272. Мекк ‑ Чайковскому. 273. Чайковский ‑ Мекк

272. Мекк ‑ Чайковскому

Arcachon,

31 июля 1880 г.

Милый, бесценный друг! Только что два часа сряду писала письма и телеграммы, но все‑ таки хочу написать Вам хотя два слова, чтобы еще повторить мою безграничную благодарность за дорогие письма Ваши, которыми Вы так балуете меня это время. Невозможно и передать Вам, как я счастлива, получая их. Вчера опять получила Ваше письмо с последнею отметкою 24 июля. Очень мне грустно думать, что Вы уже больше не в Симаках, что любимец мой Браилов не освещен более Вашим присутствием....

Какою поразительною жаждою познаний обладаете Вы, Петр Ильич. Я, право, преклоняюсь, уничтожаюсь перед этим. Вы учитесь по‑ английски, чтобы читать в оригинале Шекспира и прочих авторов. Владея так многими языками, обладая таким многосторонним образованием, Вам все еще мало, Вы хотите знать еще больше, и все Вам дается. Что за богатая натура у Вас, и при этом что за богатое сердце! Я знавала в своей жизни людей весьма способных и деятельных, но все они были люди без сердца, влюбленные только в себя, заносчивые эгоисты.... А Вы, мой бесподобный друг, такого человека, как Вы, я знаю только одного и то Вас.

У нас стоит великолепная погода уже несколько дней сряду. На днях мы прокатимся в Биариц. До свидания, мой несравненный. Всем сердцем Ваша

Н. ф. ‑ Мекк.

273. Чайковский ‑ Мекк

1880 г. июля 31‑ августа‑ 2. Каменка.

Каменка.

31 июля.

Милый, дорогой друг! Невесело провожу я первые часы по возвращении из Симаков в Каменку. Мне приятно было увидеться со своими. Я не мог не быть тронутым радостью, которую им доставило мое возвращение. Но как мне грустно, как мне тяжело зато ощущать себя в жидовском местечке, вдыхать отравленный и распаленный жарою воздух, быть лишенным купанья и всего того, что в таком изобилии давали мне Симаки! Мне грустно до слез, и хуже всего, что нужно скрывать это, дабы не было заметно моим милым сожителям. Конечно, через несколько дней привычка возьмет свое, и слишком еще живое воспоминание о Симаках побледнеет, но мне грустно, грустно, грустно. Вы, может быть, спросите меня, друг мой, что заставляет меня добровольно лишать себя нескольких дней или недель наслаждения? Но, во‑ первых, Анатолия здесь ожидают с часу на час, и я не могу быть причиной тяжелого огорчения, которое он испытал бы, если б, приехавши, не нашел меня здесь. Во‑ вторых, Вы и представить себе не можете, с каким нетерпением меня здесь ожидали и как я был нужен. Племянницы затеяли спектакль. Они без меня не хотели ни выбирать пьес, ни вообще чего‑ либо предпринимать к устройству его, да и кроме того я сделался какою‑ то необходимостью для их летней жизни. Без меня они и в лес не ездят и музыкой не занимаются, ну, словом, скучают, и уж как они меня ждали, как торопили скорее возвратиться.

Я страдаю не только за себя, но и за них. Они обречены на постоянную жизнь в глуши, и нужно же было судьбе устроить, чтобы эта глушь была до такой степени лишена всякой прелести. Жаль мне их!

Алексей мой впал в уныние и чуть не плачет. Нужно потерпеть и забыть немножко Симаки, а там опять привыкнешь к здешней грустной обстановке и найдешь средство даже и в Каменке найти природу и возможность наслаждаться ею.

2 августа.

Жары стоят нестерпимые. Все сухо, дыханье стеснено, даже ночью нельзя освежиться. У нас, несмотря на это, идут деятельные совещания насчет пьес для предполагаемого спектакля. Остановились на трехактной комедии “Лакомый кусочек” и тотчас же принялись за переписку ролей и распределение их.

Покаюсь Вам, что мне очень грустно так долго не иметь об Вас известий. Объясняю себе отсутствие писем тем, что Вы мне написали в Симаки, что письмо Ваше препровождено уже сюда, но еще не дошло до меня.

Начал заниматься перепиской дуэтов и романсов, но все еще не могу войти в колею своей обычной каменской жизни.

Будьте здоровы, милый, добрый друг!

Беспредельно Вам преданный

П. Чайковский.

Не могу понять, отчего я в Симаках нисколько не страдал от зноя и духоты.

⇐ Предыдущая 466 467 468 469 470471472 473 474 475 Следующая ⇒