Благодарности 12 страница

— Но во что они верят? — спросил Роб.

— Езидизм — религия синкретическая, включающая в себя элементы многих верований. Подобно индусам, они верят в перевоплощение. Как древние поклонники Митры, обожествляют быков. Верят в таинство крещения — как христиане. Когда молятся, оборачиваются к солнцу — как зороастрийцы.

— Почему же вы решили, будто на кувшине изображен езидский символ?

— Я вам сейчас покажу.

Исобель подошла к книжным полкам на дальней стене и вернулась с толстым томом. Быстро перелистав страницы, она отыскала фотографию необычного бронзового жезла, увенчанного фигуркой птицы. Подпись сообщала, что это «езидский санджак». Предмет на фотографии был очень похож на символ, запечатленный на сосуде.

Хозяйка закрыла книгу и вновь повернулась к Кристине.

— Ну? Теперь скажи-ка мне, как полностью звали ваших рабочих на раскопках. И как фамилия Бешета из музея.

Кристина прикрыла глаза, собираясь с мыслями, несколько секунд помолчала, а потом перечислила с полдюжины имен. Потом добавила еще несколько.

Исобель кивнула.

— Езидские имена. Рабочие на ваших раскопках были езидами. Как и твой Бешет. И похитить вас пытались, думаю, тоже езиды. Они защищали кувшины, оказавшиеся в музее.

— Логично, — согласился Роб, заново прокрутив в сознании случившееся накануне. — Особенно если рассматривать всю цепь событий. Я что хочу сказать: Бешет дал Кристине коды, после чего позвонил своим соплеменникам езидам и сообщил о наших намерениях. И они примчались в музей. Он их предупредил!

— Несомненно, — быстро отозвалась Кристина. — Но почему езиды так тревожатся из-за каких-то старинных горшков? Пусть даже с ужасным содержимым. Теперь-то что они могут с ними делать? И какого дьявола они так отчаянно рвались остановить нас?

— В том-то и суть, — ответила Исобель.

Ставни перестали поскрипывать. На потолке играл яркий солнечный блик, отразившийся от недалекой воды.

— Следует учитывать еще кое-что, — добавила Исобель. — У езидов очень необычный бог. Он имеет вид павлина.

— Они поклоняются птице?

— И называют ее Мелек Таус. Ангел-павлин. У него есть еще одно имя… Молох. Жестокий бог или демон, которому поклонялись ханаанцы. Христиане и мусульмане считают, что имеется и третье имя. Сатана.

Роб так и обмер.

— Вы хотите сказать, езиды поклоняются Сатане?

Исобель энергично закивала.

— Шайтану, демону. Ужасному богу, требующему жертвоприношений. — Она улыбнулась. — В нашем понимании так и есть. Да, езиды поклоняются дьяволу.

Клонкерри. Этим именем завершался список, и на него возлагалась самая большая надежда. Форрестер перебирал на коленях бумаги и фотографии. По лобовому стеклу стекали струйки дождя. Они с Бойжером ехали на взятом напрокат автомобиле по северной Франции.

Место назначения располагалось чуть севернее Лилля. Бойжер вел машину, Форрестер читал. И надеялся, что они наконец-то на верном пути. Во всяком случае, пока что у него складывалось именно такое впечатление.

Несколько последних дней они беседовали с директорами, ректорами и кураторами студентов, обзванивали не склонных к разговорам врачей из университетских клиник. Таким образом удалось откопать несколько вероятных кандидатур. Бросивший занятия студент из оксфордского Крайст-черч. Пара изгнанных из Итона и Мальборо. Шизофреник-прогульщик из Сент-Эндрю.

Форрестер был поражен тем, как много оказалось студентов с диагнозом «шизофрения». Не одна сотня по стране.

Но кандидатуры отпадали одна за другой, по той или иной причине. Дезертир из Оксфорда находился в психиатрической клинике. Прогульщик из Сент-Эндрю — на Таиланде. Парень, исключенный из Итона, умер.

В конце концов от списка осталось только одно имя — Джейми Клонкерри.

Все говорило, что он может оказаться тем самым человеком. Он родился в чрезвычайно богатой семье, принадлежавшей к старой аристократии. Учился в очень дорогой школе в Вестминстере, по словам директора, отличался весьма эксцентричным поведением и склонностью к насилию. Как-то раз сильно избил ученика и едва не был отчислен. Но, учитывая способности и прекрасную успеваемость, ему дали возможность доучиться.

Затем Клонкерри поступил в лондонский Империал-колледж — один из лучших университетов мира — учиться математике. Но замечательная возможность не разрешила его проблем; напротив, странности лишь усилились. Он пристрастился к тяжелым наркотикам, его ловили на том, что в общежитии к нему ходили «девушки по вызову». Одна из них пожаловалась в полицию на жестокое обращение, но жалобу сочли недостаточно убедительной: как-никак девушка была проституткой и обвиняла талантливого студента одного из ведущих университетов.

Самым важным представлялось то, что Клонкерри собрал вокруг себя компанию очень близких друзей — итальянцев, французов и американцев. Его университетский однокашник отозвался о компании Клонкерри как о странной секте. «Эти парни, — заявил он, — боготворят его». А недели две или три назад секта исчезла в полном составе. Их не видели на лекциях. Встревоженной сестре одного из парней сообщили, что ее брат пропал. Администрация колледжа развесила портреты пропавшего в «Юнион-баре». Парень был из Италии. Лука Марсинелли.

Молодые люди не оставили никаких следов. Опрос студентов тоже не принес результатов. Никто не знал, где сейчас компания Клонкерри, и не слишком беспокоился по данному поводу. Она не пользовалась любовью.

Соседи и знакомые лишь пожимали плечами и давали расплывчатые ответы.

— Студенты постоянно приходят и уходят.

— Наверно, домой уехал, в Милан уехал.

— Он как-то говорил, что собирается устроить себе каникулы.

В результате Скотленд-Ярду пришлось принять несколько жестких решений. Группа Форрестера не могла с равным вниманием разрабатывать все возможные версии. Время уходило. Брошенную «тойоту-лендкрузер» нашли в пригороде Ливерпуля; преступники, судя по всему, сообразили: машина может их выдать. Банда залегла на дно, и все же детектив не сомневался в том, что она скоро нанесет новый удар. Но где? Времени для размышлений не было, и Форрестер приказал своей группе сосредоточиться на Клонкерри, предполагаемом главаре.

Как выяснилось, его семья жила в Пикардии, на севере Франции. Клонкерри имели фамильный особняк в Суссексе, просторную квартиру в Лондоне и даже виллу на Барбадосе. Но почему-то предпочитали жить в глубине Пикардии, неподалеку от Альберта. В результате Форрестеру и Бойжеру пришлось сесть на первый утренний рейс «Евростара», соединяющий лондонский Сент-Панкрас и Лилль.

Форрестер разглядывал раскинувшиеся под серо-стальным небом северной Франции просторные поля на холмах и втиснутые между ними рощицы. Время от времени на каком-нибудь холме возникало оставшееся с войны британское кладбище — лирический, но исполненный меланхолии парад скромных мраморных надгробий. Тысячи и тысячи могил. Угнетающее действие этих пейзажей еще больше усугублялось дождем. Деревья стояли в цвету, но даже майские цветы поникли и поблекли под беспрерывной моросью.

— Не самая привлекательная часть Франции, правда, сэр?

— Ужасно, — ответил Форрестер. — Эти кладбища…

— Здесь ведь не одна война прошлась?

— Да. И умирающая промышленность тоже не улучшает настроения. — Он помолчал и добавил: — Мы ездили сюда в отпуск.

— Оригинальный выбор, — усмехнулся Бойжер.

— Не совсем сюда. Когда я был маленьким, мы ездили в кемпинг на юг Франции. Полеты нам были не по средствам, вот и приходилось добираться на машине из Гавра через всю Францию. И мы всегда проезжали здесь. Мимо Альберта и Соммы, и так далее. И каждый раз я плакал. Страшные места. Деревни уродливы, потому что все они были заново выстроены после Первой мировой. Из бетона. Бойжер, на этих сырых полях полегли миллионы. Миллионы. Фландрские поля…

— Знаю.

— Ну а я-то думал, что финны до сих пор живут в иглу.

— Да, сэр. И питаются мхом.

Оба рассмеялись — громко и немного нарочито. Форрестеру требовалось хоть немного разрядки. Поездка на «Евростаре» тоже прошла уныло — они воспользовались свободным временем, чтобы еще разок просмотреть отчеты патологоанатомов: не упущено ли что-нибудь? Но нет, от их внимания не ускользнула ни одна мелочь. Леденящее душу научное описание ран было изучено до мельчайших подробностей. Массивная кровопотеря. «Колотая рана в области пятого межреберья. Смерть от травматической асфиксии».

— Похоже, приехали, — сказал Бойжер.

Форрестер взглянул на указатель. «Рибмон-сюр-Анкр. 6 км».

— Ты прав. Сворачивай.

Автомобиль свернул на размокшую грунтовую дорогу и покатил, разбрызгивая лужи. Форрестер подумал: «Интересно, почему на северо-востоке Франции так часто идут дожди? » Он хорошо помнил рассказы о Первой мировой, о том, как солдаты тонули здесь в грязи, тонули в самом буквальном смысле, сотнями и тысячами, в глине, превратившейся от непрерывных дождей в вязкую жижу. Это надо же — погибнуть так!

— А здесь направо.

Он сверился с адресом Клонкерри. О встрече с ними детектив договорился лишь накануне. Мать отвечала по телефону холодно, но голос ее слегка дрожал. Все же она подробно описала дорогу. Проехать мимо рю Вольтер. Еще километр. А потом налево в направлении Альберта.

— Здесь налево.

Бойжер повернул баранку, и прокатный автомобиль потащился по глубокой колее — дорога представляла собой самый обычный разъезженный проселок.

Потом они увидели дом. Большой, внушительный, с мансардами, со ставнями на окнах, с резко скошенным, во французском стиле, скатом крыши. Но при всем том он выглядел мрачным, темным и производил гнетущее впечатление. Странно, что нашлись желающие здесь жить.

В конце широкой подъездной аллеи, описывавшей петлю перед домом, их поджидала мать Джейми Клонкерри. У нее было очень правильное произношение. Чрезвычайно английское. Ее муж, облаченный в дорогую твидовую куртку и бриджи из мягкого вельвета, стоял в дверном проеме. Носки у него были ярко-красные.

В гостиной горничная подала кофе. Миссис Клонкерри села напротив детективов, сжав пальцами колени.

— Итак, инспектор Форрестер. Вы хотели поговорить о моем сыне Джейми…

Разговор оказался очень трудным. Напряженным и неприятным. Родители сразу же признались, что утратили всякое влияние на Джейми, когда ему было лет пятнадцать. Ко времени его поступления в университет прекратились и контакты между ним и родителями. Пока мать рассказывала о «проблемах» Джейми, ее губы чуть заметно подергивались.

Она винила во всем наркотики. И его друзей. Призналась, что винит и себя — за то, что отправила ребенка в закрытую школу, оставила его пансионером в Вестминстере. Это еще больше отдалило мальчика от семьи.

— В результате мы стали совсем чужими. Вот и все.

Форрестер пал духом. Было ясно, куда клонится разговор. Родители ничего не знали, они практически отрекались от сына.

Так что Форрестер передал инициативу Бойжеру, а сам не слишком откровенно осматривал большую гостиную. Здесь было много семейных фотографий дочери, сестры Джейми. На каникулах; верхом на пони; на выпускном экзамене. Но не было фотографий сына. Ни одной. А еще там были семейные портреты. Фигура воинственного облика — Клонкерри из девятнадцатого века. Виконт служил в Индии. И адмирал. Со стен глядело несколько поколений предков, сплошь достойных людей. А теперь — возможно или даже весьма вероятно — в семье появился убийца. Убийца-психопат. Форрестер чувствовал, насколько стыдно Клонкерри. Чувствовал боль матери. Отец же произнес от силы несколько слов.

Два часа тянулись утомительно долго. Когда все вопросы были заданы, миссис Клонкерри проводила детективов к выходу. Проницательный взгляд ее голубых глаз был устремлен в Форрестера, не на него, а именно в него. Ее лицо с орлиным носом имело немалое сходство с фотографией Джейми Клонкерри, которую Форрестер изъял из документов Империал-колледжа. Красивое лицо с высокими скулами. Мать в молодости, несомненно, тоже была красавицей и сейчас оставалась стройной, как фотомодель.

— Инспектор, — сказала она, остановившись в дверях, — я хотела бы верить, что Джейми не делал… не делал этих ужасных вещей. Но… но…

Она осеклась. Муж все так же бессловесно маячил у нее за спиной, его алые носки словно светились в темноватом холле.

Форрестер кивнул и пожал женщине руку. По крайней мере, они получили подтверждение своим подозрениям. Но к тому, чтобы найти Джейми Клонкерри, не приблизились ни на шаг.

Полицейские захлюпали по лужам к машине. Дождь наконец-то ослаб, пусть немного.

— Итак, мы знаем, что это он, — сказал Форрестер, забираясь на сиденье.

Бойжер включил двигатель.

— Похоже на то.

— Но где его искать, будь он неладен?

Выбрасывая из-под колес мокрый гравий, автомобиль выкатился на извилистую дорогу. Теперь им предстояло пробираться по узким деревенским улочкам до автострады. А там — до Лилля. Когда они ехали через Рибмон, Форрестер заметил маленькое, скромное французское кафе, приветливо манившее огнями сквозь промозглую серость.

— Как насчет перекусить?

— Я с удовольствием.

Они припарковались на Плас-де-ла Революсьон. Над тихой площадью господствовал огромный, гнусного вида мемориал погибшим на Первой мировой. Эта жалкая деревушка, размышлял Форрестер, наверное, оказалась в самой гуще сражений. Он представил себе, что тут творилось в разгар наступления на Сомме. Томми[19], шатающиеся по борделям. Раненые в санитарном транспорте, мчащемся к палаткам полевых госпиталей. Непрерывные разрывы снарядов на расстоянии всего нескольких миль.

— Странное место для жизни, — заметил Бойжер. — Вам не кажется? Вот вы поселились бы здесь? Если бы у вас было много денег.

— Я и сам подумал об этом. — Форрестер не мог оторвать взгляда от фигуры благородно агонизирующего французского солдата, увековеченного в мраморе. — По-моему, если кто-то решает переехать во Францию, то выбирает Прованс или что-нибудь в том же роде. Корсику.

— Канны. В общем, где есть солнце. А не этот… писсуар.

Они подошли к кафе. Уже взявшись за ручку двери, Бойжер вдруг сказал:

— Не верю я.

— Ты о чем?

— Не верю в мамашины слезы. Сомневаюсь, что они не при делах. Что-то есть во всем этом странное.

Других посетителей в кафе не было. Вытирая руки засаленным полотенцем, подошел официант.

— Жареный стейк? — спросил у спутника Форрестер. Французский он знал как раз настолько, чтобы сделать заказ. Бойжер кивнул. Форрестер улыбнулся официанту. — Deux steak frites, s'il vous plaî t. Et un biè re pour moi, et un…[20]

Бойжер вздохнул:

— Пепси.

Официант вежливо поблагодарил и исчез.

Сержант вытащил смартфон «Блэкберри» и углубился в Интернет. Форрестер видел, что его молодого напарника посетила какая-то светлая идея — тот смешно высунул кончик языка, словно школьник, решающий арифметическую задачу. Пока Бойжер лазил по Google, Форрестер молча потягивал пиво. Наконец финн откинулся на спинку кресла.

— Ну вот. Действительно, кое-что интересное.

— Что?

— Я прогнал через Google фамилию Клонкерри и название Рибмон-сюр-Анкр. А потом то же самое, но просто с Анкром.

— Ну и…

Бойжер подмигнул и расплылся в победоносной улыбке.

— Ну и вот, сэр. Лорд Клонкерри в Первую мировую войну был генералом. И в шестнадцатом году стоял где-то здесь, совсем рядом.

— Мы и так знаем, что у них в роду было много военных…

— Да, конечно. — Бойжер улыбался все шире. — Вы только послушайте.

Он прочел выписку, которую сделал прямо на бумажной скатерти:

— «Летом тысяча девятьсот шестнадцатого года лорд Клонкерри заслужил весьма дурную известность своими поразительно безрезультатными атаками на неприступные немецкие позиции. Таких потерь, как в его части, не было ни у одного другого британского генерала за всю войну. После чего Клонкерри прозвали Мясником из Альберта».

Это было и впрямь очень любопытно. Форрестер внимательно смотрел на помощника.

Бойжер поднял палец и процитировал дальше:

— «Кровавая бойня, которой подверглись войска под командованием Клонкерри, вновь и вновь посылавшего их под беспощадный пулеметный огонь хорошо подготовленной и прекрасно оснащенной Ганноверской дивизии, была такого размаха, что некоторые историки сравнивают его совершенно бесплодную тактику… с массовым человеческим жертвоприношением».

В кафе воцарилась мертвая тишина. Потом дверь открылась, и, стряхивая на ходу воду с зонта, вошел посетитель.

— Это не все, — продолжал Бойжер. — Там была еще одна ссылка. Весьма любопытная. В Википедии.

Официант поставил на стол две тарелки с жареным мясом. Форрестер не сводил глаз с Бойжера.

— Продолжай.

— Во время войны здесь рыли траншеи или ямы под братские могилы… Так или иначе, при этом обнаружили еще один участок человеческих жертвоприношений, относящийся к железному веку. Кельтские племена. Восемьдесят скелетов.

Бойжер вновь прочел по записи:

— «Все скелеты были обезглавлены, сложены штабелями вместе с оружием и перепутаны между собой. — Сержант взглянул на босса. — Тела лежали в самых неестественных позах. Это, по-видимому, место самого большого человеческого жертвоприношения на всей территории Франции».

— И где же оно?

— Здесь, сэр. В Рибмоне-сюр-Анкр.

Роб поднял голову. Рядом с ним крепко спала Кристина. Ночью она наполовину сбросила с себя простыни. Журналист посмотрел на покрывающий милое тело загар. Погладил шею, поцеловал голое плечо. Подруга пробормотала его имя, повернулась на другой бок и негромко засопела.

Время шло к полудню. В окно вливался яркий солнечный свет. Роб выбрался из постели и пошел в ванную. Смывая сон с лица, он думал о Кристине — о том, как все вышло. Никогда еще у Латрелла не случалось подобного романа. Сначала отношения были чисто дружескими, потом мужчина и женщина как-то само собой стали держаться за руки, целоваться. И оказались в одной постели, как будто ничего естественнее быть не могло. Простое и ожидаемое развитие событий. Роб не забыл, как переживал из-за нее, стараясь не показывать своих чувств. Теперь собственное поведение выглядело забавным.

Но хотя отношения сложились столь просто и ясно, они, как ни парадоксально, оказались на удивление яркими и чудесными. Возможно, думал Латрелл, самым подходящим было бы сравнение с потрясающей новой песней, которую впервые слышишь по радио. Мелодия кажется такой верной, точно угаданной, что поневоле удивляешься: как это получилось, что никто прежде не додумался до такой изумительной музыки? Всего-то и нужно было положить ее на ноты.

Роб еще раз ополоснул лицо и потянулся за полотенцем. Не спеша вытерся и вышел из-под душа. Окно ванной было широко распахнуто, из него открывался вид на Мраморное море и другие Принцевы острова: Яссиади, Седеф-Адаси. А вдали — деревни и леса Анатолии. На синем фоне неспешно скользили белые паруса яхт. В маленькой ванной комнате ощутимо пахло нагретыми на солнце сосновыми иглами.

Пребывание здесь, несомненно, помогло развитию любви, поддержало и укрепило ее. Остров был поистине оазисом рая, полной противоположностью кипящей, буйной Шанлыурфе. И дом оттоманского вельможи, в котором жила теперь Исобель, был таким тихим, таким уютным и безмятежным. Солнце и шепот волн Мраморного моря; здесь не было даже автомобилей, которые могли бы нарушить покой.

Десять дней Роб и Кристина приходили в себя и набирались сил. Обследовали понемногу другие острова. Видели могилу первого английского посла в Оттоманской империи, представлявшего интересы Великобритании еще при Елизавете I. Кивая, слушали местного гида, который показывал деревянный дом, где жил Троцкий. Смеялись, попивая кофе по-турецки в стоящих над самой водой кофейнях Бююкады, и вместе с Исобель пили из тяжелых стаканов ракию в ее благоухающем розами саду под косыми лучами солнца, которое садилось за лежавшей вдали Троей.

И вот одним из таких тихих теплых вечеров, под бесчисленным множеством рассыпавшихся над Мраморным морем звезд Кристина наклонилась и поцеловала Роба. И он ответил на поцелуй. Через три дня Исобель деликатно, как бы между делом, попросила свою горничную перенести полотенца гостей в одну спальню.

Латрелл вышел из ванной. Ставни на окне чуть слышно поскрипывали от летнего ветерка. Кристина все еще спала, ее черные волосы рассыпались по наволочке из тончайшего египетского хлопка. Босиком Роб прошел по паркетному полу, оделся, обулся и неслышно спустился вниз.

Исобель говорила по телефону. Она улыбнулась гостю, помахала рукой и указала в сторону кухни, где Андреа, горничная, варила кофе. Журналист выдвинул из-под кухонного стола кресло и поблагодарил горничную за напиток. И потом сидел, бездумно и счастливо глядя через широко раскрытую кухонную дверь в сад, на розы, азалии и бугенвиллеи.

Кошка Иезекииль — Иззи, как называла ее Исобель — гонялась по кухне за бабочкой. Роб несколько минут поиграл с кошкой. Потом выпрямился, взял газету, вчерашнюю «Файнэншл тайме», и прочел о курдских террористах-самоубийцах в Анкаре.

Он тут же отложил газету. Не желал знать ни о чем подобном. Не хотел слышать о насилии, об опасности, о политике. Он хотел, чтобы идиллия длилась и длилась, он хотел навеки остаться здесь с Кристиной и, конечно, привезти сюда Лиззи.

Но идиллия не могла быть долгой — Стив уже довольно откровенно поторапливал. Он хотел, чтобы его сотрудник или заканчивал сюжет, или брался за следующее задание. Роб послал ему пару материалов о событиях в Турции, это немного снизило напряжение, но было ясно: благодати вот-вот наступит конец.

Журналист вышел в сад, остановился и стал смотреть на море. Существовала ведь и альтернатива. Он мог просто отказаться от своей работы. Остаться здесь с Кристиной. Зафрахтовать катерок, возить туристов. Заняться ловлей кальмаров, по примеру греков с Бургазады. Или влиться в число владельцев армянских кафе на Яссиади. Ухаживать за садом Исобель. Просто отказаться от всего и прожить оставшиеся годы под южным солнцем. Ведь он наверняка сможет придумать, как перевезти сюда Лиззи. Рядом со смеющейся на пляже дочкой, рядом с любимой женщиной — чем не идеальная жизнь?..

Роб вздохнул и улыбнулся иллюзиям. От любви совсем в голове помутилось. У него есть работа, ему требуются деньги; значит, нужно быть практичным, а не витать в облаках.

Латрелл смотрел на далекий катамаран. Изгиб белого паруса напоминал плывущего по гладкому морю лебедя.

От грез отвлек звук, раздавшийся за спиной. Он обернулся и увидел выходившую из кухни Исобель.

— У меня только что состоялась очень любопытная телефонная беседа с моим старым другом из Кембриджа, профессором Хьюго де Савари. Вам не приходилось слышать это имя?

— Нет…

— Он много публикуется. Ведет телевизионные передачи, однако остается хорошим ученым. Кристина с ним знакома. По-моему, она слушала его лекции в Королевском колледже. Мне даже кажется, они тогда подружились. — Исобель улыбнулась. — Кстати, а где Кристина?

— Спит крепким сном.

— Ах, молодость! Ах, любовь! — Хозяйка взяла Роба под руку. — Давайте прогуляемся по пляжу.

Пляж был маленький, каменистый, но тем не менее очень приятный и почти полностью изолированный. Они сели на каменную скамью, и Исобель поведала, что сообщил ей Савари. Историк из Кембриджа пересказал узнанное от полиции и добавил собственные соображения по поводу страшных убийств, происходящих в Англии. О банде убийц, о связи с «Клубом адского огня» и о человеческих жертвоприношениях.

— Почему де Савари позвонил вам?

— Мы с ним старые друзья. Не забывайте, я ведь тоже работала в Кембридже.

— Да, но я имею в виду другое — какое отношение события в Англии имеют к нашим находкам?

— Хьюго знает, что я считаюсь специалистом по древней Турции и Шумеру, а также по старинным религиям Ближнего Востока. Например, по езидизму. Ему захотелось узнать мое мнение о своей теории. Он усматривает тут связь именно с езидизмом. Странные мелкие совпадения. А может, и не совпадения. — Она немного помолчала. — Хьюго уверен: объявившаяся банда, скажем просто — убийцы, ищет что-то, непосредственно связанное с «Клубом адского огня».

— Что ж, я понимаю — они копают в местах, имеющих отношение к этому клубу. Но что они ищут? И при чем тут езиды?

— Пока одни только предположения. Хьюго даже полиции не стал о них говорить. В общем, по его мнению, то, что происходит сейчас в Англии, может быть связано с Черной Книгой. Возможно, именно ее и ищут эти преступники.

— Черную Книгу? Что это?

Исобель изложила ему историю Иерусалима Уэйли. Как давняя знакомая Хьюго де Савари, она вдоволь наслушалась колоритных рассказов о «Клубе адского огня». Бесконечный перечень человеческих гнусностей.

— Когда Томас Уэйли, или Иерусалим Уэйли, как стали его впоследствии называть, возвратился из Святой земли, он привез с собой некую вещь. Ларец. Коробку. Точно неизвестно, что именно.

— И что там было?

— Можете строить какие угодно догадки. Ваши предположения будут ничем не хуже моих. Впрочем, нам доподлинно известно: он чрезвычайно высоко ценил находку и был уверен, что она подтверждает какую-то теорию. В письмах друзьям не единожды называл ее «мое великое доказательство». Опять же, согласно предположению, он получил свое тайное достояние от кого-то из старых езидских жрецов. У езидов существует каста жрецов, поющих жрецов, которые изустно, в напевной манере передают традиции своей веры, поскольку по части литературной традиции у них слабовато.

— То есть в Иерусалиме он познакомился с одним из таких жрецов? И что-то от него получил?

— Предположительно. Утверждать что-либо наверняка мы не можем, поскольку мемуары Уэйли написаны очень невнятно. Однако некоторые ученые считают, что это могла быть Черная Книга езидов. Священный канон тех, кто поклоняется ангелу.

— Вы хотите сказать, у них есть своя Библия?

— Больше нет. Но в устных преданиях говорится, будто некогда у них имелся большой свод священных и мистических текстов — езидских мифов и верований. В более поздних легендах также утверждается: единственную копию несколько веков назад увез некий англичанин. Разве нельзя предположить, что какой-то изгнанный езидский жрец передал книгу Уэйли? Просто на сохранение. Езиды всегда ожидали нападения и вполне могли принять такое решение: сберечь свою главную драгоценность в безопасном месте. Например, в Англии, находящейся на другом краю света. Совершенно точно, что Повеса Уэйли привез из своего путешествия в Левант нечто очень неординарное. Больше того, вещь, чем бы она ни была, в конце концов сломила его.

— Допустим. Но где она теперь, эта Черная Книга? Если речь действительно идет о ней.

— Исчезла. Возможно, уничтожена. Возможно, спрятана.

В голове журналиста замелькали самые разные соображения. Он взглянул в спокойные серые глаза пожилой собеседницы и спросил:

— Как мы можем выяснить, что именно ищут бандиты? И как можно установить, есть ли тут связь с езидами?

— Лалеш, — ответила Исобель. — Ответ, который что-либо значит, можно получить только там. В священной столице езидов Лалеше.

Латрелл почувствовал, как по спине побежали мурашки. Он сразу понял: придется ехать в этот самый Лалеш, получить ответ и закончить свой репортаж. Стив все настойчивее требовал от него второй, заключительной статьи, а чтобы написать ее как следует, Робу было необходимо свести концы с концами. В частности, разобраться в том, что касалось этой Черной Книги.

Однако Роб знал о Лалеше. Он не раз слышал об этом городе от других журналистов. В последние годы название нет — нет да и мелькало в новостях. И всегда в очень нехорошем контексте.

— Я знаю, где находится Лалеш, — сказал он. — Тоже в Курдистане, да? Южнее границы?

Исобель кивнула.

— Да. В Ираке.

Тем же вечером Роб сообщил Кристине, что ему нужно ехать в Лалеш, и объяснил зачем.

Женщина посмотрела на него и ничего не сказала. Роб повторил: в Лалеше он, по всей вероятности, сможет завершить свой репортаж. Ответы на многие загадки кроются у езидов, а по-настоящему осведомленных езидов можно отыскать лишь в их священной столице. Ученых, способных раскрыть тайну. И, совершенно очевидно, Робу следовало ехать туда одному. Он знал Ирак, представлял себе возможные опасности. У него были знакомые в этой стране. За него газета вносит страховой взнос — огромный, между прочим, — а вот за Кристину она платить не станет. Так что хочешь не хочешь, ему надо ехать в Лалеш. И ехать одному.

Кристина, как ему показалось, все поняла и согласилась. А затем повернулась и, не говоря ни слова, ушла в сад. Роб растерялся. Идти за нею? Оставить в одиночестве?

Его размышления прервала Исобель, которая вышла из кухни, что-то негромко напевая под нос. Бросила короткий взгляд на Роба, потом на одинокую фигуру в саду.

— Вы сказали ей?

— Сначала вроде все было в порядке, но потом…

Исобель вздохнула.

— Точно так же она вела себя и в Кембридже. Если чем-то расстроена, то не бьет посуду. Просто держит все в себе.

Роба раздирали противоречивые чувства. Страшно не хотелось расстраивать Кристину, однако без поездки никак нельзя было обойтись — он как-никак иностранный корреспондент. И не может сам выбирать, куда ехать, — путь ему указывает сюжет.

— Знаете, я немного удивлена, — сказала Исобель.

— Чем же?

— Тем, что она так сильно увлеклась вами. Такие мужчины, как вы, ей обычно не нравятся — с высокими скулами, синими глазами. Искатели приключений. Ее привлекают мужчины постарше. Вы знаете, что она еще ребенком лишилась отца? И потому в ее психологии имеется определенный изъян, типичный для девушек с такой биографией. Их всегда привлекают люди, напоминающие утраченного родителя. Советчики. Наставники. — Исобель поглядела Робу в глаза. — Защитники.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒