Вольдемар Николаевич Балязин 7 страница

За двадцать лет до официального появления этого звания вторым русским генералиссимусом был полководец второй половины XVII века Алексей Семенович Шеин (1662‑ 1700). Он был удостоен звания генералиссимуса 28 июня 1696 года, когда участвовал во втором азовском походе и осаждал Азов.

В сентябре 1696 года Шеин получил и первую самую большую награду в войске – золотой, весом и достоинством 13 золотых червонцев.

А когда 30 сентября 1696 года победители входили в Москву, то в раззолоченных каретах ехали впереди войска два командующих – генералиссимус А. С. Шеин и адмирал Франц Лефорт, а за ними шел в пешем строю капитан Петр Алексеев – царь Петр I.

Затем Шеин отличился при подавлении бунта стрельцов, но смерть его, последовавшая тремя годами позднее, прошла почти незамеченной…

Второй азовский поход

Постройка флота принесла пользу: русский флот загородил дорогу турецкому в устьях Дона, и Азов остался без внешней помощи.

На штурм, после двух неудачных попыток прошлого года, нельзя было решаться; начались осадные работы; но они подвигались медленно; город осыпали бомбами и ядрами, а стены по‑ прежнему стояли нетронутые, земляной вал по‑ прежнему оставался надежною охраною. Турки мешали работам. Инженеры и артиллеристы, выписанные из Австрии еще зимою, не являлись; Петр и его генералы были в нерешительности, не зная, что предпринять. Собрали большой военный совет и положили даже спросить мнение солдат и стрельцов: что делать? Тогда войско предложило построить огромный земляной вал, наравне с городским валом, и таким образом, засыпав ров, овладеть городом.

23 июня приступили к гигантской работе; пятнадцать тысяч человек поочередно работали каждую ночь и каждое утро; вал, видимо, разрастался, становился выше; ров наполнялся грудами земли; вал подходил так близко к неприятельским укреплениям, что наши солдаты очень часто вступали в рукопашный бой с янычарами.

Но такое предприятие стоило нам недешево; хотя работали ночью, но турки зорко следили за тем, что делается у нас, пользовались малейшею неосторожностью наших солдат и меткими выстрелами поражали солдат и офицеров. Когда гигантский вал доходил уже до крепостных земляных укреплений и за ним уже строили раскаты для 25 орудий, чтобы обстреливать каменные укрепления Азова, приехали наконец немецкие (цесарские) инженеры, минеры и артиллеристы. Приезжие с удивлением смотрели на наши огромные работы, но ожидали от них мало пользы, советовали ввести мины и показали, где удобнее и вернее поставить батареи. Под командою вновь прибывшего искусного артиллерийского полковника Граге дело пошло успешнее; бастион пошатнулся, и наши солдаты заняли его. Инженеры принялись вести подкопы; но войску не нравилась медленная война осадными работами. Два полка малороссийских и донских казаков сговорились и начали штурмовать крепость, под начальством своего отважного атамана Лизогуба; он быстро ринулся на земляной вал, сбил турок, вслед за ними спустился внутрь крепости и чуть вместе с ними не ворвался в каменные укрепления. Но солдаты и стрельцы оставались неподвижно в лагере и только издали смотрели на приступ. Казаки не могли удержаться в крепости, поэтому они отступили и засели на валу.

Турки опомнились от неожиданного казачьего натиска и всеми своими силами ударили на дерзких казаков, засевших в бастионе. Главнокомандующий, чтобы испугать турок, вывел все свое войско, как бы для штурма, а генерал Гордон со своими гренадерами поспешил на помощь храбрым казакам. При помощи пехоты казаки, после шестичасовой битвы, отбили турок и снова прогнали их до каменных твердынь города, остались на валу, из бастиона вывезли четыре пушки и подарили их Петру. Царь благодарил казаков за храбрость и всему войску приказал готовиться к штурму. Но неприятель не дождался его; 18 июля из Азова вышел старый турок, махая шапкой, чтобы мы прекратили пальбу; начались переговоры о сдаче, и условия, еще за две недели перед тем предложенные, были приняты. Турки уступали Азов, со всеми орудиями и снарядами, ежели им предоставлена будет свобода выйти из города в полном вооружении, с женами и детьми, да захватить с собою столько пожитков, сколько можно унести на себе; русские обязались на своих судах перевезти их Доном, до устья Кагальника. Всех пленных и невольников обязывались освободить без выкупа.

Наконец русские войска вступили в Азов; запорожцы бросились грабить оставленное неприятелем. Их буйства и зверской корысти нельзя было унять. Петр дал им волю, чтобы наградить их за их мужественный штурм; но грабить, кроме съестных и военных припасов, было нечего; город представлял печальную груду развалин; дома все были разрушены бомбами; жители и солдаты все время прятались в землянках под валом. Солдаты и запорожцы рылись в земле, отыскивая зарытые сокровища, но нигде ничего не находили.

В Москве весть о покорении Азова встретили с восторгом. 31 июля все значительные сановники московские обедали у первого министра Льва Кирилловича Нарышкина; в это время получено было письмо о сдаче Азова; известие об этом радостном событии послали к патриарху; святитель заплакал от радости, тотчас приказал ударить в большой вестовой колокол, и народ со всех концов Москвы поспешил в Кремль на молебствие; Емельян Украинцов громко, во всеуслышание читал царскую грамоту о взятии Азова, присланную на имя патриарха.

Взятие Азова одинаково принято было с радостью и приверженцами старины, и компаниею царскою; после долгого времени это было первое торжество над страшными турками. Но больше всех радовалась компания Петра; на деле теперь доказано было превосходство нового вооружения и нового военного строя; доказывалось, что постройка кораблей не прихоть, а дело необходимое: без помощи флота никогда нельзя было бы овладеть Азовом, недаром царь вызывал иностранцев, недаром учился у них и осыпал их милостями.

На другой день после взятия Азова цесарскому инженеру Лавалю Петр дал повеление в мельчайших подробностях осмотреть крепость, всю местность и составить план для того, чтобы вновь укрепить город, по всем правилам новейшей фортификации. Лаваль тотчас принялся за дело, и через три дня план был готов и представлен царю. Петр осмотрел его, обсудил и нашел, что он вполне годится, и немедленно распорядился, чтобы все войско принялось за работы под руководством инженеров, сам же, следуя своим постоянным стремлениям, принялся отыскивать место, годное для гавани, где бы мог помещаться будущий флот.

Создание кораблестроительных «кумпанств» и отправление молодых людей за границу

И вновь мы обратимся к книге А. С. Чистяковой, которая, затрагивая разнообразные сюжеты царствования Петра I, в частности, писала:

«Прошло около месяца после торжественного въезда войск и покорения Азова. Петр обдумывал свои дальнейшие предприятия; те из его советников в Боярской думе, которые полагали, что после покорения Азова все издержки уменьшатся и царь успокоится, будет жить в Кремле, подобно предкам своим, жестоко ошиблись. В пылкой душе Петра кипели замыслы, один обширнее другого. Прежде всего ему надобно было нагнать страх на турецкого султана, а это возможно было только при помощи флота; следовательно, прежде всего надобно было устроить крепость и гавань на Азовском море и завести флот.

Петр собрал Боярскую думу в село Преображенское и предложил несколько вопросов; первый состоял в том, чтобы определить, кем населить опустошенный и кое‑ как поправленный Азов. Положили переселить в него три тысячи семей из низовых городов, с четырьмястами всадниками из калмыков.

За первым последовал второй вопрос. Когда Азов будет населен, то надобно позаботиться о том, чтобы удержать его за собою и жителям доставить возможность вести торговлю; но упрочить за Россией Азов и начать торговое плавание на Азовском море можно было только при содействии флота. Петр так ясно доказал необходимость флота, что после двух совещаний и после того, как собраны были все необходимые справки, положено было: корабли построить, оснастить и вооружить к 1698 году, на суммы всего русского народа, а именно: вотчинников и помещиков, как духовных, так и светских; посады, слободы и всякие другие собственники должны были участвовать в этой общей повинности; лица духовного звания, патриарх и монастыри с каждых восьми тысяч крестьянских дворов должны были построить по одному кораблю; с бояр и со всех служащих государству лиц, с каждых десяти тысяч крестьянских дворов по кораблю; со всех торговых людей, со всех слобод и городов, вместо одной десятой деньги, которую с них собирали в прошедшие годы, потребовано было выстроить двенадцать кораблей, со всеми припасами.

Далее положено было из землевладельцев духовных и светских составить отдельные кумпанства для постройки кораблей; тогда духовные составили семнадцать, а светские восемнадцать компаний. Чтобы составить эти кумпанства, царским указом в Москву были вызваны все вотчинники, имеющие сто крестьянских дворов; мелкопоместные должны были внести по полтине с двора.

Все дела по кораблестроению отданы были в особый приказ, которым управлял окольничий Протасьев; он по этому случаю получил звание адмиралтейца; его обязанность состояла в том, чтобы сделать правильную раскладку этой новой статьи сбора. Собравшиеся в Москву вотчинники соединились в кумпанства для постройки кораблей, духовные сошлись с духовными, светские со светскими; гости и других званий люди из среды своей выбрали надежных людей для сбора и для расходования денег, собранных на корабельную повинность. Из приказа по всем кумпанствам разосланы были списки предметов и материалов, нужных для постройки и для вооружения кораблей; к ним приложены были чертежи корабельных частей и их размеры.

Каждая компания обязана была, кроме русских плотников, содержать на свой счет иностранного корабельного мастера, переводчика, кузнеца, резчика, столяра, живописца и лекаря с аптекою. Заготовлять материалы должны были в верховьях Дона и по Волге; преимущественно в лесах уездов Воронежского, Усманского, Белоколодского, Романовского, Сокольского и Козловского. Из Западной Европы, особенно из Венеции, Голландии, Дании, Швеции, положено было вызвать искусных и опытных корабельных мастеров и распределить их по кумпанствам. В те же заседания положено было, со временем, выкопать соединительный канал между Доном и Волгою, а именно между реками Иловлею и Камышинкою.

Ближайший надзор за работами и заготовление материалов поручено было Францу Тиммерману… ‹…›

Царь чувствовал, что для приведения в исполнение его великих замыслов ему нужны люди, на которых можно было положиться.

Петр знал, что вызвать из‑ за границы иностранных мастеров можно; оттуда наедет много народу, но кто поручится, что приедут люди действительно знающие, которые честно будут строить; кто их будет проверять? Для того чтобы понимать во всяком деле, что хорошо и что дурно сделано, самому надобно быть знакомым с делом. Петру надобно было иметь побольше таких людей, которые могли бы наблюдать за работами, и он решился послать за границу молодых, способных людей, которые бы учились архитектуре, корабельному искусству, инженерным и другим наукам. Петр выбрал для этой цели пятьдесят комнатных стольников и спальников и отправил их за границу: двадцать восемь человек в Италию, преимущественно в Венецию, двадцать два человека в Англию и в Голландию.

Но это еще не успокоило молодого и пылкого царя; у него родилось опасение: хорошо ли исполнят дворяне возложенное на них поручение, будут ли они ревностно учиться, поймут ли они то, чего от них требует польза России? К тому же Петр заметил, с какою неохотой предпринималось путешествие. Чтобы как можно больше хорошего вышло из отправления их за границу, надобно было самому Петру побывать везде заранее, все узнать самому, чтобы потом быть в состоянии оценить, с какою пользою молодые дворяне провели свое время в иностранных государствах. И Петр решился, со своими надежными бомбардирами Преображенского полка, отправиться в чужие земли, где более всего развилось мореходство, чтобы на деле изучить кораблестроение во всех видах до высших, основных, начал, и ежели представится случай, то узнать и управление кораблем».

Подготовка к поездке за границу самого Петра

И на этот важный аспект подготовки Великого посольства обратила внимание С. А. Чистякова:

«Зарождению и приведению в исполнение плана поездки за границу много содействовал Лефорт. Он указал Петру верный способ скорее и основательнее двинуть вперед еще дремлющие в России силы и пробудить ее к новой жизни.

Чтобы не стесняться формами и церемониалом неизбежным, ежели бы он поехал за границу как русский царь, чтобы свободнее везде бывать и учиться, где и чему захочет, Петр придумал снарядить большое посольство в главнейшие государства Западной Европы и самому присоединиться к нему под скромным названием урядника Преображенского полка, Петра Михайлова.

Великими, полномочными послами были назначены: адмирал, наместник новгородский – Лефорт, генерал и воинский комиссар, наместник сибирский – Головин и думный дьяк, наместник Белевский‑ Возницын; им даны были верющие полномочные грамоты, которые теперь мы называем верительными, для утверждения древней дружбы и любви между Россией и западными державами Европы, для того чтобы согласиться, каким способом ослабить врагов Креста Господня – турецкого султана, крымского хана и всех басурманских орд.

Был среди членов посольства и бомбардир Преображенского полка Александр Данилович Меншиков, получивший такой чин четыре года назад и в этом чине сравнявшийся с бомбардиром того же полка Петром Михайловым.

Традиция объявляет Меншикова мальчишкой‑ пирожником, бойко торговавшим на улицах Москвы. Его случайно встретил Лефорт и, привлеченный бойкостью и сметливостью мальчика, позвал к себе в дом. Там Лефорт довольно долго беседовал со своим гостем и, найдя его ответы смышлеными, взял его к себе в услужение. Здесь же Меншиков встретился и с Петром, который был всего лишь на полтора года старше его.

С 1693 года Меншиков сопровождал Петра повсюду, безотлучно находясь при нем, – и в поездках по России, и в азовских походах, становясь, по мнению многих, возможным соперником Лефорта. Однако умный и осторожный Меншиков предпочитал дружить с любезным Францем Яковлевичем и терпеливо ждал своего часа, всемерно подчеркивая свое второстепенное по сравнению со швейцарцем положение.

Расходы на издержки посольские были увеличены против того, как бывали во времена предыдущих царствований. К посольской свите было прикомандировано двадцать дворян и тридцать пять волонтеров.

Обязанность дворян состояла в том, чтобы безотлучно находиться при посольствах, исполнять все поручения, присутствовать при аудиенциях и т. д.

Волонтеры отправлялись на этот раз с исключительною целью изучать морское дело; они составляли особый отряд, разделенный на три десятка, под начальством командора, князя Черкаского. Это были бомбардиры Преображенского полка; они участвовали во всех потехах и во всех походах Петра; они вместе с ним строили суда на Переяславском озере, были и работали в Архангельске, в Воронеже; они вынесли вместе с царем все битвы под Азовом и первые были в траншеях и на приступе. К трем десяткам испытанных бомбардиров, по воле царя, волонтерами приписаны были маленький сын князя Голицына, два сына Головина, Нарышкин и царевич имеретийский Аргилович. Десятником первого десятка был Гавриил Кобылин, второго десятка – Петр Михайлов (царь), в третьем – Федор Плещеев.

Петр для памяти составил для посольства собственноручную записку, в которой, между прочим, говорилось о приискании за границей для русской службы искусных морских офицеров, боцманов, штурманов, матросов, о найме корабельных мастеров, о покупке оружия и разных принадлежностей для флота: полотен, блоков, больших и малых пил и других инструментов; бумаги для картушей, свинцу, медных листов, кожи для помп, гарусу, т. е. шерстяной флаговой материи на знамена и вымпелы – белого, синего и красного цвета и т. д.

Политическая цель посольства состояла в том, чтобы с Австрией заключить оборонительный и наступательный союз против турок, с Бранденбургом, Голландией и Англией – торговый договор.

Управление государством Петр поручил трем знатнейшим вельможам: боярину Льву Кирилловичу Нарышкину, князю Борису Алексеевичу Голицыну и князю Петру Ивановичу Прозоровскому; предоставил им право управлять государством от имени Петра, как будто он и не оставлял Москвы.

Петр не упустил из внимания оборону южных границ России, где надобно было ожидать нападения турок. К Азову стянута была значительная армия, и командование ею было поручено боярину А. С. Шеину; ему же поручено было переделать и укрепить Азов по плану австрийского инженера Лаваля, построить за Таганрогом укрепленный форт, промерить рукава Дона и устроить корабельную гавань с крепостью на Таганроге. На низовье Днепра отправлен был особый отряд, и значительное войско приказано собрать и придвинуть к границам Польши.

Польский король Ян III Собеский умер уже восемь месяцев тому назад; но сейм не мог решиться, кого избрать на его место; народ и дворянство спорили, непокорное войско шумело и грабило коронные земли, потому что жалованья ему не давали. Сейм, утомленный раздорами неприязненных партий, стал звать на престол французского принца, союзника Турции; Петр беспокоился, чтобы выбор этот не состоялся, и, чтобы воспрепятствовать ему, решился двинуть войска сначала к границам, а потом и далее, ежели понадобится.

Позаботившись таким образом о внутреннем управлении государства и внешней его безопасности, Петр приказал посольству собираться в путь. Но накануне предстоящего отъезда произошло событие чрезвычайное».

Заговор Циклера и Соковнина

Этот эпизод нашел отражение в работах многих русских историков.

Событие, о котором речь пойдет дальше, еще раз подтвердило, какую роль отводили царевне Софье враги ее брата‑ царя.

При жизни своей она оставалась для многих россиян, недовольных политикой и преобразованиями Петра, последней надеждой на возвращение прежних порядков. Лишь только возникало в Москве какое‑ либо возмущение против существующего правительства, как тут же смутьяны вспоминали, что в Новодевичьем монастыре томится царевна Софья Алексеевна – законная государыня, заключенная в узилище собственным единокровным братом‑ антихристом, оставившим почему‑ то ненавистную сестру мирянкой и все еще не постриженную в монахини.

А коли так, то, по их мнению, за нею все еще оставалось право на прародительский престол, и, стало быть, нужна была только сила, чтобы выдворить Софью из тюрьмы‑ обители и затем возвести на трон.

День отъезда был уже назначен на 23 февраля 1697 года. Накануне отъезда Лефорт давал прощальный вечер в своем доме, с музыкой и танцами.

Пир был в полном разгаре, когда Петру доложили, что просят его выйти в другую комнату, где его дожидаются два стрельца.

Петр вышел к ним; они повалились перед ним на землю ниц и просили милости и пощады. Они донесли, что бывший стрелецкий полковник, а ныне думный дворянин Иван Циклер подговаривает стрельцов зажечь в ту же ночь дом Лефорта и на пожаре умертвить государя. Одним из них был Ларион Елизарьев, который в августе 1689 года предупредил Петра о заговоре Шакловитого.

Петр хладнокровно выслушал донесение, расспросил, где собрались заговорщики, и пошел назад к пирующим. Там он очень спокойно объявил, что есть дело, которое требует его немедленного присутствия, но просил дождаться его и не прерывать веселья, выбрал нескольких сильных и приверженных к себе людей, вместе с ними вышел и, не говоря им, в чем дело, прямо поехал в дом Циклера; неожиданно вошел в комнату, наполненную заговорщиками, навел на них ужас своим грозным видом и тут же приказал схватить и связать Циклера и отвезти его в село Преображенское, где и допросил его.

Циклер еще прежде принадлежал к приверженцам Софьи и, как человек честолюбивый, первый оставил ее, когда власть ее поколебалась; первый явился к Троице, надеясь такой покорностью заслужить любовь Петра и его милости, но Петр всегда чуждался его, и никогда нога его не переступала порога его дома, что очень оскорбляло Циклера. При отъезде за границу Петр назначил Циклера в Азов на воеводство, что, по тогдашним понятиям, равнялось вежливому изгнанию. Циклер хотел отомстить за это; он воспользовался постоянным неудовольствием стрельцов за то, что Петр им предпочитал солдат, и задумал у них искать себе сообщников. Сообщник, его Соковнин, как закоренелый раскольник, родной брат знаменитых раскольниц – боярыни Морозовой и княгини Урусовой, ненавидел все новизны и пристал к партии Циклера, а вслед за тем и родственник его Пушкин, раздосадованный тем, что его племянника насильно отправили учиться за границу.

Все это обнаружилось мало‑ помалу после допросов и пытки. Раздраженный царь хотел страшным примером остановить дальнейшие заговоры и бунты. Он созвал Боярскую думу и приказал судить Циклера, Соковнина и Пушкина; их приговорили к четвертованию.

Родственники их были разосланы в разные далекие от Москвы города.

Должно быть, родственники царицы, Лопухины, принимали какое‑ нибудь косвенное участие в этом заговоре, потому что и они без суда и следствия были отправлены в ссылку.

Накануне казни Циклер объявил, что в свое время Софья и покойный ныне боярин Иван Милославский подговаривали его убить Петра.

Тогда Петр обставил казнь следующим образом: он велел выкопать гроб с прахом Милославского, привезти его на свиньях в Преображенское и поставить раскрытым под помост, где ждали казни приговоренные к смерти.

Циклера и Соковнина четвертовали: сначала им рубили руки и ноги, а потом головы, и кровь их стекала в раскрытый гроб.

Пушкиным отрубили головы, после чего все четыре отвезли на Красную площадь и воткнули на железные спицы, установленные на высоком столбе.

За Софьей же после этого был усилен надзор и увеличены караулы, но и на сей раз в монахини ее не постригли и доступ к ней сестер сохранили.

ВЕЛИКОЕ ПОСОЛЬСТВО

Рига и Митава – столицы Лифляндии и Курляндии

Когда все смуты были покончены, Петр опять дал приказание посольству собираться в путешествие.

Посольство поехало на своих лошадях на Тверь, Псков и Ригу в Пруссию. Из Пскова воевода написал рижскому губернатору, что посольство едет, и требовал приличного приема, как то положено по договору со Швецией. Губернатор Дальберг отвечал, что ему надобно знать, как велико число людей, составляющих посольство, но что на всякий случай он велел приготовить подводы и содержание, а для исполнения назначил особого пристава; но в то же время присовокуплял, что в Лифляндии большой голод, и потому просил довольствоваться, чем Бог послал.

За милю от Риги посольство дожидались три легкие кареты от губернатора, а за полмили – 60 рейтаров и 6 карет, в том числе одна золоченая. Начальник рейтар сказал поздравительную речь, за ним вторую произнес начальник выборных рижских граждан (шварцгейптеров); они выехали навстречу на прекрасных лошадях, в богатой сбруе, в роскошной бархатной одежде, в парадных мантиях, с белыми страусовыми перьями на шляпах и с обнаженными мечами в руках, со знаменами, трубами и литаврами. Посольство торжественно въехало в Ригу и поместилось в трех нарочно для них приготовленных домах.

На следующий день двое посольских дворян представлялись Дальбергу и благодарили его за хороший прием; он отвечал ласково, обещая позаботиться обо всех нуждах посольства, и извинялся в тех неудобствах, какие посольство встретило на дороге и которые произошли единственно оттого, что в Лифляндии неурожайный и голодный год.

Петр был доволен приемом, но Двина вскрылась и продолжать путешествие нельзя было, надобно было неделю прожить в полном бездействии. Со стороны губернатора пошли неприятности; он не доставлял съестных припасов, не позволял посольским людям свободно ходить по городу, за ними присматривали, как за шпионами; сам Дальберг не отдал визита посольству, и хотя ему известно было, что царь находился в свите, он делал вид, что этого не знает, и не постарался доставить Петру ни малейшего удовольствия, не позволил осмотреть крепости и достопримечательности Риги. Он не позволил ему даже издали, в зрительную трубу, посмотреть на крепость; от Лефорта он требовал, чтобы никто из русских не выходил из домов и не позволял себе никаких вольностей. Лефорт всеми силами доказывал раздраженному Петру, что Дальберг имеет право так поступать, потому что Рига пограничный город и губернатор должен заботиться о том, чтобы система ее укреплений осталась тайною для такого опасного соседа, как Россия, но Петр был оскорблен такою невнимательностью и Ригу прозвал проклятым местом, а при первой возможности, в рыбачьей лодке с несколькими из своих бомбардиров, переправился через Двину и один уехал в Курляндию, предоставив посольству пробираться далее, как оно знает.

Прием, сделанный посольству в Курляндии герцогом, был самый радушный. Он лично отдал визит посольству и долго разговаривал с Петром и послами о польских и турецких делах. Посольство провело неделю в Митаве, но Петру и здесь стало скучно: нечего было делать, нечего осматривать – ни заводов, ни фабрик. Он оставил Великое посольство, поблагодарил герцога и поехал в Либаву.

Пребывание Петра в Кенигсберге

Проехав через Либаву и наняв купеческий корабль «Святой Георгий», Петр 2 мая вышел из гавани. 4 мая он был уже в Пруссии.

Курфюрст Фридрих III пригласил его в Кенигсберг, и он прибыл туда в ожидании своего посольства.

Здесь, называя его обер‑ командором, заботились о том, чтобы Петр ни в чем не нуждался.

Петр осматривал Кенигсберг и занялся изучением артиллерии под руководством главного инженера прусских крепостей Штейнера фон Штернфельда, восхитившегося его искусством в стрельбе и признавшего Петра Михайлова «осторожным и искусным огнестрельным художником», что и было написано в выданном ему дипломе.

Для посольства был приготовлен роскошный стол с яствами на серебряной посуде, тосты провозглашал генерал‑ кригс‑ комиссар, а когда пили за здоровье Петра, гремели литавры, трубы и пушечные выстрелы.

На первом приеме курфюрста, в зале, который назывался «Московским», русское посольство было в парчовых кафтанах, унизанных жемчугами и бриллиантами.

Курфюрст пригласил их, сидя на троне, под балдахином, в красной бархатной одежде, усеянной бриллиантами, в шляпе с перьями, с рыцарским знаком, тоже усаженным бриллиантами на груди.

Петр остался в Кенигсберге долее, чем предполагал: его задержали волнения в Польше, где французская партия усиливалась; чтобы противодействовать ей, Петр послал грамоты своему послу, в которых ясно выразил, что всеми силами будет противодействовать избранию короля, находящегося в дружбе с Турцией и Крымом, враждебными России.

Грамота Петра пришла за два дня до выборов и произвела желанное действие: в Польше две партии избрали двух королей: одна партия избрала французского принца Конти; другая – курфюрста саксонского Августа; последнего поддерживал русский резидент. Петр послал поздравительную грамоту Августу и велел объявить польским избирателям, что для защиты республики от Конти и его партии к литовской границе придвинуто войско. Август со своим войском вступил в Польшу, присягнул, принял католичество и дал честное слово царю быть с ним заодно против врагов христианской веры.

Устроив польские дела, Петр решился продолжать свое путешествие. Выехал он с посольством, но, по своему обыкновению, оставил его в дороге и поехал вперед один.

Остановка в нидерландском городе Саардаме

Выехав из Кенигсберга вместе со всем Великим посольством, Петр в очередной раз, теперь уже у реки Липпе, опять оставил его и в лодке спустился далее, пробрался к Рейну и по нему, с восемнадцатью человеками волонтеров, поплыл в Голландию. В первой голландской гостинице русских рассматривали с любопытством, потому что весть о приближавшемся Великом посольстве царя русского уже дошла до Голландии и его там ожидали с нетерпением. Петр по каналам и по рукаву Рейна отправился к Саардаму, или Заандаму, – местечко на северо‑ запад от Амстердама. Всех своих спутников царь оставил в Амстердаме, взяв с собою только шестерых, в том числе царевича Имеретийского, Гавриила и Александра Меншиковых, своих любимых Преображенских плотников‑ бомбардиров, и с ними поплыл к Саардаму на лодке. Ночь 7 августа застала его неподалеку от места назначения, и он, к величайшей досаде своей, должен был остановиться. На другой день на рассвете царь поплыл дальше; под городом в Фоузане он заметил знакомого; на лодке ловил рыбу бывший в России кузнец Кист: Петр окликнул его; Кист не верил глазам своим и остолбенел от удивления, когда в одежде голландского плотника – красной фризовой куртке, белых холщовых шароварах, с круглой клеенчатой шляпой на голове – увидел перед собою царя Московского. Удивление его еще усилилось, когда царь сказал ему:

– Ну, Кист, я твой жилец и прошу тебя дать мне у себя в доме квартиру!

– Царь, я беден, жить тебе в моей лачуге не пристало, да и свободной комнаты у меня нет.

– Все равно, отдай мне чулан какой‑ нибудь: неужели ты один занимаешь весь дом?

– Что у меня за дом? просто хижина: в одной половине я сам живу с женою, а в задней половине живет у меня вдова поденщика.

Петр настоял на том, чтобы эта задняя часть дома была приготовлена для него, дал задаток; Кист причалил и опрометью бросился домой, чтобы исполнить царскую волю; за семь гульденов он уговорил вдову очистить квартиру.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒