информация, поговорите об этом с лейтенантом Марино.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒