Принцип противоречия

Что можно сказать об этом абсолюте, связываемом с фактичностью? Что такое фактичность, взятая в качестве абсолюта, а не предела?

Ответ — время. Фактичность как абсолют должна быть рассмотрена как время, но особое время, называемое мной «гипер-хаос». Что я имею в виду? Тривиально и банально говорить, что абсолют — это время, или хаос. Но, как я сказал, обнаруживаемое здесь нами время специфично: ни физическое время, ни обычный хаос. Гипер-хаос отличен от того, что мы обычно называем хаосом. Мы имеем в виду под хаосом беспорядок, случайность, вечное становление всего. Но это не качества Гипер-хаоса: его контингентность столь радикальна, что даже становление, беспорядок или случайность могут быть уничтожены им и заменены порядком, детерминизмом и стабильностью. Вещи настолько контингентны в этом времени, что оно может уничтожать даже становление вещей. При абсолютной фактичности контингентность больше не означает необходимости разрушения или беспорядка, но, скорее, речь идет о равной контингентности порядка и беспорядка, становления и вечности. Потому я сейчас предпочитаю говорить о суперконтингентности, а не контингентности. Мы должны понять, что идея этого времени отличается от философии Гераклита: последний, по моему мнению, склонен к учреждению постоянств (terrible fixist). Его становление должно становиться и оставаться становлением вечно. Почему? [Связь между этим вопросом и следующим предложением проблематична — причина, по которой гераклитовское становление должно вечно оставаться становлением, заключается в том, что становление или неизменность не могут появиться или исчезнуть. Поэтому, возможно, далее пропущено «не» или иное отрицание. — РэйБрасье. ] Потому что становление — это лишь факт (как и неизменность), значит, они должны иметь вечную возможность появляться и исчезать. Но гераклитовское становление, подобно любому физическому времени, управляется особыми законами — законами трансформации, которые никогда не меняются. Однако нет основания для того, чтобы физический закон продолжал действовать, или сохранялся, в каждую следующую минуту или день. Поскольку эти законы суть лишь факты: невозможно показать их необходимость, что Юм и продемонстрировал наглядно. Однако эта невозможность показать необходимость физических законов обусловлена не границами разума, как думал Юм, но скорее тем, что сама задача ложна. Я рационалист, и разум ясно показывает, что невозможно продемонстрировать необходимость законов. Так что нам остается верить разуму и принять это: законы не необходимы — они факты, а факты контингентны — они могут меняться беспричинно. Время не управляется физическими законами, поэтому сами законы управляются этим сумасшедшим временем.

Здесь я хотел бы сосредоточиться на том типе разрыва, что я пытаюсь ввести, принимая во внимание оба основных типа метафизики. Я имею в виду — вкратце — «метафизику субстанции» и «метафизику становления». Я считаю, что оппозиция между бытием (понятым как субстрат) и становлением встроена в закон достаточного основания, являющийся оператором любой метафизики. В этом смысл исходной оппозиции досократиков — Фалеса, мыслителя archè , понятого как субстрат (то есть вода), и Анаксимандра, пытавшегося продумать archè как apeiron, представляющий собой неизбежное становление и разрушение всякой сущности. Философы становления, такие как Гераклит, Ницше или Делёз, часто воспринимаются как антиметафизики, то есть метафизикой считают философию, предполагающую неизменные, фиксированные принципы, например субстанции и Идеи. Но метафизика, по сути, определяется верой в необходимость определенных сущностей или процессов: вещи должны быть тем, что они суть, или должны становиться тем, чем становятся, так как на то есть основание (Идея, или Продуктивность Вселенной). Вот почему метафизика становления предполагает две метафизические необходимости: необходимость скорее становления, чем постоянства; и необходимость скорее конкретного становления, нежели другого, равно мыслимого.

Напротив, понятие Гипер-хаоса — это идея времени, настолько совершенно свободного от всякой метафизической необходимости, что ничто не ограничивает его: ни становление, ни субстанции. Это гипер-хаотичное время способно творить и уничтожать даже становление, производя без причины стабильность или движение, повторение или творение. Вот почему я считаю предметом философии, в конечном счете, не бытие или становление, не репрезентацию или реальность, а специфическую возможность. Это не формально возможное, а реально и «плотно» возможное, которое я называю «Быть-может» (lepeut-ê tre, themay-be). По-французски я бы сказал: “L’affaire de laphilosophien’estpasl’ê tre, maislepeut-ê tre”. [Забота философии — не бытие, а Быть-может. ] Это Peut-ê tre, думаю (хотя это было бы слишком сложно здесь показать), как раз очень близко завершающему Peut-ê tre в Un Coup de dé sМалларме.

Итак, если фактичность абсолютна, то ее следует мыслить как Гипер-хаос, рациональный хаос, который парадоксальным образом более хаотичен, чем любой иррациональный хаос. Но даже если мы принимаем это, остается, как кажется, серьезная проблема: как мы можем надеяться решить проблему доисторического, введя такое понятие? Эта проблема, в действительности, состояла в открытии абсолюта, способного обосновать легитимность научного знания о реальности в себе. Теперь у нас есть абсолют, который, я убежден, способен противостоять логике корреляционизма, но этот абсолют кажется противоречащим рациональным структурам бытия: это уничтожение закона достаточного основания, с помощью которого мы пытаемся объяснить основание для фактов. Теперь же, как представляется, остались лишь факты, и никаких оснований. Как можно надеяться обосновать науки, имея такой результат?

Я думаю, есть способ решить возникшую проблему. Как? Я предполагаю, что есть специфические условия фактичности, которые называю фигурами. Фактичность — это, конечно, единственная необходимость, но быть фактичным не значит быть чем угодно. Фактичность не свойство, которое можно приписать чему угодно. Некоторые вещи, существуй они, не подчинялись бы строгим и необходимым условиям бытия фактичными. Поэтому такие вещи не могут существовать: этого нельзя допустить, потому что иначе они были бы необходимыми, а быть необходимыми, согласно принципу фактуальности, невозможно.

Приведу пример. В «После конечности» я пытаюсь показать, что непротиворечивость является условием контингентности, поскольку противоречивая реальность не могла бы изменяться, ведь она бы уже была тем, чем не является. Точнее, представьте себе или попытайтесь понять, какой была бы сущность (being), могущая принять любое противоречие: у нее есть свойство А и, в то же время при тех же условиях, у нее есть свойство не-А. Этот объект только красный, но не только красный, но и не-красный. И то же самое для любого известного свойства: B и не-B, С и не-С и т. д. Теперь попробуйте представить, что эта сущность должна измениться, то есть стать тем, чем не является, — постижимо ли это? Конечно, нет, ведь она уже все и собственная противоположность. Противоречивое бытие совершенно необходимо. Вот почему христианский Бог одновременно и то, чем он является — Отец, бесконечный и вечный, и то, чем не является — Сын, человек и смертный. Если вы хотите помыслить что-то необходимое, подумайте об этом как противоречивом — без какой-либо инаковости, без чего-либо вовне, чем абсолют мог бы стать. Именно поэтому, в конечном счете, гегельянский абсолют в сущности противоречив: поскольку Гегель понял, что бытие, по-настоящему необходимое, такое как абсолют, было бы и тем, что оно есть, и тем, чем оно не является, — оно должно было бы иметь внутри себя то, что снаружи. Такой абсолют не имел бы инаковости, следовательно, был бы вечным (но это была бы, конечно, противоречивая вечность, которая не имеет становления вне себя — вечность, содержащая в себе вечное становление, вечно проходящее в вечность).

Напротив, я объявляю противоречие невозможным — вот почему я рационалист, — но невозможным, потому что непротиворечивость является условием Гипер-хаоса. Заметьте, я не утверждаю, что противоречивое бытие невозможно, так как абсурдно или лишено смысла. Наоборот, я считаю противоречивое бытие не бессмысленным: можно строго определить его и размышлять о нем. Можно рационально показать, что реальное противоречие невозможно, поскольку иначе оно было бы чем-то необходимым. Другими словами, в силу того, что метафизический закон достаточного основания абсолютно ложен, логический принцип непротиворечивости абсолютно истинен. Совершенная логичность всего есть жесткое условие абсолютного отсутствия основания для чего-либо.

Вот почему я не доверяю метафизике в целом: всякая метафизика убеждена, так или иначе, в верности принципа достаточного основания. Метафизик — это философ, убежденный в том, что возможно объяснить, почему вещи должны быть тем, что они суть, или почему вещи должны изменяться так, как они изменяются. Я же убежден, напротив, в том, что разум должен объяснить, почему вещи и почему само становление всегда могут стать тем, чем они не являются, и почему нет последней причины для этой игры. В таком ключе фактуальное рассуждение оказывается рационализмом, хотя и парадоксальным: это рационализм, объясняющий, почему вещи должны существовать без основания для этого и как именно они могут существовать безосновно. Фигуры суть такие необходимые модальности фактичности, и непротиворечивость является первой фигурой, дедуцируемой мной из принципа фактуальности. Это демонстрирует, что можно размышлять об отсутствии основания — если сама идея основания подверглась глубокой трансформации, если она становится основанием, освобожденным от закона достаточного основания, — или, точнее, если это основание, освобождающее нас от принципа достаточного основания.

Мой проект состоит из проблемы, которую я не разрешаю в «После конечности», но которую я надеюсь решить в будущем. Это сложная проблема, которую я не могу точно изложить здесь, но которую я могу резюмировать в простом вопросе: можно ли вывести из принципа фактуальности способность естественных наук знать, средствами математического дискурса, реальность в себе, под которой я имею в виду наш мир, фактуальный мир, как он производится Гипер-хаосом, который существует независимо от нашей субъективности? Ответ на этот вопрос является условием подлинного решения проблемы доисторического, и это составляет теоретическое завершение моей настоящей работы.

Спасибо за внимание.

Перевод с английского А. Писарева.

⇐ Предыдущая 1 2 34