КНИГА ВТОРАЯ 10 страница

– Если это будет угодно Богу, я это доставлю в Англию, сеньор, – с ноткой торжественности заявил де Майя.

– Отвратительнее климата на земле не сыщешь, – проклинал Лиам декабрьский туман, клубившийся над Кричард Лэйн.

Ему не была видна из окна входная дверь, но он слышал, как кто‑ то мучил дверной звонок, дергая за шнурок. Дверь открыл его сын Джозеф. Мальчик, казалось, сгорал от нетерпения и жажды деятельности, он даже не дождался, пока это сделает слуга. Лиам улыбнулся, когда услышал шаги сына на лестнице, ведущей в его кабинет. Сын постучал и, не дождавшись ответа, ворвался к нему.

– Папа, тебе письмо. Его принес какой‑ то нищий.

– Ты дал ему пенни? – спросил Лиам, забирая письмо у сына.

– Я дал ему два, папа. Он сказал, что ему обещали два пенни, если он доставит письмо в целости и сохранности. Он меня очень благодарил.

– Сейчас в Лондоне полно людей, которые тебя бы благодарили, если бы ты дал им двупенсовик, – пробурчал Лиам, изучая восковую печать на конверте. Он посмотрел на сына и улыбнулся, – Давай, отправляйся по своим делам, мальчик, я должен поработать.

Ему действительно надо было поработать, но когда сын ушел, он делами не стал заниматься. И письмом тоже. Его мысли занимал сын. Мальчику должно было исполниться тринадцать лет. Через несколько недель состоится его «бар мицва». Инициативой его жены Мириам было отпраздновать эту дату по иудейскому обычаю. Она украдкой разыскала какого‑ то раввина и договорилась с ним об уроках древнееврейского языка и прочих церемониях. Мириам осознанно воспринимала свою принадлежность к еврейству и лезла из кожи, чтобы в том лее духе воспитать Джозефа. Взять хотя бы это обращение к отцу – папа. Ни Роберт, ни он сам так никогда не называли Бенджамина, а только – отец.

Воспоминания о Роберте омрачили его настроение. Как он там, в Кордове? Да и жив ли вообще? Своего сына, в своих размышлениях, он невольно соединял с судьбой Роберта. Может быть потому, что у его брата не было наследника. И какие бы руины в Кордове от дома Мендозы не остались, наследовать там было что. Или может от того, что его сын Джозеф очень походил на своего дядю Роберта, которого он не видел с детства. Как же их разъединила жизнь!.. А ведь когда‑ то они были одна дружная семья. Может Роберт уже и не дождется и не увидит следующего ребенка Лиама, которого сейчас носила под сердцем Мириам. Лиам вздохнул и, отбросив в сторону печальные мысли, решил посмотреть, что за странное письмо пришло ему. Он сломал печать на конверте. Прочитав его раз, Лиам прочитал его еще раз, но смысл письма дошел до него лишь на третий. Он молча сидел в кресле. Внимание привлекла появившаяся жена.

– Лиам, сегодня в полдень явится торговец рыбой. Я могу попросить у тебя два шиллинга, чтобы ему заплатить? Мы уже должны ему за два месяца.

– Конечно, дорогая, – Лиам полез в стол и вытащил из ящика две монеты, которые, не глядя, небрежно ей подал.

Складывалось впечатление, что в столе было столько монет, что хоть дорогу ими посыпай. В действительности же это были последние деньги, выделенные им на покрытие недельных расходов по дому. Лиам изо всех сил старался не подавать виду, что финансовые дела семьи были плохи. Жена была очень довольна переездом в дом на Кричард Лэйн, после того, как умерли родители Лиама. Дом же свой в Ричмонде, они продали. И если бы этот дом стоил дороже, чем тот, который они продали, то Лиам так бы и сделал – он нуждался в оборотном капитале.

– Мириам, – обратился к ней Лиам, все еще не выпуская из рук письма. – Ты могла бы сегодня на вечер приготовить напитки и фрукты для гостей? Скажем вина, бисквитов… Я полагаю, что это вполне подойдет для испанца.

– Испанца? – глаза Мириам округлились. – Но ведь это не твой брат?

Лиам затряс головой.

– Нет, это не Роберт. Первое, он не испанец, хотя тогда, когда мы виделись, он действовал как истинный испанец. Второе – явись он в этот дом, я бы никогда не посчитал бы его за гостя. Этот дом такой же его, как и мой, – добавил он еле слышно.

– Ты скучаешь по нему, ведь так? – Мириам обошла письменный стол и подошла к мужу.

Ее рука легла на его голову и нежно потрепала волосы Лиама. Уже не было у него той буйной шевелюры, но она по‑ прежнему считала, что ее муж похож на льва. Мириам очень любила своего мужа, и это было большой благодатью господней, тем более, если принимать во внимание стесненные обстоятельства, в которых они находились уже несколько лет.

– Это плохо, что он не здесь. Как ты думаешь, может быть ему написать и позвать его сюда? Домой? – спросила Мириам.

Лиам посмотрел на ее округлившийся живот, а потом на листки бумаги в своих руках.

– Он сам пишет мне. Во всяком случае, я держу в руках записку человека, который привез мне от него письмо.

Когда Рикардо де Майя появился на пороге дома Мендоза в Лондоне в сопровождении своей супруги, Лиам был весьма сконфужен этим обстоятельством.

– Я понимаю вас, это не в ваших обычаях, – извинялся высокий, стройный испанец. Он довольно бегло говорил по‑ английски. – Но моя жена не знает вашего языка, а ее присутствие и участие в нашем разговоре, я думаю, необходимо.

– Да, конечно. – Лиам посмотрел на эту рыжеволосую женщину.

Она вызвала в нем те же чувства, что и у иных мужчин. Ее хорошо иметь для постельных забав, но не в качестве жены, – подумал он про себя. Из того, что написал ему Роберт, он понял, что эта пара примет самое деятельное участие в их предприятии.

– Женщина, с которой следует считаться, – так рекомендовал ее Роберт.

Лиам сначала посмотрел на лежащие перед ним бумаги, а потом на гостей.

– Насколько я могу судить по этим документам, вы имеете полномочия действовать в качестве агентов в Новом Свете. Вы имеете право рекомендовать от лица дома Мендоза в Кордове помощь молодым и независимым правительствам, так?

– Именно так, сеньор, – согласился де Майя.

– Тогда мне хотелось бы услышать, на какую помощь вы рассчитываете от меня? Роберт просит меня оказать вам содействие добраться до Вест‑ Индии, я сделаю для вас все, что сумею. Но кажется мне, что вы ожидаете от меня чего‑ то еще, мистер де Майя?

– Мы бы хотели заручиться подобными полномочиями и от вас, – ответил де Майя.

Лиам втянул щеки и уставился в пространство над головами гостей. Наступила пауза. Наконец англичанин прервал молчание.

– У меня есть кое‑ какие связи в Кингстоне. Вероятнее всего, что вам сначала придется отправиться на Ямайку.

– А оттуда?

– С Ямайки вы можете следовать в любую часть испанской Америки.

– А что мы сможем извлечь из этого… окольного пути, что ли… я правильно выразился?

– Да, вполне. А что до того, что вы сможете извлечь, время покажет. Дом Мендоза, в свое время, финансировал отправку грузов с Ямайки. Я имею намерения создать там банк, круг интересов которого был бы значительно, шире. Разумеется, это будет возможно тогда, когда Ямайка будет иметь торговые отношения с разными странами, например, с Кубой, Пуэрто‑ Рико или Рио де ла Плата. [13] Но это возможно лишь при обретении этими государствами истинной независимости, так как вы и Роберт предполагаете… Вот при этих условиях Мендоза‑ банк, основанный на Ямайке, будет иметь шансы открыть свои филиалы и в этих странах.

– Возможно, что так и будет, – негромко сказал де Майя. – Но на протяжении многих лет они были испанскими колониями. Поэтому с уверенностью можно предположить, что население этих стран не скоро отвыкнет от испанского языка, ставшего для них родным, от испанских привычек и обычаев даже тогда, когда они возьмутся за создание нового, более либерального и свободного пути развития.

– Да, это действительно так, – согласился Лиам.

Роберт писал ему в письме о проблемах дома Мендозы в Кордове. Писал он также и об этом испанце‑ фанатике. Характеристику он давал ему прекрасную: писал о том, что человек этот весьма образован, в высшей мере порядочен и что Роберт хочет связать с ним осуществление далеко идущих планов. Он упоминал и о том, что в подвалах его дома «хоть шаром покати» и поэтому у него другого выбора нет, как попробовать начать новый путь выхода из нынешнего кризиса. Лиам крутил в руках письмо, посвященное деловым вопросам.

– Мой брат предлагает мне объединить наши оба дома с тем, чтобы совместными усилиями более успешно продвигаться в делах. Ведь мы, думаю, что это для вас не секрет, в последние годы были очень разъединены.

– Я в курсе этого, потому что давно слежу за деятельностью дома Мендоза.

– Приятно это слышать. Тогда вам должно быть известно, что мы вполне можем работать вместе и очень успешно работать, если условия приемлемы для обеих сторон. Так что вряд ли стоит опасаться, что предполагаемый банк столкнется с трудностями, работая с испанскими джентльменами, как вы считаете?

– Я полностью с вами согласен, сеньор, – улыбнулся де Майя в ответ.

Он повернулся к своей жене, что‑ то быстро ей сказал. Мария Ортега поднялась и грациозно склонила голову, прощаясь с Лиамом. И та и другая сторона пытались перещеголять друг друга в сердечности, обмениваясь прощальными знаками внимания.

– Я подумаю, что для вас сделать, чтобы у вас было поменьше проблем, – пообещал Лиам. – Я пришлю к вам своего сына, когда мне станет что‑ нибудь известно.

Позже, лежа в жесткой кровати в холодной английской гостинице, которая внушала ей стойкое отвращение с первых же минут, Мария высказалась в адрес Лиама Мендоза.

– Да, его братик и половины Роберта не стоит. С этим мы могли бы заключить любое соглашение, которое пожелали бы и на любых для нас условиях.

Хозяин и хозяйка дома на Кричард Лэйн бодрствовали тоже. Они лежали в постели и разговаривали. На Мириам была бежевая ночная шапочка, из‑ под которой выбивались темные волосы с отчетливо проступающей сединой. Ее ночная рубашка была того же цвета. Застегнута она была до горла, длинные рукава не позволяли ее греховной плоти выглядывать наружу. Мириам была смиренной богобоязненной женщиной, знавшей свой долг. Сейчас этот долг состоял в том, чтобы разговорить своего мужа и тем самым отвлечь от тягостных дум.

– Лиам, тебя что‑ то беспокоит? Роберт написал тебе что‑ нибудь, из‑ за чего ты расстроился? Мне показалось, что ты очень обрадовался, получив от него весточку.

– Я понимаю, что волноваться особенно нечего. Роберт ведь не круглый дурак. Он предоставил этим испанцам большую свободу, но финансовые решения они без его ведома принимать не имеют права.

– Что же тогда тебя беспокоит?

– Я сам, – тихо признался Лиам. – Я тебе не говорил, что Роберт прислал два письма. В одном из них пишет о том, что несколько лет он был живым мертвецом. Но сейчас воскрес, вернулся к жизни и обнаружил, что у него есть незаконнорожденный сын. Матерью этого мальчика он называет одну цыганку.

– Цыганку? Но он не собирается же на ней жениться? Или собирается? Лиам? Он ведь не может жениться на цыганке?

– Собирается или нет, я не знаю. Он об этом не пишет. Но Роберт не скрывает своего восторга мальчиком и собирается сделать его своим наследником.

– Наполовину еврей, наполовину цыган, – в раздумье говорила Мириам. – Лишь небу известно, что из него получится.

– По крови серединка наполовинку, а вот что касается наследства, то он будет вполне Мендоза, ведь его отец – Роберт Мендоза. И сейчас есть возможность воссоединить наши дома. На виноградниках в Хересе стали изготовлять новый сорт вина. Этот испанец привез мне его на пробу. Это что‑ то невообразимое. Роберт хочет, чтобы я его завозил, притом не в бочках, а в бутылках с этикеткой «Мендоза – Руэс».

– А ты осилишь это дело?

– Если и осилю, то много этого вина я не продам, – признался Лиам. – Но я ему напишу, что возьму столько, сколько смогу. Если ничего не будет мешать, то между нами опять начнутся хорошие, деловые связи.

– Прекрасно. Это хорошее и правильное решение, Лиам. А теперь вернемся к моему первому вопросу: что тебя волнует?

– То расстояние, которое нас разделяет, – ответил он, подумав. – Мы отдалились друг от друга. Раньше у наших домов были общие радости и неудачи, а теперь… Наши сыновья, Джозеф и этот Рафаэль, некогда могут друг друга не узнать. – Он погладил жену по округлившемуся животу. – А что касается вот этого…

Мириам положила свою руку на его и сильнее прижала ее к своему телу.

– Мой отец мечтал о том, что мы с Робертом достигнем единства во всем, что мы будем равноправными партнерами без всякого там старшинства и прочее. К примеру, эти два мальчика, – абсолютно чужие, незнакомые друг другу люди, принадлежащие к различным мирам. И если наши узы с Робертом крепки, так как мы выходцы из одного дома, то наши мальчики обречены на соперничество. Как это было с предшественником Роберта, доном Доминго. Тот же все делал, как ему заблагорассудится. Мне это ясно, Мириам, как пророчество, увиденное Соломоном.

– Не Соломоном, а Даниилом, – поправила его Мириам.

Ее всегда поражала невежественность ее мужа в вопросах торы и талмуда. Он же ведь мог читать и писать, не то, что она. Изучение священных книг было первейшей обязанностью для мужчины, если он был настоящим иудеем. Но, Лиам… – она отбросила эти мысли и подумала о другом.

Лиам улыбнулся и нежно погладил ее по руке.

– Хорошо, дорогая, как все обдумаешь, так мне скажешь.

Она, конечно, глупышка, но жена‑ прелесть. Разговор с ней оказал на него благотворное влияние. Лиам повернулся и, наконец, обретя удобное положение, уснул.

Мириам еще долго лежала, не сомкнув глаз, – она обдумывала свой план. Да, решила она, он может быть осуществлен. Джозеф – мальчик‑ умница. Если даже этот пресный испанец не задержится в Лондоне, она найдет учителя испанского языка. И поиски начнет прямо завтра. А Джозефу она объяснит, что папа пока об этом не должен знать. Что, мол, это для него они готовят сюрприз. Вот он будет удивлен, когда его сын заговорит на этом диковинном языке. А когда он этот язык одолеет, то что ему помешает съездить в Испанию, чтобы встретиться со своим дядюшкой Робертом и со своим кузеном Рафаэлем и создать чувство семейной общности. Ничего не мешает, решила она и успокоенная уснула.

В Кордову Роберт возвратился после полуночи четвертого декабря. Он дольше отсутствовал, чем предполагалось, так как по дороге из Кадиса он посетил Херес, где застал Федерико Руэса при смерти.

Молодого человека придавил дуб, росший вблизи дома. Желая сэкономить деньги на расходах, он взялся валить деревья, из которых изготовлялись бочки для вина, и однажды, когда он валил очередной дуб, с ним случилось это несчастье. Роберт хорошо помнил, как сам посоветовал ему свести до минимума накладные расходы. Роберт, которого мучила совесть за то, что случилось с его виноделом, решил задержаться в Хересе до тех пор, пока не решится судьба Федерико. Был вызван лекарь, который взялся спасти Руэсу жизнь, путем ампутации ему ноги.

– Объясните мужу, что он как был здесь главным лицом и моим партнером, – сказал он Марисоль, – так им и остается. А для того, чтобы изготовлять его замечательный херес, вовсе не обязательно иметь две ноги. Другого такого винодела, как он, нет и быть не может.

Жена Федерико осыпала Роберта неуместными, в данном случае, благодарностями.

– Спасибо вам, дон Роберт, вы самый добрый человек во всей Андалузии.

– Ерунда. Просто его здоровье и работа в моих личных интересах должны быть нормальными, – ответил ей Роберт, смущенный потоком благодарностей в свой адрес. – А теперь я должен ехать, так как в Кордове меня уже давно кое‑ кто ждет и беспокоится обо мне.

Марисоль скрыла свою улыбку, но Роберт ее заметил. Значит и здесь, в Хересе, прознали про женщину, которую все называли императрицей.

– Я полагаю, что во дворце скоро может состояться свадьба, – заявил он не смущаясь. – Мне придется потерпеть до тех пор, пока Федерико не поправится и вы вместе приедете ко мне в гости.

Остаток пути он мчался, как демон на черных крыльях. От волнения и счастья у него звенело в ушах. Наконец‑ то он принял долгожданное решение, на душе у него стало легко и радостно. Да, он женится на Софье. Она любит его и выйдет за него замуж: в этом он не сомневался. Он тоже любил ее, а как по‑ иному можно назвать то чувство, которое постоянно требовало того, чтобы Софья была рядом. Как еще можно объяснить тот жар, молниеносно вспыхивающий в нем при мысли, что он обнимет ее, поцелует и ляжет с ней в постель. Причина его страстного желания Софьи заключалась не только в его шестилетнем воздержании, он сгорал сейчас от желания обладать женщиной, которая завладела его чувствами. И это была Софья со всей присущей ей неповторимостью и душевной красотой, которая была неотделима в его представлении от красоты телесной.

Дорога таяла под копытами скакуна. В свисте ветра ему слышались ритмы фанданго, он громко смеялся и это было чувство чистой, ничем не замутненной радости.

Он не стал звонить в ворота Патио дель Ресибо и поднимать на ноги весь дворец. Ему хотелось проникнуть во дворец без всяких объявлений, как снег на голову, и прямиком отправиться в будуар Софьи. Она будет пребывать в дремоте, а он обнимет ее, снимет с нее шелковую ночную сорочку и, не говоря ни слова, станет ее жадно любить. Они скрепят их союз единением тел. Может быть именно этой ночью она понесет от него еще одно дитя. Если бы только это могло произойти, в каком он был бы восторге! Хотя никто и никогда не заменит ему его Рафаэля, его первенца и наследника.

Роберт остановился у ворот конюшен и не успел отпустить шнур колокольчика, как вышел молодой грум.

– Это вы, идальго! Мне не велено было дожидаться вас. – Юноша протирал глаза, он еще не проснулся и затем взял у Роберта поводья.

– Никто не знал, что я должен приехать, – успокоил его Роберт. – Позаботься о нем как следует, мальчик, он сослужил мне добрую службу. – Слушай, нет ли у тебя свежей чистой воды? – спросил Роберт, перебрасывая через двери загона свой запылившийся сюртук.

– Вот, идальго, в этой байке. Я как раз принес ее вечером, чтобы утром напоить лошадей.

– Подойдет. – Роберт с удовольствием ополоснул затылок, лицо и вымыл руки. Конечно, хорошо было бы принять ванну и вымыться по‑ настоящему, но он не мог ждать, пока ее приготовят. Душой и телом Роберт рвался к Софье. А пока и этого, с позволения сказать, мытья достаточно.

Дворец был погружен во тьму и безмолвствовал, чему Роберт был рад. По черной лестнице, предназначенной для прислуги, он поднялся наверх и остановился у спальни Софьи. Прежде чем войти к ней Роберт решил снять сапоги. Боже мой, Боже! Да в том состоянии, в котором он сейчас пребывал, ему ничего не стоило завалиться к ней в кровать в этих грязных сапожищах. Усмехнувшись про себя, Роберт осторожно открыл дверь и тихонечко вошел в комнату, так же осторожно прикрыв за собой дверь. Толстая шерсть турецкого ковра, устилавшего пол, делала его шаги бесшумными, когда он направлялся к постели…

Гардины на балконной двери были раздвинуты, комнату освещал яркий свет луны, но полог широкой кровати был задернут. Он отодвинул его и нагнулся, чтобы поцеловать Софью, но ее кровать была пуста.

Мгновенно от страха у Роберта сжалось сердце. Где она могла быть? Да в такой поздний час. Ему в голову сразу же пришло его прибытие из Хереса в прошлый раз, когда его встретила Анхелина ужасным известием. И он тогда чуть не поверил в то, что Софья его оставила. Но сейчас такого не могло случиться, ведь при расставании он чувствовал, что ее кровь бурлит от желания не меньше, чем у него…

Пока звучал внутри него этот монолог, боль и беспокойство за Софью и Рафаэля не уменьшились. Но что же ему оставалось думать, как ни то, что Софья покинула его. Но одна, без Рафаэля она этого не сделает. Подгоняемый страхом и злостью, Роберт бросился вон из этой комнаты, в которую еще минуту назад пробирался пьяным от вкушения сладостного наслаждения любовником. Он помчался по переходу к комнате своего сына. Из‑ под двери спальни Рафаэля выбивалась полоска света. Роберт не стал сразу открывать дверь, а сначала прислушался. Он явственно услышал голоса мальчика и его матери. Роберт перевел дух. Дорогие ему люди никуда не исчезли. Может быть мальчик заболел или что‑ то еще заставило Софью быть с Рафаэлем? Роберт без стука открыл дверь.

Комната освещалась светом мерцающей лампы. Рафаэль не спал. Он стоял посреди комнаты и рассматривал себя в большом зеркале, висевшем на стене, Софья стояла позади него и держала руки у сына на плечах. На ней был белый атласный пеньюар, волосы распущены и откинуты на спину. У Роберта захватило дыхание. Софья его поразила своей красотой. Она первая встретила его отражение в зеркале и улыбнулась ему. Софья молча посторонилась, позволяя ему как следует рассмотреть сына.

Мальчик был завернут в широкий талес с белыми и синими полосками и густой широкой бахромой. На его голове красовалась парчовая чалма. Этот головной убор в Испанию завезли мавры, но с их уходом такие тюрбаны продолжали носить лишь евреи. Так одеть мальчика означало только одно – заявить во всеуслышание, что отец этого ребенка был евреем.

– Господи, что вы делаете? – обеспокоенно спросил Роберт.

Он уже представил себе рыскающих по дворцу инквизиторов, хотя и понимал, что это маловероятно.

– Я знакомлю Рафаэля с его настоящим наследством, – спокойно ответила Софья.

Она повернулась к нему, и Роберт увидел на ее лице совершенно незнакомое ему выражение. От нее исходило какое‑ то мистическое излучение. Нечто подобное он видел на лицах де Майя и Гарри Хоукинса. Рафаэль вообще не заметил, как Роберт вошел в комнату. Мальчик был околдован созерцанием в зеркале себя и своих необычных одежд.

– Софья, я не понимаю, почему ты решила сделать это для меня?

– Не только для тебя, – перебила она его. – Но и для себя, и для Рафи тоже.

– Боже, что за бессмыслица, – подумал Роберт. – Откуда у тебя эти вещи? – спросил он, указывая рукой в сторону Рафаэля.

– Из пещеры. Они очень старые, но все в пригодном состоянии.

– Из пещеры?.. Из какой пещеры?

– Из той, которая в Патио де ла Реха.

«В пещере лежит сокровище». Боже милостивый, он помнил эти слова, ему их до конца жизни не забыть.

– Ты имеешь в виду в старом хранилище? В тайнике? Но я ведь там все обыскал. Там пусто и это никакая не пещера, а всего лишь углубление.

– Пещера находится позади того, что ты называешь углублением. В тот вечер была сильная гроза и в скалу, что позади тайника ударила молния. Я там пряталась от дождя. Меня чуть не убила молния. Вот, полюбуйся. – Софья отбросила волосы, закрывавшие ее левый висок и показала ему след от ожога, который уже заживал.

– Приложи что‑ нибудь на это место, а то будет горячка, – машинально посоветовал Роберт.

– Я уже прикладывала, но не в этом дело. Задняя стена этого хранилища разлетелась на куски. Вообще‑ то это была не стена, а только ее видимость. А за ней я обнаружила этот талес. – Она повернулась к Рафаэлю и пальцем дотронулась до полосатого шелка.

– И тебе захотелось сделать для меня что‑ то, что мне понравилось бы, – тихо произнес Роберт. – Спасибо, дорогая, но…

– Я уже говорила тебе, что не только для тебя, – снова перебила его Софья. – Для всех нас. Она повернулась к сыну. – Рафи, не будь лее таким невоспитанным! Ты же не поздоровался с Робертом.

Мальчик, наконец, прервал свое занятие и повернулся к ним.

– Добрый вечер, дядя Роберт.

Роберт не выносил этого «дядя Роберт», но приходилось терпеть.

– Добрый вечер, Рафаэль, – ответил он. – Ну и как ты тут жил без меня?

– Мама научила меня одной песенке. Хочешь, я тебе спою?

Роберт кивнул. И мальчик запел.

Сначала Роберт не сообразил, на каком языке поет Рафаэль. Но несколько мгновений спустя понял, что он пел на древнееврейском.

– Софья, скажи мне, где ты этому научилась? Как ты смогла научить этому Рафи?

– Я научилась этому в синагоге, когда жила в Бордо, где я родилась, – тихо ответила Софья. – Мой дедушка часто брал меня с собой на молитву, почти каждое утро. В моих жилах течет еврейская кровь. А мое имя – Софи Валон.

Наконец он все понял.

– Тебе удалось вспомнить все, что было с тобой до того, как тебя подобрали цыгане? – прошептал пораженный Роберт.

– Да. Стоило мне лишь увидеть все это в пещере и взять в руки, и я вспомнила.

– Я думала, кому можно довериться, – объясняла Софья, когда они шли через патио к пещере. – Без посторонней помощи я не могла ее закрыть, а так все оставлять тоже нельзя.

– Да, я понимаю. И кто же это? Энрике?

– А кто мог быть еще? – подтвердила она. – Я побежала к нему, как только закончилась гроза.

Они пришли в Патио де ла Реха и Роберт посмотрел туда, куда указывала Софья. Роберт отпустил руку мальчика.

– Останься с мамой, малыш, – пробормотал он, и направился к воротам.

Скала была поднята, а ворота закреплены. За воротами Роберт увидел тяжелую драпировку, закрывавшую вход вглубь пещеры. Рядом с ним стояла Софья.

– Мы убрали отсюда все камни, повесили занавес, который ты сейчас видишь, и установили ворота на место.

– Больше ничего, пока, делать не нужно, – подумал Роберт, – и, конечно, никакой охраны, никаких постов – это сразу бы бросилось в глаза. Что тогда говорить многочисленной прислуге?

– Тебя называют то ведьмой, то императрицей, – усмехнулся он. – Пусть тебя называют кем угодно, лишь бы ничего не пронюхали про эту пещеру. А как мы попадем внутрь? – спросил Роберт.

В ответ на это Софья сняла с шеи маленький ключик на цепочке.

– Эти ворота очень старые и ключ к замку давно утерян. Тогда Энрике пошел и смастерил ключ.

Роберт взял ключ и открыл калитку. Двери легко, без скрипа повернулись на смазанных петлях. – Да благословит тебя Бог, Энрике! За это мы должны вознаградить его по‑ королевски.

– Обязательно, – согласилась Софья. – Он собирается жениться. И я уже пообещала ему и его невесте знатную свадьбу.

Роберт кивнул, хотя его сейчас мало интересовала личная жизнь прислуги. Он повернулся к тихо стоявшему рядом с ним Рафаэлю. Будь на то его воля, то Роберт давно бы уложил мальчика в кровать, но Софья настояла на том, чтобы он пошел с ними.

– Это же и его наследство, – звучал из ее уст аргумент.

– Ты уже заходил туда? – обратился к сыну Роберт.

– Да, дядя Роберт. Мама меня водила сюда, но я знаю, что это очень большая тайна и ни один человек про это ничего не должен знать. И пусть мне вырвут ногти и выжгут глаза, я все равно никому ничего не скажу, – торжественно заявил Рафаэль.

От подобной клятвы у Роберта мороз по коже прошел. Слышать от ребенка такие жуткие вещи было и смешно и страшновато.

– Никто и ничего такого больного тебе не сделает, малыш, потому что об этом мы никому не скажем, правда? – заверил его Роберт.

Пока Роберт не знал содержимого пещеры, а то, о чем ему сказала Софья о многом не говорило.

Они отдернули занавес и вошли в пещеру. Роберт, подняв фонарь над головой, осветил помещение.

– Боже мой! Да такого количества всяких сундуков, бочек, сосудов не одну жизнь нужно собирать! Даже не верится. Неудивительно, что она все не осмотрела.

– Мамочка, иди сюда, посмотри, что я нашел! – Рафаэль самостоятельно рассматривал содержимое пещеры. Софья и Роберт подошли к нему.

– Я открыл вот этот сундук, и посмотрите, что в нем. – Роберт направил свет фонаря в сторону Рафаэля и окаменел. Мальчик стоял по колено в монетах в одном из огромных сундуков. – Ах ты, господи, – хрипло шептал Роберт. – Значит, эти хитрые, древние Мендоза складывали здесь не только религиозную утварь.

Он взял мальчика и поставил его на пол, затем склонился над сундуком. Взяв двумя пальцами одну из монет, Роберт осматривать ее не стал. Он закрыл глаза. А… Ерунда все это. Монеты старые и никакой ценности не представляют, разве что для любителей старины. Да и из обращения они давно вышли, если относятся к тому времени, что и рукописи. Открыв глаза, он посмотрел на монету, которая лежала у него на ладони. В центре ее помещалась голова мужчины, но изображение стерлось, чтобы можно было что‑ то разобрать. По краю монеты шли надписи на латинском языке.

– Sittibt, Chniste, – прочитал он вслух. – Дальше не понимаю. – Он задумался, как бы это перевести. – Тебе, о Господи… Софья, Боже мой, мне кажется… кажется, что начальные слова надписи на золотых дукатах, которые чеканились герцогом Пуллийским. Семьсот лет тому назад.

Сначала Роберт ощупал монету, потом взвесил на ладони и попробовал на зуб.

– Золото, – прошептал он в благоговейном страхе. – Готов заложить свою душу, что это настоящие золотые дукаты. – Он повернулся к Софье. – Ты понимаешь, что это значит для всех нас, если я окажусь прав?

– А что, они представляют такую же ценность, как и золотые слитки?

– Такую же. Существовал стандарт, каждый дукат должен был весить пятьдесят четыре грана. [14] Этот стандарт никогда не меняли, поэтому дукаты оставались в обращении очень долго. В те времена не чеканили монеты из какого‑ нибудь другого металла, исходя из правительственных обещаний об их золотом или серебряном обеспечении. Тогда никто и слышать не хотел о деньгах других, кроме как из драгоценных металлов. Правда, существовали разменные монеты для обихода, но серьезные расчеты велись только золотыми дукатами. – Роберт встал на колени перед сундуком и запустил в него руки по локоть. – Да, впихнули сюда немало монет. Мне понадобятся весы и чернила с бумагой, чтобы все это точно подсчитать. Но это везение, Софья, фортуна. Нам немыслимо повезло.

⇐ Предыдущая 20 21 22 23 24 25 26 272829 Следующая ⇒