Шэна Эйби 6 страница

Кайла не обращала внимания на все эти разговоры. Она и в самом деле была похожа на принцессу – с таким пренебрежением и высокомерным презрением реагировала она на все оскорбительные вопросы. Роланд с радостью избавил бы ее от этого, если бы только смог. Его солдаты не отвечали на вопросы крестьян, они лишь на мгновение придерживали лошадей, чтобы уверить местных жителей, что им нечего опасаться их вооруженного отряда.

Леди Кайла вновь погрузилась в молчание. Она не произнесла ни одного слова, даже простого «да» или «нет», с того самого вечера, когда они разговаривали у нее в палатке. Она не проявляла ни страха, ни нервозности, по мере того как они приближались к конечной цели их путешествия. Просто держала себя с такой холодной отчужденностью, которая могла обескуражить любого мужчину, кроме разве только самого настойчивого. Роланд просто не знал, что с ней делать.

По мере того как они приближались к Лондону, земли все больше приобретали цивилизованный облик. Все чаще на склонах холмов встречались стада белых овечек, все больше на их дороге попадалось возделанных полей. Да и деревни встречались все чаще, и все больше на их пути попадалось людей, работающих на полях, занимающихся с животными, любопытных, глазеющих, задающих вопросы…

Он почувствовал ее смятение раньше, чем увидел его явные признаки, когда они только подъезжали к очередной, ничем не приметной маленькой деревушке. Но неожиданно появившийся лихорадочный румянец на ее щеках еще больше оттенил бледность ее кожи. И впервые за все время их путешествия Кайла утратила свою королевскую осанку, как‑ то вся сжалась, словно стараясь сделаться невидимой.

Он не сразу понял, в чем причина столь резкой перемены, пока не увидел, как вокруг собираются крестьяне. Конечно, такое бывало и раньше, но эти люди называли Кайлу по имени, их голоса звучали громче обычного, они выражали изумление слишком явно. Толпа росла, люди все подходили и подходили, собираясь отовсюду. И тогда Роланд увидел вдалеке великолепное здание из розового камня, в рамке из зелени. Мирная картина, говорящая о покое и счастливой, беспечной жизни… Кайла тоже взглянула в ту сторону всего один раз, а затем снова опустила голову, закрывая лицо завесой из волос.

О чем только он думал, везя ее мимо Роузмида? Как он мог подвергнуть ее этому испытанию, заставить пережить весь этот стыд? Но он даже не подозревал, что они проезжали так близко от ее родового поместья. Он никогда раньше не был здесь и, уж конечно, никогда не сделал бы этого намеренно. Он уже повернулся к своим людям, чтобы отдать приказ проехать это место побыстрее, как вдруг какая‑ то молодая женщина, не более пятнадцати лет от роду, выбежала из толпы. Она бросилась прямо наперерез колонне солдат, бесстрашно пробираясь между лошадьми, пока не подошла к Кайле.

– Миледи! – крикнула девушка и побежала рядом с всадницей, дергая Кайлу за юбку, чтобы привлечь ее внимание. Она сунула ей в руку потрепанный букетик маргариток. – Мы все на вашей стороне, миледи! – крикнула девушка дерзко под одобрительный хор селян, столпившихся по обе стороны дороги.

Кайла, казалось, совершенно не знала, что ей делать. Она машинально взяла букет и в растерянности посмотрела на девушку, бегущую рядом с ее лошадью.

– Мы все за вас, миледи, – повторила та, а затем оттянула назад, чтобы не попасть под ноги лошади, идущей следом. И потом она еще долго стояла на обочине, провожая процессию глазами.

Роланд смертельно устал. И чем ближе они подъезжали к Лондону, тем сильнее усталость давала о себе знать. При ближайшем рассмотрении то же самое можно было сказать и о леди Кайле. Она и так была слишком худа вначале их путешествия, и теперь, несмотря на все его отчаянные попытки заставить ее есть, девушка таяла с каждым днем. Ее глаза ввалились и горели каким‑ то лихорадочным блеском, руки стали тонкими, почти прозрачными и напоминали цыплячьи лапки. Без всякого сомнения, она была настоящим бойцом, но беспокойство и отчаяние сломили ее, и теперь Роланда угнетало то, что он ничего не мог с этим поделать. То, что им пришлось проехать мимо Роузмида, никак не могло улучшить ее состояние духа. На самом деле все оказалось даже хуже, чем он мог предположить. Все это время она держала себя почти с королевским величием, но теперь в ней что‑ то надломилось, и на ее бесстрастном лице нет‑ нет, да и проскальзывало выражение невыносимого страдания. И сейчас это страдание особенно было заметно в том, как судорожно она стискивала уже увядшие маргаритки, храбро сражаясь с болью и отчаянием.

Пытаясь справиться со слабостью, появлением которой он был полностью обязан Кайле, Роланд старался думать о своем поместье Лорей, о том, что делают сейчас его люди, засевают ли они сейчас свои поля, проветривают ли и высушивают покои замка после сырого зимнего холода, смолят ли рыболовные суда теперь, когда погода наконец наладилась. И что поделывают сейчас Мэдок и Сина, должно быть, опять бранятся, а Харрик, наверное, как всегда, всех успокаивает. И Элисия… Интересно, какая она сейчас, доросла ему хотя бы до пояса?

Но сквозь все эти мысли неотвязно пробивались воспоминания совсем недавние, о том самом дне, когда Кайла свалилась на него с дерева, о голодной страсти их поцелуя, о ее мольбе отпустить ее и о его незамедлительном, почти инстинктивном отказе. Сейчас его начали грызть сомнения, и не только в справедливости своего решения, но в его истинной причине.

И в самом деле, кому было бы плохо, если бы он отпустил ее? Она очень ясно показала ему, какая жалкая судьба ждет ее с тем клеймом, что теперь до конца жизни будет на ее имени. Она знала законы, по которым живет двор и высший свет, так же хорошо, как и он сам, а может быть, даже лучше. Так почему же он не позволил ей исчезнуть в тот туманный день навсегда из этой жизни? Почему не проявил милосердия и не предоставил ей эту последнюю возможность обрести свободу, о которой она так его молила?

Но затем он резко оборвал себя. Он был прав, глупо сомневаться в этом. Возможно, она и в самом деле была колдуньей, затуманившей его разум. Он должен был схватить ее. И, разумеется, он обязан передать ее королю. Это не только его долг, это еще и самое верное решение в данной ситуации. Он даже врага не мог бы оставить умирать в этих диких горах, одного, без помощи, без защиты. А Кайла не была его врагом, что бы она сама ни думала по этому поводу.

Если бы он освободил ее, она очень скоро погибла бы. Возможно, ее уже сейчас не было бы в живых. В этом он, по крайней мере, был уверен. И эта мысль вдруг показалась ему настолько ужасной и невыносимой, что он тут же постарался выкинуть ее из головы.

Эта изящная, полувоздушная женщина, обладающая несокрушимым духом, и все же такая слабая, совершенно очевидно, нуждалась в защите. Но кто мог бы стать ее защитником?

Через два дня после Роузмида они въехали в Лондон. После долгих месяцев, проведенных среди лесов и лугов, город показался им даже более мрачным, чем обычно, – серые каменные дома, грязь, множество людей. Тем не менее солдаты сразу воспрянули духом, их шутки стали не такими злыми, а веселая болтовня сразу приобрела легкие, радостные интонации.

Кайла, разумеется, продолжала хранить молчание, но Роланд заметил, как она судорожно сжала поводья. Через некоторое время она все же заговорила, не отрывая взгляда от черной как ночь гривы своего коня:

– Я слышала, в Тауэре очень темно.

Роланд нахмурился, пытаясь понять скрытый смысл ее слов.

– Да. В некоторых местах, – осторожно ответил он.

После этого наступила довольно длинная пауза, и он уже начал придумывать, что бы такое ему сказать, чтобы она вновь не погрузилась в себя, когда Кайла заговорила вновь:

– Я не люблю темноты. – Прежде чем он смог что‑ нибудь ответить на это, она продолжила более твердымголосом: – Я знаю, вы ничего мне не должны, лорд Стрэтмор, но я бы хотела попросить вас об одной любезности. Я прошу вас от имени моего отца. Он был хорошим человеком, и он очень хорошо отзывался о вас.

Роланд молча ждал.

– Я бы хотела попросить вас позаботиться об Остере, пока… меня не будет, – неуверенно произнесла она, наконец‑ то подняв глаза и встретившись с ним взглядом. – Я не хочу доверять дворцовой страже заботу о нем, а вы, кажется, проявили к нему интерес. И он к вам. Вы могли бы обещать мне это?

– В этом нет никакой необходимости, вот увидите.

– Вы обещаете?

– Это не нужно.

– Обещаете?

Роланд вздохнул, страшная усталость вновь навалилась на него. Он устало провел рукой по лицу.

– Леди Кайла, я обещаю вам, что нет никакой необходимости мне приглядывать за вашей лошадью. Вы сможете сами выбрать любого, кому доверяете.

– Тогда я выбираю вас.

– Я не…

– Простите меня, милорд, – прервала она его, в ее глазах снова появилось презрительное, высокомерное выражение. – Я не подумала, что прошу вас взять на себя такую непосильную для вас ношу. Как глупо с моей стороны. Пожалуйста, простите, что я вообще заговорила об этом.

– Черт вас возьми, Кайла! – Он просто не смог сдержаться. – Вы так охотно готовы оскорблять меня и совсем не хотите понять. Послушайте меня хоть раз, миледи, больше я вам этого говорить не намерен. Я обещаю вам, что вам не нужно беспокоиться по поводу вашей лошади, потому что вы не будете арестованы, или казнены, или чего вы там еще боитесь? Вы понимаете меня? Вы свободная женщина и останетесь свободной, как только король закончит все дела с вами. Вы не преступница, чтобы чего‑ то бояться.

Если она и была поражена его внезапным проявлением гнева, она этого никак не показала. Она промолчала, позволив напряженной тишине повиснуть между ними, и просто задумчиво посмотрела вверх, на крыши домов. Их окружали городские запахи и шум, голоса детей, зазывные крики торговцев, громкие пьяные возгласы из таверны, мимо которой они проезжали.

– Я не люблю темноты, – повторила она, но так тихо, что, возможно, ему это просто показалось.

Воздух в личных покоях короля Генри был холодным, тяжелым, пропитанным ароматами духов и восковых свечей, смешанным с пряным запахом специй и жареной гусятины, которую подавали на ужин и остатки которой застыли на золотом блюде возле кресла.

Когда Кайла вошла, Генри, сидевший в резном кресле возле камина, даже не потрудился изменить позу, лишь слегка повернул голову в ее сторону. Он не протянул ей руки и не задержал ее дольше обычного, как раньше. И он не улыбнулся ей, мрачно глядя на то, как она приседает перед ним в реверансе, одетая в то же нелепое, ужасно сидящее на ней платье, которое дала ей хозяйка гостиницы.

Она сделала, что могла, чтобы вычистить его, но не смогла никак скрыть заплаты и прорехи в грубой, ветхой материи. Но будь оно даже совсем новым, это было платье простой крестьянки, совершенно не подходящее для леди, которая должна предстать перед королем Англии.

Но никто не удосужился прислать ей какой‑ нибудь иной наряд, и ей пришлось надеть единственное платье, которое у нее было. Кайла спокойно встретила взгляд Генри, даже не мигнув. Стоящий возле нее Роланд чуть приподнял бровь.

– Ваше величество, – сказал он, отступив на шаг, чтобы встать рядом с Кайлой.

– Ну что ж, Стрэтмор, мы видим, что ты справился с этим делом.

Комната была полна придворными, министрами, явившимися с визитом, рыцарями. Они стояли большими и маленькими группами, кто прячась в тень, кто, наоборот, стараясь быть на виду; огонь от камина и от сотни свечей блестел на доспехах и оружии, изредка вспыхивая на драгоценных камнях, украшавших шеи, руки и костюмы придворных. Кайла видела, что с ее появлением возникло явное напряжение, все уши повернулись в их сторону, стремясь не пропустить ни единого слова.

Кайла подошла ближе к огню, пытаясь хоть немного согреться. Холод пробирал ее до костей. Генри и Роланд при этом ее движении замолчали, и Кайла поспешно отступила назад, не желая делать или говорить что‑ нибудь, что от нее ожидали. Хватит уже того, что она пришла сюда и пыталась вести себя так, будто ничего не произошло. Если бы она прислушалась к своему внутреннему голосу, она бы вообще не сделала ни единого движения, но, во всяком случае, она сделала не такой низкий реверанс, как того требовали правила этикета. Интересно, обратил ли король на это внимание или нет?

Ее юбки задели нагретую чугунную решетку камина. Кайла резко отдернула их от раскаленного металла, стараясь при этом не встречаться ни с кем глазами. Она боялась, что в них сейчас можно прочесть все испытываемые ею чувства: презрение, чувство оскорбленного достоинства, гнев и… решимость. Твердую решимость противостоять всему, что бы они ни придумали для нее.

Чтобы сосредоточиться, она уставилась на едва видимую из‑ под роскошной, украшенной мехом горностая королевской мантии левую бархатную туфлю короля. Генри чуть постукивал ею по полу из мрамора цвета сливочного крема.

Пол в комнате, отведенной ей, не был мраморным. Он был из скучного серого камня, мрачный и грязный, как в той камере в Тауэре, куда она однажды попала на допрос несчастного француза. Многочисленные обитатели этой комнатки протерли тропинку перед единственным маленьким окошком. Можно было представить, как они, погруженные в свои невеселые думы, медленно мерили шагами небольшое пространство перед окном. Здесь была убогая кровать с соломенным тюфяком, жаровня и ни единой свечи. Правда, здесь все же были еще и крысы. А также запах безнадежного отчаяния, пропитавшего эти стены.

Она понимала, что, возможно, ей придется остаться здесь, в Тауэре, на несколько недель или даже месяцев, но просто не представляла, как сможет провести в этой тесной комнатушке хотя бы одну ночь. При мысли об этом ей становилось дурно.

Их прибытие в Тауэр привлекло всеобщее внимание. Их встречали приветственными криками и громом фанфар. Кайла сразу поняла, что ей некуда скрыться от любопытных взглядов, и надела на себя маску безразличия, стараясь не замечать того, что происходило вокруг. Она неплохо научилась это делать в последние дни путешествия, в противном случае она просто сошла бы с ума. Она знала всех этих людей, узнала многие лица, и в то же время они казались ей совсем чужими – бледные, неживые маски со сверкающими от любопытства глазами и двигающимися ртами. В общем шуме тонули отдельные слова, и было невозможно разобрать, кто что говорил или кричал. Она разобрала лишь, как несколько раз повторили ее имя, имена ее отца и матери.

Крепко, но нежно держа за руку, Роланд вел ее по ступеням, по которым она часто бегала в детстве. И Кайла была благодарна ему за это, сейчас она уже не думала о том, кто он ей – друг или враг. Его пожатие было теплым, ободряющим, оно дарило ей хоть какую‑ то опору в окружающем ее хаосе. Он старался держаться как можно ближе к ней, прокладывал дорогу, решительно оттесняя толпу, улыбался и ни с кем не заговаривал, просто шел вперед, стараясь двигаться как можно быстрее.

Вышедший им навстречу стражник поклонился им обоим, затем сделал знак Кайле идти за ним.

Она почувствовала, как рука Роланда крепче сжалась, словно он не хотел ее отпускать от себя. Ей показалось, что он уже собрался что‑ то сказать, но потом, видимо, передумал, так как выпустил ее руку и отступил на шаг назад.

Стражник снова поклонился, ожидая.

Кайла оглянулась на Роланда, он улыбнулся ей какой‑ то странной кривой улыбкой. Она так и не поняла, что означала эта улыбка: «Будь храброй! » или, может, «Убирайся к черту! »?

Девушка гордо подняла голову, повернулась и пошла следом за стражником, так и не дав себе труд оглянуться. Она слышала, как Роланд заговорил с кем‑ то, но не расслышала или просто не обратила внимания на то, что именно он говорил. Она шла, и в ее ушах эхом отдавались ее шаги, что вели в эту самую мрачную часть Тауэра, а в голове была лишь одна мысль – суждено ли ей снова увидеть дневной свет?

Что ж, во всяком случае, не сейчас, когда она стояла в королевских покоях, но только потому, что за окном в этот поздний час была непроглядная ночь. Тьму рассеивали лишь горящие факелы.

К ее удивлению, ее привели к королю спустя всего несколько часов после их прибытия. И к еще большему удивлению – и, признаться, к тайной радости, – рядом снова был Роланд. Улыбаясь ей, он снова взял ее за руку и подвел к королю, сжимая ее пальцы в своей горячей ладони.

И снова Кайла не поняла значения этой улыбки. Она чувствовала себя очень неуверенно.

– Нам больно, – отрывисто произнес Генри, – видеть вас так плохо одетой, леди Кайла.

Ее одежда! Это было последнее, что ожидала сейчас услышать Кайла от короля. После всего, что случилось, после того, как ее жизнь разлетелась в клочья, после всех убийств, интриг и предательств говорить с ней о таких пустяках?

Кайла опустила хмурый взгляд на свою потертую, в пятнах юбку, пытаясь сохранить самообладание.

– Ваше величество! – Она старалась изо всех сил, чтобы ее голос звучал ровно. – Мне очень жаль, что я вызвала ваше неудовольствие.

– Стрэтмор, – Генри уже перевел взгляд на ее спутника. – Докладывайте.

Роланд выпустил ее руку. Она слушала, как он перечислял факты своей поездки от Лондона до Шотландии и обратно. В этом сухом изложении даже история о том, как он захватил ее ночью в гостинице, показалась ей историей о чьей‑ то другой жизни, и вообще, ей казалось, что он рассказывает о ком‑ то другом, не о ней.

Каминная решетка была покрыта чугунными розами, чугунными лилиями, даже чугунными виноградными ягодами, выглядывающими из‑ за чугунных листьев. Поверху шли листья земляники, один за другим вытянувшиеся в ряд из конца в конец. Кайла подумала, случайно или с тайным смыслом кузнец, который делал эту решетку, почти в точности повторил ряд, украшавший королевскую корону. Если так, то он, наверно, отличался большой смелостью и лукавством.

Впрочем, возможно, кроме нее, это вообще никто не заметил. Здесь, в личных покоях короля, было такое изобилие всевозможных роскошных украшений, что рябило в глазах: великолепные гобелены, стулья и кресла, украшенные драгоценными камнями, огромная кропать под роскошным балдахином, шитым золотом.

Внезапно Кайла поняла, что в комнате опять повисла тишина, Роланд закончил свой рассказ. Бросив взгляд из‑ под ресниц на короля, Кайла увидела, что Генри задумчиво рассматривает ее, потирая подбородок. Она заметила также, что его левая нога снова начала раздраженно постукивать по полу в беззвучном, но явно нервном ритме.

Она еле заметно вздохнула и взглянула на него, на этот раз прямо. Но ее пальцы, скрытые в складках платья, с силой сжали материю.

– А теперь, леди Кайла, – Генри даже чуть приподнялся со своего кресла, – сообщите нам свою версию произошедшего, пожалуйста.

Она не могла ослушаться королевского приказа. Образ комнаты в Тауэре, где она провела последние несколько часов, возник перед мысленным взором, но она отбросила его и сжала руки в кулаки.

– Мой отец не убивал мою мать, сир.

Эти слова вызвали общий удивленный вздох в комнате, многие придворные подались вперед, чтобы не упустить ни слова. Генри поднял руку; шум мгновенно утих. Жестом он велел ей продолжать.

– Он любил ее, он никогда бы не причинил ей вреда. Он умер с ее именем на устах, призывая ее к себе. Он не убивал ее.

Она хотела снова опустить глаза, но не смогла. Тогда она сосредоточила свой взгляд на короле, на его темных волосах. Она чувствовала присутствие Роланда рядом – сильного, надежного.

– Я уговорила его уехать. Я убедила его в том, что ему опасно оставаться. Это я все спланировала.

Она подождала несколько мгновений, но никто ее не прервал, никто не обвинил во лжи. Король слушал ее с задумчивым, сосредоточенным видом. Кайла продолжала:

– После того как мою мать… обнаружили мертвой, с ним что‑ то произошло. Как будто это у него отобрали жизнь, а не только у нее. Он перестал есть, не мог спать, не мог даже пить. Он сидел день и ночь в ее спальне, сидел и плакал.

Боль от этих воспоминаний была такой острой, что Кайла замолчала на несколько мгновений. Пытаясь прийти в себя, она поджала пальцы ног в своих мягких кожаных туфельках, концентрируясь на том, чтобы почувствовать мраморные плиты под ногами. У нее вспоили ладони. Стрэтмор снова взял ее за руку. Она оттолкнула его руку.

– Я знала, что о нем говорили, сир. Я знала, что все думали. Но он был в полном неведении. Он просто существовал в эти дни, как растение. Он не жил. Ничего не понимал и не осознавал. И я должна была спасти его.

– Поэтому вы сбежали, – задумчиво пробормотал король, уставившись в огонь.

– Я не могла позволить ему вот так просто умереть за то, что он не совершал. Я не могла позволить, чтобы его казнили.

– И все же, – тихо сказал король, – он мертв, мой Роузмид.

– Да, – отвечала она. – Мой отец мертв.

Какое‑ то время король молчал, просто продолжал смотреть на пламя. В комнате повисла тишина, никто не двигался, никто не дышал, во всяком случае, так казалось Кайле. Только Роланд казался живым рядом с ней. И она, как ни странно, была ему за это благодарна.

– Расскажите нам, как он умер, – приказал король.

– От лихорадки, ваше величество. Он… очень плохо чувствовал себя после смерти моей матери… – Кайла выпустила складки своей юбки и сжала руки перед собой. – Он так и не оправился от этого. Он умер всего через несколько недель после того, как мы покинули Лондон. Было очень холодно, и он накрывал одеялами нас с братом, пока мы спали.

Она не хотела вспоминать об этом, не хотела обнаруживать свою боль перед всеми этими людьми. Она не доставит им такого удовольствия. Она не плакала тогда, над мертвым телом своего отца, не станет плакать и сейчас. Она должна держаться!

– Мой брат и я продолжали путь в Гленкарсон, как вы знаете, сир. Мой отец хотел, чтобы мы поехали к брату нашей матери.

– К Макалистеру, – произнес король, по‑ прежнему не отводя взгляда от камина, словно ему было тяжело смотреть на кого бы то ни было.

– Дядя принял нас.

Она не хотела рассказывать о том, что было дальше, слишком свежа была рана от крушения всех их надежд, которые появились у них в Гленкарсоне, надежд, которым было не суждено осуществиться после прибытия туда Стрэтмора со своими людьми.

Нет, она не станет рассказывать этим людям о том, как им удалось найти единственное слабое место у человека, предоставившего ей и брату защиту и кров. Они задели его гордость, и он не мог поступить иначе. Теперь она понимала, что ничего, чтобы она ни сказала или ни сделала, не остановило бы Малкольма. Он выбрал свою судьбу, он выбрал сражение, и ему было все равно, что увлек за собой на смерть столько достойных людей.

«Если этого хочет бог, так тому и быть! » – сказал он ей тогда.

И, надо думать, бог действительно этого хотел, так как это случилось.

Так что же она могла сейчас рассказать этим лощеным придворным о том дне, когда Малкольм закрыл ее в ее комнате, забрав Алистера с собой?

Он плакала и кричала, умоляла, требовала, чтобы ее выпустили, пока у нее не пропал голос, но не слышала ничего, кроме ледяного молчания за дверью, потому что они все ушли тогда, ушли на битву, и, может быть, она была единственная, кто остался в целом замке.

Из своей комнаты она слышала звуки битвы вдали.

И каждый крик разрывал ее сердце на части, так как это мог быть крик Алистера или человека, который его убивал, а она совершенно ничего не могла сделать, чтобы предотвратить это.

А затем шум боя затих и начался пожар.

Какая‑ то часть внутри ее хотела, чтобы пришла смерть. Она представляла себе, как все сразу станет легко и просто, если лечь на свое скромное ложе и вдыхать ядовитый дым, пока он не наполнит легкие и пока не спустится вечная тьма.

Но тело не желало слушаться полубезумного сознания, желающего смерти, оно хотело жить, и тогда Кайла обмотала руку одеялом, встала на стул и, задыхаясь и кашляя, с трудом разбила толстое окно, расположенное довольно высоко в ее маленькой комнате. Но даже когда она разбила толстое полупрозрачное стекло, она поняла, что с трудом сможет протиснуться в маленькое отверстие. И все же каким‑ то чудом ей это удалось. Вся порезавшись и расцарапав руки, она выбралась через него наружу и свалилась на землю, в то время как все вокруг уже было объято пламенем. Замок полыхал.

Пока она вылезала, на ней загорелось платье, и ей пришлось обмотаться одеялом, чтобы погасить пламя.

И тогда она поняла, что все кончено. Ей даже не надо было глядеть на обугленные останки деревни, чтобы понять, кто победил в этой битве. Она накрылась с головой одеялом и начала пробираться подальше от английских солдат, которые были заняты тем, что отлавливали последних оставшихся в живых крестьян, пытавшихся бежать. И потом она сама побежала к месту битвы, пытаясь найти Алистера.

Кто‑ то из шотландцев схватил ее, спрятал, чтобы ее не поймали англичане. Это была крупная, высокая женщина, она уговорила Кайлу подождать, затаиться, пока все не закончится и солдаты уйдут. Сначала Кайла сопротивлялась, она рвалась найти Алистера, но вскоре поняла, что Алистер все равно мертв, поэтому нет никакой разницы, найдет она его сейчас или через три часа.

Они подождали, пока не спустилась темнота и английский отряд не отправился прочь, солдаты ехали, громко переговариваясь и смеясь, явно довольные одержанной победой.

И тогда все они оставшиеся в живых, в основном женщины, вышли из своего укрытия и отправились искать своих мертвых.

Кайла так и не узнала, кто это был, кто спрятал ее, фактически спас ей жизнь. Она так и не смогла поблагодарить этих женщин, хотя позже и пыталась, но все это были лишь никому не нужные пустые слова.

Пустота была в ее сердце и тогда, и сейчас, когда она прямо смотрела в глаза короля. Этот тщедушный смуглый человек держал в руках ее судьбу, и достаточно было малейшей прихоти, чтобы он мог одним мановением руки прекратить само ее существование.

Она больше ничего не собиралась говорить. Она чувствовала взгляды, направленные на нее: мрачный взгляд короля, любопытные, неудовлетворенные взгляды придворных. Взгляд Роланда…

Она вспомнила их поцелуй в тот день в лесу. Она вспомнила, как он отвел свой взгляд, когда сказал ей, что не может ее отпустить.

Жалеет ли он сейчас о своем решении, подумала она и повернула голову, чтобы взглянуть на него. Он тоже смотрел на нее. Их взгляды встретились, задержались, вспыхнули… и незнакомый жар опалил обоих.

– Это дело довольно сложное, – сказал король, нарушив напряженную тишину. – Мы должны хорошенько все обдумать… позже. Мы вызовем вас, когда будем готовы услышать ваш рассказ еще раз. Возвращайтесь в свои покои.

Король начал подниматься с кресла.

Роланд увидел, как побелело лицо Кайлы. Оно стало даже не белым, а пепельно‑ серым.

– Обещаю вам… вы будете свободны…

– Сир, – Роланд довольно бесцеремонно схватил Кайлу за руку, не обращая внимания на то, что все вокруг заметили этот интимный жест. – Одно слово, умоляю!

Генри уставился на их сжатые руки с изумлением кошки, которая внезапно обнаружила, что пойманная ею мышь на самом деле оказалась львом. Он медленно перевел взгляд с их рук на лицо Роланда. Затем, так же медленно, опустился обратно в кресло.

Роланд чувствовал, как напряглась Кайла. Ее инстинктивное стремление вырваться, убежать было таким сильным, что передалось и ему – бежать, спрятаться, скрыться. Он крепче сжал ее руку.

– Умоляю простить меня, ваше величество. В суете и волнениях, связанных с нашим прибытием, я совсем забыл упомянуть, что леди Кайла оказала мне честь, согласившись стать моей женой.

Потрясение от этих слов было таким сильным, что вся комната вмиг наполнилась гулом голосов, и даже Генри был не в силах заставить всех замолчать. Он сгорбился в своем кресле, не мигая, чуть поджав губы. Затем снова поднял руку, и гул наконец смолк.

– Я смиренно молю вас, – продолжал Роланд, пристально глядя в глаза монарху жестким, несмотря на смиренные слова, взглядом, – не разлучать меня с моей молодой женой.

Легкая улыбка коснулась губ Генри, в глазах появился какой‑ то хитрый огонек, который несколько обеспокоил Роланда.

– Понимаю, – только и сказал король.

Напряжение, которое Роланд чувствовал в Кайле, внезапно превратилось во что‑ то иное, менее определенное. Роланд поднял ее руку и поцеловал пальцы, бросив на девушку предупреждающий взгляд.

Она держалась стоически, и только буря в ее глазах выдавала ее. Он опустил их сомкнутые руки и снова взглянул на короля.

Внезапно Роланд с ясностью осознал, что его импровизированный план может рухнуть в один миг. Все, что для этого нужно сделать Генри, это приказать запереть его в Тауэре вместе с Кайлой, вместо того чтобы отпустить их обоих. Тогда они застрянут здесь надолго.

– Я обещал моей жене, мой добрый король, показать свои владения в Лорее так скоро, как только смогу. У нее была очень тяжелая зима, и теперь ей необходим отдых, иначе она совсем заболеет, – поспешил объяснить Роланд, думая о том, что король вполне может предложить ему прекрасный отдых на несколько месяцев в Тауэре. – Я обещал, что целебный воздух в Лорее быстро поставит ее на ноги. Это исцелит ее душу так же, как она сама сможет исцелить меня.

Улыбка Генри поблекла сразу, как только Роланд упомянул Лорей. Теперь он смотрел на них с очевидным подозрением. Он был явно не рад этому неожиданному объявлению о помолвке. Роланд видел, что королю очень не хочется отпускать Кайлу и таким образом проститься с возможностью разобраться в смерти Глошира и баронессы. И он решил немного помочь своей удаче.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒