Вольдемар Николаевич Балязин 3 страница

Царская семья после смерти Федора Алексеевича

Всякий раз, когда умирал тот или иной монарх, самым животрепещущим вопросом был один и тот же: «Кому достанется трон? »

У покойного Федора Алексеевича детей не было, но у него было два брата: Иван, по матери Милославский, и Петр, по матери Нарышкин. К этому моменту младшему из них Петру, исполнилось десять лет, а Ивану хотя и шел шестнадцатый год, но по здоровью он недалеко ушел от покойного Федора, а по уму очень сильно ему уступал. И, таким образом, нужно было остановить выбор на одной из дочерей Алексея Михайловича.

И. Е. Забелин писал: «В день смерти их брата, царя Федора, старшей царевне Евдокии было уже 32 года, младшей Феодосии 19 лет… Третьей царевне Софье было около 25 лет… Все такие лета, которые полны юношеской жизни, юношеской жажды. Естественно было встретить в эти лета и юношескую отвагу, готовность вырваться из клетки на свободу, если не полную готовность, то неудержимую мечту о том, что жизнь на воле была бы лучше монастырской жизни в тереме».

Добавим, что все сестры Милославские были обречены на полуиноческую жизнь. Боязнь греха, соблазна, искушения, порчи, сглаза – все это заставляло держать царевен взаперти. Само их происхождение, принадлежность к царствующему дому не допускали замужества за подданными, а найти иностранных принцев было трудно, так как по понятиям тогдашнего православного благочестия брак с неправославным считался греховным. Поэтому даже болезнь царствующего брата была воспринята сестрами‑ царевнами как нечаянно возникшая возможность хотя бы на время, хоть в чем‑ то и как‑ то переменить свою скучную жизнь. Особенно преуспела в этом Софья. Она решилась покинуть терем и круглые сутки проводила у постели умирающего брата. В глазах окружающих ее поступок выглядел подвигом благочестия и милосердия, и царевна сумела завоевать этим изрядную популярность среди придворных.

Внешне Софья была непривлекательна. А ведь известно, что люди склонны симпатизировать душевным добродетелям красивых людей, а к некрасивым относятся значительно прохладнее. Софья же не отличалась красотой. По свидетельству французского эмиссара Де ла Невиля, Софья была большеголовой, очень полной, абсолютно бесформенной, со следами волчанки (туберкулез кожи) на лице. В двадцать шесть лет ей можно было дать сорок. Однако эти недостатки компенсировались необычайно живыми умными глазами и быстрым, тонким умом. Софья любила беседовать с просвещенными людьми, а ими чаще всего были лица духовного звания. Она умела читать и писать и тем выгодно отличалась от большинства женщин ее времени.

В день похорон Федора все шесть его сестер, в нарушение вековых традиций царского дворцового ритуала, пошли за гробом рядом с братьями Иваном и Петром, оттеснив пятнадцатилетнюю вдову Марфу Апраксину и вдовствующую царицу Наталью Кирилловну.

Сразу же после похорон на заседании духовных и светских сановников царем был провозглашен десятилетний Петр, несмотря на первородство царевича Ивана, который был не только нездоров, но и слабоумен. Однако это отстраняло Милославских от власти, и поэтому Софья приняла меры к тому, чтобы стать регентшей‑ правительницей при брате.

Так в Московском Кремле реальной правительницей государства, через полтора века после регентства Елены Васильевны Глинской, стала молодая, умная, смелая и энергичная царевна Софья Алексеевна.

ЦАРЕВНА СОФЬЯ АЛЕКСЕЕВНА

Детство царевны Софьи и ее учителя

Для того чтобы лучше понять, как сформировался характер Софьи Алексеевны, вернемся чуть назад, к тому времени, когда у Марии Ильиничны Милославской 17 сентября 1657 года родилась третья дочь, которую назвали Софьей.

Из‑ за того что на свет вновь появилась девочка, а не долгожданный наследник престола, рождение ребенка не вызвало особой радости ни у Алексея Михайловича, ни у Марии Ильиничны.

Пира не было, ограничились простым застольем, во время которого гостям не раздавали дорогих подарков, а только лишь пироги с царского стола. Однако по чистой случайности крестили ее не, как прочих царских детей, в Чудовом монастыре, а почему‑ то в Успенском соборе, и впо‑

следствии это обстоятельство сочли неким знамением, ибо именно в Успенском короновались на царство российские самодержцы.

А в раннем детстве был ей уготован, как и всем ее сестрам, терем: глухие стены, маленькие, забранные решетками оконца, тихие служанки – только набожные, исполненные страха Божьего, пожилые женщины, азбука‑ кириллица, разное рукоделие – более всего вышивание, да почти единственное соприкосновение с миром – выходы в церковь.

Но на рубеже младенчества и отрочества попала она в руки выдающихся деятелей Просвещения, которых справедливо почитали «горящими свечами Русской земли»: Симеона Полоцкого, Сильвестра Медведева и Кариона Истомина.

Симеон Полоцкий, монах полоцкого Богоявленского монастыря, в миру Самуил Гаврилович Петровский‑ Ситнианович, приехал в Москву в 1664 году, когда шел ему 36‑ й год. К этому времени он окончил Киевскую духовную академию, знал греческий, латинский и польский языки и уже получил известность как незаурядный проповедник, поэт и драматург, увлеченно занимавшийся еще и астрологией, и космогонией.

В Москве он стал преподавателем в школе мужского Заиконо‑ спасского монастыря.

Несведущим название монастыря может показаться необычным и даже странным. Однако это его краткое обиходное название. А официально обитель именовалась: «Монастырь Всемилостивейшего Спаса на Никольском крестце, что за Иконным рядом». Располагался монастырь на Никольской улице, рядом с Кремлем и Печатным двором.

Вскоре же о глубоких и разносторонних знаниях Симеона Полоцкого стало известно в Кремле, и царь Алексей Михайлович взял его к себе, поручив Полоцкому учить и наставлять своих детей – царевичей Алексея и Федора и царевну Софью. Преподавал Симеон легко и весело, говоря об одном предмете, безо всякого труда переходил на другой, приводил множество интересных примеров и часто излагал урок стихами, чтобы лучше запоминалось то, о чем он говорил. Он же приохотил своих подопечных к театру, первые гастроли которого открыла немецкая труппа. Руководил ею пастор из Немецкой слободы Иоаганн Готфрид Грегори.

Занятия с царскими детьми Полоцкий строил таким образом, чтобы сделать их по мере своих сил всесторонне образованными людьми. Он придерживался этого принципа потому, что для него образованность являлась высшей ценностью бытия. Для него Божественное Слово – Логос, Слово Священного Писания и простое обиходное слово хотя и отличались друг от друга, но не настолько сильно, чтобы восприниматься как нечто совершенно разное. Обиходное слово было для Полоцкого первоэлементом знания, и потому он воспринимал мир как некую огромную и мудрую книгу и в труде «Вертоград многоцветный» поместил стихотворение «Мир есть книга»:

Мир сей приукрашенный – книга есть велика, Еже словом написан всяческих владыка. Пять листов препространных в ней ся обретают, Яже чудна писмена в себе заключают…

Первый лист, по Полоцкому, – небо и светила на нем; второй – огонь; третий – воздух и в нем дождь, снег, облака и… птицы; четвертый – вода, в коей обитает множество животных; и пятый – земля с деревьями, травами, животными и человеком. И всякий, читающий эту книгу, говорит всем: «О Человеколюбивый, царствуй на небе».

Столь же высоко ставили образованность и помощники Полоцкого в деле обучения и образования царских детей – Сильвестр Медведев и Карион Истомин, о которых речь пойдет дальше. Медведев был ближайшим и лучшим из учеников Полоцкого – его первым сподвижником и помощником во всех монастырских, школьных и типографских делах. Медведев преподавал царевичам и царевне греческий, латинский и польский языки.

Третьим их учителем был дальний родственник Медведева и так же, как и он, ученик Симеона Полоцкого, поэт и переводчик Карион Истомин.

Переводя с латинского языка – тогдашнего языка западноевропейской науки, Истомин познакомился с историческими и педагогическими трудами.

Потом и Полоцкий, и Медведев, и Истомин напишут не одну книгу и не один учебник, о чем будет рассказано немного погодя.

Однако главное было в том, что их судьбы оказались тесно связаны не только между собою, но и с судьбой и жизнью их воспитанницы и любимой ученицы – царевны Софьи Алексеевны.

Юность Софьи Алексеевны

Не только уроки Симеона Полоцкого уводили Софью из терема. Уже в детстве она смотрела первые спектакли в придворном театре, и хотя были они строго религиозными и очень нравоучительными, все же это был еще один прорыв на свободу, в пестрый, широкий, увлекательный мир человеческих страстей и раздумий.

Выходы в театр привели к тому, что Софья не только увлекла сестер новым для них развлечением, но и превратила их всех в актрис, сочинив для постановок несколько пьес. Об одной из них, называвшейся «Обручение Святой Екатерины», мы знаем из записок графини Головиной, которая играла в этой пьесе вместе с шестью сестрами‑ царевнами.

Головина вспоминала, что одна из царевен – Мария Алексеевна, – балуясь, сунула ей за шиворот черного таракана, от чего Головина едва не лишилась сознания. (Впоследствии Головина всю жизнь так боялась тараканов, что немедленно бросала дом, если видела, что они в нем появились. )

Спектакль «Обручение Святой Екатерины» девочки играли в день именин Софьи, и она исполняла в нем главную роль.

Знаменитый историк Николай Михайлович Карамзин через полтора века после того, прочитав текст этой пьесы, утверждал, что «царевна могла бы сравняться с писательницами всех времен». И если сестры ее, занимаясь рукоделием, более всего шили и вышивали, то Софья предпочитала переписывать книги. До наших дней сохранилось переписанное и украшенное сложнейшими заставками и заглавными буквицами Евангелие, отчего можно считать Софью Алексеевну довольно искусной художницей.

Был в ее покоях и немецкий клавесин с клавикордами, на коем она преизрядно играла.

В годы юности Софьи даже в строго ортодоксальной православной церкви появились некие новшества – вошло в моду многоголосное пение привезенных с Украины певчих, сменившее довольно унылое, гораздо более однообразное исполнение «демественных» напевов. Театр, музыка, стихосложение, называемое тогда латинским словом «версификация», были не единственными увлечениями юной царевны. В основе ее недюжинной для того времени эрудиции лежала любовь к чтению.

В ее покоях было невиданное в любом тереме множество книг – не только церковных, но и светских, среди которых были и труды по Государственному устройству разных стран, книги на латыни и на польском, которые чаще других приносил ей Симеон Полоцкий.

И длилось это десять лет, с десятилетия ее и до двадцатилетия. Карион Истомин был третьим наставником Софьи. Он доводился родственником Сильвестру Медведеву, служил в Московской духовной типографии и первым из образованных русских людей занялся вопросами педагогики и обучения. Истомин был последователем выдающегося чешского педагога‑ гуманиста Яна Амоса Коменского, автора первого руководства по семейному воспитанию «Материнская школа», которое было известно Истомину и положениям которого он следовал.

К несчастью, постулаты материнской школы на практике оставались втуне, ибо девичьи терема Московской Руси были сродни женским монастырям. И все же даже в таких условиях царевна Софья сохраняла живость ума, любознательность и относительную самостоятельность.

В то время как царевна приобщалась к знаниям, ее отец все больше отходил от интересов своих былых единомышленников и друзей, ибо и возраст, и необъятные государственные дела уже не позволяли Алексею Михайловичу уделять время любомудрию и благочестию. Из‑ за этого в окружении Софьи Симеон Полоцкий не был белой вороной среди других ее наставников. Под стать ему были и Сильвестр Медведев, и Карион Истомин. Из наставников Софье ближе всех был, пожалуй, Сильвестр – один из любимых учеников Полоцкого, успешно трудившийся над изучением греческого, латинского и польского языков в школе Заиконоспасского монастыря. Привлеченный своим учителем в кремлевские покои, Медведев стал преподавать царевичам и царевне эти языки и мог убедиться, что девочка овладевала ими лучше своих братьев.

Сильвестр Медведев

В связи с тем, что Сильвестру Медведеву принадлежала особая роль в событиях, развернувшихся вокруг Софьи, имеет смысл рассказать о нем подробнее, нежели о других ее наставниках и соратниках.

Семен (а по святцам Симеон, что одно и то же) Агафонникович Медведев родился 27 января 1641 года в Курске и там же стал служить подьячим, а затем перешел на службу в Москву, в Приказ тайных дел. (Сильвестром стали звать его после пострижения в монахи. )

Отцом его был простой посадский человек, и потому Симеон долгое время был в Приказе простым рассыльным.

Двадцати четырех лет он поступил в школу, специально построенную в Заиконоспасском монастыре, у Никольских ворот Кремля, где учился у Симеона Полоцкого.

Потом Медведев служил рядом с крупнейшим русским дипломатом Афанасием Лаврентьевичем Ордин‑ Нащокиным и был вместе с ним на переговорах с поляками перед подписанием Андрусовского перемирия в 1667 году, по которому к России перешли Смоленск, Киев и Левобережная Украина. Несмотря на это, через четыре года Ордин‑ Нащокин был отставлен от дипломатической службы и пострижен в монастыре под именем Антония.

Сохраняя верность своему патрону, Медведев тоже оставил службу и ушел в Молчинскую пустынь под Путивлем, став письмоводителем и садовником, а в начале 1675 года постригся и сам, получив имя Сильвестра.

В мае 1677 года Симеон Полоцкий вызвал его в Москву, в Заиоконоспасский монастырь.

Вскоре познакомился он с Алексеем Михайловичем и столь понравился царю, что тот велел дать Сильвестру лучшую в монастыре келью, такую же, как у настоятеля – Симеона Полоцкого. Вскоре его келья становится центром умственной жизни не только монастыря, но и всей ученой Москвы, а сам Сильвестр, благодаря непрерывному чтению, превращается в широко образованного человека. Тогда‑ то и стал он наставником царских детей.

Одновременно Медведев переводит с латыни и польского труды Симеона Полоцкого, ведет его многочисленную корреспонденцию, готовит к печати его богословские и исторические сочинения.

На следующий год становится он справщиком, а вскоре и старшим справщиком Государева Печатного двора, т. е., как мы бы сказали теперь, редактором и корректором книг, набиравшихся в этой крупнейшей типографии России.

За десять лет Медведев с тремя помощниками подготовил полторы сотни изданий, среди которых были азбуки и учебные псалтири, суммарный тираж которых превышал сорок тысяч экземпляров.

Между тем здоровье Симеона Полоцкого становилось все хуже и хуже, и из‑ за этого Медведев вынужден был принимать на себя груз нелегких обязанностей, лежавших дотоле на плечах его учителя. 25 августа Симеон Полоцкий умер, и Медведев по его завещанию принял пост настоятеля, оставшись придворным поэтом и ритором.

Не без труда добился он того, что в 1681 году на деньги царя Федора Алексеевича было открыто Училище свободных наук, где преподавались и духовные и светские дисциплины – от богословия до медицины и мореплавания, но за то, что в науках мирских использовались многие латинские и прочие «немецкие» книги, Медведева обвинили в поползновении к ереси, а позже – в заговоре против патриарха Иоакима. Однако об этом – позже.

…Таким было окружение царевны Софьи Алексеевны в годы ее детства и юности.

Наталья Кирилловна и Милославские

22 января 1671 года, когда Алексей Михайлович венчался со своей девятнадцатилетней женой, ее старшей падчерице Евдокии было двадцать лет, а Софье шел четырнадцатый год.

Девочки восприняли известие о появлении у них мачехи с настороженным любопытством, которое вскоре переросло у всех них в стойкую, с возрастом все более усиливающуюся антипатию.

Когда родился их новый единокровный, по отцу, но не единоутробный брат Петр, то его появление на свет было для них уже не просто событием неприятным, но и угрожающим: престол через какое‑ то время мог перейти в чужие руки.

Когда умер Алексей Михайлович, Петру шел всего третий год, и пока что большой опасности для Милославских он не представлял. Да и оказавшийся на престоле царь Федор Алексеевич, их единокровный и единоутробный брат, с почтением относился к своей мачехе и, судя по всему, любил своего маленького брата.

Софья, самая умная из всех Милославских, не давала поводов своей мачехе к нерасположению к себе, но так было лишь до поры до времени.

Как только Федор женился вторично и стал сразу же выказывать очевидную симпатию к Нарышкиным и Матвееву, подпав под сильное влияние своей новой жены, Софья поняла, что ее главной соперницей становится Наталья Кирилловна и ее отпрыски.

С этого времени и до кончины Федора Софья затаилась, выказывая свою нелюбовь к новорожденному тем, что распускала слухи о его «незаконном» происхождении, о чем уже говорилось чуть ранее.

Выборы нового царя

Как только 27 апреля 1682 года Федор скончался и удар колокола о том возвестил, тотчас же в Кремль на выборы царя явились все московские бояре. Большинство из них были сторонниками Нарышкиных и, стало быть, десятилетнего Петра. На его стороне оказались четверо князей Долгоруковых – Борис, Григорий, Лука и Яков, двое князей Голицыных – Борис и Иван, двое князей Одоевских, князь Куракин, князь Урусов, родовитые бояре Шереметевы и многие другие. Опасаясь насилия со стороны Милославских, почти все они явились в кольчугах и с оружием.

Желая сразу же примирить два враждебных клана, патриарх Иоаким спросил, кого из братьев хотели бы избрать царем самые знатные сановники государства.

Голоса разделились, и тогда Иоаким предложил позвать в Кремль все чины Московского государства, тем более что многие из них были в Москве, так как в декабре 1681 года царь Федор указал созвать Земский собор, и к этому времени выборные люди от всех сословий, кроме холопов и крепостных крестьян, находились в столице.

Выборные, созванные посыльными и бирючами, в тот же день явились в Кремль и стали толпой возле Красного крыльца Грановитой палаты.

Иоаким спросил их: кого из двух братьев они хотели бы видеть царем или же подлежит царствовать им обоим?

Зная о том, что Иван слабоумен, все выборные люди выкрикнули Петра.

Патриарх пошел к Петру в царские хоромы, нарек его царем и благословил крестом, а затем повел к трону и посадил на него, и все, кто был в Кремле, присягнули Петру и поочередно перецеловали ему руку.

Среди них была и Софья, которая скрепя сердце присягнула брату и поцеловала ему руку.

Из Москвы во все концы России помчались гонцы, чтобы привести к присяге страну, а особые люди были посланы за Артамоном Сергеевичем Матвеевым, чтобы ускорить его возвращение в Москву.

Начало стрелецкой «замятни»

Распри между Софьей и молодой вдовой Натальей Кирилловной начались сразу же после похорон Федора Алексеевича. И Софья тут же стала искать себе сообщников, чтобы утвердиться в роли правительницы при малолетнем брате. Она нашла опору себе в стрельцах, которые незадолго перед тем били челом на своих начальников, но ближний человек царя Федора дьяк Иван Максимович Языков велел челобитчиков схватить и перепороть. За несколько дней до смерти Федора целый стрелецкий полк бил челом на своего полковника Семена Грибоедова, который истязал и обирал своих подчиненных, заставлял работать в его вотчинах, как холопов.

На сей раз Языков взял сторону стрельцов и велел посадить Грибоедова в тюрьму, затем царским указом он был лишен чина, имения его были отобраны в казну, а самого его сослали в Тотьму.

Как только власть зашаталась, стрельцы уже 30 апреля – на четвертый день после смерти Федора – подали челобитную сразу на шестнадцать своих полковников, да, кроме того, поступила челобитная на командира Бутырского солдатского полка, которую могли поддержать сторонники солдат в других полках.

Челобитная, поданная 30 апреля, отличалась от ранее поданных тем, что в ней стрельцы грозились самочинно расправиться с обидчиками, если их жалобы не будут удовлетворены немедленно. 1 мая всех полковников взяли «за сторожи» и посадили в тюрьму Рейтарского приказа, а из дворца убрали Языкова с сыном и близких ему по духу и службе дворян Лихачевых. Затем полковников вывели перед толпой стрельцов и били каждого батогами до тех пор, пока их бывшие подчиненные не кричали: «Довольно! » После этого каждый день в течение восьми дней полковников по два часа били палками по ногам, пока они не заплатили всего, что причиталось с них разозленным стрельцам. И лишь после этого их выслали из Москвы.

6 мая всех выборных на Земский собор распустили, и одновременно с этим по Москве стали распространять слухи, в которых виновниками всех бед объявлялись Нарышкины и их сторонники, а защитниками стрельцов – Милославские.

Главными зачинщиками грядущего мятежа стали: боярин Иван Михайлович Милославский, два брата Толстых, князь Иван Андреевич Хованский, по происхождению своему Гедиминович, из давно уже обрусевшего служилого рода.

Между тем 11 мая приехал в Москву Матвеев. Все поздравляли его с возвращением и сами стрельцы поднесли ему хлеб‑ соль. Однако Матвеев сразу же осудил их действия, и по Москве тут же стали передавать сказанные им слова: «Стрельцы таковы, что если им хоть немного попустить узду, то они дойдут до крайнего бесчинства».

Этого было довольно, чтобы Матвеев стал злейшим врагом стрельцов.

Вскоре по Москве пошел слух, что брат вдовствующей царицы Иван Нарышкин, примерив на себя царский наряд, сел на трон, но Софья и другие Милославские стали укорять его за это, и тогда Иван стал душить своего тезку‑ царевича, которого еле‑ еле сумели отбить дворцовые стражники.

А во вторник, 15 мая, в полдень, когда бояре собрались в Кремле в Думе, братья Толстые стали кричать, примчавшись в стрелецкие слободы, что Иван Нарышкин все же задушил царевича Ивана.

Бунт стрельцов и холопов

Стрельцы схватились за оружие, ударили в набат, и толпа со знаменами и барабанным боем ринулась к Кремлю. Боярская дума в страхе разбежалась. Тогда по совету Матвеева царица Наталья в сопровождении патриарха вышла с обоими царевичами на Красное крыльцо. Но и появление живого Ивана‑ царевича не остановило стрельцов, жаждавших крови. Не смог уговорить их и патриарх. Стрельцы кинулись на крыльцо и первым сбросили на копья начальника стрелецкого приказа князя Михаила Юрьевича Долгоруко‑

ва, а за ним – Матвеева и обоих изрубили на куски.

Ворвавшись во дворец, стрельцы повсюду искали Нарышкиных и их сторонников, заглядывая в сундуки, лари и даже в печные трубы, желая найти Ивана Нарышкина.

Были убиты Языковы и Лихачевы, десятки дьяков, бояр, дворцовых слуг, а их имущество разграблено.

Эти убийства и зверства произошли на глазах юного Петра. Он был настолько напуган и потрясен увиденным, что с ним случился первый эпилептический припадок. Впоследствии такие припадки сопровождали Петра всю жизнь. До последних дней сохранил он и ненависть к бунтовщикам, беспощадно карая мятежников.

Получив около трехсот тысяч рублей и имущество побитых ими бояр, стрельцы послали начальника Стрелецкого приказа князя Ивана Андреевича Хованского потребовать воцарения и старшего брата – Ивана Алексеевича, объявив его первым царем, а Петра – вторым.

На следующий день все продолжилось снова, и снова кровь невинных жертв заливала Москву. Стрельцы успокоились только тогда, когда по настоянию Софьи им был выдан брат царицы Иван. Его за волосы вытащили из церкви, бросили в пыточный застенок и после долгих мучений отволокли на Красную площадь. Там его подняли на копья, потом бросили наземь и, изрубив в мелкие куски, втоптали их в грязь.

В этот же день взбунтовались боярские холопы. Вместе со стрельцами они пошли на Холопий приказ, разгромили его и уничтожили кабальные записи.

И хотя отныне холопы могли идти на все четыре стороны, но почти все они либо вернулись к своим прежним владельцам, либо вновь похолопились, найдя себе новых господ, ибо холопство было в крови у них, и они не только не знали, что такое воля, но не представляли, как можно жить свободным человеком, потому что свободный человек должен был уметь кормить и одевать себя и свою семью сам, а холопов поил, кормил, одевал и говорил, что им делать, хозяин.

Софья пообещала стрельцам выдать им все неустойки по прежним долгам, сверх того дать каждому из них по десяти рублей – деньги громадные, целое состояние – и выслать всех их обидчиков из Москвы.

Тут же в ссылку были отправлены почти все оставшиеся в живых Нарышкины, Лихачевы и Языковы, сын Матвеева Андрей и еще множество бывших стрелецких начальников.

По настоянию бунтарей во главе Стрелецкого приказа был поставлен их заступник и всеобщий любимец – князь Иван Андреевич Хованский.

По наущению Хованского стрельцы подали Софье челобитную, чтобы рядом с Петром был второй царь – Иван Алексеевич. 26 мая собранные с бору по сосенке москвичи и случайные люди из других городов, представлявшие, как им внушили стрельцы, всю Россию, пришли в Кремль и выкрикнули старшим царем Ивана, а младшим – Петра.

СОФЬЯ АЛЕКСЕЕВНА – РЕГЕНТША‑ САМОДЕРЖИЦА

Восшествие на престол Софьи Алексеевны

Через три дня, 29 мая, стрельцы по новой челобитной попросили царевну Софью «по молодости обоих государей» принять на себя правление государством.

И вслед за тем во все грады и веси были разосланы грамоты, коими все люди извещались, что «царевна София Алексеевна по многом отрицании, согласно прошению братии своей, великих государей, склоняясь к благословению святейшего патриарха и всего священного собора, соглашаясь на челобитие всех чинов Московского государства, изволила восприять правление».

Для Московского государства крайне необычным делом было появление на престоле правительницы‑ женщины.

Об Ольге Киевской не вспоминал никто – слишком давно это было. Только ученые монахи иногда говорили между собой о Софье Палеолог, византийской царевне, бывшей правой рукой и мудрой советчицей Ивана Васильевича III, коего в свое время называли Великим, ибо в его правление Русь избавилась от ордынского ига. И невольно приходило на ум, что жену его тоже звали Софьей.

Вспоминали и Елену Васильевну, царицу Московскую, которая была правительницей государства Российского и оберегательницей сына своего – будущего Ивана Васильевича IV, прозванного еще при жизни его Грозным.

Восхваление и возвеличивание Софьи

Знали об этих государынях и бывшие воспитатели Софьи Алексеевны, беседовавшие с нею об истории церковной и светской и теперь постоянно внушавшие ей мысль о ее избранничестве и о великом жребии, выпавшем на ее долю. И более других преуспевал в этом верный ее слуга, без конца певший ей дифирамбы и слагавший в честь ее вирши, без меры восторженный версификатор Сильвестр Медведев.

Это именно им, Сильвестром, молодая царевна Софья воспитывалась в духе того, что человек духовный, «по телу – земн, по душе – небесный», считается образцом христианина, к коему надлежит устремляться всякому, «взыскующему истину».

Для этого, прежде всего, должно быть «словесноумному», ибо только такой книгочей и любомудр есть звено, соединяющее небо и землю.

И как утверждал другой современный Софье поэт и просветитель – Карион Истомин, также бывший одним из ее духовных наставников, – именно в таком человеке «вещь Боготворна зримо сомкнётся». И вообще все наставники считали Софью Алексеевну и словесноумной, и даже достойной носить имя Солнечного Дома.

Так назвал «мужеумную» Софью Сильвестр Медведев, поднеся ей собственную поэму, сочиненную им на смерть царя Федора Алексеевича летом того же 1682 года.

Эта поэма в значительной части была подлинным панегириком царевне, ибо Медведев, обыгрывая имя Софьи, отождествлял ее с Софией – Премудростью и с самою Богородицей, которая одна и была Премудрой.

Софья Алексеевна хорошо знала Священное Писание и помнила слова: «Премудрость прославит себя и среди народа своего будет восхвалена». Вслед за тем Медведев наделял царевну семью столпами Солнечного Дома, которые по богословским канонам того времени представляли: Премудрость, Разум, Совет, Мужество, Благодать, Любовь и Милость.

После этого Софья стала писать свое имя на грамотах для зарубежных государств вместе с именами обоих царей – Ивана и Петра. Следующим этапом должно было стать ее полновластие, ее единоначалие, называвшееся в России самодержавием.

По Москве поползли слухи о скорых переменах, которые связывали с царевной Софьей. Особенно воодушевились раскольники, которых в стрелецких слободах жило не менее половины. На улицах и площадях появились их проповедники, призывавшие москвичей вернуться к истинной, старой, прародительской вере, поруганной проклятыми никонианами.

Прения «староверов» и «никониан»

Князь Хованский, до той поры скрытно державшийся старой веры, открыто объявил себя старообрядцем, чем сильно способствовал усилению духовных детей протопопа Аввакума и его ближайшего сподвижника Никиты Пустосвята, жившего в Москве. Огонь старой веры разгорался еще сильнее оттого, что в Москву только что пришли слухи о мученической смерти Аввакума, сожженного в ссылке, в сыром срубе, вместе со своими ближайшими сподвижниками. На воскресенье 25 июня было назначено венчание Ивана и Петра на царство, а на 23‑ е стрельцы‑ раскольники потребовали открыть собор для свободного обсуждения вопросов веры.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒