Благодарности 3 страница

Роб отложил ручку. Перед его внутренним взором возник сияющий от счастья Брайтнер.

— Мне кажется, он очень доволен жизнью.

— А вы на его месте не радовались бы? Он самый удачливый археолог мира. Ведь он раскапывает изумительнейшее место.

Журналист кивнул и написал в блокноте еще несколько строк. Энтузиазм Кристины был почти так же заразителен, как у Брайтнера. Зато объясняла она куда понятнее. Роб пока не проникся их восхищением по поводу «революции в представлениях», которую должно произвести изучение Гёбекли, но уже предвкушал весьма впечатляющую статью. На второй полосе главного выпуска. Запросто! И даже еще лучше: большой подвал в цветном приложении с яркими фотографиями резных изделий. Настроение создадут ночные снимки камней. Фотографии рабочих в запыленных…

И тут он вспомнил, как повел себя Радеван при упоминании этого места. И яростные взгляды землекопов. И настроение Брайтнера, изменившееся, когда Роб завел разговор о статье. И напряжение вокруг котлована.

Кристина тем временем подошла к самовару и вновь наполнила чашки ароматным горячим черным чаем. Роб воспользовался этой паузой, чтобы подумать, как построить разговор дальше. И когда она вернулась, обратился к ней:

— Кристина, может быть, это покажется смешным… Я знаю, эти раскопки изумительные, потрясающие и все такое. Но, скажите, все ли думают так же?

— Что вы имеете в виду?

— Видите ли… я просто… уловил некоторые вибрации, исходящие от местных жителей, позволяющие судить об их истинном отношении. И оно не слишком доброжелательное. Некоторых ваша деятельность раздражает. Например, моего водителя.

Было заметно, что Кристина напряглась.

— Продолжайте.

— Водителя моего такси, — Роб постучал ручкой по подбородку, — Радевана. Когда я вчера упомянул Гёбекли, он прямо-таки вышел из себя. И не один он. Что-то такое ощущается в воздухе. И Брайтнер производит… неоднозначное впечатление. Сегодня утром пару раз показалось, что его не слишком радует мое присутствие. Хотя он и смеется все время. — Роб немного помолчал. — Он вроде бы должен желать, чтобы мир узнал о его работе, верно? О том, чем он тут занимается? Тем не менее такая перспектива, похоже, не слишком его радует.

Кристина молчала. Роб тоже молчал. Старый журналистский трюк.

Он сработал и на этот раз. В конце концов Кристина, устав от молчания, наклонилась вперед.

— Ладно. Вы правы. Тут… что-то тут…

Она вновь умолкла, как бы споря с собой. Ветер из пустыни сделался заметно жарче. Роб, не говоря ни слова, прихлебывал чай и ждал.

— Вы приехали на неделю? — вздохнув, спросила она. — Планируете серьезную статью?

— Да.

Кристина кивнула.

— Ладно. Давайте-ка я подвезу вас в Шанлыурфу. Работы на раскопках прекращаются в час дня, потом слишком жарко. Большинство народу отправляется по домам. Я обычно тоже еду домой. Мы сможем поговорить в машине с глазу на глаз.

На пыльном квадрате автостоянки неподалеку от раскопок Роб щедро расплатился с Радеваном и сказал, что домой доберется самостоятельно. Радеван посмотрел на Роба, на купюры в своей руке, на Кристину, стоявшую за спиной журналиста. Понимающе ухмыльнулся во весь рот, развернул машину, высунулся из окна и крикнул:

— Может, завтра, мистер Роб?

— Может быть.

Радеван укатил.

Кристина ездила на древнем лендровере. Усевшись на свое место, она сгребла кучу лежавших на пассажирском сиденье книг и научных журналов, решительно перебросила их назад, завела мотор, и машина на большой скорости двинулась в сторону магистрального шоссе — вниз по усыпанным щебенкой склонам холмов, туда, где тянулись выжженные солнцем желтые равнины.

— Так… что же происходит?

Робу пришлось выкрикнуть свой вопрос: слишком уж грохотали, подпрыгивая на камнях, колеса.

— Главная причина — политическая. Не забывайте, мы находимся в Курдистане. Курды считают, что турки присваивают себе их наследие, перевозят все лучшее в музеи Анкары и Стамбула. Не уверена, что эти обвинения совсем уж голословны.

Роб взглянул на отблеск солнца в воде оросительного канала. Ему доводилось раньше читать, будто в районе намереваются развернуть серьезную кампанию по развитию сельского хозяйства: Великий Анатолийский проект, согласно которому воды Евфрата должны вернуть к жизни эти пустыни. Проект встретил неоднозначный прием, потому что при его осуществлении будут затоплены десятки уникальных древнейших археологических памятников. К счастью, Гёбекли в их число не попадал. Роб вновь взглянул на Кристину, которая яростным рывком переключила скорость.

— Правда в том, что правительство не хочет позволить местным жителям наживаться за счет Гёбекли-тепе.

— Почему?

— Причина вполне обоснована с археологической точки зрения. Гёбекли меньше всего на свете нужны многотысячные толпы туристов, сующие нос куда им вздумается. Поэтому власти не ставят никаких дорожных указателей; поэтому же дорога здесь такая ужасная. Зато мы можем спокойно работать. — Она резко крутанула руль и прибавила газу. — Однако курдская точка зрения мне тоже вполне понятна. Вы, конечно, видели по пути сюда их деревни.

Роб кивнул.

— Одну-две.

— У них нет даже водопровода, не говоря о канализации. Мало где найдется школа. Жалкая нищета. А из Гёбекли-тепе при хорошей организации можно качать деньги, как насосом. Серьезная финансовая подпитка региону.

— И Франц оказался в эпицентре спора?

— Верно подмечено. На него давят со всех сторон. Требуют правильно вести раскопки, требуют копать быстрее, требуют использовать как можно больше местных жителей. Требуют даже, чтобы он оставался руководителем работ.

— Поэтому у него такое двойственное отношение к гласности?

— Естественно, он гордится своим открытием. И был бы рад, если бы мир узнал об этом. Он ведь работает тут с девяносто четвертого года. — Кристина затормозила, чтобы пропустить переходившую дорогу козу. — Большинство археологов то и дело переезжают с места на место. Я шесть лет назад закончила Кембридж, а уже успела поработать в Мексике, Израиле и Франции. А у Франца здесь прошло больше половины его научной карьеры. Да, ему очень хочется поведать обо всем миру! Но если он это сделает и Гёбекли обретет известность, такую известность, которая соответствует его значимости, то какая-нибудь шишка в Анкаре может решить, что таким большим делом должен руководить турок. И вся слава достанется местному уроженцу.

Теперь кое-что для Роба прояснилось. Тем не менее это не объясняло странной атмосферы на раскопках и недовольства рабочих. Может, ему просто померещилось?

Они добрались до шоссе, свернули на гладкий асфальт и, прибавив скорости, помчались во все более густеющем потоке машин в сторону Шанлыурфы. Обгоняли машины с фруктами и армейские грузовики. Журналист и археолог говорили о предмете главного интереса Кристины: человеческих останках. О том, как она исследовала человеческие жертвы в Теотиуакане. О работе в израильских городах Тель-Гезере и Мегиддо. О стоянках неандертальцев во Франции.

— Древние гоминиды жили на юге Франции сотни тысяч лет. Эти люди походили на нас, но не совсем.

— Вы имеете в виду неандертальцев?

— Да, но помимо них бывают и другие. Homo erectus и Homo antecessor. Даже Homo heidelbergensis[8]. И так далее…

— Э-э-э… Да…

Кристина рассмеялась.

— Я снова завела вас в дебри? Что поделать… А теперь позвольте показать кое-что поистине изумительное.

— Думаю, это произведет впечатление.

Автомобиль приближался к центру Шанлыурфы. На холмах громоздились бетонные дома, по сторонам залитых солнцем и покрытых пылью бульваров тянулись большие магазины и деловые здания. Другие улицы казались более тенистыми и старомодными. Пока машина пробиралась в потоке дневного оживленного движения, Роб успел разглядеть кусок аркады Оттоманской эпохи — вход на многолюдный сук, иными словами, местный базар. За одряхлевшими каменными стенами прятались мечети. Шанлыурфа отчетливо делилась на старый — очень старый! — квартал и наполовину уходившие в пустыню новые.

Слева Роб увидел большой, как ему показалось, парк со сверкающими на солнце прудами, каналами и изящными чайными домиками — очаровательный оазис посреди суеты и грязи большого курдского города.

— Сады Голбаси, — пояснила Кристина. — А это рыбные пруды Авраама. Местные жители уверены, что пророк Авраам собственноручно запускал сюда карпов. Город восхитительный — для тех, кто любит историю. Мне здесь нравится…

Автомобиль пробирался по узким улочкам старого города. Резко вывернув руль влево, Кристина вывела машину на широкую дорогу, идущую вверх по склону холма, и развернулась перед воротами прятавшегося в тени здания. Надпись гласила: «Музей Шанлыурфы».

В вестибюле пили черный чай трое небритых мужчин. Они поднялись и приветливо поздоровались с Кристиной. Она бегло ответила им по-курдски или по-турецки. Во всяком случае, этого языка Роб совершенно не понимал.

После обмена любезностями посетители прошли через следующие двери в глубь дома, и Кристина подвела Роба к каменной статуе: двухметровой высоты светло-кремовое изваяние мужчины с глазами из черного камня.

— Его откопали в Шанлыурфе десять лет назад, когда закладывали фундамент банка возле рыбных садков. Статую нашли среди остатков неолитического храма возрастом примерно одиннадцать тысяч лет. Так что это, по-видимому, древнейший из каменных автопортретов человека в истории нашего мира. И он просто стоит тут, рядом с банальным огнетушителем.

Роб посмотрел на изваяние. Определенно лицо каменного человека выражало печаль и сожаление.

Кристина указала на статую.

— Глаза из обсидиана.

— Вы правы. Это изумительно.

— Ну вот, — ответила Кристина, — я и убедила вас!

— Но какого черта эта статуя здесь делает? Я имею в виду — если она такая знаменитая, то почему не в Стамбуле? Почему о ней не трубит по всему миру пресса? Я никогда не слышал об этой скульптуре.

Кристина пожала плечами; от ее движения ярко сверкнул на фоне загорелой кожи серебряный крестик.

— Может быть, курды и правы. Может быть, турки и впрямь не хотят, чтобы они слишком уж гордились своим наследием. Кто знает?

Пока они прогуливались по пышному саду музея, Роб рассказал своей спутнице о том, как заметил во взгляде землекопа самую настоящую ненависть. Спросил о странной атмосфере на раскопках.

Кристина нахмурилась. Несколько минут она демонстрировала Робу выставленные в саду различные экспонаты из далекого прошлого: римские надгробные плиты, оттоманскую резьбу по камню. Когда же археолог и журналист направились к машине, женщина указала на другую статую, изображавшую мужчину-птицу с распростертыми крыльями. Узкое лицо с раскосыми глазами было исполнено устрашающей жестокости.

— Его отыскали возле Гёбекли. Я думаю, это ассирийский демон пустыни. Возможно, Пазузу, злой дух ветра. У ассирийцев и других жителей Месопотамии были сотни демонов — ужасающий пантеон. Губительница Лилит, Адрамалех, демон жертвоприношений. Многие из них ассоциировались с ветрами и птицами пустыни.

Роб был уверен, что женщина тянет время. И терпеливо ждал, когда же она ответит на его вопрос.

Внезапно Кристина повернулась к нему.

— Ладно, вы правы. Насчет… атмосферы на раскопках. Даже смешно. Я прежде не сталкивалась ни с чем подобным, а ведь я копала по всему миру. Рабочие как будто в обиде на нас. Мы хорошо платим, но все же они… недовольны.

— Это как-то связано с турецко-курдским противостоянием?

— Нет. Не думаю, что дело в нем. Или, по крайней мере, не только в нем. — Кристина направилась к автомобилю, стоявшему под большим фиговым деревом. — Тут кроется что-то еще. Постоянно происходит что-нибудь неприятное. Падают лестницы, портится оборудование, ломаются автомобили. Слишком много всего, чтобы можно было говорить о случайностях. Иногда я всерьез думаю, будто курды хотят, чтобы мы прекратили работы и убрались отсюда. Как будто они…

— Что-то скрывают?

Француженка вдруг покраснела.

— Глупо, но — да. Больше всего похоже на то, как если бы они старались что-то утаить. Но и это еще не все. Я, пожалуй, скажу вам…

Роб остановился, не открыв до конца дверцу машины.

— Что?

Кристина промолчала. И лишь когда оба сели в лендровер, тихо сказала:

— Франц. Он копает. По ночам. Сам по себе, с двумя-тремя рабочими. — Она включила мотор и добавила, тряхнув головой: — И я не имею ни малейшего понятия, почему.

Форрестер сидел за своим захламленным столом в Новом Скотленд-Ярде. Перед ним лежало несколько фотографий изуродованного человека, Дэвида Лоримера. Жуткое зрелище! Два грубо вырезанных на груди знака, кровь, стекающая по коже…

Звезда Давида.

Лоример. Никакой не еврей, чистокровный шотландец. Может, налетчики решили, что он еврей? Или они сами были иудеями? Или нацистами? Что там говорила журналистка? Могли ли это быть неонацисты? Форрестер повернулся и в который раз принялся рассматривать сделанные криминалистами на месте преступления фотографии подвала: черно-бурую кучу земли, которую расковыряли лопатами и заступами. Яму налетчики вырыли глубокую. Определенно что-то искали, и искали очень упорно. Интересно, нашли они то, что хотели? Но если они что-то искали, зачем было тратить время и терзать так некстати побеспокоившего их старика? Почему бы не оглушить его, или связать, или, на худой конец, просто убить? Зачем понадобилась такая сложная, отдающая ритуалом жестокость?

Форрестеру вдруг захотелось выпить чего-нибудь покрепче. Вместо этого он отхлебнул чая из щербатой кружки, украшенной изображением британского флага, встал и подошел к окну. С высоты десятого этажа открывался отличный вид на Вестминстер и центральную часть Лондона. Громадное стальное велосипедное колесо обозрения с его неземного облика застекленными кабинками. Готические шпили Парламента. Детектив присмотрелся к новому зданию на набережной Виктории и попытался решить, к какому стилю его можно отнести. Форрестер всегда испытывал тягу к архитектуре, подростком даже поступил в архитектурную школу, но сбежал оттуда, узнав, что обучение продлится семь лет. Семь лет без нормального заработка? Такая перспектива не устраивала родителей, да и его самого тоже. Вот он и пошел в полицию. Однако ему до сих пор нравилось думать, будто он обладает солидными для профана познаниями в области зодчества. Он мог безошибочно отличить настоящий ренессанс от ренессанса Кристофера Рена, постмодерн от неоклассицизма. Одной из причин, по которым ему нравилось жить и работать в Лондоне, невзирая на все минусы, было богатство архитектуры.

Детектив допил чай, вернулся к столу и перебрал документы, которые старший следователь раздал на «утренней молитве» — состоявшемся в девять часов совещании по поводу происшествия на Крэйвен-стрит. Телекамеры наружного наблюдения не запечатлели на прилегающих улицах ровно ничего подозрительного. На призывы полиции не откликнулся ни один свидетель. Первые двадцать четыре часа всегда были «золотым» этапом любого расследования: если за это время не удается найти существенных зацепок, значит, дело будет трудным. И на сей раз примета подтверждалась. Криминалисты не могли ничего отыскать: преступники тщательно уничтожили свои следы. Злодеяние было продуманным и умело осуществленным. И все же налетчики, не пожалев времени, жестоко пытали беднягу смотрителя. Почему?

В растерянности Форрестер открыл Google, набрал в окне ввода «Дом Бенджамина Франклина» и выяснил, что здание было построено в 1730-1740-х годах. Это означает, отметил про себя Форрестер, что оно из старейших в районе. Там сохранились первоначальные панели, карнизы и зал первого этажа с «зубцами». В доме имелась крутая многопролетная лестница с резными перилами и «стойками в дорическом стиле».

Он открыл на экране другое окно, чтобы выяснить, какие стойки имелись в виду и, кстати, что такое «зубцы».

Ничего интересного.

В таком же духе оказалась выдержана и остальная часть описания. Крэйвен-стрит была уцелевшим кусочком раннего георгианского Лондона. Закоулком пристрастного к джину небольшого города восемнадцатого века, зажатым между современным Ковент-Гарденом с его словенскими глотателями огня и новозеландскими оперными певцами и неприглядным Чаринг-Кросс, где непрерывно бибикают бесчисленные такси.

От всего этого было немного толку. Так, а что сказано о самом Франклине? Нет ли какой-нибудь связи между ним и неведомыми садистами? Форрестер ввел в Google имя «Бенджамин Франклин». Он смутно помнил, что этот тип обнаружил электричество с помощью воздушного змея или что-то в этом роде. Google сообщил кое-какие подробности.

«Бенджамин Франклин, 1706–1790 гг., был одним из самых прославленных отцов-основателей Соединенных Штатов. Знаменитый писатель, политик-теоретик, государственный деятель, типограф, ученый и изобретатель. Как ученый, он навсегда вошел в историю физики благодаря своим теориям и открытиям, связанным с электричеством».

Форрестер прокрутил текст дальше, ощущая, будто топчется на одном месте.

«Франклин родился в Бостоне, Массачусетс, научился ремеслу печатника у старшего брата, поселился в Филадельфии, где стал газетным редактором, печатником и торговцем. Провел много лет в Англии и Франции, говорил на пяти языках. До конца жизни состоял в масонской ложе вместе с такими либеральными деятелями, как ботаник Джозеф Бэнкс и канцлер британского казначейства сэр Френсис Дэшвуд. На протяжении многих лет он был также тайным агентом…»

Форрестер вздохнул и закрыл «окно». Выходит, этот человек был большим эрудитом. Ну и что? Зачем рыться в его погребе спустя два с лишним века? Зачем пытать смотрителя музея? Детектив взглянул на часы в углу экрана монитора. Пора поесть, а он пока ничего не нарыл.

Он терпеть не мог такое состояние — целое утро ходишь вокруг да около, но так ничего и не нашел. Это раздражало его на глубинном, экзистенциальном уровне.

«Ладно, — подумал он. — Может, попробовать с другой стороны? Окольным путем».

Он набрал в Google «Бенджамин Франклин музей подвал».

И вот оно, почти сразу же! Форрестер почувствовал прилив адреналина. На первом же сайте из списка была помещена статья из «Таймс», датированная 11 февраля 1998 года.

«СКЕЛЕТЫ, ОБНАРУЖЕННЫЕ В ДОМЕ ОТЦА-ОСНОВАТЕЛЯ

Строители, работавшие в расположенном на Крэйвен-стрит Доме Бенджамина Франклина, одного из отцов-основателей США, сделали ужасающее открытие: под выложенным брусчаткой полом винного погреба было зарыто восемь скелетов.

Согласно данным первых исследований, костям примерно 200 лет, то есть они были зарыты именно в то время, когда Франклин жил в этом доме — с 1757-го по 1762-й и с 1764-го по 1775-й годы. Значительная часть костей носит следы повреждений — распилов или разрезов. В одном из черепов просверлено несколько странных отверстий. Пол Кнопман, коронер из Вестминстера, сказал вчера: „Я не могу целиком и полностью отвергнуть версию о преступлении. Не исключена вероятность, что я решу предпринять расследование“.

Общество „Друзья музея Бенджамина Франклина“ утверждает, что кости не имеют связи с какими бы то ни было оккультными или преступными событиями. По их мнению, кости, скорее всего, закопал Уильям Хьюсон, занимавший дом на протяжении двух лет и устроивший в нем небольшую анатомическую школу. Они также отмечают, что, хотя Франклин вполне мог знать о деятельности Хьюсона, он, по всей вероятности, не принимал участия в анатомировании, поскольку его интересы касались прежде всего физики, а не медицины».

Форрестер откинулся на спинку кресла. Значит, в подвале уже копали и получили удивительный результат. Не за тем ли самым пробрались туда эти типы? А что там насчет «оккультных или преступных событий»? Оккультизм…

Детектив улыбнулся. Вот теперь можно подумать и о ланче. Похоже, в деле появился первый след.

В Шанлыурфе настал тихий теплый вечер. Роб в вестибюле отеля нашел Кристину, которая устроилась на кожаном диване и тщетно старалась не вдыхать табачный дым, что окутывал трех сидевших рядом турецких бизнесменов. Она выглядела, по своему обыкновению, шикарно — элегантные джинсы, сандалии и аквамариновый кардиган поверх ослепительно белого топика. Увидев Роба, женщина улыбнулась, но журналист заметил напряжение в уголках ее глаз.

Они собирались пойти к Францу Брайтнеру, чтобы немного выпить. Небольшая дружеская вечеринка с целью отпраздновать главный успех нынешнего археологического сезона: датировку Гёбекли-тепе.

— Далеко?

— Пешком — двадцать минут, — ответила Кристина. — Или около получаса на машине. Это прямо за рынком.

В ресторанах и кафе после дневного затишья кипела жизнь. Вместе с пылью ветерок гонял по улицам запах жарившихся на вертелах бараньих шашлыков. Сигналили водители такси, калека в инвалидном кресле продавал вчерашние столичные газеты, торговцы фисташками со своими ящиками на колесах торопились занять места. Роб жадно впитывал всю эту экзотику.

— Наверно, стоит купить вина. Чтобы не идти к Францу с пустыми руками.

— Вина? — рассмеялась Кристина. — В Шанлыурфе?

Они миновали башню с часами и углубились в старый город. Роб разглядывал старинные колоннады, киоски, в которых торговали пестрыми пластиковыми игрушками, бессчетные магазинчики по продаже мобильных телефонов. Многочисленные уличные кафе были заполнены плотными мужчинами-курдами, которые курили кальяны, ели с больших блюд белые турецкие сласти и кидали жадные взгляды на Кристину. Никто не пил спиртного.

— Тут что, совсем не торгуют вином? Нигде?

У Роба упало настроение. За три дня он не выпил ни глотка пива, ни бокала вина. Он понимал, что пьет слишком много, но ведь алкоголь требовался для снятия напряжения, это постоянный спутник его работы. Особенно после Багдада. А трех дней без спиртного вполне хватило для того, чтобы в очередной раз понять: он, Роб, не создан для трезвости.

— Вообще-то, думаю, в предместьях найдется парочка винных магазинов. Но это все равно что раздобыть наркотики в Англии. Исключительно тайком.

— Боже!..

— А чего вы хотели? Это же мусульманский город.

— Кристина, мне приходилось бывать в мусульманских городах. Но я думал, что Турция — светское государство.

— Многие считают, что курды в какой-то степени стали близки к Западу. — Она улыбнулась. — Но это не так. Среди них много крайне консервативных людей.

— Мне приходилось бывать в Палестине и Ливане. Даже в Египте можно без труда купить пива.

Кристина успокаивающе обхватила его за плечи. И улыбнулась — иронически, но, несомненно, дружески.

— Могу сообщить хорошую новость: у Франца спиртного больше чем достаточно. Он возит его из Стамбула.

— Слава тебе господи!

— Bien sû r[9]. Я знаю, что такое журналисты. Особенно британские.

— Кристина, я американец.

— Вот, смотрите — рыбные пруды!

Журналист и археолог вошли в очаровательный зеленый оазис в самом сердце города. В закатных лучах блестели беседки-чайханы. По аллеям под раскидистыми деревьями рука об руку гуляли юноши. Позади воды прудов сияла, словно древнее золото, изящная каменная аркада мечети.

Кристина и Роб проводили взглядами многочисленную семью: мужчину в свободных шароварах и нескольких женщин под паранджами. Роб представил себе, как жарко женщинам днем, и от души пожалел их. Зато Кристину участь турчанок, похоже, нисколько не волновала.

— В Библии сказано, что тут родились Иов и Авраам.

— Простите?

— Урфа. — Кристина указала на крутой холм, возвышавшийся позади прудов, за пределами парка; на его вершине стоял обветшалый замок, между двумя коринфскими колоннами безжизненно висел на флагштоке не тревожимый почти неподвижным воздухом турецкий флаг. — Некоторые историки считают, что это Ур, тот самый город, который упоминается в Книге Бытия. Здесь жили аккадцы, шумеры, хетты. Это древнейший из всех городов мира.

— Я думал, что древнейший — Иерихон.

— Пф! — фыркнула Кристина. — Иерихон! Мальчишка, подросток. Этот город куда старше. В старой части, за базаром, еще сохранились выдолбленные в скале пещеры. И в них живут люди. — Кристина вновь обернулась к прудам. Прикрытые паранджами женщины крошили хлеб плавающим на мелководье карпам. — Карпы здесь черные, потому что они считаются прахом Авраама. Говорят, тот, кто увидит в этом пруду белую рыбу, обязательно попадет в рай!

— Фантастика! А нельзя ли теперь пойти и наконец перекусить?

Кристина опять рассмеялась. Робу нравился ее добродушный смех. Если честно, она вообще очень нравилась Робу: ее энтузиазм ученого, ее ум, ее добродушный юмор. Журналист внезапно почувствовал желание поделиться с нею самыми сокровенными мыслями, показать фотографию маленькой Лиззи. И подавил этот порыв.

А француженка продолжала говорить, возбужденно жестикулируя.

— Дом Брайтнера как раз за базаром, выше по этому холму. Если хотите, можно взглянуть на базар: там сохранился старинный, шестнадцатого века, караван-сарай, построенный аббасидами. В нем использованы еще более древние элементы… — Она осеклась, взглянула на спутника и усмехнулась. — А можем пойти прямиком туда, где нас ждет пиво.

Путь оказался недолгим; правда, пришлось одолеть крутой подъем. Навстречу мужчины несли серебряные подносы с чаем и оливками, и все турки разглядывали Кристину. На противоположном тротуаре Роб неожиданно увидел ярко-оранжевый диван. Воздух узких проулков был полон ароматом свежеиспеченного лаваша. И посреди всего этого возвышался очень старый, очень красивый дом с балконами и средиземноморскими ставнями-жалюзи.

— А вот и обитель Брайтнера. Вам понравится его жена.

Кристина оказалась права. Дерья, жена Франца, действительно понравилась Робу. Эта жизнерадостная, современная, умная женщина лет тридцати с чем-то, уроженка Стамбула, не носила ни платка на голове, ни тем более паранджи и прекрасно говорила по-английски. В промежутках между насмешками над лысиной Франца и его одержимостью менгирами она ловко обихаживала не только Роба с Кристиной, но и других археологов, которые собрались на вечеринку в полном составе. Еда оказалась отличной: и холодные бараньи колбаски, и долма, и изумительное печенье из грецких орехов, и липкие квадратики баклавы, и алые, с зелеными корками, ломти освежающего арбуза. И, что лучше всего, как и обещала Кристина, там было полно ледяного турецкого пива, а также хорошего каппадокийского красного вина. Часа через два Роб чувствовал себя совершенно умиротворенным, счастливым компанейским парнем и с удовольствием прислушивался к спорам археологов насчет Гёбекли.

Разговор, как понял Роб, из уважения к гостю велся в основном на английском, хотя из четверых мужчин трое были немцами и один — русским. Ну а Кристина — вроде как француженка.

Посасывая третий кусок баклавы и запивая ее пивом «Эфес», Роб пытался следить за разговором. Один из археологов, Ганс, сцепился с Францем по поводу отсутствия костных останков.

— Если мы имеем дело с погребальным комплексом, где же скелеты?

— Мы их найдем, уверен, — с улыбкой ответил Франц.

— Но вы уже говорили это в прошлом сезоне.

— И в позапрошлом, — добавил второй археолог, стоявший рядом с тарелкой в руках, на которой лежали белый овечий сыр и зеленые оливки.

— Помню, — пожав плечами, жизнерадостно ответил Франц. — Помню!

Руководитель раскопок расположился в самом большом кожаном кресле. Из открытого окна у него за спиной открывался вид на улицы Шанлыурфы. Роб слышал доносившиеся оттуда звуки вечерней жизни города. В доме на противоположной стороне улицы мужчина кричал на детей. Неподалеку в кафе надрывался телевизор — судя по частым возгласам посетителей, показывали футбольный матч. Возможно, местная команда «Диярбакыр» играла против «Галатасарая». Курды против турок. Примерно то же самое, что состязание мадридского «Реала» и «Барселоны», только с куда большим накалом страстей.

Дерья положила Робу на тарелку еще баклавы из красивой серебристой картонной коробки. Роб подумал, что так можно и объесться. Франц, размахивая руками, продолжал спорить со своими молодыми коллегами.

— Но что это такое, если не погребальный комплекс, а? Здесь нет поселений, нет никаких признаков хозяйственной деятельности. Ja? Это может быть только храм, и мы все с этим согласны. Но в чью честь мог быть воздвигнут храм? Конечно, в честь предков! Умерших охотников! Не согласны?

Его собеседники пожали плечами.

— И для чего могут предназначаться ниши, как не для костей? — добавил Франц.

— Я согласна с Францем, — сказала, подойдя к ним, Кристина. — Думаю, трупы охотников приносили сюда и выставляли…

— Простите, — очень вежливо вмешался Роб, — выставляли?

— Это делалось для удаления плоти с костей, — объяснил Франц. — Зороастрийцы до сих пор так поступают. Существует мнение, что зороастрийский культ возник как раз в этих местах.

— Вообще-то отсюда происходят чуть ли не все религии, — сказала Кристина. — Выставление — это погребальный процесс, при котором труп помещали в специальное место, где его объедали дикие звери — или хищники, или стервятники. Франц совершенно верно заметил, что такое все еще можно встретить у приверженцев зороастризма в Индии. Они называют это небесным погребением: тела оставляют для «небесных богов». Кстати, во многих ранних месопотамских религиях поклонялись богам, имевшим облик орлов и грифов. Как тот ассирийский демон, которого мы видели в музее.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒