Annotation 8 страница

Обследуя дальние уголки погреба, Макс как-то наткнулся на бутылку довольно старого великолепного шампанского и решил ее отложить до приезда Чарли. Вот и настало время открыть заначку. Макс обтер пыль и, за неимением лучшего, сунул бутылку в одно из пластиковых ведер мадам Паспарту, предусмотрительно заполненное кубиками льда. Простецкое синее ведерко не слишком удачно сочеталось со сдержанной элегантностью темной бутылки, зато шампанское охладится до нужной температуры. Ухватившись за стройную длинную стеклянную шею, Макс ввинтил бутылку поглубже в лед. Отлично понимая, что ему еще долго и многому надо учиться, Макс не раз уже убеждался, что виноделие и связанные с ним обряды доставляют ему огромное удовольствие; в прошлой, лондонской жизни у него не было свободной минуты, чтобы оценить эти маленькие радости. Вино бывало разным — хорошим или неважнецким, дешевым или дорогим, но никаких ассоциаций оно не вызывало: ну, подают его, наряду со всем прочим, в барах и ресторанах вышколенные официанты, и что? Здесь все будет по-другому. Здесь он сам будет участвовать в таинстве создания вина, начиная с виноградных гроздей и до укупоренных бутылок. Приятное нетерпение охватило Макса. Вино станет его делом и детищем. Как любит повторять Чарли, поднося бокал к носу, более благородного занятия на свете нет. Во двор вышел Чарли: мокрые после душа волосы зачесаны назад, поверх хлопчатобумажных белых брюк развевается рубашка с короткими рукавами, расписанная ярко-зелеными листьями конопли. Раскинув руки, Чарли стал перед Максом, явно ожидая комплиментов. — Ну, как тебе? — не выдержал он, расправляя воротник. — В прошлом году купил на Мартинике. У одного малого на пляже. Называется " прикид с дурью". Trè s cool^[162], говорит, — так я, во всяком случае, понял. — Точно, Чарли, круче некуда, — подтвердил Макс. — Какие могут быть сомнения! Вдобавок ее можно скрутить, курнуть и забалдеть. Классная вещь. Макс вновь занялся бутылкой; сняв с горлышка проволочную сетку, он чуточку пошатал плотно сидящую пробку, накрыл ее рукой и сразу ощутил под ладонью давление — пробка, будто живая, рвалась наружу. Он потихоньку дал ей двинуться вверх, и наконец с едва слышным шипучим вздохом она высвободилась из плена. Чарли, наблюдавший за процессом, одобрительно кивнул: — Все сделал как надо. Терпеть не могу тех, кто специально взбалтывает вино, чтобы пробка вылетала ракетой, — и полбутылки шампанского как не бывало. Ну-с, что у тебя там? Макс вынул из ведерка бутылку, покрытую каплями влаги. — " Крюг" восемьдесят третьего года. Наткнулся на него в закутке погреба. Дядя Генри, видно, спрятал да и забыл про него. — Молодец дядя. Макс разлил вино по бокалам, ощущая в воздухе его тонкий, слегка отдающий горячим гренком букет. Чарли глубоко вздохнул, закрыл глаза и поднес бокал к уху. — Единственное в мире вино, которое можно услышать, — пробормотал он. — Музыка гроздей. Будь здоров. Какое-то время они молча потягивали вино; от шипучего напитка приятно покалывало язык. — Ты правда считаешь, что рубашка ничего себе? — спросил Чарли. — Нам же нужно, чтоб без претензий, но и по глазам чтоб не било. Небрежная элегантность, Кэри Грант на отдыхе — что-то в этом роде. Макс мотнул головой в сторону стоявшей на пороге дома Кристи: — Вот и твоя девушка, ровно в назначенный час. Спроси у нее. Кристи была в том же черном платье — идеально отглаженном прилежной мадам Паспарту, — в котором ездила на ужин к Русселям, и в тех же обворожительных алых туфельках на высоких каблуках. Из открытых мысков выглядывали ногти точно того же алого цвета. Чарли восторженно присвистнул. Кристи небрежно кивнула в знак согласия с его оценкой и сама не осталась в долгу: — Мне нравится твоя рубашка, Чарли. Очень круто. Макс протянул ей бокал шампанского. — У меня тост, — объявил он. — Выпьем за того, благодаря кому все это стало возможным. За дядю Генри, благослови, Господи, его душу. Подняв бокалы, они с улыбкой переглянулись; каждый втайне возлагал восхитительные надежды на предстоящий вечер. Уровень вина в бутылке понижался примерно со скоростью заходящего солнца, и когда наша троица добралась до деревни, уже спустились сумерки — мягкий розоватый полумрак. Площадь была полна народу, веселый гул голосов мешался с лившейся из репродукторов музыкой. На террасе кафе поставили дополнительные столики, за одним из них уже потягивал перед концертом анисовый ликер ансамбль аккордеонистов в полном составе — четыре пышноусых господина в парадных черных брюках, белых рубашках и вышитых жилетах. Вокруг носилась ребятня, исхитрявшаяся даже шнырять у взрослых между ног. Собаки в расчете на случайную подачку слонялись возле длинного вертела, где над углями жарились, брызжа шипящим жиром, mé choui^[163] и сосиски merguez^[164] цвета запекшейся крови. Над всем этим колдовал шеф-повар из ресторана " У Фанни". Макс пробрался сквозь толпу к сооруженному на скорую руку бару; там Фанни, от ключиц до колен закрытая от нескромных взоров огромным фартуком, собственноручно наливала жаждущим полные бокалы vin d'honneur^[165]. — Довольно необычный у вас наряд, — заметил Макс, указывая на фартук. Не говоря ни слова, Фанни повернулась спиной и, вопросительно вскинув брови, глянула на Макса через плечо. Сзади фартук не прикрывал почти голую спину, слегка задрапированную внизу маленьким облачком тончайшего лилового шелка, завершалось облачко неким подобием крохотной юбочки. — С той стороны лучше? — осведомилась Фанни. Макс лишь судорожно вздохнул и потребовал три бокала вина. — Надеюсь, вы не собираетесь весь вечер торчать за стойкой. Девушке надо иногда и питаться. Можно, я оставлю для вас местечко? — Эй, Фанни! Пьем-пьем, а в горле все равно пересохло. — К бару подошел почтальон Гишар с женой, оба сильно надушенные и томящиеся жаждой. — Bonjour, месье Скиннер. Сегодня мы наконец увидим танцующего англичанина? Фанни украдкой подмигнула Максу, чем еще больше подняла ему настроение. Взяв бокалы, он двинулся к друзьям; те уже заняли столик перед кафе и оттуда наблюдали за ним. — Что смешного? — удивился Макс, переводя взгляд с одной ухмыляющейся физиономии на другую. — Ничего, — заверил Чарли. — Ровным счетом ничего. — Они уже который день хороводятся, — заметила Кристи. — Берегись, Макс. По-моему, сегодня она намерена перейти к решительным действиям. — Я смотрю, вы спелись. — Макс укоризненно покачал головой. — Одни пошлости на уме. Человек всего лишь вежлив по отношению к очаровательной молодой даме, которая, можно сказать... — Одета в платьишко размером с носовой платок, — закончил Чарли. — По-моему, Кристи права. Они не спеша потягивали вино — молодое, игривое, но в сущности добросердечное, как аттестовал его Чарли, — и наблюдали за гуляющей публикой. На праздник съехались жители из окрестных сел и гости из более дальних краев. В толпе мелькали немцы с лицами цвета полированного красного дерева; на фоне мягкой, благозвучной французской речи их отрывистые, гортанные реплики резали слух. Американские велосипедисты, которых Макс и Кристи приметили во время похода на рынок, уже переоделись и теперь, словно богатенькие подростки, щеголяли в брюках из немнущейся бумажной ткани, перехваченных ремнями с серебряными бляхами, на ногах — девственно чистые дутые кроссовки, на голове — непременные бейсболки со спортивной или военной символикой. С десяток цыган, худых, смуглых, одетых во все черное, ловко шныряли в толпе, точно акулы в стае тропических рыб. Немногочисленные парижане прикрыли от вечерней прохлады плечи кашемировыми свитерами пастельных тонов. А вот англичан среди собравшихся Кристи не обнаружила. С уверенностью старожила (как-никак за плечами у него аж целых десять дней жизни в Сен-Поне) Макс пояснил: — Они кучкуются главным образом в золотом треугольнике по другую сторону Люберона — где-то между селами Горд, Менерб и Боннье. Светская жизнь там, говорят, бьет ключом, soiré es^[166] каждый soir^[167]. Тебе, Чарли, тамошняя публика хорошо знакома. Любимая тема разговоров — цены на недвижимость. Сидевшие неподалеку аккордеонисты, в последний раз подкрепившись рюмкой анисового ликера, взяли инструменты и гуськом двинулись на сцену. Несшийся из репродукторов рэп смолк на середине непристойного слова, а перед сценой образовалось свободное пространство. Стоявшая за стойкой бара Фанни уже сняла с себя фартук и натянула его на сменщика-бармена — тщедушного старичка, который оцепенело уставился на возникшее у самого его носа роскошное dé colleté. Чарли ткнул Макса в бок: — Вперед, да побыстрее, не то ее пригласит вон тот юный рыцарь. А мы с Кристи пойдем поищем места у сцены. Довести Фанни до их стола оказалось не так-то просто. Продвигались они медленно, то и дело останавливаясь, и Макс терпеливо ждал, пока Фанни обнималась и обменивалась шутками с друзьями и постоянными посетителями под бдительными и не слишком одобрительными взглядами жен. Вечно по горло занятая у себя в ресторане, она не вызывала у местных дам опасений: очаровательная женщина, придающая шарм своему заведению, она там вполне на месте. Теперь же, вне стен ресторана, в платье, при виде которого даже самый добропорядочный муж размечтается о разгульной поездке на выходные в Париж, она являла собой отнюдь не самое приятное для жен зрелище, тем более на празднике с вином, музыкой и танцами. Макс втайне возликовал, когда они за десять минут одолели путь от бара к столу, хотя это было не более пятидесяти ярдов. Кристи и Чарли уже заняли четыре места за длинным столом перед сценой и запаслись литровым кувшином вина. Макс стал знакомить друга с Фанни, и тот мобилизовал всю свою галантность: мгновенно вскочил и, с небывалым пылом бормоча " энчанто, энчанто", склонился к ее руке. Увы, его куртуазные восклицания потонули в переборах аккордеонистов, настраивавших свои инструменты. А вот когда Фанни поинтересовалась, надолго ли он пожаловал в Сен-Пон, стал очевиден предательский языковой барьер. — Твой друг, он что, ни слова не знает по-французски? — Слова четыре знает. Сегодня вечером я буду его личным переводчиком. И Макс немедленно приступил к своим обязанностям, поскольку Фанни уже сыпала сведениями о жителях Сен-Пона, занимавших места за соседними столами; получилось нечто вроде неофициального устного справочника " Кто есть кто" местного масштаба. — Вон сидит Борель, уже двадцать лет бессменный мэр Сен-Пона, милый человек, вдовец. Имеет виды на вдову Гоннэ — она за соседним столом, — которая работает на почте, но он trè s timide, очень уж робок. Может быть, музыка придаст ему решимости. На том конце стола — Арлетт из местной é picerie^[168], рядом — ее муж. Она, как видите, женщина весьма крупная, а он замухрышка. Говорят, она его поколачивает. Фанни хихикнула и смолкла, чтобы хлебнуть вина. Макс вдохнул аромат ее духов; ему страстно захотелось откинуть с затылка ее пышные волосы и поцеловать в шею, но он сдержался. — Те двое не похожи на местных жителей, — он едва заметным движением головы указал на стоявшую в сторонке богато одетую пару, высокомерно посматривавшую на собравшуюся публику. Фанни фыркнула: — Это чета Вильнёв-Лубе, очень pré tentieux^[169]. У них дом в Шестнадцатом округе^[170] Парижа и поместье неподалеку от Экса. Она утверждает, что приходится родственницей Людовику Четырнадцатому, причем по прямой линии. Очень может быть. Посмотрите сами, вылитый Людовик. — Фанни опять хихикнула. — Они приятельствуют с Натали Озе. Вполне друг друга стоят. — Как я понимаю, вы не слишком-то жалуете Натали. Фанни глянула на Макса и дернула голым загорелым плечиком: — Скажем так: интересы у нас разные. А Натали явится сюда или нет, подумал Макс, и тут кто-то сильно хлопнул его по плечу. Обернувшись, он увидел Русселя, опять одетого под Ива Монтана, и Людивин, ослепительную в своем темно-пурпурном платье. Оба явно были симпатичны Фанни, и когда они двинулись дальше на поиски места, она обронила: — Хороший мужик. Очень меня поддержал, когда я только затевала свой ресторанчик. О вашем дяде он тоже всячески заботился... Merde! ^[171] — вдруг в сердцах воскликнула она. — Спрут ползет. Макс поднял голову; решительно прорезая толпу, к столу направлялся коренастый мужчина, только еще вступавший в средний возраст. На багровом лице незнакомца играла плотоядная ухмылка. — Это Гастон, поставляет в ресторан мясо, — сообщила Фанни. — Препротивный тип, но мясо всегда отличное. Придется с ним станцевать. — Bonsoir ma jolie! ^[172] — Не обращая на Макса ни малейшего внимания, Гастон остановился перед столом и, поманив Фанни пальцем, принялся вилять обширными бедрами. — Пасодобль играют — как раз для нас с тобой. Фанни, будто извиняясь, сжала Максу плечо и с откровенно фальшивой улыбкой на лице двинулась на танцпол; Гастон, якобы поддерживая ее, положил свою лапу пониже талии. Заметив, как помрачнел Макс, Кристи погладила его по руке: — Тебе он не соперник, волноваться, по-моему, совершенно не стоит. Слушай, ты не против, если мы тебя ненадолго оставим? Чарли утверждает, что в пасодобле он второй Нуреев. Макс изо всех сил старался не смотреть, как руки Гастона блуждают по телу партнерши, и вдруг услышал знакомый пронзительный голос: рядом возникла мадам Паспарту. В лимонно-желтом платье, с серьгами из перьев цвета мяты, она выглядела очень эффектно. — Нельзя сидеть в одиночестве, месье Макс. Вы должны танцевать. Мы должны танцевать. Застигнутый врасплох, Макс огляделся, но помощи ждать было неоткуда. Без всякой охоты (наверно, то же чувство испытывала и Фанни) он повел свою райскую птицу на площадку перед сценой. Однако там он быстро позабыл свою досаду. Мадам Паспарту танцевала великолепно, ступала легко и точно, умело скрадывая его собственные промахи; когда он путался, она вела его сама, когда следовало кружиться, подталкивала его, и благодаря ей он почувствовал себя куда более искусным танцором, чем был на самом деле. Уже через несколько минут они двигались настолько слаженно, что Макс немного расслабился и начал поглядывать на танцующие рядом пары. А там было на что посмотреть: все веселились от души, кто во что горазд, иногда стиль был очень далек от канонического. Самая юная танцовщица, девчушка лет семи с угольно-черными локонами, разучивала движения танца старинным способом: став ножками на дедушкины туфли, она обеими руками обхватила его ногу, чтобы не свалиться ненароком посреди какой-нибудь фигуры. Осторожно переставляя ноги, дед одной рукой придерживал внучку за плечо, а другой сжимал бокал вина. Позади них Макс увидел Фанни; она всем корпусом откинулась назад, отстраняясь от наседавшего Гастона. Заметив Макса, она закатила глаза и, страдальчески оскалившись, скрипнула зубами. Гастон принял ее гримасу за блаженную улыбку и заухмылялся еще шире. Руссели, вот кто демонстрировал односельчанам настоящий пасодобль: тела прижаты друг к другу, спины прямые, плечи расправлены, мизинцы оттопырены. Меняя направление движения, оба в одну и ту же секунду резко поворачивали головы, как будто их дергали за невидимую веревочку, а Людивин подчеркивала поворот, отбрасывая назад ногу в туфле на высоком каблуке. Макс указал на них своей партнерше, которая тоже не без шика отбрасывала назад ногу, и та кивнула: — В молодости они даже завоевывали медали на конкурсах танцев. Обратите внимание, месье Макс, как они движутся, — на пальчиках, только на пальчиках. Макс тоже поднялся на цыпочки и двинулся по периметру танцпола, куда мягко, но настойчиво направляла его партнерша. Там, в дальнем, самом темном углу он разглядел Чарли и Кристи. Не замечая ничего и никого вокруг, прильнув друг к другу, они почти не шевелились. Мадам Паспарту удовлетворенно вздохнула и увлекла Макса обратно под свет фонарей, при крутых поворотах обмахивая ему подбородок перышками серег. Он отвел мадам Паспарту назад к ее друзьям, поблагодарил за урок танцев и тут увидел Фанни; она улизнула к вертелу с барбекю и уже наполняла две тарелки. Подойдя сзади, Макс тронул ее за руку. Фанни вздрогнула и отпрянула, но, увидев Макса, заулыбалась: — Я думала, это он, опять плясать потащит. Сказала, что мне нужно вас накормить, только так смогла отвязаться. — С этими словами она вручила ему тарелки с розовыми и подгоревшими до черноты кусками баранины; на запеченной картошке с сыром золотилась аппетитная корочка. Фанни надула губки: — Впрочем, вы прекрасно провели время с Мими. Со всеми так танцуете? — А, так ее зовут Мими? Я и не знал. Отличное имя для такой ловкой танцорки, подумал он. Вернувшись к столу, они обнаружили, что Чарли с Кристи еще не вернулись из своего темного уголка. Наконец-то Макс остался с Фанни наедине. — А ведь с момента нашего знакомства мы сейчас впервые вдвоем, не считая, конечно, полутора сотен посторонних людей. Фанни подняла на него округлившиеся темные глаза: — Где тут посторонние? Забыв про еду, Макс ласково приложил ладонь к ее щеке. — Знаете, мне кажется... — Ничто, ничто на свете не разжигает аппетит так, как быстрый пасодобль! — послышалось рядом. Это вернулся Чарли, взъерошенный, слегка обалдевший и совершенно счастливый. — Попробуй, сам увидишь. — Спустившись наконец с седьмого неба, он разглядел волнение на лице друга: — Ох! Виноват, помешал. Черт меня побери! Чарли прямо-таки корчился от неловкости, смущения и раскаяния. — Что он говорит? — со смехом спросила Фанни, слегка касаясь бедром бедра Макса. — По-моему, он волнуется, что у нас ужин остывает, — сказал Макс, глядя на до смешного покаянную физиономию Чарли. — Давай-ка садись с нами. А куда ты дел Кристи? Чарли вновь засиял от счастья: — Она нам еду набирает. Чудо, а не девушка. Вечер просто замечательный. — Он одарил Фанни широкой улыбкой. — Bello fiesta^[173]... А, вот и она. Поставив тарелки на стол, Кристи села и недовольно покачала головой: — К вашему сведению, юристка тоже сюда явилась. Я даже опасалась, что она пригласит меня танцевать. Макс, объясни ему, — попросила она, заметив, что Чарли крайне озадачен ее словами. Все принялись за еду, а Макс по-английски и по-французски (ради Фанни) рассказал о проделках местного нотариуса, и друзья завертели головой, высматривая среди собравшихся Натали Озе. Первой ее заметила Фанни. Натали сидела за столом вместе с четой Вильнёв-Лубэ и стройным, модно одетым пожилым господином. Презрительно фыркнув, Фанни назвала его accessoire^[174] Натали. Макс же искренне обрадовался ее появлению. Навряд ли она пришла бы, если бы Руссель проговорился ей про вино. Но пусть лучше эта история подождет до завтра. Сыграв несколько номеров, восторженно принятых публикой, аккордеонисты вернулись в кафе и налегли на анисовый ликер; диск-жокей тем временем отлаживал звук. Сначала из усилителей раздался треск, но его тут же сменила ритмичная музыка, и площадь заполнил тягучий, хрипловатый и неотразимо обольстительный голос Дианы Кролл. Пела она по-английски, но всем было ясно, что это не просто песня, а зовущий к любовным утехам жаркий шепот: Кто знает, что ждет там в ночи,
Но пока месяц в небе сияет
И от нежности сердце тает,
Пусть мелодия эта звучит.

Макс встал, взял Фанни за руку и ощутил под пальцами ее учащенный пульс. Кристи улыбнулась и подмигнула: — Танцуйте в свое удовольствие, будто вокруг ни души. И они отдались танцу под одобрительными взглядами tout le village^[175], только Гастон был мрачен. ГЛАВА 18

На следующее утро мадам Паспарту явилась позднее, чем всегда, и сновала по дому тихо, как мышка, без обычного грохота. Некоторый перебор с танцами и вином давал себя знать, и наутро она испытывала упадок сил, поэтому хозяйственные дела не вызывали прежнего рвения. На сей раз она не распахнула ставни настежь, а осторожно их открыла; пылесос, от рева которого тяжелые с похмелья головы прямо-таки раскалываются от боли, пока мирно стоял в кладовке. В доме царила тишина, изредка нарушаемая глухим стоном, доносящимся из водопровода. Но если бы распаленное любопытство мадам Паспарту могло быть озвучено, раздался бы оглушительный вопль. Накануне вместе с приятелями и прочими жителями Сен-Пона она внимательнейшим образом наблюдала, как танцуют Кристи с Чарли и Макс с Фанни, и все зрители пришли к определенным выводам. А потому, учитывая особую привилегию мадам Паспарту — свободный доступ во все уголки дома, — друзья поручили ей выяснить, насколько обоснованны эти выводы. Разумеется, из самых лучших побуждений. В задумчивости и сомнениях она стояла посреди кухни, ожидая наития свыше. Под каким предлогом — естественно, самым благовидным — может она открывать двери спален и считать головы на подушках? Висевшие на стене часы уже показывали почти половину одиннадцатого. И тут ее осенило. Ей припомнилось интервью, напечатанное как-то в журнале " Телерама". Отличная идея! Журналист расспрашивал известного английского киноактера, называя его un vrai Cockney^[176]. Актер сказал, что все англичане обожают с утра пораньше выпить в постели чаю — настоящего чаю, настолько крепкого, что ложка в нем стоит торчком. Мадам Паспарту налила в чайник воды и подготовила поднос с завтраком: заварочный чайник, чашки с блюдцами, сахарницу и кувшинчик с молоком (причуда странная, но англичане предпочитают именно чай с молоком). Затем, отыскав пачку пакетиков " Эрл Грей", вероятно, оставшихся еще от дяди Генри, заварила чай, как она надеялась, самым что ни на есть английским способом, поскольку оставила пару пакетиков киснуть в заварочном чайнике, пока настой не приобрел цвет креозота. Поднявшись на второй этаж, она чуть помешкала и свернула налево, к спальне, приготовленной для Чарли. Склонив голову набок, постучала в дверь. В ответ — ни звука. Она опять постучала, затем толкнула дверь. Глазам ее предстал типичный холостяцкий беспорядок: на кресле в углу кучей свалена небрежно сброшенная одежда. Но самого Чарли не видно и следа. Постель не тронута, как и коньяк на столике. С фотографии в рамке по-прежнему царственно улыбается королева; сама того не сознавая, мадам Паспарту улыбнулась в ответ. По всей видимости, парочка скрывается где-то еще. Так я и думала, пробормотала себе под нос мадам Паспарту. Но не пропадать же свежезаваренному чаю, решила она и направилась в спальню Макса. Та же картина: совершенно пусто и постель не смята. Мадам Паспарту вернулась на площадку, обдумывая свой следующий шаг: не совершит ли она бестактность, если заглянет в спальню к американочке? Нет, ничего... И тут послышался шум подъезжающей машины. Мадам Паспарту, балансируя подносом, заспешила вниз; едва она вбежала в кухню, как вошел Макс — взъерошенный, небритый, с сияющим от счастья лицом и бумажной сумкой, в которой виднелись круассаны и французский батон. — Прелесть что за утро! — воскликнул он и, к большому изумлению мадам Паспарту, расцеловал ее в обе щеки. — Как вы себя сегодня чувствуете, дорогая? Я только что вернулся из деревни. Чудный, прекрасный денек! Вы уже оправились от вчерашних танцев? — Он положил сумку с круассанами и батоном на стол и заметил поднос с чаем на двоих: — Что это? Завтрак в постель? — Это я приготовила для месье Чарльза, но в спальне его нет. — Не может быть! В самом деле? Уж не заблудился ли он по дороге? — Его машина, однако, стоит возле дома, — с невиннейшим видом заметила мадам Паспарту. — Куда он мог подеваться? — Как и вы, мадам, теряюсь в догадках, — ответил Макс, сильно подозревая, что догадки их весьма схожи. — А в спальню к нашей молодой гостье вы, случайно, не заглядывали? — Конечно нет! Как вы могли такое подумать?! — она возмущенно фыркнула и поспешно сменила тему: — А вы, месье Макс, хорошо себя чувствуете? Как вам вчерашний праздник? Позвольте заметить, вы подаете в пасодобле большие надежды. — Немудрено, ведь я побывал в чрезвычайно опытных руках. На этих словах он вспомнил другие руки, с которыми расстался всего полчаса назад, и невольно покраснел. Мадам Паспарту была более или менее довольна своим расследованием: теперь можно с полным основанием рассказать приятелям не об одной, а о целых двух пустовавших ночью спальнях. Она принялась варить кофе, и вскоре восхитительный запах свежемолотых кофейных зерен заполнил кухню, а мадам стала делиться с Максом своими впечатлениями и воспоминаниями о вчерашнем веселье. Там случился один эпизод — быть может, месье Макс его не заметил... Гастон, поставщик мяса, напился в стельку и попытался ухватить за derriè re^[177] мэтра Озе, но получил такую оплеуху, что еще долго ходил с отпечатком пятерни на щеке. Популярность американцев к концу вечера резко подскочила, все захотели выпить с ними после того, как они, не ограничиваясь аплодисментами, одарили аккордеонистов своими бейсболками. Дочка булочника... Впрочем, лучше не будем про эту девчонку и молодого цыгана. А мэр наконец собрался с духом и пригласил танцевать вдову Гоннэ. В общем, праздник удался. Макс слушал вполуха, мысленно он был по-прежнему с Фанни, и тут в кухню, шаркая, ввалился Чарли — тоже взъерошенный, тоже сияющий. На нем были только трусы в полоску: цвет семги чередовался с огуречно-зеленым — цвета знаменитого актерского клуба " Гаррик". — А, вот ты где, — пробурчал он. — Вчера искал тебя повсюду. — Задержался по безотлагательному делу, Чарли. Сам знаешь, как оно бывает. Возьми булочку. Друзья сели за стол и принялись за кофе с круассанами, широко улыбаясь друг другу, будто сорвали куш в национальной лотерее, но, как истые англичане, не имели ни малейшего намерения обмениваться интимными подробностями происшедшего. Да в этом и не было никакой необходимости: на их лицах было написано все. В конце концов явившаяся с пылесосом мадам Паспарту изгнала их из кухни. — Господи, до чего же славно солнышко спину греет, — произнес Чарли. Кофе они допивали во дворе, перед ними с напыщенным видом, точно политики, собравшиеся на партийную конференцию, расхаживали голуби; журчащий фонтан навевал свежесть и прохладу. Чарли мотнул головой в сторону bassin: — А рыба там есть? Макс поглядел на темно-зеленую непрозрачную жидкость: — Кто его знает... Не исключено, пяток акул там шныряет, но вода такая грязная, что их не видно. Осенью хочу осушить его и почистить. Может, запущу туда карпа и посажу несколько водяных лилий. — Стало быть, ты решение принял, — с задумчивым видом заключил Чарли. — Остаешься здесь. — Во всяком случае, попытаюсь. Чарли хлопнул его по спине: — Молодец. Я бы сам тоже так поступил. Ну а на сегодня какие планы? Я надумал свозить Кристи в деревню — перекусим на скорую руку. Макс поглядел вдаль, на ряды виноградных лоз; сегодня, вопреки обыкновению, неизменного трактора с трактористом среди них не видно. Похоже, Руссель уплясался вчера до полного изнеможения. Пасодобль... — Слушай, а ты не мог бы позвонить своему приятелю Билли? Вдруг он про то вино что-нибудь ценное скажет. Спустя почти два часа Чарли вернулся, теперь уже вместе с Кристи. Оба — только что из душа, сияли свежестью и счастливыми, глуповатыми улыбками. Макс заканчивал разговор по телефону. — Я заказал вам столик, — объяснил он. — Честно говоря, заказал на троих. Фанни же не говорит по-английски. Вот я и подумал, что вам понадобится помощь при выборе блюд. — Нет-нет, я уверен, мы сами... — начал было Чарли, но Кристи ткнула его локтем в бок, и он тут же опомнился: — Замечательно! Знаешь, однажды я ездил в Канны — давным-давно, еще до того, как подучил французский, — и нашел там в меню единственное блюдо, название которого мне показалось понятным: omelette norvé gienne^[178]. А к нему попросил еще жареной картошки. Эти прохвосты принесли мне все, что было заказано. И даже словом не намекнули, что заказал я десерт, а к нему — картошку.
Жан-Мари Фицджеральд вторично сложил цифры и, налюбовавшись суммой, закрыл маленькую, довольно потрепанную записную книжку, в которую он уже несколько лет заносил финансовые подробности сделок по продаже вина — те самые подробности, которые лучше держать подальше от зоркого ока властей. Крутанувшись на стуле, он снял с полки над столом томик в потрескавшемся кожаном переплете: это была комедия Мольера " Скупой"; в середине тома уже давно образовалась удобная вмятина, в которую он и уложил записную книжку. Все складывалось на редкость удачно. На люксембургском счету Фицджеральда скопилось столько евро, что он мог считать себя богачом. Еще пара столь же тучных лет — и той " кубышки" ему хватит до конца жизни, включая pied-à -terre^[179] на Пятой авеню, а также дом и яхту на солнечных Багамах, неотразимых своей свободой от налогов. И чем скорее он отправится туда, тем лучше. Бордо с его вечной одержимостью вином ему уже опостылел; впрочем, по совести говоря, вино послужило ему верой и правдой. Вино и, конечно, людская доверчивость. Есть только одна помеха тщательно спланированному благоденствию Фицджеральда: тот англичанин, который чересчур уж заинтересовался виноделием. Урожаю этого года ничто не грозит: пока будут делать анализы и выяснять, что к чему, пройдет немало времени, и вердикт энолога появится после vendange. Но что будет потом? Вот бы уговорить англичанина продать участок! " Поговорить с Натали", — записал в своем ежедневнике Фицджеральд. Ему ли не знать, каким даром убеждения она владеет.
Приехав в деревню, Кристи, Чарли и Макс не увидели и следа вчерашнего праздника. Правда, в ветвях платанов по-прежнему висели, наподобие ярких тропических фруктов, гирлянды разноцветных лампочек, но длинные столы, лавки и сцена исчезли: за одну ночь их разобрали и сложили в кузов грузовика, который повезет их куда-то еще на другой fê te. Несколько туристов праздно сидели на террасе, а из глубины кафе долетали звонкие шлепки карт по столу: там вели нескончаемую игру четверо древних старцев. По опустевшей площади торопливо шагали опаздывающие к обеду редкие прохожие с батонами в руках. Жизнь в Сен-Поне вернулась в свою колею. Мало кто заметил бы, что Фанни обходится с Максом чуточку иначе, чем с другими любимыми посетителями. Человек наблюдательный, однако, обратил бы внимание, что, целуясь с Максом, она на секунду-другую дольше приникала к его щеке, а принимая заказ, касалась бедром его плеча. Тот же наблюдатель, пожалуй, подметил бы, что от его столика она уходит более упругой походкой. Но в целом, как выразился Чарли, Фанни просто образец благовоспитанности; нет сомнений, что такую девушку вполне можно привести домой и познакомить с мамой. — Ну а теперь, — Чарли вытащил из кармана помятый конверт и разгладил его на столе, — о том загадочном вине. — И не отрываясь от своих записей, протянул Максу пустой бокал, чтобы тот его наполнил. — Билли положил немало сил, вникая во все хитросплетения, но он дело знает. За точность фактов ручаюсь, хотя поверить в них трудно. Во-первых, вино это нам не по зубам. Оно мало кому известно, кроме отдельных знатоков с неограниченными, по любимому присловью Билли, ресурсами. Малотиражные вина — явление-то сравнительно недавнее. Помнишь, Макс, я тебе объяснял: крошечные виноградники, вино производится в очень скромном количестве. Но в последние годы эти вина вдруг стали пользоваться бешеным спросом, а цены за них ломят такие, что у вас глаза на лоб полезут. Зато для безмозглых снобов с тугой мошной — предел мечтаний. — Он отхлебнул вина и глянул на Макса: — Собственно, об этом я еще в Лондоне толковал. Жаль, что дядя Генри не оставил тебе клочка земли близ Бордо. Короче, вино с такого виноградника уходит за очень большие деньги: по тридцать-сорок тысяч долларов за ящик — если, конечно, вам повезет купить его оптом. Везенье будет редкое, потому что в год производится несколько сотен ящиков, не больше. Почти все уходит в Азию, тоненький ручеек утекает в Штаты, еще один — в Германию, во Франции не остается ни капли. Почему — вопрос не ко мне. Карт никто не раскрывает. Дегустация проводится строго по приглашениям, причем в присутствии одного-единственного представителя фирмы. Так, сейчас посмотрим... — Чарли перевернул конверт и, прищурясь, вгляделся в неразборчивые каракули на обратной стороне. — Ага, вот оно. С французскими именами сам черт не разберет, но, по-моему, это не баба, а там кто его знает. Жан-Мари Фицджеральд. Макс чуть не подавился: — Как-как? — Так мы же с ним знакомы! — Кристи склонилась к конверту. — Сколько Жанов-Мари Фицджеральдов наберется в Бордо? Чарли переводил глаза с одной озадаченной физиономии на другую. Макс рассказал о визите Фицджеральда на виноградник, и озадаченных физиономий стало уже три. — Если это и впрямь он, то чего ради он здесь изображал из себя... —... энолога, которого порекомендовала Натали Озе, — закончил фразу Макс. — Она определенно что-то замышляет. Вспомнив про забытую было jambon cru^[180], друзья в задумчивом молчании прикончили и ее, и поданную к ней сладкую дыню кавайон. — Если не возражаете, попробую порассуждать вслух, — начал Макс. — Что, если сделанное Русселем — то есть наше — вино, которое Натали Озе ежегодно оплачивает наличными и организует его вывоз... Что, если оно уходит Фицджеральду? — Тут подошла Фанни и, нагнувшись, чтобы убрать со стола тарелки, грудью коснулась его уха; Макс разом позабыл обо всем. Усилием воли вернувшись к прозе жизни, он продолжил: — Что, если он сам разливает вино по бутылкам, сам наклеивает затейливую этикетку и взвинчивает цену? — Я правильно прочел? — Чарли сверился с написанным на конверте. — " Край земли". Ты это название видел на этикетке? Макс кивнул и откинулся на спинку стула. — Задумано хитро. Если это дельце провернуть, можно огрести целое состояние. Лучшие вина Люберона продаются по двадцать-двадцать пять долларов за бутылку. А шлепните на нее этикетку со словом " Бордо", объявите вино престижным и эксклюзивным, сочините ему целую историю — и цены станут заоблачными. Кристи покачала головой: — Люди все равно разберутся. Не такие они дураки. — Не стоит обольщаться, — вступил Чарли. — Иначе тебя ждет неприятный сюрприз. Это же виноторговля, не забывай. Новое платье короля, спрятанное в бутылке. — Он благодарно кивнул Фанни, которая поставила перед ним тарелку с moules farcies^[181], от которых исходил восхитительный аромат сливочного масла, петрушки и чеснока. — Смотри: достаточно шепнуть про баснословно эксклюзивное вино одному-двум самым крутым покупателям — и дело в шляпе, ведь такие клиенты спорить и торговаться навряд ли станут. Новое платье короля, спрятанное в бутылке, — с нескрываемым удовольствием повторил он, подцепляя очередного моллюска. — На тебя будет работать человеческая природа, понимаешь? Найди подходящего лоха, пощекочи его самолюбие, превознеси его до небес, повосхищайся его тонким вкусом, его умением разбираться в винах. А потом поведай ему про неизвестное миру сокровище — это старый трюк, и поверь мне, пару раз он уже прекрасно сработал в торговле недвижимостью: мол, тебе страсть как хочется, чтобы среди горстки других счастливцев оно досталось и этому индюку. Его же хлебом не корми — дай только обнаружить необыкновенное вино. Да, чуть самое важное не забыл, — Чарли выразительно пронзил вилкой воздух. — Настоятельно проси его не делиться тайной ни с кем, кроме самых надежных знатоков. Чрезмерная известность испортила бы все дело. Не исключено, что как раз по этой причине его и не продают во Франции. Лягушатники наверняка стали бы задавать щекотливые вопросы. Ну? — подняв брови, он ждал реакции друзей. — Неслабый ход, а? Вся эта махинация казалась невероятной, просто нелепой, даже, как заметила Кристи, невообразимой. Мыслимо ли, чтобы за бутылку вина выложили полмиллиона долларов? Однако ж, бывало, выкладывали. — Вот видите! — немедленно подхватил Чарли. — А я о чем толкую! Здравый смысл с винным бизнесом не в ладу, чуть что — испаряется как дым. — Предположим, ты прав, — сказала Кристи. — Но как это доказать? Продолжая наслаждаться мидиями, а затем сырами, друзья бурно выдвигали предложения и контрпредложения. Макс категорически отверг обращение в полицию: тогда каюк не только мошенникам, но и работяге Русселю. Вновь зашла речь про открытый конфликт с Натали Озе, но и его отвергли по той же причине: ушлая юристка будет все отрицать, а поскольку прямых доказательств ее жульничества нет, она выйдет из воды сухой. Чем дольше они спорили, тем яснее становилось, что нужно сосредоточиться на Жан-Мари Фицджеральде. Прихлебывая кофе, друзья поглядывали по сторонам; деревня понемногу оживала после обеда. — Кто самый богатый человек в мире? — вдруг спросил у Кристи Макс. — Не знаю. Билл Гейтс? — Может, Джордж Сорос? — предположил Чарли. — Или какой-нибудь Рокфеллер, Дюпон, Ротшильд? Погодите, а султан Тенга? Сдается мне, за душой у него кое-что есть. Про султана Тенга Макс помнил только одно: у него полно нефти, богат чудовищно, до неприличия. Кроме того, султан владеет обширной недвижимостью во всех уголках света; в Канаде ему принадлежат леса, в Вайоминге — стада бизонов, в Африке — золотые прииски и алмазные копи, в России — пакеты акций газовых компаний. Большую часть времени он проводит во дворце, где, по слухам, насчитывается четыреста комнат и каждая обставлена великолепной антикварной мебелью. За исключением этих жалких, хотя и общеизвестных сведений, сам султан и вся его жизнь — тайна за семью печатями; владыка редко появляется на люди, наотрез отказывается фотографироваться, словом, этакий Крез-затворник. — Отлично, — одобрил Макс. — Он нам подойдет. Чарли, до чего же вовремя ты сюда приехал. Вот что мы сделаем. ГЛАВА 19

— При вас, да когда вы мне наперегонки рожи строите, я не справлюсь, — запротестовал Чарли. — Мне нужно остаться одному, собраться с мыслями. Чтобы разыграть спектакль как по нотам. А он точно говорит по-английски? Я французским ведь не очень свободно владею. — Уверяю тебя, английский он знает, — твердо сказала Кристи. Они с Максом вышли из просторной обветшалой гостиной. Оставшись один, Чарли положил карандаш и свои записки на низенький столик, затем провел большим пальцем по полученной от Макса визитке Фицджеральда: оформлена просто и строго, под старину, " Жан-Мари Фицджеральд" оттиснуто изящным шрифтом, словно выведено каллиграфическим почерком. Чарли глубоко вздохнул и взял мобильник. — Oui? Услышав в трубке резкий недовольный девичий голосок, Чарли немедленно заговорил бархатным баритоном, с аристократической медлительностью растягивая слова, — так он обычно общался с клиентами из высших слоев общества. — Добрый день. — Он секунду помолчал, чтобы девица перестроилась на английскую речь, затем подчеркнуто неторопливо и четко произнес: — Могу я побеседовать с мистером Фицджеральдом? Собеседница неожиданно бегло, с легким американским акцентом защебетала по-английски: — Позвольте узнать, с кем я говорю? — Уиллис. Меня зовут Чарльз Уиллис. Я, собственно, звоню по поручению моего клиента. — И как зовут вашего клиента? — Боюсь, я не вправе открывать его имя никому — кроме, разумеется, мистера Фицджеральда. Секретарша попросила Чарли подождать и отключилась; в трубке зазвучала камерная музыка, Чарли тем временем еще разок просмотрел свои записи. Вскоре трубка опять ожила: — Мистер Уиллис? Я Жан-Мари Фицджеральд. Чем могу быть полезен? Кристи-то права, подумал Чарли, этот тип говорит по-английски почти без акцента. — Надеюсь, вы простите меня, мистер Фицджеральд, но я вынужден попросить вас сохранить нашу беседу и будущие деловые отношения в строжайшей тайне. — Выслушав приглушенные уверения в конфиденциальности переговоров, Чарли сказал: — Видите ли, я личный консультант одного очень высокопоставленного клиента по винам и закупкам напитков, он истинный знаток и считает, что вино — одно из главных удовольствий жизни. Но это человек редкостной скромности и осторожности, потому я и прошу вас держать наш разговор в секрете. Но к делу: недавно до моего клиента дошел слух о вашем вине под названием " Край земли". Он поручил мне навести справки, продегустировать его и, не исключено, некоторое количество закупить. Так что во Франции я, как вы понимаете, оказался отнюдь не случайно. Чарли почти физически ощущал в трубке острое, напряженное любопытство. — Вот что я вам скажу, мистер Уиллис, — вновь зажурчал голос Фицджеральда, — сдержанность и осторожность важны для меня не меньше, чем для вас. Мы никогда не разглашаем сведений о наших клиентах; все сделки заключаются строго конфиденциально. Так что никаких оснований для беспокойства нет, уверяю вас. И я полагаю, вы никоим образом не нарушите оказанного вам доверия, если все же решите раскрыть мне имя вашего патрона. Признаться, вы меня очень заинтриговали. " Ну, вперед! " — подбодрил себя Чарли и, понизив голос почти до шепота, произнес: — Мой клиент — султан Тенга. В ответ — пауза: Фицджеральд судорожно припоминал, какой цифрой измеряется богатство султана Тенга. Где-то он эту цифру видел. Сто миллиардов? Или двести? В любом случае более чем достаточно. — А, да-да. Разумеется. Как и весь свет, я о вашем клиенте наслышан. — Во время разговора Фицджеральд машинально водил ручкой в блокноте, и в конце концов там нарисовалась кругленькая сумма: 75 000 долларов за ящик. — Позвольте спросить, где он живет? — По большей части в Тенга. Вам, полагаю, известно, что он там — верховный владыка и предпочитает находиться на родине. Путешествия его утомляют. — И правильно, очень-очень правильно. Они давно утратили прежнюю притягательность. Не скрою, я польщен, что слава о нашем вине достигла столь дальних краев. — Фицджеральд весьма приблизительно представлял себе, где именно находится Тенга. Кажется, где-то в Индонезии — словом, далеко. Он зачеркнул возникшую в блокноте цифру и написал другую: $100 000. — К счастью, у нас еще осталось несколько ящиков. — И заметно повеселевшим голосом, как будто ему только что пришла в голову на редкость удачная мысль, предложил: — Может быть, желаете продегустировать? В сугубо частном порядке, естественно, без посторонних. — Естественно. — Чарли зашуршал своими бумажками с записями, пусть Фицджеральд слышит, что он, как положено крайне занятому человеку, листает свой ежедневник. — Я мог бы заехать завтра, если вас это устроит. И все же позвольте напомнить еще раз: любая лазейка для возникновения разговоров, слухов и прочего должна быть исключена. Султан совершенно не выносит публичности. На том и порешили. Договорившись о времени и месте дегустации, Чарли отключился и тут же пустился отплясывать победную джигу, после чего вышел во двор, где его поджидали Кристи и Макс. Увидев сияющую физиономию друга, Макс все понял: — Клюнул, да? А я и не сомневался. Заранее знал, что клюнет. Ты гигант, Чарли. — Мне даже понравилось. Его и уговаривать не пришлось, он сам предложил приватную дегустацию. Дай-то бог, чтобы у нас все получилось. Кстати, чем во Франции грозит преступная попытка выдать себя за другого человека? Нет, лучше молчи. Короче, завтра в Бордо в три тридцать состоится наша встреча. — Улыбка вдруг сползла с лица Чарли. — Меня пугает одна закавыка. Как мы узнаем, что это и в самом деле вино Русселя? Я ведь не сумею его опознать. — Предоставь это мне, — усмехнулся Макс. — У меня есть тайное оружие.
Наутро в аэропорту Мариньян в обычной толчее бизнесменов с чемоданчиками у стола регистрации " Эр Франс" на регулярный рейс в Бордо заметно выделялась небольшая группа пассажиров. Это были Кристи и Макс в джинсах и легких пиджаках, Чарли в блейзере, фланелевых брюках, полосатой рубашке с галстуком-бабочкой и в темных очках; рядом, смущенно озираясь, топтался Руссель. На этот раз он был при полном параде, в черном костюме двадцатилетней давности, который прежде надевал лишь на свадьбы и похороны. За всю свою жизнь Руссель не ездил дальше Марселя, вечно кишащего иностранцами и уже одним этим вызывавшего у крестьянина серьезные опасения. А тут он впервые отправлялся в неизведанные края по воздуху. Сначала он ни в какую не хотел ехать: во-первых, ему не улыбалось лететь на самолете; во-вторых, Руссель предвидел, что в Бордо его ждут неприятности. Но когда Макс объяснил, какую важную, даже решающую роль ему предстоит сыграть в тот же день и еще потом, в будущем, Руссель самоотверженно превозмог свои страхи. Тем не менее в незнакомой обстановке ему было не по себе, и он жался поближе к Максу, пока тот не отправился на личный досмотр, поманив за собой и Русселя к рамке металлоискателя. " Бип... биипбиипбиип", — запищала рамка. Руссель дернулся, будто его током ударило. Ему велели выйти и пройти еще раз; рамка опять запищала. Смятение на лице Русселя переросло в панику, потому что его отвели в сторонку и молодая женщина со скучающим видом стала водить вдоль его тела электрическим жезлом, который возбужденно загудел возле живота. Там, в кармане жилета, лежал старый заветный складной нож с деревянной ручкой, служивший Русселю верой и правдой много лет, надежный спутник и в поле, и за обеденным столом. Осуждающе нахмурясь, молодка реквизировала нож, швырнула его в пластмассовое ведро и молча махнула Русселю: мол, иди, свободен. Тревога Русселя сменилась возмущением. Он уперся: нож — его собственность, он желает получить его обратно. Обернувшись к стоявшему неподалеку Максу, он грозно ткнул большим пальцем в сторону молодой нахалки: — Она украла мой нож! Стоявшие в очереди на досмотр пассажиры, наблюдавшие за происходящим с любопытством, теперь явно занервничали и попятились назад; молодая женщина тем временем оглядывалась, ища глазами вооруженного охранника. Макс подошел к Русселю и взял его под руку: — С ней лучше не спорить. По-моему, она опасается, что ты своим ножом перережешь пилоту глотку. — Ah bon? С какой стати? Я же сам лечу на этом самолете. Макс не без труда увел его в зал отправления. Там, в баре, с помощью анисового ликера, пространных объяснений и обещания купить ему другой нож, даже, может быть, настоящую финку, он сумел утихомирить Русселя и поднять ему настроение. Когда самолет, содрогаясь всем корпусом и ревя, с трудом оторвался от взлетной полосы, Макс заметил, что Руссель изо всех сил вцепился в подлокотники, даже костяшки пальцев забелели под загорелой кожей. И, несмотря на заверения Макса, что это противное человеческой природе пребывание в длинном жестяном футляре в тридцати тысячах футах над землей совсем не обязательно завершится гибелью пассажиров, так и просидел весь полет в этой позе. В аэропорту Бордо Руссель немедленно отпраздновал свое благополучное приземление новой порцией анисового ликера, и лицо его обрело свой обычный цвет. Во взятую напрокат машину он сел с куда большим спокойствием. Этот способ передвижения был ему знаком и понятен. По дороге в гостиницу Макс и Кристи еще раз обговорили намеченный план действий. Дневную дегустацию целиком берет на себя Чарли. Качество вина его, естественно, приятно поразит, затем начнутся переговоры о цене, которую еще должен одобрить его клиент, султан Тенга. Из-за разницы во времени позвонить султану можно будет лишь после полуночи, поэтому на следующий день придется встретиться еще раз, чтобы вручить продавцу банковский чек и окончательно согласовать доставку. Тут к Чарли присоединятся все остальные, Фицджеральд окажется на очной ставке с Русселем, справедливость восторжествует, и можно будет призвать на помощь полицию. Все проще простого. — Не забудь, — втолковывал Макс другу, — главное сегодня — непременно прихватить с собой немного вина, чтобы Клод мог сравнить с тем, что у него в бутылке. — Он внимательно посмотрел на Чарли: — Ну, ты как, в порядке? Чарли кивнул, но без особой уверенности: — Вроде бы да. Лишь бы не оплошать. Одно дело охмурять по телефону, и совсем другое... — Ты прекрасно справишься, — твердо сказал Макс. — Чтоб такой мастер перевоплощения и не справился? Я же помню, как ты играл Гамлета в школьном спектакле. — Вообще-то я играл Офелию, — нахмурился Чарли. — Ну вот, о том я и говорю, — не моргнув глазом вывернулся Макс. — Обдурил меня как маленького. После Офелии сегодняшняя операция для тебя — плевое дело. Сзади послышалось хихиканье. Кристи наклонилась к сидевшему впереди Чарли и сжала ему плечо: — Все будет хорошо. Даже парик не понадобится. Они остановились в " Кларете", излюбленном отеле бизнесменов. Проштудировав мишленовский путеводитель, Макс выбрал его, потому что ему понравилось название и местоположение — рядом набережная Шартрон и до дегустационных залов Фицджеральда несколько минут пешком. Оставив вещи в отеле, друзья взяли в холле карту Бордо и пошли на набережную. Там они забрели в кафе, из которого открывался вид на плавную излучину полноводной Гаронны, заказали сэндвичи с ветчиной и графин вина, и Чарли прорепетировал свой спектакль перед одним-единственным зрителем — Кристи, так как Макс с Русселем тем временем увлеченно и с немалым оптимизмом обсуждали будущее, которое сильно зависело от того, насколько успешно пройдут грядущие события. Наступил назначенный час. Чарли, взяв карту, отправился на улицу Ксавье-Арнозан. А потом, решили заговорщики, они снова соберутся все вместе в отеле. Найдя нужный дом, Чарли постучал в дверь; открыл ее сам Фицджеральд. — Очень рад познакомиться, мистер Уиллис, — сказал он, пожимая гостю руку. — Думаю, вам будет приятно узнать, что секретаршу я на сегодня отпустил. Мы с вами здесь совершенно одни. Я подумал, вам так будет спокойнее. — Очень, очень любезно с вашей стороны. — Чарли с благодарной улыбкой склонил голову и последовал за Фицджеральдом в дегустационный зал. Из невидимых динамиков приглушенно лилась фуга Баха. На длинной полированной столешнице красного дерева уже выстроились бутылки, бокалы и серебряные подсвечники. Возле одного конца стола сверкала начищенная медная crachoir, на другом конце изысканным веером были разложены белые льняные салфетки. Настоящий храм Бахуса, священный алтарь вин. Чарли даже почудилось, что вот-вот из-за деревянных панелей выскочит жрец и освятит церемонию. Фицджеральд достал из кармана изящный бумажник крокодиловой кожи, вынул визитную карточку и протянул Чарли, явно ожидая получить в ответ его визитку. Чарли это предвидел. Устремив на Фицджеральда черные дула своих очков, он медленно покачал головой: — Видите ли, мистер Фицджеральд, осторожность моего клиента порой граничит с предельной скрытностью. Он предпочитает, чтобы я тоже не привлекал к себе внимание; поэтому я не ношу с собой визиток. Уверен, вы поймете меня правильно. — Безусловно, — отозвался Фицджеральд. — Простите. А теперь, если вы готовы... — И вежливо наклонив голову, простер руку в сторону стола. Чарли внезапно охватило сомнение. Если это афера, то спланирована и разыграна она великолепно, а сам Фицджеральд, в безупречном костюме, — аристократ до мозга костей, настоящий бордосец. Трудно заподозрить в нем жулика. Но тут перед мысленным взором Чарли всплыли лица кое-каких лондонских знакомых, занимающихся самой что ни на есть элитной недвижимостью, — люди сплошь обворожительные, отлично образованные, безукоризненно одетые, с хорошо подвешенными языками, однако ради удачной сделки эти галантные краснобаи не моргнув глазом выкинут родную бабушку из ее собственного дома; все до одного прожженные негодяи. Это видение приободрило Чарли, он изящным жестом снял очки и двинулся к столу; фуга завершилась печальным финалом, и в зале наступила тишина. — Если позволите, я бы рекомендовал начать, скажем, с вина урожая девяносто девятого года и лишь затем перейти к вину двухтысячного года, — предложил Фицджеральд и добавил: — Последнее, признаюсь, лично я предпочитаю всем прочим. Он налил вина в два бокала и протянул один Чарли. Благодаря многим часам тренировки — на курсах дегустаторов и во время вчерашней репетиции перед зеркалом в ванной комнате — Чарли был прекрасно подготовлен к этому чрезвычайно важному ритуалу со всеми его тонкостями. Держа бокал тремя пальцами за основание, Чарли поднес его к пламени свечи и с видом знатока слегка прищурился, словно подчеркивая, что все его внимание сосредоточено на содержимом сосуда. — Как видите, — опять заговорил Фицджеральд, — цвет необыкновенно хорош, где-то между... Чарли жестом остановил его: — Прошу вас. Мне необходима полная тишина. Склонив голову набок, он умело покачал бокал, и вино медленно закружилось. Затем, сочтя, что букет в достаточной мере раскрылся, он опустил нос в бокал и легкими, грациозными движениями свободной ладони направил волны аромата к своим расширившимся в ожидании ноздрям (этот изящный, несколько претенциозный жест он приметил на курсах и взял на вооружение); втянул носом винные пары, поднял глаза к потолку, ища у него совета, вновь склонил голову и сосредоточенно засопел, после чего хмыкнул — негромко, но одобрительно. Потом он поднес бокал к губам, втянул в рот немного вина, подержал его несколько секунд и перешел к тому, что мысленно всегда называл звуковыми эффектами: шумно всосал воздух; щеки его при этом заходили ходуном, словно кузнечные мехи; потом пожевал вино, прополоскал им рот и наконец выплюнул. В мертвой тишине зала плеск вина о медное дно crachoir казался слишком громким, почти кощунственным. Фицджеральд ждал вердикта, его брови напоминали два вопросительных знака. — Превосходно, да-да, превосходно, — негромко заметил Чарли; он решил рискнуть и отпустить комплимент: — Немного напоминает " Петрюс", только более мускулистое, чем обычный " Петрюс". Вы, однако же, предпочитаете урожай двухтысячного года, не так ли? Легкая улыбка на лице Фицджеральда стала заметно шире: — Вы мне льстите, любезный мистер Уиллис. Тем не менее я предвижу, что вино двухтысячного года вас удивит, даже изумит. Разрешите ваш бокал. Взяв бокал из рук Чарли, он протянул ему другой, уже с вином урожая двухтысячного года. Чарли снова неспешно и тщательно проделал всю дегустационную процедуру от начала до конца; Фицджеральд пристально наблюдал за ним, как кот за мышью, сидящей на расстоянии одного прыжка. Вино снова шумно плюхнулось в медную плевательницу. — Напиток великолепный, — изрек Чарли, прикладывая к губам льняную салфетку. — Примите мои поздравления, мистер Фицджеральд. Такого бордо я еще никогда не пробовал. Полный триумф. — Стараемся, — чуть заметно пожав плечами, сказал Фицджеральд. — Разумеется, удобрения исключительно органические, виноград собирают вручную avec tri^[182] — это, как вам известно, необходимо для сохранения é tat sanitaire^[183] виноградников. Это еще что такое, черт возьми? Чарли глубокомысленно кивнул: — Прекрасно, прекрасно. — При вызревании вина проводится, как у нас говорят, pigeage^[184]. Еще мой дед так делал. Старинные хитрости частенько оказывают наилучший эффект. Что это еще за чертов pigeage? На курсах никто и слова такого не произносил. Звучит загадочно; при этом навевает какие-то антисанитарные ассоциации. — Сразу заметно, — одобрил Чарли. — Бог ведь в деталях, как говорят у нас, — он слегка поклонился Фицджеральду. — Ну что ж. Теперь, полагаю, можно перейти к куда менее приятным деталям — финансовым — касательно, пожалуй, продукта двухтысячного года. Вы совершенно правы. Это вино чуточку посложнее, оно оставляет более длительное послевкусие, в нем больше... как бы поточнее выразиться?.. gravitas^[185]. Не сомневаюсь, что столь высокое качество имеет свою цену. Фицджеральд, словно извиняясь, чуть приподнял плечи: — Сто тысяч долларов за ящик. Сюда входит доставка в любую точку мира, — с улыбкой добавил он. Пораженный Чарли быстро взял себя в руки и отмел столь малозначительную подробность: — Что касается доставки, то султан наверняка предпочтет прислать один из своих самолетов. Он считает, что коммерческие авиалинии слишком халатно относятся к требованиям безопасности, чтобы доверять им ценный груз. — Он опять глубокомысленно воздел взор к потолку, ища совета свыше, после чего заговорил совсем другим тоном, энергично, по-деловому: — Очень хорошо. Я намерен порекомендовать моему клиенту вынести позитивное решение относительно этого вина. Так, сейчас прикинем. Возможно ли приобрести десять ящиков? — Вы опустошите наш погреб, мистер Уиллис. — Фицджеральд изо всех сил изображал сдержанное страдание человека, которому страшно не хочется расставаться со своим сокровищем. — Но так и быть, десять ящиков мы наберем. — Отлично. — Чарли взглянул на часы: — Разница во времени составляет девять часов; боюсь, это создает некоторые неудобства. Я смогу позвонить клиенту только поздно ночью. Впрочем, за оставшиеся до вечера часы можно оформить банковский вексель. Надеюсь, вексель " Cré dit Suisse" вас устроит? Еще бы, разумеется... Мысленно Фицджеральд уже любовался новеньким серебристым " ламборгини", о котором мечтал столько лет. — Встречаемся здесь же завтра в десять утра? — предложил Чарли; он надел темные очки и направился к двери, но вдруг остановился: — Ах да, окажите мне, пожалуйста, небольшую услугу. — С превеликим удовольствием, все, что в моих силах, — отозвался Фицджеральд; он уже дошел до той кондиции, когда запросто встал бы голышом на голову и засвистел " Марсельезу" — только попроси. — Как вы думаете, можно мне взять с собой эту открытую бутылку двухтысячного года? Хочу заново ощутить его вкус, когда буду ночью звонить клиенту. Это придаст моим рекомендациям дополнительное je ne sais qui^[186]. — Quoi, — поправил Фицджеральд, не в силах слушать, как иностранец коверкает его родной язык. — Конечно, берите. Сейчас найду пробку. Закрыв за Чарли входную дверь, Фицджеральд вернулся в дегустационный зал, налил себе бокал вина и сел в кресло, чтобы сполна насладиться перспективой — завтра он получит чек на миллион долларов! Может, пора подумать о более просторной квартире в Нью-Йорке и о более шикарной яхте на Багамах?.. Он отхлебнул из бокала. Вино и вправду превосходное, почти такое, каким он его расписывал высокому гостю.
В первом же попавшемся баре Чарли рухнул на стул и потребовал большую порцию коньяку. Он ликовал, от возбуждения кружилась голова. Он, конечно, отдавал себе отчет, что всего лишь разыграл роль, но все равно его пьянила мысль, что только что за чужой миллион долларов он купил сто двадцать бутылок вина. Вина, безусловно, великолепного; но действительно ли его сделал Руссель? Не сводя глаз с бутылки, врученной ему Фицджеральдом, Чарли прикинул ее цену и поразился: неужто кто-то готов платить за нее такие деньги? Ему вновь вспомнилась сказка про новое платье короля. Друзья поджидали его в холле гостиницы. Макс расхаживал взад и вперед, Кристи мучительно пыталась сосредоточиться на статьях в " Геральд трибюн", Руссель рассеянно листал " Экип". Завидев Чарли, все дружно уставились на бутылку в его руке. — Вот, полюбуйтесь. — Чарли поставил трофей на низенький столик. — По нынешним ценам эта бутылочка обойдется примерно в восемь тысяч долларов. Так и быть, сделаю вам скидку, поскольку пару глоточков я из нее отпил. Очень, доложу вам, славное винцо. Чарли опустился на стул и, стянув с шеи галстук-бабочку, принялся отвечать на посыпавшиеся вопросы Кристи и Макса; Руссель тем временем откупорил бутылку, поднес к самому носу и сосредоточенно принюхался. — Клод, — прервал его размышления Макс, — лучше поставь ее на стол, а то вдруг хлопнешься в обморок. Фицджеральд просит сто тысяч долларов за ящик этого вина. Твоего вина. От изумления Руссель вытаращил глаза и медленно покачал головой. Мир сошел с ума. Сто тысяч долларов — это же больше, чем он получал за вино со всего виноградника. Гнев вспыхнет позже, а пока что Руссель был просто в шоке: — Tu rigoles, non? ^[187] — Ничуть не шучу. Сейчас нам нужно выяснить, твое это вино или нет, а определить это наверняка можешь только ты. Надеюсь, другую бутылку ты с собой прихватил? Ту, которая нужна для сравнения? — Макс посмотрел Русселю в глаза; к счастью, Клод решительно кивнул головой. — Отлично. Тогда сходи за ней, и встретимся в баре. Бар находился рядом с холлом, в нем предлагали преимущественно напитки местного производства и всячески поощряли dé gustations. В зале было пустовато: еще не пришло время для послеполуденного наплыва бизнесменов, жаждущих пропустить после обеда стаканчик-другой, и бармен искренне обрадовался посетителям. Когда появился Руссель со второй бутылкой, на столе уже стояли бокалы, пустое ведерко для льда — на случай, если кто-то надумает сплюнуть вино при дегустации, — и лежали бумажные салфетки. За столом наступило молчание. Все глаза были с надеждой устремлены на Русселя. Он налил в бокал вина, посмотрел его на свет, покачал, покружил, понюхал, отхлебнул... и проглотил; отхлебнул еще, подумал и наконец изрек: — Bon^[188]. — Почмокав, он несколько раз кивнул: — Вино мое. Макс наклонился и положил руку ему на плечо: — Уверен, Клод? Вполне уверен? Лицо Русселя выразило искреннее возмущение. — Ben oui, — ледяным тоном отрезал он. — Я это вино знал, когда оно еще на лозах висело. Точно мое. — Он налил себе из второй бутылки, тщательно распробовал и снова кивнул. — Оно самое. В ответ раздался общий вздох облегчения, долетевший даже до ушей бармена, который с напряженным вниманием наблюдал за процедурой и, едва Макс поманил его, тут же подбежал к столу, предвкушая выгодный заказ. Он по опыту знал, что удачливые посетители пьют больше и чаевые отваливают куда щедрее тех, кто заходит в бар просто залить свои невзгоды вином. — Je vous é coute, cher monsieur^[189]. — Мне кажется, мои друзья заслуживают бутылочки шампанского. " Крюг", пожалуйста, только охлажденный. Конечно, " Крюг" имеется, и, разумеется, охлажденный. Наверное, господа хотят что-то отметить? Бармен топтался у стола, не сводя глаз с двух неполных бутылок без этикеток. В Бордо бутылки без этикеток вызывают особый интерес. — Очень многообещающее вино, — сообщил Макс. — Вот мы и хотим выпить за его успех. Когда бармен отправился на поиски шампанского, Кристи сказала: — При всем почтении к Клоду и его обонянию, хочу спросить: может быть, стоит для верности сдать вино на анализ? — Она вопрошающе посмотрела на своих сообщников. — Знаете, вроде анализа на ДНК. Уж где-где, а в этом городе небось полно таких лабораторий. Да сколько угодно, подтвердил бармен. К тому же в одной из них работает его брат. Он быстренько позвонил, и брат согласился прислать за вином посыльного, чтобы к вечеру анализ был готов. Вопрос был решен, и компания перешла к тостам: за Русселя, сотворившего такое вино; за Чарли и его талант перевоплощения, за хихикающую Кристи — правда, конкретный повод для тоста Чарли предпочел не раскрывать, — в общем, за будущее процветание. Когда наконец решили подняться в номера, чтобы переодеться к ужину, все четверо так и искрились весельем — сказывалось игравшее в их жилах дивное шампанское. Позже веселье несколько поутихло, но и то ненадолго. Бармен, их новоиспеченный закадычный друг, посоветовал пойти в бистро на улице Сен-Реми: там на стенах плакаты двадцатых годов, высокие зеркала в посеребренных рамах, диванчики, обтянутые темно-бордовым молескином, добротная вкусная местная кухня. Словом, то, что нужно. Уже в бистро, пока они размышляли над выбором блюд из обширного меню, Макс заметил, что Руссель необычно молчалив. — В чем дело, Клод? Что-то не так? Или ты волнуешься насчет вина? Руссель дернул себя за мочку уха и отодвинул меню. — Перед уходом из гостиницы я позвонил Людивин — ну, чтобы рассказать ей... А она и говорит: сегодня утром звонила Натали Озе. — И что ей было нужно? — Не сказала. А как услышала от Людивин, что я уехал, пообещала позвонить завтра. Может, насчет контракта на mé tayage. Откуда я знаю. Макс махнул рукой: — Не бери в голову, не порти себе ужин. Вот приедем домой, тогда с ней разберемся. Ну, что будешь заказывать? Ужин вышел долгий, с обильными возлияниями; завершили его в баре гостиницы тостом в честь результата анализа, ко всеобщему облегчению подтвердившего непогрешимость носа Русселя. Макс поднялся к себе в номер уже далеко за полночь. На телефоне помаргивал красным глазком индикатор новых сообщений. Звонила мадам Паспарту; наверняка хотела напомнить ему об обещании привезти ей коробочку cannelé s, маленьких пирожных в карамельной глазури, фирменного бордоского лакомства; она смущенно признавалась Максу, что прямо-таки обожает их. Макс записал себе в блокнот про пирожные, разделся и, прихватив бутылку воды " Эвиан", отправился в ванную. Продолжительный горячий душ и литр воды на ночь куда лучше снимают похмелье, чем любое количество таблеток аспирина наутро. Не успел Макс опустить мокрую после душа голову на подушку, как его сморил сон.
Сны снились Максу восхитительные: Фанни, вино, розовое будущее, опять Фанни... И тут его разбудил резкий звонок; он поморщился, услышав в трубке знакомый визгливый голос: — Месье Макс! C'est moi! ^[190] Сквозь дремотную пелену он глянул на часы: уже восемь утра. Пожелав мадам Паспарту доброго утра, он попытался нашарить бутылку с водой. Мадам Паспарту очень сожалела, что пришлось побеспокоить месье Макса, но все-таки решила сообщить ему новости: приезжала мэтр Озе, хотела его видеть. Узнав, что месье Макс уехал, она спросила, куда именно. Представляете? Какая невоспитанность! Какое наглое любопытство! En plus^[191], на прямой вопрос, зачем ей нужен месье Макс, она ответить отказалась. Очень настырная, неприятная дамочка. Само собой разумеется, что ответа на свои вопросы она не получила, ей только посоветовали приехать к концу недели. Выпалив одним духом все эти разоблачающие нотариуса факты, мадам Паспарту смолкла в ожидании реакции Макса и была заметно разочарована тем, что он, хоть и был спросонья, ничего такого не сболтнул, лишь пообещал привезти ей большую коробку cannelé s и на том повесил трубку. Очень осмотрительный человек. А до проблемы, в чем бы она ни заключалась, очередь еще дойдет. Позавтракав, сообщники вышли из гостиницы; все четверо были немного подавлены, двигались медленно и переговаривались вполголоса. Конечно, сказывались вчерашние возлияния, но мысль о предстоящем конфликте тоже изрядно портила настроение. Одно дело знать, что человек — мошенник и лжец, и совсем другое — сказать ему это в лицо. Как он поведет себя? Не выдержит и во всем признается? Или станет все отрицать и вызовет полицию? А может, впав в ярость, начнет швырять в них бутылки? Кто его знает... Когда они подошли к порогу нужного дома на Ксавье-Арнозан, дальние куранты пробили десять. Чарли расправил плечи, поправил галстук-бабочку и постучал в дверь. Послышались шаги, дверь распахнулась; на пороге стоял коренастый молодой человек в темном костюме, лицо его было бесстрастно. — У меня назначена встреча с мистером Фицджеральдом, — твердо и уверенно произнес Чарли, хотя был немало удивлен тем, что его не встречает сам хозяин. Все с тем же каменным лицом молодой человек молча пропустил их в прихожую и повел по коридору в дегустационный зал. На длинной столешнице красного дерева в этот раз не было ничего, кроме пепельницы. Позади стола сидел человек постарше, с длинным костлявым подбородком и стрижкой en brosse^[192]. Он тоже был в темном костюме. Под пристальными взглядами посетителей он с нарочитой неспешностью вытащил сигарету и закурил; в ту же минуту сзади послышались шаги, друзья обернулись и увидели двух полицейских в форме, которые встали по обе стороны двери. Сидящий за столом человек нахмурился. — Подождите снаружи, — распорядился он, указав полицейским пальцем на выход, — и закройте дверь. — А где же мистер Фицджеральд? — Чарли сделал отчаянную попытку выразить недовольство происходящим. — Так дела не делаются. Человек за столом поднял руку: — Кто из вас говорит по-французски? Макс и Руссель кивнули. — Хорошо. Будете переводить своим товарищам. Меня зовут Ламбер. Инспектор Ламбер. — Встав со стула, он подошел к длинному столу и сел на уголок столешницы, щурясь на посетителей сквозь сигаретный дым. — Вчера мы получили сообщение о вашей... деятельности. Должен сказать, здесь, в Бордо, мы подобных авантюр не одобряем. Подрыв ложной информацией доброго имени наших вин, попытка осуществить гнусную подмену вина, налицо обман и нарушение доверенным лицом своих обязанностей с целью получения наживы — все это очень серьезные преступления, которые влекут за собой суровые наказания. — Он потушил сигарету о донышке пепельницы и пересел обратно на стул. Оглядев четыре окаменевшие физиономии, кивком подтвердил обвинение и повторил: — Чрезвычайно серьезные. — Putain! — вырвалось у Русселя. — Черт подери! — буркнул Чарли; в общих чертах он понял суть того, что сказал Ламбер. — Я могу все объяснить, — вызвался Макс.
— Слава богу, что ты успела позвонить, — сказал Фицджеральд. — Ведь я ничего не заподозрил: он делал все, как настоящий дегустатор, и говорил ровно то, что нужно. И какой заказ! В другом полушарии, за тридевять земель от Франции — об этом можно только мечтать. Впрочем, он не сделал ни малейшей попытки сбить цену, и я, наверно, должен был почуять неладное. Но от ошибок ведь никто не застрахован. — Он пожал плечами, лицо его прояснилось. — К счастью, трагического исхода удалось избежать — благодаря тебе, дорогая. Выпей шампанского и расскажи мне еще разок, что именно тебя насторожило. Прошлый раз мы беседовали в некоторой спешке. Их столик стоял ближе всех к огороженному забором саду отеля " Бристоль"; пышная зелень источала прохладу, столь желанную в дикую жару, превратившую Париж в раскаленную печь. Отхлебнув вина, Натали Озе проговорила: — Удалось избежать только по счастливой случайности. Как тебе известно, я собиралась обсудить с Русселем поставки этого года, звоню, а его нет — уехал; это показалось мне очень странным. Он страшно не любит уезжать из дому; не припомню, чтобы он хотя бы раз ночевал где-то на стороне. Вдобавок его жена отказалась дать мне номер телефона, по которому я могла бы с ним связаться. Тогда я поехала к Скиннеру; там ни души, кроме пронырливой старой кошелки, которая считается его домоправительницей. Тут-то я тебе и позвонила, а уж когда ты мне сообщил про частную дегустацию, на которую только что приходил некий англичанин... — Не поднимая глаз от бокала, она покачала головой: — Какая досада, что Руссель струсил и решил во всем признаться. План-то был превосходный. Фицджеральд погладил ее по руке: — Ничего. Он послужил нам верой и правдой. У нас с тобой теперь деньжат более чем достаточно: ты можешь прекрасно устроиться в Калифорнии, а я в Нью-Йорке. Если нужно исчезнуть, лучше Америки страны не найти. Завтра в это время мы будем уже там. — Он обернулся к мужчине с длинным костлявым подбородком и стрижкой ежиком: — А как ты, Филипп? Понравилась тебе роль flic? ^[193] Тот усмехнулся, отчего его угловатая физиономия немного помягчела. — Плевое дело, — отозвался он. — И бабки неплохие. — Фицджеральд дал ему такую толстую пачку банкнот в сто евро, что ее пришлось разделить пополам и разложить по двум карманам. — Умора. Они, как увидели моих пацанов в форме, даже не стали спрашивать у них документы. Люди ведь что видят, тому и верят. — Тому, Филипп, что они будто бы видят, — поправил Фицджеральд. — Будто бы. В винном деле все примерно так же бывает. Скажи, на чем же вы с ними разошлись? — Надо признать, Скиннер с Русселем оправдывались очень толково. В суде их, скорее всего, пожурили бы, заставили заплатить штраф и отпустили. Вряд ли они поднимут шум. Я им сказал, что мы начинаем полномасштабное расследование деятельности так называемого месье Фицджеральда и его виноторговли, так что и с ними будем держать связь. Намекнул, что если они будут хорошо себя вести и, когда потребуется, окажут содействие органам правопорядка, то смогут избежать судебного разбирательства. Думаю, в ближайшие полгода они будут тише воды ниже травы, надеясь, что все обойдется. — Chapeau^[194], Филипп. Сработано — первый класс. По-моему, мы вполне заслужили награду, можем себя немного побаловать. — Не успел Фицджеральд призывно поднять руку, как вокруг засуетились официанты. — Foie gras здесь великолепный. А к нему, на мой взгляд, очень подойдет " Икем". Бутылочка для нас наверняка найдется. ГЛАВА 20

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 789 10 Следующая ⇒