Часть вторая 4 страница

– Далеконько вы заехали, мисс, – проговорил старый негр. В глазах у него плясали веселые чертенята, кучерявые белые волосы казались мягкими и пышными, точно хлопок.

– Да, далековато. Зато как здесь красиво!

Она посмотрела на озеро, потом оглянулась на белые здания, веером раскинувшиеся позади нее; впереди каждого из них стояло здание поменьше. Это напоминало богатое поместье, каковым оно и было когда‑ то. Здания содержались в идеальном порядке. Тана почти пожалела, что ее мать не видит такой красоты. «Надо будет привезти ее сюда», – мельком подумала она.

– А знаете, мисс, раньше здесь жили плантаторы, – Сэм рассказывал это сотням девушек, приезжающих сюда каждый год. – И мой дед был здесь рабом, – добавлял он не без хвастливой гордости: ему нравилось видеть их распахнутые от удивления глаза. Они были такие юные и почти такие же симпатичные, как его собственная дочь, если не считать того, что она теперь взрослая женщина и сама имеет детей. Эти девушки тоже выйдут замуж и нарожают ребятишек. Сэм знал, что каждый год, по весне, они возвращаются сюда с разных концов страны, чтобы совершить свадебный обряд в красивой церкви, расположенной на территории колледжа; после каждой выпускной церемонии таких пар набирается не меньше дюжины. Он взглянул на Тану, шагающую сбоку от него, и загадал, сколько времени продержится эта новенькая. Она была одной из самых красивых когда‑ либо виденных им студенток: длинные стройные ноги, копна белокурых волос и немыслимо зеленые глаза. А какое лицо!.. Если бы Сэм знал ее поближе, он бы не упустил случая пошутить с ней: дескать, ее можно принять за кинозвезду из Голливуда. Однако его спутница была менее общительной, чем большинство других девушек. Сэм успел заметить, что она необычайно застенчива. – Вы бывали здесь раньше, мисс?

Отрицательно мотнув головой, Тана посмотрела на здание, близ которого остановилась тележка.

– Это и есть «Дом Жасмина», один из самых красивых наших домов. Сегодня я проводил сюда уже пятерых твоих подруг, а всего вас здесь будет жить около двадцати пяти. За вами будет присматривать домовая наставница, – тут он расплылся в лукавой улыбке, – хотя я не думаю, чтобы кто‑ нибудь из вас нуждался в этом. – Он рассмеялся раскатистым, мелодичным смехом, и Тана невольно улыбнулась, помогая ему выгружать свои сумки.

Она вошла следом за ним вовнутрь и оказалась в красиво убранной гостиной. Мебель была почти вся старинная: либо английская, либо в стиле первых американских поселенцев; нарядная обивка диванов и кресел радовала глаз; на письменном столе и на маленьких столиках по углам красовались в хрустальных вазах роскошные букеты цветов. В гостиной чувствовалась домашняя атмосфера и в то же время ощущался некий аристократический налет на всем: все было так презентабельно и чинно, что, казалось, сюда можно входить не иначе как в шляпе и белых перчатках. Тана невольно взглянула на свою помятую клетчатую юбку, на запыленные мокасины и гольфы. Навстречу ей шла через комнату Женщина в строгом сером костюме, с седыми буклями и голубыми глазами, окруженными сетью лучистых морщинок. Это была их наставница Джулия Джонс, занимающая эту должность свыше двадцати лет. Единственным ее украшением была нитка жемчуга, видневшаяся из‑ под жакета. Тана решила, что она напоминает ей чью‑ то тетю.

– Добро пожаловать в «Дом Жасмина», моя милая, сказала наставница, чопорно растягивая слова на южный манер. – На кампусе двенадцать таких домов, но нам хочется думать, что наш дом самый лучший.

Джулия лучезарно улыбнулась девушке и предложила ей выпить чаю. Сэм начал вносить вещи на второй этаж. Тана присела и взяла предложенную ей разрисованную чашку с серебряной ложечкой, отказавшись от маленьких, пресных на вид пирожков. Она посмотрела в окно на озеро, думая о превратностях жизни. Ей казалось, что она попала в совершенно другой мир, такой непохожий на прежний, привычный. Вот она сидит – вдали от Нью‑ Йорка, ото всех, кого знала раньше, – пьет чай и разговаривает с голубоглазой женщиной, у которой на шее виднеется нитка жемчуга. А всего лишь три месяца назад Тана лежала на полу в спальне Артура Дарнинга, сын которого избивал и насиловал ее…

– …как вы полагаете, милая?

Тана непонимающе уставилась на свою собеседницу: она не слышала начала фразы и сдержанно кивнула в ответ, почувствовав внезапно усталость. Слишком много всего для одного дня…

– Да, конечно… Я с вами согласна… – сказала она наугад.

Больше всего ей хотелось уйти в свою комнату. Завершив наконец ритуал чаепития, они поставили чашки на поднос, и Тана чуть было не засмеялась, подумав о том, сколько же чашек чая пришлось выпить бедной женщине в этот день. А та, будто угадав нетерпение Таны, повела ее в назначенную ей комнату. Они поднялись по витой лестнице, миновав два изящных пролета, и оказались в длинном коридоре, стены которого были оклеены тиснеными обоями с цветочным узором и увешаны фотографиями выпускниц колледжа. Наставница открыла последнюю дверь в самом конце коридора. Стены комнаты были выкрашены в светло‑ розовый цвет, занавески и покрывала сшиты из набивного ситца. Тана окинула взглядом обстановку: две узкие кровати, два старинных шкафа и два кресла; в углу – маленькая раковина. Это была забавная комната в старом стиле, где потолки нависали над самыми кроватями. Наставница, ревниво следившая за выражением лица Таны, осталась удовлетворена, когда та повернулась к ней с довольной улыбкой:

– Здесь очень мило.

– В «Доме Жасмина» все комнаты такие. – Немного погодя она оставила Тану одну.

Та села и уставилась на свои сумки, не зная, что делать дальше. В конце концов она легла на кровать и стала смотреть на деревья за окном. Распаковывать вещи ей не хотелось, к тому же она не была уверена, можно ли занимать шкаф до прибытия соседки. Она уже собралась пойти прогуляться к озеру, когда послышался стук в дверь и на пороге появился старый негр. Тана поспешно села на свою кровать, и Сэм внес в комнату два чемодана. Он взглянул в сторону Таны с каким‑ то непонятным выражением лица и пожал плечами.

– Сдается мне, такого у нас еще не бывало.

Не поняв, о чем он говорит, Тана смутилась, а он снова пожал плечами и исчез за дверью. Тана посмотрела на принесенный им багаж, но не увидела в нем ничего примечательного: два больших чемодана с железнодорожными бирками, один синий, другой – в зеленую клетку, ящичек для косметики, круглая шляпная картонка, в точности похожая на картонку Таны, которую та заполнила разными мелочами. Она медленно прошлась по комнате в ожидании владелицы всех этих вещей. Представив себе бесконечную чайную церемонию внизу, она приготовилась ждать долго и была удивлена тем, как быстро появилась ее соседка по комнате. Сначала вошла, постучавшись, наставница; она многозначительно посмотрела в глаза Таны и сделала шаг в сторону, пропуская вперед девушку‑ негритянку. Та, казалось, не вошла, а вплыла в комнату – столь грациозной была ее походка. Такого поразительного создания Тана еще не видала на своем веку: черные как смоль волосы, стянутые на затылке, блестящие, словно бриллианты, темные глаза, немыслимой белизны зубы на бледно‑ шоколадном лице, будто вырезанном резцом мастера с таким искусством, что оно казалось почти нереальным. Ее красота была столь вызывающей, а движения столь изящными, что у Таны захватило дух. Сняв ярко‑ красное пальто, новоприбывшая бросила его на одно из двух кресел; под пальто оказалось узкое, облегающее платье из светлой ангорской шерсти, одного цвета с дорогими туфлями. Она была больше похожа на картинку из журнала мод, чем на студентку колледжа, и Тана со стыдом вспомнила о своем гардеробе: юбки из шотландки, грубошерстные брюки, куча простых рубашек, несколько свитеров с V‑ образным вырезом и два платья, которые Джин купила у «Сакса» перед самым отъездом дочери.

– Познакомься, Тана, – послышался очень серьезный голос наставницы. – Это – Шарон Блейк, она тоже с Севера, правда, не из Нью‑ Йорка, а из Вашингтона, округ Колумбия.

– Хэлло! – Тана застенчиво взглянула на девушку, тогда как та улыбнулась ослепительной улыбкой и протянула ей руку.

– Здравствуй!

– Я оставляю вас одних. – Наставница взглянула на Шарон так, будто та причинила ей физическую боль.

Тане она безмерно сочувствовала: она никогда не привела бы к ней Шарон Блейк, но ведь кто‑ то должен делить комнату с негритянкой. А Тана будет учиться по стипендии, то есть бесплатно. Наставница считала, что поступила по справедливости: Тана Робертc должна быть благодарна за все, тогда как другие девушки могли и не согласиться. Наставница тихонько прикрыла дверь и решительно зашагала вниз по лестнице. Такое случилось впервые не только в «Доме Жасмина», но и во всем колледже «Грин‑ Хиллз», и Джулия Джонс чувствовала, что чаем сегодня не обойтись. Чтобы снять это ужасное напряжение, ей требовалось кое‑ что покрепче.

А наверху Шарон кинулась в одно из двух страшно неудобных кресел и с улыбкой посмотрела на отливающие золотом волосы Таны. Обе девушки составляли чрезвычайно интересную, контрастную пару: одна – светлокожая, другая – цветная. Они с любопытством оглядели одна другую. Тана улыбнулась, не зная, как расценить появление Шарон в этом колледже, известном антинегритянской направленностью, ей было бы много проще учиться где‑ нибудь на Севере. Однако она еще ничего не знала о Шарон, кроме того, что та была несомненно красива и одета в дорогие наряды – Тана отметила это снова, когда Шарон сбросила серые модельные туфли.

– Ну и как? – нежное светло‑ коричневое лицо вновь осветилось улыбкой. – Тебе нравится «Дом Жасмина»?

– Он прелесть, правда? – Тана все еще стеснялась ее. Однако было в этой красивой девушке что‑ то притягивающее к себе, что‑ то первобытное и смелое; какая‑ то отвага проступала в ее тонко очерченном лице.

– Ты знаешь, нам дали самую плохую комнату.

– Откуда тебе это известно? – удивилась Тана.

– Я смотрела, когда шла по коридору. – Шарон вздохнула и осторожно сняла с себя шляпку. – Меня это не удивляет. – Она пытливо посмотрела на свою соседку и ласково улыбнулась. – А за какие грехи поселили тебя вместе со мной?

Шарон знала, почему оказалась здесь она сама: единственная принятая в «Грин‑ Хиллз» негритянская девушка вряд ли могла рассчитывать на теплый прием. Это был беспрецедентный случай. Ее отец – известный прозаик, награжденный Национальной премией за лучшую книгу года, лауреат Пулитцеровской премии[2] ; ее мать занимает должность прокурора в государственных органах юстиции. Естественно, Шарон не чета другим негритянским девушкам – по крайней мере, ее родители рассчитывали на это и ждали от нее неординарных поступков, хотя заранее сказать было ничего нельзя. Прежде чем послать дочь в «Грин‑ Хиллз», Мириам предоставила ей право выбора: она может поступить в один из колледжей на Севере – скажем, в Колумбийский университет в Нью‑ Йорке, так как результаты выпускных экзаменов у нее довольно высокие. Если же ее намерения посвятить себя призванию актрисы серьезны, то ей надо идти в Калифорнийский университет в Лос‑ Анджелесе. Это был один путь.

– В качестве альтернативы, – сказала ей мать, – ты могла бы сделать то, что со временем станет важным для других наших девушек. – Дочь смотрела на нее, не понимая. – Ты можешь поступить в «Грин‑ Хиллз», – пояснила Мириам.

– Поехать на Юг?! – Шарон не могла прийти в себя от изумления. – Меня туда просто не возьмут!

– Ты, я вижу, не все понимаешь до конца, малышка. – Мать сверлила ее упорным взглядом. – Твой отец – Фримен Блейк, его книги читают во всем мире. Ты действительно думаешь, что в наше время тебя посмеют не принять туда?

Шарон нервно усмехнулась.

– Еще как посмеют, мам! Черт побери, от меня полетят пух и перья, прежде чем я успею распаковать свои чемоданы. – Шарон пугала одна мысль об этом. Она знала, что произошло в городе Литл‑ Рок три года тому назад; об этом писали газеты. Чтобы оставить черных студентов в колледже для белых, пришлось пустить в ход танки и Национальную гвардию. А «Грин‑ Хиллз» – не какая‑ нибудь маленькая второразрядная школа, это самый фешенебельный младший женский колледж на Юге, куда посылают своих дочек конгрессмены и сенаторы, губернаторы Техаса, Южной Каролины и Джорджии, чтобы они подросли там в тепличных условиях до статуса невест, прежде чем найдут себе достойную партию. – Это безумие, мам!

– Если все темнокожие девушки в этой стране будут думать так же, как ты, Шарон Блейк, то мы и через сто лет будем ночевать в гостинице для черных, сидеть в автобусе на задних местах и пить воду из фонтанов, куда мочатся белые парни.

Шарон содрогнулась под пылающим взором матери. Мириам Блейк была всегда неистовой. Она училась по стипендии в колледже «Рэдклифф», окончила юридическую школу при Калифорнийском университете в Беркли и с тех самых пор боролась за свои идеалы, за права обездоленных простых людей. Она борется и сейчас – за свой народ; перед ней преклоняется даже собственный муж. Сила воли у нее такая, что дай бог самому несгибаемому из мужчин. Она ни перед чем не остановится, но Шарон это страшит, и очень сильно. Она подала документы в «Грин‑ Хиллз» и задним числом испугалась.

«А что, если меня примут? » – со страхом подумала она и поделилась своими тревогами с отцом.

– Я ведь не похожа на нее, пап. Я вовсе не хочу что‑ то кому‑ то доказывать и для этого поступать в расистский колледж. Я хочу иметь друзей, весело проводить время. Она требует от меня слишком трудного выбора. – На глаза у нее навернулись слезы, и отец ее понял. Однако ему было не под силу изменить ни ту, ни другую: ни жену, с ее суровыми принципами, ни их беспечную и жизнерадостную красавицу дочь, гораздо меньше похожую на Мириам, чем на отца. Она мечтала быть актрисой и играть со временем на бродвейской сцене. А раз так, самое лучшее для нее было бы поступить в филиал Калифорнийского университета в Лос‑ Анджелесе.

– Ты можешь поступить туда через два года, – сказала ей мать, – после того, как выполнишь свой долг.

– Я никому ничего не должна! – вскричала Шарон. – Почему я обязана отдавать кому‑ то два года своей жизни?

– Потому что ты живешь здесь, в доме отца, в фешенебельном пригороде Вашингтона, спишь в теплой, мягкой постели. Благодаря нам ты никогда не знала жизненных тягот.

– Тогда бейте меня! Обращайтесь со мной, как с рабыней, только дайте делать то, что я хочу.

– Прекрасно! – Глаза матери вновь зажглись черным огнем. – Делай что хочешь. Но помни: ты никогда не сможешь ходить с высоко поднятой головой, если будешь думать только о себе. Ты знаешь, как вели себя черные студенты в городе Литл‑ Рок? На их головы были направлены дула автоматов, для их шей ку‑ клукс‑ клан приготовил веревки, но они шли в колледж, шли туда каждый день. А ты знаешь, ради кого они это делали? Они делали это ради тебя. А для кого собираешься жить ты, Шарон Блейк?

– Для самой себя! – Она взбежала к себе наверх и с силой захлопнула дверь. Но материнские слова не шли у нее из головы – так всегда получалось с ее доводами. Мириам была не самым легким человеком, чтобы жить с ней, узнавать ее и любить. Она никогда не стремилась сделать жизнь приятной для своих близких, однако по большому счету она делала то, что должно делать для каждого члена семьи.

В тот вечер Фримен Блейк попытался переговорить с женой. Он понимал чувства Шарон, знал, как страстно она мечтает о Калифорнийском университете. Почему бы не позволить ей, хотя бы для разнообразия, поступить по своей воле?

– Потому что на ней лежит ответственность. Как и на нас с тобой.

– Но взгляни надело с другой стороны. Она молода. Дай ей шанс доказать, на что она способна. Может, она не хочет сжигать себя ради идеи? Может, ты одна делаешь достаточно – за всех нас? – Однако они оба знали, что это лишь часть правды. Дику, брату Шарон, было еще только пятнадцать лет, но он был как Мириам. Весь, до мозга костей. Он разделял ее идеи, даже в еще более непримиримой, более радикальной форме. Никто не мог выбить его из седла. Фримен гордился сыном и в то же время признавал, что Шарон была другой. – Давай оставим ее в покое, и пусть она решает сама.

Они так и поступили. В конце концов в девушке возобладало чувство раскаяния. «Вот почему я здесь», – так закончила она свой рассказ Тане в тот, первый, вечер. Они сходили на обед в главную столовую и вернулись в свою комнату. Шарон надела розовый нейлоновый халат, который подарила ей по случаю отъезда ее лучшая подруга в Вашингтоне; Тана была в голубом байковом халатике, ее белокурые волосы были завязаны в «конский хвост». Она вопросительно взглянула в лицо своей новой подруги. Та вздохнула и придирчиво оглядела розовый лак, положенный на ногти больших пальцев ног.

– Я думаю поступить в Калифорнийский университет после того, как окончу двухгодичный курс здесь, – ответила она на незаданный вопрос, вновь подняв глаза на Тану. – Мать требует от меня слишком многого. – Сама Шарон хотела лишь одного: быть красивой и элегантной, постараться сделаться известной актрисой. Этого было достаточно для нее, но не для Мириам. Выслушав ее, Тана улыбнулась.

– Моя мать тоже возлагает на меня большие надежды. Всю свою жизнь она посвятила тому, что считает единственно правильным для дочери. Она хочет, чтобы я проучилась здесь год‑ другой и вышла замуж за «приличного молодого человека». – Тана сделала презрительную гримасу, показывая, как мало ее привлекает эта перспектива. Шарон засмеялась.

– В глубине души все матери мечтают о том же самом, даже моя – при условии, что я дам зарок участвовать в ее борьбе и после замужества. А что говорит твой отец? Мой, благодарение богу, выручает меня, когда может. Он считает, что вся эта возня не стоит выеденного яйца.

– Мой отец умер еще до того, как я появилась на свет. Наверное, поэтому моя мать и переживает так сильно по малейшему поводу. Она смертельно боится, что все вдруг пойдет не так, как надо, и зубами держится за то, что называют обеспеченным положением. И от меня хочет, чтобы я поступала так же. – Она посмотрела на Шарон каким‑ то странным взглядом. – Знаешь, по‑ моему, твоя мама подходит мне больше. – Обе рассмеялись и долго еще после этого не выключали свет.

К концу первой недели девушки уже были близкими подругами. Они сидели рядом в аудитории, вместе шли на ленч, в библиотеку; гуляя подолгу вокруг озера, они говорили о жизни, о мальчиках, о родителях и друзьях. Тана рассказала Шарон о связи матери с Артуром Дарнингом, начавшейся еще тогда, когда он был женат на Мери, а также о том, как это действовало на нее, Тану. Лицемерие, узость взглядов, стереотипная жизнь в Гринвиче, ложь во взаимоотношениях с детьми, друзьями и служащими, постоянное пьянство, дом Дарнинга, где все устроено напоказ, тогда как ее мать работает на него как белый негр вот уже двенадцать лет и ничего от этого не имеет.

– Знаешь, Шар, я не могу это видеть. – Она не отводила от подруги глаз, которые блестели, как два зеленых изумруда. – И самое худшее заключается в том, что она с радостью принимает от него все эти дерьмовые подарки. Она считает, что с ней все в порядке. Она нигде с ним не бывает и, представь себе, всем довольна. Весь остаток жизни она готова просидеть в одиночестве, благодарная ему за то немногое, что он для нее сделал, и не догадываясь, что он не сделал для нее ровным счетом ничего. Она утверждает, что обязана ему всем. Чем это «всем»? Она работает как проклятая всю свою жизнь, а он смотрит на нее как на предмет обстановки. – «Платная подстилка» – мерзкие слова Билли все еще стояли в ее ушах, сколько она ни старалась забыть их. – Наверное, она просто иначе смотрит на вещи, но я… не знаю… меня это сводит с ума. Я не хочу находиться рядом с ними до конца своих дней и распинаться перед Артуром в благодарностях. Я многим обязана моей маме, но абсолютно ничем не обязана Артуру Дарнингу; она тоже ничем ему не обязана, но не понимает этого. Она так боится всего… Иногда я думаю, была ли она такой, когда был жив мой отец. – Джин часто рассказывала дочери, что раньше она во многом была похожа на Эндрю, и лицо ее при этом светлело.

– Я больше люблю отца, чем маму, – Шарон всегда была искренней в выражении своих чувств, особенно с Таной.

К концу первого месяца они поделились многими своими секретами, однако Тана не упоминала об изнасиловании. Сделать это было очень непросто, и Тана решила промолчать.

За несколько дней до праздника Всех Святых – Хэллоуина – Шарон забеспокоилась о карнавальном костюме. Были назначены совместные танцы с соседним, мужским, колледжем.

– Ума не приложу, что мне делать? – Шарон лежала на кровати, возбужденно вращая белками глаз. – Может, нарядиться черной кошкой? Или накинуть белую простыню с прорезями для глаз, как у куклуксклановца?

Танцы организовывались в «Грин‑ Хиллз», и девушки могли пойти туда одни. Это было очень кстати, так как ни Шарон, ни Тана не завели пока ни знакомых парней, ни подруг. Студентки держались от Шарон на расстоянии, соблюдая показную вежливость – и только. Преподаватели были холодно любезны и старательно делали вид, что не замечают присутствия чернокожей девушки. Ее единственной подругой была Тана, они никогда не разлучались – в результате Тана тоже оказалась в изоляции. Все сторонились ее. Если ты хочешь якшаться с неграми – приготовься к обструкции. Шарон не раз ссорилась с ней по этому поводу.

– Какого дьявола ты привязалась ко мне? Иди к своим белым! – Она старалась быть нарочито резкой, но Тана всякий раз разгадывала эту ее хитрость.

– Перестань кипятиться.

– Ты набитая дура!

– Верно! Такая же, как и ты. Поэтому мы и сошлись, как два сапога.

– Нет, – усмехалась Шарон, – мы с тобой сошлись потому, что ты совсем не одета, и если бы не мои платья и не мои квалифицированные советы, ты была бы похожа на пугало.

– Да, – весело смеялась Тана, – ты права. Тебе остается научить меня плясать под свою дудку.

Девушки корчились на своих кроватях от смеха, который почти не затихал в их комнате. Шарон была энергичная и живая, что называется, «с огоньком», она возрождала Тану к жизни. Порой они засиживались допоздна, шутили и смеялись до коликов в животе. Шарон имела хороший вкус и красивые наряды, каких Тана еще не видела в своей жизни. Они были примерно одного роста и сложения и спустя недолгое время начали запихивать вещи в один и тот же шкаф и надевать то, что попадется под руку, не разделяя на «твое» и «мое».

– Ну так как же, Тэн? Что ты наденешь на Хэллоуин?

Шарон в этот раз клала на ногти яркий оранжевый лак, смотревшийся очень эффектно в контрасте с ее смуглой кожей. Ожидая, когда лак высохнет, она подняла глаза на подругу, но та равнодушно смотрела в сторону.

– Не знаю… надо подумать…

– Что значит «подумать»? – Шарон сразу же уловила нечто новое в голосе Таны. Раньше она такого не замечала, за исключением одного или двух случаев, когда Шарон показалось, что она нечаянно задела некую чувствительную струну. Впрочем, полной уверенности у нее не было. – Ты идешь на танцы или нет?

– Нет, не иду.

– Боже правый! Но почему? – Шарон стала в тупик: Тана была не прочь посмеяться, обладала развитым чувством юмора; она была хороша собой, умна, любила веселье. – Ты что, не одобряешь этот праздник?

– Ну почему же? Хэллоуин по‑ своему хорош… для детей. – Тана еще никогда не была столь индифферентной, и это озадачило Шарон.

– Не будь такой букой, Тэн. Давай я помогу тебе с костюмом.

Она начала рыться в их совместном шкафу, вытаскивая то одно, то другое и кидая все на кровать. Тана, однако, не проявляла никакого энтузиазма. Когда они легли и выключили свет, Шарон вновь приступила к ней с расспросами:

– Как можно не желать пойти на карнавал по случаю Хэллоуина?

Шарон знала, что у Таны еще нет здесь парня. Что касается Шарон, поступить сюда значило для нее обречь себя на одиночество, но она сама выбрала свой путь. Другие девушки тоже вряд ли знали здесь кого‑ то, счастливые исключения составляли лишь немногие из них. Однако и те, и другие рассчитывали увидеть на танцах целую толпу молодых людей, и даже Шарон вдруг воспылала желанием показаться на люди.

– У тебя, наверное, дома есть постоянный друг? – спросила она, помолчав. Тана никогда не заикалась об этом. «К чему такая скрытность? » – подумала Шарон.

Впрочем, существовали некоторые темы, которых они еще не касались. Так, обе избегали разговоров о расставании с девственностью. Шарон знала, что это было неприлично для «Грин‑ Хиллз»: здесь, похоже, такие вещи обсуждались взахлеб. Но Шарон безошибочно чувствовала сдержанность Таны, да и сама не горела желанием говорить на эту тему. Однако сейчас она повела себя иначе: облокотившись на подушку, она положила голову на ладони и пытливо вгляделась в лицо подруги, белевшее в темной комнате. – Да или нет, Тэн?

– Ты ошибаешься… Просто у меня нет настроения.

– Но должна же быть тому причина! У тебя что – аллергия на мужчин? Слабость в коленках? Пойдем, потанцуем, а после двенадцати я наряжу тебя вампиром, хотя, – на лице ее появилась озорная улыбка, – для карнавала на Хэллоуин можно придумать что‑ нибудь и позамысловатее.

– Не валяй дурака, Шар, – засмеялась Тана. – Просто я не хочу ходить на вечеринки. А ты иди, и пусть тебя это не смущает. Влюбись в какого‑ нибудь белого парня и преподнеси сюрприз своим родителям. – Обе девушки расхохотались при‑ этой мысли.

– Боже правый! Да за это меня вышвырнут из колледжа. Если бы миссис Джонс могла выбирать, она выдала бы меня за старину Сэма. – Домовая наставница иногда снисходительно поглядывала на Шарон, а затем переводила глаза на Сэма, как если бы между этими двумя существовало некое родство.

– А она догадывается, кто твой отец?

Фримен Блейк только что получил вторую премию Пулитцера. Все в Америке знали это имя, независимо от того, читали они его книги или нет.

– Я не думаю, чтобы она умела читать.

– Ты должна подарить ей одну из книг отца с его автографом, – усмехнулась Тана.

– Она сойдет с ума от злости, – проворчала Шарон. Однако все это не разрешало проблему танцев. Дело кончилось тем, что Шарон оделась страшно завлекательной черной кошкой. Она натянула до самого подбородка черное трико, из которого выглядывало светло‑ шоколадное лицо с огромными черными глазами; а немыслимо длинные ноги, казалось, росли от ушей. Ее появление в зале вызвало кратковременный шок, потом кто‑ то пригласил ее на танец, после чего Шарон весь вечер не сходила с круга. Хотя девушки ее бойкотировали, она прекрасно провела время. Когда она вернулась, Тана крепко спала – был уже второй час ночи.

– Тэн? Ты спишь? Тэн?

Подруга подняла голову, открыла один глаз и пробурчала:

– Ты хорошо повеселилась?

– Чудесно! Я танцевала весь вечер, без отдыха. – Она умирала от нетерпения рассказать ей про все, но Тана повернулась к стене лицом.

– Я рада… спокночи.

Шарон смотрела на спину подруги, гадая, почему она не захотела пойти на карнавал. Но разговор был окончен, и, когда на следующий день Шарон сделала попытку возобновить его, Тана не проявила к нему ни малейшего интереса. Другие девушки после вечера танцев начали ходить на свидания, телефон внизу не умолкал, казалось, ни на минуту. Шарон позвонил только один молодой человек. Он пригласил ее в кино, и она приняла приглашение, но когда они пришли в кинотеатр, контролер их не пропустил.

– Это вам не Чикаго, друзья. Это Юг. – Он посмотрел на мучительно покрасневшего юношу. – Отправляйся‑ ка ты домой, сынок, и найди себе приличную девушку.

Шарон попыталась успокоить парня:

– Не волнуйся, Том! Правду говоря, мне не так уж и хотелось посмотреть этот фильм.

Он отвез ее обратно в общежитие. Всю дорогу они молчали, и только у самого «Дома Жасмина» она повернулась к нему со словами:

– Все нормально, Том, честно тебе говорю. Я все понимаю и уже привыкла. – Голос у нее был низкий и страстный, а глаза – добрые. Она глубоко вздохнула и слегка прикоснулась рукой к его руке – кожа у нее была как шелк. – Для этого я и поступила в «Грин‑ Хиллз».

Он оторопело взглянул на нее, не зная, как расценить эти странные слова. Шарон была первой темнокожей девушкой, которой он назначил свидание; она казалась ему самым экзотическим созданием на свете – он таких еще не встречал.

– Ты приехала в этот занюханный городишко для того, чтобы тебя оскорблял какой‑ то говнюк?! – Он еще не остыл от гнева, если не за себя, то за нее.

– Нет, – мягко возразила она, думая о том, что говорила ей мать. – Я приехала сюда затем, чтобы изменить положение вещей, во всяком случае, в этом я вижу свой долг. Начинается все вот так, как вышло у нас с тобой сегодня, и долгое время так продолжается, но в конце концов люди перестают обращать на это внимание. Темнокожие девушки ходят в кино с белыми парнями, разъезжают с ними в автомобилях, гуляют по улицам, заходят в закусочные – там, где им захочется. Вот это есть в Нью‑ Йорке, почему так не может быть здесь? Кто‑ то может коситься, но в любом случае они не могут выкинуть нас вон. И единственный путь к этому – начать с малого, вот как сегодня.

Парень посмотрел на нее, как если бы сомневался, не подставили ли его в этой игре. Но нет, было не похоже, чтобы Шарон Блейк была способна на такое. Том уже слышал про ее отца, и это произвело на него неизгладимое впечатление. То, что она сказала, заставило его восхищаться ею еще сильнее. Он был немного смущен, но знал, что в словах Шарон заключается правда.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒