Глава 8. Часть третья. ПОЛНЫЙ КРУГ

ПОЛНЫЙ КРУГ

Глава 14

Из квартиры, которую снимала Тана, открывался чудесный вид на залив. Ей было удобно жить здесь: крошечная спальня, гостиная, кухня с кирпичной стеной, небольшое французское окно, выходящее в сад во дворике, где она иногда сидела, нежась на солнце. Поразительно, как легко она привыкла жить одна. Гарри и Аверил сначала частенько навещали ее, соскучившись. Тана удивлялась, как быстро Аверил потеряла форму: она превратилась в хорошенький маленький шар, все стало ей тесным. Жизнь Таны была совершенно другой. Это был мир обвинительных заключений, адвокатов, убийств, ограблений и изнасилований. Только об этом она постоянно думала, и мысль о ребенке казалась давно исчезнувшей в тумане лет. Энн Дарнинг снова беременна, сообщала ей мать, но на это Тане было наплевать. Все это осталось далеко позади. Разговоры о Дарнингах не давали желаемого эффекта, но, даже зная это, мать и не думала сдаваться. Последнее, что вывело ее из себя, было известие, что Гарри женился на «этой» девушке. Бедная Тана так заботилась о нем все эти годы, а он сбежал с другой.

– Какая же мерзость то, что он выкинул!

Сначала ее слова ошеломили Тану, а потом она рассмеялась, это ей показалось забавным. Мать так никогда и не поверила, что они с Гарри были только друзьями.

– Конечно, нет. Они просто созданы друг для друга.

– Но неужели тебе не обидно? (Что случилось с ними со всеми? О чем они теперь только думают? И когда‑ нибудь она собирается остепениться, двадцать пять ведь уже? ) – Вовсе нет. Я давно тебе говорила, мама, что мы с Гарри просто друзья. Лучшие друзья. И я очень рада за них.

Она выждала приличное время, чтобы сказать о ребенке, когда мать позвонила ей в следующий раз.

– А ты, Тэн? Когда же ты устроишь свою жизнь? Тана вздохнула. Придет же такое в голову!

– Ты никогда не угомонишься, мам?

– А ты, в твоем‑ то возрасте? Как же это надоело!

– Конечно, нет. Я даже и не задумывалась об этом. Тана только что порвала с Йелом Мак Би, который был самым неподходящим человеком для того, чтобы «устроить жизнь». Да и новая работа не оставляла много времени для романтических приключений. Она была слишком занята подготовкой к работе помощником окружного прокурора. Она проработала почти полгода, прежде чем выкроила время для своего первого свидания. Старший следователь пригласил ее пойти куда‑ нибудь, и она согласилась: он был интересным человеком, хотя и не пробудил в ней настоящего чувства. После этого она встречалась с двумя или тремя юристами, но голова ее постоянно была занята работой, в феврале у нее появилось первое важное дело, освещаемое национальной прессой. Ей казалось, что все взгляды устремлены на нее, и она старалась изо всех сил сделать все как можно лучше. Жестокое, безобразное изнасилование и убийство пятнадцатилетней девочки, которую заманил в заброшенный дом любовник ее матери. Согласно показаниям экспертов, она была изнасилована девять или десять раз, сильно обезображена и в конце концов убита. Тана настаивала на газовой камере для насильника. Это дело затронуло самые глубинные струны ее души, хотя никто об этом и не догадывался, и она старалась изо всех сил, готовясь к разбирательству, просматривая снова и снова все показания и доказательства. Обвиняемый – привлекательный человек тридцати пяти лет, прекрасно образованный, прилично одетый. Защита стремилась использовать любые ухищрения. Каждую ночь Тана засиживалась чуть не до утра. Будто снова ей предстояло сдавать экзамены на адвокатскую практику.

Как‑ то поздно ночью позвонил Гарри.

– Как дела, Тэн?

Она взглянула на часы, удивляясь, что в три часа ночи он еще не спит.

– Нормально. Что‑ нибудь случилось? У Аверил все хорошо?

– Конечно! – он не скрывал ликования. – У нас только что родился мальчик, Тана! Восемь фунтов с унцией, она самая смелая девчонка в мире… Я присутствовал, и – о, Тэн! – это было так прекрасно… его маленькая головка только‑ только высунулась, и вот он, здравствуйте, глядит на меня. Они сначала дали его мне… – Дыхание его прервалось, казалось, он плачет и смеется одновременно. – Эйв только что заснула, а я подумал, что надо позвонить тебе. Ты не спала?

– Конечно, нет. О, Гарри, я так счастлива, так рада за вас обоих! – У нее на глазах тоже появились слезы.

Тана пригласила друга выпить и отметить событие. Он явился через пять минут, выглядел усталым, но гораздо более счастливым, чем обычно. Было странно наблюдать за ним, слушать его, когда он рассказывал, как будто это был первый в мире ребенок, а Аверил была просто чудом. Тана почти завидовала им и в то же время ощущала зияющую пустоту в глубине души, как будто эта ее часть существовала отдельно, будто была отодвинута куда‑ то. Словно она слушала кого‑ то, говорящего на чужом языке, и безмерно восхищалась им, но совершенно не понимала смысла. Она была в полном смятении и все‑ таки думала, как это для них прекрасно.

Он ушел в пять утра, и она поспала около двух часов перед тем, как приготовиться к слушанию в суде, снова вернувшись к делу. Оно тянулось более трех недель, а присяжные девять дней не могли вынести решение после героических усилий Таны. И когда они наконец появились, она победила. Обвиняемый был осужден по всем пунктам, и хотя судьи отказались вынести смертный приговор, преступник получил пожизненное заключение, и в глубине души Тана была рада. Она хотела, чтобы он заплатил за все, что сделал, хотя его заключение в тюрьму и не воскресит девочку.

Газеты отметили, что она провела дело блестяще, а Гарри испортил ей настроение, подшучивая над ней, называя крутой девчонкой, когда она пришла к ним в Пьемонт взглянуть на ребенка.

– Ладно, ладно, хватит. Вместо того чтобы открывать по мне зенитный огонь, лучше дайте мне взглянуть на сотворенное вами чудо!

Тана приготовилась к ужасной скукотище и была приятно поражена, увидев, как прелестен ребенок. Все у него было таким крошечным и совершенным, что она заколебалась, когда Аверил вознамерилась вручить младенца ей.

– О господи… Я боюсь сломать его пополам!

– Не дури! – Гарри легко сгреб ребенка у жены и плюхнул его в руки Таны, а она сидела, уставившись на него, абсолютно очарованная его прелестью, и когда отдала малыша обратно, ощутила какую‑ то утрату и оглядела их всех почти с завистью, так что, когда она ушла, Гарри торжествующе заявил Аверил:

– Думаю, мы ее достали, Эйв!

И в самом деле, Тана очень много думала о них той ночью, но на следующей неделе у нее снова появилось дело об изнасиловании, а затем и два крупных дела об убийствах. А потом была потрясающая новость, о которой Гарри с торжеством сообщил ей по телефону. Он не только получил право адвокатской практики, но ему еще предложили работу, так что он не мог дождаться, когда к ней приступит.

– Кто тебя нанял?

Тана была очень рада за него: столько трудов он положил, чтобы добиться этого. И тут Гарри рассмеялся:

– Ты не поверишь, Тэн! Я собираюсь работать государственным защитником.

– Контора государственной защиты? – Она тоже развеселилась. – Значит, я буду вести свои дела против тебя?

Они вместе пошли пообедать, чтобы отметить событие, и все разговоры были только о работе. Замужество и дети – последнее, о чем она думала. А затем она заметила, что пролетел остаток года и новый уже наступает на пятки с новыми выступлениями в суде по делам об убийствах, изнасилованиях, разбойных нападениях и других преступлениях. Только один‑ два раза они столкнулись с Гарри в одном и том же деле, но всегда, при малейшей возможности они встречались за обедом. Он уже два года проработал в конторе государственной защиты, когда сообщил ей, что Аверил опять беременна.

– Так скоро? – поразилась Тана. Казалось, Гарри‑ сон Уинслоу Пятый только что родился, но Гарри улыбался.

– В следующем месяце ему будет два, Тэн.

– О господи! Неужели? – Она не часто его видела, но все равно это невозможно. Ему будет два! Непостижимо. И ей уже двадцать восемь, что само по себе не так уж знаменательно, просто все происходит так стремительно. Кажется, только вчера она ездила в «Грин‑ Хиллз» с Шарон Блейк, долго прогуливаясь с ней в Йолане. Только вчера, когда Шарон была еще жива, а Гарри мог танцевать.

На этот раз Аверил родила девочку с крошечным розовым личиком, маленьким ротиком совершенной формы и огромными миндалевидными глазами. Она была как две капли воды похожа на своего дедушку, и Тана ощутила странный толчок в сердце, когда увидела девочку, но опять же было не похоже, чтобы она сама могла совершить нечто подобное. Так она и сказала Гарри за обедом на следующей неделе.

– Но почему нет, помилуй бог! Тебе только двадцать девять… будет через три месяца, – он посмотрел очень серьезно. – Не упусти время, Тэн. Это единственное в жизни, что имеет для меня значение, единственное, о чем я в самом деле беспокоюсь, – мои дети и моя жена.

Тана была шокирована таким заявлением. Она‑ то полагала, что его карьера была для него всего важнее, а затем еще больше поразилась, когда услышала, что он собирается отказаться от работы государственным защитником и заняться частной практикой.

– Ты серьезно? Но почему?

– Потому что мне не нравится работать на чужого дядю и мне надоело защищать этих ублюдков. Они все совершили эти преступления, даже если и клянутся, что не делали этого, или, во всяком случае, большинство из них. Меня просто тошнит от всего этого. Пора все изменить. Я собираюсь стать партнером одного знакомого адвоката.

– А тебе это не наскучит? Обычные гражданские дела? – У нее это прозвучало как нечто заразное, и он, расхохотавшись, покачал головой.

– Нет, мне не надо такого воодушевления, как тебе, такой страсти, Тэн. Я не смог бы нести такой крест, как ты это делаешь ежедневно, изо дня в день, изо дня в день. Я восхищаюсь тобой, но сам буду абсолютно счастлив, имея небольшую спокойную практику и Аверил с детишками.

Гарри никогда не был тщеславен и довольствовался настоящим положением вещей. Тана почти завидовала ему. Ее же сжигал какой‑ то более мощный огонь. Это было то, что Мириам Блейк усмотрела в ней десять лет назад, и это до сих пор сидело в ней. Оно требовало все более сложных дел, перекрестных допросов, постоянно искало все более тяжелых испытаний. Ей особенно польстило, что в следующем году она была включена в список комиссии из прокуроров, которые встречались с губернатором для решения сложных вопросов, влияющих на криминальные процессы по всему штату. Этой работой занималось полдюжины юристов, все, кроме нее, мужчины: двое из Лос‑ Анджелеса, двое из Сан‑ Франциско, один из Сан‑ Хосе, – и это была, как она полагала, самая интересная неделя в ее жизни. Тана находилась в постоянном возбуждении. Прокуроры, судьи, политики заседали далеко за полночь, и когда она добиралась до постели, то бывала настолько взбудоражена этими разговорами, что не могла заснуть еще часа два. Она лежала без сна, снова и снова все переосмысливая.

– Не правда ли, интересно? – сидящий рядом прокурор склонился к ней и заговорил приглушенным голосом. В этот день они слушали обсуждение губернатором проблем, о которых она накануне спорила с кем‑ то из присутствующих. Он занимал точно такую позицию по этим вопросам, что и она, и ей захотелось встать и поприветствовать его.

– Да, – шепнула она в ответ.

Это был один из прокуроров из Лос‑ Анджелеса: седоволосый, высокий и привлекательный. На следующий день они сидели рядом за обедом, и Тана была поражена его щедростью и великодушием. Он был интересный человек, уроженец Нью‑ Йорка, учился в Гарвардском юридическом колледже, затем переехал в Лос‑ Анджелес. – Ну, а последние несколько лет я жил в Вашингтоне, работал в правительстве, но только что вернулся на Запад и очень рад, что так поступил, – улыбнулся он. Держался он непринужденно, улыбка его была теплой; Тане понравились его идеи, когда они снова разговорились в тот вечер, а к концу недели все они почувствовали себя друзьями. Прошедшая неделя была наполнена восхитительным обменом мнений, идей, взглядов.

Он остановился в Хантингтоне. До отъезда он предложил ей посидеть за бокалом вина в «Этуали». Их взгляды и мысли были сходны, как ни у кого из присутствующих на заседаниях комиссии. Тана обнаружила в нем умного собеседника и единомышленника, присутствуя на разных комиссиях, куда они были включены. Он много и профессионально работал и всегда был приятен в общении.

– Как вам нравится работа в офисе окружного прокурора? – поинтересовался он.

Большинству женщин, которых он знал, это не нравилось. Они занимались семейными проблемами или другими аспектами права, но женщины‑ обвинители встречались редко и по вполне очевидным причинам. Это была чертовски тяжелая работа, и никто им ее не облегчал.

– Я люблю ее, – улыбнулась Тана. – Она не оставляет мне много времени для личной жизни, но это и хорошо.

Она с улыбкой посмотрела на него и откинула назад длинные волосы (на работе она стягивала их в узел). Ей приходилось носить костюмы и блузы в суде, но дома она сжилась с джинсами. Сейчас на ней был серый фланелевый костюм со светло‑ серой шелковой рубашкой.

– Замужем? – Он вопросительно приподнял брови и взглянул на ее руку.

Тана улыбнулась:

– Боюсь, у меня нет на это времени.

За последние годы в ее жизни была уйма мужчин, но долго никто не продержался. Она неделями пренебрегала ими из‑ за занятости в суде, готовя дела; у нее просто не хватало для них времени. Это не было столь уж ощутимой потерей, хотя Гарри продолжал настаивать, что когда‑ нибудь она об этом пожалеет. «Я когда‑ нибудь займусь этим». – «Когда? В 95 лет? »

– А что ты делал в правительстве, Дрю?

Его звали Дрю Лэндс, а глаза у него были самые голубые, какие она только когда‑ либо видела. Ей нравилось, как он улыбается, и она поймала себя на мысли, что хочет знать, сколько ему лет, правильно угадав, что около сорока пяти.

– Какое‑ то время я был введен в Министерство торговли. Там кто‑ то умер, и мной заполнили пустоту, пока не назначили постоянного работника. – Он улыбнулся, и Тана снова ощутила, что этот мужчина ей нравится больше, чем кто‑ либо другой. – На какое‑ то время это была интересная работа. А в самом Вашингтоне есть что‑ то возбуждающее. Все концентрируется вокруг правительства, люди вовлечены в эту жизнь. Если вы не работаете в правительстве, вы там абсолютно никто. А ощущение власти – оно преобладает. Это все, что имеет там значение для любого человека. – Он улыбнулся ей, и было очевидно, что сам он был частью этого мира.

– Должно быть, трудно было отказаться от всего этого. – Ее это заинтриговало, поскольку она сама не раз задумывалась, заинтересовала бы ее политика или нет. Но ей казалось, что это ей не подошло бы так же хорошо, как юриспруденция.

– Да, это были времена! Но я был счастлив вернуться в Лос‑ Анджелес. – Он непринужденно улыбнулся, поставил стакан с виски, посмотрел на нее. – Ощущение такое, будто я снова дома. А вы, Тана? Что для вас дом? Вы девочка из Сан‑ Франциско?

Тана покачала головой:

– Родом из Нью‑ Йорка. Но я здесь с тех пор, как поступила в Боалт. – Уже восемь лет, как она приехала сюда, и это само по себе невероятно – аж с 1964 года. – Теперь я уже не могу представить себе жизнь где‑ либо еще или какое‑ нибудь другое занятие.

Она любила офис окружного прокурора больше всего на свете, никогда там не скучала и очень выросла в духовном и профессиональном плане за эти пять лет работы. И что еще важно – пять лет быть помощником окружного прокурора. В это так же трудно верилось, как и во все остальное… Куда же убегало время, пока человек работал? Вдруг просыпаешься, и… десять лет пролетели… десять лет… или пять… или год – в конце концов, это все равно. Десять лет воспринимались как один год и как вечность.

– Только что ты выглядела ужасно серьезной. – Он испытующе посмотрел на нее, и они обменялись улыбками.

Тана философски пожала плечами:

– Я просто размышляла, как быстро летит время. Трудно поверить, что я здесь уже так давно, а в офисе окружного прокурора целых пять лет.

– Вот так же и я чувствовал себя в Вашингтоне. Три года пролетели как три недели, и вдруг настало время возвращаться домой.

– Как ты думаешь, ты однажды не вернешься туда? Он улыбнулся, и в этой улыбке было что‑ то непонятное.

– На какое‑ то время непременно. Мои дети все еще там. Я не хотел забирать их из школы посреди года; к тому же мы с женой еще не решили, где они будут жить. Возможно, то там, то здесь… Это было бы единственно справедливым решением для нас обоих, хотя детям сначала может быть трудно. Но дети быстро привыкают.

Он улыбнулся ей. (Ну да, он явно в разводе. ) – Сколько им?

– Тринадцать и девять. Обе девочки. Они великолепные дети и очень привязаны к Эйлин, хотя близки и со мной тоже, и вообще им лучше в Лос‑ Анджелесе, чем в Вашингтоне. Столица – неподходящее место для детей, а Эйлин очень занята, – охотно объяснил он.

– А чем она занимается?

– Она – секретарь посла и должна просматривать всю посольскую почту. Совершенно невозможно брать детей с собой, так что их должен взять я. Все еще пока настолько зыбко, – он снова улыбнулся, на этот раз как‑ то смущенно.

– А как давно вы развелись?

– Ну, на самом‑ то деле это как раз сейчас в процессе. Мы подумывали об этом еще в Вашингтоне, а теперь это решено окончательно. Я собираюсь устроиться основательно, как только все утрясется. У меня еще даже вещи не распакованы.

Она улыбалась ему, думая, насколько же это тяжело: дети, жена, поездки за три тысячи миль, Вашингтон, Лос‑ Анджелес. Но, казалось, это не разрушало его привычного образа жизни. Он придавал большое значение всей конференции. Из шести занятых на заседаниях прокуроров он произвел на нее самое сильное впечатление. Ей также нравился его разумный либерализм. Еще во времена общения с Йелом Мак Би, пять лет назад, она решительно накинула узду на свои радикальные настроения, а пять лет работы в офисе окружного прокурора час за часом лишали ее былого либерализма. Она вдруг стала ратовать за более суровые законы, более жесткий контроль, и все либеральные идеи, в которые она так рьяно верила, теперь уже не имели для нее большого значения. Но Дрю Лэндс каким‑ то образом опять сделал их привлекательными. И даже если какое‑ то положение вещей не привлекало ее, он никого не ограничивал в выражении взглядов. «Думаю, ты справишься с этим прекрасно». Он был тронут и польщен, они еще выпили, а потом он отвез ее домой и отправился в аэропорт, чтобы вернуться в Лос‑ Анджелес.

– Можно иногда звонить тебе? – нерешительно спросил он, будто боялся, что существует кто‑ то очень значимый для нее, но в данный момент у нее вообще никого не было. В прошлом году несколько месяцев у нее был роман с директором рекламного агентства, и с тех пор практически никого. Он был слишком занят и связан обстоятельствами, она тоже, и их отношения закончились так же спокойно, как и начались. Она научилась говорить всем, что замужем за своей работой, что она «другая жена» окружного прокурора, вызывая смех своих коллег. Но это было почти правдой на настоящий момент. Дрю смотрел на нее с надеждой, и Тана, улыбаясь, утвердительно кивнула.

– Конечно, буду рада.

Хотя бог знает, когда он снова появится в ее городе. И, кроме того, у нее работа по делу об убийстве первой степени на следующие два месяца.

Но он просто ошарашил ее своим звонком на следующий же день. Тана сидела в конторе, пила кофе и делала пометки, намечая план ведения дела. Ожидалась большая заинтересованность прессы, и ей не хотелось выглядеть дурой. Она ни о чем, кроме дела, не думала, когда сгребла трубку и рявкнула:

– Да!

– Будьте добры, пригласите мисс Робертc. – Его никогда не удивляла грубость людей, работающих у окружного прокурора.

– Это я, – и вдруг это прозвучало игриво. Она чертовски устала, была просто как выжатый лимон. Уже пять часов вечера, а она весь день не вставала из‑ за стола. Даже на обед. Со вчерашнего вечера она ничего не ела, если не считать литров поглощенного ею кофе.

– Не похоже на тебя, – его голос был почти как ласковое прикосновение, и сначала она была ошеломлена, подумав, что звонит какой‑ то чокнутый.

– Кто это?

– Дрю Лэндс.

– Господи… Прости… Я была настолько погружена в работу, что не узнала сначала твой голос. Как дела?

– Отлично! Я подумал, что надо позвонить тебе и узнать, как твои дела, это гораздо важнее.

– Готовлюсь к разбирательству об убийстве, которое начинаю на следующей неделе.

– Это похоже на развлечение, – он произнес это саркастически, и оба засмеялись. – А чем ты занимаешься в свободное время?

– Работой.

– Так я и думал. А ты не знаешь, что это вредно для здоровья?

– Я побеспокоюсь о здоровье, когда выйду на пенсию. Пока же у меня нет времени.

– А как на выходные? Не сможешь прерваться?

– Не знаю… Я… – Обычно она работала все, выходные дни, а сейчас тем более. И работа в комиссии отняла у нее целую неделю, которую она должна была посвятить подготовке дела. – Правда, мне надо бы…

– Послушай, ты можешь себе позволить несколько часов отдыха. Я собирался одолжить яхту у друга в Бельведере. Можешь захватить с собой свою работу, хоть это и кощунство.

Был конец октября, погода обещала быть чудесной на заливе, теплой и солнечной при ярко‑ синем небе. Это было лучшее время года, и Сан‑ Франциско будил лирические чувства. Тана уже почти согласилась и все же не хотела оставлять недоделанную работу.

– Мне и правда следовало бы подготовить…

– Тогда, может быть, поужинаем?.. Или пообедаем?.. – И вдруг оба расхохотались. Давно уже никто не был так настойчив, и это ей льстило.

– Я действительно хотела бы, Дрю.

– Тогда позволь себе. А я обещаю, что не отниму времени больше, чем положено. Ну, что же для тебя предпочтительнее?

– Это плавание под парусом по заливу придумано ужасно здорово. Я могла бы прогулять денек, – перспектива ворошить важные бумаги под легким бризом не привлекала ее, а прогулка по воде с Дрю Лэндсом несомненно, да.

– Ладно, я буду там. Что ты скажешь о воскресенье?

– Для меня идеально.

– Я заеду за тобой в девять. Оденься потеплее, вдруг поднимется ветер.

– Есть, сэр! – Она улыбнулась про себя, положила трубку и вернулась к работе.

В воскресенье утром ровно в девять появился Дрю Лэндс в белых джинсах, в кроссовках, в ярко‑ красной рубашке с желтой папкой под мышкой. Лицо у него было загорелое, волосы на солнце отливали серебром, а в голубых глазах плясали чертики, когда Тана шла за ним к машине – серебристому «Порше», на котором он приехал в пятницу из Лос‑ Анджелеса, но, верный своему слову, не беспокоил ее.

Они поехали к яхт‑ клубу Сент‑ Френсис, где была причалена яхта, а спустя полчаса уже были в заливе. Дрю Лэндс был искусным моряком, на борту был и шкипер, а она, счастливая, лежала на палубе, вбирая солнце, пытаясь не думать о своем деле об убийстве, и неожиданно для себя очень довольная, что поддалась на его уговоры устроить себе выходной.

– Правда, хорошее солнце?

Услышав его глубокий голос, Тана открыла глаза: он сидел рядом.

– Да. Непонятно, почему‑ то все вдруг стало таким маловажным. Все, о чем хлопочешь, суетишься, все детали, казавшиеся такими многозначительными, и вдруг… пуф‑ ф – все улетело! – Она улыбнулась ему, размышляя, скучает ли он по детям, а он как будто прочел ее мысли.

– Я хочу, чтобы ты как‑ нибудь познакомилась с моими девочками, Тана. Они влюбятся в тебя.

– Ничего на этот счет не знаю, – неуверенно произнесла она и застенчиво улыбнулась. – Боюсь, я не очень‑ то много знаю о маленьких девочках.

Дрю Лэндс оценивающе, но не осуждая, взглянул на нее.

– Ты никогда не хотела иметь своих детей?

Он был мужчиной того типа, с которым можно быть искренней, и Тана покачала головой:

– Нет. У меня никогда не было ни желания, ни времени, – открыто улыбнулась она, – да и подходящего мужчины не встретилось, не говоря уже о подходящих обстоятельствах.

Он рассмеялся:

– Конечно же, это прибавляет массу хлопот обо всем на свете, не так ли?

– Угу. А ты? – она чувствовала себя с ним легко и свободно. – А ты хочешь еще детей?

Он покачал головой, и она уже знала, что именно этого мужчину она однажды захочет. Ей уже тридцать, слишком поздно заводить детей. Да и с ним у нее ничего общего.

– Я все равно не могу иметь детей, или, по крайней мере, не могу без того, чтобы пройти через массу неприятностей. Когда родилась Джулия, мы с Эйлин решили, что этого для нас достаточно. Мне сделали вазектомию.

Он так откровенно говорил об этом, что Тана была слегка шокирована. Но что плохого, если кто‑ то не хочет больше иметь детей? Сама она их не хотела, вот у нее их и не было.

– Как бы то ни было, это решает проблему, так?

– Да, – озорно улыбнулся он, – в разных аспектах.

Тогда Тана рассказала ему о Гарри, о двух его ребятишках, об Аверил, о том, как Гарри вернулся из Вьетнама, о том безумном годе, когда она ухаживала за ним, борясь со смертью, об операциях, о его мужестве.

– Это изменило мою жизнь во многом. Не думаю, чтобы после всего этого я осталась такой же, как прежде. – Она задумчиво смотрела на воду, а он любовался игрой солнечного света на ее золотистых волосах. – Словно все приобрело особый смысл. Абсолютно все. Невозможно было после этого принимать все как само собой разумеющееся. – Она со вздохом взглянула на него. – Однажды у меня уже было такое чувство, еще до того.

– И когда же это было? – Его глаза излучали нежность, когда он смотрел на нее, а она подумала о том, что бы почувствовала, если бы он ее поцеловал.

– Когда умерла моя соседка по комнате в колледже. Мы вместе ездили в «Грин‑ Хиллз», это на Юге, – серьезно объяснила Тана, а он улыбнулся.

– Я знаю, где это.

– О, – улыбнулась она в ответ. – Ее звали Шарон Блейк… дочь Фримена Блейка, и она умерла на марше с Мартином Лютером Кингом девять лет назад… Она и Гарри изменили мою жизнь как никто другой из всех, кого я знаю.

– Ты серьезная девочка, не так ли?

– Я думаю, очень. Может быть, больше подходит «обстоятельная». Я слишком упорно работаю, слишком много размышляю. Мне очень трудно бывает все переварить, переосмыслить. Это отнимает много времени.

Дрю Лэндс это заметил, но не придавал значения. Жена его была такой же, и это его не беспокоило. Это не он захотел свободы, а она. У нее в Вашингтоне была связь с начальником, и она попросила что‑ то вроде отпуска, так что он дал ей этот отпуск, а сам вернулся домой, но в подробности вдаваться не хотел.

– Ты жила когда‑ нибудь с кем‑ нибудь? Я имею в виду романтические отношения, а не твоего друга, вьетнамского ветерана.

Забавно было слышать, что Гарри так назвали, это было как‑ то безлико.

– Нет. У меня никогда не было таких отношений.

– Возможно, это тебе как раз подошло бы. Близость, без всяких официальных уз.

– Звучит вполне подходяще.

– Для меня тоже. – Он был задумчив, а потом по‑ мальчишески улыбнулся ей. – Плохо, что мы живем в разных городах.

Забавно, что он так скоро заговорил об этом, но с ним все происходило быстро. В конце концов оказалось, что он и сам такой же «обстоятельный», как и она. Дважды в эту неделю он прилетал из Лос‑ Анджелеса, чтобы пообедать с ней, потом летел обратно, а на следующие выходные они снова вышли на яхте, несмотря на то что Тана полностью была поглощена своим делом об убийстве и просто жаждала, чтобы оно завершилось успешно для нее. Но Дрю Лэндс как‑ то успокаивал ее, облегчал ей жизнь, и она была очарована этим. После второго дня, проведенного в заливе на яхте его друга, он привез ее домой, и они занялись любовью у камина в гостиной. Нежность, сладость, налет романтики охватили их, а потом он приготовил ужин. Дрю провел у нее ночь и, что удивительно, совсем не стеснял ее. Он встал в шесть, принял душ, оделся, принес ей в постель завтрак и уехал на такси в аэропорт в 7. 15. Он успел на восьмичасовой рейс в Лос‑ Анджелес и был в своей конторе в полдесятого, свежий, как огурчик.

В течение нескольких недель он составил регулярное расписание их встреч, почти не спрашивая согласия Таны, но все это происходило так легко и свободно и делало ее жизнь настолько счастливее, что она вдруг почувствовала, как вся ее жизнь просто усовершенствовалась. Дважды Дрю Лэндс посещал ее в суде, и она выиграла дело. Он был там, когда выносили вердикт, и пригласил ее отпраздновать. Подарил ей прелестный золотой браслет, купленный у Тиффани в Лос‑ Анджелесе, и на тот уик‑ энд она полетела к нему. В пятницу и субботу они ужинали в «Бистро» и «Ма Мезон», а днем делали покупки на Родео‑ Драйв. В воскресенье вечером после интимного ужина, который Дрю сам приготовил на жаровне, Тана полетела в Сан‑ Франциско. Она думала о нем все время по дороге домой, о том, как же быстро она увлеклась им. Было немножко страшно думать об этом, но он выглядел таким надежным, казалось, так хотел установить с ней прочные отношения. Она понимала, насколько он одинок. Дом его был открытым, современным, импозантным, заполнен дорогими предметами искусства в стиле модерн; были там две свободные комнаты для его девочек. Но кроме него там сейчас никто не жил, и он, казалось, хотел постоянно быть с ней. Ко Дню Благодарения Тана уже привыкла, что половину недели он проводит с ней в Сан‑ Франциско: это ее уже не удивляло, ведь почти два месяца прошло с начала их романа. За неделю до праздника он вдруг обратился к ней:

– Что ты делаешь на следующей неделе, дорогая? – В День Благодарения? – Тана казалась удивленной. В самом деле, она как‑ то и не подумала об этом. В папке у нее было три небольших дела, которые она хотела бы закрыть, если обвиняемые согласятся на сделку. Это, несомненно, облегчило бы ей жизнь, да и ни один из них не был виновен настолько, чтобы предстать перед судом. – Я не знаю, не думала.

Несколько лет она не была дома. День Благодарения с Джин и Артуром – нет уж, спасибо! Энн снова развелась несколько лет назад и теперь жила в Гринвиче со своими неуправляемыми детьми. Билли появлялся и исчезал, если ему не подворачивалось что‑ нибудь получше. Он так и не женился. Артур с возрастом становился все большим занудой, ее мать – более раздражительной, нервной, кажется, она теперь много плакала, главным образом из‑ за того, что Тана никак не могла выйти замуж, да, похоже, теперь и не выйдет никогда. «Пропащая жизнь», – обычный ее рефрен, на что Тана могла только ответить: «Спасибо, ма».

Можно было еще провести День Благодарения с Аверил и Гарри, но, сколько бы Тана их ни любила, друзья в Пьемонте были так утомительно скучны со своими маленькими детьми и большими автомобилями. Тана всегда чувствовала себя с ними не в своей тарелке и была этому бесконечно рада. Было загадкой, как Гарри выносил все это. Она с его отцом как‑ то смеялись вместе над этим. Гаррисон так же, как и Тана, не мог терпеть этого и появлялся крайне редко. Он знал, что Гарри счастлив, о нем хорошо заботятся, он ухожен и не нуждается в отце, поэтому жил в свое удовольствие.

– Хочешь поехать со мной в Нью‑ Йорк? – Дрю посмотрел на нее с надеждой.

– Ты серьезно? А зачем? – Тана была удивлена. Что для него Нью‑ Йорк? Родители его умерли, он сам сказал, а дочки были в Вашингтоне.

– Понимаешь, – он уже все обдумал заранее, – ты могла бы навестить свою семью, а я бы заглянул в Вашингтон к девочкам, а потом мы встретились бы с тобой в Нью‑ Йорке и немного развлеклись. Может быть, я смог бы привезти их с собой. Как тебе такой план?

Она обдумала предложение и медленно кивнула, волосы крылом упали на лицо.

– Возможно, – улыбнулась, – может быть, даже очень вероятно, если исключить пункт о моей семье. Праздник с ними может привести к самоубийству.

Дрю рассмеялся:

– Не будь такой циничной, ты, ведьма! – Он нежно отвел завиток волос с ее лица и поцеловал в губы. Он был так утонченно обаятелен, она никогда прежде не встречала никого, похожего на него, и какая‑ то часть ее существа была так открыта ему, как никому до него. Она сама удивлялась, насколько доверяет ему. – Ну, а серьезно, ты могла бы выбраться?

– Вообще‑ то именно сейчас могла бы, – это тоже было непривычно для нее.

– Ну, так что? – Звезды плясали в его глазах, и Тана бросилась в его объятия.

– Твоя победа. Я даже нанесу визит своей мамочке, в виде жертвоприношения.

– Ты точно попадешь в рай за такую жертву. Я обо всем позабочусь. Мы можем вместе полететь на Восток вечером в следующую среду. Ты проведешь четверг в Коннектикуте, а я вместе с девочками встречу тебя вечером в тот же день в… сейчас, дай подумать. – Он выглядел озабоченным, и она ухмыльнулась: «Отель „Пьерра“? » Тана намеревалась полностью оплатить свою часть расходов, но он отрицательно покачал головой:

– «Карлайл». Я всегда стараюсь, если возможно, останавливаться там, особенно когда я с детьми. Им там очень нравится.

Последние девятнадцать лет он постоянно бывал там с Эйлин, но Тане об этом не сказал. Он организовал все, и вечер среды застал их на разных рейсах, отбывающих на Восток. Тана поражалась, как это ему удалось так быстро все решить за нее. Ей это было в новинку, никто раньше ничего подобного не делал, а он все устроил так хорошо и легко. Он привык к этому. И когда Тана прибыла в Нью‑ Йорк, она вдруг осознала, что действительно это Нью‑ Йорк: здесь было очень холодно, первый снег лежал на обочинах дороги на Коннектикут: она взяла такси из аэропорта Дж. Ф. Кеннеди. По пути она думала о Гарри, о том, как он двинул Билли по роже. Она жалела, что сейчас Гарри с ней не было. Не очень‑ то ей хотелось проводить с семьей День Благодарения, с большим удовольствием она поехала бы с Дрю в Вашингтон, но не желала влезать в его личный – только он и дочки – День Благодарения: ведь он не видел девочек два месяца. Гарри пригласил ее отпраздновать этот день с ними в Пьемонте, как он делал ежегодно, но она объяснила, что на этот раз уезжает в Нью‑ Йорк.

– О боже, ты, должно быть, заболела! – рассмеялся он.

– Пока нет. Но уж точно рехнусь ко времени отъезда. Я уже слышу мамочкино «пропащая жизнь»…

– Кстати, о твоей «пропащей жизни». Я хотел познакомить тебя наконец‑ то со своим партнером.

Он все‑ таки основал свою юридическую фирму, но Тана никак не могла собраться познакомиться с его «второй половиной». У нее просто никогда не было времени, а они тоже были ужасно заняты. Все у них шло очень хорошо, правда, без большого размаха, но ровно и к общему удовлетворению. Это было именно то, чего оба хотели, и Гарри, рассказывая Тане о своих делах, всегда был полон энтузиазма.

– Может быть, когда я вернусь.

– Да ты всегда так говоришь. Господи, неужели ты никогда с ним не познакомишься, а ведь он такой чудесный парень.

– Ой‑ ей‑ ей! Чувствую свидание с незнакомцем. Я права? Какой‑ то изголодавшийся… О, нет! – Она уже хохотала, как в былые дни, и Гарри рассмеялся тоже.

– Ты недоверчивая сучка! Ты что, полагаешь, каждый так и стремится залезть тебе в трусики?

– Отнюдь. Просто я знаю тебя. Если кому‑ то меньше девяноста пяти и он не возражает против брака, ты непременно захочешь меня свести с ним. Разве ты не знаешь, Уинслоу, что я очень твердый орешек? Ради Христа, отвяжись! Ну ничего, я заставлю свою маму позвонить тебе из Нью‑ Йорка.

– Не утруждай себя, ты, бестолочь. Ты просто не представляешь, чего на сей раз лишаешься. Он просто чудо, вот и Аверил так же считает.

– Не сомневаюсь. Сведи его с кем‑ нибудь другим.

– В чем дело? Ты что, собираешься замуж?

– Возможно, – Тана подшучивала над ним, но он навострил уши, и она пожалела о своих словах.

– Ну да? За кого?

– За Франкенштейна. Ради бога, отстань от меня!

– Черта с два! Ты встречаешься с кем‑ то, правда?

– Нет… Да! Я имею в виду… нет. Вот дерьмо! Да, но не всерьез. Ну? Это тебя устраивает?

– Вот черт, конечно, нет! Кто он, Тэн? Это серьезно?

– Нет. Он просто парень, как все, с которыми я встречаюсь. Вот и все. Приятный парень. Приятно проводим время. Ничего особенного.

– Откуда он?

– Из Лос‑ Анджелеса.

– Чем он занимается?

– Он насильник. Я познакомилась с ним в суде.

– Не остроумно. Попробуй еще раз.

Тана чувствовала себя загнанным зверем, и Гарри начал действовать ей на нервы.

– Он прокурор. А сейчас пошел бы ты к черту. Ничего здесь нет особенного.

– Думается мне, что все‑ таки есть, – он очень хорошо ее знал. Дрю Лэндс, конечно же, не был похож ни на кого другого, но она все еще не хотела этого признать, в первую очередь для себя самой.

– Значит, ты, как обычно, думаешь не головой, а другим местом. Ладно, скажи Аверил, что я ее люблю и навещу вас обоих, когда вернусь из Нью‑ Йорка.

– Ну, а какие у тебя планы на Рождество в этом году? – это было полуприглашение, полумольба, и ей захотелось повесить трубку.

– Я собираюсь в Шугар Боул, если это тебя устраивает.

– Одна?

– Гарри! – Конечно, нет. Она собиралась поехать с Дрю. Они все уже решили. Эйлин забирала девочек с собой в Вермонт, так что он оставался один, что предвещало невеселые праздники. Оба жили в ожидании. Но Тана не собиралась все рассказывать Гарри. – Пока. Увидимся.

– Подожди… Я хотел тебе еще рассказать побольше о…

– Нет!

Наконец она положила трубку и, подъезжая к Гринвичу, улыбалась про себя, представляя, что он подумал о Дрю. Она подозревала, что они понравятся друг другу, даже если Гарри оценит его на троечку, что и было отчасти причиной, почему она хотела немного выждать. Очень редко она представляла Гарри своих знакомых мужчин. Как только она решалась на это, они ей становились не нужны. Но на этот раз все по‑ другому.

Мама с Артуром уже ожидали ее, когда она появилась. Тану поразило, как он постарел. Матери было только пятьдесят два, совсем немного, она выглядела довольно молодо, Артуру же было шестьдесят шесть, и старился он совсем неизящно. Напряженные годы с женой‑ алкоголичкой наложили свой отпечаток так же, как управление «Дарнинг Интернэшнл», и теперь все вышло наружу. У него было несколько сердечных приступов и микроинфаркт, выглядел он ужасно старым и немощным, а Джин страшно нервничала, ухаживая за ним. Она прильнула к Тане, как к мачте в бушующем море, а когда Артур ушел вечером спать, она пришла к дочери в комнату и села в изножье кровати. Впервые Тана осталась в этом доме, и у нее была заново отделанная спальня, как мать и обещала. Было бы слишком хлопотно устраиваться в городе или в отеле, да и мать это ранило бы очень больно. Но получилось так, что они мало побыли вместе. Артур ездил только в усадьбу в Палм‑ Бич, а Джин не могла прилететь в Сан‑ Франциско, так как не хотела оставлять его одного, поэтому Тану они видели, когда та добиралась к ним, что случалось все реже и реже.

– Все в порядке, родная?

– Прекрасно. – На самом деле все было еще лучше, но она ничего не хотела рассказывать Джин.

– Я рада. – Обычно она выжидала денек, прежде чем начать оплакивать «пропащую жизнь» Таны, но на сей раз у нее было не так уж много времени, так что следовало поспешить. Тана ожидала именно этого. – С работой все в порядке?

– Превосходно! – она улыбнулась, а Джин опечалилась. Ее всегда подавляло то, что Тана душой и сердцем любила свою работу. Это означало, что вряд ли она скоро ее бросит. Мать все еще втайне надеялась, что однажды Тана откажется от всего ради настоящего мужчины. Джин очень трудно было представить, что никогда дочь так не поступит. Но она совсем не знала свое дитя, и раньше‑ то не очень ее понимала, а теперь и того меньше.

– А есть какие‑ нибудь новые мужчины? – Это было вечным продолжением одного и того же разговора, и Тана обычно отвечала отрицательно, но на сей раз она решила бросить матери маленькую косточку.

– Один.

Брови Джин взлетели:

– Что‑ нибудь серьезное?

– Пока нет, – Тана рассмеялась. Было почти жестокостью так ее поддразнивать. – И не возбуждайся.

Я не знаю, случится ли это вообще когда‑ нибудь. Он милый человек, с ним очень удобно, но не думаю, что это что‑ то большее.

Но блеск ее глаз означал, что она лжет, и Джин поняла это.

– И как долго вы встречаетесь?

– Два месяца.

– Почему ты не привезла его с собой?

Тана глубоко вздохнула, обхватила руками колени, прямо взглянула в глаза матери:

– Он сейчас навещает своих маленьких дочек в Вашингтоне.

Она не сказала, что встретится с ним завтра вечером в Нью‑ Йорке, оставив Джин в заблуждении, что вернется на Запад. Это дало ей силы приехать домой только на сутки и предоставило ей свободу передвижения в Нью‑ Йорке по желанию Дрю. Она не хотела тащить его для знакомства со своей семьей, особенно с Артуром и его отпрысками.

– А давно он разведен, Тана? – Мать смотрела в сторону, вопрос прозвучал очень невнятно.

– Недавно, – она солгала, и вдруг глаза матери впились в нее:

– Как недавно?

– Расслабься, мам. По правде, он как раз сейчас этим занимается. Они только что окончательно решили и живут отдельно.

– И сколько времени?

– Несколько месяцев. Ради всего святого, успокойся!

– Вот как раз этого ты не должна делать. – Джин встала с Таниной кровати и вдруг начала нервно мерить шагами комнату, затем застыла, снова уставившись на Тану. – А еще ты не должна нигде с ним бывать!

– Ну что за чушь! Ты же совсем не знаешь этого человека!

– А мне и не надо его знать, Тана, – она говорила почти с горечью, – я знаю синдром. Какой он человек, иногда не имеет значения. Пока он не разведен, пока у него нет документов на руках, держись от него подальше!

– Это самое нелепое, что я когда‑ либо слышала. Ты что, никому не доверяешь, да, мам?

– Просто я гораздо старше тебя, Тэн, и какой бы умудренной ты себя ни считала, я знаю лучше, чем ты. Даже если он думает, что разводится, даже если он абсолютно в этом уверен, он может не довести дело до конца. Он может быть настолько связан детьми, что просто не сможет развестись с женой, что бы ты после ни говорила. Пройдет полгода, и он может снова вернуться к ней, а ты так и останешься, к тому времени уже влюбленная в него, в безвыходном положении, убедишь себя в необходимости быть около него и ждать, ждать два года… пять лет… десять… а потом вдруг обнаружишь, что тебе уже сорок пять, и если тебе повезет, – глаза ее увлажнились, – у него случится первый сердечный приступ, вот тогда ты ему понадобишься… но его жена, возможно, все еще будет жива, и у тебя не останется ни одного шанса. Существуют такие вещи, против которых ты бессильна. И в большинстве случаев именно эта – одна из них. Это узы, которых никто, кроме него самого, разорвать не может. Если он сам их разорвет или уже разорвал, это придаст силы вам обоим, но, родная, пока тебе не нанесли тяжелую глубокую рану, я предпочла бы видеть тебя в стороне от этой связи. – Ее голос был так печален и полон сострадания, что Тана почувствовала жалость к матери. В жизни ее было не много радости с тех пор, как они с Артуром поженились, но в конце концов она таки его завоевала, после долгих, тяжелых, отчаянно одиноких лет. – Я не желаю тебе такого, любимая. Ты заслуживаешь лучшей участи. Ну почему бы тебе не потерпеть немного в стороне, не подождать, что произойдет?

– Ма, да просто жизнь для такого ожидания очень коротка. У меня нет времени на какие‑ то игры. Есть очень много других дел. И потом, что это меняет? Я же все равно не собираюсь выходить замуж.

Джин вздохнула и опять села.

– Не понимаю почему. Ну что ты имеешь против замужества, Тэн?

– Ничего. В браке, я полагаю, есть смысл, если ты хочешь иметь детей или если у тебя нет своего дела, если ты не хочешь сделать карьеру. Но у меня‑ то есть! У меня слишком много других интересов в жизни, чтобы зависеть от кого‑ либо. А что касается детей, то я уже слишком стара, мне тридцать, и моя жизнь устроена так, как мне хочется. Я никогда не могла бы поставить свою жизнь с ног на голову ради кого бы то ни было, – она вспомнила дом Аверил и Гарри, в котором, похоже, ежедневно работал взвод подрывников. – Ну нет, это не для меня.

Джин интересовало, нет ли в этом ее вины, но тут был набор всякой всячины: знать, что Артур предавал Мери, видеть, как долго и тяжко страдает мать, а поэтому не желать себе такой участи. Тана хотела продвижения по службе, жаждала независимости, своей личной жизни. Ну не нужны ей были ни муж, ни дети, в этом она была убеждена. На протяжении многих лет.

– Но ты же так много теряешь, – Джин была очень опечалена. Что же такого она не дала своему ребенку, что сделало ее такой?

– Я просто не могу тебя понять, ма, – она испытующе смотрела в глаза матери, в которых было что‑ то ей недоступное.

– Тэн, только ты смысл моей жизни.

Ей трудно было в это поверить, но все‑ таки долгие годы мать жертвовала всем ради нее, даже принимала сделанные из милости подарки Артура, только для того, чтобы хоть что‑ нибудь еще дать своей дочери. При этих воспоминаниях у Таны разрывалось сердце. Ей следовало бы чувствовать себя благодарной. Она крепко прижала мать к себе, вспоминая прошлое.

– Я люблю тебя, ма! Я так благодарна тебе за все, что ты для меня сделала.

– Не надо мне благодарности. Я только хочу видеть тебя счастливой, родная моя. И уж если этот мужчина хорош для тебя, тогда все чудесно, но если он лжет тебе – или себе, – он разобьет твое сердце. Никогда, никогда я не пожелаю тебе такого.

– Это вовсе не то, что случилось с тобой, – Тана была в этом уверена, Джин – нет.

– Откуда тебе знать? Почему ты так уверена?

– Уверена – и все. Сейчас я хорошо его узнала.

– За два‑ то месяца? Не будь дурочкой. Ты ничего не знаешь, не больше того, что я знала двадцать четыре года назад. Артур тогда не мне лгал, он лгал себе. Одинокие ночи – семнадцать лет, этого ты хочешь, Тэн? Не поступай так с собой.

– Со мной этого не будет. У меня есть работа.

– Одно не заменит другого. – Но для Таны было именно так: работа заменяла ей все. – Обещай мне, что подумаешь над моими словами.

– Обещаю.

Тана улыбнулась, и обе женщины, обнявшись, еще раз пожелали друг другу спокойной ночи. Тана была тронута материнской озабоченностью, но она точно знала, что относительно Дрю мать ошибалась. Она заснула с улыбкой, думая о нем и его девочках. Она знала адрес его гостиницы в Вашингтоне, но не хотела мешать им.

Обед в День Благодарения у Дарнингов на следующий день был заранее обречен на скуку, но Джин была признательна Тане за присутствие. Артур был как‑ то рассеян и дважды засыпал в своем кресле, горничная его слегка толкнула, а Джин тут же помогла ему подняться наверх. Появилась Энн с тремя своими отпрысками. Эти отродья стали еще хуже, чем были несколько лет назад. Энн болтала о браке с каким‑ то греческим пароходным магнатом, и Тана старалась не слушать ее, но это было невозможно. Единственным утешением, светлым пятном было то, что Билли не было дома: он уехал с друзьями во Флориду.

До пяти вечера Тана постоянно смотрела на часы. Она обещала Дрю быть в «Карлайле» к девяти, и они не звонили друг другу весь день. Вдруг она почувствовала, что просто умирает от желания скорее снова увидеть его, заглянуть в глаза, прикоснуться к щеке, ощутить его руки, сорвать с него одежду, сбрасывая свою. На лице ее блуждала загадочная улыбка, пока она упаковывала наверху сумки. В это время вошла мать. Их взгляды встретились в зеркале над комодом. Джин заговорила первой:

– Ты собираешься встретиться с ним, да?

Тана могла бы солгать, но ведь ей уже тридцать, какого черта?

– Да, – она повернулась к матери, глядя ей в глаза. – Да, конечно.

– Ты меня пугаешь.

– Ты слишком много обо всем и обо всех печешься. Мама, моя жизнь – это моя жизнь, а не повторение твоей. Огромная разница.

– Боюсь, не такая уж огромная, как нам хочется думать.

– На сей раз ты не права.

– Ради тебя надеюсь, что так.

Но Джин была убита горем, когда дочь наконец вызвала такси и в восемь часов уехала в Нью‑ Йорк. Тана никак не могла отделаться от материнских слов, звучавших в ушах, а к моменту приезда в гостиницу была просто зла на нее. Да с какой стати мать перекладывает на Тану свой горький опыт, свое разочарование, свою боль? Ну какое она имеет право? Это как таскать на себе покрывало из цемента, которое носят везде, чтобы доказать, как их когда‑ то любили. Прекрасно, но она‑ то не жаждала такой любви. Не нужна она была ей больше, такая. Ей хотелось, чтобы ее оставили в покое, дав возможность жить так, как ей самой хочется.

«Карлайл» – красивая гостиница, с покрытыми толстыми коврами ступенями, ведущими вниз, к мраморному полу вестибюля, с персидскими коврами, антикварными часами, прекрасными картинами на стенах и с истинными джентльменами в визитках за приемной стойкой. Это был совсем другой мир, и Тана про себя улыбнулась. Это не жизнь ее матери, а ее, Таны, собственная. Теперь ее не разубедишь. Она назвала фамилию Дрю и пошла наверх к его комнатам. Он еще не приехал, но здесь его явно хорошо знали. Комната была такой же роскошной, что можно было предположить уже по вестибюлю, с широким обзором Центрального парка из окон, с сияющей, как драгоценности, линией горизонта, с большим количеством антиквариата, с обтянутой розовым шелком мебелью, тяжелыми атласными занавесками и большой бутылкой шампанского, охлаждающейся в ведерке со льдом, – подарок управляющего. «Приятно провести время», – были последние слова посыльного. Тана села на красивую кушетку, размышляя, принять ли ей ванну или подождать. Она так и не знала наверняка, привезет ли он с собой девочек, но предполагала, что привезет. Ей не хотелось бы шокировать их, представ перед ними неодетой. Но прошел час, а их все еще не было, и только после десяти он наконец‑ то позвонил.

– Тана?

– Нет, Софи Лорен! Он рассмеялся:

– Я разочарован. Мне больше нравится Тана Робертc.

– Теперь я знаю, Дрю, что ты сумасшедший.

– Да, схожу с ума по тебе.

– Ты где? Мимолетная пауза.

– В Вашингтоне. Джулия ужасно простудилась, и мы думали, что и Элизабет подхватила грипп. Я подумал, что мне лучше подождать здесь, к тому же я в любом случае не могу взять их с собой. Я приеду завтра, ладно, Тэн?

– Ну конечно! – Она понимала все, но тем не менее обратила внимание на «мы», которое как‑ то выскочило у него. «Мы подумали, что Элизабет…» Но она не слишком рассердилась из‑ за этого. – Комната просто потрясающая!

– Разве не чудесный номер, а? А обслуживание? Они были милы с тобой?

– Конечно же, да, – она огляделась. – Но без вас никакой радости, мистер Лэндс. Заруби это на носу!

– Клянусь, буду завтра.

– Во сколько?

Он на минутку задумался:

– Позавтракаю с девочками… Посмотрю, как они себя чувствуют… это будет около десяти часов. Я могу успеть на полуденный рейс. Буду в гостинице к двум, это точно.

Это значило, что полдня будет потеряно, и она хотела кое‑ что высказать по этому поводу, но, рассудив здраво, сдержалась.

– Хорошо, – но радости в ее голосе не было, и, когда она положила трубку, ей пришлось сделать усилие, чтобы вытолкнуть из сознания слова матери.

Она приняла горячую ванну, посмотрела телевизор, заказала чашку горячего шоколада и все размышляла о том, чем он занимается в Вашингтоне. А потом вдруг почувствовала себя виноватой за свои невысказанные мысли. Не его же вина, что девочки заболели. Конечно, это было помехой, но некого в этом винить. Она сняла трубку и назвала номер гостиницы в Вашингтоне, где он останавливался, но его там не было. Она оставила сообщение, что звонила ему, посмотрела по телевизору позднее шоу и заснула, не выключив телевизор. Проснулась она в девять утра и вышла на улицу, обнаружив, что день просто потрясающий. Тана совершила долгую прогулку по Пятой авеню и по Блумингдейлу, где потолкалась немного и кое‑ что себе купила: очаровательный голубой кашемировый свитер ему и подарки для девочек – куклу Джулии и хорошенькую блузку для Элизабет. Потом вернулась в «Карлайл», чтобы застать его там, но ее ждало сообщение: «Обе девочки серьезно заболели. Буду в пятницу вечером». Но… нет. У Джулии температура подскочила под сорок, и Тана провела еще одну ночь в одиночестве. В субботу она пошла в музей «Метрополитен», и он появился уже под вечер, в пять часов, чтобы успеть заняться с ней любовью, воспользоваться услугами службы питания гостиницы, всю ночь просить у нее прощения и успеть вместе с ней на рейс в Сан‑ Франциско на следующий день. Да, это был незабываемый, грандиозный отдых в Нью‑ Йорке!

– Напомни, чтобы я как‑ нибудь поступила с тобой так же, – саркастически заметила она во время обеда в самолете.

– Ты взбешена, да, Тэн? – Он выглядел таким несчастным с самого момента появления в Нью‑ Йорке, пожираемый чувством вины перед ней, жгучим беспокойством за дочерей; он слишком много и быстро говорил, словом, был не в себе в эти дни.

– Да нет, больше разочарована. Между прочим, как твоя бывшая жена?

– Отлично, – он явно не хотел говорить о ней и был удивлен вопросом Таны. Это же была совсем неподходящая тема для разговора, но Тану не оставляли в покое слова матери. – Почему ты спросила?

– Просто из любопытства. – Она занялась десертом и странно холодно взглянула на него. – Ты все еще любишь ее?

– Конечно, нет. Это же нелепо. Я уже несколько лет как разлюбил ее, – он потупился расстроенно, а Тана была довольна. Мама ошиблась. Как всегда. – Ты, вероятно, не знаешь этого, Тэн, – он побледнел, замялся, – случилось так, что я влюбился в тебя.

Он долго смотрел на нее, она же испытующе изучала его лицо. Наконец она улыбнулась ему, ничего не сказав, поцеловала его в губы, положила вилку и задремала. Ей нечего было ему сказать, и он чувствовал себя странно неуютно. Да, это был тяжелый уик‑ энд для обоих.

Глава 15

Декабрь пролетел. У Таны было несколько мелких дел и череда приемов, на которые они ходили вместе с Дрю. Казалось, ему ничего не стоит прилететь, чтобы провести с ней ночь или просто пообедать. Их связывали восхитительные моменты нежности, тихие ночи дома и какой‑ то налет трогательной интимности, чего Тана никогда раньше не испытывала. Теперь она поняла, как же долго была одинока. Несколько лет назад – безумная связь с Йелом, а с тех пор только случайные отношения, которым она не придавала большого значения. Но все, что касалось Дрю, было совершенно иным. Он был таким чувствительным, таким пылким, таким внимательным к мелочам, которые для нее были исполнены смысла. Она чувствовала заботу и поддержку, жажду жизни, и они часто смеялись. По мере приближения праздников он снова был одержим желанием увидеть своих дочек. Они собирались прилететь из Вашингтона и провести с ним Рождество, так что он отменил совместную с Таной лыжную вылазку г. Шугар Боул.

– А ты не приедешь к нам хоть ненадолго, Тэн?

Тана улыбнулась ему: она знала, что Дрю с ума сходил по своим детям.

– Постараюсь. – Ей предстояло крупное дело, но она была уверена, что до суда не дойдет. – Думаю, что смогу.

– Ты уж очень постарайся. Ты могла бы приехать двадцать шестого, и несколько дней мы провели бы в Малибу. – Он арендовал там маленькое местечко для выходных, но ее удивило не столько место, сколько дата… Двадцать шестое… Она поняла, что Дрю хотел провести праздники наедине с девочками. – Приедешь, Тэн?

Это прозвучало так по‑ детски, что Тана рассмеялась и крепко обняла его.

– Ладно, ладно, приеду. Как ты думаешь, что понравилось бы девочкам?

– Ты, – они обменялись улыбками, он снова ее поцеловал.

Неделю он провел в Лос‑ Анджелесе, чтобы все подготовить для них. Тана старалась привести в порядок все дела в офисе окружного прокурора, чтобы взять несколько свободных дней. К тому же нужно было сделать массу покупок. Она купила Дрю замшевую куртку, очень дорогой портфель, на который он заглядывался и который ему ужасно нравился, одеколон, каким он всегда пользовался, и галстук дикой расцветки: она знала, что галстук ему понравится. Девочкам она купила прелестных кукол у Шварца, разных карандашей, блокнотов, ластиков, ручек, летние открытые туфельки, очаровательный спортивный костюм для Элизабет, точную копию своего, и кролика из натурального меха для младшей. Она упаковала подарки и уложила в сумку, чтобы взять их с собой в Лос‑ Анджелес. В этом году она не возилась с рождественской елкой: не было времени, да и кому на нее смотреть. Она провела умиротворяющий рождественский вечер с Гарри и Аверил и их детьми. Никогда еще Гарри так хорошо не выглядел, а Аверил казалась совершенно довольной, наблюдая за маленьким Гаррисоном, бегающим тут в ожидании Санта‑ Клауса. Они нарезали морковки для северного оленя, положили хрустящее шоколадное печенье, большой стакан молока и наконец уложили его в постель. Сестричка его уже крепко спала, а когда заснул и он, Аверил на цыпочках прокралась в детскую и с нежной улыбкой оглядела их. Гарри с любовью наблюдал за женой, а Тана – за ним. Ей доставляло удовольствие видеть его таким: довольным и жизнерадостным. Все у него в жизни устроилось хорошо, хотя, конечно, это было не совсем то, к чему он когда‑ то стремился. Он с улыбкой взглянул на Тану, и они поняли друг друга.

– Забавно, Тэн, не правда ли, как оборачивается жизнь…

– Да уж, – она улыбнулась ему. Они знали друг друга двенадцать лет, почти полжизни. Просто невероятно.

– Когда я впервые тебя встретил, я считал, что ты выскочишь замуж через пару лет.

– А я думала, что ты так и умрешь безнадежным идиотом… нет… – она смотрела задумчиво и влюбленно, шалопаем‑ алкоголиком.

Он рассмеялся:

– Ты путаешь меня с моим стариком.

– Вряд ли. – В ней все еще жило теплое чувство к Гаррисону, но Гарри никогда не был в этом уверен. Как‑ то он кое‑ что заподозрил, но не смог в этом удостовериться, а отец ничем ему не помог. Так же, как и Тана.

Тут Гарри как‑ то странно на нее посмотрел. Он никак не ожидал, что она встретит Рождество с ними, тем более после одного‑ двух намеков о Дрю. В нем жило странное ощущение, что это было очень серьезно для нее, крепнущее из‑ за того, что она что‑ то недоговаривала.

– А где твой друг, Тэн? Я думал, вы отправитесь в Шугар Боул. – Сначала она взглянула непонимающе, но, конечно же, она сразу догадалась, кого он имеет в виду, а он усмехнулся. – Послушай, не тяни кота за хвост, не изображай мне свое дерьмовое «о ком это ты? », не проведешь.

Она засмеялась:

– Ладно, ладно. Он в Лос‑ Анджелесе с детьми. Мы отменили Шугар Боул, потому что его дети к нему приехали. Я поеду двадцать шестого.

– Он так много для тебя значит, да?

Она осторожно кивнула, но избегала смотреть ему в глаза:

– Да… Чего бы это ни стоило…

– А чего это стоит, Тэн?

Она вздохнула и откинулась в кресле:

– Бог знает… Все равно Гарри что‑ то не давало покоя, и в конце концов он решился спросить:

– А как получилось, что ты сегодня не с ним?

– Я не хотела мешать. – Но это было не правдой.

Он не приглашал ее.

– Да я уверен, что ты ему никакая не помеха. Ты уже встречалась с его детьми?

Она отрицательно покачала головой:

– Завтра будет в первый раз.

– Боишься? – улыбнулся Гарри. Тана нервно засмеялась:

– Конечно, черт побери! А ты бы не боялся? Они же самое главное в его жизни!

– Надеюсь, ты тоже?

– Думаю, да.

И тут Гарри нахмурился:

– Он ведь не женат, а, Тэн?

– Я тебе уже говорила: он в процессе развода.

– Тогда почему он не встречает Рождество с тобой?

– Откуда, черт возьми, я знаю? – Тана была раздражена настойчивыми вопросами и не могла понять, куда подевалась Аверил.

– А ты не спрашивала?

– Нет. Меня пока абсолютно устраивает все как есть, – она сердито уставилась на него.

– Вот в этом твоя проблема, Тэн. Ты настолько привыкла быть одна, что тебе даже не приходит в голову поступить как‑ то иначе. Тебе следовало бы встречать Рождество с ним, если только…

– Если только что?.. – она разозлилась на него. Вот уж совсем не его забота, встречает она Рождество с Дрю или нет. Она уважала его желание побыть наедине с детьми.

Но Гарри вовсе не собирался отступать.

– Если только он не встречает Рождество с женой.

– О, ради всего святого… Ну и чушь собачья, что ты несешь! Ты самый циничный, самый подозрительный сукин сын из всех, кого я знаю… Подумать только, я считала себя плохой… – Она была в ярости, но что‑ то еще было в ее глазах, будто он резанул по больному. Но ведь это нелепо!

– Может быть, ты недостаточно испорчена.

Тана встала, не отвечая ему, стала искать свою сумку. Аверил, вернувшись к ним, заметила, в каком они напряжении, но не придала этому значения: она уже привыкла к ним, к их особым отношениям. Иногда они скандалили, как кошка с собакой, но это никому не причиняло вреда.

– И что вы оба опять тут вытворяете? – улыбнулась она. – Избиваете друг друга?

– Я как раз подумываю об этом, – раздраженно откликнулась Тана.

– Это пойдет ему на пользу. И тут все рассмеялись.

– Гарри, как всегда, корчит из себя идиота. Он вдруг скорчил ей гримасу:

– Ага, у тебя это выглядит так, будто я выставляю себя напоказ.

Аверил рассмеялась:

– Ты опять это делал, милый? Тана опять взвинтилась:

– Знаешь, ты самая большая головная боль на свете. Чемпион мира по головной боли.

Он вежливо поклонился ей в своем кресле, а Тана пошла за пальто.

– Не уходи, Тана.

Он всегда с сожалением расставался с ней, даже когда они ссорились. Между ними до сих пор существовала какая‑ то невидимая связь. Как будто они были двойниками.

– Мне надо домой, собраться. Я еще взяла работу с собой.

– Работать в Рождество? – Он ужаснулся, а она улыбнулась:

– Когда‑ то надо ее сделать.

– Почему бы тебе не прийти сюда вместо этой твоей суеты? – Они ожидали друзей, его партнера и еще кого‑ то – около дюжины, но Тана покачала головой. Она хотела побыть дома одна, во всяком случае так она говорила. – Чудачка ты, Тэн. – Глаза Гарри, отражая его чувства к ней, были полны любви и нежности, он поцеловал ее. – Желаю приятно провести время в Лос‑ Анджелесе. – Он подкатил за ней к двери и печально посмотрел на Тану. – И… Тэн… Подумай о себе… Может быть, я ошибаюсь, но ведь не вредно быть осмотрительной.

– Знаю, – ее голос снова звучал мягко, она расцеловала их обоих перед уходом. Но в машине по пути домой она раздумывала о том, что ей говорил Гарри. Тана знала, что его слова не могли быть правдой. Дрю, конечно же, не праздновал Рождество с женой… Но тогда почему бы ей, Тане, не быть с ним? Тана пыталась убедить себя, что это не имеет значения, но это ей не удалось. Неожиданно вспомнились те одинокие годы Джин, как ей было жалко ее, сидящую у телефона в ожидании звонка Артура, в надежде, что вот‑ вот он позвонит… Они никогда не могли отметить вместе хоть один праздник, пока Мери была жива, и даже потом всегда находились какие‑ то отговорки: его родственники, дети, его клуб, его друзья… И несчастная Джин, еле сдерживающая слезы… затаившая дыхание… ожидающая его. Тана с трудом прогнала эти мысли. С Дрю все было иначе. Иначе! Она не допустит такого. Но на следующее утро за работой вопросы вновь нахлынули на нее. Дрю позвонил ей один раз, это был очень короткий разговор, и он явно спешил.

– Мне нужно обратно, к девочкам, – торопливо заявил он и отключился.

А когда она прилетела в Лос‑ Анджелес на следующий день, он уже ждал ее в аэропорту, схватил в объятия и стиснул так, что она чуть не задохнулась.

– Господи… подожди… Прекрати!

Но он почти раздавил ее, и они хохотали и целовались всю дорогу до автостоянки и пока он швырял ее сумки и пакеты, а она была просто в экстазе от встречи с ним. Все‑ таки без него в праздник было очень одиноко. А она‑ то втайне надеялась, что в этом году все будет иначе, чем обычно, что праздник будет более радостным и волнующим. Тана не признавалась себе в этом, но вдруг поняла, что так оно и есть. И как же восхитительно было ехать с ним в город в его машине. Он оставил девочек дома со знакомой няней, чтобы встретить ее и провести с ней несколько спокойных минут.

– Прежде чем они сведут нас с ума, – он восторженно посмотрел на нее.

– Как девочки?

– Превосходно. Клянусь, они выросли вдвое за последний месяц. Подожди, ты их еще увидишь, Тэн.

И правда, увидев их, Тана была просто очарована. Элизабет, очень милая и почти взрослая, поразительно напоминала Дрю, а Джулия – приставучий маленький колобок – почти сразу же забралась Тане на колени. Им очень понравились привезенные ею подарки, и, казалось, они ничего не имели против нее, хотя Тана заметила, как Элизабет несколько раз испытующе ее разглядывала. Дрю управлялся с ними очень здорово. Он пресек все попытки повиснуть у нее на шее и всякую приставу честь. Они напоминали хороших друзей, проводящих вместе вечер, очень уютно и интимно. Для девочек было очевидно, что он хорошо знаком с Таной, но по его обращению с ней нельзя было догадаться об их истинных отношениях. А Тана задумалась, всегда ли он так ведет себя с дочерьми.

– Чем ты занимаешься? – Элизабет снова оглядела ее, а Джулия наблюдала за обеими. Тана улыбнулась, откинув назад гриву светлых волос, которым Элизабет позавидовала с первого же взгляда.

– Я прокурор, как ваш папа. Собственно, благодаря этому мы и познакомились.

– Моя мама тоже, – поспешила добавить Элизабет. – Она секретарь посла в Вашингтоне, и, возможно, в следующем году ей предложат посольство.

– Должность посла, – поправил ее Дрю и оглядел своих трех «девочек».

– А я не хочу, чтобы она это делала, – надула губки Джулия. – Я хочу, чтобы она приехала сюда жить. С папой, – она упрямо выпятила нижнюю губу, а Элизабет быстро добавила:

– Он сможет поехать с нами туда, куда направят маму.

Что‑ то внутри у Таны сжалось, она взглянула на Дрю, но он был чем‑ то занят, а Элизабет продолжала:

– Мама может даже захотеть вернуться сюда сама, если они не предложат ей подходящую работу. Во всяком случае, она сама так говорила.

– Очень интересно. – Во рту у Таны пересохло, и она молила, чтобы Дрю вмешался и направил разговор в другое русло, но он молчал. – Вам нравится жить в Вашингтоне?

– Очень, – вежливость Элизабет причиняла боль, а Джулия опять забралась Тане на колени и улыбнулась ей:

– Ты красивая. Почти как наша мама.

– Спасибо. – Да, нелегко было с ними разговаривать, совсем не так, как с детишками Гарри. Тане редко приходилось бывать в подобной ситуации, но надо было приложить все усилия ради Дрю. – А что мы будем делать вечером? – У Таны перехватило дыхание, когда она спросила, отчаявшись отвлечь их от разговора о его почти бывшей жене.

– Мамочка пошла по магазинам на Родео‑ Драйв, – улыбнулась ей Джулия, а Тана почти задохнулась.

– О? – Она изумленно уставилась на Дрю, а потом снова на девочек. – Очень мило. Ну а как вы относитесь к тому, чтобы сходить в кино? Вы смотрели уже «Саундер»? – Тана чувствовала себя так, будто бежит изо всех сил, задыхаясь, вверх по крутой горе, никуда в конечном счете не добираясь… Родео‑ Драйв… Это означало, что она приехала в Лос‑ Анджелес с девочками, вот почему он не хотел, чтобы Тана явилась сюда вчера. Интересно, встречал он все‑ таки Рождество с ней или нет? Кажется, еще целый час прошел в болтовне с детьми, и наконец они убежали на улицу играть. Тогда она повернулась к нему. Глаза ее сказали гораздо больше, прежде чем рот выговорил слова:

– Я поняла, твоя жена в Лос‑ Анджелесе.

Она как будто окаменела, внутри все застыло.

– Не смотри на меня так, – голос его звучал мягко, но глаза избегали ее взгляда.

– А почему нет? – Она встала и подошла к нему. – Ты провел праздник с нею, Дрю? – Теперь он не мог спрятать глаза: она стояла прямо перед ним. И все равно она уже догадывалась. А когда он посмотрел на нее, она сразу поняла, что была права в своей догадке, что девочки выдали его. – Почему ты мне солгал?

– Я не лгал тебе… Я не предполагал… О, ради бога! – Он смотрел на нее почти злобно: она загнала его в угол. – Я не планировал этого, но девочки никогда раньше не встречали Рождество без нас, мы всегда были вместе… Тэн, это же так чертовски трудно для них.

– А теперь? – Глаза и голос ее были жесткими, скрывая внутреннюю боль, рану, нанесенную ей этой ложью. – Ну, и когда же ты планируешь начать приучать их к этому?

– Черт побери, ты думаешь, мне нравится смотреть, как девочки страдают?

– По‑ моему, они выглядят прекрасно.

– Ну, конечно. Потому что мы с Эйлин воспитанные люди. Это самое малое, что мы можем им дать. Не их вина, что у нас с ней жизнь не сложилась. – Он с горечью посмотрел на Тану, и ей пришлось побороть жгучее желание сесть и расплакаться, не из‑ за него или девочек, а от жалости к себе.

– Ты уверен, что не слишком поздно спасать ваш брак?

– Не будь смешной.

– Где она спала?

Он уставился на нее как пораженный током.

– Об этом неприлично спрашивать, и ты, черт возьми, прекрасно это знаешь.

– О господи! – Она снова села, не в силах поверить, как же он виден насквозь. – Ты с ней спал.

– Я не спал с ней.

– Нет, спал, правда ведь? – Теперь она кричала, а он большими шагами заходил по комнате, потом повернулся к ней.

– Я спал на кушетке.

– Ты лжешь. Ведь так?

– Черт побери, Тана! Не обвиняй меня в этом. Все не так просто, как ты думаешь. Мы были женаты почти двадцать лет, черт возьми… Я просто не могу перешагнуть через все, как из дня ушедшего в наступающий, особенно когда это касается девочек… – Он мрачно посмотрел на нее, затем медленно подошел. – Пожалуйста… – В его глазах стояли слезы. – Я люблю тебя, Тэн… Мне просто нужно немного времени, чтобы все уладить…

Она отвернулась от него и заходила по комнате, стараясь не смотреть на него.

– Это я уже слышала, – потом она резко повернулась к нему лицом, глаза ее блестели от слез. – Моя мать семнадцать лет прожила, выслушивая подобные басни.

– Да не басни это, Тэн. Мне в самом деле просто нужно время. Это очень тяжело нам всем.

– Прекрасно. – Она взяла свою сумку и пальто со стула. – Позвонишь мне, когда оправишься от всего этого, вот так. Думаю, тогда ты доставишь мне больше удовольствия.

Тана не дошла до двери, как он схватил ее за руку.

– Не надо так со мной. Пожалуйста…

– Отчего же? Эйлин в городе. Возьми и позвони ей. Она составит тебе компанию на ночь, – Тана сардонически усмехнулась, скрывая свою боль. – Можете спать на кушетке… вместе, если тебе так нравится.

Она рывком распахнула дверь. Дрю готов был расплакаться.

– Я люблю тебя, Тэн.

Тана готова была зарыдать, услышав эти слова. Вдруг она повернулась к нему, и, казалось, все силы покинули ее, когда она посмотрела на него.

– Не надо со мной так, Дрю. Это нечестно… ты не имеешь права… – Но она уже достаточно широко распахнула дверь в свое сердце, чтобы он снова проскользнул туда. Молча он привлек ее к себе, крепко поцеловал, и все в ней оттаяло. А когда он отстранился, Тана взглянула на него:

– Это ничего не решает.

– Нет, – голос его звучал спокойнее. – Но время сделает это. Только дай мне шанс. Клянусь, ты не пожалеешь. – А потом он сказал то, что перепугало ее до смерти. – Я хочу на тебе жениться, Тэн, когда‑ нибудь.

Она хотела прервать его, прокрутить пленку назад, до этих слов, но это уже не имело смысла, так как вбежали девочки со смехом и возгласами, готовые играть с ним. Он посмотрел на Тану поверх их голов и прошептал два слова:

– Пожалуйста, останься!

Она заколебалась, понимая, что надо уйти, и желая уйти. Она была здесь чужая. Дрю только что провел ночь с женщиной, на которой был женат, они встретили Рождество вместе со своими детьми. А как Тана вписывалась в это? И все‑ таки, глядя на него, она не хотела уходить. Она хотела быть частицей всего этого, принадлежать ему и девочкам, даже если он никогда не женится на ней. Да она и не очень‑ то желала этого. Просто ей хотелось быть с ним, оставив все, как у них сложилось с первой встречи. Медленно она поставила сумку, положила пальто, посмотрела на него, а он улыбнулся ей – внутри у нее все обмякло. Джулия обхватила ее за талию, а Элизабет усмехнулась.

– Куда ты собиралась, Тэн? – полюбопытствовала она, казалось, восхищенная всем, что говорила и делала Тана.

– Никуда, – Тана улыбнулась хорошенькому юному существу. – Ну, а чем бы вы хотели заняться, девочки?

Девочки смеялись и шутили, а Дрю гонялся за ними по комнате. Она никогда еще не видела его таким счастливым, а позже они отправились в кино, поглотили корзины воздушной кукурузы, затем Дрю повел их в Ла Бреа Тар Пите, ужинать у «Перино», а когда они наконец приплелись домой, то все четверо буквально валились с ног, мечтая только добраться до постелей. Джулия заснула на руках у Дрю, Элизабет обняла его уже в кровати, прежде чем заснуть, а потом Тана и Дрю сидели у камина в гостиной и шептались, он нежно перебирал ее золотистые волосы, которые так любил.

– Я рад, что ты осталась, любимая… Я так не хотел, чтобы ты уходила…

– Я тоже рада, что осталась, – она улыбнулась ему, чувствуя себя очень юной и ранимой, что уж никак не подходило женщине ее возраста, по крайней мере ей, такой, какой она всегда была. Она воображала, что теперь‑ то уж она должна быть более зрелой, менее чувствительной. Но с ним она стала более уязвимой, чем с любым из своих предыдущих мужчин. – Обещай, что ничего подобного больше не случится… – произнесла она затихающим голосом, а он одарил ее нежной улыбкой.

– Обещаю тебе, детка.

Глава 16

Вся весна для Таны и Дрю была идиллией, похожей на сказку. Дрю прилетал, как правило, трижды в неделю, она каждые выходные ездила в Лос‑ Анджелес. Они ходили на вечеринки, плавали на яхте в заливе, встречались с ее и его друзьями. Она даже познакомила его с Гарри и Эйв, и мужчины хорошо ладили друг с другом. Гарри одобрил ее выбор, когда на следующей неделе пригласил ее в ресторан отметить событие.

– Знаешь, детка, я думаю, наконец‑ то ты сделала что‑ то хорошее для себя. – Она скорчила ему рожу, и он рассмеялся. – Я и правда так думаю. Нет, точно, ты только вспомни тех шалопаев, с кем ты раньше водилась. Помнишь Йела Мак Би?

– Гарри! – Она швырнула в него салфетку, и оба расхохотались. – Ну как ты можешь сравнивать Дрю с ним? К тому же мне было тогда всего двадцать пять, а сейчас почти тридцать один.

– Это не оправдание. Ты ничуть не поумнела.

– Черта с два нет! Ты сам только что сказал…

– Неважно, что я сказал, ты, соплячка. Ну, а теперь‑ то ты можешь дать мне покой и выйти за парня замуж?

– Нет! – Она рассмеялась, так как ответила слишком быстро, а Гарри изучал ее, заметив в ней что‑ то такое, чего не видел раньше. Он искал в ней это, ждал этого состояния долгие годы, и вот оно появилось. Он так ясно видел это, так же, как видел большие зеленые глаза, выражение какой‑ то неуверенности, застенчивости, которого никогда у нее не замечал.

– Снятый боже, это настолько серьезно, да, Тэн? Ты собираешься за него замуж?

– Он не предлагал, – это прозвучало так серьезно, так застенчиво, что он чуть не лопнул от хохота.

– Бог мой! Ты хочешь замуж! Ну, погоди, я расскажу Эйв!

– Гарри, остынь, – она похлопала его по руке. – Он еще не получил развода.

Но ее это не волновало. Она знала, как настойчиво Дрю его добивается. Недели не проходило, чтобы он не рассказывал ей о своих встречах с адвокатом, о разговорах с Эйлин об ускорении процесса, и собирался на Восток, навестить девочек в пасхальную неделю, надеясь, что она тогда подпишет решающие документы, если они будут вовремя подготовлены.

– А, так он занимается этим, не так ли? – Гарри сразу стал озабоченным, но парень, надо признаться, ему нравился. Было просто невозможно не полюбить Дрю Лэндса. Он был легок в общении, интеллигентен, а что он сходит с ума по Тане, сразу бросалось в глаза.

– Ну конечно же!

– Тогда успокойся, ты выйдешь замуж через полгода, а через девять месяцев после свадьбы уже будешь с ребенком на руках. Вот увидишь. – Он не мог сдержать восторга, а Тана расхохоталась над ним.

– Да, у тебя необузданное воображение, Уинслоу! Вот что я тебе скажу: во‑ первых, он еще не делал мне предложения, серьезного, во всяком случае. А во‑ вторых, ему сделали вазектомию.

– Значит, ему надо все восстановить. Подумаешь, большое дело. Я знаю кучу парней, которые прошли через это. – Но эта мысль почему‑ то нервировала его.

– А ты только об этом и думаешь. Обрюхатить всех?

– Нет, – невинно улыбнулся он, – только свою жену.

Тана рассмеялась, они покончили с едой и разошлись по своим конторам. Ей предстояло грандиозное дело, крупнее, чем все предыдущие. Фигурировали в нем трое обвиняемых, принимавших участие в целой серии жесточайших убийств, совершенных в штате за последние годы. Занимались делом трое защитников и два обвинителя, а она выступала в деле от окружной прокуратуры. Ожидался ажиотаж в прессе, и ей просто необходимо быть на высоте, поэтому она не собиралась на Восток с Дрю провести пасхальные каникулы с девочками. Возможно, это было и к лучшему. Дрю будет просто комком нервов, добиваясь подписания бумаг, а у нее в голове только это ее дело. Гораздо разумнее остаться дома и заняться работой, чем сидеть в номере гостиницы в ожидании.

Перед отъездом он прилетел в Сан‑ Франциско побыть с ней на выходные. В последнюю ночь они провели несколько часов, лежа на ковре у камина, говоря, говоря и говоря, громко, почти обо всем, что приходило в голову, и опять она поразилась, как же сильно влюблена в него.

– Ты когда‑ нибудь думала о браке, Тэн? – Он задумчиво посмотрел на нее; она улыбалась в отблеске каминного огня – само совершенство в мягком теплом мерцании, ее нежные черты казались вырезанными из бледно‑ персикового мрамора, глаза сияли изумрудным блеском.

– Раньше – нет. – Она прикоснулась пальцами к его губам, он поцеловал ее руки, потом губы.

– Как ты думаешь, ты могла бы быть счастлива со мной, Тэн?

– Это предложение, сэр? – улыбнулась она; получалось, что он ходит вокруг да около. – Ты же знаешь, что тебе совсем не обязательно жениться на мне, я и так счастлива.

– Счастлива, правда? – Он как‑ то странно на нее посмотрел.

Тана кивнула:

– А ты разве нет?

– Не совсем. – Его волосы сверкали серебром, глаза напоминали ярко‑ голубые топазы, и она никого больше не хотела любить, только его. – Мне нужно больше, Тэн… Я постоянно хочу тебя…

– Я тоже, – прошептала она.

Дрю обнял ее, и их близость в мерцании камина была полна нежности, как никогда раньше. Потом он лежал и долго‑ долго смотрел на нее и наконец заговорил, зарывшись ртом в ее волосы, руки его блуждали по телу, которое он так любил.

– Ты выйдешь за меня замуж, когда я буду свободен?

– Да. – Тана с трудом выдохнула это слово.

Она никогда и никому этого не говорила, но сейчас именно это имела в виду. И вдруг осознала, как себя чувствуют люди, обещая… «в добрей вхуде… пока смерть не разлучит нас…». Она больше не хотела ни дня жить без него. Те же чувства переполняли ее, когда она отвозила его в аэропорт. Тана посмотрела на Дрю испытующе:

– Ты в самом деле имел в виду то, что сказал вчера ночью?

– Да как ты можешь спрашивать такое? – Он был ошеломлен и вдруг с бешеной силой прижал ее к себе. – Конечно же.

Она удовлетворенно вздохнула и в этот миг выглядела скорее как его тринадцатилетняя дочь, а не как помощник окружного прокурора.

– Полагаю, мы теперь помолвлены, а?

И тут он расхохотался, глядя на нее, и стал похож на счастливого мальчишку:

– Несомненно, это помолвка. Я поищу в Вашингтоне достойное тебя кольцо.

– А, это неважно! Просто возвращайся живым и здоровым.

Предстояло провести десять бесконечных дней в ожидании его. И единственным спасением было ее огромное дело.

Сначала он звонил ей два‑ три раза в день и рассказывал обо всем. Что делал с утра до вечера, но когда возникли проблемы с Эйлин, он стал звонить раз в день, и Тана чувствовала его колоссальное напряжение. Однако в суде они уже начали отбор присяжных, и она была полностью захвачена этим, а ко времени его приезда в Лос‑ Анджелес Тана вдруг осознала, что они не разговаривали уже два дня. Он отсутствовал дольше, чем она ожидала, но игра стоила свеч, сказал он, и она согласилась с ним, а больше она тогда не могла об этом думать. Слишком уж она волновалась о присяжных, которые были выбраны, и о тактике, избранной защитой, о только что выявившихся новых деталях, показаниях, уликах, о судье, который должен был вести дело. Голова у нее была забита, а у Дрю прошло одно из редких судебных заседаний. Почти все, что он заготовил раньше, было направлено в суд, что было редким исключением для него. Это задержало его еще почти на неделю, и когда они наконец встретились, то снова почувствовали себя почти незнакомцами. Дрю подшучивал над ней, спрашивал, не влюбилась ли она в кого‑ нибудь, и они с дикой страстью всю ночь занимались любовью.

– Я хочу, чтобы в суде у тебя были такие затуманенные глаза, чтобы все гадали, что же, черт возьми, происходило с тобой прошлой ночью.

И его желание сбылось. Тана сидела в суде полусонная, не могла избавиться от мыслей о нем, она опять изголодалась по нему. Казалось, теперь ей всегда будет его не хватать, и во все время судебного заседания она тосковала по нему. Однако слишком важным было выиграть дело, и она постоянно заставляла себя работать без передышки. Суд тянулся до конца мая, и наконец, в первую неделю июня приговор был вынесен. Все получилось именно так, как она хотела, а пресса, как обычно, восхваляла ее. С течением лет она завоевала репутацию неподкупной, жесткой, последовательной, безжалостной в суде и с блеском ведущей все свои дела. Было приятно видеть такие очерки о себе, а у Гарри чтение их часто вызывало улыбку.

– Я никогда бы не распознал либералку, которую знал и любил, в этих очерках, Тэн! – он широко и довольно улыбнулся.

– Но мы все должны же когда‑ то повзрослеть, разве нет? Мне уже тридцать один.

– Это не оправдывает твоей жесткости.

– Да я не жесткая, Гарри. Я хорошая, – и она была права. Да он и сам это знал. – Они убили девять женщин и ребенка. Нельзя позволить этим нелюдям ускользнуть. Все наше общество распадается. Кто‑ то должен делать эту работу.

– Я рад, что это ты, Тэн, а не я, – Гарри похлопал ее по руке. – Я бы валялся без сна ночами, боясь, что они достанут меня в конце концов. – Ему противно было даже говорить так, но иногда он волновался за нее из‑ за этого. Ее же это, похоже, совсем не беспокоило. – Между прочим, а как дела у Дрю?

– Отлично. На следующей неделе он едет в Нью‑ Йорк по делу и привезет с собой девочек.

– Когда вы поженитесь?

– Отстань, – она улыбалась. – Да мы даже и не говорили с ним об этом с тех пор, как я погрузилась в свое громкое дело. Фактически я почти не разговаривала с ним.

А когда она рассказала Дрю о своем успехе еще до шумихи в прессе, его голос прозвучал как‑ то странно:

– О, это здорово!

– Ладно, не возбуждайся, это плохо действует на сердце.

– Ладно уж, – рассмеялся он. – Прости. У меня было еще кое‑ что на уме.

– И что же?

– Ничего важного.

Но он оставался таким до своего отъезда, еще хуже получился его звонок с Востока, а когда он вернулся из Лос‑ Анджелеса, то вообще не позвонил ей. Тана уже забеспокоилась, не случилось ли с ним чего‑ нибудь, стала даже подумывать, не полететь ли ей туда, устроить ему сюрприз и поставить все на нужные рельсы. Все, что им требовалось, – это побыть немного наедине, разобраться во всем. Оба они переработали, ей знакомы были эти признаки. Однажды вечером она посмотрела на часы, раздумывая, успеет ли она на последний рейс, но вместо этого решила позвонить. Всегда можно полететь и завтра, тем более что им предстояло много чего утрясти после ее двухмесячной изматывающей работы. Она набрала номер, который знала наизусть, услышала три гудка и заулыбалась, когда там сняли трубку. Но улыбка тут же исчезла. Ей ответил женский голос:

– Алло?

Тана почувствовала, как сердце у нее останавливается, и сидела целую вечность, уставившись в ночь, затем опомнилась и торопливо положила трубку. Сердце билось толчками, кружилась голова, она потеряла чувство места и времени, ощущая какое‑ то странное неудобство. Тана не верила в то, что услышала. Может быть, это был не тот номер, говорила она себе, но пока она собиралась с духом, чтобы набрать номер снова, телефон зазвонил, она услышала голос Дрю и внезапно все поняла. Он, должно быть, догадался, что звонила она, и теперь запаниковал. У нее было чувство, что жизнь кончилась.

– Кто это был? – истерически закричала она, он тоже явно нервничал.

– Что?

– Женщина, которая ответила мне по телефону. – Она пыталась сосредоточиться, но голос не повиновался ей.

– Я не знаю, о чем ты говоришь.

– Дрю!.. Ответь мне… пожалуйста… – Она и плакала и кричала на него.

– Нам надо поговорить.

– О господи, черт побери, что ты со мной сделал?

– Ради бога, не разыгрывай мелодраму… Тана пронзительным криком оборвала его:

– Мелодрама? Я звоню тебе в одиннадцать вечера, и женщина отвечает мне по твоему телефону, а ты говоришь, что я мелодраматична? А как бы тебе понравилось, если бы мужчина ответил на твой звонок мне?

– Прекрати, Тэн. Это была Эйлин.

– Очевидно, – инстинктивно она сама поняла это. – А где девочки? – Она сама не знала, почему спрашивает о них.

– В Малибу.

– В Малибу? Значит, вы с ней вдвоем?

– Нам надо было поговорить, – это прозвучало ужасно поспешно.

– Наедине? В такое время? Что, черт возьми, это все значит? Она все подписала?

– Да нет… послушай, мне надо поговорить с тобой.

– О, теперь тебе надо поговорить со мной… – Тана была жестока с ним, и теперь уже оба были в истерике. – Какая гнусность происходит там?

Наступило долгое молчание, которое ему нечем было заполнить. Тана бросила трубку и проплакала всю ночь. Он появился в Сан‑ Франциско на следующий день. Была суббота, он нашел ее дома, да она знала, что так и будет. Дрю воспользовался своим ключом, вошел и обнаружил ее мрачно сидящей на столе и уставившейся на залив. Она даже не обернулась, услышав, что он вошел, но заговорила, сидя к нему спиной:

– Зачем ты утруждал себя приездом сюда?

Он опустился перед ней на колени и прикоснулся к ее шее кончиками пальцев.

– Потому что я люблю тебя, Тэн.

– Нет, не любишь, – она покачала головой. – Ты любишь ее. И всегда любил.

– Это не правда… – Но они оба знали, что это правда, фактически все трое. – Правда в том, что я люблю вас обеих. Ужасно так говорить, но это правда. Я не знаю, как мне перестать любить ее, и в то же время я влюблен в тебя.

– Это как болезнь. – Она упорно смотрела на залив, предоставив ему решать, а он потянул ее за волосы, чтобы заставить взглянуть на него, а когда она обернулась, увидел ее залитое слезами лицо. Это разбило ему сердце.

– Я ничего не могу поделать со своими чувствами. И не знаю, что делать со всем тем, что произошло. Элизабет чуть не исключили из школы, она так подавлена из‑ за нас, Эйлин и меня. У Джулии ночные кошмары. Эйлин ушла со своей работы, отказалась от посольского поста, на который они пытались ее уговорить, и вернулась домой с девочками…

– Они живут с тобой? – Тана посмотрела на него так, будто он только что вогнал ей в сердце кол, а он лишь кивнул. Больше не мог ей лгать. – Когда все произошло?

– Мы очень много говорили об этом в Вашингтоне в пасхальную неделю… Но я не хотел расстраивать тебя, когда у тебя была такая сложная работа, Тэн… – Ей захотелось дать ему пинка за то, что он это сказал. Как он мог не рассказать ей о таком важном для нее? – И тогда еще ничего определенного не было. Она все проделала, не советуясь со мной, и просто объявилась на прошлой неделе. И что ты предлагаешь мне теперь сделать? Вышвырнуть их вон?

– Да. Тебе не следовало принимать их обратно.

– Она моя жена, а они мои дети, – похоже, он вот‑ вот расплачется. И тут Тана встала.

– Полагаю, тогда решены все проблемы, не так ли? – Она медленно подошла к двери и посмотрела на него. – До свидания, Дрю.

– Так я не уйду отсюда. Я люблю тебя, Тэн.

– Тогда избавься от жены. Это так просто.

– Да нет же, не просто, черт побери! – теперь он орал. Она отказывалась понимать, через что ему довелось пройти. – Ты не знаешь, каково это… что я чувствую… вину… агонию… – Он заплакал, и она испытала приступ тошноты, глядя на него.

Тана отвернулась и проговорила, борясь со слезами в голосе:

– Пожалуйста, уходи…

– Я не уйду. – Он притянул ее к себе.

Она попыталась его оттолкнуть, но он не поддавайся, и вдруг, не желая того, она уступила, и они занялись любовью, плача, умоляя, с криками и проклятиями самим себе и судьбе, а когда все было кончено и Они, опустошенные, лежали в объятиях друг друга, Тана посмотрела на него.

– Что же мы будем делать?

– Я не знаю. Дай мне время. Она обреченно вздохнула:

– Я поклялась, что никогда не сделаю ничего подобного… – Но одна только мысль потерять его была невыносима, так же, как и он ни за что не мог отказаться от нее.

Они плакали, лежа в объятиях друг друга следующие два дня, а когда он улетал обратно в Лос‑ Анджелес, ничего не было решено. Оба знали только, что на этом все не кончалось. Тана согласилась подождать еще немного, а он обещал, что все уладит. На протяжении следующих шести месяцев они изводили друг друга обещаниями и угрозами, ультиматумами и истериками. Тана звонила тысячу раз и все нарывалась на Эйлин. Она сразу бросала трубку. Дрю умолял ее не решать и не делать ничего в спешке. Даже дети понимали, в каком ужасном состоянии он находился. А Тана начала избегать всех, прежде всего Гарри и Аверил. Ей невыносимо было читать вопросы в его глазах, ощущать милую заботливость его жены, видеть детей, которые напоминали ей о детях Дрю. Ситуация была невыносимой для всех, и даже Эйлин знала об этом, но она заявила, что больше от него не уйдет. Она будет ждать, пока он все как‑ то уладит, но не собиралась никуда уезжать, а Тана уже была на грани помешательства. Как и предполагала, в одиночестве она отметила день рождения, и Четвертое июля, и День труда, и День Благодарения.

– Чего же ты хочешь от меня, Тана? Хочешь, чтобы я просто сбежал от них?

– Может быть, и да. Может быть, именно этого я от тебя и жду. Почему я всегда должна оставаться одна? Это тоже очень важно для меня…

– Но у меня дети…

– Да пошел ты…

Но, конечно же, не это она имела в виду, пока не провела в одиночестве Рождество. Он обещал приехать и на Рождество, и на Новый год. Тана сидела и ждала его всю ночь, но он так и не появился. Она просидела в вечернем платье до девяти утра нового года, а потом медленно, с чувством безысходности стянула его с себя и вышвырнула в мусор, как ненужный хлам. Она покупала это платье только для него. На следующий день она сменила замок и упаковала все оставленные им за полтора года веши, затем отослала их ему, не указав имени отправителя. А потом отправила телеграмму: «Прощай. Больше не возвращайся». И лежала, утопая в слезах. Несмотря на всю ее стойкость, последняя соломинка сломала ее, а Дрю прилетел к ней, как только получил ее послание, телеграмму, посылку. Он пришел в ужас от мысли, что на этот раз все действительно очень серьезно, что она в самом деле подразумевала то, что говорила и делала, а когда его ключ не подошел к замку, он убедился, что все именно так и есть. В отчаянии он приехал к Тане в офис и настаивал на встрече с ней, а когда это ему удалось, он наткнулся на ледяной взгляд ее зеленых глаз, взгляд, которого он никогда раньше у нее не видал.

– Мне больше нечего сказать тебе, Дрю.

Какая‑ то часть ее умерла. Он убил ее вместе с несбывшимися мечтами, неисполненными надеждами, убил своей ложью им обоим, но прежде всего самому себе. Сейчас она поражалась, как ее мать столько лет терпела подобное положение и не покончила с собой. Это были такие мучения, через которые ей пришлось пройти, и больше она не хотела испытать ничего подобного. Из‑ за кого бы то ни было. А тем более из‑ за него.

– Тана, пожалуйста…

– Прощай. – Она вышла из офиса в холл и исчезла в зале заседаний.

А потом почти сразу же она вообще ушла из здания, но домой не возвращалась несколько часов, а когда вернулась, он все‑ таки ждал ее у дома, на улице, под проливным дождем. Тана притормозила, увидев его, но тут же уехала снова. Ночь она провела в мотеле на «Ломбард‑ стрит», а когда утром вернулась к своему дому, он спал в машине. Инстинктивно проснувшись от звука ее шагов, он вылез из машины, намереваясь поговорить с ней.

– Если ты не оставишь меня в покое, я позову полицию.

Слова ее звучали непреклонно и угрожающе, она казалась ему разъяренной. Но чего он не рассмотрел, так это какой разбитой она себя чувствовала, как долго молча плакала, когда он уехал, в какое отчаяние она приходила при мысли, что больше никогда его не увидит. Она всерьез подумывала о том, чтобы броситься с моста, но что‑ то ее останавливало, а что – она сама не знала. А потом каким‑ то чудесным образом Гарри почувствовал неладное, когда он звонил и звонил, а ему никто не отвечал. Она‑ то думала, что это Дрю, лежала в гостиной на полу и всхлипывала, вспоминая, как они на этом месте занимались любовью, как он сделал ей предложение. Вдруг в дверь заколотили, и Тана услышала голос Гарри. Она была похожа на бродяжку, когда открыла ему дверь, стоя перед ним босиком, с залитым слезами лицом, в юбке, на которую налипли ворсинки от ковра, в бесформенном свитере.

– О боже, что случилось? – Она выглядела так, будто неделю пила запоем, или была избита, или с ней произошло нечто невероятно ужасное. Последнее было правдой. – Тана? – Под его взглядом она растворилась в слезах, а он прижал ее к себе, неуклюже перекинув через свое кресло, затем усадил на диван, и она рассказала ему всю историю.

– И вот теперь все кончено… Я никогда больше его не увижу…

– Тебе лучше покончить с этим, – Гарри был беспощаден. – Ты не можешь так дальше жить. Как же дерьмово ты выглядела последние полгода. Ты не заслуживаешь такого, это несправедливо.

– Я знаю… Но, может быть, если бы я еще потерпела… Думаю, постепенно… – Ее охватила слабость, она была близка к истерике. Неожиданно она утратила всю свою решительность, а Гарри заорал на нее:

– Нет! Прекрати! Он никогда не оставит жену, если не сделал этого до сих пор. Черт побери, Тэн, она вернулась к нему семь месяцев назад и все еще там. Если бы он хотел освободиться, он за это время нашел бы дверь, через которую можно выйти. Не обманывай себя, не будь ребенком.

– Я занималась этим полтора года.

– Иногда и не такое случается. – Он пытался рассуждать философски, но ему хотелось прикончить сукиного сына, так поступившего с ней. – Тебе просто надо собрать все силы и продолжать жить.

– О да, конечно… – Тана снова расплакалась, забыв, с кем разговаривает. – Тебе легко говорить…

Гарри долго смотрел на нее тяжелым взглядом.

– Ты помнишь, как сама зубами тащила меня, пытаясь вернуть к жизни, а потом таким же образом – учиться на юриста. Помнишь меня тогдашнего? Знаешь что, не суй мне под нос это дерьмо, Тэн. Если я смог, сможешь и ты. Ты пройдешь через это.

– Да я же никого никогда так не любила, как его, – она безутешно рыдала, и это разбивало ему сердце. Она смотрела на него своими огромными зелеными глазами и казалась ему двенадцатилетней девочкой; ему так хотелось, чтобы у нее все было хорошо, но не в его силах было заставить жену Дрю исчезнуть, хотя он готов был сделать для Таны даже это. Все что угодно для Таны, его лучшего и самого дорогого друга.

– Появится кто‑ нибудь еще. Даже лучше, чем он.

– Я не хочу кого‑ нибудь другого. Никого не хочу… Больше всего Гарри боялся именно этого. И весь следующий год она доказывала именно это. Отказывалась встречаться с кем‑ либо, кроме коллег. Никуда не ходила, ни с кем не встречалась, а когда наступило Рождество, отказалась повидаться даже с Гарри и Аверил. В свои тридцать два она тоже вступила в одиночество, все ночи проводила одна, одна съела бы индейку на День Благодарения, если бы позаботилась купить и приготовить ее. Она работала сверхурочно и вдвое против положенного, и в «золотое» время, и вообще все время, просиживая за своим столом до 10 – 11 вечера, беря к производству так много дел, как никогда раньше, и в течение года у нее не было никаких развлечений. Тана очень редко смеялась, никому не звонила, не назначала свиданий и неделями не отвечала на звонки Гарри.

– Поздравляю, – наконец в феврале он поймал ее. Она уже больше года оплакивала Дрю Лэндса и вдруг нечаянно узнала от общих друзей, что они с Эйлин до сих пор вместе и только что купили прелестный новый дом в Беверли‑ Хиллз. – Ну ладно, ты, задница, – Гарри устал гоняться за ней. – Почему это ты не отвечаешь на мои звонки?

– Я была так занята последние недели. Ты что, газет не читаешь? Я жду вынесения приговора.

– Да колебал я все, если тебя интересует мое мнение. Я еще последние тринадцать месяцев не считаю. Ты никогда не звонишь мне сама. Всегда я. Это что, из‑ за моего дыхания, или из‑ за ног, или из‑ за моего интеллекта?

Тана рассмеялась: Гарри всегда оставался самим собой.

– Все вместе и кое‑ что еще.

– Задница. Ты собираешься жалеть себя всю оставшуюся жизнь? Парень того не стоит, Тэн. И целый год коту под хвост!

– Здесь нет никакой связи.

Но оба знали, что это не правда. Конечно же, все крутилось вокруг Дрю Лэндса и его нежелания расстаться с женой.

– Что‑ то новенькое. Раньше ты никогда мне не лгала.

– Ну ладно, ладно. Просто мне было легче вообще никого не видеть.

– Почему? Да ты должна торжествовать! Ты могла бы поступить, как твоя мать, – сидеть в ожидании пятнадцать лет. А вместо этого ты оказалась достаточно сообразительной, чтобы послать все к черту. И что ты потеряла, Тэн? Невинность? Полтора года? Ну, что же? Другие женщины тратят по десятку лет на женатиков… растрачивают свои сердца, умы, время, свои жизни. А ты еще легко отделалась, если хочешь знать мое мнение.

– Да‑ а, – в глубине души Тана понимала, что он прав, но все равно в этом не было ничего хорошего. Может, это никогда и не пройдет. Она до сих пор разрывалась между тоской по нему и злостью на него. Она не хотела, чтобы эти чувства сменило равнодушие, и как‑ то за обедом, на который Гарри удалось ее затащить, призналась в этом ему.

– На это нужно время, Тэн. И вода должна прорвать плотину. Тебе надо начать выходить в свет, встречаться с людьми. Да заполни ты свои мозги чем угодно еще, не только им, им и им! И ты не можешь работать сутками без перерыва, – он нежно улыбнулся ей. Он так любил ее и знал, что будет любить всегда. Это было совсем другое чувство, не то, что к жене. Теперь Тана была ему скорее сестрой, он все время помнил, какую давящую тяжесть обрушил на нее в свое время, и сейчас напомнил ей об этом. – Я‑ то выжил.

– Это было не то же самое. Черт, ведь Дрю сделал мне предложение, и он был единственным мужчиной, которого я когда‑ либо хотела видеть своим мужем. Это тебе известно?

– Да. – Он знал ее лучше, чем кто‑ либо на свете. – Поэтому он ублюдок. Теперь мы это уже узнали. Правда, ты немного позже. Но ты снова захочешь выйти замуж. Появится кто‑ нибудь.

– Только этого мне и не хватало, – парировала она с отвращением. – Я слишком стара. Романтические чувства подростков больше не в моем стиле. Благодарю покорно!

– Отлично.

Тогда найди какого‑ нибудь старого хрыча, которому ты покажешься милашкой, только не сиди вот так и не растрачивай зря свою жизнь.

– Да она совсем и не пропала, моя жизнь, Гарри, – мрачно посмотрела она на него. – У меня есть моя работа.

– Этого недостаточно. Господи, ну ты и зануда!

Он внимательно оглядел ее, покачал с сожалением головой и пригласил на вечеринку, которую они устраивали на следующей неделе, но она так и не появилась у них. Ему пришлось разработать целый план кампании по вытаскиванию Таны из раковины. Похоже, она чувствовала себя так, будто ее опять изнасиловали. И положение еще более ухудшилось, когда она проиграла важное дело и совсем впала в депрессию.

– Ничего, оказывается, ты тоже не всегда непогрешима. Ради бога, дай себе передышку. Сними с себя этот крест. Я знаю, это пасхальная неделя, но хватит уже с тебя. Неужели тебе нечем заняться, кроме как есть себя поедом? Почему бы тебе не провести выходные в Тахо с нами? – Они недавно арендовали дом, и Гарри любил ездить туда с детьми. – Все равно на более долгое время мы не можем туда поехать.

– А почему бы и нет? – Она смотрела, как Гарри оплачивает счет, а он улыбнулся ей. Тана доставила ему много беспокойства за последние несколько месяцев, но уже начинала выходить из этого жуткого состояния.

– Я не могу взять туда Аверил надолго. Знаешь, она опять беременна. – Целую минуту Тана была в шоке, а он рассмеялся и покраснел. – Это случилось до того, как… после всего… я имею в виду, это не так уж и знаменательно…

Но они оба знали, что на самом деле это было очень важно. Тана неожиданно лукаво усмехнулась ему. Что‑ то случилось, как будто жизнь снова обрела смысл, вдруг Дрю Лэндс исчез, и ей захотелось кричать и петь. Ощущение было такое, словно целый год тебя мучила жуткая зубная боль, а потом самым чудесным образом обнаруживается, что больного зуба уже нет.

– Отлично, черт меня побери! Вы, двое, когда‑ нибудь остановитесь?

– Нет. А кроме того, мы решили дойти до четырех. Я хочу еще девочку, а Эйв – мальчика Тана смотрела на него с сияющей улыбкой, а при выходе из ресторана крепко обняла.

– Я опять буду тетушкой.

– Плевое дело, если ты спросишь меня, Тэн. Но несправедливо по отношению к тебе.

– Да меня это прекрасно устраивает.

Единственное, что она знала наверняка, это то, что она не хотела детей, неважно, какой мужчина появится в ее жизни. У нее не было времени на детей, к тому же она уже стара для них. Тана приняла такое решение очень давно, ее единственным ребенком была юриспруденция. А портить она могла детей Гарри, когда ей хотелось кого‑ нибудь подержать на коленях. Оба ребенка были очаровательны, и Тана была счастлива, что и третий уже на подходе. Беременность у Аверил всегда протекала легко, а Гарри так гордился собой, и, конечно же, они могли позволить себе столько детей, сколько захотят. Только ее мать не одобрила этого в разговоре с Таной.

– Мне кажется, это очень неразумно.

Она все теперь воспринимала в штыки: детей, путешествия, новую работу, новый дом. Как будто она хотела особенно осторожно пройти остаток жизни и ожидала того же от других. Это был признак старения, который Тана замечала, но мать казалась ей слишком молодой для этого. Правда, она начала быстро стариться с тех пор, как вышла замуж за Артура. Все у нее складывалось мучительно, а когда она наконец получила то, к чему так долго стремилась, все оказалось совсем не то и не так. Артур был уже стар и очень болен.

Тана была счастлива за Гарри и Эйв, а когда ребенок родился двадцать пятого ноября, желание Аверил исполнилось. Это был крупный орущий мальчишка. Назвали его в честь прадедушки Эндрю Гаррисона. Тана с улыбкой смотрела на него, лежащего в материнских руках, и слезы жгли ей глаза. На других детей она так не реагировала, в детской невинности этого ребенка было что‑ то нежное и трогательное, его совершенная розовая плоть, большие круглые глаза, крошечные пальчики, сжатые в нежные беспомощные кулачки. Тана никогда не видела подобного совершенства, да еще такого малюсенького. Они с Гарри обменялись улыбками, думая, как далеко они продвинулись, а он был так горд, обняв одной рукой жену, а другой нежно прикасаясь к сыну.

Аверил вернулась домой на другой день после рождения Эндрю, как всегда, сама приготовила праздничный обед к Дню Благодарения, отказавшись от какой бы то ни было помощи. Тана с удивлением смотрела на нее, пораженная всем, что она делала, да еще так хорошо.

– Похоже, ты просто остолбенела, а? – Эйв сидела с ребенком на подоконнике, глядя на залив, Тана смотрела на нее, а Гарри издевательски ухмылялся.

– Ты могла бы сделать то же самое, Тэн, если бы захотела.

– Даже и не рассчитывайте. Я еле‑ еле могу сварить себе яйцо, а уж родить и приготовить индейку на целую семью через два дня после этого, да еще с таким видом, будто ничего не делала целую неделю… Ты уж лучше положись на нее, Гарри, и больше не доводи ее до изнеможения, обрюхатив в очередной раз. – Она тоже лукаво усмехнулась, понимая, что никогда они не были более счастливы. Аверил просто излучала счастье, да и Гарри тоже.

– Я приложу все усилия. Между прочим, ты придешь на крестины? Эйв собирается устроить их на Рождество, если ты будешь здесь.

– А где еще я могу быть? – она засмеялась над ним.

– Откуда я знаю? Ты можешь улететь домой в Нью‑ Йорк. Я подумывал отвезти детей в Гстаад навестить деда, а он говорит, что собирается в Танжер с друзьями, так что это отпадает.

– Ты разбиваешь мне сердце, – смеялась она.

Уже целую вечность Тана не видела Гаррисона, но Гарри сказал, что отец в порядке. Он принадлежал к мужчинам того типа, которые всю жизнь сохраняют красоту и здоровье. Просто поражало, что ему уже за шестьдесят. «Шестьдесят три, чтобы быть точным, – напомнил ей Гарри, – хотя и выглядит на любую половину». Казалось невероятным, что Гарри так ненавидел отца раньше; теперь от этой ненависти не осталось и следа. В этом была заслуга Таны, и Гарри никогда не забывал об этом. Он опять хотел видеть ее крестной матерью, и это тронуло Тану.

– У тебя что, больше нет друзей? Я до смерти надоем твоим детям к тому времени, как они вырастут.

– Тем хуже для них. Джек Хоуторн – крестный отец Эндрю. Наконец‑ то вы с ним встретитесь. Он думает, что ты почему‑ то избегаешь его.

За все годы партнерства Гарри с Джеком Тана его никогда не видела, да у нее и не было причин для этого знакомства, хотя теперь в ней зародилось любопытство. А когда они встретились на Рождество в церкви Девы Марии на Юнион‑ стрит, он оказался таким, каким она его представляла. Высокий красивый блондин, он был похож на игрока национальной футбольной команды в колледже, но в то же время довольно‑ таки умный. Высокий и широкий в плечах, с огромными ручищами, он с такой поразительной нежностью держал ребенка, что Тана только диву давалась. После церемонии он разговаривал с Гарри у церкви. Она улыбнулась ему:

– У тебя это очень здорово получается, Джек.

– Благодарю. Я немножко староват, но еще могу пригодиться на крайний случай.

– У тебя есть дети? – Это была легкая непринужденная беседа. Другой темой могла быть только юриспруденция или их общий друг, но было легче и приятнее говорить о новом крестнике, который принадлежал им обоим.

– Да, дочка. Ей десять.

– Это просто невероятно.

Казалось, десять лет – это так много… конечно, Элизабет было тринадцать, но и Дрю был много старше этого мужчины. Или, во всяком случае, выглядел старше. Тана знала, что Джеку под сорок, но вид у него был мальчишеский. А позднее на вечеринке в доме Аверил и Гарри он почти все время рассказывал анекдоты и забавные истории, вызывая у всех, включая Тану, взрывы хохота. Она улыбнулась Гарри, найдя его на кухне готовящим кому‑ то очередную порцию выпивки:

– Неудивительно, что ты так любишь его. Он отличный парень.

– Джек? – Гарри ничуть не удивился. После Таны и Аверил Джек был его лучшим другом, и они отлично работали вместе вот уже несколько лет, создали хорошую практику. У них был одинаковый подход к работе, без той всепожирающей страсти, что была у Таны, но какой‑ то более разумный. И двое мужчин хорошо дополняли друг друга. – Он дьявольски находчив, но вовсе этим не кичится.

– Я заметила. – Сначала он казался незаинтересованным, почти равнодушным ко всему происходящему, но Тана быстро усекла, что он гораздо наблюдательнее, чем кажется.

Естественно, он предложил Тане подвезти ее домой, и она с благодарностью согласилась. Свою машину она оставила в городе у церкви.

– Итак, наконец‑ то я встретил знаменитого помощника окружного прокурора. Конечно, им нравится писать о вас, не так ли?

Тана почувствовала неловкость от его слов, но он, казалось, не придавал этому значения.

– Только когда им нечем больше заняться.

Джек улыбнулся. Ему понравилась ее скромность. Понравились и длинные стройные ноги, выглядывавшие из‑ под черной вельветовой юбки. На ней был костюм, только что купленный у И. Маньини специально для крестин.

– Вы знаете, Гарри очень гордится вами. У меня такое чувство, будто я давно вас знаю. Он постоянно только о вас и говорит.

– Я такая же. У меня нет своих детей, так что всем приходится выслушивать мои истории про Гарри и как мы с ним ходили в школу.

– Вы оба, наверное, были тогда настоящими чертенятами на колесах, – Джек подмигнул ей, а Тана рассмеялась.

– Более‑ менее. Мы чертовски хорошо проводили время, во всяком случае большую часть. А иногда устраивали злющие потасовки, – она улыбнулась своим воспоминаниям, а потом Джеку. – Я, должно быть, старею… Все эти ностальгические воспоминания…

– Такое уж время года.

– Да, точно. Рождество всегда так на меня действует.

– На меня тоже. – Ей было любопытно, где его дочь и не это ли было частицей его ностальгии. – Ты из Нью‑ Йорка, да?

Она кивнула. Но, казалось, Нью‑ Йорк был много лет назад, светлых и легких лет.

– А ты?

– Я со Среднего Запада. Точнее, из Детройта. Очаровательное место. – Он улыбнулся, а потом оба расхохотались.

С ним было легко, и его предложение пойти куда‑ нибудь выпить показалось Тане совершенно безобидным. Но все вокруг было пустынным, когда они попытались найти уютное местечко. Сидеть же в баре в рождественскую ночь было противно, и она решилась пригласить его к себе. Джек полностью оправдал ее ожидания. Он был настолько безобиден, почти безлик, что Тана не сразу узнала его, когда столкнулась с ним в Сити‑ Холл на следующей неделе. Он был одним из тех высоких, светлых, красивых мужчин, каких можно встретить повсюду: от соученика в колледже до чьего‑ нибудь мужа, брата или друга. Потом она внезапно поняла, кто это, и вспыхнула от смущения:

– Прости, Джек… Я задумалась.

– Имеешь право. – Он улыбнулся ей, а она была польщена тем впечатлением, какое производила на него ее работа.

Гарри явно опять что‑ то набросал ему. Она знала, что ее друг многое преувеличивает в своих рассказах о ней, о насильниках, от которых она отбивалась в камерах, о приемах дзюдо, которыми она владела, о делах, которые она щелкала, как орехи, без всякой помощи следователей. Конечно же, ничего из этого не было правдой, но Гарри любил рассказывать сказки, а особенно боевые истории, связанные с ней.

– …Ну почему ты так заливаешь? – не раз спорила она с Гарри, но он не чувствовал никаких угрызений совести.

– Ну, кое‑ что из этого ведь правда.

– Черта с два! Я встретила одного из твоих друзей на прошлой неделе, который думал, что меня ранил ножом в камере один кокаинист. Ради бога, Гарри, прекрати это. Сейчас она опять вспомнила об этом и подумала, что Гарри продолжает свои побасенки. Она улыбнулась Джеку:

– На самом деле сейчас все тихо и спокойно. А как у вас?

– Неплохо. У нас несколько хороших дел. Гарри и Эйв уехали в Тахо на несколько недель, так что я один держу оборону.

– Да уж, он просто горит на работе! – Она засмеялась, а Джек в замешательстве смотрел на нее. Целую неделю он умирал от желания позвонить ей, но не осмелился.

– У вас не нашлось бы времени на обед со мной, а? Как ни странно, но сейчас у нее было свободное время. Он пришел в телячий восторг, когда Тана согласилась. Они отправились в «Вижу» – маленький французский ресторанчик на Полк. Ресторан был скорее претенциозным, чем хорошим, но поболтать с другом Гарри часок или около того было приятно. Она слышала о нем от Гарри на протяжении нескольких лет, но из‑ за ее загруженности работой, а потом потрясений из‑ за Дрю Лэндса они никак не могли познакомиться раньше.

– Знаешь, забавно, что Гарри мог свести нас вместе много лет назад.

Джек улыбнулся:

– Думаю, он пытался.

Он ничего не сказал такого, что дало бы понять, что ему известно о Дрю, но теперь Тана уже могла говорить об этом.

– Какое‑ то время я была просто невыносима, улыбнулась она.

– А теперь? – Он посмотрел на нее таким же нежным взглядом, как и на своего крестника.

– Я снова обрела свое обычное подпорченное " я".

– Прекрасно.

– Фактически Гарри на сей раз спас мне жизнь.

– Я знаю, он какое‑ то время очень волновался за тебя. Тана вздохнула:

– Я сваляла дурака… Но, думаю, нам всем иногда это необходимо.

– Ну я‑ то точно натворил то же самое, – Джек улыбнулся ей. – От меня забеременела лучшая подруга моей младшей сестры. Это было в Детройте десять лет назад, когда я поехал домой на каникулы. Не знаю, что со мной случилось, я как будто сошел с ума, что‑ то вроде этого. Она была такой хорошенький маленький рыжик… Ей было двадцать один… И… бах! Следующее, что я осознал, – я должен жениться! Она все здесь ненавидела, плакала день и ночь. У бедной маленькой Барб были колики в первые шесть месяцев жизни, а годом позже Кейт уехала обратно, и все было кончено. Теперь в Детройте у меня есть экс‑ жена и дочь, и я знаю о них не больше, чем знал тогда. Это самый шальной поступок в моей жизни, и уж больше я так не проколюсь! – Он выглядел абсолютно убежденным в том, что говорил, и было очевидно, что каждое его слово наполнено именно тем смыслом, какой он и хотел в них вложить. – И с тех пор я больше никогда не пил неразбавленного рома. – Он горестно усмехнулся, а Тана рассмеялась.

– По крайней мере, вы можете кое‑ что продемонстрировать как результат, – это было больше того, что она могла сказать: что она хотела бы ребенка от Дрю. – Ты иногда видишься с дочерью?

– Она приезжает раз в год на месяц. – Он вздохнул и смущенно улыбнулся. – Немножко трудно строить отношения на такой зыбкой основе. – Он всегда думал, что несправедлив по отношению к ней, но что еще он мог сделать. Теперь невозможно было ее игнорировать. – Мы в самом деле чужие друг другу. Я случайный человек, который посылает ей поздравления к каждому дню рождения и берет ее на бейсбольные матчи, когда она здесь. Я просто не знаю, чем еще с нею заняться. В прошлом году Эйв очень помогла мне, когда днем присматривала за ней. И они на неделю предложили мне их дом в Тахо. Барб там очень понравилось, – улыбнулся он Тане, – и мне тоже. Попытки подружиться с десятилетним ребенком так неуклюжи.

– Держу пари – так оно и есть. Отношения… У мужчины… с которым у меня была связь… у него было двое детей, и для меня это было очень неудобно. Своих‑ то у меня нет, но эти девочки… они совсем не похожи на детей Гарри. Вдруг оказалось, что двое взрослых людей испытующе изучают меня. Ощущение было очень странное.

– Вы привязались к ним? – Казалось, он заинтересовался тем, что она рассказывает, а она удивлялась, до чего легко с ним разговаривать.

– Не совсем. Не хватило времени. Они жили на Востоке, – Тана вспомнила все остальное, – какое‑ то время.

Джек кивнул, улыбаясь ей:

– Конечно же, вам удалось облегчить себе жизнь, не в пример некоторым из нас, – и рассмеялся. – Полагаю, вы не пьете ром.

Она тоже засмеялась:

– Вообще‑ то нет, но я умудрилась причинить себе ущерб другими способами. Просто у меня нет детей, чтобы демонстрировать результат.

– Вы сожалеете об этом?

– Нет! – Потребовалось тридцать три с половиной года, чтобы сказать это от чистого сердца. – В этой жизни есть какие‑ то вещи, которые явно не для меня, и дети – одна из них. Мне больше подходит быть крестной матерью.

– Возможно, мне тоже надо было придерживаться этого принципа, хотя бы ради Барб, если уж не ради кого‑ либо еще. По крайней мере, хорошо, что ее мать снова вышла замуж, так что у нее есть настоящий отец, на которого можно положиться одиннадцать месяцев в году, когда нет меня.

– И тебя это не беспокоит? – Ей хотелось знать, считает ли он ребенка частью самого себя, принадлежащим ему целиком. Дрю именно так чувствовал себя по отношению к своим девочкам, особенно к Элизабет.

Но Джек отрицательно покачал головой:

– Я едва знаю этого ребенка. Ужасно звучит, но это правда. Каждый год я должен узнавать ее заново, потом она уезжает, а когда приезжает снова – уже на год повзрослела и опять изменилась. Это вроде как бесполезное занятие, но не знаю, может быть, ей это что‑ нибудь дает. Вот все, чем я ей обязан. Я подозреваю, что через несколько лет она пошлет меня к черту. У нее есть дружок в Детройте, и в этом году она не собирается ко мне.

– А вдруг она привезет его? – Оба рассмеялись.

– Боже упаси! Только этого мне не хватало. Я чувствую то же, что и вы, – есть некоторые вещи, с которыми я никогда не хотел бы связываться… малярия… тиф… брак… дети.

Тана рассмеялась над его откровенностью. Конечно же, это был совсем непопулярный образ мыслей или, во всяком случае, в чем не часто сознаются, но он чувствовал, что ей можно об этом сказать. И она чувствовала то же самое.

– Согласна с тобой. Я в самом деле думаю, что просто невозможно хорошо заниматься своим делом и много уделять внимания взаимоотношениям подобного рода.

– Это благородно звучит, мой друг, но мы оба знаем, что с этим ничего не поделаешь. Хочешь честно? Я холодею от ужаса, мне только не хватает еще такой же Кейт из Детройта, рыдающей всю ночь, потому что у нее здесь нет друзей… или какой‑ нибудь другой женщины, от которой зависит вся моя жизнь, ничем не занятой целыми днями, кроме ворчанья и придирок по ночам, или вдруг решившей, что после двух лет брака половина созданного мной с Гарри бизнеса принадлежит ей. И он, и я очень хорошо это понимаем, а потому я не хочу вляпаться во что‑ нибудь такое. А чего ты боишься больше всего, дорогая? Обморожения, родов? Отказа от карьеры? Конкуренции с мужчинами?

Джек был поразительно проницателен. Тана одарила его улыбкой.

– Туше! Всего вышесказанного. Может быть, я боюсь рисковать тем, что я сделала, или того, что мне могут причинить боль… Я не знаю. Думаю, что сомнения относительно замужества появились у меня много лет назад, хотя тогда я этого не осознавала. Это все, чего моя мать всегда жаждала для меня, а мне всегда хотелось сказать: «Ну, подожди… не сейчас… Мне нужно сначала сделать массу других вещей. Это как добровольно Положить голову под топор, для этого нет подходящего времени».

Он засмеялся, а она вдруг представила Дрю, делающего ей предложение перед камином однажды ночью, но тут же усилием воли отшвырнула это видение с резкой вспышкой боли. Теперь уже большую часть времени эти воспоминания не очень ранили ее, но некоторые все же доставали. А это больнее всего, потому что она чувствовала себя одураченной. Она хотела сделать для него исключение, она приняла предложение, а он после этого вернулся к Эйлин. Джек заметил, что Тана хмурится.

– Не надо так печалиться из‑ за кого бы то ни было. Не стоит того.

– Старые, старые воспоминания, – улыбнулась она.

– Тогда забудь о них. Больше они не будут тебя мучить.

В этом мужчине было что‑ то легкое и мудрое, и она начала выходить с ним в свет, не задумываясь об этом. Кино, ранний обед, прогулка по Юнион‑ стрит, футбольный матч. Он приходил и уходил и стал ее другом, и, когда наконец они разделили постель поздней весной, ничего знаменательного не произошло. Они уже знали друг друга пять месяцев, и земля не разверзлась, хотя было приятно. В его присутствии было легко, он был умен, удивительно понимал все, что она делала, глубоко уважал ее работу, у них был общий лучший друг, а летом, когда приехала его дочь, даже это было в порядке вещей. Барб была милым одиннадцатилетним ребенком с большими глазами, руками и ногами, с блестящими рыжими волосами, как у щенка ирландского сеттера. Они несколько раз свозили ее на Стинсон‑ Бич, устроили для нее пикник. У Таны было не много времени она как раз готовила большое дело, но все проходило очень приятно. Они пошли навестить Гарри, а он внимательно и осторожно наблюдал за ними, сгорая от любопытства, насколько это у них серьезно. Но Аверил всерьез их отношения не воспринимала и была, как всегда, права. В них не было огня, страсти, напряженности, но зато не было и боли. Это было удобно, прилично, очаровательно временами и исключительно хорошо в постели. И к концу года постоянных встреч с ним Тана вполне могла представить себя рядом с Джеком до конца жизни. Отношения были такого рода, которые можно наблюдать между людьми, никогда не бывавшими в браке друг с другом и не хотевшими этого брака, к досаде всех друзей, которые годами не вылезают из судов, оформляя разводы. Таких людей можно встретить по субботам за ресторанными столиками, на праздничных вечеринках, посещающих рождественские приемы и всякие празднества, получающих удовольствие от общения друг с другом, рано или поздно делящих постель. На следующий день один из них уезжает к себе домой, где полотенца ожидают на своих местах, постель не тронута, кофейник в полной боевой готовности. Это было просто идеально для них обоих, но Гарри они доводили до белого каления, и это тоже забавляло их.

– Да поймите же, посмотрите на себя, вы так чертовски самодовольны, что мне хочется плакать.

Все втроем сидели они за обедом, и ни Тана, ни Джек не обращали внимания на его вопли. Она взглянула на Джека с улыбкой:

– Одолжи ему носовой платок, дорогой.

– Не‑ а. Пусть воспользуется рукавом – он всегда им пользуется.

– В вас ни капли порядочности! Что с вами такое? Они меланхолично обменялись взглядами.

– Просто разлагаемся, я так думаю.

– Вы не хотите детей?

– А ты никогда не слышал о контроле за рождаемостью? – уставился на него Джек. Казалось, Гарри сейчас завопит, а Тана хохотала.

– Оставь свои надежды, пацан. Ты ни фига не добьешься с нами. Мы и так счастливы.

– Вы встречаетесь целый год! Что, черт возьми, это значит для вас?

– То, что у нас обоих дьявольская выдержка. Теперь я знаю, что он готов на убийство, когда кто‑ то затрагивает спортивные секции по воскресеньям, и ненавидит классическую музыку.

– Ах вот как? Как же вы можете быть настолько бесчувственными?

– Это приходит само собой, – она мило улыбнулась своему другу, а Джек подмигнул ей.

– Смирись с этим, Гарри. Ты побежден и числом, и умением, разгромлен наголову.

Но когда через полгода Тане исполнилось тридцать пять, они все‑ таки удивили Гарри.

– Вы собираетесь пожениться? – Гарри едва осмелился выдохнуть эти слова, когда Джек сказал ему, что они подыскивают дом, на что тот только рассмеялся.

– Дьявольщина, конечно, нет. Ты не знаешь своего лучшего друга Тану, если думаешь, что есть хоть малейший шанс на брак. Мы просто собираемся жить вместе. Гарри крутанул свое кресло, уставившись на Джека:

– Это самое поганое, что я когда‑ либо слышал. Я не позволю тебе так с ней поступить.

Джек громыхнул:

– Это была ее идея, а кроме того, именно вы с Эйв довели до этого. Ее квартира слишком мала для нас двоих, моя тоже. И я действительно хотел бы жить в Марине. Тана тоже согласна.

Дочка Джека только что вернулась домой, и было очень хлопотно ездить туда и обратно, от ее дома к его дому, целый месяц.

Гарри выглядел несчастным. Он хотел счастливого завершения: рис, розы, детишки, – но ни о чем подобном не было и речи, ни один из них не был на его стороне.

– Да ты понимаешь, как вам сложно вкладывать деньги в недвижимость, не будучи в браке?

– Конечно, понимаю. Она тоже. Вот почему мы скорее всего будем арендовать.

Так они и сделали. Нашли именно такой дом в Тибуроне, какой хотели, с прекрасным видом, который превосходил все ожидания. Там было четыре спальни, причем он был баснословно дешев по сравнению с тем, что мог бы стоить на самом деле. У каждого из них был свой кабинет, общая спальня для них и спальня для Барб на время ее приезда из Детройта, а также для гостей. Площадка для солнечных ванн тоже была предусмотрена, портик, горячая вода и ванная, из которой были видны окрестности. Они были счастливы, как никогда.

Гарри и Аверил с детьми приехали, чтобы все проверить. Им пришлось признать, что гнездышко очаровательно, и все‑ таки не этого хотел для Таны Гарри. Она же только смеялась над ним. И – хуже всего – Джек полностью был с ней согласен. У него не было никакого желания еще раз попасться на крючок, называемый браком, на чей бы то ни было. Ему было тридцать восемь, а его эскапада в Детройте слишком дорого ему обошлась.

Джек и Тана дали рождественский обед в этом году, и он удался на славу. Внизу шумел залив, а город мерцал в отдалении.

– Похоже на чудесный сон, правда, любимая? шепнул он ей после того, как все разъехались.

Они вели именно такую жизнь, какая их устраивала, и она даже отказалась от своей квартиры в городе. Сначала она сохраняла ее за собой на всякий случай, но потом пришлось пойти на это. С Джеком она была надежно защищена. Он трогательно заботился о ней. Когда в этом году ей сделали операцию аппендицита, он две недели ухаживал за ней. В день ее тридцатишестилетия устроил прием в Трафальгар Рум у «Трейдер Вике» для восьмидесяти семи ближайших ее друзей, а на следующий год удивил ее круизом в Грецию. Она вернулась отдохнувшая и загорелая, счастливая, как никогда в жизни. Разговоров о браке между ними никогда не возникало, хотя однажды они заговорили о покупке арендуемого ими дома, но Тана не была уверена, что это разумно, и в глубине души Джек тоже был против. Никто из них не хотел раскачивать лодку, которая так благополучно плыла уже довольно долго. Они жили вместе около двух лет; это был идеальный образ жизни для каждого. Так длилось до октября, до ее возвращения из Греции. – Тану ожидало большое дело, и она не ложилась почти всю ночь, снова и снова просматривая свои заметки и папки, да так и заснула за столом в комнате, выходящей окнами на залив в Тибуроне. Не успел Джек приготовить ей утром чашку чая, как ее разбудил телефонный звонок. Взяв трубку, Тана уставилась на Джека.

– Ух‑ х! – Она была где‑ то в другом измерении. Джек подмигнул ей. Она выглядела ужасно после таких бессонных ночей, и, как бы прочитав его мысли, она взглянула на него, и вдруг он увидел, что глаза ее чуть не вылезли из орбит. Она пожирала его глазами. – Что? Вы с ума сошли! Я не… О господи! Буду там через час.

Тана положила трубку и не отрывала от Джека взгляда, пока он, нахмурившись, ставил на стол чашку.

– Что‑ то случилось? – Если она обещала быть там через час, значит, не могло ничего произойти у нее дома.

Это, должно быть, на работе… и это не из‑ за него. – Что случилось, Тэн?

А она продолжала таращиться на него:

– Я не знаю… Мне надо поговорить с Фраем.

– Окружным прокурором?

– Нет. Боже! Черт побери, с кем же еще, как ты думаешь?

– Да из‑ за чего ты так взвинтилась?

Он все еще ничего не понимал. Но и она тоже. Она проделала фантастическую работу. Это было просто немыслимо. Она работала там многие годы… Слезы стояли у нее в глазах, когда она, глядя на Джека, встала из‑ за стола, разлив чай на свои бумаги и даже не заметив этого.

– Он сказал, я уволена, – Тана зарыдала, упав на стул, и теперь уже он в недоумении таращился на нее.

– Но этого не может быть, Тэн!

– Я именно это и сказала… Окружная прокуратура – вся моя жизнь…

Самое печальное было то, что это правда, и оба это знали.

Глава 17

Через час Тана, приняв душ и одевшись, уже ехала на своей машине в город; лицо напряжено, взгляд мрачный и непреклонный. Очевидно, что дело срочное. Казалось, у нее кто‑ то умер. Джек вызвался поехать с ней, но она знала, что у него с лихвой хватает своих проблем на этот день: Гарри последнее время не бывал в конторе, так что все лежало на нем.

– Ты уверена, что не хочешь, чтобы я отвез тебя, Тэн? Мне вовсе не нужно, чтобы ты попала в аварию.

Она вяло поцеловала его и отрицательно покачала головой. Это было так странно. Они прожили вместе так долго, но были друг другу больше друзьями, чем кем‑ то еще. Он был тем человеком, с кем она могла беседовать по ночам, делиться с ним своими проблемами, говорить о своих уголовных делах, разрабатывая свою стратегию их ведения. Он все понимал в ее жизни, ее мечтания, чаяния, согласен был разделить ее жизнь и, казалось, относительно мало требовал от нее.

Гарри заявил, что это противоестественно, и, несомненно, их жизнь резко отличалась от образа жизни Гарри и Аверил. Но сейчас она чувствовала искреннее беспокойство Джека за нее, когда тронулась с места, а Джек смотрел ей вслед. Он никак не мог понять, что же произошло, да и сама она тоже.

Оцепеневшая, Тана вошла в офис спустя полчаса и, не постучавшись, прошла в кабинет окружного прокурора. Больше она не могла сдерживать слезы, и они струились по ее лицу. Она в упор посмотрела на шефа.

– Что, черт возьми, я натворила, чтобы заслужить такое? – Тана выглядела ошеломленной, и он внезапно пожалел о своем решении. Он просто думал, что будет забавно преподнести ей новость окольным путем, но никак не мог предположить, что она будет выглядеть такой уничтоженной. Тем горестнее было ему потерять ее теперь. Впрочем, он и так очень сожалел о ее уходе.

– Ты слишком хороша для этой работы, Тэн. Перестань реветь и садись, – он улыбнулся ей, а она почувствовала себя еще более озадаченной.

– Итак, вы меня увольняете? – Она все еще стояла, уставясь на него.

– Я этого не говорил. Я сказал, что ты больше не работаешь у меня.

Она плюхнулась на стул.

– Ну, так что же это значит, черт побери? – Она порылась в сумочке, вытащила платок, высморкалась. Стыда за проявление своих чувств Тана не испытывала. Она любила свою работу с самого первого дня! И провела в окружной прокуратуре двенадцать лет. Коту под хвост целая жизнь, и она предпочла бы отказаться от чего угодно, только не от этой работы. От чего угодно. Окружному прокурору было очень ее жаль; он обошел стол и слегка обнял ее за плечи.

– Успокойся, Тэн, не принимай это так близко к сердцу. Ты же знаешь, как нам будет не хватать тебя. – Новый поток слез хлынул из ее глаз, а он улыбался. Но у него на глазах тоже выступили слезы. Скоро она уйдет, если примет предложение. Достаточно долго она страдала. Он заставил ее сесть, посмотрев ей прямо в глаза. – Тебе предложили место судьи. Судья Робертc в муниципальном суде. Ну, как ты на это смотришь?

– Я? – Она уставилась на него, не в силах переварить услышанное. – Я? Меня не увольняют? – Она разрыдалась с новой силой, снова сморкалась, в то же время судорожно смеясь. – Меня не… да вы меня дурачите…

– Хотелось бы, – но он был очень рад за нее, а она вдруг тоненько вскрикнула, осознав, что он для нее сделал.

– Ах ты, сукин сын!.. Я подумала, что вы уволили меня!

Он засмеялся.

– Приношу извинения. Я просто хотел внести некоторое оживление в твою жизнь.

– Дерьмо! – Она озадаченно посмотрела на него, опять высморкалась; Тана была так потрясена услышанным, что даже не могла рассердиться на него. – Боже мой! Как же это случилось?

– Я знал давно, что все к этому идет, Тэн. Я знал, что это вот‑ вот произойдет. Только не знал, когда точно. Держу пари, к этому времени на следующий год ты уже будешь в Верховном суде. Ты идеально подходишь для этой должности, принимая во внимание твой здешний послужной список.

– О, Ларри… Боже мой!.. Место судьи… – Эти слова были где‑ то за пределами ее сознания. – Я просто не могу в это поверить. Мне тридцать семь лет, и я никогда даже не мечтала…

– Ну, слава богу, кое‑ кто позаботился об этом. – Он протянул руку для поздравления. Тана просто излучала сияние. – Поздравляю, Тэн. Ты больше чем заслужила это. Они собираются официально ввести тебя в должность через три недели.

– Так быстро? А моя работа?.. Боже, у меня дело должно быть представлено в суде двадцать третьего…

Она нахмурила брови, а он засмеялся и великодушно махнул рукой:

– Забудь об этом, Тэн. Почему бы тебе не взять отпуск и не подготовиться к новой работе? Просто подсунь дело кому‑ нибудь на стол для разнообразия. Воспользуйся неделей, чтобы подчистить все хвосты здесь, а потом займись домашними делами.

– И чем же мне, по‑ твоему, заняться? – Она все еще была обескуражена, а он улыбался. – Ходить по магазинам в поисках мантии?

– Нет, – смеялся он. – Но, думаю, тебе стоит заняться поисками жилья. Ты все еще живешь в Марине? – Он знал, что она уже пару лет живет вместе с каким‑ то мужчиной, но не знал, сохранила ли она квартиру в городе. Она кивнула утвердительно. – Тебе необходимо жилье в городе, Тэн.

– С чего бы это?

– Это непременное условие для всех судей в Сан‑ Франциско. Ты можешь сохранить и другое жилье, но главная твоя резиденция должна быть здесь.

– И что, мне обязательно нужно соблюдать это условие? – Она была огорчена.

– Да, обязательно. Даю тебе неделю.

– Господи… – Она целую минуту сидела, уставившись в никуда, думая о Джеке. Враз вся ее жизнь поставлена с ног на голову. – Мне нужно что‑ то придумать на этот счет.

– В течение нескольких дней у тебя будет масса неотложных дел, но прежде всего ты должна ответить на предложение, – он придал голосу официальность. – Тана Робертc, принимаете ли вы должность судьи, предложенную вам в муниципальном суде города и округа Сан‑ Франциско?

Она с благоговейным трепетом смотрела на него:

– Принимаю.

Он встал и улыбнулся ей, довольный, что судьба так благосклонна к ней, и вполне заслуженно.

– Удачи, Тэн. Мы будем скучать по тебе.

Слезы снова брызнули из глаз. Она все еще была в шоке, когда вернулась в свой кабинет и села. Ее ждали тысячи дел. Освободить ящики стола, просмотреть папки с бумагами, вкратце ввести кого‑ нибудь в курс ее дел, позвонить Гарри, сказать Джеку… Джек!.. Она тут же взглянула на часы и схватила трубку телефона. Секретарь сказал, что у него переговоры, но Тана все равно попросила соединить ее с Джеком.

– Привет, детка, ты в порядке?

– Да, – в телефонной трубке ее дыхание было прерывистым. Она не знала, с чего начать. – Ты ни за что не поверишь, что произошло, Джек!

– Я терялся в догадках, что же, черт возьми, случилось такое, что они позвонили тебе домой. И что же это, Тэн?

Она набрала воздуха:

– Просто мне предложили должность судьи. На другом конце провода повисло молчание.

– В твоем возрасте?

– Правда же, невероятно? – Она вся сияла. – Понимаешь, невозможно поверить… Я никогда не думала…

– Я так счастлив за тебя, Тэн, – его голос звучал тихо, он был доволен.

Но вдруг Тана вспомнила, что сказал окружной прокурор: ей нужно найти жилье в городе, но по телефону она не хотела об этом говорить.

– Спасибо, любимый. Я все еще в шоке. А Гарри там нет случайно?

– Нет и сегодня не будет.

– Последнее время его часто не бывает, правда? Что происходит?

– Думаю, он в Тахо с Эйв и детьми. У него долгий‑ предолгий уик‑ энд. Можешь позвонить ему туда.

– Подожду, пока вернется. Хочу видеть выражение его лица. – Но уж чье выражение лица она не хотела видеть, так это Джека, когда она скажет ему, что должна покинуть Марину.

– Я как раз думал об этом после твоего звонка. – Джек выглядел опечаленным, услышав эту новость ночью. Он был явно расстроен, так же, как и она сама; но в то же время Тана была радостно возбуждена. Даже позвонила матери. Джин была ошарашена. «Моя дочь? Судья? » Она дрожала от волнения, радуясь за Тану. Может быть, в конце концов, все к лучшему. Она однажды встречалась с Джеком и нашла его очень милым. Джин надеялась, что со временем они поженятся, пусть даже Тана и стара заводить детей. Но на посту судьи… это, возможно, не так уж и важно. Даже Артур пришел в неописуемое волнение. Джин рассказывала ему об этом несколько раз.

Тана испытующе смотрела на Джека.

– Что ты скажешь, если мы на неделе будем жить в городе?

– Восторга не вызывает, – он был честен с ней. – Здесь нам чертовски удобно!

– Я думала, что поищу что‑ нибудь небольшое, чтобы нам не слишком заботиться об этом. Квартиру, коттедж, может быть, даже студию… – Она пыталась притворяться, будто ничего не изменится, но Джек покачал головой.

– Да мы с ума сойдем после жизни здесь, имея столько места!

Два года они жили по‑ королевски. Огромная хозяйская спальня, по кабинету у каждого, общая комната, столовая, гостевая комната для Барб. И потрясающий вид на залив. После этого студия покажется тюремной камерой.

– Ну что ж. Мне надо что‑ то предпринять, Джек, а у меня только три недели. – Она смотрела на него с легким недовольством, он ничем не хотел ей помочь. Ей хотелось бы знать, не раздражает ли его это ее новое назначение. Было бы естественно, если бы и впрямь это его задело, по крайней мере сначала. Но в следующие недели у нее почти не было времени подумать обо всем этом. Она рассортировала все свои дела, освободила ящики стола и бегала в поисках подходящего жилья, пока в середине недели ей не позвонила агент по недвижимости. У нее нашлось «нечто особенное» для Таны в Пасифик‑ Хейтс.

– Это не совсем то, что вы хотели, но стоит взглянуть.

А когда Тана взглянула, это превзошло все ее ожидания. Кукольный домик, при виде которого у нее перехватило дыхание: крошечное пряничное сокровище бежевого цвета со светло‑ коричневыми и кремовыми пятнами. Он был безупречен: с мозаичным полом, мраморными каминами почти во всех комнатах, огромными шкафами, идеальным освещением, двойными французскими дверьми и с видом на залив. Тана никогда бы специально не искала ничего подобного, но сейчас, увидев все это великолепие, не могла устоять.

– Сколько стоит аренда? – Она знала, что цена будет устрашающей. Домик выглядел как картинка из журнала.

– Он не сдается, – улыбнулась агент, – а продается, – и назвала цену, которая удивила Тану своей умеренностью.

Дом был, конечно, недешев, но покупка его не отняла бы одним ударом всех ее сбережений. К тому же за эту цену дом был хорошим вложением капитала. С какой стороны ни взглянуть, Тана не могла противостоять желанию купить его, тем более что он идеально отвечал ее запросам. Большая спальня на втором этаже, туалетная комната с зеркальными стенами, крошечный кабинет с кирпичным камином, а внизу большая прелестная гостиная и маленькая кухня, выходящая в патио, осеняемое деревьями. Она поставила свою жизнь на карту, подписав документы о приобретении дома, внесла залог и объявилась в конторе Джека, нервничая от того, что натворила. Она была уверена, что не ошиблась, но все же… Это был такой взрослый, независимый поступок, единоличное решение… И она даже не посоветовалась с Джеком.

– Великий боже, кто‑ то умер? – Он вошел в приемную, увидел ее опрокинутое лицо. Она нервно засмеялась. – Так‑ то лучше, – поцеловал он ее в шею. – Репетируешь роль судьи? Ты же перепугаешь людей до смерти, бегая повсюду с таким лицом.

– Я только что совершила сумасшедший поступок, – слова сами собой выскочили из ее рта, а он засмеялся. У него был трудный день, а ведь всего только два часа.

– Что же теперь? Ну‑ ка, входи и рассказывай. – Тана увидела, что дверь в кабинет Гарри закрыта, и не постучалась, а сразу прошла в большую, уютную комнату Джека в викторианском особняке, который они с Гарри купили пять лет назад. Для них это было хорошим вложением капитала, поэтому он должен был лучше понять и то, что она сделала. Джек улыбнулся ей из‑ за стола:

– Ну, так что же ты выкинула на этот раз?

– Кажется, я только что купила дом. – Она была похожа на перепуганного ребенка.

Он засмеялся:

– Тебе кажется? Понятно. Ну, и что же заставляет тебя так думать?

Он выглядел как обычно, но в глазах было нечто непонятное, ей хотелось бы знать, что же это.

– Ну, фактически я подписала бумаги… О, Джек, надеюсь, я поступила правильно.

– Он тебе нравится?

– Да я влюбилась в него! – Он был удивлен: дом они покупать не собирались, много раз об этом говорили. Они не стремились к постоянству, и он‑ то не изменил своего мнения. Она же, очевидно, передумала, непонятно почему. Так много изменилось за последние десять дней, главным образом для нее. У него все было по‑ прежнему.

– Это доставит тебе много хлопот, Тэн. Следить за домом, тревожиться, не потечет ли крыша и все такое, о чем мы не раз говорили раньше и не хотели этой головной боли.

– Не знаю… Я полагаю… – Она тревожно смотрела на него. Пора было уже спросить: «А ты будешь со мной там жить, а? » Голос ее звучал мягко и испуганно. Он улыбнулся в ответ. Она вдруг показалась такой нежной и уязвимой и все же невероятно сильной. Он любил в ней это и знал, что всегда будет любить. Именно это любил в ней и Гарри, и ее преданность, ее мятущееся сердце, блестящий ум. Судья или не судья – она была такой очаровательной девочкой. Сидя здесь и напряженно глядя на него, она казалась подростком.

– А для меня в том доме найдется местечко? – Его голос звучал испытующе, и она с жаром закивала головой, так что волосы веером разлетелись в стороны. Она подстригла их до плеч за неделю до этих ошеломляющих новостей, стрижка выглядела элегантно, волосы блестели, свисая легким светлым покрывалом с темени на изящный затылок и стройную шею.

– Ну конечно же, найдется!

Но, увидев дом тем же вечером, Джек вовсе не остался уверен, что одобряет эту покупку. Он признал, что место замечательное, но, на его взгляд, слишком уж женственное.

– И как ты можешь говорить такое? Здесь же нет ничего, кроме стен и пола.

– Не знаю. Я просто так чувствую, может быть, потому, что знаю, что это твой дом. – Он обернулся к ней, сразу погрустнев. – Прости, Тэн, он прекрасен. Я совсем не хочу омрачать твою радость.

– Все в порядке. Я сделаю его удобным и уютным для нас обоих.

В тот же вечер он пригласил ее на ужин, и они проговорили несколько часов: о ее новой должности, о «судейских курсах» в Окленде, которые она должна будет посещать в течение трех недель, живя в гостинице вместе с другими только что назначенными кандидатами. Все вдруг оказалось таким новым и волнующим, она уже много лет не испытывала такого подъема.

– Похоже, что жизнь начинается заново, не так ли? – Глаза ее сияли, когда она смотрела на него, а он улыбался в ответ.

– Догадываюсь.

Потом они поехали домой и занимались любовью, и, казалось, ничего существенно не изменилось. Следующую неделю Тана потратила на приобретение мебели для нового дома, завершение сделки и покупку нового платья специально к церемонии введения в должность. Она даже пригласила мать, но Артур себя плохо чувствовал, и Джин не захотела оставлять его одного. Но Гарри будет, и Аверил, и Джек, и все ее друзья и знакомые, которых она приобрела за долгие годы. В конце концов набралось около двухсот человек, все они были на церемонии, а потом Гарри устроил для нее прием в «Трейдер Вике». Это было самое грандиозное празднество в ее жизни. Тана смеялась и целовала Джека добрую половину вечера.

– Похоже на свадебный пир, правда? – Он рассмеялся в ответ, и они обменялись понимающими взглядами.

– Слава богу, даже лучше! – Они снова засмеялись, он танцевал с ней. Оба были слегка пьяны, когда вернулись домой той ночью, а на следующее утро она начала заниматься на курсах судей.

Тана жила в гостинице, в предоставленной ей комнате, и планировала проводить выходные в Тибуроне с Джеком, но всегда находились дела в новом доме: надо было наблюдать за покраской, установкой осветительных приборов, поставить только что привезенную кушетку, поговорить с садовником, и первые две недели она ночевала в городе, когда не была занята на курсах.

– Почему ты не приедешь ночевать ко мне? – в ее голосе звучали жалобные нотки. Она казалась раздраженной. Джек не виделся с ней много дней, но это было нормально для тех событий. У нее была еще уйма дел.

– У меня тоже очень много работы, – его ответ прозвучал резко.

– Но ты можешь взять дела с собой, милый. Я приготовлю суп и салат, а ты можешь воспользоваться моим кабинетом.

Он обратил внимание на местоимение «мой», и это ревниво задело его, как все задевало в эти дни, но у него и правда было очень много работы.

– Ты понимаешь, как это хлопотно – таскать с собой работу в чей‑ то дом?

– Я для тебя не «кто‑ то». Я – это я. И ты тоже живешь здесь.

– И с какого же времени?

Его тон причинил ей боль, и она отступила. Даже День Благодарения прошел напряженно. Этот день Тана и Джек провели с Гарри, Аверил и детьми.

– Как твой новый дом, Тэн? – Гарри был счастлив от всех перемен в ее жизни, но она заметила его усталый и изможденный вид. Аверил тоже казалась какой‑ то неестественной. Это был тяжелый для всех день, и даже дети хныкали больше обычного, а крестник Таны и Джека почти весь день плакал. Она облегченно вздохнула, когда наконец они поехали в город, а Джек, сидя в машине, замкнулся в молчании.

– Ты рада, что у тебя нет детей? – с этими словами он обернулся к ней, а она улыбнулась.

– В такие дни, как сегодня, – да. Но когда все они одеты и так милы или крепко спят, а ты видишь, как Гарри смотрит на Эйв…

Иногда кажется, что было бы здорово иметь все это… – Тана вздохнула и посмотрела на него. – Впрочем, я думаю, что не смогла бы вынести этого.

– Прелестно бы ты выглядела на судейской скамье с выводком детишек, – саркастически заявил он, а она рассмеялась.

Последнее время Джек был с ней резок. Она заметила, что он ведет машину в город, а не в Тибурон, и удивленно на него посмотрела.

– Мы что, едем не домой, любимый?

– Конечно… Я думал, ты хочешь в свой дом…

– Мне все равно… Я… – Она набрала побольше воздуха: это надо было сказать немедленно. – Ты в бешенстве из‑ за того, что я купила дом, да?

Он пожал плечами и продолжал вести машину, не отрывая глаз от дороги.

– Полагаю, что ты должна была сделать что‑ то в этом роде. Я просто не подозревал, что ты совершишь именно это.

– Да что я такого натворила? Купила маленький домик, потому что мне необходимо жилье в городе, – только и всего!

– Просто я не думал, что ты хочешь владеть чем‑ то, Тэн.

– Какая разница – принадлежит это мне или я просто арендую? Это хорошее вложение капитала. Разве мы не обсуждали что‑ то в этом роде?

– Да. И решили не делать этого. Почему ты хочешь привязать себя к чему‑ то постоянному? – Мысли об этом все время роились в его голове. Он был так счастлив, когда они снимали дом в Тибуроне. – Раньше ты никогда так не думала.

– Иногда все меняется. Это как раз имело смысл на настоящий момент, и я сразу влюбилась в этот домик.

– Да я знаю, знаю! Может быть, именно это и беспокоит меня больше всего. Он настолько «твой», что не «наш».

– Ты предпочел бы купить что‑ нибудь совместно? – Но она слишком хорошо его знала и не удивилась, когда он отрицательно покачал головой:

– Это осложнило бы и твою, и мою жизнь. Ты знаешь это.

– Но не может же все всегда быть просто. И как бы там ни было, я думаю, что все идет чертовски хорошо. Мы самые не обремененные привязанностями люди на свете.

Они сознательно так поступали. Ничто не было незыблемым, высеченным из скалы. Все связи могли быть порваны за несколько часов. Или так им казалось. По крайней мере, они постоянно говорили об этом в течение двух лет.

Тана продолжала:

– Черт побери, я привыкла иметь квартиру в городе. Подумаешь, великое дело! – Но дело было не в доме, а в ее новой должности, как она стала подозревать несколько недель назад. Его беспокоила шумиха вокруг нее, пресса… Он мирился с этим, пока она была только помощником прокурора, и вдруг… судья!.. Ваша честь!.. Судья Робертc. Она замечала выражение его лица каждый раз, когда кто‑ нибудь так обращался к ней. – Знаешь, Джек, это и впрямь несправедливо по отношению ко мне – все так воспринимать. Я ничего не могу поделать. Случилось нечто удивительное, и нам надо научиться жить с этим. Такое могло случиться и с тобой. Ботинок мог оказаться и на другой ноге, ты же понимаешь!

– Думаю, что я отнесся бы к этому иначе.

– Как? – его слова мгновенно ранили ее.

– Практически, – он укоризненно посмотрел на нее, подспудный гнев наконец выразился в словах, как симфония с хоралом, и это принесло облегчение, – думаю, я отверг бы предложение. Это дьявольская напыщенность.

– Напыщенность? Ты говоришь просто чудовищные вещи. Значит, ты считаешь меня напыщенной оттого, что я приняла предложенную мне должность?

– Зависит от того, как ты воспринимаешь это, – загадочно ответил он.

– Ну?

Остановившись на светофоре, он взглянул на нее и отвел глаза:

– Послушай, не обращай внимания… Мне просто не нравятся перемены, которые это внесло в нашу жизнь. Мне не нравится, что ты живешь в городе, мне не нравится твой проклятый дом, мне все это не нравится.

– И за это ты наказываешь меня, да? Господи, я прилагаю все усилия, чтобы как можно тактичнее выйти из положения. Дай мне шанс. Дай же мне все взвесить и осмыслить. Ты же знаешь, что для меня это тоже огромные перемены в жизни.

– Посмотреть на тебя, так ты совсем этого не осознаешь. Ты выглядишь невероятно счастливой.

– Ну да, я счастлива, – Тана была искренней. – Это удивительно и интересно, и это льстит мне, я получаю удовольствие от своей карьеры. Это меня возбуждает, но и пугает своей новизной, и я не совсем хорошо понимаю, как быть со всем этим, и не хочу, чтобы это причиняло тебе боль…

– Это неважно…

– Как это неважно? Я люблю тебя, Джек. Я не хочу, чтобы это разрушило наши отношения.

– Значит, этого и не случится. – Он пожал плечами и поехал дальше, но ни один из них не был убежден в правоте другого.

Следующие несколько недель с Джеком просто невозможно было общаться. Тана решила по возможности проводить ночи с ним в Тибуроне и постоянно его обхаживала, но он все еще сердился на нее, и проведенное в ее доме Рождество было мрачным. Он явно дал понять, что ненавидит все, что связано с этим домом, и уехал в восемь утра на следующий день, заявив, что у него много дел. На протяжении следующих нескольких месяцев он только и делал, что осложнял ей жизнь, но, несмотря на это, Тана получала удовольствие от своей работы. Единственное, чего она не любила, – долгие часы ожидания. Иногда она оставалась в палатах суда до полуночи: ей надо было так много узнать, многому научиться, прочитать так много статей законов, к которым ей приходилось обращаться при слушании дел. От нее зависело так много, что она была почти слепа ко всему остальному, настолько, что не замечала, как плохо выглядит Гарри, не осознавала, как редко он теперь приходит на работу, и только в конце апреля Джек обратился к ней и буквально возопил:

– Да ты что, ослепла?! Боже мой, он же умирает! Он медленно угасает на протяжении последних шести месяцев, Тэн. Да тебе наплевать на всех окружающих, разве нет? – Его слова пронзили ее насквозь, она в ужасе изумленно раскрыла рот.

– Это не правда!.. Не может быть… – Но вдруг бледность лица Гарри, его запавшие глаза, – вдруг все это приобрело жуткий смысл. Но почему он ничего не сказал ей? Почему? Она укоризненно посмотрела на Джека. – Почему ты ничего не сказал раньше?

– Ты не стала бы слушать. Ты так дьявольски погружена в свою значительность последнее время, что не видишь ничего, что происходит вокруг тебя.

Были еще более горькие упреки, гневные слова, и, не сказав ни слова, она в ту же ночь уехала из Тибурона, приехала к себе домой, позвонила Гарри и зарыдала, прежде чем выговорила хотя бы слово.

– В чем дело, Тэн? – Голос его звучал устало, и она почувствовала, что сердце ее вот‑ вот разорвется.

– Я не могу… Я… О господи, Гарри…

Все напряжение последних месяцев навалилось на нее, гнев Джека и то, что он сказал о болезни Гарри. Она никак не могла поверить, что он умирает, но когда на следующий день увидела его за обедом, он спокойно посмотрел на нее и сказал, что это правда. В нее как будто вогнали кол, и она в ужасе уставилась на него.

– Но этого не может быть, это несправедливо… Тана сидела и всхлипывала, как малый ребенок, не в состоянии утешить его, обескураженная, сама чувствуя дикую боль, не в силах помочь никому. Он подкатил к ней свое кресло и обнял ее за плечи. В его глазах тоже стояли слезы, но он был странно спокоен. Уже почти год он знал об этом, врачи давным‑ давно сказали ему, что раны могут резко сократить его жизнь, – так и получилось. Гарри страдал от гидронефрита, который постепенно пожирал его. Врачи испробовали все возможное, но тело его просто потихоньку отказывало. Тана смотрела на него в панике, ужас застыл в ее глазах.

– Я не смогу жить без тебя.

– Нет, сможешь! – Он больше волновался за Аверил и детей. Он знал, что Тана всегда выживет. Она спасла его самого. Она никогда не сдастся. – Я хочу, чтобы ты кое‑ что для меня сделала. Хочу, чтобы ты присмотрела за Эйв, чтобы она была в порядке. Дети хорошо устроены, и она обеспечена всем необходимым, но она не ты, Тэн… она всегда во всем так полагалась на меня…

Она уставилась на друга:

– А твой отец знает? Гарри покачал головой:

– Никто не знает, кроме Джека и Эйв. Ну, и теперь ты. – Он был разгневан, что Джек сказал ей, да еще с такой злостью, но теперь хотел заручиться ее обещанием. – Ты обещаешь, что позаботишься о ней?

– Ну конечно же.

Это было ужасно: он говорил так, будто собирался отправиться в путешествие. Она смотрела на него, и двадцать лет любви промелькнули перед ней… танцы, где они познакомились… годы в Гарварде и Бостоне… переезд на Запад… Вьетнам… госпиталь… юридический колледж… дом, где они жили вместе… ночь, когда родился его первый ребенок… Но это же невероятно, невозможно! Нет, нет, его жизнь еще не кончилась, такого просто не может быть. Он так нужен ей. Но тут она вспомнила о гидронефрите и поняла, к чему все это приводит: он умирал. Тана снова разрыдалась, а Гарри обнял ее, и она, всхлипывая, сказала:

– Но почему… Это несправедливо!

– В жизни чертовски мало справедливости, – улыбнулся он. Улыбка была мимолетной, грустной, холодной.

Он не столько беспокоился за себя, сколько за жену и детей, болезненно страдал из‑ за них последние несколько месяцев. Он пытался научить Аверил справляться со всеми проблемами, но тщетно. Она превратилась в законченную истеричку, отказывалась учиться чему‑ либо, будто бы могла этим предотвратить неизбежное. Но ничто не могло помочь. Гарри слабел день ото дня и сам это отчетливо понимал. В контору он теперь приезжал раз‑ два в неделю, и именно поэтому Тана не встречала его там, когда забегала к Джеку. Сейчас она заговорила с ним об этом.

– Джек возненавидел меня теперь. – Она выглядела такой мрачной, такой подавленной, что это испугало его. Никогда Гарри не видел Тану в таком состоянии. Для них всех настали очень трудные времена. Он в глубине души не мог согласиться с тем, что умирает, хотя знал, что это именно так. Словно из тряпичной куклы вылезла вся набивка. Он чувствовал, что мало‑ помалу исчезает, пока вдруг однажды не исчезнет совсем. Вот так! Они проснутся, а его уже нет. Тихо‑ тихо. Не с воплями, толчками, криками, с какими приходишь в этот мир, но со слезами, вздохами, с колебанием воздуха, когда переходишь в жизнь иную, если только она существует. Он ничего не знал об этом, да и не очень‑ то это его волновало. Больше всего он беспокоился о людях, которых оставлял: о партнере, жене и детях, о друзьях. Казалось, все они зависели от него, отдыхали в его обществе. Это его очень изматывало. Но каким‑ то непостижимым образом именно это поддерживало жизнь в его теле, как было теперь и с Таной. Он чувствовал, что должен чем‑ то поделиться с ней, до того, как уйдет. Чем‑ то важным для нее. Он хотел, чтобы она изменила свою жизнь, пока не поздно. Говорил то же самое и Джеку, но тот не захотел его слушать.

– Он не ненавидит тебя, Тэн. Понимаешь, работа удручает его. Кроме того, он так огорчен из‑ за меня в последние месяцы.

– Мог бы что‑ нибудь и рассказать, в конце концов!

– Я заставил Джека поклясться, что он ничего не скажет, так что не обвиняй его. А что касается остального, ты теперь важная птица, Тэн. Твоя работа важнее, чем его. Вот так обстоят дела. Тяжело для вас обоих, но ему надо привыкнуть к этому.

– Скажи ему.

– Я сказал.

– Он отыгрывается на мне за все, что произошло, ненавидит мой дом. Он стал совсем другим человеком.

– Да нет, он все тот же. – (Даже слишком верен себе, по мнению Гарри. Он остался до сих пор приверженцем своих нелепых принципов: независимость, полное отсутствие каких‑ либо обязательств или какого‑ то постоянства. Это была бесцельная, пустая жизнь, и Гарри говорил ему об этом довольно часто, но Джек только пожимал плечами. Ему нравился его образ жизни, по крайней мере до назначения Таны на новую должность. Вот это был для него самый болезненный пинок под зад, и он не скрывал этого от Гарри. ) – Может быть, он просто ревнует и завидует тебе. Это непривлекательная черта, но он же человек, в конце концов!

– Да когда же он повзрослеет? Или мне отказаться от должности?

Разговор об обыденных вещах был таким облегчением, будто и не было всего этого кошмара, будто она могла предотвратить его, разговаривая с Гарри об отвлеченном. Как в былые дни… Как же они были прекрасны!.. Слезы подступили к глазам от этих воспоминаний…

– Конечно же, ни в коем случае не отказывайся. Просто дай ему время. – Гарри внимательно смотрел на Тану, и что‑ то еще было в его взгляде. – Я хочу еще кое‑ что тебе сказать, Тэн. Две вещи. – Он смотрел на нее так напряженно, словно его пожирал некий внутренний огонь. Она ощущала силу его слов, проникающих в душу. – Я не знаю, чего мне каждый день ожидать от завтрашнего дня, буду ли я еще здесь… буду ли… Две важные вещи должен я тебе сказать. И это все, что я оставляю тебе, мой друг. Слушай внимательно. Первое: благодарю тебя за все‑ все, что ты для меня сделала. Последние шестнадцать лет моей жизни были подарены мне тобой, тобой, не врачами, никем, кроме тебя. Ты заставила меня начать жить сначала и продолжать жить… Если бы не ты, я никогда бы не встретил Аверил, у меня не было бы детей… – Теперь и на его глазах выступили слезы и медленно стекали по щекам. Тана была рада, что они встретились для обеда у нее в суде. Им необходимо было побыть вдвоем. – А теперь я перехожу ко второй важной вещи. Ты обманываешь себя, Тэн. Ты не знаешь, чего лишаешься, и не узнаешь, пока не получишь этого. Ты отгораживаешься от брака, обязательств и обязанностей, от реальной жизни, от настоящей жизни… не взятой взаймы, не арендованной или временной, какой‑ то в этом роде. Я знаю, этот дурачок любит тебя и ты любишь его, но он помешался на «длинном поводке» настолько, что боится еще раз совершить ошибку, а именно это и есть величайшая из ошибок! Поженитесь, Тэн… нарожайте детей… это единственное, что имеет смысл в жизни… единственное, что волнует меня… единственное, что я оставляю после себя… неважно, кто ты и чем занимаешься. Если у тебя нет этого, если ты не сделала этого – ты ничто и никто… ты только наполовину живая… Тана, не обманывай себя, пожалуйста…

Теперь он плакал, даже не пытаясь скрыть слез. Он любил ее так сильно и так долго. Он не хотел, чтобы Тана была лишена того счастья, которое было у них с Аверил. И пока он говорил, ее мысли снова и снова воскрешали перед ней бесчисленные взгляды, которыми обменивались Гарри и Аверил, тихую радость, смех, который, казалось, никогда не прекратится… А теперь вот совсем скоро умрет и этот смех. В глубине души Тана всегда чувствовала, что все сказанное им – правда, она хотела и для себя того же, с одной стороны. Но, с другой стороны, она просто панически этого боялась… Да и все мужчины в ее жизни не подходили для этого… Йел Мак Би… Дрю Лэндс… а теперь Джек… и совершенно не запомнившиеся между ними. Не было совсем никого, кто мог бы настолько быть ей близок. Может быть, смог бы отец Гарри, но это было так давно…

– Если только появится такая возможность, хватайся за нее, Тэн. Откажись от всего, если будет необходимо. Но если это будет настоящее, тебе не придется ни от чего отказываться.

– Что ты предлагаешь мне сделать? Выйти на улицу с плакатом: «Возьмите меня замуж. Давайте наделаем детей»? – Они вместе рассмеялись, как бы на минутку вернувшись в старые времена.

– Да, ты, задница! Почему бы и нет?

– Я люблю тебя, Гарри, – слова выплеснулись сами собой, она снова расплакалась. Гарри крепко обнимал ее.

– Я никогда не исчезну на самом‑ то деле, Тэн. Ты знаешь это. У нас с тобой слишком много всего, чтобы когда‑ либо потерять это… Ну, как у нас с Эйв, только в другом смысле. Я буду незримо присутствовать здесь, наблюдая за всем происходящим.

Они откровенно плакали вместе. Тана не представляла себе жизни без него. И могла только вообразить, что испытывает Аверил.

Это был самый мучительный период в их жизни. На протяжении следующих трех месяцев они наблюдали, как Гарри угасает, и теплым летним днем, когда солнце сияло высоко в небе, ей позвонили. Это был Джек. В его голосе звучали слезы, и Тана почувствовала, что ее сердце остановилось. Она видела Гарри накануне вечером.

Теперь она навещала его каждый день, не важно, в какое время: вечером, в обед, а иногда даже до начала работы. Она не знала, каким хлопотным будет ее день, но от этих визитов не отказывалась ни за что. Вчера вечером Гарри держал ее за руку и улыбался ей… Он едва говорил, она поцеловала его в щеку и вдруг подумала о госпитале, о том, что было много лет назад. Она опять хотела встряхнуть его, вернуть к жизни, заставить бороться за жизнь с прежней силой, стать самим собой, каким он был раньше, но он уже был не способен на такую борьбу. Легче было уйти.

– Он только что умер, – голос Джека сорвался, а Тана разразилась рыданиями. Ей так хотелось увидеть его, только еще бы раз… услышать его смех… увидеть эти глаза. Целую минуту она не могла выговорить ни слова, затем потрясла головой и задержала дыхание, чтобы подавить всхлипывания.

– Как Эйв?

– Кажется, она в порядке.

Неделю назад приехал Гаррисон и оставался с ними. Тана посмотрела на часы.

– Я приеду прямо сейчас. Все равно я объявила перерыв в заседании на вторую половину дня. – Она почувствовала его скованность при этих словах, будто он считал их демонстративными. Но именно это она и сделала. Она была судьей муниципального суда, и она объявила перерыв. – А где ты?

– На работе. Его отец только что позвонил.

– Я рада, что он был там. Ты сейчас туда приедешь?

– Пока не могу. Чуть позже.

Тана кивнула, подумав, что, если бы она ответила так, он непременно сказал бы ей что‑ нибудь неприятное, например, какой важной персоной она себя считает. Теперь уже нельзя было одержать победу над ним. И Гарри не смог смягчить его перед смертью, как ни старался. Он так много хотел сказать, многим поделиться с теми, кого любил. Все кончилось слишком быстро. Тана вела машину по Бэй‑ Бридж, слезы заливали ее лицо. И вдруг она как будто ощутила его рядом с собой и улыбнулась. Он ушел, но теперь он был повсюду. С ней, с Эйв, со своим отцом, с детьми…

«Эй, малыш! » – Тана улыбнулась в пространство, ведя машину, а слезы продолжали струиться по ее лицу. Когда она подъехала к дому, Гарри уже не было, его отвезли приготовить к похоронам, а Гаррисон сидел в гостиной. Он выглядел ошеломленным и показался Тане очень старым. Она осознала вдруг, что ему уже почти семьдесят. А горе, застывшее на его лице, старило его еще больше. Тана ничего не сказала, просто подошла к нему, они крепко обнялись. Аверил вышла из спальни, в простом черном платье, светлые волосы стянуты в узел, обручальное кольцо на левой руке. Гарри время от времени дарил ей замечательные украшения, но сейчас их на ней не было, только ее печаль, ее достоинство и их любовь. Она стояла, поддерживаемая их общей жизнью, их домом, их детьми. Странно, но вот так она выглядела очень хорошенькой, и Тана с недоумением почувствовала какую‑ то зависть к ней. У них с Гарри было что‑ то неразделимое, не важно, сколько это длилось, и это что‑ то было для них самым дорогим. Неожиданно впервые в жизни она ощутила пустоту. Она жалела, что не вышла за него замуж давным‑ давно… или за кого‑ нибудь еще… не вышла замуж… не нарожала детей… Это чувство оставило в ней зияющую болезненную дыру, которую нечем заполнить. Во время похорон, на кладбище, где они его оставили, и потом, когда она снова осталась одна, Тана чувствовала что‑ то, чего не могла бы объяснить никому. Когда же она попыталась поделиться с Джеком, сказав, что вдруг осознала, как пуста ее жизнь, потому что она никогда не была замужем и у нее нет детей, он затряс головой и уставился на нее.

– Не сходи с ума сейчас, Тэн, только потому, что Гарри умер. Я проделал и то, и другое, и, поверь мне, черт возьми, это ничего не меняет. Не обманывай себя, не у каждого есть то, что было у них. Я, честно говоря, никогда такого не встречал, только у них. И если ты выходишь замуж, надеясь на такие же отношения, ты будешь разочарована, потому что не найдешь этого.

– Откуда ты это знаешь? Вполне могло бы быть… – Тана была огорчена его словами.

– Поверь мне на слово.

– Ты не можешь судить об этом. Трахнул какую‑ то девчонку двадцати одного года и на всем скаку женился, потому что был вынужден. Это отличается от серьезного, вдумчивого выбора в нашем зрелом возрасте.

– Ты хочешь надавить на меня, Тэн? – неожиданно злобно он посмотрел на нее; казалось, вся его красивая блондинистость сменилась увяданием и усталостью. Потеря Гарри тоже тяжело на нем отразилась. – Не поступай сейчас со мной так. Только не сейчас!

– Но я же просто выражаю свои чувства.

– Ты чувствуешь себя дерьмово потому, что только что умер твой лучший друг. Но не впадай из‑ за этого в какое‑ то романтическое состояние и не считай, что секрет любви в браке и детях. Поверь мне, это не так.

– Черт побери, откуда ты это знаешь? Ты не можешь решать ни за кого, кроме себя. Ну что за дьявольщина, Джек! Не пытайся давать оценки любым вещам за меня. – Все ее чувства вмиг выплеснулись наружу. – Ты до колик боишься кого бы то ни было удостоить своим вниманием, каждый раз скрипишь, когда кто‑ то оказывается тебе слишком близок. И знаешь что? Меня тошнит от отвращения, когда ты все время достаешь меня за то, что я стала судьей.

– Так вот что ты об этом думаешь?

Вот так выкричаться было облегчением для обоих, однако в ее словах была правда. Они добрались до дома в таком взвинченном состоянии, что он выскочил, с треском хлопнув дверью, и в течение трех недель Тана его не видела. Эта разлука по собственной воле была для них самой длинной со времени их знакомства. Но он не звонил ей, она тоже. Она совсем ничего не знала и не слышала о нем до тех пор, пока в городе не появилась его дочь со своим ежегодным визитом. Тана пригласила ее остановиться у нее в городе. Барб была в восторге от этой идеи. Когда же она появилась в маленьком собственном домике Таны на следующий вечер, Тана была ошеломлена переменами в девочке. Ей только что исполнилось пятнадцать, и она неожиданно превратилась в юную женщину с тонкими чертами лица, прелестными узкими бедрами, с гривой рыжих волос.

– Ты потрясающе выглядишь, Барб!

– Спасибо, ты тоже.

Тана не отпускала ее пять дней и даже взяла с собой в суд. И только в конце недели они смогли наконец поговорить о Джеке и о том, как изменились их отношения.

– Он теперь и на меня все время орет. – Барбара тоже отметила это, и ей было не очень‑ то хорошо с ним. – Ма говорит, что он всегда был такой. Но он же был другим, когда ты была рядом с ним, Тэн.

– Я думаю, что он очень нервничает в эти дни. Она пыталась оправдать его в глазах Барб, так как не чувствовала себя виноватой, но на самом деле это был целый набор всего: Тана, Гарри, завал на работе. Казалось, что все у него пошло вкривь и вкось, и когда Тана сделала попытку примирения, пригласив его на обед после отъезда Барбары в Детройт, все закончилось еще более ожесточенной перебранкой. Они поспорили из‑ за того, что должна делать Аверил с домом. Джек думал, что ей следует продать дом и перебраться в город, а Тана возражала:

– Этот дом так много для нее значит. Они провели там много лет.

– Ей нужно сменить обстановку, Тэн. Нельзя же всю жизнь жить прошлым!

– Да какого дьявола ты так панически боишься по‑ настоящему привязаться к чему‑ нибудь? Похоже, ты просто в ужасе – вдруг тебе придется чем‑ то озаботиться!

Она все чаще отмечала в нем этот страх в последнее время. Он постоянно хотел быть свободным, ни к кому и ни к чему не привязанным, ничем не связанным. Удивительно, как их отношения могли так долго продолжаться на таких условиях, но, конечно, теперь они расстроились, а в конце лета судьба нанесла им еще один удар. Как Тане и говорили, предлагая должность в муниципальном суде год назад, открылась вакансия в Верховном суде, и ее выдвинули на эту должность. У нее не хватало духу сказать об этом Джеку, но в то же время она не хотела, чтобы он услышал столь важную для их отношений новость от кого‑ нибудь другого. Стиснув зубы, однажды вечером она позвонила ему домой. Тана была в своем маленьком уютном доме, читала книги по юриспруденции, чтобы освежить в памяти некоторые подзабытые статьи Уголовного кодекса. Услышав его голос, Тана затаила дыхание.

– Эй, Тэн, что случилось? – Его голос звучал более спокойно, чем в последние месяцы. Тане была отвратительна мысль испортить его хорошее настроение. Она знала, какую реакцию вызовет ее новость. И она оказалась права. Когда она сказала ему о назначении на должность в Верховном суде, Джек почувствовал себя так, будто ему двинули в солнечное сплетение.

– Очень мило. Когда? – Словно она швырнула кобру к его ногам – так это прозвучало.

– Через две недели. Ты придешь на церемонию введения в должность или тебе не хотелось бы?

– Какого черта ты задаешь такой вопрос? Я как раз считаю, что именно ты не хочешь, чтобы я пришел. – Он такой уязвимый, с ним невозможно говорить.

– Я этого не сказала. Но знаю, как ты напрягаешься, когда речь идет о моей работе.

– И что же наводит тебя на такие мысли?

– О, пожалуйста, Джек… давай не начинать все снова. – Она так устала после трудного долгого дня. К тому же все воспринималось теперь и горше и труднее после того, как не стало Гарри. Да еще отношения с Джеком были на пределе. Это было не самое счастливое время в ее жизни, если не сказать хуже. – Надеюсь, ты придешь.

– Это значит, я не увижу тебя до этого события?

– Конечно же, это ничего подобного не значит. Ты можешь увидеть меня в любое время, когда только захочешь.

– А если завтра вечером? – похоже, он проверял ее.

– Потрясающе! У тебя или у меня? – Тана засмеялась, Джек – нет.

– В твоем доме у меня начинается клаустрофобия. Я заеду за тобой в Сити‑ Холл к шести.

– Слушаюсь, сэр! – Она вложила в ответ ироническое приветствие, но он и тут не засмеялся, а когда они встретились на следующий день, настроение у обоих было хуже некуда. Оба ужасно тосковали по Гарри, с той лишь разницей, что Тана об этом говорила, а Джек – нет. Он взял себе в партнеры другого адвоката, и, казалось, ему нравился этот человек. Он много говорил о новом партнере, о том, с каким успехом они работали вместе и как много денег собирались зарабатывать. Очевидно, он все еще искал повод к ссоре из‑ за работы Таны. Она почувствовала облегчение, когда на следующее утро он подвез ее до Сити‑ Холл и они расстались.

Этот уик‑ энд он собирался провести с кучей друзей за игрой в гольф в Пеббл‑ Бич. Ее он не пригласил, и Тана глубоко вздохнула, поднимаясь по ступенькам Сити‑ Холл. Конечно же, в эти дни он отнюдь не облегчал ей жизнь. Время от времени Тана мысленно возвращалась к тому, что Гарри сказал ей перед смертью. Но совершенно невозможно думать о чем‑ то постоянном, общаясь с Джеком. Ну не такой он был человек! Больше Тана не лелеяла никаких надежд. Она тоже не была женщиной такого типа, вот так вот! Вероятно, именно поэтому они так долго терпели друг друга. Но, кажется, больше это не сработает. Трения между ними достигли пика, чего она почти не могла выносить. Поэтому Тана была искренне благодарна судьбе, когда узнала, что во время церемонии введения ее в должность у Джека будет командировка в Чикаго.

На этот раз торжество было простеньким и негромким под председательством Главного судьи Верховного суда. Присутствовало также около полудюжины других судей, ее старый друг окружной прокурор, удовлетворенно шепнувший при ее появлении: «Я же тебе говорил! » Еще горстка наиболее дорогих ей людей. Аверил была в Европе с Гаррисоном и детьми. Она решила остаться на зиму в Лондоне и определила там детей в школу. На это ее уговорил Гаррисон. Он был абсолютно счастлив, когда уезжал с внуками, отданными на его попечение. Правда, перед самым отъездом был душераздирающий момент, когда они с Таной остались вдвоем. Он уткнулся лицом в ладони и заплакал, раздираемый сомнениями, знал ли Гарри, как сильно отец любил его. Тана уверяла, что знал. Это помогло приглушить его печаль и чувство вины за ранние годы его жизни, и он был счастлив взять на себя заботу о невестке и внуках. Но как же странно было не видеть ни их всех, ни Джека, когда Тана смотрела в зал, произнося клятву.

Теперь клятву произносил судья суда второй инстанции, человек, которого Тана за эти годы видела всего пару раз. У него были густые черные волосы, свирепые темные глаза и такой вид, который мог до смерти перепугать кого угодно, когда он возвышался над всеми в своей темной мантии. Но у него был легкий быстрый смех, острый ум и удивительная доброта и мягкость. Особенно хорошо он был известен из‑ за вынесенных им нескольких спорных решений, которые обыгрывались в национальной прессе, в частности в «Нью‑ Йорк тайме» и «Вашингтон пост», а также в «Кроникл». Тана много читала о нем и удивлялась его свирепости. Но сейчас она была заинтригована, увидев в нем скорее ягненка, чем льва. По крайней мере, именно таким он был при приведении ее к присяге. Они немного поболтали о днях его работы в Верховном суде. Она узнала, что до назначения судьей он руководил самой большой юридической фирмой в городе. Позади у него была интересная карьера, хотя, как она считала, ему было всего 48 – 49 лет. Долгое время он был кем‑ то вроде вундеркинда. На прощание он пожал Тане руку и еще раз тепло поздравил. Он очень понравился ей.

– Да, впечатление сильное, – ее старый друг окружной прокурор улыбнулся ей. – Я в первый раз вижу Рассела Карвера на церемонии приведения к присяге. Ты становишься очень важной персоной, дружок.

– Возможно, он платил за парковку внизу, а кто‑ то его поймал за рукав и притащил сюда. – Оба засмеялись.

В действительности он был близким другом Главного судьи и сам предложил свои услуги при церемонии. Как бы то ни было, он оказался очень к месту с его темными волосами и серьезным выражением лица.

– Посмотрела бы ты на него, когда он здесь председательствовал, Тэн. Черт, он засадил одного из наших окружных прокуроров в тюрьму на три недели за неуважение к суду, и я не мог вытащить бедолагу оттуда.

Тана рассмеялась, представив эту сцену.

– Догадываюсь, как мне повезло, что это не со мной случилось!

– Тебе никогда не приходилось работать с ним в качестве судьи на твоих процессах?

– Только дважды. Он был в суде второй инстанции черт‑ те сколько времени.

– Думаю, да. Однако он, по‑ моему, не очень стар, сорок девять – пятьдесят – пятьдесят один – что‑ то около этого.

– О ком это? – председательствующий судья подошел к ним и еще раз пожал Тане руку. День был очень приятным для нее, и вдруг она ощутила радость от того, что Джека не было рядом. Без него было настолько легче: не приходилось затаивать дыхание или извиняться перед ним.

– Мы говорили о судье Карвере.

– Расс? Ему сорок девять. Он учился со мной в Стэнфорде, – улыбнулся председательствующий, – хотя, признаюсь, он был на несколько курсов младше. – Фактически же Карвер был абитуриентом, когда председательствующий уже заканчивал юридический факультет, но они дружили семьями. – Он чертовски приятный парень, дьявольски умен.

– Ему приходится, – восхищенно сказала Тана. Ей предстояло сделать еще рывок. Апелляционный суд. Ну что за идея! Может быть, в следующие десять‑ двадцать лет. А пока она готовилась получать удовольствие от этой работы. Верховный суд должен стать для нее привычным, как чашка чая. Они собирались слушать ее пробные уголовные дела в ближайшем будущем, поскольку это было ее поле деятельности. – Очень мило с его стороны провести сегодня мою церемонию приведения к присяге. – Она улыбалась всем.

– Он чудесный парень, – повторял о нем каждый.

Тана отправила ему небольшую записку с благодарностью за то, что он придал ее введению в должность некую особую значимость. На следующий день он ей позвонил, едва сдерживая смех.

– Вы ужасно вежливы. Я не получал таких лестных писем по меньшей мере уже двадцать лет.

Она смущенно засмеялась и поблагодарила его за звонок.

– Но это же было так мило с вашей стороны. Как присутствие Папы, когда даешь религиозный обет.

– О господи… Что за мысли! Вы именно этим занимались последние недели? Беру все назад…

Они оба засмеялись и еще немного поболтали. Тана пригласила его по возможности заглянуть в суд, когда она будет вести дела. У нее было чувство приятной теплоты братства, к которому и она теперь принадлежала, сообщества судей всех рангов, работающих вместе. Ощущение было такое, будто она наконец взошла на Олимп. Работа здесь была гораздо легче, чертовски приятнее по многим показателям, чем дела по обвинению насильников и убийц, выстраиванию процесса и споров. Хотя, надо отдать должное, прежняя работа тоже доставляла ей удовольствие. Здесь у нее должна быть более ясной голова, нужен более объективный подход. За всю свою жизнь Тана не изучала так много законов. Две недели спустя она сидела в своей судейской палате, зарывшись в книги, когда судья Карвер, поймав ее на слове, заглянул к ней.

– Так вот к чему я вас приговорил? – Он стоял в дверном проеме и улыбался. Ее секретарь уже давно ушел домой, а она сосредоточенно хмурила брови, копаясь в шести книгах одновременно, сравнивая статьи и выискивая прецеденты. Он вошел, а Тана с улыбкой подняла голову от своих книг.

– Какой приятный сюрприз! – Она быстро встала и жестом пригласила его в большое удобное кожаное кресло. – Пожалуйста, садитесь.

Он сел. Тана смотрела на него. Он был красив какой‑ то спокойной, зрелой мужской интеллектуальной красотой. Это не было обаяние Джека, похожее на обаяние любого эталонного игрока элитной американской футбольной команды. Его обаяние было более спокойным и гораздо более мощным. Да и вообще он превосходил Джека в мириадах разных вещей.

– Выпьете что‑ нибудь? – У нее был секретный бар для случаев вроде этого.

– Нет, спасибо. У меня много домашних заданий на сегодняшний вечер.

– У вас тоже? И как вы умудряетесь продираться через все эти дебри?

– Не всегда получается. Иногда хочется просто сесть и расплакаться, но постепенно во всем разбираешься. Над чем вы сейчас работаете?

Тана как можно короче описала ему дело; он задумчиво кивнул.

– Это должен быть интересный процесс. Вполне может со временем попасть и ко мне.

Она засмеялась:

– Да, невелик мой вотум доверия, если вы думаете, что по моему решению будет подана апелляция.

– Нет, нет, – поспешил объяснить он. – Просто так уж сложилось, что поскольку вы здесь новичок, то что бы вы ни решили, если им не понравится, они будут апеллировать к суду во второй инстанции. Они даже могут попытаться опровергнуть ваше решение. Будьте осторожны, не давайте им оснований для этого.

Это был хороший совет. Они еще немного поболтали. У него были темные задумчивые глаза, которые придавали ему какой‑ то трогательный вид, что никак не вязалось с его серьезностью. В этом человеке таилась масса противоречий. Тана была заинтригована. Он вышел с ней вместе, помог донести до машины кипу ее книг, а затем, казалось, заколебался:

– Не мог бы я уговорить вас перехватить гамбургер где‑ нибудь, а?

Тана улыбнулась ему. Ей нравился этот человек. Она никогда не встречала никого, похожего на него.

– Можете, если обещаете пораньше доставить меня домой, чтобы я успела еще поработать.

Они выбрали «Билле Плейс» на Клемент. Обстановка там была простая и мирная, среди гамбургеров, хрустящего картофеля, молочных коктейлей и детей. Никто никогда не заподозрил бы в них важных персон. Они сидели и болтали о своих трудных делах, разбираемых много лет назад, и сравнивали Стэнфорд с Боалтом. В конце концов Тана, сдавшись, рассмеялась:

– Хорошо, хорошо, согласна. Ваша школа лучше моей.

– Я этого не говорил, – засмеялся он. – Я сказал, что наша футбольная команда была лучше.

– Ну, это не моя вина. Я не имела к футболу никакого отношения.

– Да я как‑ то и не думал, что вы принимали участие в играх.

Какое облегчение – находиться рядом с ним. Их связывали общие интересы, общие друзья. Время летело. Он отвез ее домой и уже хотел распрощаться, но Тана пригласила его что‑ нибудь выпить у нее дома. Он был удивлен, насколько прелестен ее маленький изящный домик и как хорошо она его обставила. Это казалось раем. Хотелось растянуться перед камином и остаться так хоть ненадолго.

– Я счастлива здесь. – Это было правдой, когда она бывала одна. Только присутствие Джека создавало неудобства. Но сейчас, когда здесь сидел Расс, это было просто идеально. Расс разжег камин, а Тана налила ему стакан красного вина. Они снова дружески разговаривали о своих семьях, о жизни каждого из них. Она узнала, что он десять лет назад потерял жену и что у него две замужние дочери.

– Но, по крайней мере, я еще пока не дед! – улыбнулся ей Рассел Карвер. – Бет учится в архитектурном колледже в Йеле, а ее муж изучает юриспруденцию. Ли – модельер в Нью‑ Йорке. Они просто прелесть, я горжусь ими… но иметь внуков… – он чуть не застонал, а Тана улыбнулась ему. – Я еще не готов к этому.

– Вы никогда не хотели еще раз жениться? – Тане было любопытно узнать это. Он оказался интересным человеком.

– Нет. Я полагаю, что не встретил никого, настолько заслуживающего внимания. – Он огляделся, затем посмотрел на нее. – Вы знаете, как это бывает. Привыкаешь к своему образу жизни, чувствуешь себя комфортно. Очень трудно все изменить из‑ за кого‑ нибудь.

Она улыбнулась:

– Полагаю, я и сама никогда серьезно не пыталась. Не очень‑ то храбро с моей стороны, конечно. – Теперь Тана иногда сожалела об этом, и если бы Джек выкручивал ей руки, настаивая на женитьбе, прежде чем все у них начало разваливаться… – Замужество всегда до чертиков меня путало.

– Оно и понятно. Это безусловно очень сомнительное предприятие. Но когда это срабатывает – тогда все просто чудесно. – Глаза его заблестели. Было легко догадаться, что он прожил счастливую жизнь со своей женой. – У меня о моем браке только хорошие воспоминания. – Они оба понимали, что это также затрудняет вступление в новый брак. – А мои девочки просто потрясающие. Вам надо как‑ нибудь с ними познакомиться.

– Я бы очень этого хотела.

Они еще несколько минут поговорили, он допил свое вино и ушел. Тана вернулась к своим книгам, которые он помог ей принести домой, в ее уютный кабинетик. Она работала до глубокой ночи, а на следующий день, увидев посыльного с конвертом в руке, Тана рассмеялась. Расс написал ей льстивое письмо, так похожее на ее собственное, отправленное ему после введения ее в должность. Она позвонила ему, и они вместе повеселились. Этот разговор был куда легче разговора с Джеком, который состоялся позднее в тот же день. Джек снова вышел на тропу войны, они сражались за свои планы на выходные, так что в конце концов она вовсе отказалась от этих планов. Всю субботу мирно просидела одна в своем доме, рассматривая старые фотографии, когда раздался звонок в дверь. Рассел Карвер стоял на пороге с букетом роз, виновато глядя на нее.

– Я поступаю ужасно бестактно и заранее прошу прощения. – Он был красив в твидовом пиджаке и свитере с высоким воротом. Тана восхищенно улыбнулась ему.

– Никогда раньше не слышала, что приносить кому‑ то розы – бестактность.

– Это компенсация за вторжение без предупреждения, что действительно бестактно. Но я думал о вас, а дома у меня нет вашего номера телефона. Думаю, он не зарегистрирован, поэтому я решил попытать счастья… – он хитро улыбнулся.

Тана жестом пригласила его войти.

– Мне было совершенно нечем заняться, поэтому я в восторге, что вы пришли…

– Я был уверен, что вы уехали куда‑ нибудь, и удивлен, что застал вас дома.

Тана налила ему вина, они сели на кушетку.

– Вообще‑ то у меня были планы на выходные, но я отказалась от них.

Отношения с Джеком стали невыносимыми, и она не знала, что делать. Рано или поздно придется все как‑ то уладить или отказаться от этих попыток. Но сейчас Тана не хотела думать об этом. Все равно он сейчас далеко.

– Я рад, что вы отказались от своих планов, – Расс улыбнулся ей. – Не хотите поехать со мной в Баттерфилд?

– На аукцион? – Она была заинтригована.

А полчаса спустя они уже бродили среди антиквариата и произведений восточного искусства, болтая о самых разных вещах. У него был какой‑ то легкий подход ко всему, и это снимало напряжение. Кроме того, у них почти на все были одинаковые взгляды. Тана даже попыталась рассказать ему о матери.

– Думаю, прежде всего своим отвращением к замужеству я обязана именно ей. Все время я думала о том, как она сидит там одна, ожидая его звонка… – Даже сейчас ей были ненавистны эти воспоминания.

– Тем больше причин выйти замуж и обрести надежную уверенность.

– Но я же знала, что к тому времени он уже обманывал свою жену. Я ни за что не хотела бы быть на месте любой из этих женщин… ни моей матери, ни его жены.

– Это, должно быть, было тебе очень тяжело, Тана, – он сочувствовал ей во многих случаях. И она в тот вечер, во время прогулки по Юнион‑ стрит, рассказала ему о Гарри: об их дружбе, о школьных годах, о госпитале и как ей теперь одиноко без него. Слезы выступили на ее глазах от этих воспоминаний, и, когда она посмотрела на Расса, ее лицо выражало какую‑ то нежность.

– Должно быть, он был прекрасным человеком. Голос его тронул ощутимой, почти физической лаской, и Тана благодарно улыбнулась ему.

– Более чем. Это был мой лучший друг. Самый лучший на свете. Он был замечательный, даже когда умирал, успел что‑ то дать каждому, кусочек себя… какую‑ то часть своей души… – Она снова взглянула на Расса. – Хотелось бы мне, чтобы вы знали друг друга при его жизни.

– Мне тоже, – нежно посмотрел он на Тану. – Вы были в него влюблены?

Она отрицательно покачала головой, а затем рассмеялась, вспомнив:

– Он был пылко влюблен в меня в школьные дни, когда мы были детьми. Но Аверил была для него идеальной женой.

– А вы, Тана? – Рассел Карвер испытующе смотрел на нее. – Кто же был вашим идеалом? Кто в вашем сердце? Кто любовь всей вашей жизни?

Это был нелепый вопрос, но он чувствовал, что кто‑ то все‑ таки был. Просто немыслимо, чтобы такая девочка была ничьей. Здесь была какая‑ то тайна, и он не мог найти разгадки.

– Никто, – она улыбнулась ему. – Некоторые успехи… некоторые поражения… главным образом, не те люди. У меня было не много времени на это.

Он кивнул. Это‑ то было ему понятно.

– Приходится платить за то, что ты имеешь. Иногда это место оказывается очень одиноким. – Ему было интересно, так ли это в ее случае, но, казалось, она была согласна с ним. Он хотел знать, кто был в ее жизни теперь, и прямо об этом спросил.

– В последние несколько лет я встречалась кое с кем, даже более того, полагаю. Мы какое‑ то время жили вместе. И до сих пор еще встречаемся, – задумчиво улыбнулась она и посмотрела в темные глаза Расса. – Но теперь все как‑ то не так, как раньше. «Цена, которую платишь», как вы выразились. Все начало рушиться еще в прошлом году, когда я получила назначение на должность судьи… а потом умер Гарри… все это оставило слишком много болезненных следов.

– Это серьезная связь? – Он смотрел сочувственно и заинтересованно.

– Так было довольно долго, но теперь похоже на поступь хромой клячи. Думаю, мы теперь вместе только из лояльности.

– Так вы все еще вместе? – Он внимательно наблюдал за нею. Тана кивнула. Они с Джеком вообще‑ то никогда не считали, что все кончено. Во всяком случае пока, хотя никто из них не знал, что принесет им будущее…

– Мы оба живем настоящим. В течение долгого времени это нас устраивало. Одна и та же философия. Никакого брака и никаких детей. И пока мы оба соглашались с этим, это прекрасно срабатывало.

– А теперь? – Большие темные глаза проникали в ее душу, а она смотрела на него не отрываясь, вдруг ощутив жгучую жажду его рук, губ, его прикосновения. Он был самым привлекательным из встречавшихся ей мужчин. Однако ей пришлось тут же упрекнуть себя. Она все еще принадлежала Джеку… разве нет? Больше она не была в этом уверена.

– Я не знаю. Все так изменилось со смертью Гарри. Кое‑ что из того, что он сказал, заставляет меня пересмотреть всю мою жизнь, – она сурово посмотрела на Расса. – Я имею в виду – действительно ли это то самое? Вот это и есть все? Жизнь продолжается… и моя работа. С Джеком или без него… – Расс понял, кого она подразумевает. – И что – это все? Может быть, я хочу от будущего большего, чем только это. Я никогда ничего подобного не чувствовала, и вдруг теперь – да! По крайней мере, я задумываюсь иногда об этом.

– Думаю, вы на верном пути.

Он казался очень искушенным и мудрым и в каком‑ то смысле напомнил ей Гаррисона.

– Именно так сказал бы Гарри, – улыбнулась ему Тана, а потом вздохнула:

– Кто знает, может быть, это ничего и не значит. Вдруг все кончено, и что потом? Кого тревожит, что тебя больше нет?..

– Тогда только это и имеет смысл, Тана. Но я чувствовал то же самое после смерти жены десять лет назад. Очень трудно привыкнуть к такому, это подчеркивает грубую реальность того, что однажды мы тоже должны посмотреть смерти в лицо. Все считается, каждый год, каждый день, любые отношения. Если ты попусту растрачиваешь их или несчастлив в том положении, в каком находишься, однажды ты проснешься – и пора платить по счету! Так же, как в какие‑ то промежутки времени чувствуешь себя счастливым, имея то, что имеешь. – Он немного помолчал, потом взглянул на нее. – Ну а как с этим у вас?

– Счастлива ли я? – Она долго колебалась, потом взглянула на него. – В моей работе – да.

– А остальное?

– Как раз сейчас не очень. Это трудное время для нас.

– Выходит, я навязываюсь? – Он хотел знать все, но иногда так трудно было ему отвечать.

Тана покачала головой и посмотрела в эти карие глаза, которые уже хорошо знала.

– Нет. Вы – нет.

– Вы все еще встречаетесь со своим другом… ну, с которым вы жили вместе некоторое время? – Он улыбался ей и выглядел очень умудренным и взрослым. С ним Тана чувствовала себя почти ребенком.

– Да, я все еще вижусь с ним время от времени.

– Я хотел знать, как у вас обстоят дела.

Она собралась спросить, чем вызван такой интерес, но не осмелилась. Вместо этого он привез ее в свой дом и показал ей все. У нее перехватило дыхание с самого первого момента, как только они вошли в холл. Ничто в этом человеке не указывало на такое богатство. Он был прост, легок в обращении, скромно одет. Но, увидев, где он живет, можно было понять, что это за человек. Дом его был на Бродвее, в последнем квартале перед Президио, с маленьким, заботливо ухоженным двориком. Мраморный вестибюль, темно‑ зеленый со сверкающей белизной, высокие мраморные колонны, комод в стиле Людовика XV с мраморной крышкой и серебряный поднос для визитных карточек, позолоченные зеркала, паркетный пол, атласные занавески до самого пола. На первом этаже был расположен ряд изящно оформленных приемных. Второй этаж был более уютным, с огромными хозяйскими покоями, чудесной библиотекой, обитой деревянными панелями, уютным маленьким кабинетом с мраморным камином, а наверху – детские комнаты, которые теперь пустовали.

– Сейчас уже не имело бы смысла сохранять все это, но я так долго живу здесь. Мне ненавистна сама мысль о переезде…

Тане ничего другого не оставалось, как только расхохотаться, посмотрев на него:

– Думаю, что после увиденного я просто спалю свой дом.

Но она тоже чувствовала себя счастливой здесь. Это был другой мир, другая жизнь. Ему это было по карману, ей – нет. Теперь она вспомнила слухи о том, что у него приличное собственное состояние, знала, что раньше в течение нескольких лет он владел процветающей юридической компанией. Этот человек хорошо потрудился в жизни и многого достиг. Рассу нечего было опасаться с ее стороны. В материальном смысле Тана ничего от него не хотела. Он гордо демонстрировал ей одну комнату за другой: бильярдную и гимнастический зал внизу, набор ружей для утиной охоты. Это был цельный человек, разносторонний и увлеченный. Когда они снова поднялись наверх, он обернулся к ней, взял ее за руку и нежно улыбнулся.

– Я очень увлечен вами, Тана… Я очень хотел бы чаще видеться с вами, но сейчас не хочу осложнять вашу жизнь. Прошу вас, скажите мне, когда будете свободны.

Она кивнула, совершенно очарованная всем, что увидела и услышала. Чуть позже он отвез ее домой, и она сидела в гостиной, уставившись в пылающий камин. Расс был человеком, о которых читаешь в книгах или видишь в журналах. И вдруг – вот он, на пороге ее жизни, говорит, что он ею увлечен, приносит розы, гуляет с ней по Баттерфилду. Она не знала, что ей с ним делать, но одно было ясно: она тоже увлечена им.

Все это осложнило отношения с Джеком в следующие несколько недель. Тана пыталась провести несколько ночей в Тибуроне, будто заглаживая какую‑ то вину. Но она ни о чем, кроме Расса, не могла думать, и особенно когда они с Джеком занимались любовью. Она становилась с ним такой же раздражительной, как и Джек с ней. К Дню Благодарения она превратилась в комок нервов. Расс уехал на Восток навестить свою дочь Ли. Он приглашал ее поехать вместе с ним, но это было бы непорядочно с ее стороны. Тана должна была разрешить ситуацию с Джеком, но ко времени наступления праздников она впадала в истерику даже от мысли о Джеке. Единственное, чего она хотела, – быть с Рассом, вести тихие спокойные разговоры, подолгу прогуливаться по Президио, делать набеги на антикварные лавки, картинные галереи, проводить долгие часы за обедом в крошечных кофейнях и ресторанах. Он привнес в ее жизнь что‑ то такое, чего никогда в ней не было и о чем она так тосковала теперь. Какая бы проблема ни возникала, теперь Тана звонила Рассу, а не Джеку. Джек только рычал на нее. В нем все еще жило желание проучить ее, а теперь это было так утомительно. Она не чувствовала за собой такой уж вины, чтобы до сих пор мириться с этим.

– Но почему ты все еще связана с ним? – однажды спросил Расс.

– Я не знаю, – Тана с несчастным видом таращилась на него за обедом, перед тем как суд должны были распустить на каникулы.

– Может быть, внутренне ты связываешь его с твоим умершим другом? – Мысль была для Таны неожиданной, но она подумала, что вполне возможно. – Ты любишь его, Тэн?

– Нет, это не то… Это просто привычка… Мы так долго вместе.

– Это не объяснение. Из того, что ты говоришь, ясно, что ты несчастна с ним.

– Я знаю. Это какое‑ то сумасшествие. Может быть, потому, что это было как‑ то надежно.

– Почему? – Он иногда был жесток с ней, но это шло ей на пользу.

– Мы с Джеком всегда хотели одного и того же: никакого покушения на свободу действий, никакого брака, никаких детей…

– Ты и теперь этого боишься?

Тана глубоко вздохнула и уставилась на него, выдавив:

– Да… думаю, что да…

– Тана, – он взял ее за руку. – Ты боишься меня? Она медленно покачала головой. Потом он произнес то, что она больше всего хотела услышать и чего боялась. Она хотела этого с первой же встречи, с тех пор, как впервые посмотрела в его глаза.

– Я хочу жениться на тебе. Ты знаешь это?

Она отрицательно помотала головой, потом остановилась и кивнула. Оба засмеялись, Тана со слезами на глазах.

– Не знаю, что и сказать.

– Тебе и не надо ничего говорить. Я просто хотел все прояснить для тебя. А ты теперь должна прояснить другую ситуацию, для твоего же собственного спокойствия, независимо от того, что ты решишь о нас.

– А твои дочери? Они не будут возражать?

– Это моя жизнь, а не их, разве нет? Кроме того, они чудные девочки, и нет никакой причины, чтобы они мешали моему личному счастью.

Тана кивнула. У нее было такое чувство, словно все происходит во сне.

– Ты это серьезно?

– Как никогда в жизни. – Он смотрел ей в глаза и не отпускал ее взгляда. – Я очень тебя люблю.

Он же еще ни разу даже не поцеловал ее. Тана просто таяла под его взглядом, она вся тянулась к нему. А когда они вышли из ресторана, он нежно привлек ее к себе и поцеловал в губы. Тана почувствовала, что ее сердце сейчас расплавится, пока он держал ее в объятиях.

– Я люблю тебя, Расс, – оказалось вдруг, что ей так легко произнести это. – О, я так тебя люблю.

Она смотрела на него снизу вверх со слезами на глазах, а он улыбался ей с высоты своего роста.

– Я тоже люблю тебя. Ну а теперь будь хорошей девочкой и исправь свою жизнь.

– Это не займет много времени.

Они медленно пошли к Сити‑ Холл. Ей нужно было вернуться на работу.

– Вот и хорошо. Дня два хватит? – Оба засмеялись. – Мы могли бы поехать на каникулы в Мехико.

Тана съежилась от страха. Она уже обещала Джеку поехать с ним кататься на лыжах. Но надо же было что‑ то делать, прямо сейчас.

– Дай мне время до начала нового года, и, обещаю, я все исправлю!

– Тогда, может быть, мне поехать в Мехико одному? – Он задумчиво нахмурил брови. Тана с беспокойством взглянула на него. – О чем ты беспокоишься, малышка?

– Что ты еще в кого‑ нибудь влюбишься.

– Тогда поторопись. – Расс рассмеялся, снова поцеловал ее, прежде чем она вошла в здание суда.

И всю вторую половину дня Тана сидела на судейской скамье со странным выражением в глазах и блуждающей улыбкой на губах. Она не могла ни на чем сосредоточиться, а когда встретилась этим вечером с Джеком, у нее перехватывало дыхание при всяком взгляде на него. Он хотел знать, есть ли у нее лыжная экипировка. Уже был арендован коттедж, и они собирались ехать с друзьями. Вдруг, где‑ то в середине вечера, она вскочила и посмотрела на Джека.

– Что происходит, Тэн?

– Ничего… Все… – Она зажмурилась. – Мне надо идти.

– Сейчас? – Он был взбешен. – Обратно в город?

– Нет. – Она села и заплакала. С чего же начать? Что она могла сказать? В конце концов, он сам ее оттолкнул, не принимая ее работу и ее успех, ее горечь, своим нежеланием связывать себя. Сейчас она жаждала того, чего он не хотел и не мог ей дать. Тана знала, что поступает правильно, но это было так трудно. Она в отчаянии пристально смотрела на Джека, уверенная в правильности того, что сейчас делает. Она почти ощущала присутствие Расса рядом с ней и Гарри с другой стороны, подбадривающих ее. – Я не могу.

Она все еще смотрела на Джека, а он в изумлении уставился на нее.

– Не можешь – что? – Он был озадачен. Не было никакого смысла в таком поведении Таны. И это было так не похоже на нее.

– Не могу больше так продолжать все это.

– Почему нет?

– Потому что это не дает ничего хорошего нам обоим. Весь последний год ты измывался надо мной, а я была так несчастна… – Она встала и зашагала по комнате, разглядывая привычные вещи. Этот дом был ее частью целых два года, а теперь казался чужим. – Я хочу большего, Джек.

– О господи! – Он сел, взбешенный. – Ну, и чего же большего?

– Чего‑ нибудь постоянного, как это было у Гарри и Аверил.

– Сколько раз тебе говорить: ты никогда не найдешь ничего подобного. Они – это они. А ты не Аверил, Тэн.

– Это не причина, чтобы отказываться. Я все еще хочу, чтобы кто‑ то был моим до конца моей жизни, кто захочет встать перед богом и людьми и взять меня до конца моих дней.

Джек в ужасе смотрел на нее:

– Ты хочешь, чтобы я женился на тебе? Я думал, мы все давно обговорили и пришли к соглашению…

Он выглядел до смерти перепуганным, но Тана покачала головой.

– Успокойся. Мы действительно когда‑ то пришли к такому соглашению. Это совсем не то, чего я хочу от тебя, Джек. Я хочу свободы. Думаю, что пришло время.

Он хранил долгое‑ долгое молчание: он тоже знал это, но тем не менее это было болезненно. И это испортило его планы на праздник. Он посмотрел на нее:

– Вот почему я уверен в том, что делаю. Потому что рано или поздно всему приходит конец. И так гораздо легче. Я упакую свои вещи, ты – свои, мы скажем друг другу «до свидания», немного пострадаем. Но, по крайней мере, мы никогда не лгали друг другу и не тащим за собой хвост детишек.

– Я даже не уверена, что это было бы так уж страшно. В конце концов, мы же оба знаем, как дороги были друг другу. – Тана была опечалена, как будто она потеряла кого‑ то очень дорогого ей, да так оно и было. Он был дорог ей долгое время.

– Мы очень дорожили друг другом, Тэн. И это было хорошо. – В его глазах стояли слезы. Он подошел к ней и сел рядом. – Если бы я был уверен, что поступаю правильно, я женился бы на тебе.

– Для тебя это не было бы правильным, – Тана взглянула на него.

– В любом случае, Тэн, ты никогда не будешь счастлива в браке.

– Ну почему нет? – Ей не хотелось, чтобы он так говорил. Не сейчас. Нет, не сейчас, когда за спиной стоит Расс, жаждущий жениться на ней. Это звучало как проклятие. – Ну почему ты так говоришь?

– Да потому, что ты не тот тип женщины. Ты слишком сильная. И вообще тебе не надо выходить замуж. – Джек горько улыбнулся. – Ты повенчана с юстицией. Вот это твоя всепоглощающая любовная связь.

Она знала, что сильнее его. Но понимать это Тана стала недавно, главным образом с тех пор, как познакомилась с Рассом. Он так отличался от Джека! Расс был намного сильнее любого из тех, кого она знала до него. И сильнее, чем она сама. Гораздо сильнее.

– А что, нельзя иметь и то, и другое?

– Некоторые могут. Ты – нет.

– Я так сильно обидела тебя, Джек? – Она горестно посмотрела на него, а он улыбнулся, встал, открыл бутылку вина и протянул ей бокал.

У Таны возникло чувство, что она никогда не знала этого человека. Все было так мелочно, так горько. В нем не было ничего глубокого, и она теперь дивилась, как могла так долго оставаться с ним. Но это же ей подходило когда‑ то! Ей и не хотелось никакой глубины все эти годы. Она так же, как и он, хотела быть независимой. Только теперь она повзрослела. И как бы ни пугало ее предложение Расса, она хотела этого, хотела больше всего на свете, как ничего не хотела до сих пор. Тана посмотрела в глаза Джеку и улыбнулась ему. Он провозгласил тост:

– За тебя, Тэн! Удачи!

Она выпила и тут же, поставив бокал, посмотрела на него.

– А теперь я ухожу.

– Да‑ а. Позвони как‑ нибудь.

Он повернулся к ней спиной, а она почувствовала такую боль, будто ее пронзили ножом. Она хотела броситься к нему, но было слишком поздно. Тана прикоснулась к его спине и прошептала два слова:

– До свидания.

А потом она с невероятной скоростью мчалась домой; потом приняла ванну и вымыла голову, как будто смывала все разочарования и слезы. Ей было тридцать восемь. Она все начинала заново. Но на этот раз так, как никогда раньше, и с таким мужчиной, каких не встречала до него. Она подумывала о том, чтобы позвонить ему в тот же вечер, но ее мысли все еще были заняты Джеком. Вдруг она испугалась говорить Рассу, что свободна. Она так ничего и не говорила ему до самого обеда в день его отъезда в Мехико. А во время обеда вдруг посмотрела на него и загадочно улыбнулась. – Чему ты радуешься, шутница?

– Просто жизни, полагаю.

– И это тебя забавляет?

– Иногда… Я… э‑ э… м‑ мм… – Он смеялся над ней, а она вспыхнула от возмущения. – Ох, черт! Не осложняй мне все.

Он взял ее за руку и улыбнулся:

– Что же ты порываешься сказать?

Он никогда раньше не видал ее такой начисто лишенной красноречия.

Тана набрала побольше воздуха:

– Я все уладила на этой неделе.

– С Джеком? – Он был поражен, когда она кивнула, застенчиво улыбаясь. – Так быстро?

– Но это не могло больше продолжаться. Я бы не выдержала.

– Он очень огорчился? – Расс выглядел обеспокоенным.

Тана кивнула, взгрустнув на минутку.

– Да. Но он ни за что не признался бы в этом. Он любит, чтобы все получалось легко и свободно. – Она прерывисто вздохнула и добавила:

– Он говорит, я никогда не буду счастлива, за кого бы ни вышла замуж.

– Вот это мило! – Расс улыбнулся и не выказал никакой обеспокоенности. – Переезжая, спали дом дотла. Таков древний обычай некоторых мужчин. Поверь мне, все это яйца выеденного не стоит. Я воспользуюсь случаем. Спасибо. – Расс сиял, почти в экстазе.

– Ты все еще хочешь жениться на мне? – Она не могла поверить, что все это происходит с ней, и на минутку… только на минутку… возник соблазн сбежать обратно в прежнюю жизнь. Но прошлого она больше не хотела – хотела того, что сейчас… И его… Она хотела и выйти замуж, и продолжать карьеру, как бы это ее ни пугало. Нельзя упускать такой шанс. Теперь Тана была готова. Это заняло у нее много‑ много времени, но она пришла к этому и гордилась собой.

– А как ты думаешь? Конечно, хочу. – Он мгновенно ее убедил, глаза его улыбались ей.

– Ты уверен?

– А ты? Это более важно.

– Может, мы немного поговорим об этом? – Тана вдруг занервничала при этой мысли, а Расс смеялся над ней.

– Как долго? Полгода? Год? Десять лет?

– Лучше пять… – Она засмеялась тоже, а потом взглянула на него. – Ты не хочешь детей, не правда ли? – Она не заходила так далеко. Она слишком стара для этого, но Расс только покачал головой и подмигнул.

– Ты беспокоишься обо всем, правда? Нет, я не хочу детей. В следующем месяце мне стукнет пятьдесят, и у меня уже есть двое. Но нет, я не буду стерилизоваться, благодарю покорно. Однако я сделаю все, что ты хочешь, чтобы гарантировать, что не обрюхачу тебя. Ладно? Хочешь, чтобы я подписался кровью?

– Да! – Они засмеялись.

Расс оплатил счет, они вышли из ресторана. Он держал ее так, как ни один мужчина в жизни, проникая прямо в душу и сердце. Никогда раньше Тана не была так счастлива. Вдруг он взглянул на часы и быстро потащил ее к машине.

– Что ты делаешь?

– Нам надо успеть на самолет.

– Нам? Но я не могу… я не…

– Твой суд распущен на каникулы?

– Да, но…

– Паспорт в порядке?

– Я… да… Думаю, да…

– Мы все проверим, когда я доставлю тебя домой… Ты летишь со мной. Свадьбу можно спланировать там… Я позвоню девочкам… Как насчет февраля?.. Скажем, через шесть недель? Валентинов день? Достаточно жестко для тебя, Тэн?

Он сошел с ума, и она была без ума от него. В тот вечер они попали на рейс в Мехико и провели там божественную неделю, впитывая солнце и наконец занявшись любовью. Он ждал, пока она навсегда покончит с Джеком. А когда они вернулись, он купил ей обручальное кольцо. Они оповестили всех друзей. Джек позвонил, когда узнал о событии из газет. То, что он сказал, задело ее за живое.

– Так‑ так. Вот, значит, как обстоят дела? Вот из‑ за чего весь сыр‑ бор. Почему ты не сказала мне, что трахаешься с кем‑ то еще? Тоже мне справедливость! Должно быть, для тебя это еще один шаг наверх.

– Это гнусно, то, что ты говоришь… И я не трахалась с ним.

– Рассказывай сказки кому‑ нибудь другому. Да, мне пришло в голову, – он горько рассмеялся, – расскажи это судье.

– Ты сам знаешь, что всю свою жизнь был так чертовски занят тем, чтобы не влипнуть с кем‑ нибудь в историю, что теперь не можешь отличить собственную задницу от любой дырки в земле!

– По крайней мере, я знаю, кто одурачил меня, Тэн.

– Я не дурачила тебя.

– А что же ты делала, трахаясь с ним во время обеда? Или до шести вечера не считается?

Тана бросила трубку, сожалея, что все кончилось так безобразно. Она написала также Барбаре, объяснив, что ее брак с Рассом был скоропалительным, но что он прекрасный человек. Когда Барбара приедет навестить отца в следующем году, двери дома Таны всегда открыты для нее, как прежде. Она не хотела, чтобы девочка подумала, что ее отвергли. И как же много всего еще надо было сделать! Она написала Аверил в Лондон. А когда Тана позвонила матери, у той чуть не случился сердечный приступ.

– Ма, ты сидишь?

– О, Тана, с тобой что‑ то случилось? – Мать была на грани истерики. Ей было всего шестьдесят, но по умственному развитию казалось вдвое больше. Артур совсем одряхлел в свои семьдесят четыре, что тоже очень тяжело на ней сказывалось.

– Это кое‑ что очень приятное, мама. Нечто, чего ты ожидала долгие‑ долгие годы.

Джин слепо уставилась на противоположную стену, сжимая трубку.

– Не могу даже представить, что это такое.

– Через три недели я выхожу замуж…

– Ты… Что? За кого? За того мужчину, с которым жила эти годы?

Она никогда не ставила его слишком высоко, но пора уже было им занять подобающее место в мире. Особенно теперь, когда Тана стала судьей. Но Джин была в шоке.

– Нет. За другого. Он судья в апелляционном суде. Его имя Рассел Карвер, ма. – Она продолжала рассказывать все остальное, и Джин плакала, и улыбалась, и хохотала, и снова плакала.

– О, дорогая… Я так долго ждала этого.

– Я тоже, – Тана сама и смеялась, и плакала. – Но ожидание стоило того, ма. Подожди, пока увидишь его. Ты приедешь на свадьбу? Мы женимся 14 февраля.

– Валентинов день… О, как прелестно… – Это все еще смущало Тану и смешило их с Рассом. – Я бы не пропустила такое событие ни за что на свете. Правда, боюсь, Артур не сможет приехать из‑ за его состояния, так что я не смогу остаться надолго.

Джин нужно было предусмотреть тысячи мелочей до отъезда, и она еле могла дождаться, когда освободится от телефонного разговора. Энн только" что вышла замуж в пятый раз, да кого это теперь волновало? Тана выходит замуж! И за кого – за судью апелляционного суда! И она сказала, что он еще и красив! Джин слонялась по дому остаток вечера в полной прострации. А ей надо завтра съездить в город к «Саксу». Необходимо купить платье… нет, костюм… Она все еще не верила, что наконец это случилось. Всю ночь Джин шепотом молилась.

Глава 18

Свадьба была безупречно прекрасной. Они сыграли ее в доме Расса. Пианино и две скрипки играли что‑ то изящное из Брамса, когда Тана медленно спускалась по ступеням в простом платье из белоснежного крепдешина. Ее светлые волосы были распущены и покрыты широкополой очень красивой шляпкой с легким намеком на вуаль. Атласные туфельки были цвета слоновой кости. Присутствовало около сотни человек. Джин стояла в уголке и почти весь день проплакала от избытка чувств. Она купила прелестный бежевый костюм от Живанши и выглядела такой гордой, что у Таны каждый взгляд на нее вызывал слезы.

– Ты счастлива, любовь моя? – Расс так смотрел на Тану, что сердце ее готово было вырваться из груди.

Казалось невероятным, что именно ей так повезло: найти такого мужчину, и она никогда даже в самых смелых мечтах не могла представить всего того, что получила от него и вместе с ним. Как будто она была рождена для него. Тана поймала себя на мыслях о Гарри, когда шла к алтарю. «Ну, старая задница? И как я тебе теперь? » Она улыбалась сквозь слезы. «Ты все сделала великолепно! » Она знала, что Гарри безумно полюбил бы Расса, и эта любовь была бы взаимной. Она просто чувствовала Гарри рядом. Гаррисон и Аверил прислали телеграмму. Дочери Расса с мужьями были здесь. Обе они были стройными, привлекательными, приятными женщинами. Их мужья тоже понравились Тане. Эту четверку очень легко было полюбить. Они, в свою очередь, от души приветствовали ее. Ли особенно тепло приняла Тану в качестве мачехи, хотя разница в возрасте составляла всего двенадцать лет.

– Слава богу, у него хватило ума подождать, пока мы вырастем, прежде чем снова жениться, – смеялась Ли. – Во‑ первых, в доме теперь в тысячу раз спокойнее и тише, а во‑ вторых, тебе не придется возиться с нами. Он так долго был одинок. Мы с Бет чертовски рады, что вы вышли за него замуж. Мне было ненавистно думать, как он одинок в этом доме.

Она была слегка сумасбродна, но одета удивительно красиво, по своей собственной модели. – Она была явно без ума от Расса и как сумасшедшая любила своего мужа. Бет тоже очень любила всю семью. Вся группа выглядела просто идеально. Когда Джин посмотрела на них, она вдруг почувствовала благодарность, что Тана в свое время не сглупила и не запала на Билли, когда сама Джин толкала ее на это. Ну до чего же разумна была Тана, молодец, что дождалась этого исключительного мужчину. И что за жизнь! Этот дом был самым роскошным из всех когда‑ либо ею виденных. И ее Тана чувствовала себя абсолютно свободно с дворецким и горничной, которые уже много лет служили у Расса. Она плавно переходила из комнаты в комнату, развлекая его друзей. Гости обращались к ней «Ваша честь», а кто‑ то еще прочел шутливые стихи о судье‑ женщине и судье‑ мужчине.

Это был удивительный вечер. Потом Тана и Расс уехали в Мехико, через Ла Джолла и Лос‑ Анджелес, провести медовый месяц. Тана взяла на работе месячный отпуск, а когда вернулась, ее новая фамилия каждый раз вызывала у нее улыбку. Судья Тана Карвер… Тана Кар‑ вер… Тана Робертc Карвер… Она везде добавляла его фамилию. Нет, эти феминистские заскоки не для нее! Она ждала его тридцать восемь лет, почти тридцать девять, и сопротивлялась браку почти два десятилетия, и если уж сейчас она в него погрузилась, надо извлекать из этого все выгоды! Каждый вечер она возвращалась домой умиротворенная и счастливая от встречи с ним. Настолько, что Расс даже подшутил над ней как‑ то ночью:

– Когда же ты начнешь вести себя как настоящая жена и ворчать на меня хоть немножко?

– Думаю, я забыла, как это делается.

Он улыбнулся ей, и они снова заговорили о ее доме. Она подумывала сдать его в аренду. Он был такой прелестный, что ей не хотелось продавать его. Однако она знала, что никогда больше не будет в нем жить.

– Может быть, следует его просто продать, в конце концов?

– А что, если я арендую его у тебя для Бет и Джона, когда они вернутся домой?

– Это было бы восхитительно, – улыбнулась она. – Дай подумать… Ты можешь получить его за два поцелуя и… путешествие в Мехико…

Он засмеялся, и наконец они решили оставить дом, сдав его в аренду. Тана была как никогда счастлива. Это был один из тех редких периодов времени, когда все в полном порядке, все идет так, как тебе хочется. И вдруг однажды она на полном скаку столкнулась с кем‑ то. Она торопилась из зала заседаний на обед с Рассом и неожиданно обнаружила, что стоит лицом к лицу с Дрю Лэндсом. У него сделалось такое лицо, будто кто‑ то плеснул нефтью на газон перед его домом, когда увидел, с кем столкнулся. Они постояли, дружески болтая, пару минут. Просто невероятно было осознавать, сколько боли он ей причинил когда‑ то. Глядя на него теперь, она едва могла представить себе это. Гораздо более поразительно было обнаружить, что Джулии было уже восемнадцать, а Элизабет – двадцать два.

– Великий боже, неужели это было так давно?

– Должно быть, так, Тэн, – его голос звучал ровно. Вдруг она почувствовала раздражение. По его глазам Тана видела, что он уже загорается надеждой, для нее неприемлемой, причем давным‑ давно. – Мы уже шесть лет в разводе с Эйлин.

Да как он смеет говорить ей это… как он посмел развестись после того, как причинил Тане столько боли!

– Это просто ужасно, – ее тон был холоден. Ей вдруг стало неинтересно, что он там говорит. Она не хотела опаздывать к Рассу. Она знала, что Расс работает над очень важным делом.

– Эй, полагаю, если… может быть, мы могли бы иногда видеться. Я живу теперь в Сан‑ Франциско…

Она улыбнулась ему:

– Мы были бы рады как‑ нибудь повидаться с тобой. Но сейчас мой муж просто похоронил себя заживо в огромном деле. – Ее улыбка была почти злорадной, она помахала ему на прощание с какими‑ то ничего не значащими словами и исчезла.

А Расс увидел торжество в ее глазах, все еще переполнявшее ее, когда они встретились за обедом в «Хейс‑ Стрит‑ Гриле». Это было одно из их любимых убежищ. Тана часто встречалась здесь с Рассом, чтобы поцеловаться за столиком в углу и счастливо посидеть в объятиях друг друга, в то время как посетители улыбались им.

– Что же тебя так обрадовало? – Он очень хорошо ее знал.

– Ничего… – Однако у нее не было секретов от Расса, не могла она хранить и этот. – Я только что столкнулась с Дрю Лэндсом, впервые за семь лет. Какой же он мерзавец! Думаю, он всегда был таким, маленький кусок жидкого дерьма.

– Ай‑ яй‑ яй! Что же такого он натворил, чтобы заслужить столько эпитетов?

– Это тот самый женатик, о котором я тебе рассказывала…

– А‑ а! – Расс веселился, видя огонь в ее глазах. Он знал, что ни в коем случае она никогда ни на кого его не променяет, не потому, что так уж был уверен в себе, а потому что верил в ту любовь, которая их соединяет. Такая любовь – большая редкость в жизни. Он был благодарен судьбе за нее. Никогда ни с кем не было у него ничего похожего.

– И знаешь что? Он в конце концов развелся со своей женой!

– Этого следовало ожидать, – улыбнулся он. – А теперь он снова хотел приударить за тобой, так?

Она засмеялась:

– Я сказала ему, что мы были бы рады как‑ нибудь увидеться с ним, и смоталась.

– Ты маленькая стервочка. Но все равно я люблю тебя. Как прошел день в суде?

– Неплохо. Мне предстоит интересное дело. Промышленный ущерб. Оно будет запутанным, но возникнут некоторые интригующие моменты и технические проблемы. А как продвигается твой монстр?

Он улыбнулся ей:

– Я таки загоню его обратно в клетку. И, – он как‑ то странно смотрел на нее почти минуту, – мне звонила Ли.

– Как она?

– Прекрасно. – Он смотрел на жену, она на него. Что‑ то странное витало в воздухе.

– Расс, что случилось? – Тана была встревожена: он выглядел каким‑ то странным.

– Это случилось! Наконец‑ то они сотворили это со мной. Я буду дедушкой! – Он выглядел довольным и подавленным одновременно.

Тана засмеялась над ним.

– О, нет! Как она могла так поступить?

– Именно это я ей и сказал. – Потом он опять улыбнулся Тане. – Нет, ты можешь себе это представить?

– С трудом. Нам придется купить тебе седой парик, чтобы ты соответствовал моменту. Когда это произойдет?

– В январе. Очевидно, к моему дню рождения. Или на Новый год, что‑ то около того.

Получилось, что ребенок родился в первый день нового года. Расс и Тана решили, что будет забавно слетать в Нью‑ Йорк и навестить Ли. Он сгорал от нетерпения увидеть своего первого, вернее, первую: это была девочка. Расс зарезервировал место в «Шерри Незерланд», и они улетели. Счастливая Ли набиралась сил в нью‑ йоркском роддоме, в самой лучшей палате. Ребенок был розовым и прелестным. Рассел издал все приличествующие случаю возгласы, произвел много шума, а когда они вернулись в гостиницу, занялся любовью со своей женой с необычной страстью.

– По крайней мере, я еще на высоте. Ну, и как тебе любовь и секс с дедушкой, любимая?

– Даже лучше, чем раньше.

Однако в ее глазах было какое‑ то странное выражение, когда она посмотрела на него. Он моментально это заметил, затих и притянул ее к себе. Их обнаженные тела соприкасались. Он любил ощущать бархатистость ее кожи, но сейчас был обеспокоен. Временами, когда что‑ то имело для нее огромное значение, она замыкалась в себе. Сейчас у нее было именно такое состояние.

– Что случилось, родная? – он сказал это шепотом прямо в ухо, она повернулась к нему с удивленным выражением.

– Что навело тебя на такую мысль?

– Я тебя знаю гораздо лучше, чем ты думаешь. Ты не одурачишь старика. Во всяком случае, не такого, который любит тебя так, как я.

Она долго пыталась отрицать все, но потом, к его изумлению, сдавшись, разрыдалась. Когда она увидела счастливую Ли с ребенком, что‑ то переполнило все ее существо невыносимой болью, пустотой… Пустотой более жуткой, чем что‑ либо испытанное ею раньше. Расс сидел, глядя на нее, пораженный выплескивающимися эмоциями. Она сама была этим поражена, чуть ли не больше его. Никогда она не испытывала ничего подобного.

– Ты хочешь ребенка, Тэн?

– Я не знаю… Я никогда не бывала раньше в таком состоянии, а мне ведь почти сорок лет, я слишком стара для этого… – Но внезапно она захотела этого больше всего на свете. И тут же была застигнута врасплох воспоминанием о словах Гарри.

– Почему бы тебе не подумать об этом? Мы еще поговорим.

Весь следующий месяц видение Ли с ребенком преследовало ее. Вдруг после их возвращения домой Тане везде стали попадаться беременные женщины и грудные младенцы в колясках, буквально на каждом углу. Казалось, у всех, кроме нее, были дети… В ней поселились такая зависть, такое чувство одиночества, которые она не могла даже описать. Рассел все читал по ее лицу, но не заикался об этом вплоть до годовщины их свадьбы. Тана была резка с ним, что было ей несвойственно. Даже говорить об этом было мучительно.

– Ты говорил, что слишком стар для этого. Да и я тоже.

– Нет, если это так много для тебя значит. Сначала мне это показалось глупостью, но я мог бы это пережить. Многие заводят новые семьи в моем возрасте, даже будучи старше меня, гораздо старше, – улыбнулся он.

Расс и сам был поражен, насколько затронуло его чувства зрелище Ли с ребенком на руках, а уж когда он сам взял его на руки… Он ничего не имел бы против. А ребенок Таны заменил бы ему весь мир. Она же становилась все более и более чувствительной к этим разговорам, так что он перестал даже заикаться о ребенке. В марте они снова поехали в Мехико и замечательно отдохнули. Они плавали, ловили рыбу, валялись на пляже. Тана легко ощутила себя «туристкой» на этот раз, хотя, когда они вернулись обратно, почувствовала себя нехорошо.

– Думаю, ты слишком много работаешь.

Три недели у нее был перемежающийся грипп. Расс настаивал, чтобы она пошла наконец к врачу.

– У меня нет на это времени.

Но она чувствовала себя такой усталой и разбитой и к тому же ее так часто тошнило, что в конце концов она обратилась к врачу. Вот тут‑ то Тана и получила самый большой шок в жизни. Это было именно то, чего она так отчаянно жаждала. И вот, на тебе, это случилось сейчас. Тана пришла в ужас. Да у нее просто нет времени на это! У нее важная работа. Она будет выглядеть нелепо… Она никогда не хотела этого… Расс будет недоволен ею…

Она так ужасно себя взвинтила, что до семи вечера не показывалась домой. Расс сразу понял, что произошло что‑ то страшное, едва взглянул на жену. Но на какое‑ то время оставил ее в покое, налил выпить, к обеду открыл «Шато Латур». Тана не выпила ни капли.

А когда они пошли наверх в спальню, она все еще была в напряжении, а в глазах оставалось все то же странное выражение. Он действительно очень беспокоился за нее и, как только она села, придвинулся к ней.

– Ну, хорошо, теперь расскажи мне, что же такое ужасное случилось с тобой сегодня? Ты потеряла работу или умер твой лучший друг?

Она лукаво улыбнулась и явно расслабилась, когда он взял ее за руку.

– Ты слишком хорошо меня знаешь.

– Тогда сделай одолжение и облеки меня своим доверием.

– Не могу, – она уже все для себя решила. Она не оставит ребенка.

Но Расса нелегко было одурачить. Он угрожающе повысил голос, появилась знаменитая сердитая морщинка на лбу. У нее затряслись бы поджилки, не знай она его так хорошо. Так что она только рассмеялась.

– Знаешь, когда ты смотришь так, ты можешь перепугать до смерти.

Он раздраженно засмеялся, доведенный до белого каления.

– В том‑ то все и дело. А теперь давай рассказывай, черт возьми! Проклятье, что с тобой происходит?

Тана долго‑ долго пристально смотрела на него, потом опустила глаза, снова подняла:

– Ты ни за что не поверишь, любимый.

– Ты хочешь развестись.

– Нет, ну конечно же, нет, – она улыбнулась мужу. Как бы там ни было, ему всегда удается сделать ситуацию не столь ужасной. Весь день она была в истерике, а сейчас он опять рассмешил ее.

– У тебя любовник.

– Опять не то.

– Тебя вышвырнули с работы.

– Хуже, хуже… – Она опять посерьезнела, потому что именно так воспринимала случившееся. Как она сохранит свою работу в нынешнем положении? Слезы вдруг подступили к глазам. Она взглянула на Расса. – Я беременна, Расс…

На какой‑ то момент все вокруг застыло, а потом он схватил ее в объятия и смеялся, смеялся, смеялся… Словом, вел себя так, будто это был повод для торжества, а не для самоубийства.

– О, любимая… Я так рад! – Он просто весь сиял, а Тана удивленно уставилась на него.

– Ты действительно рад? Я думала, ты не хочешь детей, – она была просто парализована. – Мы же договорились…

– А, это неважно. Наш ребенок будет таким прелестным… Маленькая девочка, точная твоя копия…

Никогда он не выглядел более счастливым, крепко прижимая ее к себе, тогда как Тана хмурилась с несчастным видом. Она давно хотела этого, но теперь, когда это случилось, не могла представить, что будет дальше. Все ей рисовалось в черном цвете.

– Но это же все погубит… – Она опять была готова расплакаться, а ему не терпелось успокоить ее.

– И что же это погубит?

– Мою работу, например. Ну, как я могу быть судьей с грудным ребенком?

Он рассмеялся, представив нарисованную в ее воображении картину.

– Будь практичной. Работай до дня рождения ребенка, а затем возьми полгода отпуска. Мы найдем хорошую няню, и ты вернешься на работу.

– Так просто? – Тана была потрясена.

– Это может быть так просто, как ты пожелаешь. Нет же никаких причин, по которым ты не могла бы иметь и семью, и карьеру. Иногда потребуется немного ловкости, но все можно уладить с некоторой долей находчивости.

Расс улыбался жене, и осторожно, медленно в ее глазах стала расцветать улыбка. Ну конечно, есть же надежда, что он в этом прав, а если он прав… если… Ведь это было именно то, чего она хотела больше всего на свете: она хотела иметь и то, и другое. Многие годы она была уверена, что можно обладать только одним из двух… Но она хотела большего, чем только работа. Она хотела Расса, хотела ребенка – она хотела все… И вдруг та пустота, которую она ощущала последние месяцы, эта боль ушли…

– Я так горжусь тобой, любимая.

Она посмотрела на мужа, и слезы хлынули ручьями сквозь улыбку.

– Все будет просто прекрасно, а ты будешь выглядеть совершенно чудесно.

– Ха, – засмеялась она над ним, – я уже набрала шесть фунтов…

– В каком месте? – Дурачась и подшучивая над ней, Расс начал отыскивать эти лишние фунты, а Тана млела в его руках и смеялась.

Глава 19

Судья грузно проследовала к скамье, осторожно уселась, дважды резко стукнула молотком и продолжала утренний список дел, назначенных к слушанию. Ее бейлиф[5] в десять часов принес ей чашку чая.

Когда она поднялась со скамьи на полуденный перерыв, то еле дошла до своего кабинета. К этому времени роды задерживались уже на девять дней. Тана собиралась прервать работу две недели назад, но дома все было так хорошо организовано, что она решила работать до победного конца. В тот вечер муж подъехал к Сити‑ Холл, открывая дверь машины и улыбаясь ей.

– Как все прошло сегодня? – Гордость за нее явно читалась в его глазах, и Тана улыбнулась в ответ.

Это было чудесное время для них обоих, несмотря на эти дни задержки. Она радовалась возможности провести эти последние до родов дни наедине с ним, хотя, надо признать, ей становилось не по себе. К четырем часам пополудни ее лодыжки были похожи на фонарные столбы. Долгое сидение в суде причиняло ей неудобства, но больше ей нечего было делать. Она вздохнула:

– Ну, приговор вынесен. Я думаю, могу в конце недели оставить работу, появится ребенок или нет. Как ты считаешь?

Расс улыбался ей, пока они ехали домой в новом, только что купленном «Ягуаре».

– Думаю, это прекрасная идея, Тэн. Ты могла бы пару дней посидеть дома, ты же знаешь.

– Мечтаю об этом.

Но у нее не оказалось на это времени. Около восьми часов у нее пошли воды, и она в ужасе сообщила об этом Рассу. Она знала, что это должно было когда‑ нибудь произойти, но вдруг это случилось сейчас. В ней вспыхнуло всепоглощающее желание убежать, но бежать было некуда. Ее тело последовало бы за ней повсюду. Но Расс тут же понял, что с ней происходит, и принялся успокаивать:

– Все будет просто замечательно.

– Да откуда тебе‑ то знать? – взвилась Тана. – А что, если мне надо делать кесарево сечение? Господи, мне же сто лет, ради бога!

На самом деле ей было сорок лет и четыре месяца. Вдруг она взглянула на Расса и расплакалась. Она была в панике. Схватки начались, как только отошли воды.

– Тэн, ты полежишь немного здесь или поедешь в больницу?

– Хочу остаться здесь.

Он вызвал врача, дал стакан имбирного пива, врубил телевизор у кровати и улыбнулся про себя. Эта ночь будет для них великим событием, и Расс надеялся, что все пройдет хорошо. Он был уверен, что так и будет, и был в особенном возбуждении. Он настаивал на упражнениях по Ламазу для них обоих, и, хотя не присутствовал при рождении своих дочерей много лет назад, сейчас он хотел быть с Таной при рождении этого ребенка. Он обещал ей это, ждал с нетерпением и не мог дождаться.

Пять месяцев назад она прошла полное обследование, но они предпочли не знать заранее пол ребенка. Расс испытывал возрастающее чувство возбуждения и беспокойства за жену и дитя.

К полуночи Тэна ненадолго задремала и сразу же набралась сил и храбрости. Она улыбнулась ему, а он отсчитывал время схваток. В два часа он снова позвонил врачу. На сей раз им посоветовали ехать в больницу.

Расс взял из шкафа сумку, ожидающую уже три недели, помог Тане сесть в машину, выйти из нее у больницы и проводил в приемный покой. Она еле‑ еле шла, а схватки свели на нет всю ее храбрость, хотя его помощь чуть‑ чуть ослабляла боли.

Но эти схватки были чепухой по сравнению с тем, что ей пришлось вынести через три часа в предродовой палате. Она корчилась от боли на кровати, вцепившись в его руку, а он почувствовал, как паника нарастает в нем. Он не ожидал, что это будет именно так.

Тана была в агонии, а к восьми часам ребенок еще не появился. Взошло солнце, а она лежала тут, немыслимо страдая. Ее волосы были влажны от пота, в глазах застыло безумие. Она смотрела на него так, будто он мог что‑ то для нее сделать и не делал. Все, что он мог, – это дышать в унисон с ней, держать ее за руку и повторять, как он ею гордится.

Вдруг в девять часов все вокруг забегали. Тану покатили в родильное отделение, закрепили ее ноги, подняв вверх. Тана кричала и плакала от дикой боли, нахлынувшей на нее. Это была самая жуткая боль из всех, когда‑ либо испытанных ею. Ей казалось, что она тонет. Тана вцепилась в него, доктор настойчиво требовал продолжать. Рассел плакал, а Тана поняла, что больше она этого не вынесет. Она хотела умереть… умереть… уме… – Я вижу головку!.. О боже!.. Любимая… вот она… И вдруг показалось крошечное красное личико. Рассел рыдал. Тана посмотрела на него и натужилась так, что это отчаянное усилие вытолкнуло ребенка из ее чрева. Доктор держал его в руках, а младенец начал хныкать. Отрезали пуповину, перевязали ее и быстро вытерли ребенка, прочистили ноздри, завернули в теплое одеяльце и вручили Расселу.

– Твой сын, Расс… – Доктор улыбнулся им обоим. Они так напряженно и долго работали. Теперь Тана победоносно смотрела на мужа.

– Ты был просто удивителен, любимый! – Голос ее был хриплым, лицо посерело. Он нежно ее поцеловал.

– Я? Я был удивителен? – Расса глубоко потрясло только что увиденное, он был поражен тем, с чем ей пришлось справиться.

Это было величайшее чудо, какое он только видел. И в сорок лет! Она получила то, что хотела. Тана смотрела на мужа. Все, все, чего она когда‑ либо желала… Все! Ее глаза наполнились слезами. Она потянулась к нему, а Расс бережно вложил младенца ей в руки, как когда‑ то заложил его в ее чрево.

– О! До чего же он хорош!

– Нет, – Расс улыбался ей сквозь слезы. – Это ты прекрасна, Тэн. Ты самая прекрасная женщина в мире. – Потом он посмотрел на своего сына. – Но он тоже довольно привлекателен.

Гаррисон Уинслоу Карвер. Они давно уже договорились назвать мальчика именно так. Он пришел в мир с благословением в имени, в жизни, в любви.

Тану отвезли обратно в палату незадолго до полудня. Она знала, что никогда‑ никогда больше не решится на такое, но была рада, что прошла через это однажды. Рассел оставался с ней, пока она не погрузилась в сон. Ребенок спал в кроватке, поставленной для него рядом с ней. Тана спала, вся чистенькая, умиротворенная, сонная и… влюбленная в Расса сильнее, чем прежде.

Один раз она открыла глаза, сонные от укола для снятия послеродовых болей.

– Я так сильно тебя люблю, Расс…

Улыбаясь, он кивнул. Его сердце принадлежало ей навсегда после того, что он наблюдал сегодня.

– Ш‑ ш‑ ш… спи… Я тоже тебя люблю.

Глава 20

Когда маленькому Гарри исполнилось шесть месяцев, Тана в отчаянии смотрела на свой календарь. На следующей неделе ей надо выходить на работу. Она обещала, что придет, и знала, что уже пора. Но малыш был так мил, и она очень любила проводить с ним все время после полудня. Они совершали долгие прогулки. Тана радостно смеялась, когда мальчик улыбался. Они иногда даже заглядывали в контору Расса. Такая жизнь была сплошным удовольствием, и так не хотелось от этого отказываться. Но Тана не была готова отказаться и от карьеры.

А когда она снова оказалась на судейской скамье, то почувствовала огромную радость, что не бросила работу совсем. Так приятно было вернуться назад. Дела, приговоры, присяжные, решения – рутина. Невероятно, как быстро летели дни. И как не терпелось ей по вечерам прийти домой, к Гарри и Рассу!

Иногда она обнаруживала Расса уже дома, ползающего вместе с Гарри по ковру и играющего с ним в разные игры. Это доставляло удовольствие и сыну, и папе. Гарри был для Таны и Расса как будто первым рожденным на земле ребенком. Ли подшучивала над ними, когда приезжала к ним с Франческой, своей малышкой. Она ожидала второго ребенка.

– А как ты, Тэн?

– Послушай, в моем возрасте уже Гарри – просто чудо. Благодарю, не надо испытывать судьбу. – Несмотря на то, что беременность протекала легко, роды оказались даже более болезненными, чем она себе представляла. Хотя со временем даже это перестало казаться таким уж мучительным. И они оба были так счастливы с этим ребенком. – Если бы я была в твоем возрасте, Ли, возможно… и даже тогда… нельзя же иметь все – карьеру и десяток детишек.

Но Ли это не пугало. Она по‑ прежнему работала, и даже теперь, когда второй ребенок был на подходе, Ли собиралась работать до последнего момента, а после родов опять вернуться на работу. Она только что получила премию Коти и не хотела останавливаться на достигнутом. Не видела причин для этого. Она справлялась и с тем, и с другим, так почему бы и нет?

– Как прошел твой день, дорогой? – Тана швырнула на кресло свой портфель и склонилась поцеловать Расса, нянчившего ребенка на руках.

Она взглянула на часы. Тана все еще кормила его грудью трижды в сутки. Утром, вечером и поздно ночью, и всегда больше всего радости приносило последнее кормление. Она любила эту теплую близость с ребенком, тихие минуты в детской в три часа утра, когда не спали только она и Гарри. Она испытывала ощущение надежности, которое она давала малышу, приносившее удовлетворение и ей самой. Да была и масса других преимуществ. Ей сказали, что она вряд ли снова забеременеет, пока кормит малыша грудью.

– Как ты думаешь, имеет большое значение, если я буду кормить его до года? – спросила однажды Тана мужа, а он рассмеялся в ответ. Ах, какая хорошая была у них жизнь! Стоило ждать, не важно, сколько это длилось. Наконец‑ то она это теперь сказала. Ей только что исполнилось сорок один, а ему – пятьдесят два.

– Знаешь, Тэн, ты выглядишь усталой, – Рассел внимательно смотрел на нее. – Может быть, кормление грудью слишком обременительно для тебя, особенно теперь, когда ты вернулась на работу?

Она отвергла эту мысль, но тело проголосовало за нее, поскольку постепенно за несколько недель молоко пропало. Как будто ее тело не хотело больше кормить Гарри грудью.

А когда Тана пошла провериться к врачу, он взвесил ее, осмотрел, обследовал ее груди, а потом сказал, что хотел бы сделать анализ крови.

– Что‑ нибудь не так? – Она взглянула на часы: ей надо было вернуться в суд.

– Я просто хочу кое‑ что проверить. Позвоню вам после обеда.

В общем, с ней все было в порядке, и у нее не было времени на какие‑ то волнения. Она поспешила обратно в Сити‑ Холл.

Когда клерк позвал ее в пять часов к телефону, она уже напрочь забыла, что ей должен звонить врач. – Он сказал, что должен поговорить с вами. – Благодарю. – Тана взяла трубку, делая кое‑ какие заметки, слушая врача, и вдруг замерла.

Этого не может быть. Он, вероятно, ошибся. Она же кормила Гарри грудью всего неделю назад… Разве нет?.. Она тяжело опустилась в кресло, поблагодарила врача и положила трубку.

Вот дерьмо! Она опять забеременела. Гарри был очарователен, и Тана не хотела никакого другого ребенка. Она слишком стара… ее карьера… Нет, на этот раз она должна избавиться… Ну, это же невозможно…

Она не знала, что делать. Конечно, у нее есть выбор, но что сказать Рассу? Сказать ему, что она избавилась от его ребенка? Она не могла сделать это.

Тана провела бессонную ночь, не отвечая на его расспросы. Нет, в этот раз она не могла ему сказать. Все это не правильно… Она слишком стара… ее карьера значит для нее слишком много… Но Ли ведь собиралась продолжать работу после рождения второго ребенка… или это бессмысленно? Надо ли отказаться от должности? Будут ли дети значить для нее больше, в конце концов? Ей казалось, что ее раздирают на тысячи кусков. Когда Тана утром встала, она была похожа на привидение. Расс внимательно посмотрел на нее за завтраком и сначала ничего не сказал. Но потом, перед самым уходом, он повернулся к ней:

– Ты занята сегодня в обед, Тэн?

– Нет… Нет, насколько мне известно… – Но она не хотела встречаться с ним в обед. Ей надо было все обдумать. – Есть кое‑ какие бумаги, с которыми я срочно должна разобраться. – Она избегала его взгляда.

– Тебе же надо поесть. Я принесу бутерброды. – Отлично.

Она чувствовала себя предательницей оттого, что ничего ему не сказала. Сердце как будто налилось свинцом, когда она пришла на работу. У нее было несколько мелких дел в суде и за его пределами.

В одиннадцать она подняла глаза от бумаг и увидела мужчину с безумными глазами, гривой взъерошенных седых волос, торчащих вокруг головы, как взбесившиеся часовые пружины. Он заложил бомбу перед иностранным консульством, и дело должно быть передано в суд. Она начала просматривать все материалы, как вдруг замерла, вчитываясь в имя, затем подняла голову с гримасой отвращения.

И так‑ то без ее слов все в суде поняли, что она должна взять отвод. Имя человека было Йел Мак Би, ее любовник‑ радикал с безумными глазами в последний год ее учебы в юридическом колледже в Боалте. Юноша, севший в тюрьму за взрыв дома мэра. Из его досье она узнала, что он с тех пор еще дважды побывал в тюрьме. Какая странная штука жизнь. Так давно…

Это мгновенно вызвало в памяти Гарри… и маленький смешной домик, где они жили… и такую юную тогда Аверил… и дикое сообщество хиппи, куда приводил ее Йел.

Она посмотрела на него через зал. Он постарел. Ему было сорок шесть теперь. Зрелый мужчина. И все еще сражающийся за свои цели не праведными методами. Как же далеко они зашли, все они… Этот человек с его безумными идеями. Его документы говорили, что он террорист. Террорист! А она – судья. Бесконечная дорога… и Гарри ушел, и все их блестящие идеи, какие‑ то смутные, некоторые забытые совсем… так многие ушли… Шарон… Гарри… и новые жизни вместо них… ее сын, малыш Гарри, названный в честь ее друга, а теперь новый ребенок в ее чреве… поразительно, как продолжается жизнь, как далеко они ушли, все они.

Тана подняла глаза и увидела своего мужа, который стоял и смотрел на нее. Она улыбнулась ему, отказалась от слушания дела Йела Мак Би в своем суде, объявила перерыв на обед и пошла с Рассом в свой кабинет.

– Кто это был? – Расс развеселился. Конечно, ее дни были оживленнее, чем его, а она засмеялась, как только они сели.

– Его имя Йел Мак Би, если это что‑ то тебе говорит. Я знала его, когда училась в Боалте.

– Твой друг? – насмешливо посмотрел на нее Расс.

Она скорчила гримасу.

– Хочешь верь, хочешь нет, но он был моим другом.

– С тех пор ты прошла долгий путь, любовь моя.

– Я как раз думала об этом. – И тут она вспомнила кое‑ что еще. Тана с сомнением посмотрела на мужа, не зная, как он отреагирует. – Мне надо сказать тебе что‑ то.

Он нежно улыбнулся ей:

– Ты опять беременна.

Она изумленно уставилась на него. Он улыбался.

– Откуда ты знаешь? Врач и тебе позвонил?

– Нет. Я очень наблюдателен. Я вычислил это прошлой ночью и полагал, что в конце концов ты мне скажешь. Конечно, сейчас ты думаешь, что твоей карьере пришел конец, нам придется отказаться от дома, я потеряю работу, или мы оба…

Она смеялась сквозь слезы, а Расс улыбался, глядя на нее:

– Я прав?

– Абсолютно.

– А тебе не приходило в голову, что если ты можешь быть судьей с одним ребенком, то так же точно – и с двумя? И хорошим судьей!

– Это как раз стало мне ясно, как только ты вошел.

– Ну да, ну да, – он склонился поцеловать ее, и они обменялись только им понятным взглядом. – Ты знаешь что?.. – Он поцеловал ее.

Клерк вошел и быстро ретировался, улыбаясь про себя. Тана молча вознесла благодарение своим счастливым звездам за ту дорогу, которой она прошла… за обретенного мужчину… за решения, которые она принимала… за карьеру… Благодарение за обладание всем этим: любимым человеком, любимой работой, любимым сыном.

Она добавляла одно за другим, как цветы к букету. И теперь стояла с наполненными руками, переполненным сердцем, завершив наконец полный круг.

[1] «Уэст‑ Пойнт» – название военного училища в США.

[2] Пулитцеровская премия, учрежденная американским издателем Джозефом Пулитцером (1847 – 1911), ежегодно присуждается литераторам и журналистам за лучшее художественное либо научно‑ популярное произведение.

[3] Котильон (от фр. cotillon) – название старинного танца. Здесь – первый бал молодых девушек из богатых семей.

[4] Китайский квартал.

[5] Судебный пристав.

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 14 15 16 17 1819