19. Г. Северцев <Г. Т. Полилов>[ccxliv] Московские гастролеры «Север», СПб., 1901, 4 марта

Представьте себе, что в каком-нибудь частном доме, каким-нибудь необъяснимым образом была бы раскрыта одна стена, и посторонние могли бы наблюдать интимную жизнь семьи со всеми ее радостями и горями, не будучи в то же время замечены наблюдающими. Совершенно точно такое же впечатление получается, когда смотришь пьесы в исполнении артистов Московского Художественного театра. Уже начиная с того, что самая постановка, лишенная какой-либо банальности и обыденных условий сцены, присущих всем другим театрам, вносит известное настроение.

Ради последнего в театре отсутствует оркестр; занавес не подымается, а раздвигается, причем это не обычный холст на подрамке, а мягкая бледно-зеленоватого цвета материя с ярко-пунцовой вышивкой по краям.

При третьем ударе в гонг тушится огонь в зале и ярко вспыхивает рампа, занавес раздвигается, и зритель прямо входит в жизнь, воспроизводимую на сцене.

Наш век все больше и больше требует сценической иллюзии. Шекспировские времена, когда все внимание зрителей было занято только ходом пьесы и игрою актеров, когда, желая пояснить, что известные сцены происходят в лесу, замке и так далее, просто писали на куске картона «лес», «замок» и прикрепляли тут же на сцене, — давно миновали, все это, {177} вполне понятное для зрителей той эпохи, теперь показалось бы смешным.

Нынешняя публика требует от сцены, чтоб все было «взаправдашнее», как говорят дети, и чем искуснее эта подделка под жизнь, тем более она заставляет о себе кричать и привлекает массу публики. Мейнингенцы, приезжавшие сюда в Россию два раза, прямо поражали своею обстановкой исторически и жизненно верной.

Московский Художественный театр во многом им весьма успешно подражает и во многом почти не уступает своему оригиналу. Во всяком случае, эта первая попытка заслуживает большой похвалы как превосходное зрелище и как наглядный пример для других театров.

Во главе Художественного театра стоят два таких любителя и ценителя искусства, как гг. Станиславский и Вл. И. Немирович-Данченко. Первый из них режиссирует, ставит пьесы и участвует в них лично; на долю второго отнесена забота о выборе пьес, составлении репертуара, а точно так же и режиссирование.

Обоих главарей зачастую обвиняют в излишнем количестве репетиций (некоторые пьесы имели их до ста), будто бы переутомляющих труппу, причем присовокупляют, что такое обилие репетиций заставляет исполнителя терять свою индивидуальность и делаться манекеном, исполняющим только до последней йоты то, что ему указано режиссером.

— Этот способ, — говорят некоторые, — засушивает природное дарование…

С этим я не вполне согласен.

Действительно, часть собственного «я» артиста при этом исчезает, он как бы воплощается в изображаемое им лицо, разумеется, в таком виде, как это лицо обдумано режиссером, а также и указано последним. Но благодаря этому обстоятельству вырабатывается гармоничный ансамбль, получается известного рода настроение, и пьеса, как хорошо сформированная фигура, имеет хороший успех.

Репертуар Художественного театра выработался тоже особенный, — преимущественно это пьесы необыденного репертуара. Здесь идут все пьесы Ант. Чехова, две части из трилогии Толстого («Смерть Иоанна Грозного» и «Царь Федор»). Островский представлен одною только «Снегурочкою», а затем многие из пьес Ибсена, Гауптмана, Бьернсона[ccxlv].

Этого репертуара Художественный театр придерживается в Москве, к нам же сюда труппа явилась только с ограниченным количеством пьес, а именно — с чеховским «Дядей Ваней», «Тремя сестрами», ибсеновским «Доктором Штокманом», гауптмановскими «Одинокими», «Геншелем», ибсеновской «Эддой Габлер».

Спектакли открылись 19 февраля в Панаевском театре, причем первою из пьес на суд петербургской публики явились: сцены из деревенской жизни «Дядя Ваня» Чехова.

Эта пьеса дважды была поставлена у нас в Петербурге в частных театрах и оба раза не имела никакого успеха[ccxlvi].

О достоинствах или недостатках этого произведения талантливого беллетриста говорить здесь я не нахожу удобным и перейду только лично к исполнителям.

Пальму первенства необходимо отдать энергичному инициатору дела Художественного театра г. Станиславскому, исполняющему роль доктора Астрова.

Когда-то деятельный работник на народной ниве, энергичный человек, старавшийся поднять благосостояние того уголка нашей родины, куда он закинут был судьбою, доктор Астров, благодаря провинциальной тине, известной неустойчивости русского характера, скуки и отвергнутой любви, превращается в человека, потерявшего под собой почву.

Его едкие фразы разочарованного идеалиста, юмор полупьяного человека, напившегося, как говорят у нас, «с тоски», — все это вышло у премьера труппы г. Станиславского вполне жизненно и естественно. Роль отделана у него до самых пустых {178} мелочей… На сцене нет Станиславского, а живет доктор Астров.

За ним в труппе можно указать на г. Артема, крайне типично изобразившего приживальщика, Вафлю-Телегина.

Ночная сцена второго акта, когда пьяный Астров заставляет Телегина играть на гитаре и сам танцует — бесподобна по своему выполнению.

Между остальными артистами можно только указать на г‑ жу Лилину, очень тепло исполнившую роль бесцветной дочери профессора Сони, хотя общий ансамбль нисколько не страдает от сравнительно слабого исполнения остальных ролей, и г‑ жу Книппер — профессоршу.

Постановка этой пьесы доведена до совершенства: половицы скрипят, за печкой слышен сверчок; дождь, бьющий в стекла окон, ветер, раздувающий занавески; топанье отъезжающих лошадей по деревянному помосту, суета отъезда — все это дает чисто реальное впечатление. Общее настроение, навеянное спектаклем, вполне рисует серенькую обыденную жизнь в нашем захолустье, которая, по словам М. Горького, течет так медленно, медленно, медленно… Сам автор, видевший «Дядю Ваню» в Севастополе, куда с этой целью ездила вся труппа Художественного театра, был очень доволен исполнением и постановкою, вполне согласною его замыслу как драматурга[ccxlvii].

Следующею пьесою, данною на другой день, 20 февраля, была драма Гауптмана «Одинокие».

В этой пьесе постановка — еще более изумительное воспроизведение окружающей нас жизни: тут и настоящий дождь, и свистки локомотивов, указывающие на близость железнодорожной станции, и, наконец, крики диких гусей, пролетающих над соседним озером…

Одним словом, полное настроение, вызванное точною подделкою под действительность.

Что же касается самого исполнения, то оно значительно ниже «Дяди Вани». Чему приписать это обстоятельство — отчасти затрудняюсь сказать. Артисты, исполняющие «Одиноких», те же, что были и накануне, так что, признавая за ними известные достоинства в чеховской пьесе, нельзя поголовно винить их в неудачном исполнении произведения Гауптмана.

Во всяком случае, лучшею из них на этот раз явилась молодая артистка Андреева, очень жизненно проведшая роль Кэт, жены героя пьесы Фокерата, роль которого в исполнении г. Мейерхольда сказалась маловыдающеюся. Недурны были г‑ жа Книппер в роли Анны Мар, а также г. Санин и г‑ жа Самарова. Прославившийся в Москве исполнением бесхарактерного царя Федора — г‑ н Москвин мало отделал роль Брауна. Хорош был г. Санин.

О достоинствах и недостатках этой пьесы я умолчу, так как задача этой заметки только обрисовать постановку и исполнение Московского Художественного театра.

К остальным, назначенным по репертуару, пьесам петербургская критика отнеслась с предубеждением к московскому театру и его исполнителям, хотя в этом случае обнаружился известный антагонизм между двумя русскими столицами.

Новый триумф получила труппа, исполнив «Д‑ ра Штокмана» Ибсена.

Начиная уже с той жизненной правды, которая царит все время на сцене, и кончая прямо великолепно художественной игрою самого г. Станиславского, изображающего Штокмана согласно указаниям самого автора, в лице этого идеалиста, выведшего своего коллегу, знаменитого Бьернсона.

Человек идеально честный, работник для народа не может понять, что все его изыскания, долженствующие указать на {179} недостатки местных купаний, бьют по карману зажиревших городских главарей, возбуждающих против него «сплоченную массу» домовладельцев и подкупающих местную газету. Его детская наивность, [вера] в искренность, неподкупность людей долго борется, но наконец умственно прозревает и обрушивается с громовою речью против этих лицемеров на народном собрании (4‑ й акт).

Г. Станиславский великолепен, его нервное заикание, подергиванье пальцами так правдивы, так жизненны.

Эта сцена одна из лучших в пьесе. Все маленькие роли — а их немало — исполняли опытные артисты, — гармония получилась изумительная. В 3‑ м акте сцена изображает редакцию, а вместе с тем и типографию маленькой провинциальной газетки; все время вертится маховое колесо, работают наборщицы, фальсовщицы и так далее. Никакая мелочь не ускользнула от режиссерского взгляда.

На этот раз исполнители все без исключения играли прекрасно. Г. Лужский — бургомистр — живое лицо.

Г. Вишневский — редактор — очень недурно исполнил свою роль. Г‑ жа Раевская, Мунт и Блейхель[ccxlviii] — жена и сыновья доктора — играли очень естественно.

Мне пришлось выслушать мнение одного видного критика: он заметил, что вся эта пресловутая постановка и ансамбль только фокус[ccxlix], который скоро может надоесть публике.

Едва ли; мне кажется, что в настоящее время, когда яркие дарования среди артистов все более и более отходят в область предания, только ансамбль, общая гармония и могут заменить их, и живое дело Московского Художественного театра не только не исчезнет как «фокус», по выражению г. критика, но широко разовьется, вызывая себе подражание и других театров, до сих пор строящих успех на громких именах артистов или рекламных пьесах.

⇐ Предыдущая 57 58 59 60 616263 64 65 66 Следующая ⇒