Примечания 4 страница

К счастью, запасы продуктов благодаря местным генераторам хранились на холоде. Медперсонал опасался, что машины выйдут из строя и продукты начнут портиться, — вот тогда не миновать дизентерии. Но пока что главную проблему составляли травмы, а не болезни, хотя и те со временем запросто могли появиться.

— Удалось уснуть? — спросила Мэгги.

Бессонницей здесь страдали многие. Люди жаловались, что по двое суток не могут уснуть, а это один из симптомов психологического стресса. В соседнем ангаре разместился целый отряд психиатров, вызвавшихся работать с пережившими землетрясение. Мэгги отправила к ним уже многих, главным образом стариков и совсем юных обитателей лагеря, которым не удавалось отделаться от страха и прийти в себя.

Мэгги поручила Мелани регистрировать поступающих в лазарет, заполнять медицинские карты — фиксировать основные данные и состояние здоровья. Вся работа, и административная и бумажная, делалась волонтерами бесплатно. Мелани радовалась, что попала сюда. Ночь землетрясения была ужасна, но благодаря ей Мелани впервые за всю жизнь почувствовала, что занимается по-настоящему чем-то нужным, а не околачивается за кулисами и в студиях звукозаписи. Здесь она приносит пользу людям. И Мэгги ее работой довольна.

В Пресидио работало множество церковнослужителей. Представители различных монашеских орденов, местных церквей ходили среди людей и разговаривали с ними. В лагере оборудовали несколько мест, куда каждый желающий мог прийти за утешением. Независимо от своей религиозной принадлежности все священнослужители занимались одним делом — успокаивали раненых и больных. Принадлежность к вероисповеданию чаще всего невозможно было определить. Лишь изредка мелькали католические воротнички, католические сутаны или другие религиозные атрибуты. Священники просто представлялись и начинали беседу с человеком. Некоторые из них работали в столовой. Мэгги знала многих. Она, казалось, вообще со всеми была знакома. Позже, во время передышки, Мелани выразила удивление по этому поводу, и Мэгги рассмеялась:

— Я же не первый день вращаюсь в этих кругах.

— Вам нравится быть монахиней?

Мелани хотелось узнать о Мэгги побольше. Более интересной женщины она за свои двадцать лет не встречала. Человека такой доброты, мудрости и, главное, скромности, способного по-настоящему сострадать ближнему. Мэгги жила в соответствии с собственными убеждениями, являя собой истинный пример для подражания. Мягкое обращение и сдержанность никого не оставляли равнодушным. Кто-то из персонала лазарета сказал, что Бог одарил Мэгги чудесной благодатью. ^[11] Эти слова вызвали у Мелани улыбку. Она всегда любила этот церковный гимн и нередко сама его исполняла. Отныне, подумала она, он всегда ей будет напоминать о Мэгги. Этот гимн вошел в первый альбом, выпущенный Мелани. Он стал ее удачей, поскольку позволил в полную силу раскрыться ее голосу.

— Да, мне нравится быть монахиней, — кивнула Мэгги. — И всегда нравилось. Ни минуты не жалела о том, что ушла в монастырь. Это мое, — сказала она с просветленным лицом. — Мне нравится быть Христовой невестой, — прибавила она.

Слова Мэгги произвели на ее юную подругу глубокое впечатление. Только теперь Мелани заметила на руке монахини тонкое обручальное колечко из белого золота, которое, как рассказала Мэгги, ей вручили десять лет назад в день пострига. Ждать этого кольца ей пришлось долго. Оно символизирует жизнь и труд, которые ей так дороги и которыми она так гордится.

— Наверное, монашеская жизнь нелегка, — почтительно заметила Мелани.

— А в этой жизни вообще нет ничего легкого, — мудро ответила Мэгги. — Ведь то, чем занимаетесь вы, вероятно, тоже тяжелый труд.

— Вовсе нет, — возразила Мелани. — Во всяком случае, для меня. Мне это нетрудно, и мне это нравится. Потому-то я этим и занимаюсь. Правда, утомляют гастроли: много времени приходится проводить в дороге и трудиться приходится каждый день. Раньше, бывало, мы ездили в большом автобусе, весь день в пути, ночью концерт, едва прибудем на место, репетиция. Теперь стало полегче — летаем на самолете. — С приходом популярности жизнь стала намного легче.

— А ваша мама всегда вас сопровождает? — Мэгги тоже хотелось подробнее знать о жизни Мелани, а та упоминала, что с ней в Сан-Франциско находится мать. Что артисты ездят на гастроли с группой сопровождения, Мэгги знала. Однако ей казалось, что «довесок» в виде матери — явление весьма необычное даже для совсем молоденькой девушки вроде Мелани. Ей было почти двадцать лет.

— Всегда. Она ведет мои дела, — вздохнула Мелани. — Мама в молодости мечтала стать певицей. Но работала танцовщицей в Лас-Вегасе, и то, что у меня все так удачно сложилось, очень ее радует. Порой даже чересчур. — Мелани улыбнулась. — Она постоянно заставляет меня полностью выкладываться.

— Что ж, плохого в этом нет, — заметила сестра Мэгги. — Главное — чтобы это не переходило в давление. А как вам кажется?

— Мне кажется она слишком на меня давит, — честно призналась Мелани. — Я бы хотела все решать сама. Но мама знает, как лучше.

— Это на самом деле так?

— Не уверена. Думаю, она принимает решения, которые хороши с ее точки зрения, и зачастую не так, как хотелось бы мне. Когда я получила «Грэмми», она летала от счастья. — Мелани улыбнулась, и в глазах Мэгги заплясали чертики.

— Наверное, это был знаменательный день в вашей жизни — награда за усердный труд. Высокая честь! — Мэгги едва знала девушку, но все равно была очень за нее рада.

— Я отдала статуэтку маме, — тихо сказала Мелани. — Мне показалось, что она ее заслужила. Без нее я бы ничего не достигла. — Однако что-то в голосе девушки заставило монахиню задуматься. Мечтала ли сама Мелани о звездной карьере или добивалась этого лишь в угоду матери?

— Чтобы выбрать свой собственный путь вопреки советам других, требуется немалая мудрость и мужество, — проговорила Мэгги, повергнув тем самым Мелани в грустную задумчивость.

— А ваши близкие хотели, чтобы вы стали монахиней, или ваш выбор их огорчил? — В глазах Мелани стоял вопрос.

— Они были рады. В нашей семье к таким проблемам относились с уважением, Моим родителям хотелось, чтобы сыновья стали священниками, а дочери ушли в монахини, даже больше, чем они создали бы собственные семьи. Сегодня это звучит диковато. Но двадцать лет назад в католических семьях такой выбор являлся предметом гордости. Один из моих братьев был священником.

— Был? — удивилась Мелани.

Сестра Мэгги улыбнулась:

— Через десять лет сложил сан и женился. Я думала, мать не переживет. Отец к тому времени уже умер, иначе это его убило бы. Ведь в нашей семье как считалось? Дал обет — значит, навсегда. Откровенно говоря, я и сама испытала по этому поводу разочарование. Хотя парень он славный и, думаю, о своем решении не жалеет. У них с женой шестеро детей, и они очень счастливы. Так что, наверное, именно это, а не служение Господу его истинное призвание.

— А вы сами никогда не хотели иметь детей? — задумчиво спросила Мелани.

Аскетическая жизнь вдали от близких, без мужа, в постоянном общении с незнакомыми людьми представлялась ей безрадостной. Однако Мэгги такая жизнь, по-видимому, вполне устраивала. Это читалось в ее глазах. Она была счастлива и явно всем довольна.

— Все с кем я встречаюсь, мои дети — и те бездомные, которых я знаю и вижу из года в год, и те, кому я помогаю начать нормальную жизнь. И даже такие неординарные личности, как вы, Мелани, которые внезапно появляются в моей жизни и трогают мое сердце. Я очень рада знакомству с вами. — Мэгги обняла Мелани, заканчивая разговор. Перерыв окончился.

— Я тоже рада знакомству с вами. Вот стану постарше и пойду по вашим стопам. — Мелани застенчиво хихикнула.

— Монахиней? Вряд ли вашей маме это понравится! В монастыре ведь нет звезд! Это жизнь в смирении и лишениях, принимаемых с радостью.

— Да нет, я хочу помогать другим, как вы.

— Ну если хотите, значит, сможете. Принимать постриг для этого не обязательно. Засучи рукава и работай на здоровье. Вокруг обязательно найдутся те, кто нуждается в помощи, даже среди вполне благополучных людей. Деньги и успех не всегда приносят счастье.

Мелани поняла, что эти слова адресованы ей и, самое главное, ее матери.

— У меня никогда не было времени, чтобы поработать волонтером. Кроме того, мама не хочет, чтобы я находилась рядом с больными людьми: боится, что заболею и сорву концерты или гастроли.

— Возможно, когда-нибудь у вас на все найдется время. Когда немного повзрослеете.

И когда мать ослабит хватку, если такое вообще возможно. Ведь мать Мелани, как уже поняла Мэгги, живет жизнью дочери, реализуя за ее счет свои несбывшиеся мечты. Ей невероятно повезло, что дочь стала звездой. Голубые глаза монахини видели людей насквозь. Мэгги сразу почувствовала, что Мелани — заложница своей матери и бессознательно стремится вырваться из ее плена.

Женщины занялись пациентами. Весь день к ним тянулась вереница людей с травмами, к счастью, в основном легкими, с которыми под силу справиться и медсестре. Остальных распределяли по больницам. Из Мелани вышла хорошая помощница, и сестра Мэгги ее часто хвалила.

Обедать они устроились на улице и, греясь на солнышке, ели сандвичи с индейкой, оказавшиеся на удивление вкусными. Видимо, готовили настоящие повара. Продукты поступали в качестве гуманитарной помощи из разных городов и штатов самолетами или чаще на вертолетах прямо в Пресидио. Медикаменты и постельные принадлежности, а также одежду для тысяч обитателей лагеря теперь тоже доставляли по воздуху. Жили здесь как в зоне военных действий. В небе над головой постоянно, и день, и ночь, рокотали вертолеты. Многие пожилые люди жаловались, что это мешает им спать. Молодежь на шум не обращала внимания и уже к нему привыкла. Этот шум в их сознании прочно соединился с тем горьким опытом, который они все переживали.

Заканчивая есть сандвич, Мелани вдруг заметила проходящего мимо Эверетта. Как и остальные, он был все в той же одежде, что и в ночь землетрясения, — в черных брюках и белой рубашке. Не заметив женщин, он прошел мимо с фотоаппаратом на шее. Мелани его окликнула. Эверетт обернулся и удивленно посмотрел на них. Затем быстро приблизился и присел рядом на бревно.

— Что вы здесь делаете? Как так вышло, что вы вместе?

— Я работаю здесь, в лазарете, — объяснила сестра Мэгги.

— А я ее помощница, — вставила Мелани. — Когда нас из церкви перевели сюда, я попросилась сама на добровольных началах. Вот, приобретаю медицинский опыт, — гордо просияла она.

— Причем успешно, — уточнила Мэгги. — А в каком качестве здесь вы, Эверетт? Как журналист или как беженец? — с интересом спросила она.

Мэгги первый раз увидела Эверетта с того самого утра после землетрясения, когда он отправился с ней через весь город посмотреть, что там творится. Если он пытался ее найти, в чем она сомневалась, то все равно не нашел бы: она с тех пор не была дома.

— Теперь, наверное, меня можно считать беженцем. Я какое-то время провел в убежище в центре города, но его закрыли: соседнее здание стало опасно крениться, и людям предложили перебраться сюда. Думал, к этому времени меня здесь уже не будет, но отсюда никуда не уедешь. Никакой транспорт не функционирует, так что все мы здесь, как видно, надолго застряли. Ну что ж, бывает и хуже, — улыбнулся Эверетт. — К тому же удалось сделать несколько удачных кадров. — Он указал на фотоаппарат и сфотографировал улыбающихся Мелани и Мэгги в лучах солнца.

Обе выглядели счастливыми и безмятежными, несмотря на обстоятельства. Женщины работали с отдачей, потому что им нравилось то, чем они занимались. Это читалось в их глазах. — Никто бы, наверное, не поверил, что вот эта санитарка из лазарета, которая сидит на бревнышке в камуфляжных штанах и шлепанцах, сама Мелани Фри, звезда с мировым именем. Исторический снимок. — Кроме того, у Эверетта имелось несколько замечательных кадров, запечатлевших Мэгги в первую ночь. Ему не терпелось поскорее очутиться в Лос-Анджелесе, чтобы их отпечатать. Он не сомневался, что в редакции с восторгом отнесутся к любым снимкам, сделанным в зоне землетрясения. А то, что не возьмут — он кому-нибудь продаст. Как знать, может, его ждет еще одна Пулитцеровская премия — материал исключительный. Имеющий, возможно, историческое значение. Такой уникальной ситуации, как эта, не было уже лет сто и, возможно, еще столько же не будет. Во всяком случае, Эверетт на это надеялся. Однако город вопреки разрушительным последствиям выстоял, и люди перенесли трагедию на удивление мужественно.

— Собираетесь продолжать работу, — спросил он, — или передохнете немного?

Мелани и Мэгги отдыхали уже около получаса, и пора было снова браться за дело.

— Пойдем работать, — ответила за обеих Мэгги. — А вы?

— Я собирался подать заявку на койку. Потом, возможно, загляну к вам. Могут получиться хорошие кадры: вы за работой. Если, конечно, пациенты не будут возражать.

— Вам придется спросить у них разрешения, — важно сказала Мэгги, всегда с уважением относившаяся к своим пациентам, независимо от того, кто они такие.

Мелани вдруг вспомнила про пиджак.

— Простите, — извинилась она. — Ваш смокинг превратился в тряпку, и мне пришлось его выбросить. Я не предполагала, что снова вас встречу.

Глядя на ее виноватое лицо, Эверетт расхохотался:

— Не переживайте! Он взят напрокат. Скажу, что я его потерял во время землетрясения. Да они и так его: не взяли бы, даже если б я захотел его вернуть. Отдали бы мне безвозмездно. Так что не волнуйтесь, Мелани, это ерунда. Не забивайте себе голову.

Тут Мелани вспомнила про монетку и вытащила ее из кармана штанов. Когда она передала Эверетту его медальон трезвости, тот, по-видимому, очень обрадовался.

— А вот это я действительно хочу получить назад. Монетка на счастье! — Он любовно провел по ней пальцами, будто монетка волшебная. Для него она и впрямь была такой. Последние два дня он не ходил на собрания, и монетка словно напоминала ему о том, что спасло его более года назад. Эверетт поцеловал ее и сунул в карман брюк — единственной оставшейся части от взятого напрокат костюма. Брюки, надо сказать, теперь уже изрядно поистрепались, и Эверетт собирался по возвращении домой их выбросить. — Спасибо, что сберегли ее. — Неплохо было бы ему сейчас побывать на собрании «Анонимных алкоголиков», чтобы справиться со стрессом. Выпить, правда его не тянуло. Хотя он обессилел. Последние два дня выдались длинные и мучительные, а для некоторых даже трагичные.

Мэгги с Мелани пошли в лазарет, а Эверетт. — хлопотать о койке. Пресидио представлял собой лагерь из множества строений, и места всем должно было хватить. Эту старую военную базу давно закрыли, но все здания сохранились в отличном состоянии. Здесь, на территории Пресидио, в старом госпитале кинорежиссер Джордж Лукас построил свою легендарную студию.

— Я потом загляну к вам, — пообещал Эверетт. — Я скоро.

В тот же день, во время непродолжительного затишья, в лагере появилась Сара Слоун с двумя детьми и нянькой-непалкой. У малыша был жар, он кашлял и держался за ухо. Дочь Сара тоже взяла с собой: не хотелось оставлять девочку дома. После страшной ночи с четверга на пятницу Сара не желала разлучаться с детьми ни на минуту. Она хотела быть с ними рядом, если вдруг снова начнутся подземные толчки, чего все так опасались. Сет остался дома один, в состоянии безысходного отчаяния, которое с вечера четверга только усугубилось, поскольку он знал, что банки в ближайшее время не откроются и связь с внешним миром не наладится. А потому он не сможет исправить положение, и его карьера и привычная, налаженная жизнь скоро обратятся в прах.

Жизнь Сары тоже. Но в настоящее время она больше переживала из-за ребенка: так не вовремя он заболел! Сара пришла в ближайший пункт первой помощи, но там принимали только серьезно раненных, а ее с ребенком направили в лазарет Пресидио, куда они приехали на машине Пармани. Мелани приметила ее у регистрационного стола и указала на нее Мэгги. Вместе они подошли к Саре. Не прошло и минуты, как ребенок засмеялся и, глядя на Мэгги, залопотал что-то, хотя все еще тянул себя за ухо. Лицо у малыша раскраснелось. Сара сообщила Мэгги о болезни.

— Я схожу за врачом, — сказала Мэгги и исчезла. Но уже несколько минут спустя она поманила Сару, обсуждавшую с Мелани благотворительный вечер, ее потрясшее всех выступление и ужас во время землетрясения.

Мелани и Сара с сыном, а также девочка с нянькой проследовали за Мэгги к ожидавшему врачу. Опасения Сары подтвердились: у ребенка обнаружился отит. В благотворном майском воздухе жар у мальчика немного спал, а в горле, по заключению доктора, началось воспаление. Он выдал Саре антибиотик, который, по ее словам, Оливеру уже когда-то прописывали, а Молли вручил леденец на палочке и потрепал по головке. Доктор для каждого находил добрые слова, хотя работал с того самого времени, как в ночь с четверга на пятницу разразилась трагедия, и с тех пор почти не спал. Здесь все работали без передышки, особенно Мэгги, а значит, и Мелани.

Едва Сара вышла из отгороженного закутка, где принимал доктор, как в лазарете появился Эверетт. Похоже, он искал кого-то. Мелани и Мэгги замахали ему руками. Он приблизился к ним — все в тех же дорогих его сердцу ковбойских сапогах из кожи ящерицы. Сапоги после землетрясения нисколько не пострадали.

— Что это, участники благотворительного вечера собираются вновь? — пошутил он, обращаясь к Саре. — Вечер вы организовали просто блестяще. В конце, правда, получилось немножко скомкано, но до того момента все шло как нельзя лучше, постарались вы на славу, — улыбнулся Эверетт, получив от Сары благодарность за комплимент.

Мэгги, наблюдавшая за Сарой с ребенком на руках, с самого начала отметила ее удрученный вид, но отнесла это на счет беспокойства за Оливера. Теперь, когда выяснилось, что повода для серьезного беспокойства нет, проницательная Мэгги терялась в догадках о возможных причинах.

Препоручив Оливера с Молли няньке, Мэгги отозвала Сару на пару слов. Они оставили Мелани с Эвереттом за оживленной беседой, а Пармани поручили смотреть за детьми. Мэгги отвела Сару в сторонку, чтобы никто не слышал их разговора.

— Что-то случилось? — спросила Мэгги, — У вас расстроенный вид. Не могу ли я вам чем-нибудь помочь?

У Сары на глаза навернулись слезы, и Мэгги порадовалась, что спросила.

— Нет, ничего такого… я… то есть… вообще-то… проблема есть, но вы не в силах помочь. — Саре вдруг захотелось открыться ей, но она остановилась, решив, что ее откровенность может повредить Сету. Она продолжала молиться — хотя сама знала, что без толку. Такое правонарушение, как перевод шестидесяти миллионов долларов на счет Сета, не могло остаться незамеченным, а следовательно, безнаказанным. Каждый раз, вспоминая об этом, она думала о последствиях и ощущала при этом дурноту. — Речь о моем муже… Но рассказать я сейчас ничего не могу. — Она поспешно вытерла глаза и с благодарностью посмотрела на монахиню. — Спасибо за участие.

— Что ж, во всяком случае, вы теперь знаете, где меня искать. — Мэгги взяла ручку и лист бумаги и записала Саре номер своего мобильника. — Как только восстановится сотовая связь, звоните мне по этому номеру. А пока я здесь. Не хочу вмешиваться в ваши дела. Если сами решите обратиться за помощью, звоните.

— Спасибо, — поблагодарила Сара. Она вспомнила, что Мэгги была в числе присутствующих на благотворительном вечере монахинь; и точно так же как Мелани и как Эверетт, подумала, что эта маленькая женщина совершенно не похожа на монахиню, особенно в такой одежде — в джинсах и розовых кедах «Конверс». Мэгги выглядела привлекательно и на удивление молодо. Только глаза выдавали в ней умудренную жизнью женщину, много повидавшую на своем веку. — Я вам позвоню, — пообещала Сара, снова вытирая слезы, и они вернулись к остальным. Состояние Сары заметил и Эверетт, но промолчал. Лишь снова выразил ей свое восхищение по поводу вечера.

— Мероприятие, — сказал он, — было организовано по высшему разряду. И особенно его украсило выступление Мелани.

Эверетт, легкий в общении, для каждого находил добрые слова.

— Я бы тоже хотела присоединиться к волонтерам, — заявила Сара под впечатлением той слаженной работы, которую она видела вокруг.

— Вам следует быть дома, рядом с детьми, — откликнулась Мэгги. — Вы им очень нужны. — Мэгги понимала, что это действительно так. Что бы ни стряслось там у них с мужем, наверное, что-то очень серьезное — очень уж расстроена Сара.

— Я никогда их больше не оставлю. — Сара вздрогнула. — В ночь с четверга на пятницу я, пока до дома не добралась, чуть с ума не сошла. Но они, слава Богу, не пострадали. — И шишка на голове у Пармани уже прошла. Нянька пока жила у них — попасть домой она не могла. Ее район превратился в руины. Они ездили туда посмотреть, что да как, но все кругом было оцеплено полицией, и Пармани в ее многоквартирный дом не пустили. У здания обрушилась крыша.

Все учреждения и службы города по-прежнему не работали. Финансовый округ был оцеплен. Работать в обесточенном городе с закрытыми или разрушенными складами, без газа и телефонной связи было немыслимо.

Через несколько минут, поблагодарив Мэгги за помощь, Сара с детьми и нянькой погрузились в колымагу Пармани. Сара оставила Мэгги свой адрес и телефоны — сотовый и домашний. Интересно, подумала она, долго ли просуществует лагерь? Вдруг они с Сетом окажутся на улице? И если лагерь будет еще не ликвидирован, они смогут какое-то время пожить здесь. Это в худшем случае. Прощаясь с Эвереттом и Мелани, Сара подумала, что им вряд ли еще доведется когда-нибудь увидеться, поскольку и Мелани, и Эверетт жили в Лос-Анджелесе. Мелани очень понравилась Саре, которая была абсолютно согласна с Эвереттом: та выступила безупречно. Надо думать, к этому мнению присоединились бы и все присутствовавшие в зале, даже несмотря на ужасающий финал.

После отъезда Сары Мэгги отправила Мелани на склад, решив тем временем поговорить с Эвереттом, благо главный склад, где хранилось все необходимое, располагался довольно далеко. Однако нельзя сказать, что это была хитрая уловка со стороны Мэгги — она действительно нуждалась кое в каких медицинских принадлежностях, прежде всего в хирургических нитях. Все врачи, с которыми она когда-либо работала, как один говорили, что у нее безупречные, аккуратные швы. Этому она научилась за годы пребывания в монастыре. Когда была помоложе, любила рукодельничать. Приятно было сумерничать после вечерней трапезы с сестрами-монахинями. Позже она очень редко брала иголку в руки, если вообще брала. Швы у нее, тем не менее, выходили аккуратненькие и тоненькие.

— По-моему, очень приятная женщина, — сказал Эверетт о Саре. — И вечер у нее на самом деле получился исключительный.

Даже в ее отсутствие он продолжал ее нахваливать. Сара ему нравилась. Хотя она была вполне обычной женщиной — среди людей, его окружавших, ему встречались гораздо более интересные, чем она. Было в ней что-то настоящее, какой-то внутренний стержень.

— Странно, как пересекаются человеческие судьбы, вы не находите? Удивительная вещь — судьба, — проговорил Эверетт. — Я познакомился с вами у отеля «Ритц», потом всю ночь ходил за вами повсюду. И вот теперь мы снова встретились в убежище. В ту же ночь я познакомился и с Мелани, отдал ей свой смокинг. Потом вы с ней пересекаетесь в этом лагере, и тут к вам присоединяюсь я и устроительница вечера, благодаря которому мы все встретились. Ну просто встреча выпускников! В таком большом городе чудо, если встретятся двое знакомых, а мы последние несколько дней то и дело сталкиваемся. Как приятно видеть знакомые лица! Мне это очень нравится! — Он улыбнулся.

— Мне тоже, — согласилась Мэгги. Ей так часто приходилось общаться с совсем чужими людьми, что сейчас она была особенно рада общению со знакомыми.

Они еще немного поговорили, и наконец вернулась Мелани. Она сияла от удовольствия и чувствовала себя победительницей от того, что ей удалось быть полезной и что на складе нашлось все из длинного списка Мэгги. Ей выдали все медикаменты, которые просила Мэгги, бинты нужного размера, эластичные и марлевые, а также целую коробку пластыря.

— По-моему, вы все-таки скорее медсестра, чем монахиня. Без вас раненым пришлось бы плохо, — заметил Эверетт.

Мэгги кивнула, хотя осталось неясным, согласна ли она с этим.

— Я врачую не только телесные, но и душевные раны. Вам кажется, я в большей степени медсестра, потому что с вашей точки зрения это более нормально. На самом же деле я, прежде всего монахиня. Пусть розовые кеды не вводят вас в заблуждение. Я надеваю их просто так, ради забавы. Монашество — мое предназначение. По-моему, «главное достоинство храбрости — благоразумие». ^[12] Мне всегда нравился этот афоризм, хотя понятия не имею, кто его автор. Кто бы то ни был, а он, я думаю, прав. Если я начну бегать, сообщая первому встречному, что я монахиня, не каждому со мной будет комфортно.

— Почему? — удивился Эверетт.

— Мне кажется, люди монахинь сторонятся, — не смущаясь, заметила Мэгги. — Поэтому очень хорошо, что нам нет больше нужды носить монашеское облачение. Оно всегда настораживало людей.

— А мне так они всегда нравились. Когда я был моложе, монахини всегда производили на меня большое впечатление. Такие красивые, по крайней мере некоторые. Теперь таких молодых монахинь не увидишь. Не знаю, может, это и хорошо.

— Возможно, вы правы. В наше время не идут в монастырь в юном возрасте. В прошлом году в наш орден приняли двух женщин сорока с небольшим, а одной, кажется, вдове, было пятьдесят. Времена изменились, но теперь по крайней мере женщины знают, на что идут, принимая постриг. В мое время многие поступали по неведению. Уходили в монастырь те, кому это было противопоказано. Жизнь в монастыре нелегка, — честно призналась Мэгги. — Какую бы ты ни вела раньше, приняв постриг, начинаешь жить совсем по-другому. И привыкать к новой жизни тяжело. Это всегда суровое испытание. Хотя мне ее, должна признаться, сейчас очень не хватает. Впрочем, я в свою квартиру прихожу только спать. — Эверетт мельком уже видел ее дом. Квартира Мэгги представляла собой маленькую студию в ужасном районе города.

В больницу хлынул новый поток пациентов с мелкими травмами, и Мелани с Мэгги вернулись к работе. Эверетт условился с ними встретиться вечером в столовой, если они смогут вырваться. Никто из них прошлым вечером не ужинал. В итоге вышло так, что и сегодня они пропустили ужин. Прибыла «скорая помощь», и Мэгги понадобилась Мелани, чтобы зашить одной женщине рану на руке. Мелани многому училась у Мэгги. Именно об этом девушка думала, возвращаясь вечером к себе в ангар. Вся честная компания маялась от безделья. Несколько раз Мелани предлагала Джейку и Эшли тоже пойти, куда-нибудь поработать на добровольных началах: не исключено, что они здесь надолго застряли — уж на неделю точно, если верить утренней сводке. Вышка в аэропорту разрушена до основания, так что никуда из города пока не денешься. Аэропорт и дороги закрыты.

— Ну почему ты все время торчишь в лазарете? — ворчала Дженет. — Вот подхватишь там какую-нибудь гадость.

Мелани, отрицательно покачав головой, посмотрела матери в глаза.

— Мама, по-моему, мне хочется быть медсестрой. — Она проговорила это с улыбкой, полушутливо, отчасти поддразнивая мать, но в то же время желая ей досадить. Хотя помогать в лазарете ей действительно нравилось. Нравилось работать с Мэгги. Сколько нового она там узнавала!

— Ты рехнулась! — возмутилась мать с негодованием. — Медсестрой? Это после всего, что я сделала для твоей карьеры? Да как у тебя только язык поворачивается говорить такое?! По-твоему, я горбатилась, стремясь сделать из тебя ту, кем ты являешься сейчас, чтобы ты потом, пустив все это коту под хвост, выносила в больнице горшки? — Одна мысль о том, что Мелани, звезда, у ног которой лежит весь мир, может отказаться от своего звездного статуса и выбрать себе другое поприще, повергла мать в отчаяние.

— Горшки я пока не выношу, — возразила Мелани.

— Будешь, можешь мне поверить. И не говори так больше.

Мелани промолчала. Она поболтала с остальными, пошутила с Эшли и Джейком, а потом прямо в футболке и своих камуфляжных штанах, завалившись на койку, провалилась в сон смертельно усталого человека. Ей привиделось, что она сбежала в армию, где ее стал изводить некий сержант, оказавшийся на поверку матерью. Вспоминая наутро этот сон, Мелани задумалась: что это — ночной кошмар или явь?

Глава 6

В воскресенье утром по громкоговорителю в Пресидио объявили о большом количестве спасенных, вызволенных из лифтов, извлеченных из-под завалов. После землетрясения 1989 года строительные нормы заметно ужесточились, поэтому разрушения оказались не такими масштабными, как могли быть, хотя все равно существенными — слишком уж мощным было последнее землетрясение. Число погибших достигло четырех тысяч. Поиски пострадавших продолжались в городе повсеместно. С момента землетрясения, произошедшего в ночь с четверга на пятницу, прошло всего шестьдесят часов, и надежда найти под завалами живых людей еще оставалась. Живых искали под обломками зданий, на автострадах, под рухнувшими эстакадами.

Новости и ужасали, и в то же время вселяли оптимизм. Люди с угрюмыми лицами расходились с лужайки, куда каждое утро собирались слушать сводки. Многие оттуда шли завтракать в столовую. Сегодня они узнали, что смогут вернуться домой не раньше, чем через несколько недель. Мосты, автострады, аэропорты и многие районы города оставались закрытыми. И сказать, когда наладят электричество, никто не мог, равно как никто не мог сказать, когда жизнь войдет в прежнее русло.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒