Зигфрид Обермайер 3 страница

Эту работу поручили мастерской Ирамуна, поэтому он и Пиай ломали голову над рисунками рельефов, которые потом должны были перенести на известняковые плиты.

– Собственно говоря, он выглядит, как бог Гор, – заметил Пиай, но Ирамун возразил:

– Для необразованного да, но у Гора на соколиной голове, как правило, есть корона, и в руках он редко держит скипетр «УАЗ». А кроме того, его имя пишут под изображением, поэтому ошибка исключена. Послезавтра должны доставить следующие каменные блоки.

– У нас слишком мало людей. Если храм должен быть закончен за четыре‑ пять лет, потребуется в три раза больше каменотесов и скульпторов.

Ирамун выпрямился и свернул рисунки.

– Я знаю, сын мой, поэтому предлагаю следующее. Я уже поговорил с надсмотрщиком, он выделит нам двух помощников, которых я выберу сам, – таково мое условие. Мы найдем двух способных молодых людей, которых сможем обучить в процессе работы. Я думаю, тогда дела пойдут быстрее.

– Как скажешь, отец.

Недавно Ирамун усыновил Пиайя, и для того не составило труда называть старого мастера отцом. Другого или лучшего он вообще не знал.

– Я хотел бы еще кое‑ что спросить у тебя, отец. Веришь ли ты, что фараон действительно на равных общается с богами, как мы это всегда изображаем? Они…

Ирамун с осуждением посмотрел на сына:

– Зачем ты хочешь это знать? Какое нам до этого дело? Ты можешь верить или не верить, но было бы лучше, если бы ты в это верил…

– И все‑ таки это странно, – настаивал Пиай.

– Мы никогда точно не узнаем, что происходит там, наверху, но в любом случае фараону принадлежит вся страна, благодаря ему мы имеем прекрасную работу и неплохо живем. Он дал поручение построить новый храм, и похоже на то, что мы – по крайней мере ты – будем работать и на его преемника. Кстати, как обстоят дела с твоими уроками письма?

– Лучше. С тех пор как жрец‑ библиотекарь предоставил мне свиток с образцами письма, я каждый день занимаюсь им, если не слишком устаю.

Ирамун, который часто высекал на камне письменные знаки, поначалу не понимал, что они означали, но в течение жизни многому научился и считал совершенно необходимым, чтобы его сын также разбирался в написанном.

Каторжника Меру отправили в пустыню Рехену. Там добывали твердый черный камень, который предназначался для особо изысканных статуй. Черные невероятно прочные скалы ожесточенно сопротивлялись стараниям каторжников. В первую очередь необходимо было вырубить из скал блоки, помеченные мелом. Для этого пробивались дыры, которые потом расширялись и углублялись. Часто это длилось целыми днями. Самой тяжелой и опасной работой было отделение блока от скалы, потому что нередко камень срывался и мог раздавить человека или же тяжело его покалечить. Проще было расколоть уже добытые блоки на куски различной величины, сбить неровности и подготовить к погрузке.

Мужчины, которые выполняли эту тяжелую работу ежедневно по десять часов под палящим солнцем, все являлись осужденными. Надзирателями здесь служили высокооплачиваемые надсмотрщики‑ добровольцы. Рабы‑ каторжники должны были каждый месяц выдавать определенное число грубо отесанных блоков. Если блоков оказывалось меньше, жалованье надсмотрщиков уменьшалось, за большее количество они получали значительно большую плату. Чтобы добиться этого, любые средства считались хорошими. Каждые десять дней им доставлялись не только продукты питания, новые инструменты, вино, пиво и вода, но и целая связка бамбуковых палок в руку толщиной и почти в два локтя длиной. Этими палками надсмотрщики избивали каторжников, чтобы те лучше работали. Если кто‑ то на одно мгновение переставал сверлить, прибивать или тащить, чтобы перевести дыхание, или же его просто покидали силы, тут же появлялся один из ненавистных надсмотрщиков и обрушивался со своей палкой на несчастного. При этом старались не бить по рукам, так как они были нужны для дальнейшей работы, зато на спину, плечи, ягодицы, бедра и нередко на голову удары сыпались градом.

Бывало, от побоев заключенный терял сознание, и тогда надсмотрщик, как правило, расплачивался собственной спиной, потому что также являлся заключенным, которому по какой‑ либо причине была оказана милость. Может быть, семьи надсмотрщиков регулярно подкупали надзирателей более высокого ранга, а может, они по складу характера особенно годились для этой работы. Освобожденные от тяжелого труда надсмотрщики низкого ранга, конечно же, имели гораздо больше возможностей отбыть срок наказания и выйти на свободу, даже если им самим нередко доставались побои.

Меру работал в каменоломне уже пять месяцев. Он весь теперь состоял из сухожилий, кожи и костей, дочерна загорел и выглядел словно мумия, семьдесят дней пролежавшая в особом растворе. В его облике не осталось ничего человеческого, потому что ушей и носа у него не было, а кожа покрылась толстым слоем черной каменной пыли.

После трех месяцев он предпринял первую попытку побега, но уже спустя несколько часов был пойман при помощи натренированных собак. Три дня подряд он получал по сто ударов бамбуковой палкой, и на это время был лишен еды и воды. После всех истязаний он превратился в кровавый, стонущий, умоляющий о глотке воды комок плоти, который клялся всеми богами, что никогда больше не покинет каменоломни.

Но уже месяц спустя он вновь сбежал, подбив на побег еще двух заключенных. Так как на этот раз они повернули на восток, в сторону моря, на что никто не рассчитывал, их поймали только на третий день, умирающих от жажды и едва способных сделать пару шагов.

Когда Меру привели к надсмотрщику, в глазах последнего появилось что‑ то похожее на удивление.

– Ты крепкий парень, Меру, но ты должен понять, что побег здесь равен самоубийству. Поскольку побои тебя особо не впечатляют и в твоем случае мы можем рассчитывать на третью попытку побега, но, с другой стороны, нам необходимо использовать тебя как рабочую силу, мы придумали для тебя нечто особенное.

Надсмотрщик кивнул двум помощникам – они надели на Меру цепи. А потом подошел лекарь. В обязанности этого противного пьянчуги с вечно дрожавшими руками входило прижигать раны после несчастных случаев и накладывать шины на сломанные конечности. В руках он держал острый нож, лезвием которого подрезал пяточное сухожилие на левой ноге Меру.

Надсмотрщик ухмыльнулся:

– Не очень больно, а? Твое наказание не эта боль, а ее последствия. Через три дня ты будешь здоров, мой драгоценный, сможешь ходить и стоять, но тебе больше никогда не удастся ни прыгать, ни бегать. Свой следующий побег ты сможешь совершить разве что на четвереньках, но я тебе не советую.

Отчаяние Меру было настолько велико, что, едва выздоровев, он попытался разбить себе голову о скалы, однако это ему не удалось, потому что один из надзирателей успел его удержать. С тех пор Меру почувствовал странное изменение отношения к себе. Этот надзиратель бил его, однако без особой силы и не больно. Если же Меру прерывал работу, надсмотрщик смотрел в другую сторону, позволял строптивому каторжнику отдохнуть, а потом громко кричал:

– Ты, ленивая свинья! Вонючая еда крокодила, я заставлю тебя поторопиться!

Меру ничем не мог объяснить такое необычное поведение, но оно вселило в него надежду. Не одумалась ли его семья и не заплатила ли она этому надсмотрщику?

Во время короткого обеденного перерыва в тени нависшей скалы Меру осмелел и осторожно спросил:

– Не введены ли новые правила для каторжников, господин? Я чувствую, что со мной обращаются лучше, чем прежде. Может быть, моя семья…

Лицо надсмотрщика ничего не выражало, он даже головой не повел, когда сказал:

– Для семьи ты мертв, не питай несбыточных надежд. Речь идет о другом, и скоро ты узнаешь о чем.

Долго ждать Меру не пришлось. Уже на следующий день надсмотрщик шепнул ему:

– Слушай меня внимательно, ты останавливаешься, я пару раз ударяю тебя, причем один из моих ударов приходится на твою правую руку. Она распухнет, и я отведу тебя к главному надзирателю и доложу, что есть подозрение на перелом. Мы пойдем в больничную палатку, где лекарь будет глубоко спать, и у нас появится время для разговора.

Долгое преступное прошлое сделало Меру осторожным и недоверчивым, однако, подумав, он пришел к выводу, что ничего не потеряет, а выиграть может все. Он сделал все, как велел надсмотрщик, и почувствовал, как в нем возрождается какая‑ то смутная надежда.

В больничной палатке пахло гноем и гнилью, здесь царила абсолютная тишина.

– Они все крепко спят, я им в этом немного помог. А сейчас ложись.

Меру упал на вонючий пучок соломы, и надсмотрщик тотчас принялся говорить:

– Обе твои попытки бежать, твое несгибаемое мужество и решительность бросаются в глаза. Кое‑ кто думает, что в другом месте ты будешь нужнее, чем здесь. Ты когда‑ нибудь слышал о короле пустыни Себеке?

Меру ухмыльнулся. На его изуродованном лице это выглядело ужасно.

– Слышал, да, но всегда сомневался, что он есть на самом деле.

– Он есть, парень, он есть, он постоянно ищет хороших людей, однако терпит вокруг себя только тех, кто окончательно, бесповоротно, на всю оставшуюся жизнь порвал с возможностью вести «приличную» жизнь. За тобой долго наблюдали и составили мнение, что ты подходишь к этой категории. Ты преступник, потому что тебе по душе им быть. Для своей семьи ты давно мертв, а спустя некоторое время в каменоломне ты и вправду протянешь ноги. Сам знаешь, здесь до старости не доживают, и тела умерших выбрасывают в пустыню, где их пожирают шакалы. Твое ка будет бесконечно бродить, не зная покоя, не имея пристанища. А значит, за ужасной жизнью на этом свете последует не менее ужасное посмертие. Но сейчас у тебя появилась возможность изменить свою судьбу. Я только связной и не принадлежу к «семье» Себека. Мое дело – сказать тебе: если ты согласен, то в ближайшие дни, ты предпримешь третью попытку побега, и я клянусь тебе Пта и Озирисом, что эта попытка будет удачной.

– Я в этом не так убежден.

– Подожди – увидишь. Ты должен делать точно то, что я тебе скажу. Сейчас я наложу шины на твою руку, чтобы ты особо не попадался на глаза лекарю. За день до побега я дам тебе знать. Они прибудут ночью с лошадьми и повозкой, тогда ты будешь в безопасности. Что будет потом, меня не касается.

– Хорошо, – решился Меру. – Я твой. Даже если я получу два дня свободы, мне и это дорого.

– Не два дня, а целую жизнь. Клянусь тебе моим бессмертным ка, что ни один человек, которого освободил Себек, не вернулся обратно в каменоломни.

«А я клянусь всеми богами, что этот Рамзес заплатит за свой приговор где‑ нибудь и когда‑ нибудь», – с ненавистью подумал Меру.

Рамзес заранее знал, когда ладья прибудет в Мемфис, и приготовил для Нефертари триумфальный прием. Рослые воины из дворцовой стражи, сопровождали Нефертари и ее родителей к Дому Почета – царскому дворцу. Жрец Пта и жрец Озириса (в знак почтения к Абидосу), правитель города и ряд высоких чиновников составляли торжественную процессию. Рамзес выехал им навстречу. Поровнявшись с носилками гостей, он спрыгнул с колесницы, приветствовал Сенеба, Хатнуфер и Нефертари и возглавил шествие до того момента, когда дворцовые ворота закрылись за ними.

Царский дворец представлял собой город в городе и занимал целый квартал Мемфиса. Белую стену воздвиг фараон Менес, он первым объединил Обе страны. С того времени стена была удлинена во много раз и тянулась вокруг дворцового квартала с его домами, садами, конюшнями и складами для припасов. Там жили более тысячи человек. Всех их, от главного советника до прачки, называли тайными радетелями Дома Почета, и рангом они были намного выше остальных граждан города.

– Ты устала? – озабоченно спросил Рамзес, проводив Нефертари в Дом для гостей.

– Нет, – ответила она. – Путешествие на корабле неутомительно, просто сидишь или лежишь на палубе, смотришь на пробегающие мимо поля… – Она осеклась. Рамзес все видел, все знает, ее рассказ должен показаться ему скучным.

Однако принц восхищенно смотрел на ямочки на ее щеках и больше всего на свете желал остаться с ней наедине.

– Освежитесь и отдохните. Мы увидимся за ужином. На нем будут присутствовать Их Величества, мои почитаемые родители.

– Я тебе кое‑ что привезла, – прошептала Нефертари и вложила в руку Рамзеса маленький сверточек. – Открой, когда будешь один…

У наследного принца и соправителя был свой собственный небольшой дворец с придворным штатом, гаремом и многочисленными слугами. Там, в своих покоях у окна, он и осмотрел пакетик величиной с голубиное яйцо. В папирус было завернуто что‑ то твердое. Принц осторожно развязал нитку, развернул папирус и нашел в нем искусно сделанный амулет из ляписа в виде сердца, точнее, половины сердца. На папирусе неверной, почти детской рукой его возлюбленной было написано:

«Здесь другая половина твоего сердца из рук Нефертари».

Рамзес прижал прохладный камешек к губам и аккуратно положил на стол, затем оторвал от своего передника кусочек материи, завернул в него половину сердца и перевязал его ниткой, хлопком в ладоши вызвал слугу и вложил пакетик ему в руку.

– Беги к золотых дел мастеру и вели ему аккуратно оправить это в электрон[4], чтобы можно было носить на шее. Должно быть готово сегодня к вечеру.

Рамзес отправился в свою спальню и прилег на большое позолоченное ложе, четыре ножки которого были сделаны в виде львиных лап.

– Нефертари, Нефертари… – прошептал он и почувствовал, как сильно любит и желает эту девушку. Уже завтра писцы должны будут составить брачный контракт, и он поклялся себе: – Нефертари будет и останется моей первой и единственной супругой.

Ужин в маленькой трапезной был приготовлен только для членов царской семьи. Во главе стола на высоких, похожих на трон стульях восседали царь Сети и его супруга Туя. На другом конце усадили новых членов семьи – Сенеб и Хатнуфер. В середине стола друг напротив друга расположились Рамзес и Нефертари, в последний раз разделенные столом, потому что в будущем им предстоит сидеть рядом. Между ними сидели сестры наследного принца, а также близкие родственники царя и царицы.

Фараон внимательно посмотрел на Нефертари. Девушка покраснела, затем внезапно побледнела и опустила голову.

Сети ласково улыбнулся ей:

– Кто так красив, как ты, Нефертари, не должен опускать голову. У тебя имеются все причины высоко держать ее: ты теперь вторая по положению женщина в стране Кеми, и, когда я и Туя переселимся в наши Вечные жилища в Закатной стране, ты, моя Прекраснейшая, станешь Великой Царской Супругой. Нет причины вешать голову. Тебя, уважаемый Сенеб, и тебя, почтенная Хатнуфер, я всегда буду рад видеть внутри Белой стены. Отныне вы члены царской семьи. А в вашей дочери будет произрастать божественное семя на благо страны Кеми и ее обитателей.

Сенеб высказал благодарность кратко и в хорошо продуманных выражениях. Он был очень доволен развитием событий, теперь он был уверен, что его дочь не сгинет в каком‑ нибудь углу гарема, а станет царской супругой.

Хатнуфер смотрела на Тую, которая с большим достоинством восседала рядом с царем и немного рассеянно улыбалась. Царица вспоминала свою собственную свадьбу. Она также происходила из семьи нецарской крови. Отец ее был воином. Сети мог бы выбирать между принцессами, потому что у него были несколько сводных сестер, или же поискать себе жену в одном из княжеских семейств страны, однако он предпочел всем ее, маленькую дочь одного из воинов своего отца. Ее родители тогда тоже были очень хорошо приняты и, немного оробев, сидели за столом отца Сети, первого Рамзеса. После того как Сети взошел на трон, она стала Великой Царской Супругой, и никогда больше не было другой, которую бы он предпочел ей. Она растроганно посмотрела на маленькую Нефертари и сказала:

– Однажды я тоже сидела за этим столом, юная и неопытная, как ты. Ничего не бойся, а если мой сын будет плохо с тобой обращаться, спокойно иди ко мне, и я научу его, как он должен относиться к супруге. У своих многочисленных наложниц он едва ли чему‑ то умному научился.

Все за столом засмеялись, кроме Рамзеса и Нефертари. Они едва слышали слова царицы, потому что были заняты только друг другом. Соколиный взор молодого Гора проник через широко открытые темные глаза Нефертари ей глубоко в сердце, и она, почувствовав приятную слабость в ногах, была рада тому, что ей не нужно стоять. Рамзес же охотнее всего схватил бы свою невесту, отнес бы в свой дом, положил бы на роскошное ложе и потом… Однако приходилось соблюдать приличия. Улыбаясь, он указал на половину сердца, которая висела у него на шее на тонкой золотой цепочке. Нефертари ответила на его улыбку и тронула золотой Анк у себя на груди. И снова на ее круглых, очаровательных щечках появились милые ямочки.

Тем временем заиграла музыка, на столах появились кушанья и напитки. На тарелках из золота, серебра и электрона возвышались горы мяса, молочные поросята, гуси и голуби на вертелах, различная рыба, а также огурцы, дыни, виноград, финики, инжир и гранаты. Были поданы девять различных сортов хлеба в изящных плетеных и позолоченных корзинах. В сияющих алебастровых кувшинах стояли пиво, вино, медовые напитки, молоко и фруктовые соки. Аромат изысканных кореньев и трав витал в трапезной и смешивался с запахом жареного мяса и нежным ароматом благородных старых вин.

Фараон Сети был серьезным, осознающим свой долг человеком и не любил шумные расточительные празднества. К его двору лишь изредка приглашали фокусников, танцоров и жонглеров и уд, конечно, не по его желанию. Великая Царская Супруга Туя была настроена так же, как и он. Она предпочитала разводить в своих имениях сельскохозяйственные культуры или выводить новые породы крупного рогатого скота. Надои молока от ее коров намного превосходили обычные.

Рамзес не разделял вкусы родителей. Он охотно праздновал, любил музыку, танцы, акробатов и, как восторженный ребенок, аплодировал удивительным трюкам фокусников. Поскольку это был прежде всего его праздник, он пригласил в маленький зал для аудиенции пеструю толпу жонглеров, однако Благой Бог и его супруга удалились раньше, чем началось представление. Сенеб, который также не был склонен к подобным развлечениям, посчитал нужным последовать за царской четой и сообщил об этом шепотом сопротивлявшейся Хатнуфер.

Так как поведение царя было законом и образцом для остальных, молодежь в конце концов осталась одна. Рамзес велел созвать молодых людей со всего дворца: наложниц из гарема, которые родили ему детей, сыновей высоких чиновников, с которыми он вместе учился, иностранных принцев, которые в качестве царских заложников воспитывались во дворце и уже после нескольких лет пребывания в Мемфисе становились большими египтянами, чем местные жители, а также молодых принцев и принцесс, с которыми он состоял в родственных отношениях. Улыбаясь, Рамзес сел на трон в маленьком зале для аудиенций, усадил Нефертари рядом с собой и крикнул громовым голосом:

– На колени, народ Кеми, жалкие рабы Узер‑ Маат‑ Ра‑ Сетеп‑ Ен‑ Ра‑ Мери‑ Амона, сына Солнца и господина Обеих стран.

Смеясь и визжа, молодые люди упали на колени, умоляюще протянули руки и заголосили:

– О Гор, любимец Маат, великий властью, Могучий Бык, тот кто оживляет сердца, Благой Бог, да будь жив, здрав и могуч!

– Достаточно! – крикнул Рамзес. – Поднимайтесь, занимайте места за столом, ешьте, пейте и наслаждайтесь радостями, которые вам приготовил фараон!

Повернувшись к Нефертари, он шепнул ей:

– Они считают это шуткой, но придет день, и они должны будут слушаться меня, как рабы, все – от принцев до стражников. Все! С одного слова!

Его лицо вспыхнуло, а соколиные глаза блистали, как кинжалы.

– А я? – спросила Нефертари. – Я тоже должна буду слушаться тебя с одного слова?

Взгляд Рамзеса смягчился. Он глядел на свою будущую супругу с поклонением, заботой и любовью.

– Нет, – ответил он. – Ты единственное исключение. Это я буду слушаться тебя с одного слова.

Нефертари тихо рассмеялась. Она уже выпила два бокала вина и достаточно осмелела. Потом в зал хлынули музыканты, танцоры, акробаты и жонглеры с барабанами, флейтами, систрами и арфами. Они прыгали, крутили сальто и, наконец, встали перед Рамзесом и Нефертари, упали на колени и воскликнули:

– Будьте живы, здравы и могучи, Ваши Величества!

Представление начали юные почти обнаженные танцовщицы, которые в такт барабанам и систрам строили пирамиды, изгибаясь, как молодые кошки, и при этом радостно смеялись. За ними последовали акробаты, танцовщики на канате и глотатели огня, которые в этом святом месте старались изо всех сил и иногда своим искусством достигали того, что в зале становилось так тихо, как в Доме Вечности.

В конце появились два фокусника из Митанни в длинных чужестранных одеждах и странных головных уборах.

Рамзес, который между тем выпил целый кувшин вина – он опустошал бокал двумя глотками, – сказал, едва ворочая языком:

– Они мне нравятся больше всего. Должно быть, великолепно уметь колдовать и изменять все по своему вкусу и против природы. Я передал бы весь мир…

У фокусников в руках были палки в локоть длиной, когда они вошли в зал. Оба тут же бросили эти палки на пол и оттуда тотчас выползли змеи, которые угрожающе поднимали головы и опасно шипели. Несколько движений рук – и маги снова превратили их в палки, которые передали своим помощникам. Внесли запечатанный кувшин. Один из магов хлопнул по нему – судя по звуку, он был пустым. Печать взломали, кувшин открыли и перевернули его, дав публике убедиться, что емкость пустая. Затем другой маг поднес бокал к горлышку сосуда и спросил зрителей, чего они желают.

– Вина! – закричали некоторые.

– Молока! Пива! Воды! – неслось со всех сторон.

Бородатый маг улыбнулся и сказал:

– Все по порядку. Каждое желание будет выполнено.

Он наливал один бокал за другим, и помощник передавал их дальше зрителям. Те растерянно подтверждали, что получили вино, пиво, молоко и воду – кто что желал.

Рамзес восторженно хлопал в ладоши.

– Это великолепно, неподражаемо!

Когда фокусники поклонились, наследный принц бросил им несколько дебов чистого золота. Рамзес уже начал второй кувшин вина, его глаза пьяно блестели, когда он, шатаясь, поднялся.

– Друзья, братья, мужчины! – крикнул он громко. – Покажем женщинам, что и мы ловкие ребята! Мы не можем превращать палки в змей, нас научили другому. Мы будем сейчас стрелять из лука наперегонки.

Некоторые громко зааплодировали. Дворцовая стража принесла луки и наполнила колчаны. Громко обсуждалось, что будет мишенью.

– Женский волос! Муха! Семечко от тыквы! – предлагали, смеясь, подвыпившие молодые люди. Но Рамзес решил:

– Принесите гранат.

Когда слуга вернулся с гранатом, Рамзес велел ему встать к стене и держать плод на ладони вытянутой руки подальше от своего себя.

– Сейчас мы будем стрелять наперегонки. Кто будет стрелять со мной? Мена? Парахотеп? Мехези?

Молодые мужчины, сочтя волю будущего царя приказом, взяли лук и стрелы и выступили вперед. Хентмира, младшая сестра Рамзеса, подошла к Нефертари. Двенадцатилетняя принцесса дерзко заявила:

– Каждый, конечно, знает, что Рамзес хороший стрелок, но знает и то, что нет в Мемфисе стрелка лучше Мены! – И она задорно рассмеялась. – Отсюда можно заключить, что выиграет Мена. Однако ты сейчас удивишься…

Мехези и Парахотеп чуть было не попали в гранат, стрела Мены коснулась его, так что плод упал с ладони слуги. Рамзес пьяно засмеялся.

– Неплохо, Мена, неплохо, но недостаточно хорошо. Я покажу тебе, что означает меткий стрелок.

Когда Рамзес взял лук, с него спал весь хмель. Он заботливо проверил стрелу, положил ее на лук и изо всех сил натянул тетиву. Стрела попала прямо в середину граната, раздробив его и обрызгав слугу соком. Ликующие аплодисменты загремели в зале.

– Да будет здрав лучший среди стрелков! Здравия Богоподобному, молодому Гору! Живи вечно!

– Мы еще не женаты, но я заслужил поцелуй в качестве награды. – Он склонился к изящной Нефертари, приподнял ее лицо и поцеловал в обе щеки.

– Завтра, – произнес он, смеясь, – завтра поцелуев будет больше.

Весть о прибытии Нефертари уже давно распространилась по всему Мемфису. Город знал, что завтра будет подписан брачный договор, и молодую пару затем отнесут к храму Пта, где жену молодого Гора покажут народу. Тем временем на юг был отправлен самый быстроходный парусный корабль с царским приказом и распоряжениями. Он вез также послание фараона Сети жрецу храма Амона в Фивах, в котором по всей форме сообщалось о заключении брака наследника престола и соправителя Рамзеса.

С восходом солнца фанфары самых высоких башен Белой Стены возвестили, что сегодня особый праздник. Работа была отложена, и вскоре толпы народа устремились к пути, по которому продвигалась процессия, направлявшаяся в храм Пта.

Свадебная церемония в царском дворце прошла очень официально. Писцы за ночь подготовили договор, главный советник поставил царскую печать, под которой Рамзес поставил также свою собственную. Что касается Нефертари, считалось, что теперь она становится Царской Супругой наследного принца и получает преимущественное право наследовать трон. Особо было упомянуто, что, после того как фараон Сети или его жена отправятся в Вечное Жилище, она будет носить титул Великой Царской Супруги. Дальнейшее касалось ее собственного придворного штата, а также ее прав и обязанностей. Нефертари слышала, что читает торжественным голосом главный писец, однако не воспринимала услышанное. В конце документ был представлен на подпись фараону Сети, его супруге, родителям невесты и, наконец, молодой чете.

Нефертари не особенно хорошо владела искусством письма, однако ее чуть не оглушило, когда она увидела в первый раз свое имя, обведенное царским картушем. Только цари и царицы имели право на это «Царское кольцо», олицетворявшее мир, которым правит фараон и одновременно солнечный круг. Оно придавало царскому имени магическую защиту.

Отныне и навсегда Нефертари становилась священной персоной, отвлеченной от всего земного и более приближенной к богам, чем к людям. Не то чтобы она это ощутила, но так объявили жрецы народу и так было уже в течение многих столетий.

Во втором часу дня Рамзес и Нефертари подошли к Окну Явления, которое было богато украшено ляписом, малахитом, розовым гранитом и золотом, и показались собравшимся внизу придворным и прислуге дворца.

Управляющий дворца вышел вперед и произносил хвалы Рамзесу – молодому соколу Гора, господину Обеих Стран и Могучему Быку. Нефертари он называл самой очаровательной из тех, кто носил на голове хохолок коршуна. Всех, кто слышит ее голос, он наполняет радостью, говорил управляющий. Она приятна духовно и сладка в любви, она наполняет дворец своим благоуханием.

Рамзес несколько раз кивнул, когда произносили эти слова, он считал, что они в полной мере подходят его супруге.

Некоторое время спустя они взошли на двойной трон, который подхватили на свои плечи двенадцать высоких, крепких нубийцев. Процессию возглавили высокопоставленные сановники во главе с главным советником Нибамуном. Позади них шагали самые близкие родственники, в том числе родители Нефертари, однако не было фараона Сети и его супруги, потому что глаза народа должны были быть направлены на новобрачных, а не на них. К тому же после вчерашнего праздничного обеда фараон снова страдал от старого кишечного заболевания. Его живот раздулся, как барабан, и во рту у него появился неприятный привкус. Поэтому он стоял только у Окна Явления и смотрел вслед удаляющейся процессии.

Рамзес был облачен в особо праздничный наряд, который состоял из льняной юбки, доходившей до щиколоток и тяжелого роскошного оплечья. Золотые ожерелья и браслеты дополняли облачения. Однако на принце не было венца, вместо него был надет царский парик с золотыми лентами, на котором угрожающе поднимала голову сверкающая кобра. К подбородку была привязана церемониальная борода, и Рамзес казался чужим и преисполненным величия даже Нефертари, которая упрямо прошептала:

– Тем не менее он мой муж.

В скрещенных на груди руках Рамзес держал скипетр и плеть – знаки царской власти. Его соколиный взгляд был неподвижно устремлен вдаль.

На молодой царице также был надет расшитый золотом парик с волосами до плеч, от ног до шеи она была одета в праздничный наряд, собранный в складки и перехваченный красным поясом, широкие концы которого спускались почти до земли.

Церемониймейстер почтительно, но настойчиво внушил ей, что она не должна поворачивать голову ни налево, ни направо. Она обязана смотреть прямо перед собой, когда сидит на троне. Таким образом народ может прочувствовать величие богов, когда смотрит на живые изваяния своих царей.

Под звуки барабанов и фанфар процессия медленно продвигалась на запад к храму Пта. Народ падал в пыль и выкрикивал пожелания счастья:

– Да будете вы праздновать тысячи праздников Зед!

– Да подарит вам Амон сотню сыновей!

– Нефертари! Нефертари! От твоей красоты блекнут цветы лотоса!

– Будь Могучем Быком своей супруги, о молодой сокол Гора!

Так продолжалось до тех пор, пока они не достигли пилонов громадного храма. Молодая чета покинула носилки и вошла во внутренний двор храма. Гуй, старый, почтенный главный жрец Пта встретил новобрачных глубоким поклоном. Позади него стояли все жрецы бога‑ создателя Пта – блестевшие чистотой, гладко обритые, в белоснежных одеждах из льна, поверх которых был накинут мех пантер. Они поклонились и отошли в сторону. Перед святая святых стояла ладья бога, а в ней почти в рост человека золотой Пта.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒