|
|||
Глава семнадцатая
Когда я вхожу в тяжелые стеклянные двери школы Томаса Джеффа, за плечами у меня один час сна, автобусные выхлопы и три чайные ложечки кукурузных хлопьев, которые я ухитрилась проглотить, пока Кэролайн не бросила на меня через стол сердитый взгляд, говорящий о страшном сестринском возмездии. Она не произнесла ни слова, но я поняла, что она в ярости, потому что она съела три миски кукурузных хлопьев, прикончив всю пачку, прежде чем я успела попросить добавки. Кэролайн никогда не поглощает так много углеводов, если только она не собирается мне насолить. На этот раз я хотя бы знаю причину ее злости. Сделав всего несколько шагов по холлу, я понимаю, что нет никаких шансов дожить до вечера, оставшись незамеченной. Впервые за всю мою жизнь меня сопровождают перешептывания. Мне удается услышать слова «Влад», «вечеринка» и «помолвлены». Повернув за угол и увидев Дэнни Бауманна, склонившегося над одним из чахлых фонтанчиков с питьевой водой, я понимаю, что это отличный шанс начать кампанию по подавлению слухов. Нужно только собраться с духом и заговорить с ним. Его светло-русые волосы завиваются на шее, и он одет в шорты, которыми я так долго восхищалась на уроках всемирной географии. Но сейчас я здесь не для того, чтобы строить глазки. Подобно льву, приближающемуся к нежной, мегапривлекательной антилопе, я медленно, крадучись подхожу к нему. И, когда он оборачивается, я нападаю. — Эй, привет. Я хочу попросить тебя об одолжении, — говорю я, полностью готовая к тому, что он спросит, кто я такая и почему обращаюсь к нему. Но он только прислоняется к стене и вытирает губы футболкой, расслабленный и безмятежный, как в летние каникулы. Когда мы поженимся, я куплю ему носовой платочек. — Йоу, Софи, — говорит он. — Что нового? — Ты знаешь мое имя? — Конечно. Ты объяснила мне разницу между Угандой и Уругваем. Южная Америка, чувак. Потрясно. Хотя я и взволнована тем, что он хранит наши общие воспоминания, все, что я ему говорю, — это то, что я не встречаюсь, не помолвлена и не состою ни в каких других отношениях с Владом. — И я надеялась, что ты, ну, мог бы рассказать об этом остальным, — заканчиваю я. — Он не это говорит. Этот чувак типа безумно в тебя влюблен. — Зато я говорю, что это неправда. И я подумала, может быть, ты мог бы поправлять людей, когда они упоминают об этом? — с надеждой улыбаюсь ему я. — Хорошо? — Ну, не знаю. Я не хочу ни во что ввязываться. Этот парень меня как-то очень сильно смущает. Это заставляет меня призадуматься — ведь еще на прошлой неделе Влад возглавлял все хит-парады. Но не успеваю я сформулировать следующий вопрос, как он удаляется развязной походкой, чтобы заняться тем, чем обычно целыми днями занимаются Дэнни Бауманны. В следующих коридорах дела обстоят немного лучше, и я начинаю подумывать, что, возможно, все не так уж и плохо, как мне показалось в холле. Но когда я дохожу до последнего поворота к своему шкафчику, все мои надежды улетучиваются. Перед шкафчиком толпится большая группа школьников; я вижу спортивные майки и чирлидерские костюмы, а также несколько пар рваных джинсов и темные фанатские футболки. Неподалеку в длинной креповой юбке маячит Морган Михаэле, моя соседка по шкафчику. — Я опоздаю, — ругается она, когда я подхожу к ней. — И так уже четвертый день. — Что, кто-то снова написал на моем шкафчике «Французский — отстой»? — осведомляюсь я, прежде чем замечаю за расступившейся толпой стену из кроваво-красных роз на том месте, где должна находиться исцарапанная и разрисованная маркером дверца моего шкафчика. Из сотни. Тысячи. — Тебе нравится? — слышу я вкрадчивый голос у себя за спиной. Обернувшись, я вижу Влада, прислонившегося к противоположной стене и улыбающегося коварной выжидающей улыбкой. Подойдя поближе, он показывает пальцем на свою щеку. — Ты можешь выразить свою благодарность так, как считаешь нужным. Ну, если он так настаивает. Повернувшись к шкафчику, я срываю розу, продетую сквозь ручку, и швыряю ему в ноги, улыбнувшись, когда от такого унижения у него отвисает челюсть. — Спасибо, — сладким голосом говорю я, — за то, что из-за тебя я опоздала на математику. Раздается несколько сдавленных смешков. Я открываю дверцу, отбрасывая розы, которые дождем сыплются на пол. Засунув голову в нагромождение старых рекламных проспектов и сиротливых колпачков от ручек, я сосредотачиваюсь на поисках учебника по математике. Я выкапываю его из-под проспекта «Манже Авек Муа» и нашего учебника по французскому с неприличным названием и вдруг вижу, как под дверцей шкафчика появляются ботинки Влада. Подняв голову, я встречаю его взгляд, полностью соответствующий его мрачному виду, и с вызовом смотрю на него, прежде чем вспоминаю, что, хотя он вряд ли сможет сделать что-то со мной прямо здесь, в какой-то момент мне придется либо соблазнить ночного сторожа, либо пойти домой. Во мне просыпается инстинкт самосохранения; пожалуй, мне не стоит провоцировать выяснение отношений в коридоре. — Извини, — с убийственной вежливостью говорю я, пытаясь проскользнуть мимо него. Он хватает меня за локоть: — Я думал, они тебе понравятся. — У меня аллергия. — Глаза у тебя не красные. — На самом деле внутри я чихаю. Влад в растерянности поворачивается к нашим зрителям. Когда я пришла, на их лицах было написано только любопытство. Но теперь их очевидное беспокойство меня ободряет. Девушка с пирсингом в носу и волосами безумных цветов судорожно строчит эсэмэски, каждые несколько секунд с опаской поднимая голову. Я слышу, как кто-то произносит слово «извращенцы». — Вы все очень хотите пойти на урок, — громко объявляет он, и, хотя это заставляет нескольких человек схватить учебники и уйти, основная масса людей не двигается с места. Он начинает нервничать и меняет тактику. — Софочка все еще немного не в духе из-за недавней болезни, — говорит он. — Это повлияло на ее суждения. Ох, меня тошнит от него. — С моими суждениями все в порядке, — говорю я. — А вот с твоими — явно нет. Непонятно, что бесит его больше: мои слова или то, что у нас есть свидетели. Он хватает мою руку жестом, который, наверное, кажется нашим зрителям романтичным, но я чувствую, как большим пальцем он зажимает мне пульс. Я пытаюсь вырваться, но по части силы у него по-прежнему есть надо мной преимущество. — Ты ставишь меня в неловкое положение, — шипит он мне на ухо. — Я бы посоветовал тебе в дальнейшем воздержаться от этого. — Мне надо идти на урок, — громко говорю я, стараясь, чтобы меня услышало как можно больше свидетелей. — Эй, парень, отпусти ее, — говорит невысокий коренастый мальчик, стоящий в передних рядах, а девушка, которая строчила эсэмэски, добавляет, что она позовет мисс Кейт. Ропот становится громче, и в первый миг Влад выглядит так, словно его предали. — Очень хорошо, — говорит он во всеуслышание и отпускает меня. Подняв одну из валяющихся на полу роз, он широким жестом кладет ее на мою папку. — Мы продолжим наш разговор позже. Я отшвыриваю розу и протискиваюсь мимо него, но не успеваю я повернуть за угол, как любопытство заставляет меня обернуться. Я тут же об этом жалею. В свое время я получила немало страстных взглядов, но ничто не сравнится с тем, которым Влад награждает меня сейчас. Он стоит спиной к толпе, опустив голову, так что я вижу только его глаза, провожающие меня из-под свисающей челки. Они полны такой животной страсти, такой угрозы и такой ненависти, что меня начинает трясти от отвращения. Увидев, что я смотрю на него, он спешно пытается придать своему взгляду немного нежности, но уже слишком поздно. Я уже поняла, какой ошибкой было прийти сегодня в школу.
Он следует за мной повсюду. Я выхожу с математики, и он стоит у питьевого фонтанчика; я выхожу с химии, и он ждет за углом, холодно предлагая мне помочь донести учебники. Было полным безумием думать, что я смогу избегать его весь день — мне с трудом удается избежать его хотя бы на минуту. Хитроумно срезав путь через музыкальный холл, я ухитряюсь дойти до столовой в одиночестве. Мне машет Линдси, сидящая за круглым столиком ближе к задней части столовой. Когда я подхожу, она вскакивает, собирая ручки и бумаги, разбросанные по всему столу. — Ты пришла! — восклицает она. — Мы пользуемся обеденным перерывом, чтобы поработать над предстоящей акцией по возвращению использованных салфеток в столовую. — Она указывает на остальных членов команды «зеленых». Большинство из них — либо наркоманы из классов подготовки к колледжу, либо парни из группы, имеющие виды на Линдси. Кроме того, с ними сидит Марк Эчоллс, который хмурится на меня из-под длинной спутанной челки. Мне остается только надеяться, что своим грозным видом он обязан соусу от пиццы, которым испачканы уголки его губ. — Спасибо, что заменил меня в понедельник, — говорю я, но он только отодвигается в сторону. Я усаживаюсь таким образом, чтобы каменная колонна служила мне щитом, заслоняющим меня от остальной части столовой. Линдси наклоняется и пододвигает ко мне пару блестящих ручек. — Ты не хочешь обвести слово «салфетка» синим? Эллис раскрашивает «замену» зеленым. Я благодарна ей за это развлечение, хотя терпеть не могу блестящие ручки. Я как раз добираюсь до третьей буквы, когда вдруг слышу знакомый голос и от страха сжимаю ручку, поставив пятно на букву «Л». — Софи МакГи, — произносит Влад. — Ты видел ее? Я уверен, что она сидит здесь в каком-нибудь углу. Через несколько столиков от меня я замечаю его светлую голову. Если я могу видеть его — значит, и он может увидеть меня. Я подвигаюсь ближе к Марку, чтобы спрятаться, но он меня отталкивает. Линдси, заметив нашу борьбу, следует за моим взглядом и, увидев Влада, взволнованно смотрит на меня. — Не дай ему меня заметить, — говорю я в ту самую секунду, когда он начинает поворачиваться к нам. В панике я ныряю под стол и, затаив дыхание, наблюдаю за тем, как приближаются его ботинки. Когда он спрашивает, не видел ли меня кто-нибудь, Линдси начинает объяснять ему, что мне стало нехорошо и я уехала домой, но Марк ее прерывает. — Она под столом, — говорит он с явной радостью в голосе, но затем я слышу звук пощечины — я уверена, что эту любезность оказала мне Линдси. — Ай! — вскрикивает Марк. — За что? Она ведь правда там. Вот как вершится справедливость. Когда я вылезаю, Влад смотрит на меня, едва сдерживая ярость: — Софочка обожает играть в игры. Не успеваю я придумать, как вести себя в такой ситуации, как слышу звук упавшего со стола подноса. Возле нас стоит Кэролайн, дрожа так, словно ее только что ударили в живот. — Лгунья! — восклицает она. — Ты ужасная лгунья. — Кэролайн, — начинаю я, но она уже бежит к двери. Мне удается догнать ее, только когда она уже вне столовой, и, чтобы ее остановить, мне приходится преградить ей путь. Я застываю на месте, увидев следы от слез на ее щеках. — Кэролайн, все, что говорят люди, — вранье. — Тогда почему все видели вашу влюбленную перебранку в коридоре сегодня утром? — Влюбленную перебранку? — Да. Пожалуй, нехорошо поправлять ее в такой момент... это может привести к тому, что она расстреляет меня из бластера. Поэтому я говорю: — Это была не влюбленная перебранка. Это была перебранка «прекрати меня преследовать». — Влад? Преследует тебя? — презрительно усмехается она и окидывает взглядом мой наряд, который, надо признать, не очень подходит для грядущей свадьбы с вампиром. — Ну-ну, — говорит она холодно. Ее неверие меня задевает. У нас всегда были разные взгляды на то, сколько времени и сил следует тратить на придумывание нарядов, но она еще никогда так откровенно не грубила. И она тоже это знает: на секунду надменность исчезает с ее лица, но затем злость снова овладевает ею. — Ты врала мне, — говорит она. — Я спросила тебя, что случилось на вечеринке, и ты соврала. Я спросила тебя, был ли Влад у нас дома, и ты соврала. Это был его «хаммер». Ты все это время с ним встречалась. Я хватаю ее за руки, пытаясь заставить посмотреть на меня: — Кэролайн, он сумасшедший. Что бы он ни сделал, я не стану с ним встречаться. Никогда. И я делаю все возможное, чтобы он от меня отвязался, — говорю я, но она, влепив мне пощечину, убегает прочь по коридору. Я бегу за ней, пытаясь вернуть ее обратно, но затем вдруг цепенею от страха. В конце коридора стоит Влад и смотрит на меня так, что я понимаю: он все слышал. Когда Кэролайн пробегает мимо него и исчезает за углом, он демонстративно провожает ее взглядом. Повернувшись ко мне, он ухмыляется гнусной усмешкой, значение которой я понимаю слишком хорошо. У Кэролайн сейчас два последних урока. Я знаю это, потому что проверила ее расписание, положив отличное начало моей коллекции отметок об опоздании. Я планирую найти ее в конце дня, как можно доступнее объяснить ей все и отправить в безопасное пространство нашего дома, где я попытаюсь убедить папу начать строительство бомбоубежища, сделанного исключительно из чеснока и солнечного света. Когда раздается звонок, я вылетаю из класса, чтобы перехватить ее у шкафчика, но меня останавливает мистер Хэнфилд. — Вы не можете оставить книжную полку в таком виде, — говорит он, поправляя очки и скрещивая на груди руки. — Это беспорядок. На книжной полке всегда беспорядок. У большинства книг не хватает обложек, и в каждой на полях есть хотя бы один рисунок пениса. Но я не могу вступать в спор, только не сейчас. — Я уберусь в следующий раз, обещаю. — Нет, я устал от того, что ученики относятся к вещам как к своей собственности, которую можно как угодно портить. — Он указывает на помятые книги, которые едва не вываливаются с полки. — Сделайте это сейчас же. Я утрамбовываю книги и запихиваю их на освободившееся место. — Вот. Готово. — Вы не закончили, — говорит он. — Мне плевать! Он морщится, не веря своим ушам. — Вы хотите остаться после уроков, юная леди? — осведомляется он, хватая пачку пропусков и начиная что-то писать. Я смотрю в сторону коридора, который теперь полон свиста, смеха и болтовни. Если мне в любом случае грозит остаться после уроков, то я могу, по крайней мере, сделать что-то стоящее. Воспользовавшись тем, что мистер Хэнфилд занят пропуском, я выскальзываю наружу и, продираясь сквозь толпу воодушевленных школьников, направляюсь прямиком к шкафчику Кэролайн, который по закону подлости находится на другом конце школы. Но там ее нет. Я приказываю себе успокоиться. Кэролайн привыкла быть популярной. Обычно после уроков они с подружками тусуются в главном коридоре, у доски, на которой вывешивали фотографии выигравших Национальную стипендию за достижения вплоть до того года, когда никто из нашей школы ее не получил. Поскольку теперь школе стыдно вешать там что-то другое, это место облюбовала Кэролайн со своей компанией. Однако сегодня Кэролайн там нет. Пробормотав себе под нос проклятие, я пробиваюсь сквозь толпу к боковой стене. Добравшись туда, я вижу подружек Кэролайн, оживленно спорящих о том, отстойно выглядит пирсинг живота или нет. Когда я подхожу к ним, Аманда поднимает голову. — Чего ты хочешь? — спрашивает она, отряхивая свои стильные джинсы с таким видом, словно боится заразиться от меня склонностью к предательству. — Ты не видела Кэролайн? — Нет. Она вообще не появлялась. — Но ведь она должна была встретиться с вами здесь? Она не говорила ничего о том, что собирается домой? — Она хотела сегодня переночевать у меня. — Подождав, пока до меня дойдут ее слова, она добавляет: — Потому что она не хочет тебя видеть. — Видимо, на тот случай, если я вдруг не усвоила оскорбление. — Кто из вас в последний раз ее видел? — Эй, Марта, — окликает Джессика. — Где Кэролайн? — Она была со мной на геометрии. Но она ушла раньше, сказав, что плохо себя чувствует. По-моему, она собиралась поехать в торговый центр. Возможно. Кэролайн известна тем, что, расстроившись из-за мальчика, может спустить годовой запас карманных денег на шмотки. Но обычно она берет с собой безотказных подружек и кого-нибудь, кто носит за ней сумки. — Но она бы попросила вас пойти с ней? — Мой папа разрезал все мои кредитки, — говорит Марта, качая головой. — А я встречалась со всеми продавцами из «Аберкромби энд Фитч». Я не смогу показаться там в течение, по меньшей мере, ближайшего месяца, — говорит Аманда. — Эвелин? — Она меня не просила, — отвечает Эвелин, отвлекаясь от накладывания розового блеска для губ. — И это странно, потому что мы собирались в следующий раз пойти вместе и купить подходящие шортики для пижамной вечеринки в следующую пятницу. Марта взволнованно хлопает в ладоши. — Те, с розовыми кроликами? — Да! — Ты должна посмотреть на мою пижаму — на ней нарисованы брокколи и написано «Съешь меня». — Какая прелесть! А на моей — обезьянки! — А на моей — киты, — заявляю я, чтобы привлечь их внимание, и в награду получаю сразу три заинтересованных взгляда. Однако сейчас я не намерена тратить время на пижамные штаны. — Позвоните мне, если увидите ее, — говорю я и упрямо стою у них над душой, пока не убеждаюсь, что они все записали мой номер в свои телефоны. Возвращаясь по коридору обратно, я выкапываю телефон со дна сумки. Обычно я держу его выключенным, потому что до сих пор не удосужилась завести приличные мелодии на звонок, — да и, честно говоря, кроме папы и Марси, мне почти никто не звонит. Телефон показывает полную батарейку и тихо говорит мне «спасибо». Я набираю домашний номер. На третьем гудке Марси поднимает трубку, и я, стараясь говорить спокойным ровным голосом, спрашиваю, вернулась ли Кэролайн домой. — Она уже звонила и сказала, что останется у Аманды. Я спросила, не хочет ли она захватить одежду, но она ответила, что одолжит что-нибудь. У нее был расстроенный голос, — говорит Марси, и за помехами связи я различаю в ее голосе тревогу. — Что-то случилось? — Ничего. Просто кое-какие дела с мальчиками, — вру я. — Тогда почему ты звонишь? Одно очко в пользу Марси. — Одна из ее подружек сказала, что она забыла кое-что в шкафчике, и я хотела ей это передать. Кажется, Марси поверила. Заявив, что мне пора на теннисный матч, я вешаю трубку и направляюсь к боковому коридору, планируя сделать несколько кругов по школе в поисках Кэролайн. Я начинаю чувствовать себя глупо — она, наверное, зализывает свои раны в каком-нибудь уютном и безопасном местечке, полном привлекательных мальчиков. В худшем случае мне придется проверить мужскую раздевалку. Проходя мимо открытых дверей пахнущего химикатами научного крыла, я слышу пронзительное хихиканье, которое я узнала бы где угодно. — Нил, перестань, — щебечет Виолетта, но по ее голосу не скажешь, что она хочет, чтобы он перестал. Я вбегаю в кабинет физики и вижу, что Нил щекочет Виолетту роботом с дистанционным управлением. — Спасибо, что пришла на встречу клуба робототехники, — говорит он Виолетте, которая наклоняется и с большим любопытством трогает робота за голову. — Интересно, где Адам? Он обещал быть. — Нам нужно дать ему имя, — говорит Виолетта. Она берет карандаш и прикасается им к плечу робота. — Я нарекаю тебя... Симоном. — Симоном? Ты только что назвала робота Симоном? — А что не так с именем Симон? Так звали моего брата. — Я не знал, что у тебя есть брат. Виолетта с печальным вздохом опускает глаза долу: — Его уже нет. — Мне очень жаль, — говорит Нил, немедленно раскаиваясь. — Это уже не важно. Это было давно. — Она бросает на него значительный взгляд из-под ресниц. — Очень, очень, очень, очень... Софи! — восклицает она, заметив меня в дверях. — Ты не должна быть здесь. — Как и ты. — Мы рано вернулись! А поскольку я обещала Нилу, что буду ходить на встречи клуба робототехники, пока в него не вступит еще хотя бы один человек, то... Что случилось? — Я не могу найти ни свою сестру, ни Влада. Нил, гоняющий робота по кругу, останавливается: — В середине последнего урока я видел, как они разговаривали. У меня сжимается желудок. — Правда? — Ну да. Я забыл взять графический калькулятор, а ее шкафчик рядом с моим, — говорит он. — Ну, знаешь, Гарвилл... Гарретт. Этот чертов алфавитный порядок. Пытаясь сдержать панические нотки в голосе, я спрашиваю: — О чем они говорили? — Не знаю. Я привык отключаться, когда вижу ее. Большинство ее взаимодействий с людьми включает громкие поцелуи. — Он прерывается, увидев на моем лице выражение, которое, наверное, лучше всего описывается словом «ужас». — Эй, да все в порядке. Это было похоже на дружескую беседу. То есть сначала она была в ярости, но потом он проникновенно посмотрел ей в глаза и они ушли вместе. — Нил закатывает глаза, как будто он сам не смотрел проникновенно в глаза Виолетты на протяжении нескольких последних недель. — И куда они пошли? — спрашиваю я. — Хм. Наверное, пошли целоваться? — Куда? Нил начинает нервничать. Он вертит в руках пульт дистанционного управления, заставляя Симона растерянно крутиться кругом. — Я не знаю, — нервно отвечает он. — Где люди обычно целуются? — У меня сейчас нет времени на сарказм, Нил. — Но я правда не знаю! Я поворачиваюсь к Виолетте, не в силах скрыть панику. — Я пойду искать остальных, — говорит она. — Они сейчас должны быть дома. — Я пойду с тобой, — вмешивается Нил, но Виолетта жестом приказывает ему снова сесть. — Оставайся с Симоном. Это семейное дело. Когда он начинает протестовать, она смотрит ему прямо в глаза. Плечи Нила опускаются, и он начинает возиться с несколькими ослабшими винтиками. — Виолетта! — упрекаю я ее. — Я никогда не видела, чтобы ты это делала. Она смотрит на меня невинно, как мультяшный кролик: — А что? Нам нужно, чтобы он остался! А в журналах пишут, что мы можем использовать женские хитрости. Не понимаю, чего ты боишься. Сомневаюсь, что «Севентин» отнес бы способность вампиров контролировать мысли к «женским хитростям», но сейчас не время об этом спорить. Она бросается к выходу, и я стараюсь не волноваться о том, что мужская часть нашей компании на время исключена из игры. Теперь я всерьез начинаю искать Кэролайн. Влад исчез вместе с ней сразу после полудня — слишком рано, чтобы прямые солнечные лучи ему не угрожали, — поэтому они должны быть внутри какого-нибудь здания, в каком-нибудь отдаленном и пустынном месте. Я проверяю зрительный зал, думая, что он мог спрятать ее за кулисами, Но тяжелый красный занавес открыт, и группа учеников, пользуясь незанятой сценой, репетирует хоровые партии для школьного мюзикла. Затем я проверяю музыкальный холл, но он ярко освещен и наполнен звуками безжалостно терзаемых тромбонов и труб. Поиски в раздевалках — женских и мужских — не дают ничего, кроме удивленного Дэнни Бауманна с голым торсом, который произносит: «Йоу, Южная Америка. А ты немного странная, правда? » и, когда я застываю на месте, ослепленная его великолепием, треплет меня по голове и уходит. «Думай, Софи. Думай». Если он исчез с ней до четвертого урока, он должен был отвести ее в какое-то место, которое оставалось бы пустым примерно до часа дня. Это исключает все кабинеты дирекции и учительскую, а в библиотеке всегда есть по меньшей мере библиотекарь и несколько учеников из штрафного класса. Остается только столовая, и когда я задумываюсь об этом, то понимаю, что это имеет смысл. Сегодня у Ученического совета нет собрания, поэтому в столовой не должно быть ни одной из этих несчастных душ, изо всех сил старающихся набрать дополнительные баллы для заявки в колледж. Повара уходят в середине дня, так что это, возможно, единственное место в школе, остававшееся пустым тогда, когда, по словам Нила, они исчезли. С колотящимся сердцем я бросаюсь бежать, на полной скорости огибая углы — мне повезло, что в коридорах сейчас пусто. Я врываюсь в закрытые двери столовой. Мои шаги эхом отдаются по черно-белой плитке. Лампы дневного света выключены, и, хотя возле входа тускло мерцает дежурная лампочка, вся задняя часть столовой погружена во мрак. Спереди находится ниша с линией раздачи питания, а за ней — дверь на петлях, ведущая в кухню. Интересно, это мое воображение или за маленькими круглыми окошками действительно мерцает свет? Словно в ответ мне из-за дверей доносится какой-то гремящий звук. «Вот оно», — думаю я и делаю глубокий вдох. И тут мне приходит в голову, что если Кэролайн действительно лежит связанная возле банок с картофельным пюре, то я понятия не имею, что я буду делать. Оружие. Мне нужно, по меньшей мере, найти оружие. Но какое? Столовая уже давно перешла на пластиковую посуду. Но стоит ли мне вообще искать что-то деревянное? Я все больше понимаю, что наших с Джеймсом бесед в форме вопросов и ответов абсолютно недостаточно. В следующий раз, когда я окажусь в одной комнате с вампиром — конечно, с тем, что не питает ко мне страстных и/или супружеских чувств, — возможно, будет разумнее не влюбляться, а потратить время на составление списка его слабостей. Стараясь не обращать внимания на усиливающееся сердцебиение, я устремляюсь к стопке мытой посуды, которую заметила у дальней стены. Поразмыслив, я хватаю деревянную ложку и нож и, не жалея сил, стараюсь превратить ее в нечто острое. Народные поверья, существующие две тысячи лет, не могут ошибаться, верно? И, кроме того, на вечеринке Влад гнался за Невиллом с оторванным куском двери. Не похоже, чтобы он был склонен к метафорическим шуткам. Как можно тише я подкрадываюсь к двери, ведущей на кухню. Я прижимаю к ней ухо, ожидая услышать яростный шепот или звуки борьбы, но слышу только настойчивый непрекращающийся звук капающей воды и глухой шум посудомоечной машины. Я осторожно приоткрываю дверь кончиком ботинка и заглядываю внутрь. Там нет ничего, кроме блестящих раковин, длинных жестяных столов и нескольких больших горшков. Вероятно, это и есть источник загадочного школьного чили. Свет, который я видела, проникает сюда из двух окошек на противоположной стене. И тут же я понимаю, что есть еще кое-что, на что стоит обратить внимание. Свет, льющийся снаружи, бледный и серый. Солнца нет. Поскальзываясь на плитке, я подхожу к окну. В отдалении грохочет гром, и я слышу стук дождевых капель по металлическому подоконнику. Они могут быть где угодно. Кэролайн может быть где угодно. Я приказываю себе успокоиться, но мое сердце сжимается так сильно, что мне становится трудно рационально мыслить. Он использует ее как приманку, поэтому он не захочет ее убивать. Он все еще думает, что я — его пропуск к «Данае», поэтому меня он тоже не захочет убивать. Все будет хорошо — нужно просто идти вперед. Теперь я должна проверить, здесь ли еще машина Влада. Засунув ложку за пояс джинсов и прикрыв ее футболкой, я бегу обратно к кухонной двери. Второпях я неловко ударяюсь об нее и зажмуриваюсь от боли. Открыв глаза, я вижу перед собой одинаковые фигуры Девона и Эшли, симметрично стоящие бок о бок, как статуи близнецов. Неяркое освещение играет странные шутки с их лицами: у меня возникает жутковатое чувство, что я смотрю на одно лицо, одно тело, в результате какой-то ужасной ошибки в магическом трюке разделенное надвое. Они гротескным тандемом выдвигаются вперед. Спотыкаясь, я отступаю назад в кухню, пока не ударяюсь копчиком о жесткий угол жестяного стола. Он вибрирует под моими пальцами, издавая высокий гул, который переплетается с ритмичным стуком посудомоечной машины, все больше напоминающим пульсирующий шум крови у меня в ушах. — Где моя сестра? — спрашиваю я, нащупывая рукой обнадеживающе твердую ложку. Они выходят на свет. Сначала я вижу их квадратные подбородки, затем их губы, сжатые в две бледные полоски, и, наконец, их глаза. Они такие же мертвые, как и прежде, — четыре блестящие черные пуговки. — Я спрашиваю, где моя сестра? — повышая голос, повторяю я. Тот, что слева, поднимает руку, и я только сейчас замечаю, что он сжимает скомканный клочок бумаги. Когда я не делаю никаких движений, чтобы взять его, они снова делают шаг вперед. Осознав, что они не сдвинутся с места, пока послание не будет доставлено по адресу, я беру бумажку и разглаживаю ее на столе. Сверху она украшена рядом цветов и сердечек. Я знаю только одного человека, которому хватило бы мужества послать такую разукрашенную записку. Это листочек из блокнота Кэролайн. И почерк Влада. Остается только догадываться, кому принадлежит пятно крови на уголке письма. Начиная читать, я чувствую себя так, словно меня сейчас вырвет.
Софочка, Я был бы безумно счастлив, если бы ты присоединилась к нам в нашем тайном местечке в лесу — твоя сестра уже здесь, и ей очень хотелось бы поговорить с тобой. Однако прошу тебя поторопиться. Я с нетерпением жду твоего общества, а ночь наступит совсем скоро. С самыми теплыми пожеланиями, Влад
Я комкаю бумажку в шарик и швыряю его в того двойника, который доставил письмо. Он даже не вздрагивает. Бумажный шарик, не причинив ему никакого вреда, отскакивает от его груди, что никоим образом не содействует улучшению моего настроения. Я чувствую, что у меня вот-вот хлынут слезы. Расступившись в стороны, Девон и Эшли жестом указывают мне на выход, напоминая жуткую пародию на две створки двери. Сделав осторожный шаг вперед, я собираюсь пройти между ними, но это мне не удается. Я чувствую, как две сильные ладони хватают меня под мышки и поднимают в воздух.
|
|||
|