Джой У. Хилл 12 страница

Но Лисса была не только королевой вампиров, она была женщиной. И Джейкоб хотел, чтобы она знала: ей вовсе не обязательно напоминать о своем могуществе и силе, чтобы управлять его жизнью. Он и так с радостью сделает все что угодно, лишь бы облегчить ее страдания, лишь бы страшные подозрения не оправдались...

— Боль... прошла на то время... — прошептала она с кровати, куда Джейкоб ее положил. — Но потом... Я все испортила.

— Тс-с-с. Вы ничего не испортили. Я должен был обратить на это внимание. Это была моя вина.

— Слушай. Говорю тебе. Я все испортила.

Она замолчала, не в силах более разговаривать.

Джейкоб принес лекарство, приподнял ее голову, заставил сделать глоток. Потом прибавил мощности в газовом камине, потому что Лиссу теперь знобило. Отправился в ванную за горячей и холодной водой и полотенцами.

Когда он помогал ей идти по подъездной дорожке (она отказалась, чтобы он ее нес), с ней случилась судорога, руку повело и она с силой ударила по дверце «мерседеса». В металле появилась глубокая вмятина, а из пораненной ладони брызнула кровь. Пока он бегал за аптечкой, порез успел затянуться, и на его месте осталась только бледно-розовая полоска.

Почему ее организм, способный к потрясающей регенерации, погибает от этой чертовой болезни? Томас, Томас, где ты, когда ты так нужен? Ты бы в два счета распознал, как связан твой недуг и Лиссин, придумал бы способ замедлить или облегчить болезнь. Впрочем, Томас мог бы постараться и для себя, но делал только самое необходимое, чтобы прожить столько, сколько нужно для обучения Джейкоба. Без связи с Лиссой и без надежды на то, что эта связь когда-нибудь восстановится, Томас просто не хотел жить. Он учил Джейкоба всему, что могло бы пригодиться ему, когда он станет слугой, но о серии событий, предшествующих болезни, Томас не сказал почти ничего. Только коротко заметил, что это было наказанием со стороны Рекса.

Джейкоб опустил полотенце в тазик с нестерпимо горячей водой. Вынул, отжал, положил на лоб Лиссы.

— Мне нужно знать, что с вами, миледи. Позвольте мне помочь вам.

— Я тебе говорила...

— При всем уважении, я уверен, что это время уже прошло. Томас доверял мне. Я думаю, вы мне тоже доверяете. Я знаю, что с третьей меткой я буду куда лучше чувствовать состояние вашего здоровья. Вы сможете забирать силу у меня, когда вам будет нужно...

— Это смерть для тебя, Бран и тот тебя переживет.

— Я знаю.

Лисса прикрыла глаза.

— Почему ты хочешь принести себя в жертву, Джейкоб? Из-за твоего отношения ко мне, или это рыцарство?

— И то и другое, миледи. Да за один секс с вами я готов умереть.

— Джейкоб, это не шутки.

Она поморщилась от боли и отвернулась к стене, и Джейкоб не стал настаивать. Вместо этого он принялся тихо напевать гэльскую колыбельную. Когда погибли его родители, ему пришлось привыкать к мысли, что он больше никогда не ощутит ласкового прикосновения материнской руки перед сном. В первые месяцы он, бывало, просыпался охваченный страхом и тревогой. Но мама словно оставила в голове Гидеона особый будильник: как только младший брат открывал глаза, напуганный подступившей тьмой и одиночеством, старший тут же вставал, присаживался на краешек его кровати, гладил его по колену и пел песни, которые певала мать. У Гидеона тогда ломался голос, и он нещадно перевирал мелодию.

Итак, Джейкоб мурлыкал колыбельную, пока раздевал Лиссу, укрывал одеялом и расчесывал ей волосы: он знал, что она чувствует себя лучше, когда они в порядке. Затем он опустил ее голову обратно на подушку и сменил горячий компресс.

— Это из-за Карнала все началось, миледи? В тот раз приступ протекал по-другому.

— Не знаю. Может, и из-за него...

Джейкоб взял ее за руку и начал массировать точку между большим и указательным пальцами.

Постепенно боль начала оставлять Лиссу. Она открыла глаза.

— О! Это помогает.

— Акупрессура. Приятно знать, что кое в чем мы не так уж отличаемся.

— Ты и Томаса так лечил?

— Он меня этому научил. Миледи, если это не причинит вам новой боли, может, по крайней мере, вы расскажете мне, как вышло, чтобы отослали Томаса? Я знаю, что это как-то связано с вашей болезнью. И с его.

Лисса снова закрыла глаза. Джейкоб заслуживал того, чтобы знать правду. Что еще важнее — ему нужно знать. Иначе он не сможет защитить себя от ее врагов. Взять хотя бы Карнала... Как он смотрел на нее сегодня! В его облике и поведении таилось что-то новое, какое-то волнение, словно у мальчишки, сгорающего от желания поделиться секретом и при этом наслаждающегося самодовольной мыслью: я, мол, знаю что-то интересное, а вы — нет!

Лисса решилась.

— Когда я была замужем, — начала она негромко, — мне бы стоило найти служанку, но мы обычно лучше уживаемся со слугами противоположного пола. Томас... Томас был тихим ученым человеком. Монахом. Я освободила его от сексуальной части договора между господином и слугой. Рекс этого не понимал. Он бы придумал столько всяких издевательств, которым можно подвергнуть мужчину, давшего обет безбрачия. А со временем стало только хуже.

Потому что Томас знал, что этот Рекс — настоящее чудовище, подумал Джейкоб и поморщился, когда она пристально взглянула на него, напоминая, что его мысли теперь открыты.

— Я подбила Томаса съездить в короткий творческий отпуск в его монастырь в Мадриде. При всей любви и верности мне, которые я не ценила так, как следовало бы, ему нужно было откуда-то черпать энергию, чтобы питать собственную душу. Монастырь был таким местом для Томаса. «Это лишь кусок земли, куча камней», — говорил он мне. Но я-то знала его сердце. Я продолжала уговаривать его поехать туда, побыть там какое-то время. Здесь все было в порядке. Никаких бурь на горизонте.

— Томас понимал, да и я пыталась научить тебя, что слуга не должен встревать между двумя вампирами. Мы относимся к вам вовсе не как к детям. Вы — инструменты, вы — часть нашей воли. Томас, поживший монашеской жизнью, лучше многих понимал концепцию покорного служения. Он как нельзя лучше вписывался в этот образ. — Она замолчала, провела пальцами по ноге Джейкоба, который как раз менял ей компресс.

— Прошу прощения, миледи.

Он неохотно отошел от нее, чтобы налить в тазик еще горячей воды.

— А ты — нет, — пробормотала она.

Джейкоб поднял голову, глядя в зеркало ванной. Слишком поздно он вспомнил, что ее отражения там не будет, зато он увидел собственный потрясенный взгляд, который заметила и Лисса. Зеркало отражало только его самого — таким, по замыслу госпожи, должны были быть и их отношения. Он вернулся к ней, поправил сбившееся одеяло. Она вздохнула.

— Физическое насилие было частью нашего брака, частью, которую Томас не понимал, не принимал и ненавидел. Но он придерживал язык, потому что я его об этом просила, даже когда Рекс стал становиться все более и более непредсказуемым. Однажды ночью Рекс в припадке ярости выдрал мои розовые кусты. Томас нашел меня в саду, когда я пыталась их пересадить, — она сжала губы, явно борясь с воспоминанием. — Я плакала. Полагаю, что я тогда тоже начала ломаться.

Джейкоб погладил ее по щеке.

— Госпожа...

Она покачала головой.

— Моя мать умерла в пятьсот лет, Джейкоб. Вампиры ведь умирают не только когда их сжигают или отрезают им голову. Бессмертие — это дар, но и у него есть свои недостатки. Когда смертные перешагивают порог старости, они все менее страшатся мыслей о смерти. Чем дольше длится старость, тем более растет их приятие смерти, ведь они видели так много, так много... жизнь, рост, изменение, угасание... Они начинают понимать, что все циклично, что все остается неизменным — кроме действующих лиц. Их больше не интересует полет жизни и течение времени. Они хотят покоя. Сна. Они готовы уйти.

Лисса потрогала компресс на голове.

— Как ты заметил, у нас с людьми есть кое-что общее. Мы можем потерять интерес к жизни, к ее переменам, вот только мы не умираем. И если только вампир не придумает, как миновать эту фазу — можешь назвать ее кризисом среднего возраста, — он теряет смысл существования. Ты уже все видел, ты все совершил, и бессмертие становится для тебя проклятием, тюрьмой. Ты или проверяешь на прочность ее решетку, раскачиваешь ее, или же делаешь вид, что ее вовсе нет и ты свободен. Маскируешь ее, развлекаешься. Насилие, жестокость, жажда власти — изысканные наркотики для бессмертных, заблудившихся в вечности. Но, как и с наркотиками, ты ищешь новые дозы и все время увеличиваешь их.

Лисса перевела взгляд на камин.

— Мы называем это «сплин». Это величайший риск, которому подвергаются вампиры, перешагнувшие четырехсотлетний рубеж. Многие не доживают до пятисотлетия. Они встречают восход солнца. Или их убивает один из нас, или люди-охотники, вроде твоего брата. Моя мать пятьдесят лет назад встретила солнце.

Джейкоб сжал кулаки, и Лисса с деланной насмешкой — под ней пряталась глубокая скорбь — поглядела на него.

— Вампиры — хищники, и добрыми нас не назовешь. Но хищники могут быть честными, последовательными и разумными. Они способны на сопереживание. Рекс же... он относился к людям не так, как я. Люди для него были пищей или игрушкой. Таковы многие из вампиров, но у Рекса взгляды были радикальными. Я, конечно, замечала это и беспокоилась, а Рекс, чем старше становился, тем делался беспощаднее. Он наслаждался, мучая людей и слабых вампиров... хотя до поры до времени мне удавалось сдерживать его. Я играла роль буфера.

— На рубеже столетия он до безумия влюбился в молодого человека. Сесил Майлз — так его звали, простой банковский служащий в Нью-Йорке. Он случайно наткнулся на Рекса, когда тот питался на темной аллее, а Рекс заметил застывшего в ужасе Сесила. Он обратил его. Сделал товарищем по играм. Их встречу словно устроил некий злой дух, потому что у Сесила оказалось нездоровое пристрастие к боли и страданию, а Рекс только подстегивал в нем кровожадность. Почему я не вмешалась, почему позволила Рексу сделать его вампиром?!

Она встала с постели, уронив компресс, перешла к креслу у огня и упала в него. Джейкоб, хотя и радовался, видя, что боль отпустила ее, шагнул к ней, намереваясь сказать, что госпоже пора отдохнуть, поспать. Но она опередила его:

— Сесил быстро учился, но... ты помнишь, что я говорила?

Джейкоб кивнул:

— Сделанные вампиры более кровожадны и плохо себя контролируют.

— Да. Но Сесил был еще и умен. Так что всего через сто лет он получил небольшую территорию в Мексике. Не очень влиятельную. Но этого оказалось недостаточно. Этому вампиру всегда будет мало...

— Карнал.

Она кивнула.

— Это его Рекс так звал. С какого-то момента и Сесил стал предпочитать, чтобы его так называли. Рекс поддался сплину и начал слабеть, а сила Карнала, наоборот, увеличивалась. Он хотел полностью контролировать Рекса, и он понял, что у него на пути стою я. Тогда он принялся все чаще склонять Рекса на такие деяния, которых я не могла стерпеть, и мне приходилось постоянно вмешиваться. Рекс злился, раздражался на меня, переставал мне доверять. Карнал торжествовал....

— В ночь, когда это случилось, у нас намечался на полночь званый ужин. Я была в черном платье, думаю, тебе оно понравилось бы. — Ее образ ненадолго появился в сознании Джейкоба: Лисса стояла в этой самой комнате, надевая серьги. Платье из черного бархата было узким, с глубоким вырезом на спине.

— Мне нравится, — ответил Джейкоб, хотя заставить себя улыбнуться не смог.

— Я сожгла его после той ночи, но это было одно из моих любимых платьев, — она мрачно усмехнулась. — В общем, мы с Рексом до этого подрались. Неважно, из-за чего. Он пришел в нашу комнату просить прощения. Коснулся моих волос и спросил, не срежу ли я немного роз для украшения обеденного стола. — Она сглотнула. — Когда я пошла в сад, то обнаружила, что он их все выдрал из земли. Только тогда я поняла, почему его руки пахли землей.

— Томас пошел меня искать, — сказала она после короткой паузы. — Рекс знал, что я выращиваю эти розы в память о своем отце. Но я плакала, потому что понимала, что все кончается, что я больше не смогу терпеть. А потом стало еще хуже.

Она замолчала. Больше она не произнесла ни слова, но перед глазами Джейкоба поплыли образы, картинки той ночи. Вот к ней подходит Томас. Томас гладил ее по голове, потом подобрал одну из сломанных веток. «Мы все исправим, миледи. Пойду за лопатой».

Джейкоб не просто «смотрел кино» — он теперь видел все глазами Лиссы, и отголоски ее чувств и мыслей эхом доносились до его сознания.

Что-то насторожило ее в голосе Томаса, но она поняла не сразу и потому потеряла несколько проклятых драгоценных секунд. Она потом на кухне нашла нож. Представила, как он взял его и одним ударом срезал конец этой ветки под острым углом, так ловко, будто родился воином. Монах, который постоянно резал себе пальцы безопасными столовыми ножами...

* * *

Лисса не стала возиться с дверью. Она подбежала к дому и с разбегу влетела через окно в спальню, где ее ждал Рекс, предвкушая сладостно-горькое наслаждение ее слезами и болью. Витраж, изображающий дракона и святого Георгия, разлетелся тысячей разноцветных осколков.

Томас опередил Лиссу всего на несколько секунд. Когда Рекс обернулся, монах уже замахивался на него заостренной веткой. Стебель розы прорвал рубашку, вошел в тело Рекса, но тут же сломался.

Лисса, влетев в окно, столкнулась с Томасом; это и спасло ему жизнь, потому что она приняла на себя предназначенный ему удар разъяренного Рекса. Она схватила мужа за руки, и они упали на кровать, путаясь в покрывале.

— Нет! — повторяла она. — Нет!

Рекс отшатнулся, ощерив клыки, через разорванную рубашку была видна рана, которая уже затягивалась.

— Я отошлю его, Рекс. Но ты не можешь его убить. Я этого не позволю.

— Ты его защищаешь?! — прорычал Рекс. — Он хотел убить меня!

— Ты хотел убить мою душу, она уже почти растаяла, — сказала Лисса. — Но я не жаловалась, а ты развел нюни всего-то из-за царапины, нанесенной человеком.

В глазах Рекса сверкнуло бешенство, но Лисса уже выпрямилась, ее лицо приобрело знакомое Джейкобу бесстрастное выражение.

— Томас, — отчеканила она, не сводя внимательного взгляда с Рекса, — собирайся. Ты поедешь в свой монастырь в Мадриде и будешь там, пока я не попрошу тебя вернуться.

— Никогда, — рявкнул Рекс. — Он никогда не вернется. Потому что я подкараулю его в тот момент, когда ты повернешься спиной, и убью. Медленно замучаю и дам тебе прочувствовать каждую секунду его боли. Тебе придется убить меня. И показать всем твою жалкую слабость, показать, что ты предпочла человека своему мужу.

Томас с трудом встал. Руки у него тряслись, но в глазах все еще пылала ярость, и он оглянулся, ища взглядом заостренную ветку.

Лисса шагнула вперед, привлекая внимание Рекса.

— Человек не продержится долго под пыткой. Разве этого ты хочешь? Отвлекся на секунду, и вот уже хрустит сломанная шея. Может, ты предпочтешь сладость моих криков? Ты ведь для этого все устроил, не так ли?

— Миледи, не надо! — Томас шагнул вперед, и рука Лиссы взметнулась, указывая на дверь.

— Пошел вон, слуга. Я не допущу твоей смерти, но не потерплю и нападения на моего мужа. Твое наказание — отлучение.

Она посмотрела в сторону Томаса, и Джейкоб увидел, как исказилось в отчаянии его лицо.

Ты навлек все это на меня. Если ты хоть сколько-нибудь любишь меня, ты уйдешь.

Он заковылял прочь, а она сбросила свое сексуальное платье так небрежно, как будто собиралась принять душ. Сняла белье, отбросила в сторону, оставшись совершенно голой, совершенно незащищенной. Рекс, чьи глаза уже горели предвкушением так, что Джейкоба начало мутить, извлек из барочного шкафа длинный хлыст. Такой хлыст Джейкоб использовал, работая в цирке со слонами.

— Томас, — она остановила слугу в дверях, ее голос был холоден как никогда. — Не забудь связаться с нашими гостями перед уходом и дать им знать, что обед перенесен.

Видение испарилось, выключилось, как телевизор, ее сознание закрыло дверь, прежде чем Джейкоб смог еще что-то зацепить. Однако он мог себе без труда представить, что было дальше. Сердце Томаса в тот день было разбито. Джейкоб знал это, потому что видел это в его глазах каждый раз, когда тот намекал, что заставило его оставить службу у госпожи. Джейкоб подозревал, что это были ее крики, доносившиеся до Томаса, когда он стоял в комнате прислуги, складывая носки и убирая рубашки в чемодан трясущимися руками.

— Итак, он уехал в Мадрид. После третьей метки вампир не может закрыть свое сознание от слуги, когда находится в состоянии сильного стресса, — объяснила Лисса. — Это защита для самого вампира, чтобы в случае, если он попадет под солнечный свет или произойдет что-то еще, слуга почувствовал бы это и пришел на помощь. Но вампир может добровольно разорвать эту связь, и тогда даже в случае смертельной опасности слуга и хозяин не смогут услышать друг друга.

Лисса взглянула в глаза Джейкобу.

— Это невосполнимая утрата, — тихо произнесла она. — Причем для нас обоих, но тогда я думала, что это самое лучшее.

— Никому не дано знать все на свете, миледи. Томас не сомневался, что вы его любите. Никогда. Вы можете заглянуть в мой разум и увидеть, что это правда.

— Учитывая все, что произошло далее, это слабое утешение, но спасибо тебе, Джейкоб.

— Он в тот момент не был болен. И вы тоже.

— Да, это так.

Он не хотел, чтобы она останавливалась, но понимал, что некоторые истории за один раз не расскажешь. Он должен был быть признателен за то, как много она согласилась открыть ему.

— Мне необходимо, чтобы ты понял вот что, Джейкоб. Нельзя недооценивать Карнала. Я его недооценила, к сожалению. Карнал использовал борьбу Рекса со сплином и отравлял его разум, убеждая его, что другие вампиры-аристократы рассматривают его, Рекса, чуть ли не как прихлебателя, живущего за счет моего богатства и власти.

Она надолго замолчала, глядя в огонь.

— Ты прав, — вдруг сказала она. — Я слишком устала, чтобы рассказывать дальше. Оставь меня.

Джейкоб отошел, чтобы сделать новый компресс, и вернулся к ней, опустившись на колени у кресла. Положив руку на ее лоб, он попытался забрать боль себе.

— Мне казалось, я тебе сказала оставить меня.

— Ага, говорили. А я не подчинился, вы же знаете, что я к этому склонен.

Она прикрыла глаза и молчала. Поскольку его больше не гнали, он так и стоял на коленях у кресла, гладя ее по голове. Пламя потрескивало, в комнате повисла тишина. Джейкоб начал дремать, и в его сознание вползали какие-то смутные тени и образы. Они двигались, их голоса шелестели, как листва. Они звали его к себе, и он повиновался, пошел к ним. Спустя мгновение он с изумлением понял, что следует туманной тропой из своего сознания в Лиссино. Еще пара шагов — и он оказался в аду.

Рекс приволок ее в часть дома, незнакомую Джейкобу. Там были занозистые деревянные колодки, прямо из средневековой деревни. Рекс поместил Лиссу в эти колодки, взнуздал испачканным в крови хлыстом так, что он растянул ее рот, как конские удила. Ее прекрасные волосы он связал узлом и прибил этот узел к дереву, оттянув ее голову вправо.

Когда волосы перестали закрывать тело, Джейкоб увидел, что Рекс исхлестал ее так, что кожа полосками свисала с ее спины, а живот и ягодицы превратились в кровавую массу. Рекс трахал ее сзади, а она впивалась зубами в рукоять хлыста.

Один гость все же остался в доме, несмотря на то, что обед отменили. Джейкоб ощутил, как его горячая ярость стала ледяной, когда в подвал вошел Карнал, снимая галстук, так подходивший к его элегантному костюму. Его глаза жадно впились в истерзанное тело Лиссы. Он заговорил, подзуживая своего сюзерена, убеждая, что тот правильно поступает, что Лисса должна понять, что Рекс настоящий хозяин ее территории и ее самой, отныне и навсегда. Она — его собственность... которой он может поделиться со своим рабом, если пожелает.

Джейкоб заметил, что Рекс колеблется. Лисса сначала не отреагировала. Однако, когда на лице Рекса мелькнула мрачная решимость, она заплакала.

Когда Рекс отошел в сторону и позволил Карналу взять ее сзади с кровожадной свирепостью, Рекс встал на колени, сцеловывая каждую слезу с ее лица, как будто это были выигранные им драгоценные камни, а не дождь, который, как уже знал Джейкоб, смывал все остатки связи между ними как между мужем и женой.

Раскаленная добела боль прошила его разум, грубо выпихивая его из воспоминаний Лиссы. Еще поворот, и его предплечье хрустнуло. Он заорал от боли, а Лисса возвышалась над ним, поставив ногу ему на грудь.

— Ты не имеешь права. Без разрешения. — Она шипела, как разъяренная пума, а глаза горели алым огнем. — Ты забыл свое место, слуга. Ты не понимаешь значения того, что сейчас видел. Ты не можешь этого понять, поэтому не суди об этом, слышишь меня? Ты не будешь судить меня или моего мужа. Я с тобой сегодня разберусь. Забирай свои шмотки и проваливай.

Она вышвырнула его вон.

Джейкоб лежал на полу, схватившись за сломанную руку.

— Ох, Господи...

Джейкоб прижался лбом к ковру.

Когда она позволяет...

Она не позволяла. Каким-то образом, вероятно, из-за болезни, она совершенно не заметила, что он смог зайти в ее сознание, а он не смог устоять перед искушением узнать ответы на множество вопросов.

Чертова сука. Сломала мою гребаную руку.

С трудом поднявшись на одно колено, он прикинул, сможет ли поймать машину, чтобы доехать до травмпункта.

* * *

— Знаете, для того, кто не нанимался к миссис Уэнтворт, я вроде как многовато вас катаю, — заметил Ингрем. — Вы одержимы. Она сломала вам руку, как спичку, а вас все равно тянет обратно.

Джейкоб прислонился головой к стене, закрыл глаза.

В травмпункте ему дали лед, но принять пока не могли: пациентов оказалось больше обычного, и Джейкоб с Ингремом третий час торчали в приемной.

— Устал я, — сказал Джейкоб. — Последнее время спал меньше, чем нужно. Может, я уже рехнулся нафиг.

Ингрем что-то понимающе промычал, а потом внезапно спросил:

— Леди очень больна, да?

Джейкоб открыл один глаз.

— Ага.

Ингрем кивнул.

— Знаете, вот был у меня дядя, вернулся с войны инвалидом. Он уходил весь такой блестящий и сильный, всехний герой. Возвращается — сначала нормальный, только тихий. Смотрит на нас на всех, и мы на него все тоже смотрим. А потом он превратился в самого мерзкого сукина сына, какого я видел. Прогнал жену, детей тоже... Он вдруг понял, что не может больше заботиться о своей семье. Каждый раз, когда он пытался поступать, как привык, что-нибудь случалось. Инфекция, новые боли, или он слишком уставал и не мог доделать начатое. Дело все в том, что люди стали с ним обращаться по-другому, думали, что если он калека, то это дает им право на вольности, которые вообще-то никто без спросу не делает. Посторонние считали, что нормально поднять его в грузовик, как мешок картошки. Женщины на церковном пикнике подходили, чтобы вылить его бутылку из-под катетера, потому что его жена или мать сказали, что можно. А его вроде не нужно и спрашивать. Мужчине трудно потерять все, что делало его мужчиной. По-моему, несправедливо, что он всего этого лишился. Теперь не знает, куда себя девать. А все ведут себя так, будто он не заслуживает, чтобы к нему относились как к мужчине.

Джейкоб резко встал.

— Мы пойдем в аптеку через дорогу. Я возьму там лубок и бинт. У меня нет времени ждать, и если я не смогу показать вам, как бинтовать сломанные кости, при том что я видел сотни раз, как это делал Гидеон, то поделом мне, если они криво срастутся. Вам не нужно везти меня обратно. Я проголосую.

— Я отвезу тебя домой, сынок.

* * *

После ухода Джейкоба дом стал тихим, как могила, и пустым. Лисса прошла в кабинет, нашла дневную почту, которую еще не просмотрела. Джейкоб разложил ее аккуратными стопочками.

Она запрещала ему открывать личную корреспонденцию, тогда как письма от вампиров ее Региона, счета от торговцев, чеки от предпринимателей и все такое он имел право просматривать. Поэтому она сразу же заметила два письма, которые он отложил в сторону.

Одно было от лорда Мейсона, с маркой Саудовской Аравии. Другое — из монастыря в Мадриде. Поскольку она платила за ремонт строений и владела землей, на которой он стоял, то периодически получала письма от отца Гонзалеса, касающиеся деловых вопросов. Все же она решила начать с письма Мейсона, и, забрав их оба, как-то неожиданно для себя прошла в комнату Джейкоба.

Она не приходила сюда с тех пор, как он въехал. Лисса открыла комод: там лежали аккуратно сложенные носки, трусы, ремень, несколько футболок и джинсов. У нее заныло в груди. Но она упорно оставалась в комнате, гладя футболку, которую он в последний раз надевал, работая во дворе. На ней было изображение какой-то рок-группы, может быть, она была с концерта, куда он ходил, а может, он просто прихватил ее в секонд-хенде. Большинство его вещей, хотя и неплохие, и хорошо сидящие на нем, были, кажется, приобретены именно там.

Она поднесла футболку к лицу и чуть не застонала, когда прохладная мягкая ткань прикоснулась к ее горячечному лбу.

Это было через несколько месяцев после того, как она отослала Томаса в монастырь. Она несколько раз навещала его там и хотела вернуть. Пришло время. Рекс мог оставаться или проваливать, но она привезет своего слугу обратно.

Той ночью Рекс заговорил о Карнале, и Лисса ответила, как и всегда, что Карнал его просто использует.

— Он мне говорил, что ты что-нибудь такое скажешь, — Рекс злобно сверлил ее взглядом. Когда-то ее завораживал блеск его черных глаз, но это было так давно... — Ты пытаешься отравить мои чувства к нему. Но я умнее тебя. Ты пыталась отравить мое сердце, но я раньше отравил тебя. И твоего жалкого монаха.

— Что ты такое говоришь?

— Ты не заглядывала в сознание своего монаха в последнее время. Он был очень строптив, — Рекс ухмыльнулся, глядя на заходящее солнце в щель между занавесями.

Она подумала, что знает, о чем толкует ее муж. Во время одного из ее визитов Томас пытался развеселить ее. Он рассказал ей свой сон о том, как девушка принесла ему букет лесных цветов, умоляя о помощи. Ее брат умирал и просил соборования. «Вы должны прийти, святой отец. Прямо сейчас. Пожалуйста... »

«Во сне, миледи, я пришел в ее комнату и попытался объяснить, что я не священник. Но там не было никакого брата. Она встала спиной к двери и сняла блузку. У нее были прекрасные черные волосы, роскошные бедра, пышная грудь... »

«Ничего похожего на твою тощую Госпожу, мой монах».

Томас улыбнулся, взяв ее руку. «Я не устоял перед ней во сне, миледи. Она познала меня и отвела меня в такие места, где я давно не был. Я проснулся здесь счастливый... ».

Рекс продолжал:

— Есть такая травка с бело-золотыми цветами, у нее одно из тех названий, которые никто не может выговорить. Она действует как галлюциноген. Мне рассказал о ней Карнал. Он очень умен для своих лет. Конечно, я согласен, он водится с сомнительной компанией и любит поиграть с охотниками на вампиров. Но он не знает, как я применил знание, которое он мне дал. Это между нами.

Во время ее последнего визита Томас плохо себя чувствовал. Грипп. Она не пробовала его крови, хотя оба хотели этого доказательства их связи. В тот последний раз они просто сидели в монастырском саду, разговаривали о простых и приятных вещах.

— Ты пила его кровь, не так ли? — Рекс отвернулся от окна, внимательно глядя на Лиссу. — Каждый раз, когда ты отправляешься повидать этого человека, которого ты любишь больше, чем меня, ты пьешь его кровь, а мне своей крови не даешь, и тела тоже не даешь с той ночи, как он пытался отнять мою жизнь. Ну что же, можешь идти к нему, умрите вместе.

Она думала, что ее сердце было вырвано в ту ночь, когда Рекс позволил Карналу изнасиловать ее. Но сейчас ей было больно как никогда.

Если бы он отравил только ее, она бы смирилась. Все равно от их любви ничего не осталось. Но Томас... Он отнял у нее Томаса, заставил того страдать лишь за то, что он слишком ее любил. Она не заслуживала Томаса, но Томас заслуживал справедливости.

Ею овладело спокойствие, и она поняла, что время пришло. Она поднялась с кресла, сделала два шага.

Через минуту в ее руке слабо пульсировало раздавленное сердце. Пустые глаза Рекса уставились на нее, не веря, а она отдернула занавески, впустила солнце и стояла, глядя, как его тело превращается в пепел на ковре, который она потом сожжет.

Независимо от ее репутации, Совету пришлось бы принимать меры против такого правонарушения. Как минимум у нее отобрали бы Регион. И Томас предложил способ действия.

Я умираю, миледи. Скажите им, что я убил Рекса, когда он утратил бдительность. Все знают, что мы с ним не слишком ладили. Они также знают, что он часто выходил из себя, и неважно, что они говорят об этом при вас. Скажите им, что вы убили меня.

Она обдумала сотню других вариантов, ни один из которых не давал адекватной защиты трем сотням вампиров на ее территории. Слишком все усложнилось. Томас был прав, и она ненавидела его за правоту, но в итоге сдалась. Она разорвала их связь и возложила вину за смерть Рекса на человека, который верно служил ей до самого конца.

Она легла на кровать Джейкоба. Бран немедленно запрыгнул туда же и устроился у нее в ногах, согревая их своим теплом.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒