ОДИННАДЦАТЬ 6 страница

Квиллер прокричал, что в западном крыле звонит телефон, и быстро откланялся.

Звонил Роджер Мак‑ Гилливрей, репортер из «Всякой всячины».

– Квилл, я получил информацию о завещании Айрис Кобб, – сказал он, – но мне непонятна одна деталь. Что это за кулинарная книга, которую она тебе оставила?

Квиллер, поднаторевший в искусстве уклоняться от прямого ответа, сказал:

– Это её собственный сборник рецептов, который она желала опубликовать после своей смерти – Он говорил уверенно, как человек, уполномоченный сделать заявление для прессы. – Фонд Клингеншоенов возьмёт на себя типографские расходы, а прибыль пойдёт на мемориальную стипендию Айрис Кобб. За работы по домоводству, – подумав, добавил он.

– Класс! – воскликнул Роджер. – Готовая концовка. Большое спасибо.

Квиллер набросал свою колонку для пятничного номера и надиктовал её по телефону в редакцию. То есть, когда он начал подумывать об ужине, было уже довольно поздно, но в холодильнике он обнаружил одно из самых своих любимых блюд – баранью ногу с чечевицей – и разогрел себе добрую порцию в микроволновой печке. Кусок был большой, и, прежде чем приняться за него самому, он выделил щедрую долю котам, нарезал кусочками и поставил им тарелку под телефонный столик. Юм‑ Юм с воодушевлением набросилась на мясо, но Коко словно прилип к подоконнику и не отрывал глаз от темноты за окном.

– Вот что, юноша, хватит разыгрывать это нелепое представление! – сказал Квиллер. – Сейчас мы посмотрим, что вас так беспокоит! – Он выскочил на улицу с фонариком в руке и принялся осматривать всё вокруг, направляя луч света во все тёмные места, куда не доходил свет фонарей во дворе. Ничего необычного, ничего движущегося он не увидел. Легкое подрагивание на верхней губе заставляло его задуматься: что видят коты, когда сидят, уставившись в никуда? Коко уже ушёл с подоконника, и Квиллер решил было бросить свои поиски, когда свет фонарика выхватил какие‑ то вмятины на земле под окном кухни. Они походили на следы. Следовательно, бесплотные духи исключаются, подумал он. Может, какой‑ нибудь ребенок из Чипмунка… юный любитель подглядывать в окна… мойщик окон из окружной тюрьмы…

Он поспешил в дом и стал искать телефон Гомера Тиббита. Ему хотелось узнать, когда в последний раз мыли окна.

Начальник хозяйственного отдела жил в доме престарелых под названием «Осенний дом». Телефонистка на коммутаторе ответила Квиллеру:

– Мне очень жаль, но я не могу позвонить мистеру Тиббиту в такой час Он ложится в семь тридцать. Хотите оставить для него сообщение?

– Просто скажите ему, что звонил Джим Квиллер. Я перезвоню завтра утром.

Оба кота с удовольствием умяли баранину и теперь удовлетворенно намывали мордочки, усы и уши. Квиллер сунул свою тарелку в микроволновую печь, чтобы ещё раз подогреть, но тут же вытащил её назад, не веря своим глазам. Всё, что осталось на его тарелке, – это горка чечевицы и дочиста обглоданная баранья кость.

ВОСЕМЬ

В пятницу утром, готовя завтрак себе и котам, Квиллер не переставал думать о следах за окном кухни. Если после выходных мойщики окон приходили сюда, то это могли быть их следы. Если же нет, то подозрительные отпечатки наверняка были оставлены на мягкой земле в воскресенье ночью, когда Айрис Кобб последний раз в своей жизни звонила по телефону. В тот день прошёл дождь, а с тех пор погода стояла сухая.

Он поставил тарелку с вырезкой на пол под телефонный столик и ещё раз позвонил в «Осенний дом».

– Мистера Тиббита сейчас нет, – ответила телефонистка. – Хотите оставить сообщение?

– Это Джим Квиллер.

– О да, мистер Квиллер. Вы звонили вчера вечером.

– Мистер Тиббит скоро вернётся?

– Боюсь, что нет. Он уехал в Локмастер.

– С ним всё в порядке? – сразу спросил Квиллер. На юге округа, в Локмастере, находился медицинский центр, известный своим гериатрическим отделением.

– Да, всё хорошо. Рода Финни повезла его на луга, полюбоваться на осенние краски. Говорят, там восхитительно.

– Понятно. – Квиллер задумался. – Когда они рассчитывают вернуться?

– Не раньше чем в воскресенье днем. Они будут гостить там у своих друзей. Передать, чтоб он вам позвонил?

– Не надо. Не беспокойтесь. Я увижусь с ним в музее.

Квиллеру предстояла сейчас неприятная обязанность упаковать в коробки вещи Айрис Кобб. Ему уже приходилось раньше делать подобное, когда умерла мать, и в тот раз это нехитрое занятие причинило ему невыразимую боль. Он часто этим занимался, когда в студенческие годы работал в больнице, и тогда это была обычная работа. Но, совершая этот обряд над вещами женщины, которая была в прошлом его квартирной хозяйкой и экономкой, он чувствовал себя неловко. Ему виделось в этом нечто интимное. Собирая по кладовкам и ящикам комодов её розовые брючные костюмы, розовые платья, розовое нижнее белье и розовые ночные сорочки, он ощущал себя человеком, подглядывающим в замочную скважину. Наиболее тягостным было вторжение в верхние ящики, где валялись старые губные помады, сломанные серёжки, стёршиеся пилки для ногтей, пузырьки из‑ под лекарств, щётки для волос с запутавшимися волосинками и увеличительное стекло с серебряной ручкой, которое он подарил ей последний раз на день рождения.

Когда всё было упаковано, он надписал коробки и отнёс их в кабинет. Коко вызвался сопровождать его.

– Извини, – сказал Квиллер. – Видишь, написано: курить, приносить еду и напитки и ходить босиком воспрещается.

Но когда вся работа была закончена, Коко всё ещё прыгал на дверь, ведущую в музей, пытаясь достать до ручки. До этого ему однажды, когда миссис Кобб ещё была жива, позволили войти в экспозиционные залы, и в тот раз его привлекли некоторые модели кораблей.

Наконец Квиллер волей‑ неволей уступил.

– Ну хорошо, но ты будешь разочарован, – сказал он коту, – Корабль убрали.

Как только дверь открылась, Коко влетел в музей и минуя залы первых поселенцев, понёсся к восточному крылу, где располагались тематические экспозиции, учебные стенды и кабинет. Он направился прямиком в кабинет, заглянул за дверь и стал подпрыгивать, пытаясь достать метелку, которой Роди Финни смахивала пыль.

– Чертяка! – воскликнул Квиллер. – Как ты узнал, что она здесь? – Он отодвинул кота, закрыл дверь в кабинет и стал внимательно следить за четвероногим следопытом.

Коко, не останавливаясь, прошёл через зал, где раньше стояли модели кораблей; дверь была закрыта, и табличка гласила, что скоро откроется новая экспозиция. Он не проявил никакого интереса ни к историческим документам, ни к замечательной коллекции старинных светильников. Этого необыкновенного кота занимало то, что всем остальным казалось самым скучным в музее: зал текстиля. Здесь хранилось постельное и столовое бельё, пожелтевшее от старости, стёганые одеяла, выцветшие от стирки в щёлоке, съеденные молью тканые одеяла ручной работы, вязанные крючком коврики, вытертые от долгого употребления, унылые посудные полотенца, сшитые из мешков из‑ под муки соломенные матрасы, все в пятнах, занавески, крашенные ягодами и луковой шелухой. Но таблички с гордостью приводили имена первых поселенцев, которые соткали, простегали, связали крючком, покрасили и набили все эти предметы. Особенно Коко понравилась подушка, выкроенная из мешка из‑ под муки и набитая, если верить табличке, куриными перьями с фермы Инчпот Сентенниал. Он принялся тщательно её обнюхивать.

– Куриные перья! Я мог бы догадаться! – сказал Квиллер. – Пошли домой. – Он поднял кота, но тот вырвался и помчался назад к подушке из Инчпота. Что любопытно, такая же подушка с фермы Тривильен, несколько более древняя по историческим меркам Myскаунти, осталась совершенно незамеченной. Квиллер схватил упирающегося Коко покрепче и понёс его, несмотря на протесты, обратно в квартиру.

Их встретила Юм‑ Юм, они с Коко поздоровались носами, после чего она полизала ему шерстку, вероятно, чтобы стряхнуть с неё исторические запахи. Когда церемония закончилась, Коко занялся новой задачей: стал не отрываясь смотреть на морозилку.

– В этой морозилке для котов ничего нет, – сообщил ему Квиллер. – Ты напал не на тот след. Ты получишь мясного хлебца, но из холодильника и только в обед.

Коко не унимался, даже вставал на задние лапы. В доказательство своим словам Квиллер открыл дверцу морозилки и показал её содержимое: пончики с корицей, булочки с черникой, шоколадные пирожные, банановые пирожные и прочие сласти. И в этот момент ему в голову пришла одна мысль. Идеальный способ отблагодарить семейство с фермы Фагтри – коробка ореховых рулетов от миссис Кобб: подарок бесценный и немного сентиментальный. Бозвелам можно будет преподнести вишневый пирог, удалось бы только избежать болтовни «по‑ соседски». Ладно, если только с миссис Бозвел, но от голоса её муженька у Квиллера кровь стыла в жилах, а Пупси – сущая чума.

День ещё только начался – подходящее время, чтобы нанести случайный визит. Он разморозил ореховые рулеты и поехал на ферму Фагтри. Можно было вполне дойти пешком, но он рассудил, что если он заявится на своих двоих, то придётся поболтать у калитки и непременно зайти выпить чайку. А на машине это будет выглядеть официально, и можно быстро удрать. Он решил, что лучше приехать.

Вблизи старый дом выглядел ещё более запущенным, чем казалось с шоссе. Парадной дверью явно не пользовались уже несколько лет, даже ступеньки поросли сорняками. Он объехал вокруг дома, завернув к боковому входу, и как раз в этот момент из ближайшего сарая вышла молодая женщина в замызганном комбинезоне и каскетке. Фигурка у неё была как у манекенщицы, только манекенщицы не носят такие комбинезоны; его, верно, купили в Северном Кеннебеке, в магазине для фермеров, торгующем со скидкой.

– Вы – мистер Квиллер, – сказала она вместо приветствия. – Я вас узнала по фотографии в газете. Извините мне мой затрапезный вид: я чистила сарай.

То, как она держалась и говорила, плохо сочеталось с чисткой сараев, и у Квиллера разгорелось любопытство. Он вышел из машины и протянул ей коробку с ореховыми рулетами.

– Я приехал поблагодарить вас за то, что сказали мне про фары во вторник вечером. Вот это из холодильника миссис Кобб. Я подумал, что вашей семье это может прийтись по вкусу.

– Спасибо, только у меня нет семьи, – сказала она, – но я обожаю лакомства, которые готовила Айрис. Какое горе, что мы её потеряли. Она была такая милая.

Квиллер был озадачен.

– Когда вы первый раз позвонили спросить об Айрис… вы говорили… что ваши дети больны, – произнёс он неуверенно.

На мгновение её лицо недоуменно нахмурилось, но тут же прояснилось.

– А… я, верно, сказала, что ухаживаю за своими детками… За козлятками.

– Простите. Я раньше жил в Центре и только недавно сбежал оттуда и ещё не успел овладеть здешними словечками.

– Присядьте. – Она указала на ржавые садовые стулья. – Бокал вина?

– Спасибо, миссис Уоффл, но пристрастие к алкоголю в число моих пороков не входит.

– Кристи, – поправила она. – Зовите меня просто Кристи. Тогда как насчёт свежего лимонада на меду от местных пчел?

– Вот это другое дело.

Он осторожно присел на один из шатких стульев и оглядел двор. Всюду брошены какие‑ то незаконченные дела, не подрезана трава, не крашены сараи, не отремонтированы заборы. Что она делает здесь одна? – удивился он. Она молода. Около тридцати, как он примерно определил. Но с виду серьёзна. Доброжелательна, но улыбается одними губами. В глазах то ли горе, то ли сожаление, то ли беспокойство. Интересное лицо!

Вместе с лимонадом прибыли крекеры и кусок мягкого белого сыра.

– Из козлиного молока, – пояснила она. – Я сама его делала. Вы останетесь жить при музее?

– Только до тех пор, пока не найдут миссис Кобб замену. – Стараясь не смотреть слишком пристально на запущенную траву и обветшалый дом, он спросил: – Как давно вы здесь?

– Несколько лет. С тех пор, как умерла мама. Я здесь выросла, но потом уехала, и десять лет меня здесь не было. Когда дом перешёл мне по наследству, я вернулась. Решила проверить, смогу ли зарабатывать на жизнь, выращивая коз. Я последняя из рода Фагтри.

– Но ваша фамилия Уоффл.

– Это по мужу. После развода я решила оставить его фамилию.

«Всё, что угодно, только не Фагтри», – подумал Квиллер.

– Всё, что угодно, только не Фагтри, – сказала она, как будто прочитав его мысли.

– Я не знаком с историей вашей семьи, но, насколько мне известно, капитан Фагтри был героем войны.

Кристи печально вздохнула:

– Мои далекие предки заработали большие деньги на продаже леса и построили этот дом, но капитану больше понравилось быть героем войны, который не платит по счетам. Когда дом перешёл в наследство моим родителям, они как могли старались поддерживать хозяйство, а теперь, когда их нет, за всем пытаюсь следить я. Мне советуют продать землю строительным фирмам под многоквартирные дома, как в Индейской Деревне, но снести этот легендарный дом было бы преступлением. По крайней мере я хочу попробовать, что такое фермерство, – добавила она, грустно улыбнувшись.

– А почему именно козы?

– По нескольким причинам. – Её лицо сразу просветлело. – Это очень милые животные, содержать их недорого, и спрос на продукты из козьего молока растёт. Как, вы не знали? Сейчас я выращиваю молочных коз, но хочу когда‑ нибудь завести ангорских, прясть шерсть и вязать из неё. Я в школе училась вязанию.

– Может получиться хороший материал для колонки «Перо Квилла», – сказал Квиллер. – Можно мне встретиться с вами и с вашими козами?

– Это было бы замечательно, мистер Квиллер!

– Пожалуйста, зовите меня Квилл, – сказал он. Ему было здесь очень приятно, можно даже сказать, не хотелось уходить. Лимонад был лучшим из тех, что он когда‑ либо пробовал, а козий сыр – просто восхитителен. Мягкие грустные глаза Кристи притягивали к себе. Ему решительно не хотелось уходить. Оглядывая дом, он заметил:

– Уникальный образец архитектуры девятнадцатого века. Для чего была задумана эта башня? Просто так?

– Я точно не знаю. Мои предки были джентльменами, занимавшимися сельским хозяйством; мама считала, что они использовали башню в качестве наблюдательного пункта – присматривать за батраками, чтобы не бездельничали.

– А для чего её используете вы?

– Я поднимаюсь туда помедитировать. Вот так я узнала, что вы оставили фары включенными.

– А что там, в башне?

– Главным образом мухи. Мухи обожают башни. Аэрозоли против них почти не помогают. Они всё равно жужжат, греются на солнышке и размножаются. Хотите посмотреть дом?

– Даже очень.

– Должна вас предупредить, там большой беспорядок. Моя мать была просто помешана на коллекционировании. Она ходила по аукционам и скупала всякий хлам. Знаете, мне кажется, аукционы – это своего рода болезнь.

– У меня как‑ то раз был острый приступ аукционита, – сказал Квиллер, – и я знаю, как этот вирус проникает в кровь человека и вызывает хроническое заболевание, которое практически неизлечимо.

Они вошли в дом через боковую дверь и стали пробираться между хозяйственными сумками, набитыми одеждой, обувью, шляпами, куклами и зонтиками, между ржавыми трёхколесными велосипедами и ручной газонокосилкой, между открытыми картонками, наполненными треснувшими горшками и кастрюлями, выщербленными тарелками, подносами и старыми молочными бутылками, между деревянными кадками и оцинкованными вёдрами, дубовым ящиком для льда и плетёным столиком, украшенным листьями папоротника, через кипы журналов и груды книг. Эти реликвии так долго пролежали на чердаках и в подвалах, что запах плесени от них стоял во всём доме.

Кристи горестно улыбнулась:

– Я пытаюсь уменьшить её запасы – что‑ то продаю, что‑ то раздаю, но здесь их тонны!

Только в одной столовой располагались два больших стола, двадцать стульев, три горки и столько фарфора, что впору было бы открыть ресторан.

– Теперь вы видите, о чём я говорила? – сказала она. – И это ещё только начало. В спальнях ещё хуже. Старайтесь не обращать внимания на весь этот хаос. Смотрите на деревянную резьбу, на лепные потолки, на витражи, на лестницу.

Лестница широкими маршами поднималась из прихожей на второй этаж. Опорная колонна и перила были массивными, а балясины поставлены необычно близко друг к другу, напоминая о тех днях, когда царствовала древесина. И всё из орехового дерева, как сказала Кристи.

– Но раньше здесь находилась другая лестница, – добавила она. – Та была винтовая и вела в самую башню. Очень изящная. Мой прадедушка убрал её и закрыл вход в башню.

– Слишком много мух? – спросил Квиллер. – Или слишком тяжело отапливать?

– Это долгая история. – Она отвернулась. – Пойдёте наверх? Здесь четыре марша.

Когда добрались до третьего этажа, она сняла засов на двери, ведущей в башню. Лестница здесь была незатейливая, лестница как лестница, безо всяких украшений, но заканчивалась она очаровательной маленькой комнаткой размером не больше просторного стенного шкафа, с окнами на четыре стороны. Около окон стояли диванчики с потёртыми бархатными подушками. На стареньком плетёном столике лежал бинокль, оплывшая свеча и книга по йоге в коричневом бумажном переплёте. На окне, выходящем на юг, грелись переливающиеся на солнце навозные мухи.

Квиллер взял бинокль и направил его на север, где у самого горизонта мерцало большое озеро. На западе виднелся шпиль церкви, поднимавшийся из глубины хвойного леса. К востоку лежали владения Гудвинтера, во внутреннем дворе стоял фургон Бозвела, на дорожке, ведущей к музею, – синий пикап и человек шесть энергичных молодых людей сгребали листья, складывали в мешки и относили в грузовик.

– Что это за полоса деревьев, идущая через поле? – спросил Квиллер.

– Это Чёрный ручей, – ответила Кристи. – Ручья отсюда не видно, только деревья, растущие по берегам. Там есть несколько старых ив, они свешиваются над самой водой.

Когда они спустились, Квиллер сказал:

– Этот дом нужно взять под охрану как историческую достопримечательность.

– Да, знаю. – Глаза Кристи наполнились грустью. – Но с этим слишком много волокиты, и у меня не будет времени найти все необходимые сведения и заполнить все бумаги. А потом ещё придётся привести в порядок дом и всё вокруг, а это мне не по средствам.

Квиллер, задумавшись, довольно погладил усы. Этот проект мог бы взять на себя Фонд К. Фагтри были пионерами, помогали развивать страну, и их дом – архитектурная ценность, о сохранении которой надлежит позаботиться. В конце концов, его может купить Историческое общество и открыть там музей. Он представил себе, как Фагтри‑ роуд станет мемориальным парком, в доме Гудвинтера будет представлен быт первых поселенцев, а экспозиция в особняке Фагтри покажет развитие Мускаунти в годы промышленного бума. Даже у старинных печатных станков из амбара появится возможность стать «Музеем печатного слова». Название Квиллеру понравилось. Можно открыть поблизости один‑ два хороших ресторана, и мёртвый город Норд‑ Миддл‑ Хаммок возродится снова, и на той стороне Чёрного ручья, что уж поделать, вырастут высотные дома. И это совершенно неважно, что Кристи – молодая привлекательная женщина, и вовсе это не связано с его грандиозными прожектами, сказал он себе.

– Хотите ещё лимонаду? – спросила она, чтобы прервать молчание, наступившее после её слов.

– Нет, спасибо, – ответил он, очнувшись от своих фантазий, – а вот как насчёт интервью завтра, часа в два?

Когда она провожала его до машины, он мимоходом заметил:

– Фонд К. мог бы помочь вам добиться признания вашего дома исторической ценностью. Почему бы вам не написать письмо в Фонд через Хасселрича, Беннетта и Бартера? Может быть, из этого и выйдет толк.

В первый раз в её глазах исчезла грусть.

– Вы действительно считаете, что у меня есть шанс?

– Но ведь ничего не стоит попробовать. Всё, что вы можете потерять, – это стоимость почтовой марки.

– О мистер Квиллер… Квилл, – я бы вас расцеловала, если б не была такая грязная после этого сарая!

– Надеюсь, обещание останется действительным и в следующий раз, – улыбнулся он.

Как только Квиллер вернулся на ферму, он сразу, не обращая внимания на котов, открыл энциклопедию на слове «коза». Потом позвонил Роджеру Мак‑ Гилливрею в редакцию:

– Рад, что застал тебя, Роджер. Сделай мне одолжение. Можешь сегодня со мной поужинать?

– Хм… ну да, в общем‑ то… но мне надо будет рано уйти. Я обещал быть дома к семи, посидеть с ребёнком.

– Я угощу тебя обедом в ресторане «Типси», если ты зайдёшь в пикакскую библиотеку и принесёшь мне какие‑ нибудь книги о козах.

Последовала пауза.

– Квилл, скажи по слогам.

– О ко‑ зах. Жду тебя в ресторане в пять тридцать.

– Так, давай ещё раз, Квилл. Тебе нужны книги о козах?

– Совершенно верно! Парнокопытные жвачные семейства полорогих. И вот ещё что, Роджер…

– Да?

– Не надо, чтобы все знали, что ты берешь эти книги для меня.

ДЕВЯТЬ

Ресторан «Типси» пользовался большой популярностью в Северном Кеннебеке. Открылся он в 1930‑ е годы в небольшом бревенчатом домике и сейчас занимал большую бревенчатую домину, где сходились серьёзные едоки ради серьёзных бифштексов безо всяких фривольностей типа свежей петрушки или зелёного масла. Картошку на кухне чистили и нарезали тонкими ломтиками, не используя никаких осветлителей. В качестве овощного гарнира предлагалась только вареная морковь. В меню был единственный салат – из капусты, моркови и лука. И каждый день посетители выстраивались в очередь в ожидании свободного столика.

Квиллер и его гость за недостатком времени воспользовались своими журналистскими удостоверениями, чтобы получить столик, и их усадили прямо под большим портретом чёрно‑ белого кота, в честь которого и был назван ресторан.

Роджер бухнул на стол пачку книг: «Разведение коз для забавы и для пользы», «Разоблачение мифов о козах» и «Открываем клуб любителей коз».

– Это то, что тебе нужно? – недоверчиво спросил он.

– Я иду брать интервью у фермера, занимающегося разведением коз, – объяснил Квиллер, – и я должен хоть что‑ нибудь знать о том, какие особи дают молоко, а какие только воняют.

– Узнай, правда ли, что они едят консервные банки, – сказал Роджер. – А кто этот фермер? Я его знаю?

– Почему его? Это молодая женщина с фермы Фагтри. что рядом с музеем Гудвинтера. Её зовут Кристи.

– Конечно я её знаю. – Роджер вырос в Мускаунти и, прежде чем уйти в журналистику, девять лет преподавал в школе, так что знакомства его были обширны. – Мы вместе учились в школе. Она вышла замуж за одного парня из Перпл‑ Пойнт, у которого было больше мускулов, чем мозгов, и уехала с ним – они поселились где‑ то в Центре.

– Она уже развелась и приехала обратно, – сказал Квиллер.

– Не удивляюсь. Он был ничтожеством, а Кристи – девушка талантливая. Хотя и легкомысленная. Хваталась то за одну идею, то за другую. Помню, как она затеяла плести корзины для баскетбольных щитов.

– Теперь она, по‑ моему, стоит обеими ногами на земле.

– Какая она сейчас? У неё были большие серьёзные глаза, и она странно одевалась, но тогда все студенты художественного класса странно одевались.

– Сейчас она носит замызганный комбинезон и грязные ботинки, а волосы завязаны сзади и спрятаны под каскетку. Глаза у неё всё такие же – большие и серьёзные. Думаю, у неё много забот, с которыми она не в силах справиться.

Бифштексы принесли быстро, и мужчины сосредоточенно принялись за дело. Говядина в «Типси» требовала тщательного пережевывания, но отличалась первоклассным вкусом. Мясо подавали местное, так же как и картошку, и морковку, и капусту. Было что‑ то такое в земле Мускаунти, что на ней росли вкусные овощи и сочный корм для скота.

– Ты, наверное, знаешь, – начал первым Квиллер, – что я живу в доме Гудвинтера, пока не подыщут нового смотрителя.

– Готовься зимовать, – посоветовал Роджер, – Им ещё придется повертеться, пока они найдут, кем заменить Айрис Кобб.

– Ты знал кого‑ нибудь из Гудвинтеров, когда они там жили?

– Только троих детей. Мы все ходили в школу в одно время. Здесь остался только Джуниор. Его сестра – на ранчо в Монтане, а брат – где‑ то на Западе.

– Они когда‑ нибудь говорили, что в доме появляются привидения?

– Нет, родители не разрешали им повторять выдумки про привидения, или слухи об убийстве их деда, или о «внезапной смерти» их прадеда, так это тогда назвали. Вся семья вела себя так, будто ничего необычного не произошло. Почему ты спрашиваешь? Тебе что, кто‑ нибудь мерещится?

Квиллер осторожно потрогал усы. Он не мог решить, что стоит рассказывать Роджеру, а что нет. Наконец он сказал:

– Ты знаешь, что я думаю обо всяких призраках, демонах и полтергейстах, но… перед смертью Айрис слышала в доме Гудвинтера странные звуки.

– Какие звуки?

– Стуки, стоны и крики.

– Шутишь!

– И Коко ведёт себя как‑ то не так с тех пор, как мы переехали. Он всё время разговаривает сам с собой и таращится в пространство.

– Он разговаривает с привидениями, – невозмутимо произнёс Роджер.

Квиллер никогда не мог понять, шутит этот молодой репортер или говорит серьезно, и не стал высказывать своего мнения.

– У Айрис была теория, что любой дом источает добро или зло, в зависимости от того, кто в нём раньше жил.

– Моя теща проповедует то же самое, – сказал Роджер.

– Кстати, как там Милдред? Я её последнее время не видел.

– Она, как всегда, по уши в каких‑ то добрых делах. Пытается похудеть. Всё ещё без ума от этого своего муженька. Я считаю, ей надо нанять адвоката и развязать этот узел.

– А как Шерон и… малыш?

– Шерон вернулась к преподаванию. А ребёнок – просто чудо! Я никогда не знал, что с детьми может быть так забавно!.. Ну, от десерта я откажусь. Мне надо домой, чтобы Шерон могла пойти на свою клубную встречу. Спасибо, Квилл. Это был мой лучший обед за месяц!

Квиллер остался и заказал себе старый добрый хлебный пудинг, который в «Типси» готовили замечательно, и кувшинчик густых сливок, а потом две чашки кофе, достаточно крепкого, чтобы изгнать демонов и приручить полтергейстов. После чего поехал домой в Норд‑ Миддл‑ Хаммок готовиться к интервью с прекрасной пастушкой.

Пролистав главы о выкармливании, дойке, спиливании рогов, холощении, подрезании копыт, чистке стойл и использовании навоза, он пришёл к выводу: легче умереть, чем взяться разводить коз. И вдобавок существовала опасность таких заболеваний, как кокцидиоз, демодекоз, тимпания и копытная гниль, не говоря уже о врождённых дефектах, таких, как треснувшие бабки, отвислое вымя, слепой сосок, недержание и гермафродитизм. Неудивительно, что хозяйка коз выглядела неимоверно озабоченной.

Но тем не менее после столь серьёзной подготовки он знал, какие вопросы задавать, и почувствовал растущее уважение к Кристи и к делу, которое она для себя выбрала. Может быть, в школе, как сказал Роджер, она и была легкомысленной, но кто не легкомыслен в таком возрасте? Он не мог дождаться интервью. Когда Полли Дункан позвонила и спросила, не собирается ли он прийти на открытие «Эксбридж и Кобб», Квиллер был рад, что у него есть честная отговорка. Он сказал:

– В два часа у меня интервью с одним фермером.

В субботу днем Кристи встретила его в белом комбинезоне. Она сказала, что принимала роды.

– У Ромашки были проблемы, пришлось ей помогать. Герань уже тоже на подходе, нужно проверять её каждые полчаса. Слышите, как она блеет, бедняжка?

– Вы всем вашим козам даете имена?

– Конечно. У каждой свой характер.

Когда они шли к сараям смотреть коз, Квиллер спросил, сколько козлят принесла Ромашка.

– Двоих. Я сама выращиваю себе стадо, вместо того чтобы покупать новых животных. Это занимает больше времени, но зато меньше стоит.

– Сколько весит козлёнок при рождении?

– Около шести фунтов. Первое время я буду от трёх до пяти раз в день кормить их из бутылочки.

– Мне не дает покоя один вопрос, – сказал Квиллер, помолчав. – Как и почему вы стали заниматься козами?

Лицо Кристи немного помрачнело.

– Я познакомилась с козой по имени Петуния, и это была любовь с первого взгляда, после чего я закончила заочные курсы и потом стала работать на ферме по разведению коз. Мы тогда жили в Новой Англии.

– Чем всё это время занимался ваш муж?

– Ничем. В этом‑ то всё и дело, – сказала она с горькой усмешкой.

В той части фермы, куда они шли, сгрудились небольшие сарайчики, навесы и загоны, огороженные проволочными заборами, за которыми росли невысокие, с обвязанными стволами, деревья, посаженные для тени. Под забором, изгибаясь всем телом, пролезала кошка. В ближайшем загоне тыкались носом друг в друга, отдыхали на земле или неподвижно стояли с десяток коз всевозможных мастей. Они обратили свои грустные добрые глаза на двух посетителей, и Квиллер украдкой взглянул на Кристи – и у неё были такие же грустные и добрые глаза.

– Мне нравится вон тот большой и чёрный, с полосатой мордой, – сказал он. – Какой он породы?

– Она, – поправила Кристи. – Здесь только самки. Эта – нубийской породы, и я зову её Чёрный Тюльпан. Взгляните, у неё римский нос и изящные длинные уши. Она из очень хорошего стада. Белая – это Гардения, зааненская порода. Я в неё просто влюблена, она такая женственная. Жёлто‑ коричневая с двумя полосами на морде – это Жимолость.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒