|
|||
Увещание блудницы
Игнатий Бирюков решил сразу же обследовать адреса, указанные в записной книжке Ларисы Коротковой. Не говоря уже о том, что она погибла при подозрительных обстоятельствах, у нее в сумочке оказался шприц. Шприцы были обнаружены и у нее на квартире. Это не могло не навести на мысль о наркотиках. Последнее время Лариса нигде не работала, а главным источником ее доходов Могла быть именно торговля наркотиками, Хотя проституция тоже не исключалась. Возможно, следовало сначала уточнить, кто живет по адресам, перечисленным в записной Книжке, но адреса были разбросаны по всей Москве, так что возникал риск упустить преступников. Анатолий Зайцев остался в квартире Ларисы Коротковой, а Игнатий Бирюков через два часа уже звонил в квартиру на двенадцатом этаже в Чертанове. Однако Бирюкову не повезло. Не только в этой квартире, но и в двух других на звонки никто не ответил. Тогда Бирюков позвонил по телефону в квартиру Ларисы. Туда звонили многие, и Зайцеву пришлось вызвать напарницу, так как звонившие в ответ на мужской голос иногда бросали трубку. Впрочем, так было не всегда. Некоторых звонивших мужской голос не смущал, и они умоляли передать Ларисе, чтобы она срочно зашла. Зайцеву даже удалось записать несколько адресов. С приходом Леры дело пошло еще спорее. Адреса сыпались как из рога изобилия. Ларису звали, и в голосах слышалось отчаяние. Только однажды в телефоне прозвучал спокойный мужской голос: «Так приезжать? » Лера ответила: «Конечно», и теперь они с Анатолием ждали визита, быть может, опасного. Игнатий хотел было к ним присоединиться, но решил испробовать еще один адрес из только что продиктованных. На этот раз ему открыли без промедленья. Когда он предъявил удостоверение, немолодая женщина пригласила его в комнату. В квартире резко пахло медикаментами. «У меня мама – сердечница, – сказала женщина, – только на уколах и живет». «А кто делает ей уколы? » – спросил Бирюков. «Да медсестра ходит каждый день», «А вы мне не скажете, как фамилия медсестры? » «Почему же не сказать: Лариса Короткова». «Когда она была в последний раз? » «Да только что ушла. Вы с ней на площадке не столкнулись? » Бирюков машинально посмотрел на часы. Клиническая смерть Ларисы была зарегистрирована, по крайней мере, восемь часов назад. «Лариса Короткова – ваша участковая сестра? » – осведомился Бирюков. «Нет, она просто так ходит к маме». «Сколько же вы ей платите за это „просто так“»? «Ничего не платим. Лариса денег не берет». «Так‑ таки не берет? » «Никогда не берет». «Может быть, она паша родственница или близкая знакомая? » «Она нам лучше родной». «Когда вы с ней познакомились? » «Когда мама заболела». «А кто ее к вам направил? » «Она сама пришла». «Что говорит врач по поводу ее уколов? » «Она точно выполняет все его назначения и сама знает, какой когда сделать укол». «Почему вы отказались от услуг участковой сестры? » «Участковая сестра не станет заходить по три‑ четыре раза в день». «Так когда, вы говорите, она у вас была? » «Минут пятнадцать назад». Бирюков убедился в том, что в соседней комнате спит старушка, и бросился по другим адресам. Везде повторялась та же история. Лариса только что была, сделала укол, и Бирюков должен был бы столкнуться с ней на лестничной площадке. При этом ничего подозрительного Бирюков не замечал. Пациенты Ларисы, большей частью пожилые люди, нисколько не походили на наркоманов. У Бирюкова не было никаких оснований предполагать, что его дурачат. Когда ситуация повторилась в третий раз, Бирюков наведался в морг, чтобы убедиться, не сходит ли он с ума. Разумеется, тело Ларисы лежало там по‑ прежнему. Вскрытие показало, что Лариса умерла от кровоизлияния в мозг. Лицо Ларисы было прикрыто, но ее статная фигура хорошо смотрелось даже в морге. Бирюков посмотрел на фотокарточку покойной. Ясный, открытый лоб, большие глаза с длинными ресницами, волосы, по‑ видимому, пепельные, туго стянутые в узел на затылке. Так и напрашивался стих: «Была бы верная супруга и добродетельная мать». Смерть Ларисы настолько не шла ей, что Бирюков снова и снова перебирал в памяти обстоятельства этой смерти. Ларису вызвали в милицию по обвинению в тунеядстве. Обвинение осложнялось тем, что Лариса, по всей вероятности, занималась проституцией. По словам Толи Зайцева, беседовавшего с нею, она ничего не отрицала и охотно согласилась подписать обязательство об устройстве на работу в двухнедельный срок. Непонятно было, почему беседа с Ларисой так затянулась. Бирюков стеснялся задать товарищу этот вопрос. Он подумал, не увлекся ли Толя Зайцев воспитательной работой. Слишком уже не гармонировала внешность Ларисы с ее предполагаемым образом жизни. Так или иначе Лариса была отпущена и через несколько минут лежала мертвая на мостовой. Она побежала на красный светофор, и ее сшиб автобус. Утром Толя Зайцев сообщил Бирюкову о состоявшемся визите. Таксист привез на квартиру к Ларисе очередного клиента. Им оказался командировочный, главный инженер большого химического завода, человек не первой молодости. Он умолял Толю Зайцева не сообщать на работу и домой о его столичной шалости, и Толя сжалился над ним, поскольку шалость, действительно, не состоялась. Водителя такси Толя вызвал в милицию, и тот не скрыл, что возил к Ларисе гостей регулярно, получая вознаграждение и от Ларисы, и от пассажиров. Наркотиками в этом деле определенно не пахло; и Бирюков предоставил Толе Зайцеву заниматься водителем такси, а сам вернулся к обследованию адресов. Прежде всего он установил, что в трех квартирах, где ему вчера не открыли, тоже проживали больные. Их увезла скорая помощь, пока Толя Зайцев беседовал с Ларисой. Очевидно, именно в это время Лариса должна была посетить их. Зато всех остальных она посетила пунктуально, не только вчера, но и сегодня, на другой день после своей смерти. Так продолжалось и в последующие дни. Бирюков побывал в районной поликлинике, где раньше работала Лариса. Там ее помнили как медсестру, в меру квалифицированную, в меру добросовестную, но, в общем, ничем не примечательную. С работы она ушла по собственному желанию, без всяких видимых поводов. Близких подруг среди персонала у нее не было, и только в регистратуре Бирюкову сказали о каком‑ то несчастье, случившемся в ее жизни. Еще несколько дней Бирюков носился по Москве из конца в конец по разным адресам. Он не заметил, как расследование превратилось в погоню за Ларисой. В каждой квартире ему говорили, что Лариса только что ушла, и он должен был встретить ее на лестничной площадке или в подъезде. Иногда он, действительно, встречал похожую женщину, не осмеливался заговорить с ней и потом клял себя за то, что не остановил ее. Бирюков не понимал, он ли сошел с ума или страдают массовой галлюцинацией в разных уголках Москвы все те, чьи адреса записаны в Ларисиной записной книжке. Бирюков не только не докладывал начальству о происходящем, но даже Толе Зайцеву ничего не говорил. Именно Толе Зайцеву он не смел заикнуться о продолжающейся медицинской практике Ларисы Коротковой. Удивительнее всего было то, что даже слухов никаких не распространялось по Москве. Все принимали визиты Ларисы Коротковой как должное. Три старушки, увезенные скорой помощью, благополучно вернулись к себе домой, и Лариса, по их словам, исправно делала им уколы, извинившись, что в то утро была нездорова сама. Наконец, Бирюков вновь наткнулся на квартиру, где ему не открыли. Квартира была в Бабушкинском районе почти у самой кольцевой дороги. Не подумав о том, что сначала надо было бы оформить ордер на обыск, Бирюков испробовал ключ, найденный в Ларисиной сумочке, и дверь сразу же открылась. – Лариса, это опять ты? – послышался слабый женский голосок. – Нет, извините, мне надо поговорить с нами, – ответил Бирюков. – Проходите, пожалуйста, – пригласил голос. В комнате на постели неподвижно лежала молодая женщина. Очевидно, она давно уже не вставала, но комната была тщательно прибрана, а женщина аккуратно причесана, на столике рядом с постелью стоял графин йоды и блюдце с яблочным пюре. – Проходите, садитесь, – любезно сказала женщина, – возьмите яблоко на буфете. Извините, больше ничем не могу угостить вас. Я уже три с половиной года не встаю. – Что с вами? – Перелом позвоночника. У меня действует только правая рука. – Кто же ухаживает за вами? – Тетка – моя опекунша. Она иногда заходит ко мне. Вообще же за мной ухаживает Лариса Короткова. Она только что ушла. Вы не встретили ее на лестничной площадке? Бирюков потупился: – Вы давно знаете Ларису Короткову? – Года четыре. Мы с ней познакомились в турпоходе. – Вы тогда были еще здоровы? – Да, но, видите ли, я альпинистка. Так вот все это и случилось. – Что случилось? – Лариса убедила мою тетку взять меня из больницы и с тех пор ухаживает за мной. – Безвозмездно? – Ах, я вижу, вы плохо знаете Лариску. Я не одна у псе, а денег она не берет ни с кого. – Чем вы это объясняете? – Не знаю, имею ли я право рассказывать вам Ларисину жизнь; с другой стороны, почему бы и не рассказать, сама она уж точно ничего не расскажет. – Не расскажет… Очень прошу рассказать вас. – История самая обыкновенная. Лариса выросла в детском доме, родных у нее нет. Выучилась на медсестру, вышла замуж, родила дочку и муж бросил ее. – Бросил? – Да, бросил. Подробностей она мне не рассказывала. Дочку устроить в ясли ей не удалось. За малышкой присматривала старушка. Старушка приходила по договоренности через полчаса после того, как Лариса уходила на работу. Однажды старушка не пришла, ей по дороге стало плохо, и ее увезла скорая помощь. Лариса об этом ничего не знала. Когда она вернулась вечером, девочка была мертва. – Мертва? – Кажется, она проглотила пуговицу. С тех пор с Ларисой что‑ то произошло… – Что именно? – Ей не давала покоя мысль о тех, кто лежит в квартире один без всякой помощи. Она стала подыскивать таких людей и заботиться о них. – Таких людей она нашла довольно много? – Можете себе представить, сколько. – И у ней уже не оставалось времени ходить на работу, и она уволилась? – Я вижу, вы все знаете не хуже меня. – А вот знаете ли вы, на какие средства она жила, помогая вам? – Представьте себе, знаю. Этим она начала подрабатывать еще в медицинской школе. Иначе бы она не кончила ее. – Не потому ли муж бросил ее? – Нет, не потому. Муж находил, что она мало зарабатывает. – И вы уверены, что она завтра придет к вам? – Я не уверена, что доживу до завтра, но уверена, что она придет. – Хотите, мы посодействуем тому, чтобы вас поместили в хорошую лечебницу? – Нет, не хочу. Лариса будет против. – Что же все‑ таки произошло у тебя с пей в то утро? – спросил Бирюков Зайцева. – Что, что… Она ничего не отрицала, подписала обязательство… – А ты? – Что я? Я беседовал с ней, сам понимаешь. – О чем? – Да все о ней же, о ее жизни. Говорил, что ей пора о себе подумать, о семье, о детях. – Так и сказал – о детях? – Да, сказал и о детях. – А она? – Она слушала и все на часы смотрела. – А ты? – Я объяснял ей, что ее нынешний образ жизни вредит ее будущим детям. – Думаешь, она без тебя этого не знала? Она медик, а не ты. – Она медик, а почему она все на часы смотрела? – Могли быть причины. – Причины? К своему очередному торопилась? – Ей было куда торопиться. – Это‑ то меня и бесило. Потому я и задерживал ее, нарочно задерживал. – Молодец! – Понравилась она мне, понимаешь? Я ей так и сказал: если бы вы изменили ваш образ жизни, я бы за счастье почел… – Ты не знаешь, она похоронена? – Кремирована она, это я знаю. Урну никто не затребовал. Родственников у нее нет… В крематории выдали урну без лишних формальностей. Место на кладбище уже было выделено. С кладбища возвращались на автобусе. Шел дождь, и по оконному стеклу текли тусклые потоки. Вдруг Зайцев сорвался с места: – Двери! Я сойду! Видишь, по тротуару она идет… Со своей сумочкой… Бирюков обхватил его за плечи и насильно усадил: – Не трепыхайся, Толя! Она мимо не пройдет. Она придет еще. И к тебе, и ко мне придет.
|
|||
|