![]()
|
|||||||
Рэймонд Чандлер 2 страница– Вы что‑ нибудь хотите узнать? – спросила она. – Да. Номер машины миссис Мердок. – 2Х1111, серый «Меркурий» с открытым верхом, модель сорокового года. – Старуха сказала – с закрытым верхом. – Это машина мистера Лесли. Они одного цвета, одной марки и одного года выпуска. Линда не взяла машину с собой. – Да? А что вы знаете о мисс Луис Мэджик? – Я видела ее только один раз. Она раньше снимала квартиру вместе с Линдой. Сюда мисс Мэджик приходила с мистером… мистером Ваньером. – Кто он? Она опустила глаза. – Я… она просто приходила с ним. Я его не знаю. – О'кей. Как выглядит Луис Мэджик? – Высокая красивая блондинка. Очень… очень привлекательная. – Вы имеете в виду – сексуальная? – Ну… – она дико покраснела, – в самом благопристойном смысле, если вы понимаете, о чем я говорю. – Я понимаю, о чем вы говорите, – сказал я. – Но я с таким никогда не сталкивался. – Охотно верю, – ядовито сказала она. – Вы знаете, где живет мисс Мэджик? Девушка помотала головой: – Нет. – И очень аккуратно сложила носовой платок и сунула его в ящик стола – в тот, где лежал пистолет. – Вы можете стянуть другой, когда этот испачкается, – заметил я. Она откинулась на спинку стула, положила маленькие аккуратные ладошки на стол и спокойно посмотрела на меня. – На вашем месте я бы оставила эти ухватки крутого парня. Не пройдет, во всяком случае – со мной. – Не пройдет? – Нет. И больше ни на какие вопросы я отвечать не могу, не получив на то разрешения. – Я не крутой, – сказал я. – Просто мужественный. Она взяла карандаш, бесцельно почиркала им в блокноте и слабо улыбнулась мне – снова само спокойствие. – Может, я просто не люблю мужественных. – Вы чудачка, – сказал я. – Насколько я разбираюсь в чудаках. Всего хорошего. Я вышел, плотно прикрыв за собой дверь, и прошел к выходу по пустому коридору и через тихую, сумрачную, как склеп, гостиную. Солнечные лучи плясали на теплой лужайке. Я надел черные очки и на ходу еще раз потрепал по голове негритенка. – Дружище, это еще ужасней, чем я ожидал. Кособокие камни жгли сквозь подошвы. Я сел в машину и отъехал от тротуара. Маленький песочного цвета автомобиль отъехал от тротуара вслед за мной. Я не придал этому особого значения. Человек за рулем был в широкополой соломенной шляпе с лентой из веселенького ситца и, как и я, в черных очках. Я поехал обратно в город. Через десяток перекрестков песочного цвета автомобильчик все еще следовал за мной. Я пожал плечами и смеха ради покрутился вокруг квартала. Преследователь держался за мной на прежнем расстоянии. Я резко свернул на обсаженную огромными деревьями улицу, стремительно развернул машину и остановился у противоположной обочины. Из‑ за угла осторожно вырулил автомобильчик песочного цвета. Светлая голова в бурой шляпе с яркой ленточкой даже не повернулась в мою сторону. Автомобиль проплыл мимо, и я поехал обратно в сторону Голливуда. Несколько раз я бдительно оглядывался, но легковушки песочного цвета видно не было.
Мой офис находился на шестом этаже Кахуэнга‑ Билдинг – две маленькие комнаты окнами во двор. Одну я обычно оставлял открытой – чтобы там мог посидеть терпеливый клиент (если у меня вообще был какой‑ нибудь терпеливый клиент). На входной двери был электрический замок, который я мог отпирать прямо из своего кабинета, предназначенного для глубоких раздумий. Я заглянул в приемную. Там не было никого и ничего – кроме запаха пыли. Я открыл окно, отпер дверь и прошел в кабинет. Три грубых кресла, вращающийся стул, письменный стол, пять зеленых шкафов для хранения документов, три из которых были забиты каким‑ то хламом, на стене – календарь и лицензия частного детектива в рамке, телефон, встроенный в буфет мореного дерева умывальник, вешалка, нечто на полу, могущее сойти за ковер, два открытых окна с тюлевыми занавесками, которые мерно шевелились и морщились на ветру, как губы беззубого старика во сне. Все та же дребедень, которую я имел в своем распоряжении и в прошлом году, и позапрошлом. Не блестяще, не шикарно – но все лучше, чем палатка на берегу. Я повесил шляпу и пиджак на вешалку, ополоснул лицо и руки холодной водой, закурил, взял со стола телефонную книгу и выписал из нее адрес и телефон Элиши Морнингстара. Я уже протянул руку к телефонной трубке, когда вспомнил, что оставил запертой дверь в приемную. Я потянулся к кнопке на краю стола, нажал ее – и как раз вовремя. Кто‑ то открывал входную дверь. Перевернув блокнот обложкой вверх, я пошел посмотреть кто же это, и обнаружил в приемной худого длинного самодовольного субъекта в шерстяном тропическом костюме серо‑ голубого цвета, черно‑ белых ботинках, бледно‑ желтой рубашке, галстуке и с выставленным напоказ носовым платком, ярким, как цветок джакаранды. В руке, затянутой в засаленную перчатку из белой свиной кожи, он держал длинный черный мундштук и брезгливо морщил нос, разглядывая пыльные журналы на столике, выцветшую дерюгу на полу и остальные красноречивые свидетельства моего благосостояния. Когда я открыл дверь из кабинета, он обернулся и уставился на меня довольно сонными тусклыми глазами, посаженными близко к узкому носу. У него было красное, обгоревшее на солнце лицо, зачесанные назад рыжеватые волосы, словно прилипшие к узкому черепу. Тонкие рыжие усики его были значительно ярче волос. Он разглядывал меня неторопливо и без особого удовольствия. Потом выпустил дым тонкой струйкой и насмешливо улыбнулся. – Вы Марлоу? Я кивнул. – Я несколько разочарован, – сказал он. – Я ожидал увидеть нечто с грязными ногтями. – Вы можете пройти, – сказал я, – и острить сидя. Я придержал дверь, и он продефилировал мимо, стряхивая пепел на пол. Усевшись в кресло для посетителей у стола, он стянул перчатку с правой руки и вместе с уже снятой небрежно бросил на стол. Вытащил из мундштука окурок и принялся разминать его спичкой, пока тот не перестал дымиться. Потом вставил в мундштук следующую сигарету и зажег ее толстой красной спичкой. Затем откинулся на спинку кресла с улыбкой скучающего аристократа. – Все в порядке? – осведомился я. – Пульс и дыхание в норме? Не желаете ли мокрое полотенце на лоб или еще что‑ нибудь? Презрительно он кривить губы не стал только потому, что они были презрительно скривлены еще при входе. – Частный детектив, – сказал он. – Никогда не сталкивался. Грязная работенка, надо понимать. Подглядываем в замочные скважины, ворошим старые сплетни и тому подобное. – Вы как, по делу, – спросил я, – или просто поболтать? Улыбка его была незаметна, как старая дева на балу у заезжей знаменитости. – Я Мердок. Надеюсь, это имя вызывает у вас какие‑ нибудь ассоциации. – Я рад, что вы умеете так мило проводить время, – заметил я и принялся набивать трубку. Он молча наблюдал за моими действиями. Потом медленно сказал: – Как я понял, моя мать наняла вас для какой‑ то работы. Она выписала вам чек. Я закончил набивать трубку, раскурил ее и, откинувшись на спинку стула, стал выпускать дым через правое плечо в сторону окна. Он немного подался вперед и серьезно сказал: – Я понимаю, что умение держать язык за зубами обязательно для людей вашей профессии. Но мне и гадать не нужно. Маленький червячок все рассказал мне, жалкий земляной червячок, которого часто топчут ногами, но который все равно умудряется выжить – как и я сам. Я не заставил себя ждать. Это проясняет вам что‑ нибудь? – Да, – сказал я. – Предположим, меня все это мало интересует. – Как я понял, вас наняли разыскать мою жену. Я фыркнул и ухмыльнулся, не выпуская трубку из зубов. – Марлоу, – сказал он еще серьезней, – я очень постараюсь, конечно, но вряд ли смогу полюбить вас. – Я визжу, – сказал я. – От ярости и боли. – Простите за безыскусное выражение, но от ваших ухваток крутого парня так и прет дешевкой. – Из ваших уст это особенно горько слышать. Он снова откинулся назад и принялся сверлить меня тусклыми глазками. Он поерзал в кресле, стараясь устроиться в нем поудобнее. Очень многие пробовали устроиться поудобнее в этом кресле. Я и сам иногда пробую от нечего делать. – Зачем моя мать хочет найти Линду? – медленно спросил он. – Она ее смертельно ненавидит. Я имею в виду: мать – Линду. Линда всегда вела себя вполне прилично по отношению к матери. Как она показалась вам? – Ваша мать? – Естественно. Вы же не знакомы с Линдой, верно? – Эта секретарша висит на волоске, она останется без работы, в конце концов. Слишком много болтает. Он резко помотал головой. – Мать не узнает. И в любом случае Мерле ей нужна. Мать постоянно должна кого‑ то запугивать. Она может наорать на нее или даже дать пощечину – но обойтись без Мерле не сможет. Как она вам показалась? – Довольно мила – на старомодный манер. Он нахмурился: – Я имею в виду мать. Мерле – просто бесхитростная маленькая девочка. Я и сам знаю. – Ваша дьявольская проницательность пугает меня, – сказал я. Он казался несколько удивленным. И почти забыл сбивать средним пальцем пепел с сигареты. Почти – но не совсем. Он внимательно следил за тем, чтобы случайно не попасть в пепельницу. – Так о матери, – спокойно повторил он. – Старая боевая лошадь, – сказал я. – Золотое сердце, но все золото упрятано глубоко и надежно. – Но зачем ей искать Линду? Я не могу понять. И еще тратить на это деньги. Мать ненавидит тратить деньги. Для нее это все равно, что сдирать с себя живьем кожу. Зачем ей искать Линду? – Понятия не имею, – сказал я. – С чего вы вообще это взяли? – Ну, как… одно ваше присутствие. И Мерле… – Мерле просто очень романтична. Она все выдумала. Черт возьми, она сморкается в мужской носовой платок. Вероятно, один из ваших. Он вспыхнул. – Глупо. Послушайте, Марлоу. Пожалуйста, будьте благоразумны и объясните мне, к чему все это. Боюсь, я не очень состоятелен, но пара сотен… – Я должен оскорбиться, – сказал я. – К тому же мне запрещено с вами разговаривать. Приказ. – Но почему, черт возьми? – Не спрашивайте меня о вещах, которых я и сам не понимаю, потому что я не смогу дать вам ответа. И вообще, вы что, с луны свалились? Когда человеку моего рода занятий поручается работа, он не шатается где попало, удовлетворяя любопытство каждого встречного. – Должно быть, в воздухе много электричества, – раздраженно заметил он, – если человек вашего рода занятий отказывается от двухсот долларов. Меня это нисколько не тронуло. Я взял из пепельницы толстую красную спичку, брошенную посетителем, и принялся ее рассматривать. На ней были желтые полоски и надписи «Роузмонт. Х. Ричард, 3…» – остальное обгорело. Я сломал спичку, сложил половинки вместе и бросил их в корзину для мусора. – Я люблю свою жену, – вдруг сообщил он и ощерился, показав крепкие белые зубы. – Несколько сентиментально, но это правда. – В Ломбардии по‑ прежнему все спокойно. Он продолжал, все так же щерясь: – Меня она не любила. У нее не было особых причин любить меня. Она привыкла жить весело. У нас… что ж, у нас ей было довольно скучно. Мы не ссорились. Линда очень выдержанна. Но она не была в восторге от жизни со мной. – Вы слишком скромны, – сказал я. Он сверкнул глазами и постарался – небезуспешно – сохранить аристократический вид. – Неумно, Марлоу. Даже не свежо. Послушайте, вы производите впечатление приличного человека. Я знаю, что моя мать не станет тратить двести пятьдесят долларов только для того, чтобы доставить себе удовольствие. Может быть, дело не в Линде. Может быть, в чем‑ то еще. Может… – Он осекся и потом медленно продолжил, пристально глядя на меня: ‑ …может быть, дело в Морни? – Может быть, – весело согласился я. Он схватил перчатки, ударил ими по столу и снова бросил: – Тут я влип, это ясно. Но я не предполагал, что она знает. Должно быть, Морни все‑ таки позвонил ей. Он обещал не делать этого. Дальше было просто. – Сколько вы должны ему? – спросил я. Нет, не просто. Он снова стал подозрительным. – Если он звонил, то сказал бы. А мать сказала бы вам. – Может быть, дело не в Морни, – вздохнул я, мечтая о стакане крепкого виски. – Может быть, повариха беременна от мороженщика. Но если Морни – то сколько? – Двенадцать тысяч. – Он опустил глаза и покраснел. – Угрожает? Мердок кивнул. – Пошлите его добывать деньги под липовые векселя, – посоветовал я. – Что он за человек? Серьезный малый? Мердок снова поднял глаза, лицо его было решительным. – Думаю, да. Думаю, они все такие. Специализировался в кино на ролях злодеев. Вызывающе красив, бабник. Но не думайте чего‑ то такого. Линда просто работала там – как работают официанты или музыканты. И если вы все‑ таки интересуетесь ею – вам будет трудно отыскать ее. Я вежливо улыбнулся. – Почему это мне будет трудно отыскать ее? Она ведь, надеюсь, не зарыта на заднем дворе? Он резко поднялся, и тусклые глазки его гневно сверкнули. Чуть наклонясь над столом, он довольно аккуратно выхватил из внутреннего кармана маленький пистолет, на вид двадцать пятого калибра, который, похоже, приходился родным братом пистолету, лежавшему в столе Мерле. Направленное на меня дуло выглядело довольно зловеще. Я не шевельнулся. – Тот, кто замышляет что‑ то против Линды, будет сначала иметь дело со мной. – Это не слишком опасно. Обзаведитесь пистолетом посолиднее – или вы собираетесь бить из него мух? Он сунул пистолетик обратно во внутренний карман, одарил меня тяжелым пристальным взглядом, взял со стола свои перчатки и шагнул к двери. – Разговаривать с вами – пустая трата времени, – сказал он. – Вам лишь бы поострить. – Минуточку, – остановил его я, обходя стол. – С вашей стороны было бы любезностью не упоминать в присутствии матери о нашей беседе. Хотя бы ради девушки. Он кивнул: – По количеству полученной информации наша беседа не кажется достойной упоминания. – Вы действительно должны Морни двенадцать тысяч? Он опустил глаза, потом поднял и снова опустил. И сказал: – Такую сумму Алекс не поверит в долг и куда более деловому человеку, чем я. Я приблизился к нему вплотную и сказал: – Вообще говоря, я и не сомневался, что вы беспокоитесь не о жене. Полагаю, вы прекрасно знаете, где она. И от вас она вовсе не убегала. Она убежала от вашей матери. Он поднял глаза и, ничего не говоря, начал натягивать перчатку. – Может быть, она найдет работу, – продолжил я. – И сможет содержать вас. Он снова посмотрел в пол, потом чуть развернулся вправо, и его кулак в перчатке описал в воздухе короткую четкую дугу. Я немного отвернул подбородок в сторону, поймал руку Мердока за запястье и медленно отвел кулак к его груди. Мердок отступил на шаг и тяжело задышал. У него была тонкая кисть. Я спокойно обхватывал ее пальцами. Мы стояли, глядя друг другу в глаза. Он скалился и дышал тяжело и прерывисто, как пьяный. Круглые алые пятнышки горели на его щеках. Он попытался вырвать кисть, но я так навалился на него, что ему пришлось отступить еще на шаг, чтобы не потерять равновесия. Лишь несколько дюймов разделяло наши лица. – Как случилось, что старик не оставил вам денег? – усмехнулся я. – Или вы все спустили? Он ответил сквозь зубы, все так же пытаясь выдернуть свою руку из моей: – Если вы считаете, что это ваше собачье дело, и если вы имеете в виду Джаспера Мердока, то… он мне не отец. Он меня не любил и не оставил мне ни цента. Моего отца звали Горас Брайт; он обанкротился и выбросился из окна своего офиса. – Вас легко доить, – сказал я. – Правда, вы даете очень жидкое молоко. Я сожалею о том, что сказал о вашей жене и о вас. Я просто хотел вас разозлить. Я отпустил его руку и отступил назад. Он дышал все еще тяжело и часто. Взгляд у него был по‑ прежнему бешеный, но голосом он владел хорошо. – Отлично. У вас это получилось. Если вы удовлетворены, то я пойду. – Я вам сделал одолжение, – сказал я. – Человек при пушке не должен так легко выходить из себя. Ходите лучше без оружия. – Это мое дело, – сказал он. – Сожалею, что замахнулся на вас. Вероятно, вы не особенно пострадали бы от моего удара. – Ничего, все в порядке. Он открыл дверь и вышел. Из коридора донесся приглушенный звук его шагов. Еще один чудак. Я задумчиво постукивал костяшкой указательного пальца по зубам в такт удаляющимся шагам. Потом вернулся к столу, взглянул в блокнот и поднял телефонную трубку.
После третьего звонка на другом конце провода раздался тонкий, молодой, почти детский голос: – Доброе утро. Офис мистера Морнингстара. – Что, старик у себя? – Кто его спрашивает? – Марлоу. – Он знает вас? – Спросите мистера Морнингстара, не интересуют ли его ранние американские золотые монеты? – Подождите минуточку, пожалуйста. Наступила пауза, необходимая для того, чтобы привлечь внимание пожилого господина к тому факту, что кто‑ то желает побеседовать с ним по телефону. Потом в трубке щелкнуло, и раздался голос. Сухой голос. Можно даже сказать – растрескавшийся. – Мистер Морнингстар слушает. – Мне сказали, что вы звонили миссис Мердок из Пасадены. Насчет известной монеты. – Насчет известной монеты, – повторил он. – Ну‑ ну. И что же? – Я так понял, вы хотели купить данную монету из коллекции Мердока. – Ну‑ ну. А кто вы, собственно говоря, сэр? – Филип Марлоу. Частный детектив. Я работаю на миссис Мэрдок. – Ну‑ ну, – в третий раз сказал старик и осторожно откашлялся. – А о чем вы хотите поговорить со мной, мистер Марлоу? – Об этой самой монете. – Но мне сказали, что она не продается. – И все же я хочу поговорить с вами. С глазу на глаз. – Что, миссис Мердок передумала? – Нет. – Боюсь, я не вполне понимаю, что вам от меня надо, мистер Марлоу. О чем нам с вами говорить? – в его голосе появились хитрые нотки. Я вытащил козырную карту и разыграл ее с ленивой грацией. – Дело в том, мистер Морнингстар, что, когда вы звонили в Пасадену, вы уже знали, что монета не продается. – Интересно, – медленно проговорил он, – и откуда же? – Вы занимаетесь этими делами и не можете не знать. О том, что коллекция не может быть продана при жизни миссис Мердок, известно всем. – Ага, – сказал он. – Ага. – Наступила пауза. – В три часа, – наконец сказал он спокойно, но быстро. – Буду рад видеть вас в моем офисе. Где он находится, вам, вероятно, известно. Вас это устроит? – Я буду. Повесив трубку, я снова зажег сигарету и так и сидел, уставившись в стену. Мое лицо оцепенело от сосредоточенных раздумий или от чего‑ то еще, от чего цепенеют лица. Я вытащил из кармана фотографию Линды Мердок и некоторое время рассматривал ее. Сделав вывод, что внешность ее, в конце концов, весьма заурядна, я бросил карточку в ящик стола. Потом взял из пепельницы вторую спичку Мердока и повертел ее в пальцах. На ней было написано: «Топ Рой, У. Д. Райт, 36». Интересно, может ли это оказаться важным? Я кинул спичку обратно в пепельницу. Луис Мэджик в телефонной книге не значилась. Я взял систематический каталог, составил список из полдюжины театральных агентств, названия которых были набраны самым крупным шрифтом, и стал звонить туда. Все агентства отвечали жизнерадостными звонкими голосами и сыпали встречными вопросами – но либо ничего не знали, либо просто не хотели ничего говорить о некоей мисс Луис Мэджик, вроде бы эстрадной артистке. Я выбросил список в мусорную корзину и позвонил Кенни Хэйсту из отдела уголовной хроники в «Кроникл». – Что ты знаешь об Алексе Морни? – спросил я, когда мы кончили упражняться в остроумии. – Владелец шикарного ночного клуба и игорного дома в Айдл Вэли, две мили от шоссе в сторону холмов. Снимался в кино. Актеришка он паршивый. У него, похоже, много покровителей. Никогда не слышал, чтобы он пристрелил кого‑ нибудь в общественном месте среди бела дня. Как и в любое другое время суток. Но биться об заклад, что он на это не способен, я бы не стал. – Опасен? – Скажем так: может быть – при необходимости. Все эти киношные мальчики хорошо знают, как должны вести себя владельцы ночных клубов. У него есть телохранитель – колоритная фигура, скажу тебе. Некий Эдди Пру. Ростом около шести футов пяти дюймов и тощий, как нефальсифицированное алиби. На одном глазу бельмо – результат боевого ранения. – Представляет ли Морни опасность для женщин? – Не будь ханжой, старина. Женщины не считают это опасностью. – Ты знаешь девушку по имени Луис Мэджик, вроде бы артистку? Высокая яркая блондинка. – Нет. Но, похоже, хотел бы узнать. – Кончай острить. А некоего Ваньера не знаешь часом? Этих имен нет в телефонной книге. – Нет. Но могу спросить у Джерти Арбогаста, если ты перезвонишь. Он знает всю аристократию ночных клубов. И все низы. – Спасибо, Кенни. Я перезвоню. Через полчаса, пойдет? – Отлично. – И мы повесили трубки. Я вышел из офиса и запер дверь. В конце коридора светловолосый молодой человек в коричневом костюме и бурой соломенной шляпе с желтой ленточкой читал вечернюю газету, прислонясь к стене. Когда я проходил мимо, он зевнул, свернул газету, сунул ее под мышку и отлепился от стены. Он вошел со мной в лифт. Он был так утомлен, что с трудом держал глаза открытыми. Я вышел на улицу и пешком прогулялся до банка, где получил по чеку деньги на карманные расходы. Оттуда я заглянул в ближайший бар выпить мартини и съесть сандвич. Человек в коричневом костюме устроился в другом конце зала, пил кока‑ колу, скучал и складывал на столе перед собой монетки в столбик, аккуратно ровняя их края. Он опять был в черных очках. Они делали его невидимым. Я жевал сандвич как можно дольше, потом побрел к телефонной будке в глубине зала. Человек в коричневом резко повернул голову в мою сторону, но тут же мастерски замаскировал это движение, поспешно схватив стакан и отхлебнув из него. Я набрал номер «Кроникл». – О'кей, – сказал Кенни. – Джерти говорит, что Морни не так давно женился на твоей шикарной блондинке. Луис Мэджик. Ваньера он не знает. Говорит, что Морни купил себе белый дом на шоссе Стилвуд‑ Кресцент в пяти кварталах к северу от Сансета. Этот дом достался Морни от Артура Блейка Попхэма, погоревшего на каком‑ то мошенничестве. На воротах еще остались инициалы прежнего владельца. И на туалетной бумаге тоже, если верить Джерти. Попхэм был основательный парень. Кажется, это все, что мы знаем. – Этого более чем достаточно. Огромное спасибо, Кенни. Я вышел из будки и наткнулся взглядом на черные очки между коричневым костюмом и бурой шляпой и пронаблюдал, как они поспешно отвернулись в другую сторону. Я повернулся, прошел через вращающуюся дверь в кухню, оттуда вышел на боковую улицу и отправился к автомобильной стоянке, где была припаркована моя машина.
Шоссе Стилвуд‑ Кресцент плавным виражом уходило на север от Сансета за полем для игры в гольф клуба «Бел‑ Эйр». Вдоль дороги тянулись ограды частных владений – высокие и низкие каменные стены, и железные узорные решетки, и просто живые изгороди. Тротуара не было: здесь никто не ходил пешком – даже почтальоны. Вечер был жаркий – но не настолько, как в Пасадене. Воздух наполнял наводящий дремоту аромат цветов и солнца, за огородами нежно журчали струйки фонтанчиков. Я неспешно поднимался по склону холма, разглядывая монограммы на воротах; Артур Блейк Попхэм – значит, А. Б. П. Эти буквы – золотом по черному – я увидел на самом верху холма; к воротам вела мощенная плитами дорога. За воротами находился сияющий белый дом, который казался совсем новым; участок вокруг был тщательно ухожен. Дом был довольно скромен для этого района: не более четырнадцати комнат и, вероятно, всего один бассейн. Окружавшая участок стена была выложена из кирпича, вытекший из швов кладки цемент застыл и был замазан белой краской. Сверху стена завершалась железной решеткой, окрашенной в черный цвет. На большом почтовом ящике у служебного входа было написано: «А. Р. Морни». Я оставил машину на шоссе и поднялся по мощеной дорожке к белой боковой двери, на которой играли яркие блики от разноцветного стеклянного навеса над ней. Я брякнул медным дверным кольцом. В стороне от дома шофер мыл «кадиллак». Дверь открылась, и надменный филиппинец в белоснежном костюме скорчил мне презрительную гримасу. Я протянул визитку. – К миссис Морни, – сказал я. Он открыл дверь. Шло время – как обычно, когда я прошу доложить о себе. Плеск льющейся на «кадиллак» воды действовал умиротворяюще. Шофер, коротенький человечек в бриджах и крагах, в мокрой от пота рубашке, был похож на переростка‑ жокея, и, поливая машину, он тихонько присвистывал, как скребущий лошадь конюх. Красногрудая колибри влетела в алеющий у двери куст, сотрясла длинные трубчатые цветы и выпорхнула оттуда так стремительно, что, казалось, просто растворилась в воздухе. Дверь открылась, и филиппинец протянул мне визитку. Я не взял ее. – Что вы хотите? – У него был жестко потрескивающий голос – словно кто‑ то ходит на цыпочках по яичной скорлупе. – Видеть миссис Морни. – Ее нет дома. – Вы не знали об этом, когда брали визитную карточку? Он разжал пальцы, и визитка спланировала на землю. Он ухмыльнулся, демонстрируя плоды трудов дешевого дантиста. – Узнал, когда она мне это сказала. И закрыл дверь перед моим носом – совсем не тихо. Я поднял карточку и пошел вдоль дома туда, где шофер поливал из шланга «кадиллак» и смывал с него грязь большой губкой. У шофера были глаза с воспаленными веками и пшеничная челка. К нижней губе прилипла потухшая сигарета. Он быстро покосился на меня, как человек, которому с трудом удается заниматься своим делом и не соваться в чужие. Я спросил: – Где хозяин? Сигарета подпрыгнула в уголке его рта. Нежно журчала текущая из шланга вода. – Спроси в доме, Джек. – Уже. Они хлопнули дверью перед моим носом. – Ты разбиваешь мое сердце, Джек. – А как насчет миссис Морни? – Тот же ответ. Я просто мою здесь машину. Продаешь что‑ нибудь? Я протянул визитку так, чтобы он смог прочитать ее. На сей раз это была рабочая визитка. Он положил губку на подножку, шланг на землю, обошел лужу воды, чтобы вытереть руки о висевшее на двери гаража полотенце. Затем выудил спички из кармана штанов и, откинув голову назад, зажег прилипший к губе окурок. Потом он повел по сторонам плутоватыми глазками и направился за машину, кивком головы приглашая меня следовать за ним. Я последовал. – Как насчет небольших денежных расходов? – осторожно поинтересовался он. – Что‑ то я стал туповат в последнее время. – За пять долларов я могу начать думать. – Неловко заставлять тебя так напрягаться. – За десять могу спеть, как четыре канарейки и гавайская гитара. – Я не поклонник столь изысканных оркестровок. Он наклонил голову в сторону. – Говори яснее, Джек. – Я не хочу, чтобы ты потерял работу, сынок. Я всего лишь хочу знать, дома ли миссис Морни. Это стоит не больше доллара. – Не волнуйся за меня, Джек. Я тут в милости. – У мистера Морни или еще у кого‑ то? – Ты хочешь это за тот же доллар? – Два. Он смерил меня взглядом. – Ты ведь на него работаешь? – Естественно. – Врешь. – Давай два, – деловито сказал он. Я дал ему два доллара. – Она в саду за домом со своим дружком. Милым дружком. Если у вас есть дружок, который не работает, и муж, который работает, – значит, вы хорошо устроились, – он хитро покосился на меня. – Твое бездыханное тело когда‑ нибудь хорошо устроится в сточной канаве. – Только не мое, Джек. Я умный. Я верчусь возле этих людей всю жизнь. Он потер банкноты между ладонями, подул на них и, сложив их в несколько раз, сунул в карманчик для часов на бриджах. – Это был пробный шар, – сказал он. – Теперь еще за пять долларов… Из‑ за машины вылетел белый коккер‑ спаниель, чуть поскользнулся на мокром бетоне, высоко подпрыгнув, лизнул меня в лицо и свалился на землю. Затем, вскочив, обежал меня и уселся у моих ног, высунув язык и тяжело дыша. Я перешагнул через него, облокотился на машину и вытащил носовой платок. – Это Хитклифф, – кисло сообщил шофер. – Хитклифф? – Ну. Они так зовут собаку, Джек. Смотри… а вот и сопровождающий. Он взял губку и шланг и вернулся к работе. Коккер‑ спаниель тут же снова бросился ко мне, чуть не сбив меня с ног. – Ко мне, Хитклифф, – раздался громкий мужской голос, и из увитой розами решетчатой галереи появился мужчина. Высокий, смуглый, с гладкой кожей оливкового цвета; со сверкающими черными глазами и ослепительными белыми зубами. Бачки. Тонкие черные усики. Бачки слишком длинные, даже длиннее, чем просто слишком. Белая рубашка с вышитыми на кармашке инициалами. Белые широкие брюки, белые ботинки. Наручные часы на золотой цепочке свободно болтались на узком смуглом запястье. Желтый шарфик обхватывал тонкую бронзовую шею.
|
|||||||
|