![]()
|
|||||||
СОРОК СОРОКОВ. крепко.______ СОРОК СОРОКОВ Мариану Герингу — крепко. 1. Василий блаженный в тучи — винты куполов и звонов жало, а я винтом слов ноги скручиваю, волна которых меня качала. 2. Се узрите: вот мой храм, да взойдут в него листьев шепотом ваши дети, когда с колокольни стиха, ассонанс — дьячок хромой, возвестит, в шумный стан, о льде тела поэта. 3. Взойдите в поэм притворы, на лампадки креститесь строк, помните: у святых завиты ритмические бороды именами тех, кого любил Рок. 4. И с амвона этого четверостишья факела слов — пурга, когда над сводом деревянной луной плывет тишина, и ладоном подъемлется моя рука. 5. О почему, как весны умирают радостей детские ручки — свечи? О почему, снега луны — рука сырая кладет у губ дорожку тихую, и креп ресниц на веки? 6. А певчие зрачков вчера еще звенели, как тусклой бронзою камин, так полыхали губы — не знал рожденный под фиалками мерцающей венеры, что радуется цепью крови только глупый. 7. Вы слушайте меня, стихов калики, коленпреклоненные, ваш шелест тихий заменит скоро людской, молитвенный, нестройный гул и маком отсвета метнется на сосульки, на колонны, сквозь окна строф, закат моих испепеленных губ. 8. Но прогоняю, спокойных, мыслей рыбок, и подплывает, в облачении губ, посохлой злобы мальчик-служка, вот будет стих один кликушею рыдать, другой звенеть, девичьих глаз весенней лужей. 9. Волна стихов тебя ко мне примчала и отдала в песчаные, протянутые косы рук, не боли Библия, и не завет печали — мой стих тебя предал лобзании костру. 10. Стихами уплатил в каждой таверне встречи. Они отныне святы. Так слава, слава вам, мое неверное, серебряное братье — тебе же и другим палящей злобы стрелы и колокольное проклятье. 11. Во имя боли моей, паденьи колодезных, красных зубьев ран и кокаина снежных слов, какой меня томил — будь проклята и Ты, и язва губ твоих, и воска длань. Аминь. 12. А бедер смуглая, тяжелая баржа, на волнах ног, качаемая слегка — тебя погнал циклоном слов, крылами строк, Бальзак, и ты плывешь к земным и сладостным церквам. 13. Как понимаю я теперь, мороз, по струнам жил, видении, соленый пот, из губок тел, знаком, как тела гроб — за лучших дней серебряные деньги расписан храма снежный ствол тобою, Ропс. 14. И все висит звездой, под сводом, плеть Вейнингера, хлесткая, обид, а дула черная луна — спокойный овод все, на пергаменте виска, болит. 15. Был Соломон. Но золотые листья Песни Песней и теперь живут в звенящем холодке весеннего тепла, и в том, как поцелуя цвет в крови еще певуч — но эта жизнь по волнам бедер, по уплывшим, плач. 16. Как странно: вот в словесном облачении я порчей слов клеймлю все то, что сам любил, как странно — и на мне Саваноролы бешенства ошейник, под мозга куполом, безумных, боль удил. 17. А строчек сорок сороков златые поднимают руки, из-за заломленных ночей ладонями дневными — далеко, шумят молитвенные реки. 18. В последний раз слов крестный ход под кров твоих ресниц, что темен и убог — я молнией звонов лик твой мертвенный затмил, в последний раз: будь проклята моя бессмертная любовь. Аминь.
Февраль-апрель 1921 г.
|
|||||||
|