Выход. Посадка растений

       На кухне кто-то сильно шумит. Голос женский. Затем другой голос, мужской, явно пытается женщину успокоить. После чего кухонная дверь распахивается настежь и оттуда вылетает Айлин. Ее волосы, точно языки пламени, торчат во все стороны. Никакой оранжевой шляпы у нее на голове нет, а через плечо, точно туша убитого животного, перекинуто пальто. Дверь на кухню, жалобно взвизгнув, захлопывается, а через пару секунд из-за нее появляется мистер Мид, прижимая руку к разбитому носу.

       – Миссис Хилл! – кричит он, зажав нос пальцами. – Айлин! – И бросается за ней вдогонку. Айлин, не оглядываясь, с достоинством удаляется, лавируя меж столиками. Изумленные посетители, позабыв о горячих напитках, ставят свои стаканчики на стол.

       – Или я, или эта гребаная шляпа! – бросает Айлин через плечо.

       Мистер Мид энергично трясет головой, но нос по-прежнему придерживает рукой, словно опасаясь, что он отвалится. Покупатели, выстроившиеся в очередь за бесплатным праздничным угощением (один горячий напиток и три крошечных пирожка, оладьи и горячие сдобы за отдельную плату), смотрят на них, разинув рты.

       Айлин останавливается так резко, что мистер Мид налетает на тележку с рождественскими товарами.

       – Только посмотрите на нас, – говорит она, обращаясь не только к мистеру Миду, но и ко всему залу – к покупателям, к обслуживающему персоналу в дурацких оранжевых шляпах и даже к пластиковым столам и стульям. – Посмотрите, как мы живем.

       Все остолбенели. Никто ничего не отвечает. Наступил миг всеобщей неподвижности, все вокруг замерло, словно кто-то повернул выключатель или просто все вдруг позабыли, что следует делать дальше. И только елка, похоже, помнит о необходимости совершать свои превращения и продолжает радостно вспыхивать зелеными, красными и синими огоньками. Затем лицо Айлин искажает какая-то странная недоверчивая гримаса, и из ее горла начинают доноситься какие-то дикие громогласные звуки, которые на самом деле не что иное, как смех. Но Джиму опять кажется, что смеется она вовсе не над этими людьми, а вместе с ними. Словно смотрит некий спектакль, в котором сама же и участвует, и он вдруг показался ей невероятно смешным.

       Айлин поворачивается, невольно демонстрируя бело-серые ноги, поскольку ее юбка некрасиво задралась, зацепившись за что-то.

       – Ах, чтоб тебя! – сердито фыркает она и поправляет юбку, потом, держась за перила, торопливо спускается вниз по той лестнице, что предназначена только для посетителей кафе.

       Когда она исчезает, в кафе вновь воцаряется тишина. Всем ясно, что случилось нечто из ряда вон, и никто не готов сдвинуться с места, пока не поймет реальный масштаб ущерба. Раздается чей-то неуверенный шепот, но так как ничего особенного не происходит – ничто не рушится, не падает на пол, – кто-то начинает тихонько смеяться, потом чьи-то голоса вплетаются в плотную ткань тишины, и вскоре атмосфера в кафе становится прежней.

       – Эта женщина уволена! – изрекает мистер Мид, хотя его заявление можно и оспорить – скорее уж Айлин уволила себя сама. – Всем немедленно вернуться к работе! – Тут мистер Мид замечает Джима и кричит: – Джим, как у тебя шляпа надета?

       Джим старательно поправляет съехавший головной убор. Возможно, даже к лучшему, что он никогда больше не увидит Айлин: за этой женщиной вечно тянется целый шлейф хаоса. И все же ее слова, брошенные на прощанье, все еще звучат у него в ушах, как и ее щедрый громогласный смех. А еще Джиму хочется знать, какой сэндвич она бы приготовила для него. Положила бы она туда хрустящий картофель, салат-латук и помидор, вырезанный звездочкой? Он вспоминает, как когда-то давным-давно у них на лужайке подавали хорошенькие, разрезанные треугольничком, маленькие сэндвичи и горячий чай. Голову он вынужден держать очень прямо и почти не шевелиться – он боится, что с него слетит эта дурацкая оранжевая шляпа.

       За окном начинают безмолвно кружить на ветру легкие, как пух, первые снежинки, но Джим на них даже не смотрит.

      Глава 9

      Пруд

       Солнце уже взошло, и на фоне сияющей зари облачка с отливающими медью краями казались приклеенными к небесному своду. Тягучими каплями, словно мед, золотистый свет лился на пустошь. Шесть дней, двадцать один час и сорок пять минут минуло с того мгновения, когда произошел тот злополучный наезд. Но теперь у Байрона наконец-то имелся план.

       Он решительно двинулся через сад к калитке, выходившей на луг. Мать с сестрой еще спали. Прихватив с собой необходимые инструменты и пакет «Гарибальди»[24] на тот случай, если работа пойдет тяжело, он вышел за калитку и тихонько закрыл ее на задвижку. Ночью выпала сильная роса, и крупные капли на стебельках травы выглядели как хрустальные подвески. Шлепанцы, пижама, подол махрового халата – все буквально за несколько минут промокло насквозь. Когда он на секунду остановился и оглянулся, то увидел, что следом за ним от самого дома тянется темная дорожка, оставленная его ногами в росистой траве. Отражавшийся в окнах солнечный свет пылал, точно пожар, но занавески были задернуты. Значит, мать и Люси по-прежнему спали. Было слышно, как за холмами на дворе у кого-то из фермеров лает собака.

       Джеймс Лоу однажды сказал, что собака – это совсем не обязательно собака. Просто слово такое, ну, скажем, как «шляпа» или «морозилка». И вполне возможно, сказал он еще, что собака – это на самом деле шляпа.

       – Но как собака может быть шляпой? – удивился Байрон и тут же представил себе отцовскую охотничью войлочную шляпу на поводке. Это его очень смутило.

       – Я всего лишь хочу сказать, что «шляпа» и «собака» – только слова, которые кто-то выбрал. И если это так, есть все основания считать, что слова эти, возможно, были выбраны неправильно. К тому же, возможно, не все собаки – это настоящие собаки. Скорее всего, они сильно различаются между собой. И только потому, что всем им дали одно и то же название «собака», еще не значит, что все они на самом деле действительно являются собаками.

       – Но они же все-таки не шляпы, – сказал Байрон. – И не морозилки.

       – Нужно смотреть шире, а не только в рамках того, что тебе уже известно, – заявил Джеймс.

       С помощью увеличительного стекла из набора по химии, карманного фонарика и серебряных щипчиков из материного маникюрного набора Байрон начал расследование. Ему удалось найти камешек в желтую полоску, паучка с большим голубым шаром, где были спрятаны будущие паучата, пучок дикого тимьяна и два белых пера, но самой важной вещи, которая была ему так нужна, он отыскать не сумел. Возможно, он просто искал не там, где нужно. Поставив ногу на нижнюю перекладину ограды, он ловко перемахнул через нее. Было немного странно оказаться на запрещенной территории после столь долгого перерыва. Он испытывал почти те же ощущения, что и в отцовском кабинете, где, как ему тогда показалось, даже у воздуха были острые режущие края. Гуси шипели и вытягивали шеи, но к нему не бежали и нападать явно не собирались. Вскоре они утратили к нему всякий интерес и принялись снова бродить по кромке воды.

       Над прудом все еще виднелись остатки моста, похожие на черный блестящий позвоночник какого-то доисторического зверя. Мост тянулся от берега к маленькому островку посредине пруда. Байрону хорошо было видно и то место, где этот непрочный мост, начавшись с другой стороны островка, вдруг исчезал в воде, так и не достигнув дальнего берега. Опустившись на колени, он пополз по траве, пытаясь возобновить свое расследование с помощью фонарика и лупы, но толку не было: он никак не мог сосредоточиться. Мысли сами собой уплывали куда-то в сторону, вызывая разные воспоминания.

       Идея строительства моста целиком принадлежала Джеймсу. Байрон, если честно, использовался лишь в качестве грубой физической силы. Джеймс не одну неделю носился с этой идеей, делая разнообразные чертежи. И в школе он говорил с Байроном только о строительстве моста. В тот день, когда строительство было, наконец, начато, мальчики сперва уселись рядышком на берегу, глядя на блестевшую на солнце воду и прикрывая глаза рукой: они пытались прикинуть, сколько работы им предстоит. Потом Байрон через весь луг таскал к пруду тяжелые камни и крупные ветки из ясеневой рощи на том конце луга.

       – Очень хорошо, просто отлично, – приговаривал Джеймс, даже не вставая с места.

       А Байрон на мелководье складывал камни один на другой, создавая опору для будущего моста, а сверху выкладывал самые толстые и прочные из принесенных ветвей. Через несколько часов над водой уже высилась некая довольно бесформенная конструкция, в которой, впрочем, угадывались очертания будущего моста.

       – Может, испытаем его? – спросил Байрон.

       Джеймс сверился с одним из своих чертежей и сказал:

       – Сперва, пожалуй, надо проверить, способен ли он выдержать достаточно большую нагрузку. – Но Байрон возразил, что это ни к чему, подумаешь, всего-навсего мелкий пруд, и первым шагнул на мост.

       Он помнил, как сердце у него ушло в пятки, когда вся эта конструкция заходила ходуном у него под ногами. Мокрые ветки были темными и скользкими, пальцам ног было не за что уцепиться. С каждым шагом он все отчетливей понимал, что непременно упадет, и чем больше он ожидал этого падения, тем оно казалось неизбежней. Ему запомнилось также, что Джеймс в эти минуты продолжал шепотом что-то высчитывать, а потом уверял Байрона, что делал это не от волнения, а просто проверяя расчеты.

       Память о том дне была такой ясной, что и сейчас Байрон, казалось, видел на берегу пруда их с Джеймсом призраков. А потом вдруг началось нечто совсем неожиданное.

       Чем дольше Байрон смотрел на воду, тем сильнее ему казалось, что не только отражающийся в воде мост, но и небо, точно обклеенное медными облаками, находится не над, а под поверхностью воды, в другом, подводном, мире, но тоже пронизанном солнечным светом, только преломленным и мерцающим. Мальчику, который не учится в школе «Уинстон Хаус», можно было бы, наверное, простить веру в то, что тем утром он видел два неба – одно над головой, а второе под водой. Но Байрон-то в этой школе учился. А если предположить, что и ученые могут ошибаться? Что, если они действительно что-то напутали со временем? Что, если и впрямь существуют два неба? Раньше, до того несчастного случая, Байрону казалось, что все на свете таково, каким представляется. Но теперь, глядя на этот пруд и на отраженное небо, как бы заключенное в некий светящийся круг, он вдруг подумал, что люди воспринимают вещи так, а не иначе, только потому, что им сказали, что истина такова. Значит, Джеймс прав. И эта основа не является достаточной для абсолютной веры в подобную истину.

       В общем, нужно было еще столько всего обдумать, что Байрон решил пока перекусить печеньем «Гарибальди». Легкий ветерок поднимал рябь на воде, отбрасывая на траву крошечные солнечные зайчики. Заметив, что уже четверть седьмого, Байрон решительно стряхнул с махрового халата крошки и вернулся к поставленной задаче. Увеличительное стекло и фонарик, правда, никакой особой помощи ему оказать не могли, ибо солнце с каждой минутой поднималось все выше. Зато они заставляли Байрона чувствовать себя сыщиком, которому уже удалось что-то обнаружить. Впрочем, он понимал, что ни фонарик, ни лупа были бы ни к чему, если бы рядом был Джеймс.

       * * *