Сабина Тислер 9 страница

К Магде, которую он все еще любил и которая ждала от него ребенка.

В глубине души он любил их обеих.

Около пяти утра он забылся беспокойным сном и проснулся через три часа, когда на кухне зашипела эспрессо‑ машина. Наверное, Каролина забыла, что по утрам он пил только чай.

Он не стал делать зарядку и отправился прямо в душ.

Когда он пришел в кухню, Каролина встретила его поцелуем.

– Ты что тут делаешь? Иди в постель, я сейчас приду к тебе с подносом.

– Ты заваришь мне чай?

Она замерла.

– Вот черт! Я совсем забыла. Конечно. Еще пять минут, и я принесу завтрак.

Она была в отличном настроении, и он подумал, что надо было уйти еще вчера и не оставаться на ночь.

Она принесла поднос с завтраком, чай и бутылку шампанского.

– Ты что, с ума сошла? – спросил он. – Сейчас только девять утра!

– Ну и что? После этого мы сможем спать дальше.

Она открыла бутылку и, обнаженная, устроилась у него на животе.

– Эта неделя, что мы не виделись, понадобилась мне для того, чтобы понять, насколько ты для меня важен.

Йоганнес закрыл глаза. И все, что потом делала Каролина, он как бы пропустил мимо себя. И представлял себе, что это был его последний день.

Когда они снова проснулись, было без четверти два. Йоганнес сходил в душ и оделся. Каролина сидела возле компьютера, проверяя электронную почту. Он сел напротив нее на диван.

Когда она закончила и с улыбкой посмотрела на него, он сказал:

– Каролина, я ухожу от тебя. Я хочу, чтобы мы закончили наши отношения и больше никогда не виделись.

Каролина выглядела совершенно спокойной.

– Скажи это еще раз.

– Каролина, ничего не получится. Я влюбился в тебя, это правда, но я не выдержу этой двойной жизни. Я понял, что необходимо принять решение. Нужно выбрать между тобой и Магдой. Это ужасно, это ад, что я должен такое сделать. Можешь поверить.

– О боже, я сейчас расплачусь! – Каролины поджала губы. – Значит, ты принял решение в пользу жены.

Йоганнес кивнул, надеясь, что она больше ничего не скажет.

Каролина закинула ногу за ногу и привычным движением собрала волосы в узел на затылке. Это придало ей еще более строгий вид.

– Я даже не думала, что ты такой подлый кусок дерьма.

Это было жестоко. Но Йоганнес был почти благодарен ей.

Это облегчало ему задачу.

– Наверняка ты принял решение еще до того, как пришел сюда. Мог бы просто позвонить. Но нет, ты приходишь, ничего не говоришь и спишь со мной. Даже несколько раз. А перед тем как уйти, сваливаешь это дерьмо мне в уши. Ты вообще понимаешь, что я чувствую?

– Мне очень жаль, Каролина. Я очень сожалею. Но по‑ другому я не могу.

Она вскочила на ноги. Ее лицо побагровело.

– Пошел вон! Исчезни!

Йоганнес собирал свои вещи. На душе было скверно. Каролина, окаменев от злости, молча смотрела на него.

– Я хотел, чтобы мы расстались по‑ другому, – сказал он тихо, остановившись перед ней. – Мирно.

– Какой ты наивный! – прошипела она сквозь зубы. – Пошел вон отсюда! И счастья тебе с Магдой!

– Позволь, я обниму тебя.

– Пошел ты в задницу!

– Ciao, bella, [39] – пробормотал Йоганнес и вышел из квартиры.

Топо проспал до десяти утра. Он ночевал под самой крышей в бывшей детской и всю субботу занимался тем, что упаковывал пожитки матери в ящики и коробки, чтобы передать их в «Мизерикордию» или же поразвозить по мусорным контейнерам в округе. Мебель он оставил. Поговорил с маклером и решил попытаться продать ее вместе с домом.

Не было никого, кто мог бы помочь ему в этой невеселой работе, и Стефано знал, что дел здесь хватит еще на несколько дней, а может, и недель.

Его мать уже несколько лет ничего не выбрасывала, а потому собрала в доме просто необозримое и невообразимое количество вещей. Топо приводила в ярость каждая секунда, которую он вынужден был проводить в Амбре. Он тосковал по своей маленькой, но шикарной квартире во Флоренции, и ненавидел мать за то, что ей удалось даже после своей смерти надолго привязать его к этому месту.

Он спустился по лестнице и открыл окно кухни, но не услышал ни национального гимна, ни звука эспрессо‑ машины, ни приветствия «Buongiorno, stronzo».

Перед окном висела клетка с открытой дверцей. Топо сам оставил ее открытой. Пусть Бео улетает и ищет себе новый дом, пищу и воду. У такой ручной птицы с этим проблем не будет. В Амбре достаточно людей, которые любят всякую живность и, конечно, с удовольствием возьмут эту птицу себе.

Но Бео не улетел.

Он, мертвый, лежал на спине, подняв окостеневшие лапки и широко открыв глаза, в которых больше не было блеска. И это напомнило Топо о том, как лежала его мать.

Он с отвращением вынул птицу из клетки и бросил в мусорное ведро. И порадовался, что никто не будет приветствовать его словом «stronzo».

Выпив бокал вина и чашку кофе, он уселся в своей комнате и открыл ноутбук. К завтрашнему утру ему нужно было написать еще две рецензии. Книги уже две недели лежали на его письменном столе, а он и секунды не потратил на то, чтобы заглянуть в них.

Сейчас это все равно уже не имело смысла, а значит, придется применить старый, испытанный метод.

Первая книга называлась «Горячий песок». Это был приключенческий роман. На титульном листе был изображен красивый пейзаж пустыни в лучах вечернего солнца. Топо бегло прочитал краткий текст на обложке. «Две пары, которые проводят отпуск в Чаде, встречаются в гостинице, и между ними возникает дружба. Они решают совершить многодневный совместный поход по пустыне. Но не только внутри пар бывают проблемы. Когда их проводник умирает от укуса змеи, а они полностью теряют ориентир и начинают блуждать по пустыне, начинается приключение не на жизнь, а на смерть».

Топо вздохнул. Этими темами он был уже сыт по горло. И он, недолго думая, перефразировал текст и кое‑ что к нему добавил: «Эта слабенькая история, чтобы стать интересной, очевидно, нуждается в том, чтобы случиться в Чаде. Но в данном случае даже это не помогло. Наивность действующих лиц, которые без опыта, карты и GPS отправляются в пустыню, может перевесить только глупость автора, написавшего такой бред. Персонажи незатейливо прописаны в манере „маленькой Лизхен“, диалоги невыразительны и составлены как попало. Лучшую пищу для читателей, чем эта жвачка, можно найти где угодно».

Топо остался доволен собой. Эта работа заняла у него не более пяти минут. Он даже не мог себе представить, что еще есть люди, которые и вправду читают книги, на которые пишут рецензии. Конечно, он не смог дать оценку фигурам и диалогам, но, в конце концов, его мнение было его личным мнением. И в данном случае никто не сможет к нему придраться.

Он взял книгу под названием «Двадцать третье апреля, одиннадцать часов сорок пять минут» Марии Чеччи и прочитал текст на обложке. «Идиллическое место в Марке. Теплое апрельское утро. Джованни Сантони отправляется в путь, чтобы устроить в своем родном городе кровавую баню. Захватывающий триллер, от которого мороз идет по коже».

«Боже мой, – подумал Топо, – у кого же появится желание добровольно читать такой бред? »

И он набрал в компьютере: «Как это вообще получается, что бульварные романы такого рода периодически становится бестселлерами? Неужели автор должен действительно нагружать нас психологией в стиле „маленькой Лизхен“? »

Тут ему бросилось в глаза, что в этой рецензии он повторил выражение «маленькая Лизхен», и он заменил ее в первом тексте определением «скучный», так что теперь получилось, что действующие лица прописаны незатейливо и скучно. По мнению Топо, выражение «маленькая Лизхен» очень удачно подходило как для психологии, так и для этого автора. Он написал короткое резюме, не составившее никаких проблем, потому что на обороте титула книги о ее содержании было написано больше, чем на обложке, прибавил пару общих фраз о людях с психическими расстройствами, срывающимися в амок, которые скачал из Интернета и которые говорили о том, что он очень активно изучил эту проблему. А потом еще добавил: «Если даже отвлечься от этой абсолютно неправдоподобной истории (выражение „неправдоподобный“ всегда было к месту, и вообще оно было одним из его любимых), то мне тоже не хочется читать, как мозг брызгами разлетается по всей улице и пачкает лобовые стекла машин. Дело в том, что я как раз сижу за обедом. Может быть, страницы этого романа были бы более уместны в туалете».

Топо откинулся назад и ухмыльнулся. Он снова чувствовал себя гениальным. За эти резкие выражения его и любили читатели, ведь перед его критическим взглядом ничто не могло устоять. Почему бы и нет? Позитивные рецензии были такими же «захватывающими», как официальный биржевой вестник в зале ожидания. Топо не знал, что в раскритикованной им книге убийства не состоялись, потому что были своевременно предотвращены, да он и знать этого не хотел. Он написал, что собирался, и на этом дело для него закончилось.

Топо облегченно потер руки. Конец. Эта работа была завершена. Чрезвычайно довольный собой, он отправил тексты по электронной почте в редакцию.

И принялся опустошать шкафчик в ванной комнате, сбрасывая медикаменты, кремы, тюбики, бутылочки и баночки в большой мусорный мешок.

Погода все еще оставалась прекрасной. Наверное, она будет такой до середины сентября, считали местные жители, обсуждая это в баре, и недовольно морщились. Для оливок было бы лучше, если бы время от времени шел дождь.

Лукас уехал к пекарю и на почту, а заодно вывез мусор.

Магда сидела на террасе и писала письмо Торбену.

Мой сладенький!

У меня есть немного времени, чтобы написать тебе письмо. Папа уехал за покупками, а я сижу на террасе. Здесь слишком жарко, чтобы хоть что‑ нибудь делать в саду или в доме.

Три дня назад я говорила по телефону с твоим ректором. Он сказал, что ты уже очень хорошо освоился. Это прекрасно, мой дорогой! Я уже радуюсь твоему следующему письму, чтобы узнать, что ты действительно счастлив.

Сегодня утром папа перекопал огород. Это просто безумие при такой жаре. Но ты же знаешь, какой он. Он не щадит себя и не может даже пяти минут посидеть спокойно, ничего не делая.

Кстати, лисенок теперь приходит к нам регулярно. Каждое утро, когда мы завтракаем, он сидит у кустов и не убегает даже тогда, когда папа относит ему корм.

Кроме того, у нас есть маленькая синица, которая каждый день прилетает к окну и стучит в стекло. Я насыпала ей хлебных крошек, но она не обратила на них внимания. Похоже, она не голодная. А когда я выхожу из дома, она улетает. Пугливая птица, но я настолько привыкла к ней, что огорчилась бы, если бы ее вдруг не стало.

Любимое мое сокровище, всего тебе хорошего. Пиши, если тебе что‑ то нужно, мы помним о тебе, мы думаем о тебе, мы рады тебе и всегда во всем поможем.

С любовью, мама и папа.

Она как раз положила письмо в ящик, когда вернулся Лукас.

Магда посмотрела на него.

– Кстати, я хочу поехать в Рим, – сказала она, – причем прямо завтра.

– Зачем? Что это даст?

– Я хочу проверить гостиницы, названия которых мы нашли в его компьютере. Может быть, я что‑ нибудь узнаю. Какую‑ то мелочь, которая поможет нам. Я просто не могу больше сидеть, ничего не делая! Я не могу примириться с тем, что Йоганнес не вернется, а я так никогда и не узнаю, что с ним случилось. Я этого не выдержу. Ты это понимаешь?

– Да, конечно… – Лукас помолчал. – Но что это даст, Магда? Ты узнаешь, что он или не останавливался ни в одной из этих гостиниц, или жил в одной из них и такого‑ то числа уехал. И не сказал портье, куда именно. Ты не продвинешься ни на шаг, только станешь еще несчастнее, чем сейчас.

Магда уставилась на него, а потом у нее из глаз полились слезы. Но это был не просто плач. Она выла как раненый зверь.

Лукас настолько испугался этого неожиданного взрыва чувств, что пару секунд не знал, что делать. Он попытался обнять ее, но она оттолкнула его и зарыдала еще громче.

– Что с тобой? – смущенно пробормотал он. – Что случилось? Что я сделал?

– Ты все разрушаешь! – закричала она. – Ты отнимаешь у меня надежду, потому что не хочешь, чтобы он нашелся! Ты рад, что его здесь нет, правда? Ты не ищешь его и не помогаешь мне! Из‑ за тебя все становится только хуже!

Ее слова напоминали горную лавину, которая становится все мощнее и в конце концов убивает жизнь в долине.

– Я этого не выдержу! – кричала она. – Неужели ты не понимаешь? Этот страх, что с ним что‑ то случилось, эта неопределенность… Я бесконечно тоскую по нему! А то, что мы делаем, как живем, так бессмысленно, так глупо! Я сойду с ума, Лукас, я не могу просто сидеть и ждать!

– Я знаю. И понимаю тебя, – пробормотал он.

Но она снова взорвалась.

– Ничего ты не знаешь и не понимаешь! Ничего! Ты понятия не имеешь, как я себя чувствую и что у меня внутри! – Она с силой ударила себя в грудь. – Я не могу больше, Лукас, я этого не выдержу!

Магда опустила голову на руки и беззвучно заплакала. Он молча стоял рядом, не решаясь даже погладить ее по голове.

Через несколько минут она встала.

– Мне кажется, я убью себя, – прошептала она и пошла наверх, в спальню.

Лукас несколько раз слышал, как она звала Йоганнеса, потом все стихло. Он сидел в кухне, словно на горящих углях, и не знал, как поступить.

Он выдержал три часа. Потом пошел наверх и тихо приоткрыл дверь.

Она неподвижно лежала на кровати, но не спала, а смотрела в окно. Даже когда он появился в дверях, она никак на это не отреагировала.

– Пожалуйста, не сердись на меня, – сказал он тихо. – Прости меня, Магда.

Она посмотрела на него. Ее взгляд был кротким, почти нежным.

– Тебе не обязательно ехать со мной, Лукас. Я поеду одна.

– Нет, я поеду. Я обязательно поеду с тобой в Рим. Я сделаю все, что только смогу, чтобы помочь тебе.

– Тогда завтра в восемь утра мы едем, – сказала она и улыбнулась. – Я хочу попасть на поезд в девять пятнадцать. Тебе это подходит?

– Странное это чувство – делать то, что делал Йоганнес несколько дней назад, – задумчиво сказала Магда, когда они уже сидели в поезде. – Я буду смотреть в окно, читать, может, вздремну немного… Я еду в Рим. Так же, как ехал он. Я иду по его следам и становлюсь к нему все ближе и ближе. Может быть, он все это время ждал, чтобы я наконец сделала это. Возможно даже, что я приду слишком поздно. Но я найду его, Лукас! С каждой минутой это становится все яснее. Мне надо было поехать в Рим гораздо раньше.

– Ты сделала все, что могла. Тебе не в чем себя упрекнуть.

Лукас и сам почувствовал, насколько пустыми были его слова.

Магда улыбнулась и закрыла глаза. Поезд отошел от вокзала Ареццо. Через несколько минут она уже не слышала голосов вокруг себя. В ее сознание проникал лишь монотонный стук колес по рельсам. Постепенно, почти незаметно, он перешел в ритм мелодии, которую она впервые услышала лет в семь и которая въелась ей в память.

На осеннем празднике пива, октоберфесте, она была с отцом не одна, поэтому отец и не держал ее за руку. С ними была «кое‑ кто» – высокая, темноволосая, худая, с выразительными карими глазами. Отец Магды называл ее так, а мать не желала даже вспоминать эту «кое‑ кто». Магде было не совсем понятно, какую роль «кое‑ кто» играла в их семье. Но симпатии к ней она не испытывала.

Отец положил руку на плечо этой «кое‑ кто» и много смеялся, намного больше, чем дома, когда ее не было с ними.

Магда вообще‑ то думала, что отец пошел на октоберфест, чтобы порадовать ее, но ошиблась. И она заметила это только сейчас. Он хотел быть с этой «кое‑ кто», а она им только мешала.

«Кое‑ кто» держала отца за правую руку, которая лежала на ее плече, и перебирала его пальцы. Магда не знала почему, но ей было стыдно.

Отец купил Магде сахарную вату. Большую, белую и липкую. И когда ее лицо исчезло за огромной сладкой шапкой, он поцеловал эту женщину в губы. Наверное, он думал, что Магда ничего не заметит, тем не менее она это увидела.

Магда ее терпеть не могла. Она казалась ей питоном, который влез в дом и постепенно заглатывает одного человека за другим. Магда испытывала невольный страх всякий раз, когда видела ее. И уже поэтому не любила. Магда была уверена, что «кое‑ кто» воспринимает ее как нечто лишнее. Она с удовольствием осталась бы с отцом наедине, но Магда не могла никуда исчезнуть и боялась, что отец разозлится, если она испортит этой женщине настроение. Она, Магда, была виновата во всем.

– Я хочу проехать через «Туннель страха», – громко сказала Магда и дернула отца за рукав пиджака.

Они переглянулись, и отец кивнул. Хорошим в этом было то, что в вагончике было место только для двоих. Значит, «кое‑ кто» с ними не поедет.

Магде было очень страшно. Она тесно прижалась к отцу, уткнулась лицом в его локоть и молилась о том, чтобы, во‑ первых, поездка по темному туннелю мимо завывающих призраков и перемазанных кровью людей с отрубленными головами никогда не заканчивалась, а во‑ вторых, чтобы «кое‑ кто» исчезла. В душе Магда надеялась, что ее поразит молния или поглотит земля, но ничего подобного не случилось. Отец съездил с Магдой целых три раза, а «кое‑ кто» оставалась на месте, радостно улыбаясь и махая им рукой.

В эти минуты Магда тосковала по матери. Если бы мама стояла там – это было бы великолепно! Праздник с родителями… Она не могла представить себе ничего более чудесного.

Магда подумала, что, может, стоит взять ее с собой и столкнуть прямо под ноги пятиглавому огнедышащему дракону или в руки страшной хромой ведьме, но быстро выбросила подобные мысли из головы. Она никогда не решится на такое. А если и дальше будет думать об этом, то в субботу придется исповедоваться священнику в своих греховных мыслях, а этого ей никак не хотелось.

В тире отец выиграл маленькую тряпичную обезьянку в боксерских перчатках. «Кое‑ кто» бурно ликовала при каждом удачном выстреле, словно получила полный мешок денег, но обезьянка досталась Магде. Потом они зашли в пивную палатку. Две большие кружки пива и две половинки цыпленка для папы и той женщины. Магда съела сосиску с соусом карри и выпила колу.

Магда сидела напротив них, но они говорили настолько тихо, что она не могла понять ни слова. Ритм карнавального шлягера громыхал в палатке. Магда уже съела сосиску и принялась играть с обезьянкой, заставляя ее танцевать под музыку. Неожиданно игрушка свалилась под стол. Магда нагнулась, чтобы поднять ее, приподняла скатерть и увидела, что юбка той женщины задрана. Увидела резинки для чулок и руку отца между ее бледных бедер.

Магда выпрямилась и поняла, что лицо у нее горит. И совсем не потому, что какое‑ то время она просидела с опущенной под стол головой. Ей было бесконечно стыдно, и это чувство стыда было намного сильнее, чем от вида их сплетенных пальцев.

Она больше не чувствовала радости от праздника. Ее охватила бесконечная печаль, словно ее собственная жизнь, жизнь маленькой девочки, вдруг стала мрачной и хмурой, потеряла всякий смысл…

Магда открыла глаза. Ехать предстояло еще два часа. Хотя поезд был заполнен далеко не весь, поездка доставляла ей мало удовольствия. Сиденья были неудобными, странной формы, окна грязными, а корзины для бумаг забиты мусором. Несмотря на предупреждение, что окна нужно держать закрытыми, поскольку работает кондиционер, все они были открыты. Занавески малахитового цвета развевались на ветру, и в купе невыносимо дуло.

Лукасу казалось, что Магда ничего этого не замечает.

«Какой же я идиот! – думал он. – Вместо того чтобы заниматься поиском работы, я сижу в поезде и еду в Рим по абсолютно безнадежному и непонятному делу. Я – тень женщины, которая тоскует по моему брату и даже не замечает меня».

Но так всегда и случалось. Он был и оставался вторым номером, всегда только младшим братом Йоганнеса, а в случае чего оказывался тем, кто разбил окно и потерял ключи от дома. Он приносил из школы оценки хуже, чем брат, а на уроках физкультуры вечно получал двойки. Он донашивал вещи брата, а девочки интересовались им лишь тогда, когда их отшивал Йоганнес. Старший брат закончил полную среднюю школу, а Лукасу едва удалось реальную. К Йоганнесу перешла фирма отца, а он изучал «бесхлебное» искусство, как всегда подчеркивала мать, и стал артистом. В аэропортах он был единственным из пассажиров, кого регулярно подзывали к себе таможенники, а билеты в кинотеатрах заканчивались именно тогда, когда он после получасового ожидания в очереди наконец‑ то подходил к кассе. В детстве он получал книги, которые Йоганнес уже прочитал, в которых нарисовал ослиные уши и написал шариковой ручкой свои комментарии. В театре он играл не в Берлине, а в провинции, и на телевидении исполнял роли только второго плана. Продюсеры записывали его фамилию как прекрасного исполнителя небольших характерных ролей, но никогда – как исполнителя главных.

Таким образом, он всю свою жизнь плелся в хвосте, проигрывал любое сражение и уже почти смирился с этим.

Лишь один‑ единственный раз Лукас по‑ настоящему обиделся на судьбу: Магду заполучил не он, а Йоганнес. Но теперь брат исчез, а он сидел с женщиной своей мечты, его женой, в мчавшемся в Рим поезде в погоне за шансом, который она упорно ему не давала.

Через несколько минут ее голова опустилась на плечо Лукаса. Магда крепко спала и спокойно дышала. И он не хотел сейчас быть ни в каком другом месте на свете.

На вокзале Рома Термини Лукас помчался к такси, ожидавшему пассажиров, и крикнул водителю, здоровенному бородатому детине, адрес одной из пяти гостиниц. Гостиница «Розалия» на улице Виа Джерманико. Здоровяк лениво кивнул и сказал:

– Trenta euro.

– Va bene, – ответил Лукас и поднял вещи, чтобы положить их в багажник.

Но Магда остановила его.

– Ты что, с ума сошел? Тридцать евро – это же грабеж, это слишком много за такую поездку. Я приблизительно знаю, где находится гостиница. Ехать туда всего минут двадцать, и мы заплатим за это не тридцать евро.

Водитель только пожал плечами и выставил их сумки на дорогу.

Магда подошла к другому таксисту.

– Виа Джерманико? – спросила она.

– Двадцать пять евро, – сказал таксист и раздавил ногой окурок сигареты.

– Нет, – возразила Магда, – слишком дорого.

– Оʼ кей, двадцать.

– Пятнадцать.

Таксист окинул Магду презрительным взглядом и ухмыльнулся:

– Va bene.

Магда кивнула Лукасу, тот снова взял сумки, поставил их в багажник, и они сели в машину.

У гостиницы «Розалия» был очень презентабельный фасад, а холл маленьким и убогим. За стойкой регистрации сидел лысый мужчина, у которого явно не было особого желания тратить время и силы на новых гостей.

– Buongiorno! – сказала Магда, улыбаясь своей самой обезоруживающей улыбкой. – Мы хотели бы снять два одноместных номера на одну ночь. Может быть, на две или на три. Мы пока еще не решили.

Мужчина что‑ то буркнул и посмотрел в компьютер.

– Свободных одноместных номеров нет, но я могу предложить вам один или два двухместных. Выбирайте.

Лукас посмотрел на Магду. Он хотел, чтобы решение принимала она.

– Два двухместных номера. Va bene. Сколько это стоит?

– Сто восемьдесят евро за ночь каждый.

– Давай возьмем один номер, – прошептал Лукас. – Это же глупо! На деньги, которые мы сэкономим, можно фантастически посидеть в ресторане.

Магда ответила таким взглядом, что он тут же умолк.

– Хорошо. Мы берем два номера. Скажите, – как бы между прочим спросила она, – не останавливался у вас в последнюю неделю господин Тилльманн? Это мой хороший знакомый. Он сейчас в Риме, но я не знаю, где именно. Вы не могли бы посмотреть?

Мужчина за стойкой снова взялся за мышку компьютера.

– Вы сказали, когда это было?

– Между четырнадцатым и сегодня.

Магде со своего места было хорошо видно, как он просматривал на мониторе список проживавших в гостинице.

– Нет, ничего. Никого с фамилией Тилльманн.

– Может, вы вспомните его? А вдруг вы видели этого человека.

Магда вытащила из кармана фотографию и ткнула ее прямо ему под нос.

Но мужчина только покачал головой.

– Нет, не знаю. Но я же не сижу тут сутками. Так что поспрашивайте моих коллег.

– Да, я так и сделаю. Спасибо.

Магда спрятала фотографию.

По требованию портье они оплатили проживание за сутки вперед, взяли ключи от своих номеров – два тяжелых гостиничных ключа, как в старые времена, – и пошли к лифту. Четвертый этаж.

Комната Магды была маленькой, но очень удобной. Кровать, две тумбочки, шкаф, комод, телевизор и небольшая ванная. Она открыла окно. Уличный шум доносился даже до четвертого этажа.

– Ты видишь купол собора Святого Петра? – спросила Магда. – Я нет. А в Интернете было написано «С видом на собор Святого Петра». Бессовестное вранье!

Лукас для проверки спустил воду в унитазе и поочередно открыл краны.

– В остальном все в порядке, – сказал он. – Я бы не хотел провести здесь отпуск, но на пару дней сгодится.

– Ладно. – Магда посмотрела на часы. – Сейчас четверть первого. Я хочу немного освежиться. Давай встретимся в час дня и сходим перекусить.

– Чудесно, – согласился Лукас. – Отличная идея!

Его номер был прямо напротив номера Магды и представлял собой сплошной кошмар. Лукас испугался, увидев эту мрачную дыру. «Боже мой, – подумал он, – да это же просто преисподня! Я тут глаз не смогу сомкнуть».

Единственное окно выходило в шахту, которая не пропускала в комнату дневной свет. Через нее проникал лишь застоявшийся, пропитанный запахами кухни воздух. Внизу на земле лежали сломанные доски, какие‑ то странные решетки и мешки с мусором. Сверху шахта была закрыта стеклянной крышей. Толстый слой голубиного помета, который, вероятно, никто и никогда не счищал, не пропускал свет. Небольшой выступ соединял все комнаты, окна которых выходили сюда.

«Здесь мне будет плохо, – подумал Лукас. – Духота, плохое настроение и постоянный страх, что кто‑ то залезет в комнату…»

Он не привык спать с закрытыми окнами и не представлял, как выдержит ночь в этой душной консервной банке. На улице было тридцать градусов жары, и он чувствовал себя заживо погребенным в вонючей дыре.

Его номер был намного меньше, чем номер Магды. К окну можно было пробраться, только прижавшись к стене и протиснувшись боком мимо кровати. Телевизор стоял прямо рядом с кроватью, а дверца шкафа из‑ за тесноты открывалась лишь наполовину. Ванная комната тоже производила удручающее впечатление. Ни одного окна, ни капли свежего воздуха. От влаги, которой некуда было деваться, появилась плесень, а тот, кто весил больше семидесяти килограммов, не мог пользоваться душем, настолько маленькой была кабинка.

«Рим… – подумал он. – Я нахожусь в Вечном городе, а живу в какой‑ то дыре. По сравнению с ней ржавая подводная лодка выглядит настоящим люксом».

В словаре он нашел необходимые слова, собрал все свое мужество, взял трубку телефона и набрал номер портье.

– Pronto, [40] – отозвался бесконечно скучный голос лысого мужчины.

– Я хочу другую комнату, – сказал Лукас по‑ английски. – Это ужас! Здесь же спать невозможно!

– Комната в порядке, синьор. Как и все остальные, – ответил служащий тоже по‑ английски.

– Мне нужен воздух! – закричал Лукас. – Свет! Я задыхаюсь! Здесь воняет, душно, жарко и полно плесени!

– У нас нет другой комнаты, синьор. Все номера заняты, – сказал лысый с высокомерным подтекстом, который означал: «Все остальные очень довольны своими комнатами, только вы нет. Нервный какой! Договоритесь со своей спутницей, тогда и вам будет уютнее».

Лукас швырнул трубку и подумал, не перейти ли в другую гостиницу. Но сейчас, летом, в пик сезона в Риме очень непросто вообще найти комнату. А учитывая, каким противным оказался портье, он не вернет им ни единого цента.

Лукас открыл дорожную сумку, повесил слегка помятые рубашки на плечики в шкафу, задвинул тяжелые гардины на окне и пошел в ванную. Там он разложил свои туалетные принадлежности, вымыл руки, провел щеткой по волосам и освежился дезодорантом. Собственно, он собирался по‑ быстрому принять душ, но, учитывая жуткий вид душевой кабины, отказался от этой мысли. Хватит и того, что завтра утром ему придется сделать над собой усилие и все‑ таки воспользоваться ею.

За десять минут до условленного времени он постучал в дверь Магды. Она открыла сразу.

– Заходи, я уже почти готова.

Ее комната по сравнению с его номером показалась ему настоящим дворцом.

– Ну и как? Как тебе твоя комната? – спросила она из ванной, где подкрашивала ресницы. – Все в порядке?

– Да, – ответил Лукас, надеясь, что Магда не заметит его тоскливого тона, потому что не сомневался, что она, если узнает, в каком ужасном месте ему придется ночевать, тут же потребует сменить гостиницу.

Совсем рядом, на Виа Борджо Витторио, они нашли маленькую тратторию, в которой уселись за один из двух стоявших на улице столов и сделали заказ. Хотя Магда заказала еду на почти чистом итальянском, официант отвечал исключительно по‑ английски, и это ее разозлило. Она поклялась себе, что никогда больше не придет в этот ресторан, несмотря на то что пицца по‑ домашнему была необычайно вкусной.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒