Annotation 4 страница

Воскресное утро заметно отличалось от прочих, оно было гораздо тише, словно и природа и здешние жители решили денек отдохнуть. Во время пробежки Макс не встретил ни души. На дорогах — ни одной машины, в полях не видно тракторов, на виноградниках — никого; всюду полная, залитая солнцем тишь. Да, сегодня эту тишь и благодать уже не нарушит хозяйственная симфония под управлением мадам Паспарту. Макс отворил в кухне одно из окон, ненароком смахнув с него возмутившегося голубя, и услышал дальний перезвон церковных колоколов, сзывавших деревенских жителей на мессу — краткую демонстрацию благочестия перед традиционным воскресным чревоугодием. Максу вспомнилась одна давняя статья, автор которой утверждал, будто католики едят вкуснее и обильнее, чем протестанты, потому что всегда могут покаяться в грехе обжорства и получить отпущение. Заглянув в холодильник, он убедился, что там просто нечему ввести его в греховное искушение. Пришлось ограничиться чашкой café -crè me^[75]. Стараниями мадам Паспарту в кухне пахло чистотой, восковой мастикой и лавандовой эссенцией. Старый деревянный стол блестел, как в прежние времена, а посреди стояла ваза с дымчато-палевыми розами, срезанными с куста во дворе. На следующей неделе надо будет поговорить с мадам насчет оплаты. Сколько бы она ни запросила, денег жалеть не стоит, хотя бы ради удовольствия пить утренний кофе в такой изысканно-свежей, благоуханной обстановке. Макс тоже предпринял немалые усилия, чтобы отправиться в поездку с Натали Озе изысканно-свежим и благоуханным. Он особенно тщательно побрился, надел синие хлопчатобумажные брюки и старую, но все еще приличную шелковую рубашку, которую получил как-то на Рождество от одной своей давней подружки. В прихожей он поймал в зеркале свое отражение: вместо лондонской бледности наметился легкий загар — очевидно, руки и лицо чуть поджарились на солнце, когда он сидел в кафе. Ничего, лиха беда начало. Он сунул ключ под горшок с геранями и, весело насвистывая, тронулся в путь. Дом Натали находился всего через два дома от ее конторы — о таком счастье могут лишь мечтать люди, которым приходится каждый день ездить на работу в город. Возле дома стоял лоснящийся черный " пежо-305" с откинутым верхом, входная дверь была приоткрыта. Очевидно, те ужасы, которые смакуют газетчики, иллюстрируя рост преступности, пока еще Сен-Пону незнакомы. Макс взялся за тяжелое бронзовое кольцо на двери и дважды неуверенно стукнул. — Oui? — донесся откуда-то сверху голос, заглушаемый жужжанием фена. — Натали, это я, Макс. — Вы всегда являетесь раньше времени? — Я дал маме слово никогда не опаздывать на встречи с нотариусами, особенно если они водят кабриолеты. Жужжание стихло. — Входите. Я через минуту спущусь. Макс пересек крошечную прихожую и оказался в г-образной комнате. Одну ее часть, гостиную, отделяла от второй, кухни, старинная оцинкованная барная стойка. Рядом с кофейным столиком стоял мягкий кожаный диван с брошенной на спинку шелковой шалью и два глубоких кожаных кресла. На столике высились стопки книг; на кафельном полу лежал красивый восточный ковер; от старости цвета на нем слились в приглушенный теплый тон. Над камином висело большое зеркало в массивной гипсовой золоченой раме — типичный провансальский стиль девятнадцатого века. В зеркале отражалась стоявшая на каминной полке ваза с лилиями. На стене — целый веер фотографий с дарственными надписями. Все говорило о хорошем, без вычурности, вкусе и отнюдь не тощем кошельке хозяйки. Примостившись на краешке дивана, Макс стал разглядывать книги. В основном это были издания по искусству и фотоальбомы, начиная с Кайботта и Ботеро до альбомов фотографий Атже и Эрвитта; впрочем, одна стопка была, по-видимому, исключительно винная, в ней том о " Шато д'Икем", томики о бургундском и легендарных шампанских винах, а сверху лежал старинный фолиант — " Великие виноделы Бордо". Макс взял его в руки. Слегка потрепанная, с бурыми пятнами, книга не утратила былого изящества. " Если бы такую можно было найти в магазинах, обязательно купил бы — для Чарли, — листая страницы, подумал Макс. — Тут тебе и про хорошие вина, и про " соблазнительную", как он выражается, недвижимость, где эти вина и производятся". Максу вспомнилось восхитительное вино, которое они с Чарли распили в Лондоне, и он решил поискать " Шато Леовиль-Бартон" в указателе. Из книги выпала закладка, оказалось, это винная этикетка. Об этом сорте, как и о сотнях других, Макс в жизни никогда не слыхал, но этикетка ему понравилась: плотная кремовая бумага и незамысловатый узор — сдержанно-тонкий, без современного штукарства. Именно такую он выбрал бы для своего вина, если бы на его виноградниках удалось получить что-нибудь путное. Заслышав на лестнице шаги Натали, он сунул закладку в книгу, положил ее на место и поднялся навстречу хозяйке. На сей раз, расставшись со своим официальным костюмом, она надела белые облегающие брюки и черную блузку без рукавов. В косых лучах солнца волосы Натали отливали медью. Макс приготовился пожать ей руку, но, к его удивлению, Натали потянулась к нему и поцеловала в обе щеки. От нее пахнуло теплым пряным ароматом. Что ж, утро начиналось великолепно. — Итак, едем chiner? ^[76] Вы готовы? — Звучит заманчиво. Надеюсь, все будет в рамках закона? Натали рассмеялась. — Закон ничего не имеет против антиквариата и выгодной покупки. — Она повесила на плечо большую кожаную сумку. — Хотя сегодня выгодные покупки вам не светят. Поедем на моей машине. Я люблю сама сидеть за рулем. Отлично: Максу всегда хотелось поездить с хорошеньким шофером, он об этом мечтал еще в ту пору, когда работал в конторе. Тем не менее он поймал себя на том, что изо всех сил упирается ногой в пол — жмет на несуществующую педаль тормоза. Натали вела машину в типично французском стиле: быстро, нетерпеливо, бесшабашно. Вдобавок руль она держала одной рукой, высокомерно пренебрегая безопасностью. Нельзя сказать, однако, что свободной рукой она не пользовалась вовсе. Даже когда не требовалось переключать передачи, эта рука все равно была при деле: откидывала со лба блестящие волосы, поправляла темные очки или эффектно жестикулировала, расставляя нужные акценты в речи Натали. Пока они мчались по шоссе, она вкратце рассказала Максу, как из сонного городишки с воскресным базаром старинных безделушек Иль-сюр-Сорг превратился во всемирно известный центр торговли антиквариатом. — Кто только теперь сюда не едет: торговцы из Нью-Йорка и Калифорнии, из Лондона, Мюнхена и Парижа, художники по интерьеру со своими лощеными клиентами, у которых дома в Alpilles^[77]... — На минуту смолкнув, она опрометчиво прибавила скорость, чтобы на крутом повороте обогнать идущую впереди машину, и только чудом не задавила встречного велосипедиста. — Можете открыть глаза, — покосившись на Макса, усмехнулась она. — Мы почти приехали. Макс мысленно вознес молитву святому — покровителю перепуганных пассажиров — и немного расслабился, поскольку движение сильно замедлилось, машины теперь ползли почти вплотную друг к другу, водители высматривали возле реки место для парковки. Натали приметила парочку, загружавшую в свой " вольво" огромную и очень мрачную картину — религиозный сюжет. Махнув им и получив в ответ отмашку — да, мол, уезжаем, она остановилась, вынудив ехавших за нею немного сдать назад. Тут же раздался вой сирен, перекрываемый разъяренными гудками соседа сзади. Не обращая внимания на оглушительную какофонию, Натали преспокойно заняла освободившееся место, после чего пренебрежительно тряхнула пальчиками ехавшему сзади — жест был почти оскорбительный. Тот в долгу не остался: сделал еще более неприличный жест и нажал на газ. Макс вышел из машины и потянулся. — По воскресеньям всегда такие пробки? Натали кивнула: — Зимой поспокойнее, но не намного. В торговле ведь мертвых сезонов не бывает. Они направились к ряду палаток, в которых brocanteurs^[78] уже разложили и расставили накопленные за неделю бесценные реликвии: старое постельное и столовое белье, фаянсовую посуду, обтрепанные театральные афиши, ресторанные пепельницы, едва держащиеся на ножках стулья, любительские натюрморты " под Сезанна" — все то, что некогда украшало быт сотен давно исчезнувших семей. — На этой стороне улицы товары в основном для туристов, — сказала Натали, — для тех, кто ищет сувенир. Торговцы посолиднее на той стороне. А серьезные коммерсанты располагаются еще дальше, на старом вокзале. С них мы и начнем. — Взяв Макса под руку, она потянула его к узкому пешеходному мостику через речку. — Но первым делом — кофе. Если я сейчас же не выпью кофе, превращусь в сварливую стерву. На другом берегу опять потянулись прилавки — с сырами, цветами, оливковым маслом и всевозможными травами, с дешевым тряпьем, жесткими розовыми лифчиками и корсетами, которыми торгуют теперь, пожалуй, только на базарах во французской глуши. Макс молча впитывал оттенки и запахи, с удовольствием глядя на оживленную толчею и чувствуя легкий нажим направляющей его женской руки. В кафе они сели за столик над рекой и заказали две grands crè mes^[79]. Обхватив чашку обеими руками, Натали жадно отхлебнула и с довольным вздохом откинулась на спинку стула: — Alors^[80], а теперь, пока не забыла... — И принялась рыться в сумке. — Обед. Макс наблюдал за ней, задумчиво нахмурив брови. Вроде бы она не из тех девиц, которые возят с собой бутерброды. Но еще дядя Генри говаривал, что лягушатники — сущие рабы желудка, а потому — кто ее знает... Натали достала из сумки мобильник и, перехватив недоуменный взгляд Макса, спросила: — В чем дело? — Ни в чем. Просто вспомнилось одно дядино высказывание насчет французов и еды. Я уж было решил, что вы сейчас вынете пакет с бутербродами. Так сказать, обед на пикнике. От подобной нелепости брови у Натали взлетели на лоб, она зацокала языком: — Неужели я похожа на bonne-maman? ^[81] Он пристально посмотрел на нее. Да уж, такую дамочку трудно представить хлопочущей у плиты. — Пожалуй, не очень. Конституция не та. И фартук к вашей сумке явно не подойдет. Скажите, а вы дядю моего знали? — Разок видела. Настоящий английский мужчина. — Это хорошо или плохо? Натали дернула плечиком и улыбнулась: — Смотря какой мужчина. — Пока Макс размышлял над ее ответом, она просмотрела на мобильнике несколько телефонных номеров, нашла нужный и приложила трубку к уху: — Jacque? C'est Natalie. Bien, et toi? ^[82] — Она рассмеялась: видимо, ответ ее развеселил. — Oui, deux. Dans le jardin. A tout à l'heure^[83]. Они допили кофе, и Натали взглянула на часы. — До обеда у нас масса времени. С каких торговцев вы хотели бы начать? Просто дорогих или дорогих до смешного? Она повесила сумку на плечо и зашагала впереди, прокладывая ему путь сквозь толпу. Макс смотрел, как колышутся ее бедра и медная грива; мысли об антикварной мебели напрочь вылетели у него из головы. Битых два часа они разглядывали комоды, гардеробы, кровати под балдахинами, мраморные ванны и множество перегруженных декором стульев и столов якобы эпохи одного из Наполеонов или более многочисленных Людовиков. В конце концов Макс уяснил одно: хлам, сваленный у него на чердаке, едва ли заинтересует этих поклонников marqueterie^[84] и belle é poque^[85]. Немного обескураженный, он поискал глазами Натали; стоя среди целой коллекции люстр, она беседовала с высоким стройным молодым человеком. Макс подошел и стал ждать удобного момента, чтобы вклиниться в разговор. — Очень поучительное мероприятие, — сказал он, когда молодой человек куда-то отошел, — но мое старье, пожалуй, не того класса. Золоченой бронзы там определенно маловато. — Ah bon? Может быть, вам просто нужно... — Выпить. Потом пообедать. А еще — старьевщик, который приедет и все с чердака заберет. — Как, неужто в комнатке для горничной нет полотен Рембрандта? — засмеялась Натали. — А под кроватью парочки Пуссенов? Бедный Макс. — Она взяла его под руку. — Ничего. Стаканчик вина сразу поднимет вам настроение. Для обеда она выбрала небольшой ресторан, хозяин которого был ее приятелем. Сюда с удовольствием захаживали торговцы антиквариатом и художники по интерьерам; в обнесенном стеной саду было прохладно, идеальное местечко для отдыха после бесконечного и мучительного торга за каждую вещицу. Натали подвела Макса к единственному свободному столику в тенистом углу, под раскидистым фиговым деревом, которое росло, казалось, прямо из стены. Немедленно явился плотный мужчина в просторной белой рубахе и белых брюках. Он вручил им меню, звонко чмокнул Натали в обе щеки и пожал руку Максу. Это и был Жак. Он пожурил Натали за то, что она редко заходит, махнул официанту, чтобы принес вина, и принялся нахваливать plat du jour^[86] с таким жаром и страстью, будто он заготовил слишком много продуктов и боится, что они пропадут. После чего пожелал Максу и Натали приятного аппетита. Вино принесли в графине из толстого запотевшего стекла — в такую жару один его вид вызывал неодолимую жажду. Макс наполнил бокалы, они легонько чокнулись. Вроде бы всего лишь жест вежливости, но в обществе Натали он обретал необычайную интимность. Подобно большинству англичан, Макс привык, что собутыльники держатся на расстоянии друг от друга, лишь буркнут бесстрастно перед первым глотком: " Будем здоровы! " — Ну что? — Натали вздернула темные очки на макушку, открыв красивые, темные, искрящиеся весельем глаза. — Стало быть, не удастся вам уйти от дел и жить на доход от продажи чердачных сокровищ? — Да, боюсь, не удастся. Все равно спасибо, что привезли меня сюда. Наверно, могли бы заняться чем-нибудь поинтереснее. Невысказанный вопрос повис в воздухе. — Макс, — наконец проговорила она, — по-моему, вы пытаетесь что-то выведать. Макс широко улыбнулся. — А чем вы обычно занимаетесь в выходные? Кроме автогонок. Натали усмехнулась, однако отвечать не стала и вновь углубилась в меню: — Баранина здесь всегда прекрасная, и лососина тоже. Ее подают под щавелевым соусом. Но вам лучше начать с pissaladiè re^[87]. Макс отложил свое меню и откинулся на спинку стула. — Отлично. Как скажете. Натали пренебрежительно тряхнула пальцами, будто отмахиваясь от насекомого, и с легкой улыбкой взглянула на него: — Вы всегда делаете то, что велят женщины? — Смотря какая женщина. Официант принял заказ; потом они взялись за еду, запивая ее вином... За одним графином последовал второй, беседа текла сама собой, время летело незаметно. Они рассказывали друг другу истории своей жизни — разумеется, неполные и подправленные, как это обычно бывает, когда незнакомые прежде люди хотят подружиться. Натали слушала очень внимательно и даже смеялась в нужных местах, но слушала куда больше, чем говорила сама, отметил Макс. Все равно, в общем обед удался. И лишь когда они уже возвращались к машине, он вспомнил о своей просьбе и поинтересовался, удалось ли ей подыскать для него винного знахаря. — Кажется, да, — ответила она. — Разве я вам не говорила? Он слывет одним из лучших специалистов, только сильно занят. — Она пожала плечами. — С классными экспертами всегда так. Если они не в Бордо, значит, в Калифорнии или Чили. Во всяком случае, его секретарша пообещала, что на той неделе он мне позвонит. Они подошли к машине. Макс положил руку на сердце и с неотразимой, как он надеялся, улыбкой сказал: — Натали, разрешите предложить идеальный вариант для завершения чудесного дня. Она искоса, настороженно посмотрела на него. До сих пор он вел себя вполне цивилизованно, но кто знает, что у него на уме. На поверку англичане далеко не всегда такие, какими кажутся на первый взгляд. Она вопросительно подняла брови. — Позвольте мне сесть за руль. ГЛАВА 9

Это был третий приезд мистера Чена в Бордо, и с каждым разом город нравился ему все больше. Его неизменно пленяли элегантность и гармония зданий восемнадцатого века, рядом с которыми человек не чувствует себя букашкой; до чего же приятно смотреть на них после огромных башен из стекла и стали его родного Гонконга. Он любовался архитектурными и скульптурными шедеврами — площадью Биржи, эспланадой Кенконс, Гран-театром, фонтанами и статуями, — он упивался величавостью широкой, гладкой, медлительной Гаронны. Напоминая себе, что в жизни каждого мужчины должно быть место и для отдохновения, Чен начал ценить и другие, не столь широко рекламируемые достоинства Бордо — например, диковинно одетых молодых дам, фланирующих по глухим закоулкам старого города. Вообще говоря, мистер Чен уже подумывал о том, чтобы почаще сюда приезжать — хотя бы дважды в год. Ему был свойствен азарт любознательного путешественника и, тщательно готовясь к очередной поездке, он среди прочего обнаружил, что именно в Бордо состоялся первый во Франции теннисный матч; что не кто-нибудь, а романист Франсуа Мориак придумал выражение " аристократы пробки", называя так французских, английских, ирландских, немецких и швейцарских грандов виноделия; что их самые первые погреба строились здесь, возле реки, на набережной Шартрон. Именно тут, где улица Рамоне упирается в набережную Шартрон, мистер Чен велел водителю такси остановиться. Надо прогуляться, решил он, прохладный речной воздух освежит его и придаст новых сил для намеченных дел. С банком Чен уже договорился. Осторожно намекнул кое о чем клиентам. Теперь оставалось лишь надеяться, что цену запросят не умопомрачительную. С набережной он свернул на Ксавье-Арнозан — широкую, обсаженную деревьями улицу с изящными домами — и увидел, что остальные участники уже съезжаются. Он ускорил шаг и догнал всю компанию у ничем не примечательной двери. В мягком полумраке вестибюля уже собралась небольшая группа людей азиатской наружности, в традиционных для бизнесменов темных костюмах и неброских галстуках; каждый из гостей кланялся, обменивался рукопожатием с хозяином — высоким французом в твидовом костюме отличного, явно лондонского пошива — и вручал ему визитную карточку. Общим для всех языком служил английский, с самыми разными акцентами. Предметом же общего интереса было вино. — Это не заурядная дегустация, — объяснял француз. — Да вы, вероятно, уже и сами заметили кое-что необычное. — Он смолк, отбрасывая упавшую на лоб после бесчисленных поклонов седеющую прядь. — Как правило, дегустация лучших сортов бордо проходит sur place^[88], там, где собран виноград. В нашем же — я бы сказал, уникальном — случае виноградник слишком мал, необходимых — вернее, вообще никаких — удобств нет. Ничего, кроме, разумеется, винограда. — Он оглядел сосредоточенные лица собравшихся и покачал головой: — Мы не можем пригласить вас даже в маленький châ teau — его нет и не предвидится: слишком драгоценна та земля, чтобы возводить на ней здание из кирпича и бетона. Потому дегустация и проводится здесь, в Бордо. Бизнесмены дружно, как по команде, закивали черноволосыми головами. — А теперь, господа, прошу следовать за мной. И он зашагал впереди процессии по узкому коридору, увешанному портретами сурового вида мужчин, черты лица которых скрывала пышная растительность, столь модная в девятнадцатом веке. Ухоженной рукой с отполированными ногтями француз повел в сторону полотен и с улыбкой пояснил: — Знатные предки. Бизнесмены дружно заулыбались в ответ. Они пришли в дегустационный зал, маленький и плохо освещенный; большую часть пространства занимал длинный полированный стол красного дерева. На нем выстроились ряды сверкающих бокалов, серебряные подсвечники с горящими свечами и три открытые бутылки без этикеток, но с загадочными каракулями мелом по стеклу. На концах стола уже стояли изысканные медные crachoirs^[89] — чтобы потом, в ходе дегустации, сплевывать туда вино. Поправив манжеты рубашки, и без того выступавшие из рукавов ровно настолько, насколько надо, и стиснув на груди руки, француз слегка нахмурился, подчеркивая важность того, что он собирается сказать. — Как вам всем известно, эта дегустация проводится исключительно по приглашениям, в наш узкий круг входят международные покупатели лишь высочайшего уровня, crè me de la crè me^[90]. — Все присутствующие склонили головы, выражая признательность за комплимент. — Иначе говоря, только те, кто в состоянии оценить необычайные достоинства этого изумительного вина. Словно по приказу глаза покупателей обратились к трем стоящим на столе бутылкам. — Виноградник наш очень мал, — продолжал француз, — мы можем произвести шестьсот ящиков вина в год. Всего-навсего шестьсот ящиков, друзья мои. — Он вынул из кармана газетную вырезку. — Меньше, чем компания Галло производит в Калифорнии за одно утро. А теперь, после того как она приобрела еще и завод по производству мартини, — он выразительно потряс перед собравшимися вырезкой, — наверно, меньше, чем она производит еще до завтрака. Мы же предлагаем вам не более чем капельку из винного океана. Полагаю, нет нужды объяснять, что мы просто не можем себе позволить тратить ее на дилетантов и жаждущих даровой выпивки журналистов. Покупатели, польщенные тем, что попали в столь избранное общество, засияли улыбками и снова закивали. Один из них поднял руку: — Какова сейчас производительность предприятий Галло? У вас есть данные? Француз сверился с вырезкой: — Около шести миллионов ящиков в год. — Вот как. — Мы сталкиваемся с двумя существенными трудностями. Первая, как я уже говорил, состоит в том, что у нас нет châ teau, вследствие чего наше вино не может претендовать на звонкое имя. И мы назвали его " Край земли"; так исстари называли тот виноградник, который не одно поколение назад наша семья спасла от запустения. Твердая вера в эту землю, многолетний бережный уход за лозами принесли свои плоды. Вино получилось несравненное. Вот тут-то мы и переходим ко второй трудности. Он широко развел руки и пожал обтянутыми твидом плечами: — Вина очень и очень мало. В удачный год — шестьсот ящиков. А когда высокое качество продукта сочетается с его редкостью, цена, увы, растет. К счастью, шестизначных цифр — в долларах, заметьте себе, — которые несколько лет назад приходилось выкладывать за одну-единственную бутылку " Шато Марго" урожая тысяча семьсот восемьдесят седьмого года, мы еще не достигли, но стоимость вина за этот год будет... как бы это сказать?.. impressionnant^[91]: около сорока тысяч долларов за ящик. — Он опять беспомощно пожал плечами, как человек, который не в силах противостоять печальным, но неодолимым обстоятельствам. — Впрочем, как говорят у нас во Франции, дорога только первая бутылка. Раздался общий потрясенный вздох. Шутку хозяина никто не оценил. Покупатели дружно достали карманные калькуляторы. — Пока вы ведете подсчеты, друзья мои, вспомните вина " Петрюс", " Латур", " Лафит-Ротшильд". По доходности они способны превзойти игру на фондовой бирже, тем более сегодня. Это ведь не просто бутылки с некой жидкостью, пусть и восхитительной. Это вложение капитала. Услыхав эти греющие душу слова, собравшиеся сразу повеселели; француз направился к столу, снова поправил манжеты и взял в руки одну из бутылок; покупатели во все глаза следили за ним. Налив в бокал глоточек, не более, он поднес его к горящей свече и внимательно посмотрел на свет. Удовлетворенно кивнул, потом, склонив голову, покачал бокал, поднес к носу и, закрыв глаза, вдохнул аромат. — Quel bouquet^[92], — едва слышно промурлыкал он. Покупатели, осознавая значимость момента, хранили почтительное молчание, будто перед ними стоял погруженный в молитву праведник. — Bon. — Чары рассеялись, француз разлил вино по бокалам — тоже по глоточку — и продолжил проповедь: — Это первая дегустация зрелого вина последнего сбора, и вы, наши азиатские друзья, первыми его попробуете. На следующей неделе сюда приедут наши американские друзья, затем друзья из Германии. — Он вздохнул. — Будем надеяться, что вина хватит на всех. Я очень не люблю огорчать подлинных знатоков. Незаметно для гостей в дегустационный зал проскользнула еще одна особа: стройная молодая блондинка в безукоризненном сером костюме, аскетическую строгость которого смягчала невообразимо коротенькая юбочка. — А! — француз поднял голову от бокалов. — Позвольте представить вам мою ассистентку, мадемуазель де Салис. На миг все головы повернулись к блондинке, затем обернулись вновь, чтобы еще разок взглянуть на ее ноги. — Не поможете ли, дорогая, раздать гостям бокалы? Покупатели сгрудились у стола; каждый, как положено дегустатору, старался держать свой бокал тремя пальцами за основание. Подобно команде пловцов-синхронистов, у которых все движения тщательно отрепетированы, покупатели покачали вино, поднесли бокалы к свету и почтительно всмотрелись в цвет жидкости. — Цвет потемнее, чем у обычного бордо, — заметил один. Француз улыбнулся: — Какой у вас зоркий глаз, месье Чен. Цвет действительно гораздо более насыщенный, темно-рубиновый. Напоминает скорее бархат, чем шерсть. Месье Чен зафиксировал в памяти это сравнение: потом обязательно пригодится. Подобный слог всегда производит впечатление на его не слишком искушенных клиентов, и чем афористичнее и загадочнее фразы, тем лучше. — Пора задать работу носу, господа. Подавая пример, француз склонился к бокалу; в зале воцарилась тишина, слышалось только сопение двадцати ноздрей, усердно втягивавших винные пары. Затем, поначалу нерешительно, потом все увереннее зазвучали вердикты; акцент сразу выдавал происхождение говорящего: Гонконг или Токио, Сеул или Шанхай. Упоминались фиалки и ваниль. Один, более других одаренный воображением, в порыве откровенности пробурчал что-то насчет " запаха псины", и брови у француза на миг взлетели на лоб. Но это была всего лишь прелюдия к тем словесным кульбитам, которые начались потом, когда вино отхлебнули, пожевали, покатали во рту, дали ему оросить коренные зубы и пропитать нёбо и лишь затем отправили в crachoirs. Мадемуазель де Салис стояла позади с грудой полотняных салфеток в руках, чтобы немедленно прийти на помощь какому-нибудь гостю, который еще не овладел искусством сплевывать вино. Как описать неописуемое? Отведав напитка, покупатели изощрялись, подыскивая сравнения — с кожей и шоколадом, карандашной стружкой и малиной; рассуждали о сложности и глубине, о спинном хребте, мускулистости и цветах боярышника... собственно, обо всем на свете, кроме винограда. В руках появились блокноты, туда что-то спешно записывалось. Покупатель из Шанхая, очевидно, интересующийся династиями китайских императоров, заявил, что вино, несомненно, больше напоминает правление династии Тан, чем Мин. В течение всей церемонии француз с улыбкой беспрестанно кивал и выражал свое восхищение необычайно тонким вкусом гостей и меткостью их замечаний. Спустя некоторое время, когда все исправно прополоскали вином рот и отплевались, он решил, что настала пора следующей стадии дегустации, и легким движением пальцев дал сигнал мадемуазель де Салис. Отложив салфетки, она взяла огромную записную книжку фирмы " Гермес", в черном переплете крокодиловой кожи, ручку " монблан" — такими обыкновенно подписывают международные договоры — и принялась обходить собравшихся. Словно отлично натасканная пастушья овчарка, она поочередно отделяла каждого покупателя от стада и уводила от стола, чтобы он сделал свой заказ в условиях конфиденциальности — насколько это позволяли размеры зала. Наконец, мадемуазель закрыла записную книжку и надела на ручку колпачок. По этому сигналу француз, похлопывая гостей по плечу и пожимая им руки выше локтя, повел всю компанию из зала в вестибюль и там произнес прощальную речь: — Поздравляю вас, вы приняли мудрые решения. Уверен, вы не пожалеете. Ваши заказы будут отправлены в самом скором времени. — Он поднял руку и легонько постукал себя по носу. — Позвольте дать вам маленький совет. Во-первых, предоставляйте возможность наслаждаться этим вином лишь самым надежным клиентам, которые предпочитают не рекламировать свои привычки и склонности касательно возлияний. Чрезмерная популярность негативно скажется на сложившихся между нами близких отношениях. А во-вторых, я советовал бы вам оставить несколько ящиков про запас, — он улыбнулся покупателям, которых вместе с ним безусловно ждало скорое процветание. — Ведь цены имеют обыкновение расти. На этой оптимистической ноте собравшиеся раскланялись, пожали друг другу руки и гуськом вышли на залитую ярким солнцем улицу. А француз поспешил назад в дегустационный зал, где все еще сидела, склонив белокурую головку над блокнотом и калькулятором, мадемуазель де Салис. — Alors, chouchou? ^[93] Каков результат? — Чен взял шесть ящиков, Шимицу — дюжину, Дэн — четыре, Икуми — восемь, Ватанабэ и Юнь Фат... — А всего? Мадемуазель де Салис в последний раз ткнула в калькулятор пальцем с алым ноготком: — Всего сорок один ящик. Чуть больше полутора миллионов долларов. Француз широко улыбнулся и взглянул на часы: — За одно утро совсем неплохо. Мне кажется, на обед мы заработали. ГЛАВА 10

Мадам Паспарту выбрала это солнечное утро для атаки на гостиную, и в первую очередь на паутину, гирляндами свисавшую с высокого сводчатого потолка. Из-за боязни высоты стремянка исключалась, зато на этот раз кроме обычной своей амуниции мадам Паспарту вооружилась еще и новейшим, улучшенным вариантом метелки из перьев — на раздвижной ручке. Пользуясь метелкой как копьем, она снимала с потолка огромные клубы паутины и вдруг услышала, что к дому подъехал автомобиль. Застыв в очередном грозном выпаде, она навострила уши. — Месье Макс! Месье Макс! Ее пронзительный вопль эхом раскатился по гостиной и прихожей. Наверху кто-то невнятно отозвался, затем быстро побежал по лестнице вниз, и в дверях появился Макс. Одна щека у него была покрыта пеной для бритья. — С вами все в порядке, мадам? Что-нибудь случилось? Она ткнула метелкой в направлении двора: — Там какая-то особа. — Особа? Метелка вновь указала в ту же сторону. — Там, снаружи. Машина подъехала. Макс кивнул. Услышав ее истошный крик, он решил, что она получила фатальную травму или, самое меньшее, на нее напала мышь. Теперь же он начал понимать, что для мадам Паспарту любое событие обретает драматический накал. — Не волнуйтесь, — сказал он. — Я схожу посмотрю, кто там. Автомобиль был мал, невзрачен и пуст. Макс пересек двор, дошел до угла дома, завернул за него и налетел на что-то мягкое, опешившее от удара. Это была девушка. — Ой! — отшатнувшись, воскликнула она. — Привет! Миловидное голубоглазое создание лет двадцати пяти с золотистыми волосами и такой же золотистой кожей. Она улыбнулась, и сразу стало ясно, откуда она приехала. Такие зубы — ровные, ослепительно белые — можно увидеть в одной-единственной стране: Америке. Макс таращился на нее, разинув рот. — Вы... говорите... по... английски? — спросила она чересчур четко и медленно; так частенько разговаривают с детьми или иностранцами. Макс взял себя в руки: — Безусловно. Как настоящий англичанин. Девушка сразу успокоилась: — Отлично. А то французский у меня вот такусенький, — она свела в кружок большой и указательный пальцы, изображая ноль. — Может, вы меня выручите? Я ищу владельца этого дома? Мистера Скиннера? Ее американская интонация превращала каждое предложение в вопрос. — Это я. Девушка рассмеялась и недоверчиво покачала головой: — Шутите. Этого не может быть. — Почему? — По-моему, вы слишком для этого молоды. Макс озадаченно потер подбородок и увидел на пальцах пену для бритья: — Ох, я же брился. — Он вытер ладонь о шорты. — Слишком молод для чего? — Мистер Скиннер — мой отец. — Генри Скиннер? Девушка утвердительно кивнула. — Немножко пены осталось, — она постукала пальцем по своей щеке. — Вот тут. Они молча разглядывали друг друга, пока Макс вытирал лицо. — Теперь лучше? Девушка нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. — Послушайте, неловко об этом говорить, но дорога сюда долгая, и мне очень нужно в ванную. Можно, я... — Ну конечно. Ванная. Разумеется. — Он провел американскую гостью в дом и указал на ведущую наверх лестницу. — Вторая дверь налево. Там открыто. Появившаяся из гостиной мадам Паспарту изумленно уставилась на девицу, которая, прыгая через две ступеньки, мчалась на второй этаж. — Eh alors? ^[94] — Кофе, — сказал Макс. — Вот что нужно нам всем. Замечательный предлог прервать битву с паутиной. Мадам Паспарту затопала в кухню и, поставив на стол три чашки с блюдцами, принялась возиться с чайником и cafetiè re^[95]. — Нежданный друг? — она лукаво взглянула на Макса. — Наверно, copine? ^[96] — Впервые в жизни вижу. Мадам Паспарту хмыкнула. Она уже не девочка и прекрасно знает, что молодые особы домой к молодым людям ни с того ни с сего не заявляются. За этим всегда кроется une histoire. Она залила молотый кофе кипятком и стала с нетерпением ждать незнакомку. Чутье ей подсказывало, что приезд этой барышни сулит много неожиданного. Так оно и вышло, но, к великому огорчению мадам Паспарту, увлекательные новости обсуждались исключительно на английском языке, для нее почти непостижимом. Тем не менее во время разговора она упорно сидела за столом, поворачивая голову от одного собеседника к другому, словно присутствовала на теннисном матче. — Так, сначала познакомимся. Это мадам Паспарту. А меня зовут Макс. Девушка протянула через стол руку: — Кристи Робертс. Из города Сент-Хелена, Калифорния. Ага, вот откуда такие зубы и загар, подумал Макс, а вслух сказал: — От дома вы забрались далековато. У вас каникулы? — Отпуск, вы хотите сказать? Не совсем. В общем, это долгая история. — Она опустила в чашку два кусочка сахара и стала помешивать кофе, явно собираясь с мыслями. — Меня растила мать. Она почти не рассказывала мне про отца, только между прочим проронила, что он погиб в автомобильной катастрофе, когда я была еще в пеленках. Пару лет назад она заболела и в прошлом году умерла. Инсульт... — Кристи тряхнула головой: — Вы не против, если я закурю? — Пожалуйста! Вы же во Франции, для курильщиков это сущий рай. Макс принес старинную пепельницу и пододвинул к гостье. Кристи достала из сумки пачку сигарет и закурила. — Идиотская привычка. Наверняка я — единственный человек в Калифорнии, который балуется никотином вместо травки. — Она пустила в потолок струю дыма. — Ну вот. После похорон надо было разобрать мамины бумаги: банковские счета — страховки, словом, как всегда в таких случаях. Короче, я наткнулась на письмо, очень старое, от какого-то парня по имени Генри; он писал, что скучает по ней и хочет, чтобы она переехала к нему во Францию. В том же конверте лежала его фотография, очень нечеткая, — сидит на солнце возле бара. Думаю, это был он. — Правда? А снимок у вас с собой? — В сумке, она в машине. В общем, мне стало любопытно, я начала расспрашивать соседей, всех, кто знал маму еще в молодости. Выяснилось, что этот самый Генри какое-то время жил в Калифорнии, и они с мамой... ну, вы понимаете, встречались, что ли. — Она допила кофе и благодарно улыбнулась мадам Паспарту, когда та подлила ей еще. — Любопытство взыграло еще сильней, и я первым делом запросила в Сакраменто свою метрику. А там было указано имя отца. — Генри Скиннер? Она утвердительно кивнула. — Потому я и приехала сюда. Решила, что пора познакомиться с отцом. — Она загасила недокуренную сигарету и пожала плечами: — Видимо, опоздала. — Боюсь, что так. — Макс покачал головой. — Мне очень жаль. Он умер месяц назад. Скажите, а как вы узнали, куда ехать? — Один старинный мамин друг работает в Вашингтоне, в госдепартаменте. На поиски ушло несколько недель, но эти ребята могут разыскать что угодно. Макс опять покачал головой и встал: — Позвольте вам кое-что показать. Он зашел в гостиную и вернулся с фотографией в серебряной рамке. Вынул спрятанный сзади, под лоскутом бархата, второй снимок, побуревший и потрескавшийся от времени, и положил его перед Кристи. Она долго молчала, вглядываясь в фотографию. — Вот это да! Фантастика. — Она посмотрела на Макса, потом опять на карточку. — Это же моя мать. А это, полагаю, мой отец. — И мой дядя, — добавил Макс. Под тем предлогом, что ей надо убрать посуду, мадам Паспарту склонилась к столу и вперилась в фотокарточку, но, к своему великому огорчению, так ничего и не поняла. — Месье Макс, — не выдержала она, — qu'est-ce qui se passe? ^[97] Макс почесал в затылке: — Я и сам не очень понимаю. Повернувшись к Кристи, он стал рассказывать про то, что знал сам: про свои приезды к дяде на школьные каникулы, про дядину смерть и завещание. Завещание... Макс вдруг вспомнил, о чем предупреждала его Натали Озе. Он снова взял в руки снимок. — Господи, я ж об этом напрочь забыл. Интересно... — Он глянул на Кристи: — Слушайте, мне надо позвонить. — Звоните, раз надо, — улыбнулась она. Когда Макс дозвонился до конторы нотариуса, секретарша сообщила, что мэтр Озе на несколько дней уехала в Париж. Макс повесил трубку и безвольно откинулся на спинку стула. — Дело в том, что во Франции есть закон о наследстве, — объяснил он. — После смерти человека его собственность переходит к ближайшему родственнику — мужу, жене, детям. Выбора нет. Но когда дядя Генри составлял завещание, он думал, что я его единственный родственник. О вас-то он понятия не имел. — Макс нахмурился. — Вообще это довольно странно. Почему он о вас ничего не знал? — Сначала мама вышла замуж за парня по имени Стив Робертс, но семейная жизнь у них не заладилась. А потом, наверно, решила, что не годится ей... ну, ехать к вашему дяде с таким подарочком на руках. А может быть, просто не любила его. Кто знает? Чисто рефлекторно Макс взглянул на часы — как истый англичанин, он ждал минуты, когда уже позволительно будет пропустить первый стаканчик, — затем встал, принес к столу бокалы и достал из холодильника бутылку rosé. — Вы догадываетесь, куда я клоню? Если вы дочь дяди Генри, его завещание может оказаться недействительным. — Он налил вина и протянул бокал Кристи. — А это, в свою очередь, означает, что по закону собственность должна перейти к вам. — Бред, — засмеялась Кристи, — полный бред. — Она отхлебнула из бокала и, прежде чем проглотить, подержала напиток во рту. — Гм, вкусно. Отличное сухое вино. Что тут смешано? Гринаш и сира? ^[98] — Она взяла бутылку и посмотрела на этикетку. — Рядом с этим наш зинфандель^[99] покажется сиропом от кашля. — Я смотрю, в вине вы худо-бедно разбираетесь? — Конечно. Я же выросла в долине Напа, а теперь работаю на винном заводе. В отделе рекламы. Езжу по винодельням. Макс кивнул, но мысли его были далеко. До него только сейчас стало доходить, что все, сказанное им девушке, — даже если она ему не поверила — почти наверняка сущая правда. Согласно каверзному французскому законодательству, незаконная дочь вполне может иметь преимущество перед законным племянником. Именно теперь, когда он начал потихоньку вживаться в роль богатого и цивилизованного винодела, его будущее стало проблематичным. Крайне проблематичным. По самой что ни на есть фундаментальной причине, с которой нельзя не считаться и которая не исчезнет сама собой. Так есть у него здесь будущее или нет? — Слушайте, — решительно начал Макс, — хотим мы или нет, а придется в этом разбираться. — Он подошел к буфету, выдвинул ящик, достал оттуда телефонный справочник и принялся листать " желтые страницы". — И лучше прямо сейчас, пока все не запуталось еще больше. Кристи наблюдала за ним с недоуменной улыбкой: — Не понимаю. Что происходит? — Мне кажется, нам нужна консультация юриста. Макс нашел то, что искал, и потянулся к телефону. — Бросьте. Вы что, в самом деле думаете... — Я говорю серьезно. Вы что-то имеете против юристов? — А кто ж не имеет? К этому времени глаза у мадам Паспарту стали как плошки, неудовлетворенное любопытство распирало ее, и, когда Макс набирал номер, она жалобно поглядела на Кристи и беспомощно пожала плечами. Кристи, сама ничего не понимавшая, в ответ тоже пожала плечами. Пришлось им дожидаться, пока Макс закончит разговор. — Прекрасно. В два часа нас примут в Эксе. Там же в кухне они наскоро, без затей пообедали салатом и хлебом с сыром. Макс был погружен в свои мысли, перебирая одинаково безрадостные для него варианты развития ситуации: потерю дома, вынужденное возвращение в Лондон, поиск работы и попытки наскрести денег, чтобы вернуть долг Чарли. У Кристи вид был задумчивый, немного растерянный и огорченный: она поняла, что уже никогда не увидит отца. Мадам Паспарту отчаялась одолеть языковой барьер и уехала домой, пообещав вернуться попозже и завершить сражение с паутиной. Они уже собирались сесть в машину, и тут Кристи замешкалась: — Макс? А нам в самом деле нужно этим заниматься? Глядя на нее поверх машины, Макс сказал: — Мне — нужно. Я должен знать, чей это дом, мой или ваш. Вдруг вы сотворите какую-нибудь глупость, к примеру, выйдете замуж за француза? Тогда вам, пожалуй, захочется переехать во Францию и поселиться здесь. — В мои планы это не входит, — покачала головой Кристи. — Откуда вам знать? Планам свойственно меняться.
По дороге в Экс они беседовали на безобидные общие темы — так обыкновенно делают люди, когда не хотят обсуждать то, что их всерьез тревожит. Поговорили о работе, сравнили, кто чем занимался: Макс в конторе, а Кристи — на винном заводе. Дружно повосхищались изумительной красотой мест, мимо которых ехали, — похоже на Напу, заметила Кристи, только зелени больше и отчего-то кажется древнее. Ну а когда въехали в Экс и нашли местечко для машины, почувствовали, что им друг с другом хорошо и спокойно, насколько это возможно в столь странных обстоятельствах. Один из самых симпатичных уголков в Эксе — это place d'Albertas, крошечная, мощенная булыжником площадь восемнадцатого века с фонтаном посреди. В свое время она была построена так, чтобы с нее открывался вид на дворец, но теперь вокруг высятся суховатые деловые здания, где располагаются приемные более или менее суховатых представителей правоведческой братии. Кабинет мэтра Боска, которого Макс наугад выбрал из обширного списка юристов в телефонном справочнике, находился на первом этаже одного из самых солидных строений, надраенная медная дощечка с его именем так и сверкала на солнце. Секретарша усадила Кристи и Макса на жесткие стулья и скрылась, чтобы известить патрона об их прибытии. Прошло пять минут, десять. Наконец, когда посетители наверняка прочувствовали, что maî tre — человек важный и очень занятой, секретарша явилась вновь и провела их в кабинет. Это была просторная комната, все в ней радовало глаз своей соразмерностью: высокий потолок, большие окна, изящные карнизы; благолепие нарушала лишь современная конторская мебель — такую рекламируют в каталогах, обещая скидки за оптовую покупку. Мэтр Боск поднялся из-за стола, фанерованного под розовое дерево, и жестом пригласил посетителей сесть. Это был коренастый взъерошенный господин в рубашке с закатанными выше локтей рукавами. Волосы косо падали ему на лоб, с шеи свисали очки на шнурке, в руке maî tre держал тлеющую сигару. — Alors? Чем могу быть полезен? — широко улыбнулся он. Макс кратко описал странную ситуацию, в которой они с Кристи оказались. Боск что-то записывал, по ходу рассказа задавая вполголоса кое-какие вопросы. До сих пор Кристи доводилось встречаться только с юристами калифорнийской закваски — элегантно одетыми и напористыми. Хотя она не понимала ни слова, Боск показался ей милым и благожелательным. Тем не менее у этого законника был отличный нюх: он сразу учуял запутанное и выгодное дело. Это стало ясно из первых же его слов. Уронив очки на грудь и медленно поворачиваясь в кресле из стороны в сторону, он изрек: — В вашем случае мы попадаем в так называемую " серую зону" нашего законодательства. В правовой терминологии Макс разбирался слабо, однако по опыту знал, что любая ссылка на это бесценное для юристов понятие — " серая зона" — волшебным образом в разы увеличивает счета за их услуги. Следующий же пассаж мэтра Боска подтвердил его опасения: — Суть вопроса не столь очевидна, как кажется на первый взгляд. — Боск стряхнул пепел с галстука и снова зажег сигару. — Нужно откопать прецедент. Но ведь прецедента может и не быть. — Он внимательно посмотрел на Макса: как англичанин воспримет эту радостную новость? — И тогда придется обращаться в высшие судебные инстанции. — Он говорит, дело может оказаться очень непростым, — перевел Макс дядиной дочке. — Ага, ясно, — отозвалась Кристи. — Нашел чем удивить. Макс, нам вся эта лабуда ни к чему. — Раз уж мы здесь, — Макс пожал плечами, — можно и послушать, что он еще скажет. Боск по-прежнему крутился в кресле, выжидая, когда они закончат разговор. — Кроме того, необходимо доказать, что мадемуазель действительно является дочерью месье Скиннера; что хоть она и дитя внебрачной любви, но все равно его дочь. Конечно, в наше время существует анализ ДНК — кто не помнит affaire^[100] по поводу отцовства Ива Монтана, которая шла несколько лет назад? Но в нашем случае опять все не просто. Останки месье Скиннера покоятся на кладбище; эксгумация — дело чрезвычайно щекотливое, для него требуется разрешение самых разных инстанций. — Следующую фразу он произнес с очевидным удовольствием: — Могут возникнуть чудовищные, огромные трудности. Огромные. Но дело очень интересное, я охотно за него возьмусь. Макс вновь повернулся к Кристи: — Трудности стали еще труднее. Подробности я, пожалуй, расскажу потом. Кристи закатила глаза и достала сигарету. Боск поглядывал на них обоих, не зная, кто именно станет его клиентом. Лучше бы парень, ведь он говорит по-французски. С другой стороны, девушка такая хорошенькая. И еще этот англичанин сказал, что она американка, следовательно, очень богата. Мэтр решил дать им дельный совет: — Исходя из интересов каждого из вас, я бы рекомендовал обеим сторонам продолжить физическое присутствие в пределах оспариваемой собственности, пока дело не разрешится в суде. Отсутствие одной из сторон может быть истолковано как отказ от законных притязаний. Французское законодательство порой допускает подобные уловки. Макс молчал, осмысливая услышанное. — Проще говоря, — наконец сказал он, — вы считаете, если я вас правильно понял, что нам придется жить вместе. Верно? — Да, под одной крышей, — подтвердил юрист. — Конечно, не в том, известном смысле... Впрочем, если... Он выразительно посмотрел на Макса, на Кристи, движением бровей подчеркивая разные восхитительные возможности данной ситуации. — О чем это он? — заинтересовалась Кристи. — Потом объясню, — буркнул Макс. Переговоры подошли к концу; в заключение Боск пообещал навести справки. Но на это потребуется время, предупредил он. Им надо набраться терпения. Он проводил их до выхода и, глядя, как они идут по залитой солнцем площади, стал мысленно потирать руки в предвкушении солидных гонораров. — Уф! — с шумом выдохнула Кристи. — Теперь-то, надеюсь, все улажено? — Не совсем. Мне кажется, кружечка пива поможет мне толково объяснить наше положение. Вы не слишком любите законников, правда? — С одним представителем этого племени я жила некоторое время назад. Они молча прошли по улице Назарет к широкому, обсаженному деревьями проспекту Мирабо и заняли последний свободный столик в ресторане " Дё Гарсон". Кристи оглядела посетителей, заполнивших помещение. Большинство старательно вглядывались в карты и вчитывались в путеводители; почти на всех была форменная одежда американских туристов: бейсболки, мешковатые шорты с кучей карманов и карманчиков и грубые ременные сандалии. Обернувшись к Максу, она с усмешкой поинтересовалась: — А где же парень в берете и с аккордеоном? Официант с бесстрастным скучающим лицом поставил перед ними две кружки пива и, дожидаясь оплаты, уставился куда-то вдаль, быть может, высматривая там долгожданный отдых на пенсии. Потом с одного взгляда оценил чаевые, в знак благодарности едва заметно наклонил голову и отошел, шаркая ступнями, плоскими, как блины, которыми наслаждались за соседним столом. Макс принялся излагать суть беседы с юристом, но скоро почувствовал, что Кристи с трудом заставляет себя вникать во все эти прецеденты и консультации с судебными инстанциями; когда он заговорил об эксгумации и анализе ДНК, она вздрогнула от отвращения и решительно замотала головой. — Но я же просто передаю вам то, что сказал юрист. Кристи протестующе подняла руку: — Нет-нет, не надо. А вот в самом конце он посмотрел на нас обоих и вдруг заиграл бровями — в чем тут фишка? — Хороший вопрос. Я как раз к этому подхожу. Ну, в общем, он намекал... Нет, вернее, советовал — чтобы не было проблем с законом, понимаете?.. Короче, советовал вам, как он выразился, " сохранять там свое присутствие". — Сохранять присутствие? — Да. В доме. — Вместе с вами? — Ну да. То есть я, само собой, тоже там буду. Сохранять свое присутствие, покуда все это не утрясется. — Макс, я ведь познакомилась с вами только сегодня утром. Я вас не знаю. А теперь вы предлагаете мне остаться у вас жить? Вид у нее был до смешного озабоченный, голубые глаза округлились от тревоги, ведь молодая американка впервые нос к носу столкнулась с порочностью европейцев. Сам Макс перестал всерьез воспринимать происходящее — слишком уж все странно. — Дом-то большой. Каждый из нас может занять хоть три спальни. ГЛАВА 11

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒