ОДИННАДЦАТЬ 7 страница

– Что это за сооружение посередине двора?

– Кормушка. Они получают калорийную подкормку, но я ещё и выгоняю их на пастбище. Фермер, который взял в аренду земли Фагтри, следит за моими выгонами. Школьники приходят после занятий, чистят помещение для дойки, кормушки или помогают по хозяйству. И потом, у меня есть друг, по свободным дням он приезжает из Пикакса мне помогать.

На самом дальнем загоне началось какое‑ то волнение. Два козла начали бодаться, а третий поддавал рогами бочку.

– Там самцы, – объяснила Кристи. – Мы держим их подальше от дойки из‑ за запаха.

– Значит, «воняет, как козел» – это не просто фигура речи?

Кристи нехотя согласилась.

– Хотите погладить самок? – спросила она. – Они любят, когда на них обращают внимание. Не делайте резких движений. Пусть они сначала понюхают вашу руку.

Самки подошли к забору, потерлись о проволоку и взглянули на Квиллера сонными глазами, издавая нежные звуки, но для руки, привыкшей гладить кошек, их шерсть показалась жесткой.

Дальше Кристи показала ему дойку.

– Моё молоко пастеризуют на заводе, – сказала она. – Потом продают тем, у кого аллергия на коровье молоко, или тем, у кого оно плохо усваивается. Хотите чаю с сыром?

Они пошли на кухню – единственное помещение в доме, которое выглядело жилым. Но и здесь на столе валялись предметы из коллекции, в том числе большая семейная Библия в кожаном переплёте. Кристи рассказала, что её мать купила эту Библию на аукционе и что, может быть, она заинтересует музей.

– Вы не сказали мне, почему ваш прадед перестроил лестницу, – напомнил Квиллер.

– С этим связана трагическая история.

– История? Великолепно!

– Пожалуйста, не надо об этом в вашей статье.

– Если вы против, не буду.

– Ну, тогда… – начала она, – это случилось в начале нашего века. У моего прадедушки была красавица дочь по имени Эммелина, и она влюбилась в одного из Гудвинтеров, в среднего сына Эфраима. Его звали Самсон. Но отец Эммелины был против, и ей запретили видеться со своим возлюбленным. Только она была смелая девушка, она взбиралась по винтовой лестнице в башню и зажигала свет, который был виден из дома Гудвинтеров, и Самсон встречал её под ивами на берегу Чёрного ручья. А кончилось всё трагедией! Самсона сбросила лошадь, и он разбился насмерть. Несколько месяцев спустя Эммелина родила ребенка, в те годы это считалось страшным позором. Семья отвернулась от неё, друзья её бросили. Тогда однажды ночью, в грозу, она поднялась по той самой винтовой лестнице и бросилась вниз с башни.

– Трагическая история, – сказал Квиллер. – Именно поэтому её отец переделал лестницу?

– Да, он разломал дивную винтовую лестницу и вместо неё поставил обычную, которая и стоит до сих пор. Когда я была маленькой, дверь в башню всегда держали на замке.

– Откуда вы знаете, что винтовая лестница была дивная? У вас есть фотография?

– Нет… Просто знаю, – таинственно ответила она.

– Что случилось с ребёнком Эммелины?

– Капитан Фагтри вырастил его как собственного сына. Это мой отец.

– Так значит, Эммелина – ваша бабушка!

– О, она была красавицей, Квилл! Жаль, но я на неё не похожа.

– Интересно бы взглянуть на её фотографию.

– После того как она покончила с собой, все её фотографии уничтожили. Семья сделала вид, что её никогда не существовало.

– Тогда откуда вы знаете, что она была красива?

Кристи опустила грустные глаза и замолчала. Когда она вновь посмотрела на него, её лицо светилось.

– Не знаю, стоит ли мне это вам рассказывать… Я вижу её каждый раз, когда начинается гроза. – Она подождала, какой будет реакция Квиллера, и, когда увидела, что он отнесся к этому с должным пониманием, продолжила: – Она медленно идёт по ступенькам в развевающемся белом платье, подходит к двери в башню – и исчезает… Она поднимается по винтовой лестнице, которой нет!

Квиллер уставился на внучку привидения и лихорадочно соображал, что бы ему такое сказать. Она оказала ему честь, поделившись своей сокровенной тайной, и ему меньше всего хотелось задавать какие‑ то неуместные вопросы и тем портить её рассказ. Спас его телефонный звонок.

Кристи потянулась к телефону.

– Алло? – Услышав ответ, она побледнела, и взгляд её застыл, как у парализованной. Послушав ещё несколько секунд, она положила трубку, не произнеся ни слова.

– Неприятности? – спросил Квиллер.

Она сглотнула:

– Мой бывший муж. Он опять в городе.

По её обескураженному виду он понял, что разговора больше не будет и чая тоже.

– Пожалуй, я пойду, – сказал он, вставая. – День прошёл не без пользы. Спасибо за помощь и за угощение. Я, может быть, зайду к вам ещё раз, уточнить детали. И дайте мне знать, если что‑ нибудь понадобится.

Она кивнула и, словно лунатик, пошла к холодильнику.

– Вот, возьмите с собой сыру, – сказала она дрожащим голосом. – И не забудьте Библию для музея.

Всю недолгую дорогу домой Квиллера занимали не только и не столько козы. Его заинтересовала история Эммелины. Кристи очень взволнованно рассказывала о своей бабушке; наверное, ей всего лишь казалось, будто она видит, как та поднимается вверх по лестнице в белом развевающемся платье. Хорошо бы оказаться там, когда начнётся гроза… Но пока важнее телефонный звонок и то, насколько Кристи была им напугана. Он не решался вмешиваться в её личные дела, но и не беспокоиться он не мог. Она живет там одна. Ей может грозить опасность.

Перед самым поворотом на улицу Чёрного Ручья он услышал шум приближавшегося с запада грузовика и, оглянувшись, увидел, что к ферме Фаггри как раз заворачивает пикап. Как только он добрался до музея, он выложил сыр и Библию на обеденный стол и немедленно набрал номер Кристи. К ею облегчению, голос у неё звучал нормально.

– Это Квилл, – сказал он. – Я забыл спросить, сколько молока может в день дать коза.

– Чёрный Тюльпан – моя лучшая самка, и она даёт три тысячи фунтов в год. Мы всегда считаем за год, а не за день. – Она отвечала коротко и деловито. – Можете ещё написать, что на ярмарке округа она стала абсолютным чемпионом.

– Понял. Спасибо. Там у вас всё в порядке?

– Всё хорошо.

– Мне показалось, что этот телефонный звонок перед моим уходом вас расстроил, и я беспокоился.

– Спасибо, Квилл, но приехал мой друг из Пикакса, так что можно не волноваться.

– Ну и отлично! Приятного вечера! – сказал Квиллер.

На самом ли деле тогда звонил её бывший муж? И кто этот «друг», который внезапно появился и всё уладил? Он повернулся к столу, куда бросил два подарка Кристи. Один из них уминала Юм‑ Юм, а на другом уселся Коко.

ДЕСЯТЬ

У Квиллера была причина пригласить на обед тёщу Роджера. Он хотел побольше узнать о Кристи Фагтри Уоффл – не для того, чтобы оживить интервью, посвященное козам, но для того, чтобы удовлетворить собственное любопытство, – и никто не помог бы ему так, как Милдред Хенстейбл. Она всю жизнь прожила в Мускаунти, почти тридцать лет проработала в школе и знала два поколения учеников, их родителей, бабушек и дедушек, бывших и нынешних членов школьного совета, комиссионеров округа – короче, всех.

Квиллер позвонил ей в Мусвилл, и она, как только услышала его голос, завопила в трубку со своей обычной темпераментностью:

– Квилл! Как я рада тебя слышать! Роджер мне тут говорил, что ты сейчас присматриваешь за музеем. Какой удар – потерять Айрис! Она всегда выглядела вполне здоровой. Ну разве что немножко полновата, но… Боже мой, но ведь и я тоже! Срочно сажусь на диету.

– На диету сядешь завтра, – сказал он. – Ты сегодня свободна? Сможешь со мной поужинать?

– Если надо поужинать, я всегда свободна. В этом моя беда.

– Я заеду за тобой в половине седьмого, и мы поедем в «Северные огни».

Квиллер разогрел для кошек омара и подумал, что в мусвиллском отеле на берегу озера вряд ли смогут предложить им что‑ нибудь хоть отдаленно напоминающее такой деликатес. Он принял душ и постарался одеться подобающе. Когда он встречался с Полли Дункан, которая мало следила за модой, он надевал что было под рукой, лишь бы чистое. Милдред, напротив, помимо домоводства преподавала ещё и рисование, так что сразу примечала, какой фасон, да как сшито, да что с чем носят. Для Милдред он старался одеться получше. Для Милдред он натянул кардиган из верблюжьей шерсти поверх белой рубашки с открытым воротом и светло‑ коричневые брюки – такое сочетание подчёркивало загар, приобретённый во время велосипедных прогулок за последние несколько месяцев. Полюбовавшись собой в полный рост в большом зеркале миссис Кобб – роскошь, которой недоставало в его пикакской квартире, – он отметил, что загар выгодно оттеняет седеющие волосы и роскошные усы цвета «соль с перцем».

Довольный собой, он катил по холмам, чередующимся с возделанными полями, к дикому, лесистому берегу озера, в который раз удивляясь, как вблизи озера чудесным образом меняется атмосфера. Сказывался не только аромат воды, простиравшейся на сотни миль, не только вид целой флотилии рыбачьих лодок, – тут присутствовал ещё какой‑ то оттенок, неуловимый, но будоражащий душу, тот оттенок, благодаря которому Мусвилл и был райским местом для отдыха.

Милдред встретила его дружеским объятием.

– Выглядишь просто великолепно! И белый цвет так идёт к твоему загару! – Ей позволялось встречать его дружескими объятиями не только как тёще Роджера, но и как бывшей соседке, как коллеге‑ журналисту (она вела кулинарную рубрику в одной с ним газете) и как верной жене невесть где пропадающего мужа.

Квиллер в ответ восхитился вот этой вот… такой… в общем, тем, что на ней было надето.

– Ты сама придумала этот фасон, Милдред?

– Да, это фасон для толстых женщин: скрывает недостатки фигуры.

– Ерунда! Ты просто статная зрелая женщина с крупными формами, – театрально произнёс он.

– Меня всегда приводит в восторг, до чего ловко ты подбираешь слова, Квилл.

Они ехали к центру Мусвилла, и повсюду в глаза бросались приметы того, что отпускной сезон подходит к концу. Меньше туристов попадалось по дороге, меньше семейных автомобилей, и почти не видно было лодок на крышах трейлеров. Летние домики заколачивались на зиму. Уже не так много рыбачьих лодок покачивалось у городских причалов вдоль Мейн‑ стрит, и чайки посылали последние приветственные крики уходящему сезону.

– Грустно немного, – заметила Милдред, – но и приятно тоже. Октябрь принадлежит нам, а не этим шумным кичливым туристам из городов в Центре. Хорошо, что они хотя бы сорят деньгами и поддерживают нашу экономику. Если б ещё у них и манеры были поприличнее…

Трехэтажный отель «Северные огни» с рядами простых, унылых окон напоминал барак, но это было историческое здание, которое местные жители облюбовали ещё в девятнадцатом веке, когда матросы и лесорубы, не отличавшиеся приличными манерами, были завсегдатаями салуна с бесплатной закуской и снимали номера за двадцать пять центов.

Квиллер со своей спутницей уселись за столик у окна, выходившего на пристань.

– Сто лет назад, – сказала Милдред, – люди смотрели в это же самое окно и видели, как трёхмачтовые шхуны берут на борт пассажиров – дам с турнюрами или мужчин в цилиндрах, а на только‑ только появившиеся угольные пароходы грузят лес и руду. – Она пробежала глазами меню. – И сто лет назад этот ресторан подавал похлебку палубным матросам и старателям, а не жареного сига и хилые салатики для тех, кто сидит на диете. Что ты будешь есть, Квилл? Ты ведь никогда не беспокоишься о калориях.

– Раз уж мои коты получили сегодня на ужин омара, я, пожалуй, имею право на французский луковый суп, лягушачьи лапки, салат Цезаря и тыквенный пирог с орехами.

– Котам понравилось на новом месте? – спросила она.

– Они одобрили синее бархатное кресло с подголовником, пенсильванский шифоньер и подоконник на кухне. Что касается кровати генерала Гранта, то они проголосовали за «воздержаться». В гастрономическом смысле они на седьмом кошачьем небе, уничтожают потихоньку содержимое холодильника Айрис объёмом в двадцать четыре кубических фута.

– Я читала во вчерашней газете про завещание Айрис. Она правда хотела, чтобы её рецепты были опубликованы? Или ты это сам придумал? Мне это показалось очень похожим на «квиллеризм».

– «Если вы прочитали об этом во " Всякой всячине", то это правда», – процитировал он.

– В таком случае, когда опубликуют её кулинарную книгу, я хочу купить себе первый экземпляр.

– Я надеялся, ты согласишься стать её редактором, Милдред. Как я себе представляю, рецепты надо будет отредактировать и проверить. Айрис была из тех кулинаров, что готовят на глазок – горсть этого, кусок того. Я возьмусь быть у тебя официальным дегустатором.

– Почту за честь! – сказала Милдред,

– Хочу тебя предупредить: почерк у неё – египетские иероглифы.

– Квилл, я тридцать лет проверяла школьные сочинения – я могу прочесть всё на свете.

Он хотел было начать расспрашивать её о Кристи, но решил, что благоразумнее отложить это до десерта. Выходило, что каждый раз, приглашая Милдред пообедать, он рассчитывал выудить кое‑ какую информацию из её необъятной памяти, хоть он и старался это искусно замаскировать. Поэтому он спросил её о новой выставке, которая должна была вскоре открыться в музее. (Милдред была председателем выставочного комитета. )

– Её закончили три недели назад, – сказала она, – но мы откладываем открытие, чтобы оно совпало с началом золотой осени, – так сказать, ещё один пункт программы. Вся экспозиция посвящена катастрофам в истории Мускаунти. Публика любит катастрофы. Уж тебе‑ то это должно быть известно. Разве тираж «Дневного Прибоя» не поднимался каждый раз, когда происходила крупная авиационная катастрофа или землетрясение?

– Как же вы передадите ощущение катастрофы в маленьком музейном зале? – спросил он.

– Да, на это требуется некоторая изобретательность. На стенах мы развесили увеличенные фотографии, и, скажу тебе, тут поднялись такие споры… Один из членов нашего комитета, её зовут Фран Броуди – это так, для сведения, – отыскала в музейных архивах сомнительную фотографию. Не написано было ни откуда она, ни кто её принёс, только нацарапана на обороте дата: тридцатого октября тысяча девятьсот четвертого года. Ни о чём не напоминает?

– Это когда нашли тело Эфраима Гудвинтера?

– Дата, которая всегда будет жить в сплетнях за чашкой кофе! Это был просто моментальный снимок – отвратительного качества фотография Дерева повешенных, на котором висит, предположительно, тело на веревке. Фран хотела её увеличить, сделать три на четыре фута. Я сказала ей, что это будет погоня за дешёвой сенсацией. Она сказала, что это история нашего округа. Я сказала, что так мы будем потакать дурному вкусу. Она сказала, что это объективное свидетельство. Я сказала, что это вполне может быть ковер, скрученный и связанный так, что напоминает тело.

– А кому и зачем это могло понадобиться?

– Квилл, ненавистники Эфраима чего только не делают, чтобы «доказать», что его линчевала группа людей, одетых в белые простыни. В музее, кстати, даже хранится простыня с двумя прожженными в ней дырками для глаз. Её будто бы нашёл пастор Старой Каменной церкви, и нашёл как раз тридцатого октября тысяча девятьсот четвертого года и как раз около Дерева повешенных. Думаю, что её специально там забыли, чтобы преподобный отец её подобрал.

– В твоих словах мне слышится изрядная доля скептицизма, Милдред.

– Если хочешь знать моё мнение, так вся эта история с линчеванием – выдумка. Предсмертная записка Эфраима хранится у Джуниора Гудвинтера, и почерк совпадает. Джуниор нам разрешил снять с неё ксерокс для выставки. Ну, конечно, Фран Броуди – знаешь, она иногда бывает такой с… склочницей – сказала, что это предсмертное письмо – подделка. И всё опять пошло по новой, и Ларри пришлось вмешаться в качестве третейского судьи. В результате нашли компромисс. Мы озаглавили раздел о катастрофе на шахте Гудвинтера «Правда или миф? ». Так и будет написано большими буквами. Там будут выставлены якобы предсмертная записка и якобы фотография повешенного, но только в натуральную величину. Никаких сенсационных фотографий во всю стену!

– Я рад, что ты не сдала позиций, Милдред. И никогда не сдаешь! Фран, кажется, когда‑ то у тебя училась?

– Да, лет десять назад. А теперь вот стала дизайнером интерьеров и любит попререкаться со своей старой учительницей. Талант у неё, конечно, есть, но она и в школе всегда была трудным ребенком, и до сих пор такой осталась.

За супом Квиллер спросил:

– Ты была сегодня на открытии магазина «Эксбридж и Кобб»?

– О, это было нечто фантастическое! – воскликнула она. – Тебе стоило туда сходить. Угощали превосходным шампанским с легкими закусками. Собралась вся наша элита. Все разоделись ради такого случая. На Сьюзан было платье, сшитое по специальному заказу, и выглядела она просто потрясающе, впрочем, она всегда так выглядит. Мне бы её фигуру. Я там познакомилась с сыном Айрис такой интересный мужчина. А какие там продавались вещи – ты просто не поверишь! Чиппендейловский стул за десять тысяч долларов! Даже не кресло, а обычный стул! И комод за девяносто тысяч!

– Кто же в Мускаунти станет платить такие суммы?

– Не смеши меня, Квилл. Здесь полно потомков старых богатых семейств. Деньги у них имеются, хоть они этого и не афишируют. Доктор Золлер, Эвфония Гейдж, доктор Галифакс, Ланспики вполне могли бы заплатить, да и ты сам – разве нет?

– Я тебе уже говорил, Милдред. Я не умею приобретать веши ради вещей. Если я не могу это съесть или надеть на себя, то я это не покупаю… Айрис и Сьюзан должно быть, вложили в этот магазин целое состояние

– Вложили, – кивнула Милдред, – а теперь всё это заполучила Сьюзан. Что ни говори, повезло ей, – и понизив голос, добавила: – Не говори никому, но – судя по тому, что я заметила сегодня днем, – у неё и на сына Айрис имеются виды. Я случайно узнала, что из гостиницы он съехал в четверг вечером, а из города уезжает только завтра. Гостиничный аудитор женат на одной даме из нашего школьного совета, а я их обоих, Сьюзан и Денниса, видела сегодня в магазине у Ланспика.

– Я бы пошёл на открытие, – сказал Квиллер, – но у меня было интервью с интересной молодой женщиной – Кристи Фагтри.

– Как же, помню её, – сказала Милдред. – Была у меня такая в художественном классе – вязать хорошо умела. У неё были загадочные глаза, я такие видела у одной кинозвезды, не помню только у кого. Кристи вышла замуж и уехала. Она что, вернулась?

– Она вернулась и живёт на своей родовой ферме, выращивает коз и продаёт молоко.

– Что ж, главное – по‑ своему, не похоже на других. Кристи всегда была не похожа на других. Когда остальные ученики ткали из акрила и шенили, Кристи плела из кукурузной обертки и молочая.

– Ты знаешь того парня, за которого она вышла? Его фамилия Уоффл.

– Я знала только, как он выглядел и какая у него была репутация, и, по‑ моему, Кристи сделала плохой выбор. Внешне он был ничего и девушкам нравился. Одна Кристи за ним не бегала, поэтому, естественно, он стал её добиваться. Возможно, считал, что она владеет состоянием семьи Фагтри. Если бы у него были хоть какие‑ то мозги, он бы знал, что все семейные капиталы промотал ещё капитан Фагтри; хоть его здесь и любили, был он сноб и бездельник и невесть что о себе воображал. Если Кристи выращивает коз, значит, по крайней мере, у неё больше честолюбия, чем у её знаменитого предка.

– За домом не следили много лет, но это архитектурный шедевр, – сказал Квиллер.

– Особенно башня! Когда я была молоденькой девушкой, мы часто ходили на Ивовую тропинку, и оттуда было видно эту башню. Она возвышалась над деревьями. Нам казалось, что там обитают привидения.

– Что за Ивовая тропинка?

– Ты ещё не разведал, что такое Ивовая тропинка? Квилл, это большая ошибка с твоей стороны, – проговорила она с лукавой улыбкой. – Это тропинка, по которой гуляют влюблённые. Она проходит под ивами, которые растут по берегам Чёрного ручья. Начинается она от моста за музеем, а потом петляет между землями Фагтри и Гудвинтера. Там невозможно романтично. Тебе бы надо по ней пройтись, Квилл, – только возьми с собой подходящую спутницу!

В воскресенье утром Квиллер прошёлся по Ивовой тропинке в одиночестве – хотя и не в полном одиночестве, как он рассчитывал.

Этот поход не был заранее обдуман. Он расхаживал по двору музея, сунув руки в карманы, глубоко дышал, наслаждался буйством осенних красок, как вдруг у него появилось ощущение, что за ним наблюдают. Тогда он как бы невзначай, как бы любуясь природой, огляделся по сторонам.

Посмотри он в сторону дома, он бы обнаружил две пары прикованных к нему голубых глаз, но это не пришло ему в голову. Он взглянул на восток и увидел поля; на севере был сарай минус фургон Бозвела; на западе виднелась башня дома Фагтри, возвышающаяся над вершинами деревьев. А вдруг, не без удовольствия подумал он, это Кристи смотрит на него в бинокль. Удивительно, как можно что‑ то почувствовать на таком расстоянии. Он пригладил усы, расправил плечи и решил, что надо пройтись по Ивовой тропинке.

Этот свежий солнечный октябрьский день был таким ясным, что можно было различить еле слышный звон церковных колоколов в Вест‑ Миддл‑ Хаммоке, что в трёх милях. Сначала он прошёл по улице Чёрного Ручья, затем по Фагтри‑ роуд свернул на восток к мосту и спустился по скользкому берегу. Ручей был узкий и неглубокий, но весело бурлил по камням под склонившимися ветвями ив, а дорожка, мягкая от десятилетиями копившегося перегноя, вся в ярких узорах из опавших листьев, вилась в тени кленов и дубов.

Место показалось ему очень уютным и укромным, и он с интересом подумал, успела ли Айрис открыть для себя этот безмятежный уголок. Скорее всего, нет – она была убежденной домоседкой. Он неспешно брёл по дорожке, которая петляла, повторяя очертания ручья. Время от времени из‑ за деревьев проглядывала башня дома Фагтри, вырастая всё выше и выше, по мере того как он приближался к ней. Именно здесь, на Ивовой тропинке, назначали свои столь трагично закончившиеся свидания Эммелина и Самсон.

Если не считать журчания воды, стояла особая тишина, какая бывает в ясный октябрьский день, даже его следы поглощала мокрая от росы тропинка. Но когда он остановился полюбоваться живописным видом, пожалев, что не взял с собой фотоаппарат, до него донёсся хруст веток, а затем неразборчивые голоса. Судя по интонациям, два человека, обменявшиеся положенными приветствиями, вовсе не были рады друг другу. Он слышал обрывки диалога, но ничего не мог разобрать.

Квиллер осторожно подошёл поближе к тому месту, откуда доносились голоса, и, когда дошёл до поворота, быстро спрятался за дерево и стал слушать. Рассерженный женский голос говорил:

– Нет у меня никаких денег!

– Значит, достанешь! – угрожающе отвечал мужской. – И ещё мне нужна машина. На меня вышла полиция.

– А почему бы тебе не угнать машину? Ты ведь, кажется, знаешь, как это делается, – произнесла женщина и тут же резко вскрикнула от боли. – Не смей меня трогать. Брент!

Квиллер бросил в ручей камешек, и всплеск на несколько секунд прервал неприятный разговор.

– Что это? – встрепенулся мужчина.

– Рыба… И в доме тебе оставаться нельзя, Брент, даже и не думай.

Послышались какие‑ то жалобные увещевания, в том смысле, что ему «больше идти некуда».

– Иди туда, откуда пришёл, или я скажу полиции, где тебя найти!

Мужчина ответил какой‑ то злобной угрозой, и Квиллер бросил в ручей другой камешек.

– Тут кто‑ то есть, – сказал мужчина.

– Да никого здесь нет, идиот! А теперь я ухожу и ни видеть, ни слышать тебя больше не желаю! И предупреждаю тебя, Брент: не вздумай лезть ко мне. У меня в доме ружье!

– Кристи, я есть хочу. – Голос стал умоляющим. – И холодно ночью.

Некоторое время она молчала.

– Я тебе оставлю на пне хлеба с сыром, но больше ничего не проси! Возвращайся в Локмастер и сдайся полиции.

Последние слова можно было разобрать с трудом, видимо, она повернулась спиной. Квиллер рискнул украдкой выглянуть из‑ за дуба и увидел, как она бесшумно убегает прочь по дорожке. Увидел он и мужчину в тёмно‑ зелёной куртке с рисунком на спине. Потом, услышав звук расстегивающейся молнии и характерное журчание, Квиллер повернулся и тоже поспешил удалиться. Он взобрался на берег и оказался на грязной подъездной дороге, выходившей к окраинам владений Гудвинтера.

Первое, что он сделал, это поставил машину в стальной сарай и запер дверь. Потом набрал номер Кристи. Голос у неё дрожал.

– Это снова Квилл, – представился он. – Вы, наверное, подумаете, что я слишком рассеянный, но я действительно забыл спросить у вас, как зовут козлов.

– А, козлов… Наполеон… Распутин… и Аттила, ‑ сказала она.

– Очень подходящие имена! Спасибо, Кристи. Хороший сегодня денёк. Как дела на ферме?

– Нормально. – Ответ прозвучал не очень убедительно.

– Сегодня днём на Фагтри‑ роуд должно быть много машин. В музее открывается новая выставка. Надеюсь, что суматоха не помешает животным пастись.

– Она их не побеспокоит.

– Позовите меня, если будут проблемы, любые проблемы. Вы слышите?

– Да, – устало сказала она. – Спасибо.

Квиллер бесцельно бродил по квартире. Разговор нисколько не уменьшил беспокойства. Его тревожило положение, в которое попала Кристи, но, судя по тону её ответов, его вмешательство не нужно и нежелательно. В конце концов, у неё есть в Пикаксе друг с пикапом, и он, по всей видимости, примчится при первой необходимости. Квиллер разгладил усы.

Чашка крепкого кофе – вот что ему сейчас нужно, и какое‑ нибудь незамысловатое чтиво – просто чтобы убить время до часу дня, когда музей откроется для посетителей. В Пикаксе он вслух читал котам «Эоден» Кинглейка, кроме того, дома у него лежали три подержанные книги Арнольда Беннетта, за которые ему не терпелось приняться, но он не позаботился привезти их сюда. Журналы миссис Кобб его не интересовали: всё, что он хотел знать о рокингемской посуде, ранних массачусетских стеклодувах и фасадах Ньюпорта, он уже знал. Книжные же полки у неё были заставлены статуэтками, чугунными безделушками и цветным стеклом. Те немногие дешёвые книжки в мягких обложках, что стояли на полках, он уже читал по меньшей мере дважды. Ещё раз перечитывать «Унесённых ветром» настроения не было.

Его рассеянные мысли были прерваны знакомым звуком: шлёп! И ещё раз: шлёп! Ошибиться нельзя: с таким звуком падает на ковёр книга в бумажном переплёте. Квиллер узнавал этот звук где угодно. Он быстро прошёл в гостиную и как раз застал Коко, удирающего на полусогнутых лапах и с поджатым хвостом, – ясно: значит набедокурил. С полки были сброшены две книги. Квиллер прочитал названия и сразу пошёл к телефону. Пришло время, решил он, обсудить поведение Коко со специалистом.

В Мускаунти жила одна молодая женщина, которая знала о кошках чуть ли не всё. Ещё Лори Бамба была для него время от времени кем‑ то вроде секретаря для ведения корреспонденции, когда писем от поклонников становилось чересчур много. Звонить он пошёл на кухню и дверь закрыл поплотнее. Иначе Коко жизни не даст. Коко любил Лори Бамбу и чувствовал, когда Квиллер разговаривает именно с ней.

Лори отвечала таким радостным голосом, что слушать его было одно удовольствие, и Квиллер начал с любезностей:

– Давно тебя не видел, Лори. Как малыш?

– Уже ползает, Квилл. Наша кошка думает, что он котёнок, и пытается по‑ матерински за ним ухаживать.

– А как Ник?

– Ну, новую работу ещё не нашёл. Если у тебя появятся какие‑ нибудь идеи, скажи. У него диплом инженера, ты знаешь.

– Скажу, но только передай ему, чтобы не уходил, пока не подыщет себе что‑ нибудь другое. Ну а ты как? Есть время написать для меня несколько писем?

– Конечно! Ник по средам ездит в Пикакс. Он может у тебя забрать что надо.

– Я не в Пикаксе, Лори. Мы с котами несколько недель поживем в музее, в квартире Айрис Кобб.

– О Квилл! Это было ужасное известие! Нам будет так её не хватать.

– Всем её не хватает, даже сиамцам.

– Как на них сказался переезд в музей?

– Вот об этом‑ то я и хочу тебя спросить, Лори. Коко тут что‑ то беспокоит. Все птицы уже улетели на юг, а он всё равно часами просиживает на подоконнике, что‑ то высматривает, чего‑ то ждёт. А когда я взял его с собой в музейные залы, он направился прямиком к подушке, которую набили куриными перьями ещё до Первой мировой войны, а несколько минут назад он столкнул с полки две книги: «Убить пересмешника» и «Пролетая над гнездом кукушки».

Лори без колебаний спросила:

– У них в рационе достаточно птицы?

– Хммм… Мы едим пока то, что осталось в холодильнике у Айрис, – сказал Квиллер, – и теперь, когда ты сказала, мне кажется, что это было в основном мясо и морепродукты.

– Попробуй давать больше птицы, – посоветовала она.

– Хорошо, Лори, я так и сделаю.

Квиллер пошёл искать сиамцев.

– Эй, вы, гурманы, где вы там! – прокричал он, стоя в центральном зале. – Тетя доктор прописала вам есть побольше уток, фазанов и корнуэльских куриц!

Было слышно, как Юм‑ Юм загребает песок в своём туалете; когда песок ударял о металлические края латки, получался характерный звук. Коко, по своему обыкновению, бесследно исчез.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒