{392} 16. К. Арабажин «Юлий Цезарь», трагедия в 5 действиях В. Шекспира «Новости и Биржевая газета», СПб., 1904, 31 марта

Не могу не начать своей статьи приветом талантливой московской труппе Художественного театра, вновь посетившей «хладные берега царственной Невы».

Приезд москвичей вот уж четвертый сезон — самое крупное событие в нашей художественной жизни.

Потому что и самый факт существования московского Художественного театра — самое крупное художественное событие последней четверти века, и не только для русского искусства, но и для мирового.

Те современные критики и режиссеры, которые видят в театре Станиславского и Немировича только сверчков да колеблемые ветром занавески, конечно, не оценят и не поймут того крупного вклада, который внесен Художественным театром в область творчества не только в смысле увеличения его приемов, но и в более важном — создания новых художественных ценностей, расширения задач творчества и воспроизведения нового, трагического начала нашего времени, трагизма среды, которого не знала античная драма с ее идеей рока, ни драма страстей Шекспира, ни драма принципов, ни современная трагедия одиноких людей, гибнущих на высотах индивидуализма и анархизма.

Художественный театр — это прежде всего театр коллективной психологии, театр, в котором нашли и сумели показать нового героя нашего времени, героя современной жизни, поставившей всех в ранжир, обшлифовавшей всех до поразительного однообразия и серости, убившей в человеке могучий расцвет индивидуальности, принизившей всё и всё обезволившей, — жизни серой, безвкусной, бесцветной, задыхающейся под гнетом непреодолимых и часто неуловимых тисков духовного и материального рабства.

И если бы московский театр сумел показать нам только этого героя нашего времени — жизнь, которая, по выражению Ибсена, «сама лежит на смертном одре» («Когда мы, мертвые, воскресаем») и стонет, и томится, и грезит о «Москве» и воскресении из мертвых, то и эта одна задача, так гениально поставленная Чеховым, Ибсеном и др. и так гениально разрешенная гг. Станиславским и Немировичем, обеспечивает им лучшую страницу в золотой книге истории мирового искусства.

До сих пор эта заслуга московского театра совсем не выяснена, и хотя нам и приходилось уже касаться этого вопроса в споре с г. Озаровским и Мережковским о задачах сценической постановки (чит. ст. г. Котова, № 47 «Театра и искусства» за 1903 г. ), но она настолько важна и существенна, что мы еще возвратимся к ней в отдельной статье.

Теперь отметим, что московский Художественный театр имеет и другие заслуги, которые дают ему право на общественную признательность и внимание.

Это, прежде всего, театр умных, вдумчивых, талантливых артистов, беззаветно преданных искусству и литературе.

Недавно один юный артист и еще более юный критик г. Броневский-Боянус отважно обозвал их «лицемерами и лжецами». Но я не знаю более искренних и более увлеченных своим делом и более {393} честно относящихся к своему искусству людей, чем артисты московской труппы. Никакая внешняя дисциплина, никакие деньги, никакие мотивы честолюбия не могут побудить других актеров на такие подвиги труда и самопожертвования, на какие оказывается способной эта частная труппа в созданной ее руководителями атмосфере идейного увлечения искусством, любви к правде и человеку.

Подчинить себя всецело общей идее, жертвовать личным успехом и интересом ради целого, расходовать месяцы и годы на разработку поставленной себе цели — могут лишь горячо и искренне преданные своему делу чуткие и талантливые люди, а не «лицемеры и лгуны».

Именно талантливые! И труппа москвичей, несомненно, одна из талантливых в России трупп. Творчески талантливых. Почти у каждого артиста есть роли им созданные и от него получившие бессмертие. Доктор Штокман, Астров, Лука, Актер, учитель гимназии в «Трех сестрах», семинарист певчий в «Мещанах» и десятки других типов — это все создания талантливых артистов Художественного театра.

Наконец, вопреки распространенному мнению многих «судей решительных и строгих», я думаю, что Художественный театр — единственный пример почти всегда гармонического сочетания ансамбля и твердых принципов режиссерского единовластия, с одной стороны, с началом оригинальности артистической личности, — с другой.

Индивидуальность актера нигде не подавлена, она развертывается вполне свободно и творчески в рамках задуманной картины и в известном соответствии с требованиями перспективы.

Когда полемика утратит жгучий азарт сложных мотивов конкуренции, самолюбия и лицемерия, — заслуги московского театра выступят еще рельефнее. Нетрудно будет тогда толковать и об ошибках.

⇐ Предыдущая 120 121 122 123 124125126 127 128 129 Следующая ⇒