Благодарности 7 страница

— Значит, дом построен на той самой ирландской земле? И она сохранилась до сих пор?

— Вполне возможно.

Форрестер выпрямился. Интересно, могли ли убийцы знать сию историю? У него возникло сильное ощущение, что да, знали. Потому что они проигнорировали само здание и направились прямиком туда, где могли сохраниться последние подлинные остатки «Причуды Уэйли». Земля, на которой был построен дом.

У Форрестера остался еще один вопрос.

— Отлично, мистер Хэрнеби. А не знаете ли вы, где именно брали грунт?

— Этого никто не знает. — Журналист снял очки и стал протирать стекла от дождя. — Однако у меня есть основания полагать… что землю доставили из окрестностей Дома Монпелье.

— Что за дом?

Хэрнеби, моргая, смотрел на него.

— Штаб-квартира ирландского «Клуба адского огня».

Роб и Кристина поехали в сторону ее дома. Машина резко остановилась на углу. Вылезая из лендровера, Роб осмотрелся по сторонам. В конце улицы, на которой стоял дом Кристины, виднелась мечеть, ее стройные величественные минареты были подсвечены зловещим зеленым светом. У тротуара стоял большой черный «БМВ», возле него о чем-то ожесточенно спорили двое усатых мужчин в строгих костюмах. Когда Роб и Кристина проходили мимо, усачи коротко взглянули на них и вновь принялись ругаться.

Вместе с Кристиной Роб вошел в пыльный вестибюль современного жилого здания. Лифт оказался занят или испорчен, так что пришлось пешком одолеть три лестничных пролета. В просторной и светлой квартире почти не было мебели. Зато множество книг, стоящих на полках вдоль стены и просто лежащих аккуратными стопками на полированном паркетном полу. С противоположной стороны располагались кожаный диван и большой металлический стол. В углу поместилось плетеное кресло.

— Не люблю, когда загромождена квартира, — сказала Кристина. — Дом — это машина для житья.

— Ле Корбюзье.

Женщина улыбнулась и кивнула. Роб тоже улыбнулся. Ему понравилась квартира. Она очень… соответствовала Кристине. Просто, элегантно, интеллектуально. Журналист увидел на стене фотографию: большой и жутковатый снимок очень странной башни из оранжево-золотых кирпичей, окруженной какими-то непонятными развалинами и пустыней.

Хозяйка и гость сели на кожаный диван, и Кристина вновь взялась за записную книжку. Когда женщина принялась листать исписанные рукой Брайтнера страницы, Роб решился задать вопрос:

— Ну, так при чем здесь однозерная пшеница?

Но Кристина не слышала его слов; она всматривалась в книжку, поднеся ее почти вплотную к глазам.

— Карта? — говорила археолог, явно обращаясь к себе самой. — Эти числа… и вот эти… Женщина, Орра Келлер… Возможно…

Роб подождал ответа, однако его не последовало. Латрелл почувствовал, как по комнате пробежал легкий ветерок: окна, выходившие на улицу, были открыты. Оттуда доносились голоса. Журналист подошел к окну и посмотрел вниз.

Оба усатых все так же торчали на улице, но теперь они стояли прямо под окнами Кристины. Еще один мужчина, в темной куртке с капюшоном, выглядывал из подъезда магазина напротив — большого салона по продаже мотоциклов «хонда». Когда Роб высунулся из окна, усатые подняли головы. Стояли и молча смотрели, просто смотрели на него. И мужчина в куртке тоже глядел вверх. Три человека уставились на Роба. Может, в этом есть что-то угрожающее? Нет, он точно впадает в паранойю. Не может же целый город следить за ним и Кристиной! Эти люди просто… люди. И все — лишь совпадение. Журналист задернул занавеску и вновь оглядел комнату.

Может, от какой-нибудь из этих бесчисленных книг будет толк? Латрелл всмотрелся в корешки. «Эпипалеолит в Сирии», «Современный электронный микроанализ», «Антропофагия до Колумба»… Не сказать, что здесь собраны бестселлеры. Он стал искать что-нибудь попроще. «Энциклопедия археологии». Сняв ее с полки, он раскрыл указатель и сразу же нашел интересующий его термин. «Пшеница однозерная — с. 97».

Ветерок с ночных улиц Шанлыурфы вливался в комнату, Кристина молча исследовала записную книжку, Роб просматривал энциклопедию и впитывал информацию.

Как выяснилось, однозерная пшеница была просто чем-то вроде дикорастущей травы. Если верить книге, в естественном состоянии она росла в юго-восточной Анатолии. Латрелл посмотрел на небольшую карту, сопровождавшую статью. Получалось, что основным районом распространения злака была как раз Шанлыурфа и ее окрестности. В других местностях растение встречалось крайне редко. Роб стал читать дальше.

Судя по всему, однозернянка росла на холмах и возвышенностях. С ее обнаружения началось земледелие, переход от охоты и собирательства к сельскому хозяйству. Наряду с пшеницей двузернянкой она явилась, по-видимому, «первой жизненной формой, одомашненной человеком». И первое одомашнивание произошло в юго-восточной Анатолии и неподалеку от нее — в непосредственной близости от Шанлыурфы.

Затем журналист перешел к другой статье — о зарождении сельского хозяйства, — поскольку складывалось впечатление, что эта пшеница могла играть какую-то важную роль в разгадке тайны Гёбекли. Роб быстро скользил взглядом по страницам. Свиньи и куры. Собаки и скот. Однозернянка и двузернянка. Внимание привлек заключительный абзац.

«Великая загадка первых шагов сельского хозяйства состоит не в том, какими они были, а почему они были сделаны. Имеется немало доказательств того, что переход к примитивной агрокультуре сделал жизнь первых крестьян намного тяжелее, особенно в сравнении с относительно свободным и часто изобильным существованием охотников-собирателей. Найденные фрагменты скелетов позволяют сделать вывод, что первые крестьяне были куда сильнее подвержены болезням, чем их предки-охотники, жили меньше и испытывали больше лишений. И домашние животные в эпоху зарождения животноводства были вовсе не так хорошо упитанны, как их дикие сородичи…»

Роб еще раз подумал о пучке травы и продолжил чтение.

«Более того, современные антропологи считают, что охотники-собиратели вели достаточно праздный образ жизни, тратя на трудовую деятельность всего лишь два-три часа в день. Тогда как крестьянам приходилось работать чуть ли не весь световой день, особенно весной и летом. Труд на примитивном этапе развития земледелия был по большей части очень тяжелым и однообразным».

Далее следовал вывод:

«Условия жизни изменились настолько радикально, что некоторые философы склонны рассматривать возникновение сельского хозяйства как трагический переход от райского существования свободного охотника к ежедневной трудовой повинности крестьянина. Подобные допущения определенно выходят за рамки научного подхода и потому не рассматриваются в данной статье. Тем не менее…»

Роб захлопнул книгу. Стояла тишина, можно было слышать, как колышутся занавески. Из пустыни задул прохладный и как будто немного грустный ветер. Латрелл поставил книгу на полку и прикрыл глаза, чувствуя сильную усталость. Хотелось уснуть под колыбельную ласкового зефира, под его нежный негромкий укор.

— Роберт!

Кристина всматривалась в последнюю страницу записной книжки.

— А?

— Эти числа… Вы же журналист. И вы в курсе всего, что произошло. Что вы думаете?

Латрелл сел рядом с Кристиной и просмотрел последние страницы записной книжки. Действительно, похоже на карту. Волнистая линия, один конец которой разветвлялся на четыре. Вроде реки. Зигзагообразные линии, возможно, изображали горы. Или море. Но, вероятнее, горы. Кроме того, там было коряво нацарапанное дерево — может, оно изображало лес? А еще фигурка, похожая на животное, лошадь или свинью. Определенно Брайтнеру было далеко до Рембрандта. Роб наклонился поближе. Числа казались странными. Одна страница была сплошь исписана цифрами, однако многие из них повторялись на странице с картой. Над картой был нарисован компас, и около его стрелки, указывающей на восток, стояло число 28. Возле одной из волнистых линий было написано 211. Рядом с деревом — 29. Еще там же стояли числа 61 и 62 и более крупные — 1011, 1132. И потом последняя строчка, в которой упоминалась Орра Келлер. Больше чисел не было. Не было вообще ничего. Записи в блокноте обрывались — на середине страницы.

Что это могло значить? Роб начал складывать числа, но потом прекратил, решив, что никакого толку в том не имеется. Может быть, они как-то связаны с раскопками? Например, в цифрах закодированы находки, а значки на карте обозначают места, где находки были сделаны? Мелькнула мысль — может, тут изображена карта Гёбекли? Такой вывод просто напрашивался, но, по-видимому, был неверным. В районе Гёбекли имелась лишь одна река — Евфрат, — и протекала она в добрых тридцати милях оттуда. Больше того, на карте не было никаких значков, которые позволили бы связать ее с Гёбекли, — ничего, что мало-мальски походило бы на мегалиты.

Журналист понял, что провел в задумчивости несколько минут. Кристина смотрела на него.

— С вами все в порядке?

Он улыбнулся.

— Я заинтригован. Очень любопытно.

— Пожалуй. Похоже на головоломку.

— Я думал, что могут означать эти цифры. Предметы, которые вы обнаружили в Гёбекли. Помнится, я видел номера на пакетах, в которые вы складывали наконечники и все такое.

— Нет. Заманчивая идея, но мимо. Находки нумеруются, когда отправляются в хранилища, в музей. При этом используются буквенно-цифровые номера.

Роб почувствовал, что она разочарована.

— Что ж. Всего лишь предположение.

— Предположения — это хорошо. Даже ошибочные.

Роб в который уже раз зевнул. День выдался более чем насыщенный.

— У вас не найдется чего-нибудь выпить?

Простой вопрос заставил француженку встряхнуться.

— Боже мой! — Она вскочила. — Ох, простите меня. Совершенно забыла о гостеприимстве. Хотите виски?

— Было бы замечательно.

— Солодовое?

— Еще лучше.

Она исчезла на кухне и почти сразу вернулась с подносом, на котором стояли большая кружка со льдом, два пузатых стаканчика, бутылка минеральной воды и высокая бутылка шотландского виски. Стаканчики Кристина поставила на стол и, откупорив бутылку, налила по хорошей порции виски. Темная жидкость отливала золотом в свете бра.

— Льда?

— Лучше воды.

Кристина налила в стаканчик немного воды из пластиковой бутылки, вручила его Робу и села рядом. Стекло оказалось неожиданно холодным, как будто стаканы хранились в холодильнике. Снаружи продолжали доноситься голоса. Двое мужчин на улице ругались уже целый час. Интересно, из-за чего? Журналист вздохнул, приложил стакан ко лбу и осторожно подвигал им.

— Устали?

— Да. А вы?

— Тоже. — Она немного помолчала. — Не хотите остаться здесь? Диван очень уютный.

Роб задумался. Об усатых спорщиках внизу, о темной фигуре, торчащей в дверном проеме магазина. Внезапно Латрелл почувствовал, что ему очень не хочется оставаться в одиночестве, тем более идти к себе в отель — полмили по ночным улицам.

— Хорошо. Если удобно.

— Конечно удобно.

Она одним глотком допила виски, вновь вышла из комнаты и принесла теплое одеяло и пару подушек.

Журналист так устал, что уснул сразу же, едва Кристина выключила свет. И сразу же стали сниться сны. Ему снились числа, ему снился Брайтнер и еще почему-то собака. Черная собака, бегущая вдоль дороги, и яркое солнце. Собака. Лицо.

Собака.

И вдруг сновидения прервал грохот. Такой громкий, что журналист сразу проснулся.

Он вскочил с дивана. Было светло. Сколько он проспал? Что за шум? Роб посмотрел на часы. Девять утра. В квартире было тихо. Но повторяющийся грохот — что это?

Что происходит, черт побери?

Роб высунулся из окна. В городе кипела жизнь. По людным улицам вышагивали продавцы с большими подносами, заваленными крендельками с кунжутом, сладкими булочками и рулетами. Прямо по тротуарам, лавируя среди смуглокожих школьниц с сумками, разъезжали мопеды.

Вновь раздался тот же грохот. Роб внимательнее осмотрел улицу. В магазине напротив мужчина резаком для пиццы резал баклаву. И снова: ба-бам!

Только теперь Роб заметил мотоцикл — старый, черный, весь в потеках масла британский «триумф», заглохший посреди улицы. Хозяин слез с мотоцикла и раздраженно пинал его ногой. Роб хотел отойти от окна, но тут заметил кое-что еще.

Полицию. Из двух автомобилей, стоявших у тротуара, выходили трое полицейских. Двое были в форме с пятнами пота, а третий — в элегантном синем костюме при светло-розовом галстуке. Полицейские подошли к подъезду дома Кристины и остановились. Затем один из них нажал на кнопку.

В квартире громко зазвенел звонок.

Кристина вышла из спальни уже полностью одетая.

— Полиция…

— Знаю, знаю, — перебила его она. — С добрым утром, Роберт.

Ее лицо выглядело напряженным, но испуга он не заметил. Она подошла к домофону и открыла дверь.

Роб поспешно обулся. Спустя несколько секунд полицейские вошли в гостиную и остановились перед Кристиной.

Мужчина лет тридцати в элегантном костюме казался любезным, довольно правильно говорил по-английски и тем не менее производил немного зловещее впечатление. Он с интересом взглянул на Роба.

— Вы кто такой?

— Роб Латрелл.

— Английский журналист?

— Вообще-то американский, но живу в Лондоне…

— Отлично. Это очень кстати. — Офицер улыбнулся, как будто ему неожиданно вручили чек на крупную сумму. — Мы пришли, чтобы расспросить мисс Мейер об ужасном убийстве ее друга Франца Брайтнера. Но нам хотелось бы побеседовать и с вами. Попозже, если не возражаете.

Роб кивнул. Он предвидел встречу с полицией, но испытывал неловкость оттого, что его застали здесь, в квартире Кристины, в девять часов утра. Полицейский, похоже, пытался воспользоваться сложившейся ситуацией в свою пользу. Он подошел к столу и взглянул на Роба с видом превосходства.

— Позвольте представиться: офицер Кирибали. Мы хотим сначала побеседовать с мисс Мейер наедине и будем признательны, если вы покинете помещение примерно на час. Согласны?

— Ну, хорошо…

— Только не уходите далеко. Всего на час. А потом мы займемся вами. — Еще одна змеиная улыбка. — Договорились, мистер Латрелл?

Журналист взглянул на Кристину. Та кивнула. Вид у нее был расстроенный. Роба кольнула совесть оттого, что он оставляет женщину наедине с этим неприятным типом, но делать было нечего. Пришлось взять куртку и выйти из квартиры.

Следующий час журналист провел, потея на пластмассовом стуле в шумном интернет-кафе, и старался не обращать внимания на возбужденно сопящего справа немолодого человека, судя по одежде булочника, который совершенно открыто смотрел порно из жизни лесбиянок.

А Роб работал с числами из записной книжки Брайтнера. Вводил их во все поисковые системы, всячески жонглируя ими. Что могли означать эти цифры? Наверняка они были важны, может быть, даже являлись ключом к загадке. Они наводили, в частности, на мысль о нумерации страниц. Но из какой книги? Да и, пожалуй, слишком уж толстым должен быть том — тысяча тринадцать.

Турок-булочник закончил развлекаться и с недовольным видом протиснулся мимо Роба. Латрелл мельком взглянул на его экран и поспешил вернуться к своим цифрам. Так, что же они значат? Географические координаты? Годы? Датирование по углероду? Роб не знал, что и думать.

Возникло ощущение, что лучше пока оставить загадку в покое. Пусть подсознание работает, словно компьютер, который жужжит себе потихонечку в пустой комнате. Идея возникла не на пустом месте. Роб когда-то читал об ученом по имени Кекуле, который бился над молекулярным строением бензола. Много месяцев он ломал голову над задачей — безуспешно. Но как-то раз ночью он увидел во сне змею, схватившую самое себя за хвост: древний символ под названием уроборос.

Проснувшись, Кекуле вспомнил сон и понял, что подсказывало ему недремлющее подсознание: молекула бензола представляет собой кольцо, замкнутый круг, похожий на змею. Типичный уроборос. Кекуле кинулся в лабораторию, чтобы проверить гипотезу. Решение, явившееся во сне, оказалось верным во всех деталях.

Вот какова сила подсознания! Так, может, и Робу следует на некоторое время задвинуть проблему в укромный уголок и дать ей как следует вылежаться? А потом решение проблемы чисел Брайтнера всплывет в мыслях, когда он будет занят каким-то совсем не связанным с нею делом: бриться, мыться, спать или вести машину. Или сидеть на допросе в полиции…

Полиция! Роб взглянул на часы. Час уже прошел. Отодвинув стул, он встал, расплатился с хозяином и быстро зашагал к дому.

Дверь открыл один из полицейских в форме. Кристина с заплаканными глазами сидела на диване. Второй полицейский протягивал ей упаковку бумажных носовых платков. Роб мгновенно ощетинился.

— Не беспокойтесь, мистер Латрелл. — Офицер Кирибали сидел на краю стола, изящно скрестив ноги. Говорил он небрежным и самонадеянным тоном. — Мы же не в Ираке. Увы, разговор о смерти друга мисс Мейер оказался для нее довольно… неприятным.

Кристина искоса взглянула на полицейского, и Роб заметил в ее глазах негодование. Затем она поднялась, прошла в свою спальню и громко захлопнула дверь.

Кирибали поправил ослепительно белые манжеты и указал рукой с наманикюренными пальцами на диван. Роб сел. Двое других полицейских, словно молчаливые часовые, стояли у противоположной стены. Кирибали свысока улыбнулся журналисту.

— Значит, вы писатель?

— Да.

— Очаровательно! Мне редко доводится видеть настоящих писателей. У нас в городе примитивная жизнь. Потому что, видите ли, курды… — он вздохнул, — их не назовешь слишком… просвещенными. — Он постучал себя по подбородку концом авторучки. — Я изучал английскую литературу в Анкаре. Мистер Латрелл, для меня встреча с вами — истинное наслаждение.

— Ну, я всего лишь журналист.

— Хемингуэй тоже был всего лишь журналистом!

— Это да. Но я обычный писака.

— Нет, вы слишком скромны. Вы — джентльмен от литературы. Более того, от английской литературы! — У Кирибали были очень темные синие глаза. Не носит ли он цветные контактные линзы? Тщеславие прямо-таки сочилось из него. — Мне всегда очень нравилась американская поэзия. В особенности женская. Эмили Дикинсон и Сильвия Плат. Вы их читали? — Выражение его лица было совершенно непроницаемым. — «Пыхтит, пыхтит паровоз, увозит меня, как еврейку… Может, я и вправду еврейка! » — Кирибали светски улыбнулся. — Согласитесь, трудно найти в литературе другие столь же пугающие строки.

Роб не знал, что ответить. Он был не в том настроении, чтобы беседовать о поэзии, тем более с полицейским.

Кирибали вздохнул.

— Ну, может быть, в другой раз. — Он зажал ручку в пальцах. — У меня, собственно, всего несколько вопросов. Мне известно, что вы не были непосредственным свидетелем предполагаемого убийства. Следовательно…

И начался допрос. Он оказался кратким и довольно небрежным, почти бессмысленным. Кирибали записывал очень мало, один из полицейских апатично включал и выключал магнитофон. Под конец Кирибали перешел к вопросам более личного свойства. Его, похоже, больше интересовали отношения Роба и Кристины.

— Она ведь еврейка, верно?

Роб кивнул. Кирибали улыбнулся с довольным видом, как будто ему удалось разрешить самую главную проблему, и положил ручку. Поправил ее, чтобы она лежала строго параллельно краю стола. Потом щелкнул пальцами, полусонные нижние чины встрепенулись, и все трое полицейских направились к двери. Остановившись на пороге, Кирибали попросил Роба передать Кристине, что она «в какой-то момент» еще может потребоваться для уточнения подробностей. С этими словами офицер удалился, оставив после себя ядовитый запах одеколона.

Латрелл повернулся. Кристина, одетая, как при их первой встрече, в белую рубашку и брюки хаки, стояла в дверях спальни. Вид у женщины был расслабленный и спокойный.

— До чего же гнусный тип!

Кристина равнодушно пожала плечами.

— Peû t-etre[14]. Но ведь он просто выполняет свою работу.

— Он довел вас до слез.

— Разговорами о Франце. Да… я уже несколько дней не плакала.

Журналист взял куртку. Потом вновь положил. Записная книжка Брайтнера на столе приковала к себе взгляд. Роб не знал, что делать дальше. Он не знал, куда идти, не знал, куда вся эта история заведет его; знал лишь, что оказался втянутым в нее и, возможно, ему грозит опасность. Или это паранойя? Роб посмотрел на фотографию на стене. Какая необычная башня! Кристина проследила за его взглядом.

— Харран.

— Где это?

— Совсем недалеко отсюда. С час, наверное. — Ее глаза сверкнули. — Знаете, у меня возникла идея. Как насчет посмотреть башню в натуре? Еще разок выбраться из Урфы? Лично мне очень хочется съездить куда-нибудь. Куда угодно, только бы не оставаться здесь.

Роб с готовностью кивнул. Пустыня все сильнее манила его — тем сильнее, чем дольше он находился в Турецком Курдистане. Резкость теней, тишина безлюдных долин — ему нравилось это. К тому же поездка в пустыню казалась сейчас гораздо привлекательнее, нежели альтернатива мотаться целый день по жаркой и неприветливо следящей за тобой Шанлыурфе.

— Поехали.

Пейзаж к югу от Урфы был еще суровее, чем пустыня вокруг Гёбекли. Бескрайние желтые равнины убегали к искаженному пляшущей знойной дымкой горизонту; среди песков время от времени попадались курдские деревушки с немыслимо ветхими домами. Солнце палило немилосердно. Роб полностью опустил стекло в окне, но ветер просто обжигал, как будто на лендровер было направлено множество паяльных ламп.

— Летом здесь бывает до пятидесяти градусов, — сообщила Кристина, со скрежетом переключив передачу. — В тени.

— Нетрудно поверить.

— Конечно, тут не всегда было так. Климат изменился около десяти тысяч лет назад. Франц рассказывал вам об этом…

На протяжении полусотни километров пути они разговаривали о записной книжке Брайтнера: о карте, о необычных рисунках и, конечно, о числах. Но ни у него, ни у нее не возникло никаких новых соображений. Подсознание Роба, похоже, взяло отпуск. Идея, порожденная примером Кекуле, не срабатывала.

Машина миновала армейский блокпост. Солнце из зенита озаряло безжизненно висящий кроваво-красный турецкий флаг. Один из солдат поднялся, лениво полистал паспорт Роба, коротко взглянул на Кристину сквозь оконное стекло и жестом позволил проехать.

Через полчаса Роб увидел внезапно проступившую из знойного марева башню. Она представляла собой семиэтажную постройку из кирпича-сырца. Верхняя часть была разрушена.

— Что это?

Кристина свернула с главной дороги, и машина покатила в сторону древнего сооружения.

— Она входит в комплекс старейшего в мире исламского университета. Харранского. Ему самое меньшее тысяча лет. Сейчас полностью заброшена.

— Она похожа на башню с карты Таро. Башню, в которую ударила молния.

Кристина рассеянно кивнула. Поглядывая то в боковое окно, то на дорогу, она искала место для парковки.

Ее взгляд остановился на веренице домиков, увенчанных глинобитными куполами. Во дворе между ними трое малышей гоняли тряпичный мяч. Блеяли пасущиеся на солнцепеке овцы.

— Обратили внимание?

— На саманные домики? Конечно.

— Они появились здесь, наверное, за три тысячи лет до Рождества Христова. Харран очень стар. Есть даже легенда о том, что изгнанные из рая Адам и Ева пришли именно сюда.

Роб задумался. Название «Харран» пробудило в его памяти давние воспоминания об отце, читающем вслух Библию.

— Он упоминается в Бытии.

— Что?

— Книга Бытия, — повторил Роб. — Глава десятая, стих тридцать первый. Здесь жил Авраам. В Харране.

Кристина улыбнулась.

— Вы меня изумляете.

— Ничего удивительного. Хотел бы я выкинуть всю чушь из головы. Однако, — добавил он, — как можно утверждать такое на полном серьёзе?

— Что?

— Как можно утверждать, что именно в этом городе Адам и Ева поселились после грехопадения? Почему не в Лондоне? Или, скажем, Гонконге?

— Даже и не знаю, что сказать… — Она улыбнулась его ироническому замечанию. — Но, согласно вашим же словам, традиция связывает Авраама с этой местностью… Авраам тесно связан с Шанлыурфой. Что же до Харрана… Да, именно здесь Авраам услышал зов Божий.

Роб зевнул, вышел из машины и огляделся по сторонам сквозь медленно оседавшее облако пыли. Кристина подошла к нему. Вдвоем они рассматривали грязную козу, которая чесалась о старый ржавый автобус. К удивлению Роба, одна сторона автобуса была в крови. Может, местные крестьяне режут в нем свой скот? Да, странное место.

— Итак, — сказал он, — мы принимаем как факт, что это родина Авраама. А он был основателем… э-э… трех монотеистических религий, верно?

— Верно. Иудаизм, христианство и ислам. Все они начались с него. Он же из Харрана отправился в землю Ханаанскую, неся с собой новое слово Бога, единого Бога Библии, Талмуда и Корана.

Роб слушал ее слова со смутным беспокойством. Он прислонился к автомобилю; в памяти всплывали все новые и новые эпизоды из детства. Отец читает Книгу мормонов. Дяди цитируют Екклесиаста. «Веселись, юноша, в юности твоей». Лишь одна строка из Библии по-настоящему нравилась ему. Он произнес ее вслух и добавил:

— А как насчет жертвоприношения? Убийства сына? — Он взглянул в умное лицо Кристины, ища подтверждение своим словам. — Припоминаю, там была еще история про Авраама и его отпрыска…

Кристина кивнула.

— Убийство Исаака. Пророк Авраам собирался зарезать родного сына, чтобы принести его в жертву по приказу Иеговы. Но Бог остановил удар.

— Вот-вот. Очень мило со стороны старика.

Кристина рассмеялась.

— Вы хотите задержаться здесь? Или, может, я покажу кое-что не менее интересное?

— Конечно, ведь мы же катаемся!

Они вновь сели в машину. Кристина включила передачу, и они рванули дальше. Роб, откинувшись на спинку сиденья, рассматривал сквозь пыль окружающие пейзажи. На оплывших холмах время от времени попадались развалины то древнего жилого дома, то замка эпохи Оттоманской империи. Временами по раскинувшимся вокруг просторам проносился одинокий смерч. А потом, как ни трудно в это поверить, местность сделалась еще угрюмее. Дорога ухудшилась. Даже синее небо пустыни, казалось, потемнело и низко нависло лиловой пеленой. Жара была почти невыносима. Автомобиль то с грохотом подпрыгивал на бледно-желтых наносах, пресекавших дорогу, то проваливался в раскаленные колеи. Ни единое деревце не украшало окрестное безжизненное пространство.

— Согматар, — сказала наконец Кристина.

Они подъезжали к совсем маленькой деревушке — несколько жалких домишек из бетонных блоков, — затерявшейся в тихой голой лощине посреди прожаренного всесильного ничто.

Возле одной из построек совершенно неуместно притулился большой джип, рядом стояли еще несколько машин, но ни на дороге, ни во дворах не было видно ни одного человека. Это живо напомнило Робу Лос-Анджелес. Большие автомобили, ослепительный солнечный свет — и ни единой живой души.

Словно в городе, опустошенном эпидемией.

— Кое-кто из богатых урфанцев устроил здесь себе второй дом, — сказала Кристина. — Вместе с курдами.

— Черт возьми, как можно жить здесь по собственному желанию?

— Тут особая атмосфера. Скоро вы ее ощутите.

Они вышли из машины и словно оказались в раскаленной пыльной печи. Кристина показывала дорогу, ловко перелезая через полуразрушенные стены и огибая валявшиеся тут и там, покрытые резьбой мраморные блоки, очень похожие на капители римских колонн.

— Да, — сказала Кристина, предвосхищая следующий вопрос Роба. — Здесь были римляне. И ассирийцы.

— Кого здесь только не было…

Они подошли к большой темной дыре в стене странного приземистого здания, самым натуральным образом высеченного в скале. Вошли в низкое помещение. Глазам Роба потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть к темноте.

Внутри с убийственной силой пахло козьим пометом. Остро, до рези в глазах.

— Тут был языческий храм, посвященный богам луны, — пояснила Кристина и указала на несколько едва различимых в полумраке фигур, грубо вырезанных на поверхности скалы, образующей стены. — Вот это бог луны. Видите? С рогами. Рога символизируют молодой месяц.

На голове изъеденной эрозией фигуры было нечто вроде шлема, из которого торчали два рога, острые, как концы серпа нарождающегося месяца. Роб провел ладонью по каменному лицу. Оно оказалось теплым и странно липким. Журналист отдернул руку. Полуразрушенные изображения давно умерших богов смотрели на него трудно различимыми из-за эрозии глазами. Внутри было очень тихо: Роб слышал удары собственного сердца. Шум внешнего мира сюда почти не доносился — лишь позвякивание колокольчиков коз да заунывный вой пустынного ветра. За дверным проемом сияло солнце, отчего темное помещение казалось еще темнее.

— Вы — как? В порядке?

— В полном.

Кристина подошла к противоположной стене.

— Храм датируется вторым веком нашей эры. Христианство уже вовсю распространялось окрест, но тут продолжали поклоняться старым богам. Рогатым. Мне нравится здесь.

Роб посмотрел вокруг.

— Очень даже ничего себе. Вам стоит купить себе участок.

— Вы всегда начинаете острить, когда испытываете неловкость?

— А кофейку где-нибудь можно выпить?

Женщина хохотнула.

— Я хочу показать вам еще одно место.

Она направилась к выходу. Роб почувствовал немалое облегчение, когда они покинули вонючий сырой полумрак и пошли вверх по склону, покрытому горячей щебенкой и сухой пылью. Обернувшись на мгновение, чтобы перевести дух, Роб увидел, что из одной лачужки на них смотрит ребенок. Маленькое смуглое лицо в окне с разбитым стеклом.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒