Зигфрид Обермайер 7 страница

Два жреца‑ чтеца по очереди всю оставшуюся часть дня и целую ночь читали старинные молитвы погребального канона, а с восходом солнца Озирис‑ Сети пересек Нил по пути к Вечному Жилищу на западе.

Траурная процессия была сейчас очень маленькой. Плакальщиц и низших придворных чиновников с собой не взяли. Ритуальные молитвы жреца Амона Тотмеса сливались с шумом, создаваемым повозкой с быками, которая со скрипом и грохотом катилась по песку и скальной породе.

Все шли пешком. Гробница Озириса‑ Сети была в нескольких часах пути от Нила, но традиция запрещала сопровождать саркофаг с мумией в последний путь к Дому Вечности на повозках.

У входа в гробницу ждал старый архитектор Инени, его высоко ценил умерший царь, и именно он сделал план гробницы и следил за ее строительством. В качестве знака своей должности он носил у пояса свернутый мерный шнур. Инени глубоко поклонился Туе и царской чете. Рабочие упали ниц в песок.

Рамзес еще никогда не участвовал в церемонии «открывания рта» и почувствовал легкую дрожь, потому что она принадлежала к самым важным и самым секретным религиозным церемониям. При «открытии рта» набальзамированного мертвеца «пробуждали к жизни».

Саркофаг с умершим царем поставили перед входом в гробницу, до этого на стол положили необходимые предметы культа: изогнутый топор, широкий нож, золотой палец, связку перьев, маленькую ладью с вином и водой, а также несколько курильниц с благовониями, в которых мерцал древесный угль.

Сильные помощники жрецов подняли мумию из саркофага и поставили ее прямо перед входом в гробницу. Потом началось культовое действо с выходом богинь Изиды, супруги и сестры Озириса, и Нефтиды, которых воплощали Туя и Нефертари. Обе женщины обрызгали мумию водой и вином, взяли курильницы с благовониями и окутали Озириса‑ Сети ароматным дымом. После этой церемонии очищения служители храма привели сильно сопротивлявшегося и громко мычавшего теленка, которому жрец, приносивший жертвы, быстрым ударом топора отрубил правую переднюю ногу. Едва животное с ревом упало на землю, жрецы мгновенно разрубили его.

В то время как части теленка сгорали в шипящем жертвенном огне, жрец поднял переднюю часть теленка – в ней содержалась магическая сила – и коснулся груди мумии, после чего Рамзес схватил позолоченный изогнутый топор и легко коснулся им рта, носа, глаз и ушей Озириса‑ Сети, выполнив самую важную часть церемонии. За ним последовал жрец, который коснулся золотым пальцем рта маски, в то время как другой жрец обмахнул мертвеца связкой перьев цапли, тем самым пробуждая его к жизни.

Сопровождаемое молитвами священное действо продолжалось еще очень долго. Туя и Нефертари при этом с двух сторон охраняли мумию. Наконец пришли девять жрецов, воплощавших девять старых богов Она. Они снова уложили мумию в саркофаг, в то время как Туя воскликнула приглушенным голосом:

– О горе, о беда! Насколько же жестока моя судьба! Мой супруг, который сопровождал меня в садах и на берегах Нила, теперь весь обмотан холстами! Узнаешь ли ты меня? Я твоя супруга, твоя любимая сестра! Мое тело тоскует по тебе, но твое сейчас холодно. Но радуйся, потому что теперь ты будешь сидеть за столом богов! Это прекрасный день для тебя, носящего скарабея под сердцем. Меня ты, однако, покинул, и я одна должна возвращаться в свой дом.

Тем временем девять жрецов исчезли со своим грузом в гробнице. На этом траурная церемония закончилась, и теперь следовало должным образом отпраздновать вступление в новую жизнь Озириса‑ Сети.

Перед гробницей были выставлены столы, на них были разложены кушанья и напитки. Но в этом, собственно говоря, всего лишь следовали традиции. Туя и Нефертари едва прикоснулись к блюдам, в то время как Рамзес съел трех перепелок и два больших хлеба. Жрецы тоже на славу утолили голод и жажду. В конце концов ведь на них лежал главный груз этого дня. Туя знаком запретила им прерывать трапезу, взошла на носилки и велела отнести себя назад. Рамзес и Нефертари через положенное время последовали за ней.

Уже по прибытии Рамзес дал понять жрецам, что не хочет сам назначать первого жреца Амона, вместо этого они сами должны будут представить ему список с тремя или пятью кандидатами по их выбору. Во время праздника Опет он объявит о назначении. И вот список лежал перед ним, и Рамзес старательно изучал имена четырех соискателей, ни одного из них не зная близко. Фараон приказал представить ему подробную биографию каждого.

Когда Рамзес и Нефертари остались одни, он спросил ее:

– Ты заметила скрытую неприязнь жрецов Амона? Этот Тотмес проявляет рвение, но я чувствую его неприязнь так ясно, как будто она написана у него на лбу. Их не устраивает, что столицей и дальше будет Мемфис. Они завидуют жрецам Озириса в Абидосе, которые получат новый храм. Они не прощают мне и моему отцу, что мы вырвали из их лап Амона Мемфисского. Как видишь, у этих людей есть немало причин ненавидеть меня.

Нефертари сняла парик, распустила свои темные волосы и принялась небрежно расчесывать их.

– Это могла бы сделать служанка, – заметил Рамзес.

– Я не хочу видеть никаких слуг. И без того можно сосчитать мгновения, когда мы наедине. Что касается жрецов Амона, я не верю, что они тебя ненавидят. Они почитают в тебе Благого Бога, драгоценное сердце страны Кеми. Но, как и все люди, они ищут своей выгоды, а Озирис‑ Сети больше брал у них, чем давал им. Не подумай, что я это не одобряю! Я полагаю, что вся власть должна находиться в твоих руках и исходить от тебя. Эти жрецы хотели бы построить государство в государстве. Твой отец помешал этому, и ты, как я вижу, делаешь то же самое. Твоя супруга очень тобой довольна, любимый.

Рамзес удивленно покачал головой:

– Посмотрите‑ ка, маленькая Нефертари все знает. Мне можно было бы сэкономить на жалованье главного советника и назначить на эту должность тебя. – Фараон посерьезнел. – Нибамун и без того просил после смерти моего отца отпустить его на покой. Он уже стар и хотел бы прожить остаток жизни как частное лицо. Я рад, что он сам предложил это. Когда мы вернемся в Мемфис, я предложу эту должность его племяннику, молодому Парахотепу. Вместе с ним я учился грамоте, мальчишками мы бегали с ним наперегонки. Он мой друг, и я могу на него положиться.

Вошел секретарь и доложил о жреце Амона Тотмесе. Рамзес хлопнул себя по лбу:

– Я совсем забыл! Похоже, у него ко мне важное дело. Да хранит тебя Хатор, любимая.

Тотмес ждал в зале для аудиенций. Он глубоко поклонился:

– Приветствую тебя, о Гор, любимец Маат, великий властью, прекрасный…

Рамзес отмахнулся:

– Хорошо, хорошо, мне известен мой титул. Не будем терять времени. Ты должен сказать мне что‑ то важное?

– Только предложить, Богоподобный. Мы, жрецы Амона и чиновники города, припадаем к стопам твоим с просьбой.

– Итак, – нетерпеливо спросил Рамзес, – я полагаю, ваша просьба касается должности верховного жреца?

Тотмес с усердием изобразил покорность:

– Нет, Богоподобный, мы отдали это в твои руки и послушно примем твое решение. Речь о другом… – Он откашлялся, глядя в пол. – Речь идет… Короче говоря, однажды Богоподобный Озирис‑ Сети намекнул нам… ну… он рассматривал вопрос… нет, собственно говоря, уже пообещал, что… твоя первая жена будет происходить из кругов Амона, так сказать, в качестве возмещения за перенесение столицы, чтобы таким образом и дальше находиться в связи с богом царства Амоном‑ Ра. Итак…

Рамзес насмешливо улыбнулся:

– Если мой отец это и пообещал или имел в виду, по понятной причине это невозможно. Но мы должны подумать, как выполнить его волю. – И он усмехнулся про себя: «Если ни о чем другом речь не идет, я позволю малышке прошмыгнуть в свой гарем, и жрецы будут довольны».

Тотмес, хороший знаток человеческой натуры, раскусил царя, но не позволил себе этого заметить вслух.

– Мы подумали о девушке, которая и нас бы не заставила стыдиться, и тебе могла бы принести много радости, – о Бент‑ Амон. Она племянница третьего жреца и служит храму как певица. Ее родители уже в Доме Вечности. Короче, Бент‑ Амон красивая, образованная, хорошо воспитанная девушка, и она будет тебе служить так же преданно, как сейчас служит богу царства. Твое величество доставит нам большую радость, если примет ее с благоволением и испытает ее.

– Я сделаю это, достопочтенный. Через четыре дня начинается праздник Опет, и я хотел бы до того назначить верховного жреца Амона. Я предоставлю это сделать самому богу. Позаботься о том, чтобы завтра к двум часам дня во двор храма вынесли золотое изображение Амона. Бог сам сообщит о своем выборе.

Тотмес с трудом скрыл удивление. Он, конечно же, знал, как происходит церемония выбора. Будет названо несколько имен, и культовая статуя наклонится, когда произнесут верное. Для этого одному из передних носильщиков нужно будет только слегка присесть. Но чего хитроумный жрец не знал, так это того, что Рамзес заменил одного из этих носильщиков, жрецов из Фив, одним из жрецов Амона Мемфисского.

Тем временем царские чиновники выяснили, что только один из четырех кандидатов не происходит из семьи, давно связанной со жрецами Амона, а именно, Небунеф. Его семья несколько столетий жила в Тинисе и имела там большое поместье. Среди многих должностей, которые он занимал, была также должность управителя владениями Амона в Тинисе, поэтому он часто бывал по делам в близлежащих Фивах и стал известен всем как старательный добросовестный человек, с которым легко общаться. Если выбор падет на Небунефа, можно надеяться, что он будет добросовестным верховным жрецом, потому что он богат, и независим, и никому ничего не должен в Фивах.

На следующее утро Рамзес вышел к народу в полном облачении. На нем была бело‑ красная корона Обеих Стран, гладко выбритый подбородок украшала длинная накладная борода, в руках покоились плеть и скипетр. Носители опахала с обеих сторон трона навевали фараону прохладу, потому что во второй месяц Ахет Ра уже с утра палил в полную силу.

Скрытые в зале с колоннами певцы и музыканты исполняли тихий торжественный хорал:

– Радость тому, кто склоняется перед тобой, о мой бог Амон, Бык твоей матери, повелитель Фив.

Медленно открылись двери в святилище, и четверо жрецов в белоснежных одеждах с мехом леопарда на плечах вынесли церемониальную ладью с золотым Амоном. Бог был изображен стоящим с высокой короной из перьев и длинной завитой бородой божества. Его правая рука опиралась на скипетр «УАЗ», в левой он держал символ жизни Анк.

Рамзес встал и поклонился:

– Приветствую тебя, Амон‑ Ра, мой отец, который во всем, царь богов, благодетель страны. Дай мне знак, кого из твоих четырех служителей, которых я сейчас назову, ты выберешь своим верховным жрецом.

Рамзес громко выкрикнул первое имя, подождал, потом второе – подождал, потом третье, и это было имя Небунеф. Рамзес уже собирался произнести четвертое имя, когда золотой Амон явно наклонился вперед, чтобы снова быстро выпрямиться.

– Амон сказал! – воскликнул Рамзес. – Небунеф, выйди вперед!

Избранный встал на колени перед царским троном, и Рамзес, воплощенный Гор, возложил десницу ему на голову:

– Мой отец Амон‑ Ра избрал тебя, и я приветствую его выбор. Ты будешь верховным жрецом Амона и станешь управлять его имуществом. Всем остальным жрецам следует подчиняться тебе, ты будешь единственным ответственным перед богом и мной, Благим Богом. Будь счастлив в его храме и празднуй тысячу тысяч праздников Опет. Бог сам избрал тебя, он поддержит тебя и уготовит тебе однажды прекрасное жилище в Закатной стране.

Фараон торжественно передал Небунефу знаки его власти: перстень с печаткой, золотой жезл и широкий золотой пояс.

Затем зазвучала музыка арф, и невидимый хор запел:

– Хвала тебе, о прекрасный Амон‑ Ра, встающий по утрам, а вечером отправляющийся в свое ночное путешествие. Единый, вечно живущий, твой блеск равняется блеску богини неба, твое тело создано из золота и серебра. Хвала тебе, о Солнце дня, которому подчиняется все живое…

Новый верховный жрец опустился на скамеечку у подножия трона. Жрецы и чиновники прошли мимо него, низко кланяясь и целуя ему руку.

Вечером Рамзес принял храмовую танцовщицу (раньше она была певицей) Бент‑ Амон в маленьком зале для аудиенций, рядом с ним сидела Нефертари. Он рассказал ей о предложении жреца, и жена приняла его спокойно:

– Ты можешь распространять свое семя куда захочешь, для меня все равно останется. Твое сердце, однако, принадлежит мне одной! Я не разделю его ни с какой другой! Если ты захочешь забрать его назад, я убью себя и заберу его с собой в могилу…

– Ну, Нефертари, об этом и речи быть не может! Ты – моя самая любимая и самая прекрасная! Ни одна женщина в мире не может заменить мне тебя. Я отправлю Бент‑ Амон в гарем, сделаю ей ребенка и забуду о ней. Но мы должны обдумать следующее: я не могу испортить отношения со жрецами в Фивах. Насколько они нуждаются во мне, настолько же я нуждаюсь в них. Амон могуществен и будет оставаться таким еще очень долго. Не в Мемфисе, любимая Нефертари, мы вступим однажды в нашу вторую и вечную жизнь, мы оба, ты и я, а здесь, в Фивах, под защитой Амона.

Нефертари думала об этих словах, когда ввели Бент‑ Амон. Как ослепленная, она упала перед троном ниц и пробормотала ритуальные слова:

– Будь здрав Гор, любимей Маат, великий властью, прекрасный годами, Могучий Бык, оживляющий сердца, Благой Бог и сын Солнца, господин Обеих Стран, Узер‑ Маат‑ Ра‑ Сетеп‑ Ен‑ Ра‑ Мери‑ Амон‑ Рамзес. Будь жив, здрав и могуч.

Однако Рамзес не сказал ей: «Поднимись! » Он молчал и ждал. Бент‑ Амон также молчала. Тогда Рамзес произнес нарочито мягко, но с угрозой в голосе:

– Ты приветствовала только меня, однако я сижу на троне не один.

– Извини, Богоподобный! Будь здрава также ты, повелительница Обеих Стран, самая приятная под уреем, наполняющая дворец своим благоуханием.

– Поднимись, Бент‑ Амон.

Молодая женщина выпрямилась, ее умное и высокомерное лицо с точеными чертами не выдавало никаких чувств. Она была овеяна аскетизмом, суровой девственностью, и Рамзес уже обдумывал, не отослать ли ее обратно в храм. Но потом решил: «Мне, фараону, она не сможет отказать. Как раньше служила Амону, так теперь станет угождать его сыну, хотя, может быть, и способом, который ей не слишком приятен».

Рамзес мысленно раздел девушку, снял с нее целомудренную одежду жрицы, безжалостно заставил раздвинуть бедра, и… увидел в ее глазах отвращение и страх.

Он заставил свои мысли вернуться к реальности, поднялся и взял Бент‑ Амон за руку.

– Я беру тебя в супруги, Бент‑ Амон из Фив. Добро пожаловать в мой дворец.

Так Рамзес впустил Амона из Фив в свой дом. Ему это показалось ничего не значащей любезностью, но фараон ошибался.

Пиай, никогда не бывавший в Дельте, с удивлением смотрел на плодородную, казавшуюся бесконечной пахотную землю, которая простиралась по обеим сторонам Нила. У себя на родине он привык, что вдали всегда виднеются каменистые холмы пустыни, ограничивающие полоску плодородной земли в пойме Нила. Здесь благодаря разветвлению священного потока, возникла зеленеющая площадь, простиравшаяся с запада на восток. Пиай слыхал о том, что здесь временами льется вода с неба, но не мог в это поверить.

На корабле паломников было весело. Мужчины и женщины отбросили всякий стыд друг перед другом, по кругу постоянно путешествовал бокал с вином, девушки танцевали на палубе и качали грудью и бедрами, мужчины играли на флейтах, а у кого не было инструмента, тот хлопал в ладоши в такт музыке. Если корабль проплывал мимо какого‑ либо города, на берег высыпали люди, они пели, ликовали, выкрикивали насмешливые слова, на которые им тут же отвечали с корабля. Самые дерзкие из девушек и женщин приподнимали свои юбки, нахально показывали бедра, а затем снова опускали юбки. Пиай узнал, что подобное поведение ни в коем случае не считается неприличным, ибо угодно богине Баст. Останавливаться стали чаще, брали на борт новое вино и новых паломников, так что путешествие в Пер‑ Баст в конце концов продлилось почти три дня.

Пиай, далеко не любитель выпить, вынужден был все чаще брать в руки бокал с вином. Когда корабль прибыл в Пер‑ Баст, бедняга был так пьян, что споткнулся, упал и так и заснул прямо на берегу реки.

Он проснулся уже после захода солнца от шума и дуновения прохладного воздуха. Со всех сторон раздавались звон систра и звуки флейт. В свете факелов пьяные танцевали и устремлялись потоком в направлении города, где находился большой храм Баст. Голова Пиайя трещала, как большой гонг в храме Озириса, его мучила ужасная жажда, охрипшая от вина и пения глотка горела огнем. С трудом он пополз к реке и несколько раз окунул голову в воду, потом нагнулся и без сил мешком бухнулся в Нил. Двумя гребками он подплыл к берегу и попытался выбраться из воды, но все время соскальзывал вниз. Тут он почувствовал, как его внезапно схватили за руку, и женский голос воскликнул:

– Ты хочешь утопиться в честь Баст, чужеземец? Однако богиня принимает жертву музыкой, вином и любовью, ей не нужна твоя жизнь!

Наконец он снова стоял на твердой земле, с него стекала вода, он дрожал. Темно было, хоть глаза выколи, потому что в это время землю освещал лишь узенький серпик луны.

– Пойдем сначала ко мне. Я вытру тебя досуха, потом ты сможешь пойти в город поклониться нашей богине.

Пиай позволил женщине отвести себя в ее дом, находившийся у реки, и только там при свете огня смог рассмотреть ее лицо. В ней не было ничего особенного. Она была еще молода, смотрела на мир с любопытством и без боязни и рассмеялась, когда Пиай робко снимал свой мокрый передник. Она досуха вытерла мастера, не пропустив ни одной частички его тела.

Пиай узнал, что несколько месяцев назад она вышла замуж. Ее муж плавает по Нилу, неделями его не бывает дома, и детей, конечно же, еще нет. Она предложила гостю вино с водой и добавила к нему немного фруктов.

Когда Пиай утолил жгучую жажду и разогрел тело, в нем проснулось желание приласкать эту женщину. Однако законы Кеми были строгими, и за доказанную неверность женщине грозил костер. Поэтому он отодвинулся, поблагодарив хозяйку за помощь, и хотел проститься. Но женщина вдруг начала без всякого стыда ласкать его. Она гладила его голое тело, тихо смеялась и поцеловала его в соски.

Оказалось, что ее зовут Нибет и она не думает о том, чтобы так быстро отпустить красивого незнакомца. А еще она находит его серые глаза очень волнующими, и у нее странно замирает сердце, когда он на нее смотрит.

– Ты знаешь, что тебе грозит, Нибет, если нас застанут?

Она засмеялась и сказала:

– Праздник Баст длится девять дней, а сегодня только второй. Даже если я пойду с тобой на рыночную площадь и там при всех предложу себя тебе, с нами ничего не может случиться. Ты, вероятно, не знаешь, незнакомец, но то, что мы делаем, – служение богине.

– Меня зовут Пиай, – сказал он и приподнял платье Нибет выше ее бедер. Она хихикнула и сняла платье одним движением через голову. Тут Пиай услышал какое‑ то царапанье и в испуге обернулся. Но это оказалась только кошка, которая через окно прыгнула на сундук.

– Это Зат‑ Баст! – объяснила Нибет с гордостью. – Наша маленькая домашняя богиня. Если она будет присутствовать при нашей любовной игре, это особое благословение.

Зат‑ Баст взглянула на огонь, зевнула, подошла к Пиайю, старательно обнюхала его, а затем погналась за мухой и внезапно снова выпрыгнула через окно.

– Тем не менее она нас видела. В каждой кошке живет дух нашей богини, и мы наконец займемся сейчас тем, что ей наиболее угодно.

Нибет обняла Пиайя, поцеловала его и потянула на ложе.

– Иди, мой красивый сероглазый незнакомец, сделаем то, что сегодня делают все… – настойчиво потребовала Нибет и предложила ему свое горячее тело.

У Пиайя было мало опыта в общении с женщинами, поэтому он по манере молодых мужчин сильно и напористо проник в нее, так что Нибет взмолилась:

– Медленно, мой любимый, медленно, у нас еще целая ночь впереди, и умные мужчины сразу всю свою силу не тратят.

Она обучала его бережнее расходовать свою силу, красиво и с удовольствием распределять ее на много часов. Они делали перерывы, пили вино, ели холодную курицу с высушенным инжиром и радовали друг друга, пока не начало светать и Ра не пробудил их своим огненным поцелуем из короткого сна.

– Мне очень нравится ваше служение богине, – высказался Пиай, поедая ложкой теплую молочную кашу.

Нибет кивнула.

– Мы также радуемся девяти дням в году. Для женщины, которая весь год сидит дома, и в самом деле приятно один раз познакомиться с другими мужчинами, особенно если собственного так часто нет дома.

– Ты мне покажешь город и храм? – спросил Пиай.

Нибет покачала головой:

– Нет, дорогу туда ты найдешь и без меня. Несмотря на праздник, на замужних женщин, гуляющих с чужими мужчинами, смотрят неодобрительно. Ночью дело другое. Если хочешь, сегодня вечером можешь вернуться. Вот только я могу быть не одна…

Пиай рассмеялся:

– Праздник, подобный этому, действительно только один во всей Кеми. Я благодарю тебя за гостеприимство, милая Нибет. Да хранит тебя Баст!

Город был переполнен паломниками. Те, кто не смогли устроиться в палатках или у друзей, лежали на всех дорогах, под деревьями и кустами. Большинство совсем пьяные спали, других сон застал во время любовной игры, и жители города равнодушно проходили мимо голых, переплетенных в объятиях тел.

По утрам в праздничные дни толпа двигалась к храмовому кварталу, где находилось самое большое святилище Баст.

Пиай присоединился к какой‑ то группе. Люди несли с собой цветы и фрукты для жертвоприношений. Во время девяти праздничных дней храм был доступен для народа и паломников, нельзя было только заходить в святилище, но двери туда были широко открыты, и каждый мог взглянуть на приветливую богиню.

Пиай приобрел на половину медного деба благовония и положил парочку зернышек во внутреннем дворе храма на один из многочисленных тлеющих жертвенных алтарей. Затем он присоединился к очереди перед двумя дверями в святилище.

И вот он наконец стоял перед высокой бронзовой решеткой, защищавшей святилище. Его глаза должны были сначала привыкнуть к полумраку, в то время как другие паломники сзади напирали на него. Пиай встал на колени и крепко схватился за решетку. Он совсем ясно увидел высокое сверкающее золотом культовое изображение Баст около шести локтей высотой. Богиня была изображена стройной женщиной с кошачьей головой. Ее правая поднятая рука касалась систра, в левой она держала украшенную роскошным воротником и диском солнца голову льва. У ее ног сидели четыре кошки. Золотое культовое изображение овевал дым благовоний, невидимый хор пел гимны богине. Пиай обратился с жаркой молитвой к Баст, чтобы она позволила ему целым и невредимым вернуться домой.

Наконец он позволил напиравшим отодвинуть себя. Он чувствовал себя укрепившимся, окрыленным и предвкушал свою встречу с царем Рамзесом, радостный и полный уверенности. Он много увидел, многому научился и будет продолжать делать это и дальше.

С толпой других паломников он зашел еще к месту обитания священных животных. Красивые, хорошо накормленные, они жили в большом, окруженном забором саду с деревьями, кустарником и узким водотоком. Это были исключительно кошки, они носили широкие золотые с драгоценными камнями ошейники. Большинство из них были толстыми и ленивыми. Они зевали, вылизывались и не обращали никакого внимания на толпившихся у решетки людей.

Когда Пиай спросил у одного из стражников, по каким признакам определяют святость кошки, тот ответил ему с важным видом:

– Все кошки священны, но выбранные для храма должны иметь еще и определенный знак на лбу, тайный знак.

Пиай поплелся назад в город, попав при этом в группу танцующих и поющих женщин, которые приехали из местности под Хаварой, находившейся отсюда на расстоянии полудневного путешествия. Их язык звучал еще более странно, чем у жителей Пер‑ Баст, и то же самое ощущение возникало у этих женщин, когда говорил Пиай. Каждое его слово вызывало у них смешки, и он сам также вынужден был засмеяться, потому что они весьма забавно поправляли его произношение. Они наняли ладью и пригласили его пообедать с ними на борту и переждать жаркие дневные часы.

– А разве с вами нет мужчин? – поинтересовался Пиай.

– Конечно, есть, – ответила одна из них, которая казалась самой авторитетной, – но они пошли своим собственным путем. Они хотят познакомиться с другими женщинами, а мы – с другими мужчинами.

По дороге веселые хаварийки подцепили еще нескольких молодых мужчин. Когда вся честная компания подошла к ладье, оттуда уже раздавались резкие звуки флейт и нежный серебряный звон систра. На борту находилась часть мужчин с несколькими женщинами. Раздались громкие пьяные приветствия, и потом все сели за стол под парусом, защищавшим их от солнца. Слуги принесли корзины с инжиром, финиками, орехами, яблоками, гранатами, грушами, виноградом, дынями, хлебом, лепешками, кренделями с кунжутом и маленькие горшочки с засоленной рыбой.

Пиай в первый раз попробовал яблоко. Эти фрукты не росли на юге, и кисловатый освежающий их вкус очень понравился ему. Явно зажиточные люди, нанявшие ладью, предложили превосходное вино, и Пиай опять часто брался за бокал.

Сидевшие радостно болтали друг с другом, пили попеременно за здоровье молодого царя, его супруги, главного советника, девяти богов Она и, конечно же, прежде всего за Баст – богиню радости, танца, музыки и любви между мужчиной и женщиной.

Пиай почувствовал, как дух вина заструился по его жилам. Мастер стал сонным и одновременно почувствовал себя готовым на все, если только для этого не нужно будет вставать и делать резких движений.

Группу паломников сопровождали слуги, которые быстро убрали остатки еды и снова наполнили бокалы.

Некоторые из выпивавших уже заснули, тут и там какая‑ либо парочка исчезала под палубой, и Пиай также почувствовал желание снова принести любовную жертву Баст.

Одна из женщин, стройное и изящное создание, до этого почти не говорила, но украдкой все посматривала на Пиайя. Он заметил это, женщина ему понравилась, поэтому он, качаясь, встал, подошел и сел рядом с ней.

– Ты несколько часов не спускаешь с меня глаз. Похоже, я тебе понравился, прелестная служительница Баст. Не принести ли нам любовную жертву богине?

Молодая женщина сдержанно, но без всякого смущения кивнула. Они спустились вместе под палубу, где было довольно жарко, но вместе с тем так темно, что любящих можно было только слышать, но не видеть. Слуги постелили на полу маты из волокон льна. Пиай поцеловал незнакомку, снял с себя передник и привлек к себе едва сопротивлявшуюся женщину. Она шепнула ему на ухо:

– Ты должен крепко любить меня, со всей своей силой, чтобы твое семя глубоко проникло в меня. Я хотела бы иметь ребенка от тебя.

Пиай, который здесь, в Пер‑ Баст, уже ничему не удивлялся, ответил:

– Я буду послушен тебе во всем. Почему ты хочешь ребенка именно от меня? Разве у тебя нет мужа?

– Есть, – прошептала она, – но он довольно старый. За него меня выдали родители. Он еще способен любить, но уже не может зачать ребенка. Ты на него слегка похож, мой друг, такого я долго искала. У него такие же серые глаза.

Пиай смущенно рассмеялся.

– Поэтому ты так и смотрела на меня? Ну, почему нет, давай сделаем ребенка твоему супругу.

Он обнял ее и любил по ее желанию со всей силой. Достойная сожаления женщина, привыкшая лишь к вялым ласкам своего супруга, расцвела в руках Пиайя, подобно лотосу после наводнения. Она крепко прижимала его к себе, принимая в себя его семя до последней капли.

– Это было прекрасно, – прошептала она, – мы должны еще раз попробовать…

– Ты должна дать мне немного отдохнуть, набожная нарушительница брачных клятв. Послушай тем временем, что здесь происходит…

Душное пыльное помещение, пахнувшее тиной и человеческим потом, было наполнено различными звуками. Тут стонали, визжали, храпели, пищали, сопели, хихикали – все это было в глазах Баст милым и приятным торжественным пением в ее честь.

Позднее Пиайю пришло в голову, что он даже не спросил имени молодой женщины.

На следующий день Пиай сменил корабль и через несколько часов приплыл в Он, священный город с древним храмом бога солнца Ра‑ Атума.

Здесь, на одном из холмов, был создан мир, и отсюда поднимались к небу боги, произведенные Атумом после соединения со своей тенью.

В Мемфисе Пиай спросил одного молодого жреца о противоречии между различными легендами о создании мира, потому что в Фивах почитали Амона, в Мемфисе – Пта, а в Оне – Ра‑ Атума как создателей всего существующего. Бритоголовый только рассмеялся:

– Но, Пиай, где же ты видишь противоречие? Это лишь различные наименования для одного и того же чудесного события. У фараона тоже пять различных имен, но, когда называют любое из них, имеют в виду именно его.

На юге вынырнул холм с храмом Солнца, два могучих обелиска, как черные кинжалы вонзались в небо, которое явно помрачнело. Пиай стоял на палубе и удивленно наблюдал за игрой, которую никогда не видел в Абидосе.

– Сейчас начнется дождь. – Старший на ладье указал на черные тучи, накрывшие уже почти все небо, будто грязным шерстяным одеялом.

Пиай знал слово «дождь», потому что Ирамун рассказывал ему, что, будучи ребенком, он мог наблюдать это чудесное событие в Абидосе. Яркие молнии сверкнули, подобно золотым стрелам, в небе. Порывы ветра надули паруса, которые старший на ладье приказал быстро убрать. Раскат грома заставил Пиайя вздрогнуть, но любопытство не позволяло ему уйти с палубы. Священная дрожь охватила его, когда он увидел, как желто‑ белая молния попала в один из обелисков и золотое острие его магически засветилось.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒