Annotation 6 страница

Макс сидел на краю bassin, согнувшись и свесив голову между колен; интересно, сердечный приступ начнется до завтрака или после? Из-за сильно припекавшего с утра солнца и вчерашнего перебора приятная ежедневная пробежка превратилась в пытку. Он застонал, подошел к фонтану и сунул голову под холодную струю. В голове стоял туман; сквозь него вдруг пробился пронзительный вопль мадам Паспарту, наблюдавшей за Максом в кухонное окно: — Месье Макс! Вы с ума сошли? Вода-то нечистая! В каждой капле тучи microbes^[122]. Идите сюда! Макс со вздохом повиновался. Мадам Паспарту решила взять на себя ответственность за лечение ссадины на его голове — раны, как она ее называла, — и обзавелась множеством разнообразных мазей и перевязочных материалов, которые она теперь разложила на кухонном столе. Бормоча что-то насчет коварства инфекции и благах стерильности, она сняла прежнюю розовую повязку и помазала ссадину ртутной мазью. — Ну как там? — поинтересовался Макс. — Помолчите, — скомандовала великая целительница. — Поврежденные ткани требуют очень осторожного обращения. — Высунув кончик языка, она наложила мазь, прикрыла марлевой салфеткой и залепила все большим куском пластыря. — Вот. Я подумала, что на этот раз вы предпочтете белую повязку. Розовая была крайне неуместна. Макс благодарно улыбнулся. — А вы Кристи сегодня видели? — спросил он. — Нет. — Мадам Паспарту молча отступила на шаг, чтобы полюбоваться творением своих рук. — Но я ее слышала. — Что, совсем плоха? Мадам Паспарту кивнула. — Это все мой зять, ему говори не говори — как об стенку горох. Не понимает, что другие люди к такому не привыкли. — Она стала считать на пальцах: — Настойка, вино и еще marc. Тут уж добра не жди. C'est fou^[123]. На лестнице послышались медленные, неуверенные шаги, в дверях показалась Кристи, лицо ее было наполовину скрыто за огромными, очень темными очками. — Воды, — прохрипела она. — И побольше. Она как сомнамбула, перебравшая успокоительных таблеток, прошаркала к холодильнику и вынула бутылку " виттель". При виде человека, который, очевидно, гораздо ближе к смерти, чем он сам, Макс почувствовал себя заметно лучше. — Наверно, ты что-то не то съела, — сказал он. — Эти миндальные печенья — сущая отрава. Неподвижное, без тени улыбки, лицо и темные очки на миг повернулись к нему и тут же отвернулись. — Если серьезно, тебе стоит выйти на воздух, — продолжал он. — Свежий ветерок, птичьи трели, солнышко на склонах Люберона... — Кофе, — проронила Кристи. — И побольше.
Выпив под зонтиком кафе литр воды и почти столько же кофе, Кристи настолько оправилась, что снова стала проявлять интерес к окружающей жизни. В Сен-Поне был базарный день, и под платанами на площади установили торговые палатки. Казалось, пол-Прованса съехалось сюда — что-нибудь подыскать, или просто поглазеть, или хотя бы себя показать. В роившейся вокруг ларьков толпе распознать, откуда кто явился, можно было по цветовой гамме: местные жители в выгоревшей на солнце одежде, с потрепанными соломенными корзинками в руках, выделялись густым загаром; туристы щеголяли в новеньких легких костюмах модных этим летом расцветок; кожа у них была самых разных оттенков, от молочно-белого (у северян) до кирпично-красного; здесь же мелькали коричневые, как жженый сахар, выходцы из Северной Африки, торговавшие ювелирными украшениями, и иссиня-черные сенегальцы, лотки которых были завалены часами и кожаными изделиями. Острый нюх сразу улавливал запахи пряностей, жарящихся на вертеле кур, лавандовой эссенции и сыра. А чуткое ухо различало обрывки разговоров минимум на четырех языках — французском, арабском, немецком и английском, — помимо, разумеется, франко-туристского диалекта, своего рода торгового эсперанто, на котором изъяснялось большинство лавочников. Внимание Кристи привлекла группа пожилых велосипедистов, решивших передохнуть у базара. Каких только технических новинок и забавных аксессуаров не было на их сверкающих под солнцем велосипедах! Вплоть до висевших у всех на руле специальных чехольчиков для мобильных телефонов и треугольных белых флажков, отчаянно трепетавших на тонких древках за велосипедными седлами. Владельцы великолепных машин, затянутые в чересчур тесные лайкровые " велосипедки", походили на разноцветные пухлые сардельки, увенчанные легкими защитными шлемами чуть вытянутой формы, как головка кузнечика. На руках у велосипедистов были перчатки без пальцев, на глазах — узкие длинные темные очки, такие обычно носят участники гонки " Тур де Франс". Корпулентные спортсмены с чувством хлопали друг друга по спине, радуясь завершению изнурительного этапа. Их голоса легко перекрывали гомон базара. — Почему американцы вечно горланят громче всех? — Кристи недовольно поморщилась. — Даже неловко за них. — Так им же больно, — отозвался Макс. — Велосипедки жмут. Вообще-то, я, пожалуй, с тобой не соглашусь. Ты хоть раз слыхала, как орут, войдя в раж, англичане? Отъявленные крикуны — мирового класса. — Он замолчал, наблюдая за одним из велосипедистов; прежде чем опять сесть в седло, тот проделал целую серию упражнений для растяжки. — Почему-то мы обычно строже всего относимся к соотечественникам. Есть же множество замечательных американцев. Один из них женился на моей бывшей жене, дай ему бог здоровья. — Он откинулся на спинку стула и посмотрел на Кристи. — А у тебя как на семейном фронте? Мистер Напа-Вэлли все ждет тебя в этой своей долине? Кристи покачала головой: — Я два года прожила с одним парнем, а недавно от него ушла. Он юрист. Еще и поэтому мне хотелось на какое-то время сбежать из Калифорнии. — С разбитым сердцем? — Скорее у него, чем у меня. Он-то не прочь со мной опять сойтись. — Она ухмыльнулась. — Так что иск за разбитое сердце подавать вряд ли станет. Макс поискал глазами официанта, чтобы рассчитаться. Как раз в эту минуту мимо кафе проходила Фанни с длинным бумажным пакетом, полным огромных буханок хлеба для своего ресторана. Она остановилась, расцеловалась с Максом и заботливо расспросила его про раненую голову. — Вы видели Русселя? — поинтересовалась она. — Он вас искал. Упомянул про какую-то встречу у вас сегодня днем. Но распространяться не стал: частное, мол, дело. — Она с улыбкой смотрела на него, темные глаза блестели от любопытства. — Как будто в нашей деревне бывают частные дела. — Отлично смотритесь, — заметил Макс, окидывая взглядом укороченную хлопчатобумажную майку и низко сидящие джинсы, открывающие несколько дюймов ее загорелой талии. — Наверно, Руссель имел в виду канализационный отстойник, — добавил он. — С ним столько хлопот. — Merde! ^[124] — посочувствовала Фанни. — Именно. Лавируя в толпе, Фанни отправилась своей дорогой. Кристи провожала ее глазами. — Ну, с вами, голубчики, все ясно с первого взгляда. Пора уж тебе и к делу перейти. Может, свидание назначишь? Макс сделал жалобное лицо и прижал руку к сердцу: — Я могу лишь издали ею любоваться. Ведь ресторан закрывается немыслимо поздно. Это чертовски мешает. Наверно, надо пойти к ней в посудомойки. — Оставив на столе кучку мелочи, он встал и взглянул на часы. — Пошли. Я вот что подумал: можно купить на базаре всякой всячины и пообедать дома — вдруг винный гуру явится раньше времени. Они влились в толпу, медленно двигавшуюся по площади, и первым делом остановились у палатки, украшенной гирляндами сосисок; на прилавке были разложены confits^[125] и pâ té s^[126]. Приспустив очки на кончик носа, Кристи придирчиво разглядывала деликатесы. — Насчет меню у меня одна просьба. Чтобы никаких клювов, ладно? Остановились на деревенском паштете грубого помола; лавочник ловко откромсал два толстых ломтя, завернул в вощеную бумагу, попутно советуя, какое вино лучше всего подойдет к его продукции, и розовыми, как вареная ветчина, пальцами отсчитал сдачу. " Всенепременно надо еще купить несколько cornichons^[127]", — заключил он. Затем Макс и Кристи перешли к палатке с сырами, где началось обсуждение зрелости козьих сыров из Банона; каждый толстый круг был обернут в листья каштана, вымоченные, уверял продавец, в водке. Потом купили салату, фруктов, хлеба, оливкового масла, склянку бальзамического уксуса и завершили свой обход у цветочного киоска, где набрали букетик ярких пестрых тюльпанов — для стола. Базар произвел на Кристи большое впечатление; все было ей внове: и словоохотливые, любезные лавочники, и маленькие знаки внимания, которыми сопровождается любая сделка, и общая атмосфера неспешности и веселого добродушия. — Это тебе не с тележкой по местному супермаркету бегать, тут гораздо приятней, — заявила она. — Но у нас такого быть не может. Посмотри сам: кругом собаки бродят, многие покупатели курят, а лоточники отпускают товар, даже не надев полиэтиленовых перчаток. Представляю, как погуляла бы здесь калифорнийская санитарная инспекция. Все бы позакрывали. — А собак арестовали бы за то, что слоняются здесь с дурными намерениями, — подхватил Макс. — Удивительно, как это мы все еще не сдохли как мухи. На самом деле люди здесь живут столько же, сколько в Штатах, а то и дольше. Да ты небось видела эти данные. — Конечно, видела. Мы их сами рассылаем по средствам массовой информации. Знаменитый " французский парадокс": трижды в день бокал вина — и медпомощь не нужна. Всякий раз, как публикуются эти цифры, продажи красного вина взлетают до небес. Американцы обожают простые решения. Увешанные пакетами с покупками, они направились к машине; проходя мимо деревенской церкви, Макс остановился, прочел прикнопленное к двери объявление, усмехнулся и покачал головой: — Провансальская логика. Замечательно. И перевел его своей спутнице: " Просим обратить особое внимание: собрание, назначенное на сегодня, перенесено. Оно состоялось вчера". Вернувшись домой, они нашли в кухне записку от мадам Паспарту: во-первых, из Бордо звонил некий месье Фицджеральд, обещал приехать вскоре после полудня; во-вторых, Максу ни в коем случае нельзя мочить голову и нужно прятать ее от солнца; а сама мадам не сможет вернуться после обеда из-за crise de chat. — С кошкой у нее кризис, — объяснил Макс. — У ее старенькой кошурки случаются колтуны, их надо выстригать, держа ее за лапки. Оно и лучше, что мадам не приедет. А то стала бы указывать энологу, что и как делать. Они разобрали покупки. Макс стал мыть в раковине салат, а Кристи примостилась на краешке стола с сигаретой и бокалом вина. — Здешняя жизнь кажется какой-то ненастоящей. Тут всегда так живут? И зимой тоже? Макс оторвал большой кусок бумажного полотенца и выложил на него салат — сохнуть. — Зимой я тут никогда не бывал. Дядя Генри, правда, говаривал, что для писателей и пьяниц это лучшее время года — холодно, тихо, безлюдно и делать особо нечего. Так что жду зимы с нетерпением. — Он потянулся к полке за обшарпанной деревянной салатницей. " Не факт, конечно, что я все еще буду здесь", — снова мелькнула мысль, но Макс ее отогнал. — Готовить я не мастак, и вообще, то палец порежу, то что-нибудь разобью, зато уж что умею, то умею: это la sauce vinaigrette à ma faç on^[128]. Он бросил в миску черного перца, две щедрых щепоти морской соли и вилкой растер все в крупный черно-белый песок. Добавил несколько капель темно-коричневого бальзамического уксуса, затем ливанул желтовато-зеленого оливкового масла. В завершение плюхнул туда же примерно чайную ложечку самой жгучей дижонской горчицы и, прижав миску к животу, принялся взбивать смесь; два-три раза снял пробу и, довольный результатом, поставил салатницу на стол; затем отломил от батона кусок, макнул его в коричневую жижу, приготовленную с таким старанием, и протянул Кристи: — Некоторые добавляют еще лимонного сока, но мне без лимона больше нравится. Ну, что скажешь? Кристи взяла протянутый хлеб, откусила кусок, стерла тыльной стороной ладони каплю заправки и несколько секунд молча жевала. — Ну? — нетерпеливо повторил наблюдавший за ней Макс. Подняв глаза к потолку, Кристи одобрительно кивнула. — Продукт перспективный, — произнесла она голосом опытного дегустатора. — Только мне кажется... или тут и вправду есть капелька соуса " Хеллман"? — Она покосилась на явно огорченного Макса. — Шучу; заправка у тебя замечательная. Разливай по бутылкам — и будешь грести деньги лопатой. — Да в бутылке такого вкуса никогда не получишь. На-ка, возьми этот поднос, а я понесу остальное. Обедать будем на воздухе.
Час спустя они все еще сидели у каменного стола с почти допитой бутылкой розового вина и остатками обеда; внезапно раздался лязг и хрип изношенного мотора — это прикатил фургон Русселя; почти сразу вслед за ним показался сверкающий темно-зеленый " ягуар". Когда осела поднятая машинами пыль, из " ягуара" вылез высокий элегантный мужчина в бежево-сером льняном костюме. Сняв темные очки, он оправил помятый пиджак, отбросил со лба седеющую прядь и направился к Максу: — Я Жан-Мари Фицджеральд. Trè s heureux^[129]. Мужчины пожали друг другу руки, после чего Макс представил Кристи. Снова пробормотав, что он безмерно счастлив знакомству, Фицджеральд изобразил поцелуй, osculari interruptus^[130] — ритуал, свято соблюдаемый французами определенного возраста и социального положения: он склонился к ручке Кристи и, так и не коснувшись ее губами, выпрямился. — Фицджеральд, — повторил Макс. — Такая фамилия у меня сразу ассоциируется с Дублином, но уж никак не с Бордо. Француз улыбнулся: — Таких, как я, англичане иногда называют лягушатниками из соседнего болота: помесь ирландца с французом. На юге Франции нас наберется немало. Видимо, нашим ирландским предкам пришелся по вкусу местный климат, ну и здешние девушки тоже. — Так вы, наверное, неплохо владеете английским? Фицджеральд покаянно покачал головой: — К сожалению, в английском я одолел лишь несколько фраз: " Мой портной богат" и кое-что еще в том же роде. На сей раз этот перл галльского юмора не вызвал у Русселя и тени улыбки. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке; куда подевался вчерашний добродушный балагур? Фицджеральда он словно в упор не видел. Отчего вдруг? — терялся в догадках Макс; то ли они когда-то прежде не поладили, то ли это типичное крестьянское недоверие к чужаку в городском костюме. — Вы знакомы? — спросил он Русселя. Тот энергично замотал головой: — Всего полчаса. Послушайте, месье Макс, зачем вам куда-то тащиться, да еще в самое пекло? Я сам могу показать ему все, что нужно. — Нет-нет, я тоже пойду. Мне надо учиться. И они отправились в виноградник. Фицджеральд изящно семенил по междурядьям, изредка останавливался, чтобы подержать в ладони гроздочку, спросить, сколько лозам лет, или взять щепоть земли и, достав записную книжку в кожаном переплете, что-то занести в нее ручкой с золотым пером. Примерно через час его изрядно помявшийся костюм утратил свою элегантность — подвела полдневная жара, — а кончик аристократического носа украсила капелька пота. — Сегодня, — обратился он к Максу, — я, разумеется, провожу лишь предварительную разведку, знакомлюсь с рельефом местности. — Он окинул взглядом ровные зеленые ряды и утер лицо шелковым платком. — Нельзя не признать, виноградник содержится в идеальном порядке. Необходимо взять образцы почвы на анализ, в первую очередь проверить ее глинисто-известковый состав. Пусть ваш работник Руссель мне поможет. А потом мне придется приехать еще раз, чтобы обследовать cave^[131]: изучить качество и состояние бочек, а также сам процесс assemblage^[132] — сколько используется Syrah, сколько Grenache и прочих сортов винограда. Даже качество пробок и бутылок имеет значение. Bref^[133], все это мне необходимо выяснить и учесть, прежде чем давать какие-либо рекомендации. — Он захлопнул записную книжку. — Надеюсь, вы, месье, временем не ограничены. Сегодня мы, можно сказать, только начали работу. — Он взглянул на часы. — А теперь прошу извинить, у меня назначена встреча на противоположном склоне Люберона. На этих словах Руссель, молча внимавший энологу, повернулся, чтобы вместе с ним идти обратно в дом. — Постойте, — сказал Макс. — Тут есть еще один виноградник. — Он указал на участок за каменной кладкой. — Мне кажется, месье Фицджеральду стоит на него взглянуть. Руссель воздел руки к небу: — На тот? На это сущее несчастье? Да от одного его вида месье придет в отчаяние. — Он обернулся к Фицджеральду: — Голые камни, тоска смотреть. Жалкое зрелище, жалкое. — Все равно, — заявил Макс, — раз уж месье приехал, хотелось бы, чтобы он поглядел на участок. Руссель с Фицджеральдом двинулись вперед; чуть отстав, Макс вкратце изложил Кристи то, что не успел перевести в паузах: — Короче, Руссель не очень-то хочет, чтобы энолог осмотрел крайний участок. Скажи, а как тебе Фицджеральд? Кристи пожала плечами: — Если бы я еще понимала ваш разговор... Но вообще-то я ожидала увидеть человека... ну, не знаю, чуть погрубее, что ли. Этот же на винограднике отродясь не работал. Руки у него чересчур нежные. Шедшие впереди мужчины подошли к ограде. Руссель подтянулся и сел поверх каменной кладки, затем крутанулся и перебросил ноги на другую сторону. Фицджеральд, более озабоченный целостью своих брюк, перебирался осторожно, бочком, по-крабьи и, оказавшись по ту сторону ограды, первым делом начал отряхиваться и приглаживать прядь, падавшую ему на лоб. Дождавшись Кристи с Максом, Руссель снова начал критиковать землю, на которой они стояли: — Это какая-то каменоломня, а не виноградник. — Он нагнулся, нагреб горсть белой щебенки и протянул Фицджеральду: — Что это, по-вашему, земля? С тем же успехом можно выращивать спаржу в Сахаре. Фицджеральд сочувственно выпятил нижнюю губу и покачал головой. Но тут же с улыбкой обратился к Максу: — Ничего, у вас же есть и другие участки. Уверен, мы сможем добиться там неплохих результатов. Главное, чтобы нашлось время и, конечно, деньги. И он направился назад к каменной ограде. — Макс, — сказала Кристи, не сводя глаз с Фицджеральда, — спроси-ка у него, зачем среза́ ли эти гроздочки. Ведь если здесь такая дрянная почва, чего ради горбатиться? При звуке ее голоса энолог замедлил шаг, затем, опустив голову, прослушал перевод на французский. — Хороший вопрос. В Бордо это делают повсеместно, но здесь? На этих скалистых обломках? Он вопросительно поднял брови и взглянул на Русселя, ожидая ответа. Руссель швырнул горсть щебенки обратно на землю. — Я уже объяснял месье Максу. Это мой маленький эксперимент, моя последняя попытка. — Он обтер руки о штаны. — Все еще надеюсь вырастить виноград покрупнее. На лице Фицджеральда отразилось веселое удивление. — Incroyable^[134], — сказал он, обращаясь к Максу. — А я думал, так никогда не увижу крестьянина-оптимиста. — Он похлопал Русселя по плечу. — Желаю удачи, месье, гигантских вам виноградин. Это было бы истинным чудом. А теперь мне действительно пора ехать. Пока Макс переводил Кристи, кто что сказал, Фицджеральд уже шагал к дому, за ним, чуть отстав, шел Руссель. Было очевидно, что для этих двоих предварительная разведка местности завершилась. — Н-да, — протянул Макс, — не очень-то обнадеживающее заключение. — Знаешь что? — отозвалась Кристи. — Сдается мне, этот тип понимает по-английски. Я наблюдала за его физиономией; так вот, когда я спросила про срезанные грозди, он не удержался и посмотрел на них. Всего разок, но он наверняка понял, о чем я говорила. Блеснула ли впрямь в глазах энолога искорка понимания, которую он постарался сразу погасить? Этого Макс сказать не мог: ведь, когда Кристи задавала вопрос, он смотрел на нее. — Не знаю, — признался он. — Но не похоже, чтобы этот виноградник его хоть чуточку заинтересовал. Хорошо бы проконсультироваться у другого специалиста. Я поговорю с Русселем. — Да, не повредило бы, — согласилась Кристи. — Что-то в этом щеголе не то. Никогда еще не видела виноградаря с наманикюренными ногтями. ГЛАВА 14

Сидя в своем кабинете и глядя на синеющую внизу гавань, мистер Чен закурил и потянулся к телефону. Он был намерен подтвердить свою репутацию самого престижного виноторговца в Гонконге — негоцианта, без которого вам не обойтись, если вы ищете вина, редкие, выдержанные, или особое, уникальное вино, бутылки которого в мире наперечет; разумеется, при условии, что такие покупки вам по карману. Услышав имя Чен, секретарша на другом конце провода немедленно соединила его с клиентом. Чен не стал тратить время на обмен любезностями. — Сегодня вам здорово повезло, — объявил он. — В Бордо я заключил удачную сделку. Добыл шесть ящиков, и даю вам честное слово — ничего подобного в Гонконге нет. Учитывая наши давние деловые отношения, не говоря уже о крепкой дружбе, я отложил для вас два ящика по семьдесят пять тысяч за каждый. В американских долларах, естественно. Он смолк, давая клиенту возможность осознать всю щедрость такого предложения. — Что-что? Каково на вкус? Разве это так важно? Бросьте, дружище. Вы не хуже меня знаете, что вино это не для питья; это товар для купли и продажи. Вложение капитала. Прочие мои клиенты родную мать за него продали бы. Придержите его годик-другой. При нынешней конъюнктуре можно удвоить вложенные средства. Нет, больше, боюсь, не получится. Для вас только два ящика. Остальные обещаны клиентам в Пекине и Сеуле. Договорились? Отлично. Вы не пожалеете. Чен повесил трубку, выпустил изо рта победное колечко дыма и вычеркнул одну фамилию из лежащего перед ним на столе коротенького списка. Быть может, имеет смысл поднять цену до восьмидесяти тысяч долларов. Ближайшие два дня сулят ему много интересного. Он попросил связать его с Пекином.
По другую сторону земного шара Руссель, как обычно, вернулся обедать в свой роскошный розовый дворец. Поглощенный своими мыслями, он рассеянно ковырял вилкой столь любимую им petit salé ^[135] с чечевицей и приправами; за едой почти не разговаривал и едва пригубил вино. Его жена Людивин, привыкшая, что муж дочиста вылизывает тарелку и до дна осушает бокал, пришла к неизбежному выводу, ведь причуды организма мужа были ей, естественно, хорошо известны. — Опять живот? — уверенно предположила она. — Сыру вчера переел. Прими слабительное. — Живот? — Руссель покачал головой и отодвинул тарелку. — Нет, с ним все в порядке. — Тогда в чем дело? — Она погладила мужа по руке. — Давай, Кло-Кло, расскажи-ка женушке. Руссель вздохнул и безвольно откинулся на спинку стула. — Виноградник. Тот участочек, помнишь? — Людивин кивнула. — Так вот, вчера из Бордо приехал... как его, энолог, чтобы осмотреть имение; тот еще сноб; а пригласила его Натали Озе. — И что же он сказал? — Да ничего особенного. Во всяком случае, ничего хорошего. В том-то и закавыка, потому что сегодня утром месье Макс сообщил мне, что хочет подыскать другого специалиста и узнать его мнение об участке. Понимаешь, что это значит? Держа недопитый бокал за ножку, Руссель машинально водил им по столешнице; его загорелая физиономия выражала глубокое уныние. Людивин прекрасно понимала, что это значит; в глубине души она уже давно была готова к подобному повороту событий. Встав из-за стола, она подошла к мужу сзади и принялась массировать ему плечи: — Дорогой, рано или поздно это должно было случиться. Благодаря тому участку мы прожили несколько лет в свое удовольствие — дом, машины... Когда мы только поженились, нам с тобой такое и не снилось. — Она нагнулась и поцеловала его в макушку. — Просто нет сил смотреть, как ты переживаешь. Завершив массаж, она собрала тарелки, чтобы отнести их в раковину, но вдруг резко опустила стопку на стол; тарелки звякнули так, что Руссель вздрогнул. Людивин выразительно постучала пальцем по столу и с напором произнесла: — Нужно все ему рассказать, Кло-Кло. Все начистоту. Руссель, закусив губу, молча смотрел на жену. Она взяла его за руку и уже мягче сказала: — По-моему, он очень симпатичный, этот молодой человек. Он поймет. Пусть лучше узнает про все от тебя, правда? — И, энергично кивнув, сама подтвердила: — Так будет намного лучше.
В полдневном, густом от жары воздухе — ни ветерка. Взобравшись на приставную лестницу, Макс сражался со спутанными плетями глицинии, норовившей без приглашения заползти в дом через окно второго этажа. Кристи уехала искать хоть какую-нибудь газету на английском языке, мадам Паспарту, справившись с кошачьей драмой, развешивала белье на веревке, которую натянула в углу теннисного корта. Тишину нарушило тарахтенье въезжавшего во двор фургона. Первым из фургона, как всегда, выскочил Тонто и немедленно помчался облаивать лестницу, после чего прилежно обнюхал ее и нахально поднял заднюю лапу. Руссель вяло выбранил пса, не спуская глаз с фигуры, темневшей на фоне бледно-голубого неба. — Месье Макс, можно вас побеспокоить? Макс спустился вниз, они пожали друг другу руки. — Мне надо с вами поговорить, — выдавил Руссель, дергая себя за ухо и с трудом подыскивая слова. — Про тот дальний участок. И кое-что вам показать. — Он мотнул головой в сторону фургона. — Если у вас есть время, можем съездить прямо сейчас. Без лишних слов они покатили в сторону деревни, но потом свернули на узкий проселок и вскоре уперлись в длинный сарай без окон, встроенный в невысокую складку грунта. Двойные двери сарая были заперты на засов с висячим замком. — Cave, — проронил Руссель. — Вы его еще не видели. — А я думал, вы отвозите виноград прямиком в coopé rative^[136], — сказал Макс. — Не весь, — признался Руссель. — Об этом я и хотел с вами поговорить. Тонто немедленно выскочил из фургона и принялся кататься в пыли, с наслаждением тереться о гравий спиной. Макс наблюдал за псом, а Руссель тем временем распахнул двери сарая. Нырнув в непроглядный мрак, он включил свет и поманил Макса рукой. После жары воздух в сарае казался почти холодным и слегка отдавал сыростью, дубильной кислотой и затхлостью. Грубый бетонный пол пересекала дренажная канава, вся в винных пятнах. По обе стороны от нее, на бетонных лавках рядами лежали помеченные мелом бочки; смысл этих помет был ясен лишь самому виноделу. Б углу возле двери стоял шаткий жестяной столик, на нем — несколько газет, два замызганных стакана и длинный стеклянный шприц с резиновой грушей размером с кулак на конце. На стене висел на ржавом гвозде календарь с фотографиями юных девиц, в приступе исступленного восторга зачем-то нежно обнимающих тракторы. Макс с интересом огляделся, не зная, стоит ли ему комментировать ситуацию. Руссель тем временем протер носовым платком грязные стаканы, придвинул к столу два стула явно преклонного возраста и жестом пригласил Макса сесть. Затем притворил одну створку двери, чтобы не слепил бьющий снаружи яркий свет, со вздохом стянул с головы кепку и сел. — Месье Макс, — начал он, — как вам известно, я работаю на виноградниках Ле-Гриффон уже тридцать лет, с тех самых пор как ваш дядюшка купил этот дом. За эти годы я много раз просил месье Генри заменить лозы, ведь многие из них состарились и стали ни на что не годны еще до того, как ваш дядя сюда приехал. — Безжалостно теребя кепку, он опустил глаза. — Только до этого так и не дошло, то одно, то другое. На будущий год, говаривал он, на будущий год займемся. Ну а меня все не оставляла одна мыслишка: на том участке, за каменной стенкой, можно получить славное винцо. — Руссель смолк и, покачав головой, поправился: — Да чего там, я точно знал, что можно. Почва каменистая, место удачное и уклон хороший, не слишком крутой. Словом, то, что надо. Я сказал об этом вашему дядюшке — лет уж пятнадцать тому назад, — но он интереса не проявил, а может, у него не осталось денег после ремонта крыши. Что-нибудь вечно требует денег. В конце концов я решил заменить лозы сам, на свой страх и риск. У нас с Людивин кое-какие денежки были отложены. Несколько мгновений он, подняв брови, молча смотрел на Макса, явно ожидая его реакции. — Старик небось порадовался? Руки Русселя продолжали терзать кепку. — Вообще-то я ему толком так и не рассказал про свою затею. Он думал, я сажаю обычные лозы, но мне хотелось вырастить что-то особенное. Он и не подозревал, что я насадил там лучшие сорта каберне совиньон и немножко мерло. Про это ни одна живая душа не знала. Во Франции с такими вещами строго. Куча всяких правил, рогаток, чиновники из министерства сельского хозяйства, qui se mê lent à tout^[137] — требуют налоговую декларацию на каждую веточку, на каждый опавший листик. Невыносимо. — Он пожал плечами. — Проще вообще ничего не говорить. Он решительно встал, взял со стола шприц и направился к бочкам. Выбив из одной затычку, он вставил шприц, набрал несколько дюймов вина и вернулся к столу; осторожно сжимая резиновую грушу, налил по полстакана и посмотрел один на свет. — Bon. Ну, пробуйте. Только имейте в виду, вино еще молодое. Под пристальным взглядом Русселя Макс поднял стакан; он все еще чувствовал себя новичком в дегустации вин. Но сделав глоток и ощутив во рту яркий, восхитительный вкус, даже он понял, как сильно этот напиток отличается от обычных вин Люберона. Вот когда Максу захотелось припомнить что-нибудь из витиеватых выражений Чарли. Впечатление было настолько сильным, что Макс даже забыл выплюнуть вино. — Потрясающе, — он поднял стакан, чествуя Русселя. — Поздравляю. Но Руссель его словно и не слышал: — У нас тут такого вина никто не производит. Но я-то понимал, что есть одна закавыка: я не могу его продавать, во всяком случае легально, потому что не подавал декларации на лозы каберне и мерло. Тогда я обратился к нотариусу Озе за советом, надеясь, что она отыщет для меня какую-нибудь petite lacune^[138] в законе. Она в таких делах дока. — Он отхлебнул вина, несколько секунд подержал его во рту и выплюнул в дренажную канаву. — Тогда все и началось. Правда, отыскала она не лазеечку, а покупателя, который готов был каждый год забирать все вино до капли по хорошей цене и платить наличными — причем без всякой бумажной волокиты, налоговых поборов и лишних вопросов. Я не устоял. Поймите: у меня жена, дочь, сам я уже в преклонном возрасте... Он смотрел на Макса печально и виновато, как старый гончий пес, застигнутый in flagrante^[139] с бараньей отбивной в зубах. Макс откинулся на спинку стула, пытаясь осмыслить услышанное: Натали Озе, notaire и né gociant. Вот почему у нее такой вальяжный, холеный вид. — Кому же она его продает? — Понятия не имею. Я с покупателем не знаком. Натали сказала, нам встречаться не обязательно. — Ну и куда вы отправляете вино? В Париж? В Германию, Бельгию? Руссо покачал головой: — Кто его знает, куда оно уходит. Раз в год приезжает грузовик, всегда в сентябре — до того как я начну vendange^[140], — и только ночью. Вино предыдущего года сливают из бочек, и через неделю я получаю денежки. Из рук Натали. — Грузовик, говорите? Так у него на борту наверняка написано имя владельца. Или название компании, или какого-то предприятия, верно? Руссель потрепал Тонто за ухо. — Нет. Ничего не написано. Это странно, сам знаю, но в таком affaire^[141] вопросов обычно не задают. Заметил только, что на номерных знаках грузовика — цифра тридцать три. — Он ткнул большим пальцем куда-то назад, примерно в северном направлении. — Номер Жиронды. — И сколько времени это продолжалось? — Лет семь-восемь, может, немного дольше. Точно не помню. — Никак не пойму, зачем вы мне это выкладываете? — произнес Макс. — Я ведь мог ничего не узнать. Через полуоткрытую дверь Руссель, прищурившись, смотрел в затянутую жарким маревом даль; по его загорелому до черноты лицу пролегли глубокие морщины. Казалось, его голова отлита из бронзы. — Ваш дядюшка, — сказал он, опять поворачиваясь к Максу, — все книги читал или слушал музыку, а виноградник его особо не интересовал. Сколько раз меня подмывало выложить ему все начистоту, но... Поймите, я заплатил за лозы из своего кармана, сам их сажал и выхаживал. Раз в четыре года надо покупать новые дубовые бочки — из лучшего французского дуба. Кто покупал? Я. Не жалел денег. Все делал как надо. И дядюшке вашему не в ущерб; воровством это уж никак не назовешь. Все вроде как по справедливости. Может, и не совсем честно, однако ж по справедливости. И тут на тебе, все идет прахом: вы желаете улучшить виноградник, приглашаете сюда всяких там винных профессоров... — Он допил вино, на сей раз проглотив его, и осторожно опустил стакан на стол. — Честно говоря, месье Макс, я знал, что рано или поздно кто-нибудь все равно докопается. Вот и решил: лучше уж сам вам расскажу. Руссель смолк и с тем же скорбно-унылым видом стал ждать реакции на свою исповедь. Немного подумав, Макс спросил: — Идея, говорите, принадлежала Натали Озе? Руссель кивнул. — Голова у нее варит, это факт. Все учла, ничего не упустила. За какие-то полчаса сразу два сюрприза, думал Макс. Виноградник на самом деле совсем не такой, каким кажется. Очаровательная notaire на самом деле тоже совсем не такая, какой кажется. Да и сам Руссель: пойди пойми, говорит он сейчас правду или тоже играет какую-то свою игру? Можно это вино продавать на законных основаниях или придется платить безумные штрафы? Вопросов невпроворот, тут уж не до скорых решений. — В общем, я рад, что вы мне все рассказали, — проговорил он наконец. — Представляю, как нелегко вам это далось. Теперь дайте мне время все хорошенько обдумать.
Полдень плавно перетекал в тихий теплый вечер; чуть лиловеющее, подернутое розовыми полосами небо обещало назавтра новый чудесный день. Из открытых окон деревенских домов тянулись соблазнительные запахи, от которых текли слюнки. Кристи сумела-таки отыскать " Интернэшнл геральд трибюн" трехдневной давности и теперь, по дороге в ресторан Фанни, пересказывала Максу запоздалые новости о событиях в мире — главным образом о летних эскападах политиков. Проходя мимо площадки для игры в шары, они остановились поглядеть на очередной бросок. Участвовали в игре, как всегда, исключительно мужчины. Это обстоятельство немало озадачивало Кристи, ведь у нее на родине женским спортом уже стал даже бокс, и можно не сомневаться, что скоро прекрасный пол займется борьбой сумо. — Ты сюда ездишь много лет. Объясни, почему на площадках никогда не видно женщин? — Я об этом не думал, — ответил Макс. — Не видно, и все тут. Постой-ка. — Он подошел к темнолицему, морщинистому, как сушеная маслина, старику, ожидавшему своей очереди бросить шар, и задал ему тот же вопрос. Старик загоготал и что-то сказал Максу, вызвав нестройный гогот остальных игроков. Макс усмехнулся и подошел к Кристи: — Тебе его ответ не понравится. Он сказал, что женщины должны сидеть дома и готовить ужин. Ах да, еще вот что: ему, говорит, легче своего пса научить играть в boules, чем женщину. От возмущения Кристи на мгновение оцепенела. — А это мы еще посмотрим, — процедила она сквозь зубы. — Ну, старый пень, разуй глаза. Она вышла на площадку и, вынув шар из рук оторопевшего старика, стала у прочерченной в пыли черты. Игроки онемели. Кристи полуприсела, сосредоточенно, не торопясь, прицелилась и послала шар вперед. Разметав все прочие, он попал точнехонько в cochonnet. Кристи повернулась к старику, вконец ошалевшему, и похлопала себя по груди: — Чемпионка Сент-Хелены по боулингу тысяча девятьсот девяносто третьего года. — Потом похлопала по худой груди старичка: — А твой пес может сдохнуть от зависти, так ему и передай. Глядя ей вслед, тот снял кепку и почесал затылок. Ну и времена настали, думал он, ну и времена!.. В ресторане Кристи немедленно отправилась мыть испачканные пылью руки; воспользовавшись удобным моментом, Фанни задала Максу вопрос, который не давал ей покоя уже несколько дней: — Эта американочка — она ваша copine? — Нет-нет, — заверил Макс. — Просто знакомая. Слишком молоденькая для меня. Фанни улыбнулась и, взъерошив ему волосы, подала меню. — Правильно. Чересчур молода еще. Вернувшаяся Кристи уловила некоторое смятение на лице Макса, но решила, что просто он очень хочет есть. — Итак, где же ты пропадал днем? Пока они не спеша расправлялись с запеченными в горшочках овощами и утиной грудкой по-берберийски — как положено, с зажаренной до хруста кожей, — Макс рассказал про свою экскурсию в сарай и про признания Русселя. Кристи отреагировала немедленно. — Так я и знала! — не без самодовольства воскликнула она. — Разве можно доверять женщине с волосами такого цвета? Штучка та еще. Будь уверен, старину Русселя она тоже обдирает как липку. — Наверно, ты права. Все-таки очень хотелось бы узнать, куда девается вино. Если бы мы это выяснили... — Твоя Натали проворачивает все это не одна, а с кем-то в связке, — заметила Кристи, подбирая соус кусочком хлеба: она уже переняла эту чисто французскую привычку. — У тебя хоть раз возникали какие-нибудь подозрения на ее счет? Может, проговорилась о чем? Или в кабинете что-то резануло глаз? — И с озорной улыбкой добавила: — До ее спальни ты же небось так и не добрался. Макс стал припоминать прошлое воскресенье, когда он поджидал Натали у нее в гостиной. Но что можно обнаружить за десять минут? Он, конечно, заметил хорошую мебель, старинный ковер, фотографии Лартига с надписями, роскошные издания по живописи и скульптуре, справочник вин, который и сам полистал. Справочник вин... — Был там один пустячок — винная наклейка, которую Натали использовала как книжную закладку. Название у вина необычное, но я его уже, конечно, забыл. Впрочем, вернувшись тогда домой, записал его где-то в надежде, что удастся вино разыскать. А больше ничего. Ты сыр будешь? Оба продолжили трапезу в глубокой задумчивости. — Самое простое — это донести на нее куда следует, — вдруг произнес Макс. — Вино, что ни говори, сделано из нашего винограда, стало быть, они с Русселем его воровали. Надо вынудить ее признаться во всем. Что скажешь? — Вынудить признаться? Кого? Эту шалаву?! — Кристи презрительно фыркнула. — Как же, дожидайся. Он даст свои показания, она — свои, а в законах она ведь как рыба в воде. Так что даже не надейся. Нет, по-моему, лучше разнюхать, с кем она это дело обделывает. И сцапать всех разом. — Не уверен, что Руссель там всерьез замешан, — заметил Макс. — Он, может, и плут, но я к нему почему-то привязался. И за моим стариком он присматривал. Извини, я хотел сказать, за твоим отцом. — Макс опустил бокал и постучал себя пальцами по лбу: — Кстати, чуть не забыл. Днем, когда ты уехала, мне позвонил Боск — тот адвокат, к которому мы заходили в Эксе. Догадайся, зачем? Кристи презрительно закатила глаза: — Тут и гадать нечего. Макс кивнул. — Верно. " Серая зона" уже потемнела до черноты. Дело оказалось куда более запутанным, чем он полагал. Необходимо обширнейшее расследование обстоятельств во Франции, возможно, потребуется поездка в Калифорнию для консультаций с местными властями, он приложит все старания и прочее в том же духе. На разбирательство уйдут месяцы. Судя по голосу, настроение у него приподнятое. Не дослушав Макса, Кристи задумчиво покачала головой: — Меня это не удивляет. И знаешь почему? Я ведь жила с юристом, помнишь, я тебе говорила? Господи, у них все это похоже на... Как выразился однажды мой бывший, перебрав пива, это все равно что доить мышь. Понимаешь? Стараться выжать что-то из ничего. Они все именно этим и занимаются. На лице Кристи выразилось высокомерное презрение. Она потянулась за сигаретами. — Кальвадосу налить? — А как же. Когда они вышли из ресторана, начатая после ужина — а может быть, еще до него — партия в boules заканчивалась уже при свете фонарей, вокруг которых роились ночные бабочки. Участники ничем не отличались от предыдущих игроков — такие же жилистые, поджарые стариканы в кепках вели такой же нескончаемый спор. Один, завидев Кристи, ткнул соседа в бок. Когда она проходила мимо, он сильно тряхнул кистью руки, будто обжегся, и, сверкнув золотыми пломбами, одарил Кристи улыбкой. — Что это означает? — поинтересовалась девушка. — Думаю, один-ноль в пользу Калифорнии, — поразмыслив, ответил Макс. ГЛАВА 15

Не успел Макс вытереться после душа, как затренькал телефон. Голос Чарли в трубке звенел от радости, будто у заключенного, которому только что сообщили об отмене приговора. — Последний день слушаю эту ахинею, и я твой. Приезжаю завтра. А сегодня еще предстоит пережить лекцию о возможностях ипотеки в офшорных зонах — для удачливых мерзавцев с годовым доходом в семизначных цифрах; потом — безумно увлекательный семинар: будем решать задачки на тему налогообложения второго дома, квартиры или иной жилой недвижимости. Может, приедешь послушать? — Что, занудство? — Не то слово, на похоронах куда веселее. — Слушай, Чарли, у меня на винном фронте есть хорошие новости — так мне, по крайней мере, кажется. Сейчас распространяться не буду, в трех словах не объяснишь, история довольно запутанная. Завтра, при встрече, введу тебя в курс событий. — Сгораю от любопытства. Да, кстати, я припас для тебя копченой лососины и камберлендских сосисок. Сунул в номере в мини-бар, чтобы не стухли. Все думал, чем бы еще порадовать друга, но ничего более толкового не придумал; наверно, стоило привезти тебе Кейт Мосс^[142], но она, как на грех, занята. Макс, улыбаясь, повесил трубку. Этот разговор лишний раз напомнил ему, что Чарли принадлежит к редкой и потому тем более ценной породе людей, которые неизменно пребывают в веселом расположении духа. Из всей прошлой лондонской жизни Максу не хватало только Чарли, только его одного. Сформулировав для себя этот вывод, он отправился на поиски мадам Паспарту. Весть о появлении в доме еще одного — особо дорогого, подчеркнул Макс, — гостя вызвала у нее острое любопытство, но и смятение: очень уж мало оставалось времени. Приезжает ведь не кто-нибудь, а джентльмен из Лондона, человек, несомненно, знатный, влиятельный, быть может, даже настоящий английский milor, — она обязана позаботиться, чтобы в доме все было comme il faut^[143]. Дел — тысяча, а может, и больше: чистые полотенца, постельное белье, цветы, поставить на прикроватный столик графинчик коньяка (известно ведь, что приличные англичане любят пропустить перед сном рюмочку коньяку), а еще нужно проветрить и перевернуть матрас, вымыть до блеска окна, навести лоск на старинный гардероб и уничтожить малейшие следы пребывания в доме каких-нибудь жучков-паучков. Уперев руки в боки, она залпом выпалила все это и с трудом перевела дух. Макс попытался ее успокоить; вероятно, он несколько преувеличил важность нового гостя. — Это просто мой старинный друг. Он совершенно не рассчитывает увидеть здесь отель " Риц". — Mais quand mê me! ^[144] — Мадам Паспарту явно не хотелось расставаться с иллюзиями. Она выразительно поглядывала на часы и прямо-таки рвалась в бой, до того ей не терпелось подготовиться к приезду Чарли. — Сделайте одолжение, месье, уйдите вместе с мадемуазель сегодня из дома, чтобы я ни на что не отвлекалась. Погода сегодня прекрасная. Советую съездить на pique-nique^[145]. Непререкаемый тон, каким было сделано предложение, исключал возможность дискуссии. Тем временем в кухню спустилась Кристи и уже шарила по полкам, рассчитывая выпить первую утреннюю чашечку кофе. К удивлению Макса, приказ мадам Паспарту ее обрадовал. — Отлично, — еще не очнувшись от сладкой дремы, пробормотала она. — Обожаю пикники. Не прошло и десяти минут, как их уже выдворили из дому, и, стоя возле машины с картой и штопором в руках, Макс с Кристи гадали, куда же податься. Вдохновение посетило их в деревне. Они уже приобрели все необходимое для незамысловатого перекуса на природе, осталось купить только хлеб, и тут Кристи увидела доску объявлений, висевшую возле булочной. Среди фотографий пропавших котов и подробных описаний подержанных бытовых приборов и сельскохозяйственных орудий, продающихся по prix d'ami^[146], висела карточка с изображением ближней фермы, предлагающей напрокат лошадей для pique-nique hippique^[147] на склонах Люберона. — Я правильно поняла? — заволновалась Кристи. — Слово pique-nique я узнала, на снимке конь, то есть речь идет о верховой прогулке на пикник, верно? Вот здорово! — Ты умеешь ездить верхом? — Конечно. А ты неужто не умеешь? Макс разделял точку зрения Оскара Уайльда: лошадь спереди и сзади опасна, а в середине неудобна. Он вспомнил свою первую и пока что последнюю попытку освоить верховую езду. Не успел он залезть в седло, как конь сбросил его и, стоя рядом, смотрел на Макса с жуткой желтозубой ухмылкой, без малейшего намека на сочувствие. — Как-то попробовал научиться, но конь взял верх. — Брось, — отмахнулась Кристи, — это все равно что ездить на велосипеде. Ничего особенного. Через полчаса они стояли в загоне рядом с двумя симпатичными и с виду послушными лошадками. Фермер вручил Максу небрежно, от руки начерченную карту верховых троп, попутно заметив, что лошади отлично их знают, дорогу найдут с завязанными глазами. Кристи ловко вскочила в седло; Макс осторожно вставил ногу в стремя. — Нет, Макс, зайди с другого боку. Садиться всегда надо с левой стороны. — Почему? Коняга обернулась и укоризненно глянула на него. — Точно не знаю, — ответила Кристи. — Слева, и все тут. Может быть, из-за меча. Чтобы он не запутался у тебя в ногах, понимаешь? — А-а, ну конечно. Мой меч, как я про него не подумал. Вот дурень. Он вскарабкался в седло, и лошадь без понукания тронулась неспешным, исполненным достоинства шагом. Довольно скоро Макс позабыл свои страхи; нельзя сказать, что он совершенно успокоился, но напряжение заметно спало. Сидя на этом огромном живом существе, он даже стал получать удовольствие от такого вида передвижения, от теплого запаха лошади и старой кожаной сбруи. Устроившись поудобнее в поскрипывающем седле, он попытался принять беззаботный вид и стал оглядывать окрестности. Они ехали гуськом, все время в гору, кони осторожно ступали по узкой каменистой тропе, продираясь сквозь заросли ракитника и самшита, давя копытами розмарин и тимьян, тянувшиеся, казалось, из-под каждого каменного обломка. Чем ближе была вершина, тем более захватывающие открывались перед ними виды: величественные горы, покрытые ковром из зелени разных оттенков. За два часа неспешной езды они добрались до самой высокой точки Люберона, обозначенной на полученной от фермера карте как Мур-Негр, — более трех тысяч пятисот футов над уровнем моря. Самым громким звуком было конское дыхание. За всю поездку путешественники не видели и не слышали ни единой живой души. Пока Кристи привязывала лошадей в тени карликового дуба, Макс разложил хлеб, колбасу, сыр и фрукты, достал бутылку красного вина, нагревшуюся на лошадином крупе до температуры сильно натопленной комнаты. Потом потянулся, разминая мышцы спины, затекшие в неподвижной позе, и огляделся. Разлитые окрест покой и красота глубоко трогали душу; ничто не выдавало присутствия человека, вокруг расстилались лишь бескрайние изумительные пейзажи. На севере высилась гора Ванту; ослепительно белый гравий на ее гребне был похож на шапку вечных снегов. На юге виднелась массивная гора Святой Виктории, а за ней, в дальней дали поблескивало серебром Средиземное море. Подошла Кристи; несколько мгновений они стояли молча, слушая нашептывания ветерка. — Руссель тоже забирается сюда во время своих охотничьих вылазок. Он мне рассказывал, что частенько видел орлов, — сообщил Макс. — Поразительно, правда? Кажется, что до Лондона отсюда миллион миль. — Не скучаешь? — По Лондону? — После недолгого размышления он покачал головой. — Нет, ни капельки. Странно. Я и забыл, как мне все здесь нравилось — раньше, когда приезжал на лето; каждый раз не хотелось уезжать, и теперь тоже. Такое чувство, что ты дома. — Он усмехнулся. — А ведь я считал себя горожанином до мозга костей. Они отыскали местечко на южном склоне, где можно было сидеть рядом, привалившись спиной к нагретой солнцем скале. Макс открыл бутылку и разлил вино по бумажным стаканам, а Кристи соорудила незамысловатые сэндвичи. — Словом, ты остаешься, да? — спросила она, вручая ему половину длинного французского батона с уложенными сверху кусками колбасы. — Надеюсь. Не уверен, что это мне удастся, но с удовольствием остался бы. Здешняя жизнь меня вполне устраивает — никто не давит, незатейливые развлечения, массу времени проводишь на воздухе; даже французы мне нравятся — впрочем, ты это и так знаешь... — Пожав плечами, он стал примериваться к огромному, зажатому в обеих руках бутерброду. — Там видно будет. А ты? Кристи помедлила с ответом. — А я пока не дозрела, — словно оправдываясь, сказала она. — Я еще столького не видела. Ты не поверишь, но всего два года назад я принадлежала к тем девяноста процентам американцев, у которых и паспорта-то нет. Представляешь? Мы, конечно, путешествуем, но только у себя в стране. И, по-моему, сами многого себя лишаем. Лондон, Париж, Прага, Венеция, Флоренция, всего и не перечислишь, — я ведь нигде не была. И раз уж я здесь, хочу посмотреть как можно больше. — Отхлебнув вина и не поднимая глаз от бумажного стаканчика, она добавила: — Так что скоро, наверно, двинусь дальше. Хоть его несколько страшил ответ Кристи, Макс все же спросил о том, что не давало ему покоя со дня ее приезда: — Как же, по-твоему, нам быть с домом? — Я об этом много думала. Ты, наверно, тоже. — Видя, что Макс хочет что-то сказать, она жестом остановила его. — Во-первых, приехала я сюда вовсе не ради него. Ко мне перешел старый дом моей матери, сейчас он стоит раз в десять дороже, чем когда она его купила. Нет, приехала я потому, что после разрыва с Бобом хотелось сменить обстановку... а еще убедиться, что давным-давно исчезнувший отец у меня все-таки имеется. Однако я пока не готова прочно осесть где-нибудь, тем более во Франции. — Макс чуть заметно усмехнулся. — Нет, здесь, конечно, замечательно, но эта благодать не для меня. Может, со временем появится такое желание. Твой дядя, во всяком случае, хотел передать дом тебе. Поэтому знаешь что? — Она торжественно подняла бумажный стаканчик и объявила: — Он твой. — И, глядя на оторопевшего Макса, улыбнулась. — На самом деле это в моих же интересах: не придется выкладывать большие деньги тому жуликоватому законнику, который многозначительно шевелит бровями, у него одни гадости на уме. Тот еще наглец. Макс припомнил день, проведенный в Эксе — казалось, это было очень давно, — их визит к юристу и его сальный намек, разъяривший Кристи. Что-то насчет романтических отношений. — Не суди его слишком строго. Французы твердо уверены, что секс — превыше всего. Взять хотя бы мадам Паспарту — с самого твоего приезда она пыталась устроить нас в одной спальне, и отнюдь не для экономии на стирке постельного белья. — Он вытащил из стаканчика перепуганного кузнечика и отхлебнул вина. — Они никого не хотят обидеть, это нечто вроде национальной забавы. Она у них в крови. — Вроде лихачества за рулем и сантехнических причуд. — Именно. Но послушай, ты хорошенько подумай насчет дома. Это очень важное решение. — Знаешь, Макс, ты бы лучше не искушал судьбу. Помнишь, чем кончился наш последний спор? Кристи зевнула и, подложив под голову парусиновую сумку, в которую был упакован их обед, растянулась на спине. Макс пытался сквозь жаркое полуденное марево разглядеть далекое море. — Надеюсь, старина Чарли тебе понравится. Он всегда был мне настоящим другом. Если у нас что-то получится с тем вином, которое втихаря делал Руссель, Чарли будет в восторге. " Шато Чарли". Прямо-таки вижу, как он упоенно полощет им горло, сплевывает и фонтанирует всякими затейливыми фразами: " перспективное винцо, перспективное; мне кажется, оно чуточку отдает осенней листвой, карандашным грифелем, трюфелем, подсушенными на огне абрикосами... " Я уверен, на всех англичан ты зла не держишь, просто тебе попался я, непутевый. Чарли совсем другой. Он тебе понравится. Ответа не последовало. Солнце, вино и свежий воздух сделали свое дело. Кристи спала крепким сном. Макс стал думать о будущем, которое вдруг предстало в куда более розовом свете, чем вчера, и настроение у него поднялось. За эти несколько дней он получил в наследство дом — теперь, благодаря Кристи, уже без всяких сомнений в законности своих прав на него, — вместе с прекрасным виноградником и перспективой производить отличное вино. Во всяком случае, настолько качественное, что привлекло Натали Озе и ее подельников; чем черт не шутит, вдруг это вино поможет ему покрыть издержки на содержание всего поместья?.. Хотя Руссель малый симпатичный, Макс был рад, что этот фрукт понятия не имеет, куда именно отправляется содержимое бочек из его cave. Или делает вид, что понятия не имеет. Рядом послышалось легкое, почти как у лошади, сопение. Кристи переменила позу и теперь лежала, свернувшись калачиком; по ее гладкой медово-золотистой щеке полз муравей. Макс очень осторожно смахнул муравьишку и глянул в лицо спящей с благодарностью и чем-то похожим на нежность. Удивляясь самому себе, он подумал: в таких необычных и трудных обстоятельствах она вела себя молодцом; может, он даже будет по ней скучать. ГЛАВА l6

— Я на время выпросила ее в деревне у своей знакомой, она — trè s anglophile^[148], — объяснила мадам Паспарту, демонстрируя Максу чудесное преображение будущей спальни Чарли. — Ваш друг сразу же почувствует себя как дома. Вы только взгляните на собачек. И она указала на прикроватный столик. Там, рядом с графинчиком коньяка и вазочкой с фрезиями, стояла цветная фотография улыбающейся королевы Елизаветы. Королева сидела на кушетке, вероятно, в собственной гостиной в Виндзоре, а на ковре у ее ног живым веером расположилось немалое количество собачонок корги. Макс задумчиво смотрел на снимок; Чарли, без сомнения, решит, что его приятель спятил. — Как вы внимательны к любой мелочи, мадам, — произнес он. — Мой друг, конечно же, придет в восторг. Вот и настало утро, когда должен был приехать Чарли. Макс уже четверть часа старательно нахваливал наведенный в спальне порядок и лоск. Мадам Паспарту действительно сотворила чудо: потертые, свалявшиеся думки и темно-бордовые шторы в каких-то зловещих пятнах выбиты так, что на них и пылинки не осталось; все шкафы, стулья и столик отполированы до блеска, кафельные плитки пола сияют как новенькие — вода, льняное масло и неимоверное усердие сделали свое дело. У кровати постелен коврик, чтобы уберечь нежные ноги Чарли от соприкосновения с холодным полом. И в довершение всего — портрет Ее Величества. Чего еще желать гостю? Мадам Паспарту, дабы прервать поток славословий, подняла палец: — Ваш друг, он любит танцевать? Макс десятки раз наблюдал за Чарли, когда тот выходил на танцпол. Ноги его, как правило, ограничивались шарканьем, зато руки не знали покоя — происходило нечто вроде замедленного личного досмотра партнерши. Как ни странно, у девушек это возражений не вызывало. — Да, — сказал Макс, — хотя предпочитает не слишком быструю музыку. Артрит, знаете ли. — Ah bon? Ну, вечером музыка будет самая разная. В деревне сегодня fê te, un repas dansant^[149]. Приедет ансамбль аккордеонистов и диджей из Авиньона, он будет ставить самые популярные сейчас произведения. На пластинках, — пояснила она, а то вдруг Макс не вполне разбирается в современной музыкальной технике. — Все как на дискотеке. — Надеюсь, вы тоже придете, мадам. — Какой разговор, конечно. Вся деревня соберется. — Привстав на цыпочки, мадам Паспарту поразительно ловко крутанулась на пальчиках. — Танцевать будут все. На миг Максу представилась Фанни — они с ней танцуют под звездным небом... Он посмотрел на часы: — Мне пора идти. С минуты на минуту Чарли приедет в деревню, а как найти этот дом, он понятия не имеет.
Чарли настолько не терпелось удрать от всех и всего, связанного с роскошной недвижимостью, что он выехал из Монте-Карло раньше намеченного часа и уже добрался до деревни. Остановив взятый напрокат здоровенный " мерседес" перед кафе, он вылез и с веселым интересом оглядел площадь. Принять его за уроженца Сен-Пона было абсолютно невозможно. Одетый в высшей степени à l'anglaise^[150] — двубортный блейзер с бесчисленными латунными пуговицами, светло-серые фланелевые брюки и новехонькая соломенная шляпа, — он казался видением из совершенно иного мира, и местные жители уже косились на пришельца со сдержанным любопытством. Перехватив пытливый взгляд одной старушки, Чарли приподнял шляпу: — Bonjour^[151], дорогая, bonjour. Увы, этим его запас французских слов почти исчерпывался. Чарли, конечно, слегка превзошел соплеменников в искусстве общения с иностранцами (ведь англичане почему-то говорят с ними по-английски, только очень медленно и очень-очень громко), но не настолько, чтобы его можно было понять. Жители Сен-Пона отродясь не слыхали такого французского, да и не они одни: в сущности, это был английский язык, только к разным словам Чарли добавлял в конце " о", " а" или даже " у", дабы придать им истинно европейское звучание, время от времени он сдабривал свою речь испанскими или итальянскими словечками, чем окончательно сбивал собеседников с толку. Припарковавшись у тротуара, Чарли зашел в кафе, чтобы справить крайне безотлагательную нужду. — Рог favor^[152], мадам, — обратился он к барменше, — toilettoes? Та подняла глаза от газеты и молча мотнула головой. Чарли благодарно вздохнул и ринулся в глубь помещения.
Приехав в деревню, Макс увидел, что на площади полным ходом идет подготовка к вечернему веселью. Шестеро мужчин, взобравшись на стремянки, обвивали ветви платанов гирляндами разноцветных лампочек; другие расставляли простые деревянные столы и лавки, заняв ими почти всю площадь, а третьи — хмурые, небритые, раздраженные и горластые — как раз выпрыгивали из громадного фургона, груженного строительными лесами и досками, из которых предстояло возвести сцену для ансамбля. К сожалению, подъехать или хотя бы приблизиться к месту, освобожденному для сцены, фургон не мог: путь перегораживал " мерседес", оставленный каким-то кретином перед самым кафе. Этим обстоятельством и объяснялись свирепый вид и раздражение рабочих. Шофер грузовика залез в открытое окно " мерседеса", нажал на клаксон и уже не снимал с него руки. Тем временем вышеозначенный кретин, веселый и очень довольный свершившимся облегчением и успешными переговорами насчет чашечки кофе на террасе, вышел из кафе и сразу столкнулся с Максом. Однако радостную встречу друзей грубо прервал очередной злобный гудок водителя фургона. — Будь это мой " мерседес", — заметил Макс, — я бы, пожалуй, поторопился и убрал его от греха подальше, не то грузовик просто спихнет его с дороги. — О боже! — Чарли поспешил к машине, старательно размахивая руками в знак очевидного, полагал он, раскаяния. — Pardonnay^[153], pardonnay. Ужасно сожалею. Продолжая извиняться, он задним ходом вырулил с площади, чудом не зацепив деревянный стол и обретавшегося при кафе пса. На террасе появилась хозяйка с чашкой в руках и, не обнаружив господина, заказавшего кофе, досадливо покачала головой. — Каждый раз меня на этом ловят, — пожаловалась она Максу. — Зайдут, нужду справят и исчезают. Можно подумать, у меня тут не кафе, a pissotiè re^[154]. Макс объяснил ей, в чем дело, заказал кофе для себя и, чтобы задобрить строителей сцены, для них тоже. Плюхнувшись на стул, он подставил лицо солнцу и улыбнулся: все-таки здорово, что Чарли пробудет здесь несколько дней. Он с удовольствием приобщит друга к иному образу жизни, а главное, познакомит с хорошенькой девушкой — для поднятия тонуса. С дурацкой соломенной шляпой, правда, придется расстаться. Она — непременная часть экипировки англичан особого сорта — громогласных, розовощеких и нахальных, которых Макс терпеть не может, но Чарли к ним точно не принадлежит. — Прости, что так получилось, — прервал его размышления подошедший Чарли; он снял блейзер и повесил на спинку стула. — Прекрасно выглядишь, старичок. Здешняя жизнь тебе к лицу. Но ты вроде бы уверял, что это тихий уголок, где ничего не происходит. А тут что творится! Не иначе как ты предупредил их о моем приезде. Рабочие уже начали возводить каркас будущей сцены. Перед ней было оставлено пространство для танцпола, а столы и скамьи выстроились вдоль трех других сторон площади. — Сегодня у них ежегодная деревенская вечеринка, — объяснил Макс. — С ужином, танцами, китайскими фонариками — по полной программе. Может, даже запустят воздушные шары. Перед уходом я куплю в кафе билеты для нас. Ты даже не представляешь, как тебе повезло, — познакомишься разом со всеми жителями, от мэра до дочки пекаря. Решив, что речь идет о молоденькой и, разумеется, пышненькой красотке, Чарли с воодушевлением потер руки: — Хорошо бы подшлифовать мой французский. На всякий случай. — А как у тебя с американским английским? Чарли испытующе поглядел на Макса: — Куда это ты клонишь? Макс кратко изложил историю появления в доме Кристи, включая их визит к юристу и инцидент со сковородой. — Во-от оно что, — протянул Чарли. — Я как раз хотел тебя спросить насчет ссадины на лбу. Ты, стало быть, чересчур навязчиво ухаживал за бедной беззащитной девушкой? Грубое животное. Невольник взыгравшего тестостерона. Стыдись! — Если хочешь знать, Чарли, она вовсе не в моем вкусе. Блондинка. А ты знаешь, как я отношусь к блондинкам. — Тебе просто не повезло с моей сестрой, — подняв палец, заявил Чарли. И, покачав головой, добавил: — Да кому из нас не случалось так же напарываться? Между прочим, я знавал очень славных блондиночек. Рассказывал я тебе про ту лапочку, которая спала без задних ног в квартире на Итон-сквер, куда я пришел делать замеры? Но Макс отмахнулся от истории про спящую блондинку. — Дело в том, что здесь, в деревне, мне приглянулась одна молодая дама. — Чувствуя, что его признание звучит немного высокопарно, он поспешно продолжил: — Но я не о ней; Кристи — просто прелесть. Она тебе наверняка понравится. — Хорошенькая? — Очень. И в вине знает толк. Так что вы с ней сможете сколько душе угодно полоскать им рот и дружно сплевывать к взаимному удовольствию. Они попросили еще кофе, и Макс пересказал другу признания Русселя в его cave. Брови у Чарли, и так весьма подвижные, при изложении очередного неожиданного обстоятельства взлетали на лоб и вновь опускались. — Сдается мне, — сказал он наконец, — что это винишко принесет тебе крупную удачу. Страсть как хочется попробовать. — А мне страсть как хочется узнать, кто его скупает. Я уже сказал Русселю, чтоб нацедил пару бутылок и принес нам домой. Оно еще молодое, только в октябре разлито по бочкам. Но ты хотя бы представишь, что это за напиток. Тем временем на площади появился маленький фургон, зеленый, как лягушонок; по борту ярко-розовой краской вилась надпись: " Monsieur La Fê te" ^[155]. Фургончик исхитрился подобраться к самой сцене, и водитель, возможно, месье Лафет собственной персоной, подвесил громкоговорители и подсоединил к ним усилитель и микрофон. Отступив на шаг, он закурил, потом резким движением включил усилитель. Площадь мгновенно заполонили электронные визги, бульканье и хрипы; голуби немедленно бросились врассыпную, а обретавшийся при кафе пес поднял вверх морду и завыл. Водитель фургона подкрутил регуляторы и легонько постукал пальцем по микрофону: " Un... deux... trois... Bonjour Saint-Pons! " ^[156] После чего громкоговорители опять завизжали и захрипели. Пес, ощерившись, ретировался в кафе и нашел себе относительно тихое пристанище под игровым автоматом. — Блаженный покой деревенской жизни. Что может быть лучше?.. — саркастически заметил Чарли. Когда они прибыли домой, на пороге топталась мадам Паспарту, сгоравшая от желания хоть одним глазком посмотреть на молодого английского milor. На миг Макс испугался, что она сейчас присядет в реверансе, но дело ограничилось жеманной улыбкой и рукопожатием. — Энчанто^[157], мадам, — приподняв шляпу, произнес Чарли. — Энчанто. Мадам Паспарту одарила его еще одной жеманной улыбкой и слегка зарделась. Они повели Чарли наверх, в его спальню, где мадам Паспарту принялась суетливо взбивать подушки, двигать туда-сюда графинчик и вносить неуловимые улучшения в позицию монаршей фотографии на прикроватном столике — если вдруг Чарли еще не заметил этих немаловажных составляющих английской жизни. Гость же плюхнул чемодан на кровать, открыл и извлек кучу грязного белья, половину копченого лосося и две пачки сосисок. — Держи, — он протянул рыбу и сосиски Максу. — Лучше сунь в холодильник, а то протухнут. — А я заберу это, — мадам Паспарту коршуном спикировала на грязное белье и схватила его в охапку. — Месье любит слегка подкрахмаленные рубашки или au naturel? ^[158] Ничего не понимающий Чарли просиял улыбкой и закивал головой: — Отличноу, вы очень добры. Сообщив напоследок Максу, что она приготовила им скромный обед: crespeou^[159] и салат, — мадам вихрем вылетела из спальни и помчалась в чулан за кухней, чтобы доверить белье древней и не очень-то надежной стиральной машине. — Хочешь не хочешь, а привыкай, — Макс покачал головой. — Боюсь, она принимает тебя за какую-то важную птицу. — Он присел на край кровати, а Чарли вытащил из чемодана остатки одежды и белья и принялся рассовывать по полкам гардероба. — Сначала поедим, а потом я поведу тебя на экскурсию по дому. — Домик что надо. Настоящий châ teau. Не из крупных, конечно, но признаки роскошного господского дома налицо, причем никаких бытовых неудобств, присущих старинным дворцам, а в наше время это самое главное. Чувствуешь, что попал в особняк, где наверняка имеется бальный зал, пусть этого зала на самом деле и нет. Улавливаешь? В любом случае перед нами перл начала восемнадцатого века, чью уникальную красоту трепетно сохраняли многие поколения владельцев. Это внушительное здание возведено, естественно, на обширном, тщательно возделанном участке земли, уединенном, но не изолированном от мира. Ты представь, какой классный может получиться рекламный буклет. Те ребята, что собрались в Монте-Карло, ради такого лакомого куска оторвали бы тебе голову. Ой, совсем забыл. — Развернув скрученные в рулон брюки, он достал бутылку " Лафройга". — Надеюсь, ты еще пьешь виски? Ну, и где твоя прекрасная квартирантка? Все утро Кристи изучала разложенные на кухонном столе путеводители и карту Европы, решая, куда ей теперь направиться. В Лондон? Венецию? Париж? Заслышав шаги, она подняла голову. — Кристи, познакомься, это Чарли, — представил Макс друга. Глаза Чарли округлились. Он пригладил волосы и протянул руку: — Очень рад познакомиться. Слава богу, сегодня мне, значит, не придется танцевать с Максом. Кристи прыснула. Они стояли и молча улыбались друг другу; Макс тем временем принес бокалы и вынул из холодильника бутылку вина. Из чулана вышла мадам Паспарту и уставилась на парочку, но они, никого не замечая, продолжали молча улыбаться. Явно довольная увиденным, мадам Паспарту на цыпочках подошла к Максу, который уже откупоривал бутылку. — Месье Макс, — чуть понизив голос, прогудела мадам в полном убеждении, что она заговорщицки шепчет, — может быть, им хочется пообедать наедине? — Что? Какой вздор. Я сто лет не виделся с Чарли. Нам надо столько всего обсудить. Мадам Паспарту лишь хмыкнула в ответ. В таких вещах разбирается только женщина.
За обедом Макс намеревался подробно обсудить вино, утаенное Русселем, но не тут-то было: Чарли обрушил на них с Кристи поток искусной рекламы, точнее, саморекламы, поданной под видом дифирамбов Лондону, которому Венеция и Париж якобы в подметки не годятся. — Известно ли вам, — вопрошал он, обращаясь к Кристи, — что в это время года туристов в Венеции больше, чем голубей? Ей-богу, чтоб мне с места не сойти. И потом, шажок в сторону, и вы уже в канале, а над вашей головой шныряют взад-вперед гондолы. Чертовски опасный городишко. А что Париж? На лето он, считай, вообще закрывается; вам сильно повезет, если хотя бы метро будет работать. Парижане все как один уезжают сюда, на побережье, или же отправляются на какой-нибудь из своих курортов — прополаскивать печень минеральной газировкой. То ли дело Лондон. Там найдете все, что душе угодно: театры, клубы, пабы, магазины, рестораны, стражники Тауэра в роскошном облачении, Букингемский дворец, Ноттинг-Хилл — представляете, какие чудесные открытки можно отправлять домой друзьям и родне? А климат, который с женской кожей творит настоящие чудеса, а таксисты, говорящие по-английски... Впрочем, там, как вы понимаете, все говорят по-английски. — Вау, — откликнулась Кристи. — Кто бы мог подумать! Перегнувшись через стол, она ловко подхватила едва не угодившую в салат салфетку Чарли и засунула обратно ему за ворот. — Нет, серьезно, это большой плюс, особенно если вы посещаете какую-нибудь страну впервые. А еще более существенный плюс состоит в том, что в Лондоне есть человек, который знает город как свои пять пальцев и будет счастлив показать его вам. — Он откинулся на спинку стула и ткнул себя в грудь. — Moi^[160]. И у меня в доме есть свободная комната. В кои-то веки Чарли удалось не играть бровями и сохранить невинное выражение лица. Видя, как они самозабвенно улыбаются друг другу, Макс почувствовал себя лишним. Весьма вероятно, свободная комната даже не понадобится, мелькнула у него мысль. Он громко, с деланным облегчением вздохнул: — У меня прямо камень с души свалился. Раз вы уже определили маршрут путешествия, теперь, может быть, поговорим о вине? Снова изложив вкратце суть, Макс пришел все к тому же заключению: они могут либо прямо предъявить факты Натали Озе, с тем чтобы добиться от нее признания, — в чем Макс, однако, сильно сомневался, а Кристи просто сочла несбыточной мечтой, — либо ждать сентября, когда должен приехать таинственный грузовик. — А что потом? Вежливо поинтересоваться, куда увозят вино? Попросить подождать, пока ты вызовешь полицию? — Чарли покачал головой. — И вообще, откуда ты знаешь — может, Руссель уже сказал Натали, что их карта бита? — Он поклялся, что будет держать язык за зубами, но полной уверенности у меня нет, — признался Макс. Кристи, сдвинув брови, пристально смотрела на пустую бутылку. — Погодите, — вдруг сказала она. — Помню, ты, Макс, обмолвился, что, когда был у Натали, обратил внимание на какую-то мелочь. На наклейку, что ли? — Точно. Даже название записал, да только куда я сунул эту записку, одному богу известно. — Макс встал из-за стола. — Ты, Кристи, покажи Чарли имение, а я пойду поищу. Покинув свой наблюдательный пост у кухонного окна, мадам Паспарту подошла и принялась убирать со стола, заодно одобрительно поглядывая на Кристи и Чарли, которые, увлеченно беседуя, рядышком шагали через двор. — Так я и думала, — со сдержанным ликованием произнесла мадам Паспарту. — Un coup de foudre^[161]. Битый час Макс шарил по всем карманам, перебирал кучи бумажек, распиханных в разное время по ящикам комода и полкам гардероба. В конце концов он обнаружил искомую запись, кое-как нацарапанную на задней обложке его английской чековой книжки. Но эти каракули и теперь выглядели не менее загадочно, чем в ту минуту, когда он их выводил. Макс спустился вниз; Чарли уже вернулся с экскурсии по поместью и поджидал его в сильном волнении. — Потрясающе! — воскликнул он. — Немного подреставрировать дом, сделать современный бассейн — без бассейна никак нельзя, — и твое имение подскочит до семизначного числа. В фунтах стерлингов, разумеется. — Он огляделся; в его глазах посверкивал огонек профессионального торговца недвижимостью. — Дом стоит в центре большого земельного участка, гора прикрывает тебя сзади, так что никаких проблем с соседями. Слушай, если... Макс поднял руку: — Прежде чем ты в азарте предложишь устроить здесь вертолетную площадку, взгляни-ка на это название. Оно тебе что-нибудь говорит? Чарли задумчиво похлопал чековой книжкой по ладони. — Где-то я его видел, — произнес он, — но где и когда, не помню. — Он посмотрел на часы. — Билли, вот кто знает наверняка. С Лондоном разница — час, верно? Попробую его поймать. Он направился в дом. Кристи смотрела ему вслед, с момента знакомства с Чарли улыбка не сходила с ее лица. — Я рад, что вы сразу подружились, — сказал Макс. — Мы с Чарли знакомы уже двадцать лет. В школу вместе ходили. Золотой человек, таких, как он, на свете мало, раз-два и обчелся. — Ужасно милый, — согласилась Кристи. — Он всегда такой? — Милый? — Макс усмехнулся. — Тут мне трудно судить, но он совершенно не меняется, за это я его тоже очень люблю. Скучать в Лондоне тебе точно не придется. ГЛАВА 17

Обследуя дальние уголки погреба, Макс как-то наткнулся на бутылку довольно старого великолепного шампанского и решил ее отложить до приезда Чарли. Вот и настало время открыть заначку. Макс обтер пыль и, за неимением лучшего, сунул бутылку в одно из пластиковых ведер мадам Паспарту, предусмотрительно заполненное кубиками льда. Простецкое синее ведерко не слишком удачно сочеталось со сдержанной элегантностью темной бутылки, зато шампанское охладится до нужной температуры. Ухватившись за стройную длинную стеклянную шею, Макс ввинтил бутылку поглубже в лед. Отлично понимая, что ему еще долго и многому надо учиться, Макс не раз уже убеждался, что виноделие и связанные с ним обряды доставляют ему огромное удовольствие; в прошлой, лондонской жизни у него не было свободной минуты, чтобы оценить эти маленькие радости. Вино бывало разным — хорошим или неважнецким, дешевым или дорогим, но никаких ассоциаций оно не вызывало: ну, подают его, наряду со всем прочим, в барах и ресторанах вышколенные официанты, и что? Здесь все будет по-другому. Здесь он сам будет участвовать в таинстве создания вина, начиная с виноградных гроздей и до укупоренных бутылок. Приятное нетерпение охватило Макса. Вино станет его делом и детищем. Как любит повторять Чарли, поднося бокал к носу, более благородного занятия на свете нет. Во двор вышел Чарли: мокрые после душа волосы зачесаны назад, поверх хлопчатобумажных белых брюк развевается рубашка с короткими рукавами, расписанная ярко-зелеными листьями конопли. Раскинув руки, Чарли стал перед Максом, явно ожидая комплиментов. — Ну, как тебе? — не выдержал он, расправляя воротник. — В прошлом году купил на Мартинике. У одного малого на пляже. Называется " прикид с дурью". Trè s cool^[162], говорит, — так я, во всяком случае, понял. — Точно, Чарли, круче некуда, — подтвердил Макс. — Какие могут быть сомнения! Вдобавок ее можно скрутить, курнуть и забалдеть. Классная вещь. Макс вновь занялся бутылкой; сняв с горлышка проволочную сетку, он чуточку пошатал плотно сидящую пробку, накрыл ее рукой и сразу ощутил под ладонью давление — пробка, будто живая, рвалась наружу. Он потихоньку дал ей двинуться вверх, и наконец с едва слышным шипучим вздохом она высвободилась из плена. Чарли, наблюдавший за процессом, одобрительно кивнул: — Все сделал как надо. Терпеть не могу тех, кто специально взбалтывает вино, чтобы пробка вылетала ракетой, — и полбутылки шампанского как не бывало. Ну-с, что у тебя там? Макс вынул из ведерка бутылку, покрытую каплями влаги. — " Крюг" восемьдесят третьего года. Наткнулся на него в закутке погреба. Дядя Генри, видно, спрятал да и забыл про него. — Молодец дядя. Макс разлил вино по бокалам, ощущая в воздухе его тонкий, слегка отдающий горячим гренком букет. Чарли глубоко вздохнул, закрыл глаза и поднес бокал к уху. — Единственное в мире вино, которое можно услышать, — пробормотал он. — Музыка гроздей. Будь здоров. Какое-то время они молча потягивали вино; от шипучего напитка приятно покалывало язык. — Ты правда считаешь, что рубашка ничего себе? — спросил Чарли. — Нам же нужно, чтоб без претензий, но и по глазам чтоб не било. Небрежная элегантность, Кэри Грант на отдыхе — что-то в этом роде. Макс мотнул головой в сторону стоявшей на пороге дома Кристи: — Вот и твоя девушка, ровно в назначенный час. Спроси у нее. Кристи была в том же черном платье — идеально отглаженном прилежной мадам Паспарту, — в котором ездила на ужин к Русселям, и в тех же обворожительных алых туфельках на высоких каблуках. Из открытых мысков выглядывали ногти точно того же алого цвета. Чарли восторженно присвистнул. Кристи небрежно кивнула в знак согласия с его оценкой и сама не осталась в долгу: — Мне нравится твоя рубашка, Чарли. Очень круто. Макс протянул ей бокал шампанского. — У меня тост, — объявил он. — Выпьем за того, благодаря кому все это стало возможным. За дядю Генри, благослови, Господи, его душу. Подняв бокалы, они с улыбкой переглянулись; каждый втайне возлагал восхитительные надежды на предстоящий вечер. Уровень вина в бутылке понижался примерно со скоростью заходящего солнца, и когда наша троица добралась до деревни, уже спустились сумерки — мягкий розоватый полумрак. Площадь была полна народу, веселый гул голосов мешался с лившейся из репродукторов музыкой. На террасе кафе поставили дополнительные столики, за одним из них уже потягивал перед концертом анисовый ликер ансамбль аккордеонистов в полном составе — четыре пышноусых господина в парадных черных брюках, белых рубашках и вышитых жилетах. Вокруг носилась ребятня, исхитрявшаяся даже шнырять у взрослых между ног. Собаки в расчете на случайную подачку слонялись возле длинного вертела, где над углями жарились, брызжа шипящим жиром, mé choui^[163] и сосиски merguez^[164] цвета запекшейся крови. Над всем этим колдовал шеф-повар из ресторана " У Фанни". Макс пробрался сквозь толпу к сооруженному на скорую руку бару; там Фанни, от ключиц до колен закрытая от нескромных взоров огромным фартуком, собственноручно наливала жаждущим полные бокалы vin d'honneur^[165]. — Довольно необычный у вас наряд, — заметил Макс, указывая на фартук. Не говоря ни слова, Фанни повернулась спиной и, вопросительно вскинув брови, глянула на Макса через плечо. Сзади фартук не прикрывал почти голую спину, слегка задрапированную внизу маленьким облачком тончайшего лилового шелка, завершалось облачко неким подобием крохотной юбочки. — С той стороны лучше? — осведомилась Фанни. Макс лишь судорожно вздохнул и потребовал три бокала вина. — Надеюсь, вы не собираетесь весь вечер торчать за стойкой. Девушке надо иногда и питаться. Можно, я оставлю для вас местечко? — Эй, Фанни! Пьем-пьем, а в горле все равно пересохло. — К бару подошел почтальон Гишар с женой, оба сильно надушенные и томящиеся жаждой. — Bonjour, месье Скиннер. Сегодня мы наконец увидим танцующего англичанина? Фанни украдкой подмигнула Максу, чем еще больше подняла ему настроение. Взяв бокалы, он двинулся к друзьям; те уже заняли столик перед кафе и оттуда наблюдали за ним. — Что смешного? — удивился Макс, переводя взгляд с одной ухмыляющейся физиономии на другую. — Ничего, — заверил Чарли. — Ровным счетом ничего. — Они уже который день хороводятся, — заметила Кристи. — Берегись, Макс. По-моему, сегодня она намерена перейти к решительным действиям. — Я смотрю, вы спелись. — Макс укоризненно покачал головой. — Одни пошлости на уме. Человек всего лишь вежлив по отношению к очаровательной молодой даме, которая, можно сказать... — Одета в платьишко размером с носовой платок, — закончил Чарли. — По-моему, Кристи права. Они не спеша потягивали вино — молодое, игривое, но в сущности добросердечное, как аттестовал его Чарли, — и наблюдали за гуляющей публикой. На праздник съехались жители из окрестных сел и гости из более дальних краев. В толпе мелькали немцы с лицами цвета полированного красного дерева; на фоне мягкой, благозвучной французской речи их отрывистые, гортанные реплики резали слух. Американские велосипедисты, которых Макс и Кристи приметили во время похода на рынок, уже переоделись и теперь, словно богатенькие подростки, щеголяли в брюках из немнущейся бумажной ткани, перехваченных ремнями с серебряными бляхами, на ногах — девственно чистые дутые кроссовки, на голове — непременные бейсболки со спортивной или военной символикой. С десяток цыган, худых, смуглых, одетых во все черное, ловко шныряли в толпе, точно акулы в стае тропических рыб. Немногочисленные парижане прикрыли от вечерней прохлады плечи кашемировыми свитерами пастельных тонов. А вот англичан среди собравшихся Кристи не обнаружила. С уверенностью старожила (как-никак за плечами у него аж целых десять дней жизни в Сен-Поне) Макс пояснил: — Они кучкуются главным образом в золотом треугольнике по другую сторону Люберона — где-то между селами Горд, Менерб и Боннье. Светская жизнь там, говорят, бьет ключом, soiré es^[166] каждый soir^[167]. Тебе, Чарли, тамошняя публика хорошо знакома. Любимая тема разговоров — цены на недвижимость. Сидевшие неподалеку аккордеонисты, в последний раз подкрепившись рюмкой анисового ликера, взяли инструменты и гуськом двинулись на сцену. Несшийся из репродукторов рэп смолк на середине непристойного слова, а перед сценой образовалось свободное пространство. Стоявшая за стойкой бара Фанни уже сняла с себя фартук и натянула его на сменщика-бармена — тщедушного старичка, который оцепенело уставился на возникшее у самого его носа роскошное dé colleté. Чарли ткнул Макса в бок: — Вперед, да побыстрее, не то ее пригласит вон тот юный рыцарь. А мы с Кристи пойдем поищем места у сцены. Довести Фанни до их стола оказалось не так-то просто. Продвигались они медленно, то и дело останавливаясь, и Макс терпеливо ждал, пока Фанни обнималась и обменивалась шутками с друзьями и постоянными посетителями под бдительными и не слишком одобрительными взглядами жен. Вечно по горло занятая у себя в ресторане, она не вызывала у местных дам опасений: очаровательная женщина, придающая шарм своему заведению, она там вполне на месте. Теперь же, вне стен ресторана, в платье, при виде которого даже самый добропорядочный муж размечтается о разгульной поездке на выходные в Париж, она являла собой отнюдь не самое приятное для жен зрелище, тем более на празднике с вином, музыкой и танцами. Макс втайне возликовал, когда они за десять минут одолели путь от бара к столу, хотя это было не более пятидесяти ярдов. Кристи и Чарли уже заняли четыре места за длинным столом перед сценой и запаслись литровым кувшином вина. Макс стал знакомить друга с Фанни, и тот мобилизовал всю свою галантность: мгновенно вскочил и, с небывалым пылом бормоча " энчанто, энчанто", склонился к ее руке. Увы, его куртуазные восклицания потонули в переборах аккордеонистов, настраивавших свои инструменты. А вот когда Фанни поинтересовалась, надолго ли он пожаловал в Сен-Пон, стал очевиден предательский языковой барьер. — Твой друг, он что, ни слова не знает по-французски? — Слова четыре знает. Сегодня вечером я буду его личным переводчиком. И Макс немедленно приступил к своим обязанностям, поскольку Фанни уже сыпала сведениями о жителях Сен-Пона, занимавших места за соседними столами; получилось нечто вроде неофициального устного справочника " Кто есть кто" местного масштаба. — Вон сидит Борель, уже двадцать лет бессменный мэр Сен-Пона, милый человек, вдовец. Имеет виды на вдову Гоннэ — она за соседним столом, — которая работает на почте, но он trè s timide, очень уж робок. Может быть, музыка придаст ему решимости. На том конце стола — Арлетт из местной é picerie^[168], рядом — ее муж. Она, как видите, женщина весьма крупная, а он замухрышка. Говорят, она его поколачивает. Фанни хихикнула и смолкла, чтобы хлебнуть вина. Макс вдохнул аромат ее духов; ему страстно захотелось откинуть с затылка ее пышные волосы и поцеловать в шею, но он сдержался. — Те двое не похожи на местных жителей, — он едва заметным движением головы указал на стоявшую в сторонке богато одетую пару, высокомерно посматривавшую на собравшуюся публику. Фанни фыркнула: — Это чета Вильнёв-Лубе, очень pré tentieux^[169]. У них дом в Шестнадцатом округе^[170] Парижа и поместье неподалеку от Экса. Она утверждает, что приходится родственницей Людовику Четырнадцатому, причем по прямой линии. Очень может быть. Посмотрите сами, вылитый Людовик. — Фанни опять хихикнула. — Они приятельствуют с Натали Озе. Вполне друг друга стоят. — Как я понимаю, вы не слишком-то жалуете Натали. Фанни глянула на Макса и дернула голым загорелым плечиком: — Скажем так: интересы у нас разные. А Натали явится сюда или нет, подумал Макс, и тут кто-то сильно хлопнул его по плечу. Обернувшись, он увидел Русселя, опять одетого под Ива Монтана, и Людивин, ослепительную в своем темно-пурпурном платье. Оба явно были симпатичны Фанни, и когда они двинулись дальше на поиски места, она обронила: — Хороший мужик. Очень меня поддержал, когда я только затевала свой ресторанчик. О вашем дяде он тоже всячески заботился... Merde! ^[171] — вдруг в сердцах воскликнула она. — Спрут ползет. Макс поднял голову; решительно прорезая толпу, к столу направлялся коренастый мужчина, только еще вступавший в средний возраст. На багровом лице незнакомца играла плотоядная ухмылка. — Это Гастон, поставляет в ресторан мясо, — сообщила Фанни. — Препротивный тип, но мясо всегда отличное. Придется с ним станцевать. — Bonsoir ma jolie! ^[172] — Не обращая на Макса ни малейшего внимания, Гастон остановился перед столом и, поманив Фанни пальцем, принялся вилять обширными бедрами. — Пасодобль играют — как раз для нас с тобой. Фанни, будто извиняясь, сжала Максу плечо и с откровенно фальшивой улыбкой на лице двинулась на танцпол; Гастон, якобы поддерживая ее, положил свою лапу пониже талии. Заметив, как помрачнел Макс, Кристи погладила его по руке: — Тебе он не соперник, волноваться, по-моему, совершенно не стоит. Слушай, ты не против, если мы тебя ненадолго оставим? Чарли утверждает, что в пасодобле он второй Нуреев. Макс изо всех сил старался не смотреть, как руки Гастона блуждают по телу партнерши, и вдруг услышал знакомый пронзительный голос: рядом возникла мадам Паспарту. В лимонно-желтом платье, с серьгами из перьев цвета мяты, она выглядела очень эффектно. — Нельзя сидеть в одиночестве, месье Макс. Вы должны танцевать. Мы должны танцевать. Застигнутый врасплох, Макс огляделся, но помощи ждать было неоткуда. Без всякой охоты (наверно, то же чувство испытывала и Фанни) он повел свою райскую птицу на площадку перед сценой. Однако там он быстро позабыл свою досаду. Мадам Паспарту танцевала великолепно, ступала легко и точно, умело скрадывая его собственные промахи; когда он путался, она вела его сама, когда следовало кружиться, подталкивала его, и благодаря ей он почувствовал себя куда более искусным танцором, чем был на самом деле. Уже через несколько минут они двигались настолько слаженно, что Макс немного расслабился и начал поглядывать на танцующие рядом пары. А там было на что посмотреть: все веселились от души, кто во что горазд, иногда стиль был очень далек от канонического. Самая юная танцовщица, девчушка лет семи с угольно-черными локонами, разучивала движения танца старинным способом: став ножками на дедушкины туфли, она обеими руками обхватила его ногу, чтобы не свалиться ненароком посреди какой-нибудь фигуры. Осторожно переставляя ноги, дед одной рукой придерживал внучку за плечо, а другой сжимал бокал вина. Позади них Макс увидел Фанни; она всем корпусом откинулась назад, отстраняясь от наседавшего Гастона. Заметив Макса, она закатила глаза и, страдальчески оскалившись, скрипнула зубами. Гастон принял ее гримасу за блаженную улыбку и заухмылялся еще шире. Руссели, вот кто демонстрировал односельчанам настоящий пасодобль: тела прижаты друг к другу, спины прямые, плечи расправлены, мизинцы оттопырены. Меняя направление движения, оба в одну и ту же секунду резко поворачивали головы, как будто их дергали за невидимую веревочку, а Людивин подчеркивала поворот, отбрасывая назад ногу в туфле на высоком каблуке. Макс указал на них своей партнерше, которая тоже не без шика отбрасывала назад ногу, и та кивнула: — В молодости они даже завоевывали медали на конкурсах танцев. Обратите внимание, месье Макс, как они движутся, — на пальчиках, только на пальчиках. Макс тоже поднялся на цыпочки и двинулся по периметру танцпола, куда мягко, но настойчиво направляла его партнерша. Там, в дальнем, самом темном углу он разглядел Чарли и Кристи. Не замечая ничего и никого вокруг, прильнув друг к другу, они почти не шевелились. Мадам Паспарту удовлетворенно вздохнула и увлекла Макса обратно под свет фонарей, при крутых поворотах обмахивая ему подбородок перышками серег. Он отвел мадам Паспарту назад к ее друзьям, поблагодарил за урок танцев и тут увидел Фанни; она улизнула к вертелу с барбекю и уже наполняла две тарелки. Подойдя сзади, Макс тронул ее за руку. Фанни вздрогнула и отпрянула, но, увидев Макса, заулыбалась: — Я думала, это он, опять плясать потащит. Сказала, что мне нужно вас накормить, только так смогла отвязаться. — С этими словами она вручила ему тарелки с розовыми и подгоревшими до черноты кусками баранины; на запеченной картошке с сыром золотилась аппетитная корочка. Фанни надула губки: — Впрочем, вы прекрасно провели время с Мими. Со всеми так танцуете? — А, так ее зовут Мими? Я и не знал. Отличное имя для такой ловкой танцорки, подумал он. Вернувшись к столу, они обнаружили, что Чарли с Кристи еще не вернулись из своего темного уголка. Наконец-то Макс остался с Фанни наедине. — А ведь с момента нашего знакомства мы сейчас впервые вдвоем, не считая, конечно, полутора сотен посторонних людей. Фанни подняла на него округлившиеся темные глаза: — Где тут посторонние? Забыв про еду, Макс ласково приложил ладонь к ее щеке. — Знаете, мне кажется... — Ничто, ничто на свете не разжигает аппетит так, как быстрый пасодобль! — послышалось рядом. Это вернулся Чарли, взъерошенный, слегка обалдевший и совершенно счастливый. — Попробуй, сам увидишь. — Спустившись наконец с седьмого неба, он разглядел волнение на лице друга: — Ох! Виноват, помешал. Черт меня побери! Чарли прямо-таки корчился от неловкости, смущения и раскаяния. — Что он говорит? — со смехом спросила Фанни, слегка касаясь бедром бедра Макса. — По-моему, он волнуется, что у нас ужин остывает, — сказал Макс, глядя на до смешного покаянную физиономию Чарли. — Давай-ка садись с нами. А куда ты дел Кристи? Чарли вновь засиял от счастья: — Она нам еду набирает. Чудо, а не девушка. Вечер просто замечательный. — Он одарил Фанни широкой улыбкой. — Bello fiesta^[173]... А, вот и она. Поставив тарелки на стол, Кристи села и недовольно покачала головой: — К вашему сведению, юристка тоже сюда явилась. Я даже опасалась, что она пригласит меня танцевать. Макс, объясни ему, — попросила она, заметив, что Чарли крайне озадачен ее словами. Все принялись за еду, а Макс по-английски и по-французски (ради Фанни) рассказал о проделках местного нотариуса, и друзья завертели головой, высматривая среди собравшихся Натали Озе. Первой ее заметила Фанни. Натали сидела за столом вместе с четой Вильнёв-Лубэ и стройным, модно одетым пожилым господином. Презрительно фыркнув, Фанни назвала его accessoire^[174] Натали. Макс же искренне обрадовался ее появлению. Навряд ли она пришла бы, если бы Руссель проговорился ей про вино. Но пусть лучше эта история подождет до завтра. Сыграв несколько номеров, восторженно принятых публикой, аккордеонисты вернулись в кафе и налегли на анисовый ликер; диск-жокей тем временем отлаживал звук. Сначала из усилителей раздался треск, но его тут же сменила ритмичная музыка, и площадь заполнил тягучий, хрипловатый и неотразимо обольстительный голос Дианы Кролл. Пела она по-английски, но всем было ясно, что это не просто песня, а зовущий к любовным утехам жаркий шепот: Кто знает, что ждет там в ночи,
Но пока месяц в небе сияет
И от нежности сердце тает,
Пусть мелодия эта звучит.

Макс встал, взял Фанни за руку и ощутил под пальцами ее учащенный пульс. Кристи улыбнулась и подмигнула: — Танцуйте в свое удовольствие, будто вокруг ни души. И они отдались танцу под одобрительными взглядами tout le village^[175], только Гастон был мрачен. ГЛАВА 18

На следующее утро мадам Паспарту явилась позднее, чем всегда, и сновала по дому тихо, как мышка, без обычного грохота. Некоторый перебор с танцами и вином давал себя знать, и наутро она испытывала упадок сил, поэтому хозяйственные дела не вызывали прежнего рвения. На сей раз она не распахнула ставни настежь, а осторожно их открыла; пылесос, от рева которого тяжелые с похмелья головы прямо-таки раскалываются от боли, пока мирно стоял в кладовке. В доме царила тишина, изредка нарушаемая глухим стоном, доносящимся из водопровода. Но если бы распаленное любопытство мадам Паспарту могло быть озвучено, раздался бы оглушительный вопль. Накануне вместе с приятелями и прочими жителями Сен-Пона она внимательнейшим образом наблюдала, как танцуют Кристи с Чарли и Макс с Фанни, и все зрители пришли к определенным выводам. А потому, учитывая особую привилегию мадам Паспарту — свободный доступ во все уголки дома, — друзья поручили ей выяснить, насколько обоснованны эти выводы. Разумеется, из самых лучших побуждений. В задумчивости и сомнениях она стояла посреди кухни, ожидая наития свыше. Под каким предлогом — естественно, самым благовидным — может она открывать двери спален и считать головы на подушках? Висевшие на стене часы уже показывали почти половину одиннадцатого. И тут ее осенило. Ей припомнилось интервью, напечатанное как-то в журнале " Телерама". Отличная идея! Журналист расспрашивал известного английского киноактера, называя его un vrai Cockney^[176]. Актер сказал, что все англичане обожают с утра пораньше выпить в постели чаю — настоящего чаю, настолько крепкого, что ложка в нем стоит торчком. Мадам Паспарту налила в чайник воды и подготовила поднос с завтраком: заварочный чайник, чашки с блюдцами, сахарницу и кувшинчик с молоком (причуда странная, но англичане предпочитают именно чай с молоком). Затем, отыскав пачку пакетиков " Эрл Грей", вероятно, оставшихся еще от дяди Генри, заварила чай, как она надеялась, самым что ни на есть английским способом, поскольку оставила пару пакетиков киснуть в заварочном чайнике, пока настой не приобрел цвет креозота. Поднявшись на второй этаж, она чуть помешкала и свернула налево, к спальне, приготовленной для Чарли. Склонив голову набок, постучала в дверь. В ответ — ни звука. Она опять постучала, затем толкнула дверь. Глазам ее предстал типичный холостяцкий беспорядок: на кресле в углу кучей свалена небрежно сброшенная одежда. Но самого Чарли не видно и следа. Постель не тронута, как и коньяк на столике. С фотографии в рамке по-прежнему царственно улыбается королева; сама того не сознавая, мадам Паспарту улыбнулась в ответ. По всей видимости, парочка скрывается где-то еще. Так я и думала, пробормотала себе под нос мадам Паспарту. Но не пропадать же свежезаваренному чаю, решила она и направилась в спальню Макса. Та же картина: совершенно пусто и постель не смята. Мадам Паспарту вернулась на площадку, обдумывая свой следующий шаг: не совершит ли она бестактность, если заглянет в спальню к американочке? Нет, ничего... И тут послышался шум подъезжающей машины. Мадам Паспарту, балансируя подносом, заспешила вниз; едва она вбежала в кухню, как вошел Макс — взъерошенный, небритый, с сияющим от счастья лицом и бумажной сумкой, в которой виднелись круассаны и французский батон. — Прелесть что за утро! — воскликнул он и, к большому изумлению мадам Паспарту, расцеловал ее в обе щеки. — Как вы себя сегодня чувствуете, дорогая? Я только что вернулся из деревни. Чудный, прекрасный денек! Вы уже оправились от вчерашних танцев? — Он положил сумку с круассанами и батоном на стол и заметил поднос с чаем на двоих: — Что это? Завтрак в постель? — Это я приготовила для месье Чарльза, но в спальне его нет. — Не может быть! В самом деле? Уж не заблудился ли он по дороге? — Его машина, однако, стоит возле дома, — с невиннейшим видом заметила мадам Паспарту. — Куда он мог подеваться? — Как и вы, мадам, теряюсь в догадках, — ответил Макс, сильно подозревая, что догадки их весьма схожи. — А в спальню к нашей молодой гостье вы, случайно, не заглядывали? — Конечно нет! Как вы могли такое подумать?! — она возмущенно фыркнула и поспешно сменила тему: — А вы, месье Макс, хорошо себя чувствуете? Как вам вчерашний праздник? Позвольте заметить, вы подаете в пасодобле большие надежды. — Немудрено, ведь я побывал в чрезвычайно опытных руках. На этих словах он вспомнил другие руки, с которыми расстался всего полчаса назад, и невольно покраснел. Мадам Паспарту была более или менее довольна своим расследованием: теперь можно с полным основанием рассказать приятелям не об одной, а о целых двух пустовавших ночью спальнях. Она принялась варить кофе, и вскоре восхитительный запах свежемолотых кофейных зерен заполнил кухню, а мадам стала делиться с Максом своими впечатлениями и воспоминаниями о вчерашнем веселье. Там случился один эпизод — быть может, месье Макс его не заметил... Гастон, поставщик мяса, напился в стельку и попытался ухватить за derriè re^[177] мэтра Озе, но получил такую оплеуху, что еще долго ходил с отпечатком пятерни на щеке. Популярность американцев к концу вечера резко подскочила, все захотели выпить с ними после того, как они, не ограничиваясь аплодисментами, одарили аккордеонистов своими бейсболками. Дочка булочника... Впрочем, лучше не будем про эту девчонку и молодого цыгана. А мэр наконец собрался с духом и пригласил танцевать вдову Гоннэ. В общем, праздник удался. Макс слушал вполуха, мысленно он был по-прежнему с Фанни, и тут в кухню, шаркая, ввалился Чарли — тоже взъерошенный, тоже сияющий. На нем были только трусы в полоску: цвет семги чередовался с огуречно-зеленым — цвета знаменитого актерского клуба " Гаррик". — А, вот ты где, — пробурчал он. — Вчера искал тебя повсюду. — Задержался по безотлагательному делу, Чарли. Сам знаешь, как оно бывает. Возьми булочку. Друзья сели за стол и принялись за кофе с круассанами, широко улыбаясь друг другу, будто сорвали куш в национальной лотерее, но, как истые англичане, не имели ни малейшего намерения обмениваться интимными подробностями происшедшего. Да в этом и не было никакой необходимости: на их лицах было написано все. В конце концов явившаяся с пылесосом мадам Паспарту изгнала их из кухни. — Господи, до чего же славно солнышко спину греет, — произнес Чарли. Кофе они допивали во дворе, перед ними с напыщенным видом, точно политики, собравшиеся на партийную конференцию, расхаживали голуби; журчащий фонтан навевал свежесть и прохладу. Чарли мотнул головой в сторону bassin: — А рыба там есть? Макс поглядел на темно-зеленую непрозрачную жидкость: — Кто его знает... Не исключено, пяток акул там шныряет, но вода такая грязная, что их не видно. Осенью хочу осушить его и почистить. Может, запущу туда карпа и посажу несколько водяных лилий. — Стало быть, ты решение принял, — с задумчивым видом заключил Чарли. — Остаешься здесь. — Во всяком случае, попытаюсь. Чарли хлопнул его по спине: — Молодец. Я бы сам тоже так поступил. Ну а на сегодня какие планы? Я надумал свозить Кристи в деревню — перекусим на скорую руку. Макс поглядел вдаль, на ряды виноградных лоз; сегодня, вопреки обыкновению, неизменного трактора с трактористом среди них не видно. Похоже, Руссель уплясался вчера до полного изнеможения. Пасодобль... — Слушай, а ты не мог бы позвонить своему приятелю Билли? Вдруг он про то вино что-нибудь ценное скажет. Спустя почти два часа Чарли вернулся, теперь уже вместе с Кристи. Оба — только что из душа, сияли свежестью и счастливыми, глуповатыми улыбками. Макс заканчивал разговор по телефону. — Я заказал вам столик, — объяснил он. — Честно говоря, заказал на троих. Фанни же не говорит по-английски. Вот я и подумал, что вам понадобится помощь при выборе блюд. — Нет-нет, я уверен, мы сами... — начал было Чарли, но Кристи ткнула его локтем в бок, и он тут же опомнился: — Замечательно! Знаешь, однажды я ездил в Канны — давным-давно, еще до того, как подучил французский, — и нашел там в меню единственное блюдо, название которого мне показалось понятным: omelette norvé gienne^[178]. А к нему попросил еще жареной картошки. Эти прохвосты принесли мне все, что было заказано. И даже словом не намекнули, что заказал я десерт, а к нему — картошку.
Жан-Мари Фицджеральд вторично сложил цифры и, налюбовавшись суммой, закрыл маленькую, довольно потрепанную записную книжку, в которую он уже несколько лет заносил финансовые подробности сделок по продаже вина — те самые подробности, которые лучше держать подальше от зоркого ока властей. Крутанувшись на стуле, он снял с полки над столом томик в потрескавшемся кожаном переплете: это была комедия Мольера " Скупой"; в середине тома уже давно образовалась удобная вмятина, в которую он и уложил записную книжку. Все складывалось на редкость удачно. На люксембургском счету Фицджеральда скопилось столько евро, что он мог считать себя богачом. Еще пара столь же тучных лет — и той " кубышки" ему хватит до конца жизни, включая pied-à -terre^[179] на Пятой авеню, а также дом и яхту на солнечных Багамах, неотразимых своей свободой от налогов. И чем скорее он отправится туда, тем лучше. Бордо с его вечной одержимостью вином ему уже опостылел; впрочем, по совести говоря, вино послужило ему верой и правдой. Вино и, конечно, людская доверчивость. Есть только одна помеха тщательно спланированному благоденствию Фицджеральда: тот англичанин, который чересчур уж заинтересовался виноделием. Урожаю этого года ничто не грозит: пока будут делать анализы и выяснять, что к чему, пройдет немало времени, и вердикт энолога появится после vendange. Но что будет потом? Вот бы уговорить англичанина продать участок! " Поговорить с Натали", — записал в своем ежедневнике Фицджеральд. Ему ли не знать, каким даром убеждения она владеет.
Приехав в деревню, Кристи, Чарли и Макс не увидели и следа вчерашнего праздника. Правда, в ветвях платанов по-прежнему висели, наподобие ярких тропических фруктов, гирлянды разноцветных лампочек, но длинные столы, лавки и сцена исчезли: за одну ночь их разобрали и сложили в кузов грузовика, который повезет их куда-то еще на другой fê te. Несколько туристов праздно сидели на террасе, а из глубины кафе долетали звонкие шлепки карт по столу: там вели нескончаемую игру четверо древних старцев. По опустевшей площади торопливо шагали опаздывающие к обеду редкие прохожие с батонами в руках. Жизнь в Сен-Поне вернулась в свою колею. Мало кто заметил бы, что Фанни обходится с Максом чуточку иначе, чем с другими любимыми посетителями. Человек наблюдательный, однако, обратил бы внимание, что, целуясь с Максом, она на секунду-другую дольше приникала к его щеке, а принимая заказ, касалась бедром его плеча. Тот же наблюдатель, пожалуй, подметил бы, что от его столика она уходит более упругой походкой. Но в целом, как выразился Чарли, Фанни просто образец благовоспитанности; нет сомнений, что такую девушку вполне можно привести домой и познакомить с мамой. — Ну а теперь, — Чарли вытащил из кармана помятый конверт и разгладил его на столе, — о том загадочном вине. — И не отрываясь от своих записей, протянул Максу пустой бокал, чтобы тот его наполнил. — Билли положил немало сил, вникая во все хитросплетения, но он дело знает. За точность фактов ручаюсь, хотя поверить в них трудно. Во-первых, вино это нам не по зубам. Оно мало кому известно, кроме отдельных знатоков с неограниченными, по любимому присловью Билли, ресурсами. Малотиражные вина — явление-то сравнительно недавнее. Помнишь, Макс, я тебе объяснял: крошечные виноградники, вино производится в очень скромном количестве. Но в последние годы эти вина вдруг стали пользоваться бешеным спросом, а цены за них ломят такие, что у вас глаза на лоб полезут. Зато для безмозглых снобов с тугой мошной — предел мечтаний. — Он отхлебнул вина и глянул на Макса: — Собственно, об этом я еще в Лондоне толковал. Жаль, что дядя Генри не оставил тебе клочка земли близ Бордо. Короче, вино с такого виноградника уходит за очень большие деньги: по тридцать-сорок тысяч долларов за ящик — если, конечно, вам повезет купить его оптом. Везенье будет редкое, потому что в год производится несколько сотен ящиков, не больше. Почти все уходит в Азию, тоненький ручеек утекает в Штаты, еще один — в Германию, во Франции не остается ни капли. Почему — вопрос не ко мне. Карт никто не раскрывает. Дегустация проводится строго по приглашениям, причем в присутствии одного-единственного представителя фирмы. Так, сейчас посмотрим... — Чарли перевернул конверт и, прищурясь, вгляделся в неразборчивые каракули на обратной стороне. — Ага, вот оно. С французскими именами сам черт не разберет, но, по-моему, это не баба, а там кто его знает. Жан-Мари Фицджеральд. Макс чуть не подавился: — Как-как? — Так мы же с ним знакомы! — Кристи склонилась к конверту. — Сколько Жанов-Мари Фицджеральдов наберется в Бордо? Чарли переводил глаза с одной озадаченной физиономии на другую. Макс рассказал о визите Фицджеральда на виноградник, и озадаченных физиономий стало уже три. — Если это и впрямь он, то чего ради он здесь изображал из себя... —... энолога, которого порекомендовала Натали Озе, — закончил фразу Макс. — Она определенно что-то замышляет. Вспомнив про забытую было jambon cru^[180], друзья в задумчивом молчании прикончили и ее, и поданную к ней сладкую дыню кавайон. — Если не возражаете, попробую порассуждать вслух, — начал Макс. — Что, если сделанное Русселем — то есть наше — вино, которое Натали Озе ежегодно оплачивает наличными и организует его вывоз... Что, если оно уходит Фицджеральду? — Тут подошла Фанни и, нагнувшись, чтобы убрать со стола тарелки, грудью коснулась его уха; Макс разом позабыл обо всем. Усилием воли вернувшись к прозе жизни, он продолжил: — Что, если он сам разливает вино по бутылкам, сам наклеивает затейливую этикетку и взвинчивает цену? — Я правильно прочел? — Чарли сверился с написанным на конверте. — " Край земли". Ты это название видел на этикетке? Макс кивнул и откинулся на спинку стула. — Задумано хитро. Если это дельце провернуть, можно огрести целое состояние. Лучшие вина Люберона продаются по двадцать-двадцать пять долларов за бутылку. А шлепните на нее этикетку со словом " Бордо", объявите вино престижным и эксклюзивным, сочините ему целую историю — и цены станут заоблачными. Кристи покачала головой: — Люди все равно разберутся. Не такие они дураки. — Не стоит обольщаться, — вступил Чарли. — Иначе тебя ждет неприятный сюрприз. Это же виноторговля, не забывай. Новое платье короля, спрятанное в бутылке. — Он благодарно кивнул Фанни, которая поставила перед ним тарелку с moules farcies^[181], от которых исходил восхитительный аромат сливочного масла, петрушки и чеснока. — Смотри: достаточно шепнуть про баснословно эксклюзивное вино одному-двум самым крутым покупателям — и дело в шляпе, ведь такие клиенты спорить и торговаться навряд ли станут. Новое платье короля, спрятанное в бутылке, — с нескрываемым удовольствием повторил он, подцепляя очередного моллюска. — На тебя будет работать человеческая природа, понимаешь? Найди подходящего лоха, пощекочи его самолюбие, превознеси его до небес, повосхищайся его тонким вкусом, его умением разбираться в винах. А потом поведай ему про неизвестное миру сокровище — это старый трюк, и поверь мне, пару раз он уже прекрасно сработал в торговле недвижимостью: мол, тебе страсть как хочется, чтобы среди горстки других счастливцев оно досталось и этому индюку. Его же хлебом не корми — дай только обнаружить необыкновенное вино. Да, чуть самое важное не забыл, — Чарли выразительно пронзил вилкой воздух. — Настоятельно проси его не делиться тайной ни с кем, кроме самых надежных знатоков. Чрезмерная известность испортила бы все дело. Не исключено, что как раз по этой причине его и не продают во Франции. Лягушатники наверняка стали бы задавать щекотливые вопросы. Ну? — подняв брови, он ждал реакции друзей. — Неслабый ход, а? Вся эта махинация казалась невероятной, просто нелепой, даже, как заметила Кристи, невообразимой. Мыслимо ли, чтобы за бутылку вина выложили полмиллиона долларов? Однако ж, бывало, выкладывали. — Вот видите! — немедленно подхватил Чарли. — А я о чем толкую! Здравый смысл с винным бизнесом не в ладу, чуть что — испаряется как дым. — Предположим, ты прав, — сказала Кристи. — Но как это доказать? Продолжая наслаждаться мидиями, а затем сырами, друзья бурно выдвигали предложения и контрпредложения. Макс категорически отверг обращение в полицию: тогда каюк не только мошенникам, но и работяге Русселю. Вновь зашла речь про открытый конфликт с Натали Озе, но и его отвергли по той же причине: ушлая юристка будет все отрицать, а поскольку прямых доказательств ее жульничества нет, она выйдет из воды сухой. Чем дольше они спорили, тем яснее становилось, что нужно сосредоточиться на Жан-Мари Фицджеральде. Прихлебывая кофе, друзья поглядывали по сторонам; деревня понемногу оживала после обеда. — Кто самый богатый человек в мире? — вдруг спросил у Кристи Макс. — Не знаю. Билл Гейтс? — Может, Джордж Сорос? — предположил Чарли. — Или какой-нибудь Рокфеллер, Дюпон, Ротшильд? Погодите, а султан Тенга? Сдается мне, за душой у него кое-что есть. Про султана Тенга Макс помнил только одно: у него полно нефти, богат чудовищно, до неприличия. Кроме того, султан владеет обширной недвижимостью во всех уголках света; в Канаде ему принадлежат леса, в Вайоминге — стада бизонов, в Африке — золотые прииски и алмазные копи, в России — пакеты акций газовых компаний. Большую часть времени он проводит во дворце, где, по слухам, насчитывается четыреста комнат и каждая обставлена великолепной антикварной мебелью. За исключением этих жалких, хотя и общеизвестных сведений, сам султан и вся его жизнь — тайна за семью печатями; владыка редко появляется на люди, наотрез отказывается фотографироваться, словом, этакий Крез-затворник. — Отлично, — одобрил Макс. — Он нам подойдет. Чарли, до чего же вовремя ты сюда приехал. Вот что мы сделаем. ГЛАВА 19

— При вас, да когда вы мне наперегонки рожи строите, я не справлюсь, — запротестовал Чарли. — Мне нужно остаться одному, собраться с мыслями. Чтобы разыграть спектакль как по нотам. А он точно говорит по-английски? Я французским ведь не очень свободно владею. — Уверяю тебя, английский он знает, — твердо сказала Кристи. Они с Максом вышли из просторной обветшалой гостиной. Оставшись один, Чарли положил карандаш и свои записки на низенький столик, затем провел большим пальцем по полученной от Макса визитке Фицджеральда: оформлена просто и строго, под старину, " Жан-Мари Фицджеральд" оттиснуто изящным шрифтом, словно выведено каллиграфическим почерком. Чарли глубоко вздохнул и взял мобильник. — Oui? Услышав в трубке резкий недовольный девичий голосок, Чарли немедленно заговорил бархатным баритоном, с аристократической медлительностью растягивая слова, — так он обычно общался с клиентами из высших слоев общества. — Добрый день. — Он секунду помолчал, чтобы девица перестроилась на английскую речь, затем подчеркнуто неторопливо и четко произнес: — Могу я побеседовать с мистером Фицджеральдом? Собеседница неожиданно бегло, с легким американским акцентом защебетала по-английски: — Позвольте узнать, с кем я говорю? — Уиллис. Меня зовут Чарльз Уиллис. Я, собственно, звоню по поручению моего клиента. — И как зовут вашего клиента? — Боюсь, я не вправе открывать его имя никому — кроме, разумеется, мистера Фицджеральда. Секретарша попросила Чарли подождать и отключилась; в трубке зазвучала камерная музыка, Чарли тем временем еще разок просмотрел свои записи. Вскоре трубка опять ожила: — Мистер Уиллис? Я Жан-Мари Фицджеральд. Чем могу быть полезен? Кристи-то права, подумал Чарли, этот тип говорит по-английски почти без акцента. — Надеюсь, вы простите меня, мистер Фицджеральд, но я вынужден попросить вас сохранить нашу беседу и будущие деловые отношения в строжайшей тайне. — Выслушав приглушенные уверения в конфиденциальности переговоров, Чарли сказал: — Видите ли, я личный консультант одного очень высокопоставленного клиента по винам и закупкам напитков, он истинный знаток и считает, что вино — одно из главных удовольствий жизни. Но это человек редкостной скромности и осторожности, потому я и прошу вас держать наш разговор в секрете. Но к делу: недавно до моего клиента дошел слух о вашем вине под названием " Край земли". Он поручил мне навести справки, продегустировать его и, не исключено, некоторое количество закупить. Так что во Франции я, как вы понимаете, оказался отнюдь не случайно. Чарли почти физически ощущал в трубке острое, напряженное любопытство. — Вот что я вам скажу, мистер Уиллис, — вновь зажурчал голос Фицджеральда, — сдержанность и осторожность важны для меня не меньше, чем для вас. Мы никогда не разглашаем сведений о наших клиентах; все сделки заключаются строго конфиденциально. Так что никаких оснований для беспокойства нет, уверяю вас. И я полагаю, вы никоим образом не нарушите оказанного вам доверия, если все же решите раскрыть мне имя вашего патрона. Признаться, вы меня очень заинтриговали. " Ну, вперед! " — подбодрил себя Чарли и, понизив голос почти до шепота, произнес: — Мой клиент — султан Тенга. В ответ — пауза: Фицджеральд судорожно припоминал, какой цифрой измеряется богатство султана Тенга. Где-то он эту цифру видел. Сто миллиардов? Или двести? В любом случае более чем достаточно. — А, да-да. Разумеется. Как и весь свет, я о вашем клиенте наслышан. — Во время разговора Фицджеральд машинально водил ручкой в блокноте, и в конце концов там нарисовалась кругленькая сумма: 75 000 долларов за ящик. — Позвольте спросить, где он живет? — По большей части в Тенга. Вам, полагаю, известно, что он там — верховный владыка и предпочитает находиться на родине. Путешествия его утомляют. — И правильно, очень-очень правильно. Они давно утратили прежнюю притягательность. Не скрою, я польщен, что слава о нашем вине достигла столь дальних краев. — Фицджеральд весьма приблизительно представлял себе, где именно находится Тенга. Кажется, где-то в Индонезии — словом, далеко. Он зачеркнул возникшую в блокноте цифру и написал другую: $100 000. — К счастью, у нас еще осталось несколько ящиков. — И заметно повеселевшим голосом, как будто ему только что пришла в голову на редкость удачная мысль, предложил: — Может быть, желаете продегустировать? В сугубо частном порядке, естественно, без посторонних. — Естественно. — Чарли зашуршал своими бумажками с записями, пусть Фицджеральд слышит, что он, как положено крайне занятому человеку, листает свой ежедневник. — Я мог бы заехать завтра, если вас это устроит. И все же позвольте напомнить еще раз: любая лазейка для возникновения разговоров, слухов и прочего должна быть исключена. Султан совершенно не выносит публичности. На том и порешили. Договорившись о времени и месте дегустации, Чарли отключился и тут же пустился отплясывать победную джигу, после чего вышел во двор, где его поджидали Кристи и Макс. Увидев сияющую физиономию друга, Макс все понял: — Клюнул, да? А я и не сомневался. Заранее знал, что клюнет. Ты гигант, Чарли. — Мне даже понравилось. Его и уговаривать не пришлось, он сам предложил приватную дегустацию. Дай-то бог, чтобы у нас все получилось. Кстати, чем во Франции грозит преступная попытка выдать себя за другого человека? Нет, лучше молчи. Короче, завтра в Бордо в три тридцать состоится наша встреча. — Улыбка вдруг сползла с лица Чарли. — Меня пугает одна закавыка. Как мы узнаем, что это и в самом деле вино Русселя? Я ведь не сумею его опознать. — Предоставь это мне, — усмехнулся Макс. — У меня есть тайное оружие.
Наутро в аэропорту Мариньян в обычной толчее бизнесменов с чемоданчиками у стола регистрации " Эр Франс" на регулярный рейс в Бордо заметно выделялась небольшая группа пассажиров. Это были Кристи и Макс в джинсах и легких пиджаках, Чарли в блейзере, фланелевых брюках, полосатой рубашке с галстуком-бабочкой и в темных очках; рядом, смущенно озираясь, топтался Руссель. На этот раз он был при полном параде, в черном костюме двадцатилетней давности, который прежде надевал лишь на свадьбы и похороны. За всю свою жизнь Руссель не ездил дальше Марселя, вечно кишащего иностранцами и уже одним этим вызывавшего у крестьянина серьезные опасения. А тут он впервые отправлялся в неизведанные края по воздуху. Сначала он ни в какую не хотел ехать: во-первых, ему не улыбалось лететь на самолете; во-вторых, Руссель предвидел, что в Бордо его ждут неприятности. Но когда Макс объяснил, какую важную, даже решающую роль ему предстоит сыграть в тот же день и еще потом, в будущем, Руссель самоотверженно превозмог свои страхи. Тем не менее в незнакомой обстановке ему было не по себе, и он жался поближе к Максу, пока тот не отправился на личный досмотр, поманив за собой и Русселя к рамке металлоискателя. " Бип... биипбиипбиип", — запищала рамка. Руссель дернулся, будто его током ударило. Ему велели выйти и пройти еще раз; рамка опять запищала. Смятение на лице Русселя переросло в панику, потому что его отвели в сторонку и молодая женщина со скучающим видом стала водить вдоль его тела электрическим жезлом, который возбужденно загудел возле живота. Там, в кармане жилета, лежал старый заветный складной нож с деревянной ручкой, служивший Русселю верой и правдой много лет, надежный спутник и в поле, и за обеденным столом. Осуждающе нахмурясь, молодка реквизировала нож, швырнула его в пластмассовое ведро и молча махнула Русселю: мол, иди, свободен. Тревога Русселя сменилась возмущением. Он уперся: нож — его собственность, он желает получить его обратно. Обернувшись к стоявшему неподалеку Максу, он грозно ткнул большим пальцем в сторону молодой нахалки: — Она украла мой нож! Стоявшие в очереди на досмотр пассажиры, наблюдавшие за происходящим с любопытством, теперь явно занервничали и попятились назад; молодая женщина тем временем оглядывалась, ища глазами вооруженного охранника. Макс подошел к Русселю и взял его под руку: — С ней лучше не спорить. По-моему, она опасается, что ты своим ножом перережешь пилоту глотку. — Ah bon? С какой стати? Я же сам лечу на этом самолете. Макс не без труда увел его в зал отправления. Там, в баре, с помощью анисового ликера, пространных объяснений и обещания купить ему другой нож, даже, может быть, настоящую финку, он сумел утихомирить Русселя и поднять ему настроение. Когда самолет, содрогаясь всем корпусом и ревя, с трудом оторвался от взлетной полосы, Макс заметил, что Руссель изо всех сил вцепился в подлокотники, даже костяшки пальцев забелели под загорелой кожей. И, несмотря на заверения Макса, что это противное человеческой природе пребывание в длинном жестяном футляре в тридцати тысячах футах над землей совсем не обязательно завершится гибелью пассажиров, так и просидел весь полет в этой позе. В аэропорту Бордо Руссель немедленно отпраздновал свое благополучное приземление новой порцией анисового ликера, и лицо его обрело свой обычный цвет. Во взятую напрокат машину он сел с куда большим спокойствием. Этот способ передвижения был ему знаком и понятен. По дороге в гостиницу Макс и Кристи еще раз обговорили намеченный план действий. Дневную дегустацию целиком берет на себя Чарли. Качество вина его, естественно, приятно поразит, затем начнутся переговоры о цене, которую еще должен одобрить его клиент, султан Тенга. Из-за разницы во времени позвонить султану можно будет лишь после полуночи, поэтому на следующий день придется встретиться еще раз, чтобы вручить продавцу банковский чек и окончательно согласовать доставку. Тут к Чарли присоединятся все остальные, Фицджеральд окажется на очной ставке с Русселем, справедливость восторжествует, и можно будет призвать на помощь полицию. Все проще простого. — Не забудь, — втолковывал Макс другу, — главное сегодня — непременно прихватить с собой немного вина, чтобы Клод мог сравнить с тем, что у него в бутылке. — Он внимательно посмотрел на Чарли: — Ну, ты как, в порядке? Чарли кивнул, но без особой уверенности: — Вроде бы да. Лишь бы не оплошать. Одно дело охмурять по телефону, и совсем другое... — Ты прекрасно справишься, — твердо сказал Макс. — Чтоб такой мастер перевоплощения и не справился? Я же помню, как ты играл Гамлета в школьном спектакле. — Вообще-то я играл Офелию, — нахмурился Чарли. — Ну вот, о том я и говорю, — не моргнув глазом вывернулся Макс. — Обдурил меня как маленького. После Офелии сегодняшняя операция для тебя — плевое дело. Сзади послышалось хихиканье. Кристи наклонилась к сидевшему впереди Чарли и сжала ему плечо: — Все будет хорошо. Даже парик не понадобится. Они остановились в " Кларете", излюбленном отеле бизнесменов. Проштудировав мишленовский путеводитель, Макс выбрал его, потому что ему понравилось название и местоположение — рядом набережная Шартрон и до дегустационных залов Фицджеральда несколько минут пешком. Оставив вещи в отеле, друзья взяли в холле карту Бордо и пошли на набережную. Там они забрели в кафе, из которого открывался вид на плавную излучину полноводной Гаронны, заказали сэндвичи с ветчиной и графин вина, и Чарли прорепетировал свой спектакль перед одним-единственным зрителем — Кристи, так как Макс с Русселем тем временем увлеченно и с немалым оптимизмом обсуждали будущее, которое сильно зависело от того, насколько успешно пройдут грядущие события. Наступил назначенный час. Чарли, взяв карту, отправился на улицу Ксавье-Арнозан. А потом, решили заговорщики, они снова соберутся все вместе в отеле. Найдя нужный дом, Чарли постучал в дверь; открыл ее сам Фицджеральд. — Очень рад познакомиться, мистер Уиллис, — сказал он, пожимая гостю руку. — Думаю, вам будет приятно узнать, что секретаршу я на сегодня отпустил. Мы с вами здесь совершенно одни. Я подумал, вам так будет спокойнее. — Очень, очень любезно с вашей стороны. — Чарли с благодарной улыбкой склонил голову и последовал за Фицджеральдом в дегустационный зал. Из невидимых динамиков приглушенно лилась фуга Баха. На длинной полированной столешнице красного дерева уже выстроились бутылки, бокалы и серебряные подсвечники. Возле одного конца стола сверкала начищенная медная crachoir, на другом конце изысканным веером были разложены белые льняные салфетки. Настоящий храм Бахуса, священный алтарь вин. Чарли даже почудилось, что вот-вот из-за деревянных панелей выскочит жрец и освятит церемонию. Фицджеральд достал из кармана изящный бумажник крокодиловой кожи, вынул визитную карточку и протянул Чарли, явно ожидая получить в ответ его визитку. Чарли это предвидел. Устремив на Фицджеральда черные дула своих очков, он медленно покачал головой: — Видите ли, мистер Фицджеральд, осторожность моего клиента порой граничит с предельной скрытностью. Он предпочитает, чтобы я тоже не привлекал к себе внимание; поэтому я не ношу с собой визиток. Уверен, вы поймете меня правильно. — Безусловно, — отозвался Фицджеральд. — Простите. А теперь, если вы готовы... — И вежливо наклонив голову, простер руку в сторону стола. Чарли внезапно охватило сомнение. Если это афера, то спланирована и разыграна она великолепно, а сам Фицджеральд, в безупречном костюме, — аристократ до мозга костей, настоящий бордосец. Трудно заподозрить в нем жулика. Но тут перед мысленным взором Чарли всплыли лица кое-каких лондонских знакомых, занимающихся самой что ни на есть элитной недвижимостью, — люди сплошь обворожительные, отлично образованные, безукоризненно одетые, с хорошо подвешенными языками, однако ради удачной сделки эти галантные краснобаи не моргнув глазом выкинут родную бабушку из ее собственного дома; все до одного прожженные негодяи. Это видение приободрило Чарли, он изящным жестом снял очки и двинулся к столу; фуга завершилась печальным финалом, и в зале наступила тишина. — Если позволите, я бы рекомендовал начать, скажем, с вина урожая девяносто девятого года и лишь затем перейти к вину двухтысячного года, — предложил Фицджеральд и добавил: — Последнее, признаюсь, лично я предпочитаю всем прочим. Он налил вина в два бокала и протянул один Чарли. Благодаря многим часам тренировки — на курсах дегустаторов и во время вчерашней репетиции перед зеркалом в ванной комнате — Чарли был прекрасно подготовлен к этому чрезвычайно важному ритуалу со всеми его тонкостями. Держа бокал тремя пальцами за основание, Чарли поднес его к пламени свечи и с видом знатока слегка прищурился, словно подчеркивая, что все его внимание сосредоточено на содержимом сосуда. — Как видите, — опять заговорил Фицджеральд, — цвет необыкновенно хорош, где-то между... Чарли жестом остановил его: — Прошу вас. Мне необходима полная тишина. Склонив голову набок, он умело покачал бокал, и вино медленно закружилось. Затем, сочтя, что букет в достаточной мере раскрылся, он опустил нос в бокал и легкими, грациозными движениями свободной ладони направил волны аромата к своим расширившимся в ожидании ноздрям (этот изящный, несколько претенциозный жест он приметил на курсах и взял на вооружение); втянул носом винные пары, поднял глаза к потолку, ища у него совета, вновь склонил голову и сосредоточенно засопел, после чего хмыкнул — негромко, но одобрительно. Потом он поднес бокал к губам, втянул в рот немного вина, подержал его несколько секунд и перешел к тому, что мысленно всегда называл звуковыми эффектами: шумно всосал воздух; щеки его при этом заходили ходуном, словно кузнечные мехи; потом пожевал вино, прополоскал им рот и наконец выплюнул. В мертвой тишине зала плеск вина о медное дно crachoir казался слишком громким, почти кощунственным. Фицджеральд ждал вердикта, его брови напоминали два вопросительных знака. — Превосходно, да-да, превосходно, — негромко заметил Чарли; он решил рискнуть и отпустить комплимент: — Немного напоминает " Петрюс", только более мускулистое, чем обычный " Петрюс". Вы, однако же, предпочитаете урожай двухтысячного года, не так ли? Легкая улыбка на лице Фицджеральда стала заметно шире: — Вы мне льстите, любезный мистер Уиллис. Тем не менее я предвижу, что вино двухтысячного года вас удивит, даже изумит. Разрешите ваш бокал. Взяв бокал из рук Чарли, он протянул ему другой, уже с вином урожая двухтысячного года. Чарли снова неспешно и тщательно проделал всю дегустационную процедуру от начала до конца; Фицджеральд пристально наблюдал за ним, как кот за мышью, сидящей на расстоянии одного прыжка. Вино снова шумно плюхнулось в медную плевательницу. — Напиток великолепный, — изрек Чарли, прикладывая к губам льняную салфетку. — Примите мои поздравления, мистер Фицджеральд. Такого бордо я еще никогда не пробовал. Полный триумф. — Стараемся, — чуть заметно пожав плечами, сказал Фицджеральд. — Разумеется, удобрения исключительно органические, виноград собирают вручную avec tri^[182] — это, как вам известно, необходимо для сохранения é tat sanitaire^[183] виноградников. Это еще что такое, черт возьми? Чарли глубокомысленно кивнул: — Прекрасно, прекрасно. — При вызревании вина проводится, как у нас говорят, pigeage^[184]. Еще мой дед так делал. Старинные хитрости частенько оказывают наилучший эффект. Что это еще за чертов pigeage? На курсах никто и слова такого не произносил. Звучит загадочно; при этом навевает какие-то антисанитарные ассоциации. — Сразу заметно, — одобрил Чарли. — Бог ведь в деталях, как говорят у нас, — он слегка поклонился Фицджеральду. — Ну что ж. Теперь, полагаю, можно перейти к куда менее приятным деталям — финансовым — касательно, пожалуй, продукта двухтысячного года. Вы совершенно правы. Это вино чуточку посложнее, оно оставляет более длительное послевкусие, в нем больше... как бы поточнее выразиться?.. gravitas^[185]. Не сомневаюсь, что столь высокое качество имеет свою цену. Фицджеральд, словно извиняясь, чуть приподнял плечи: — Сто тысяч долларов за ящик. Сюда входит доставка в любую точку мира, — с улыбкой добавил он. Пораженный Чарли быстро взял себя в руки и отмел столь малозначительную подробность: — Что касается доставки, то султан наверняка предпочтет прислать один из своих самолетов. Он считает, что коммерческие авиалинии слишком халатно относятся к требованиям безопасности, чтобы доверять им ценный груз. — Он опять глубокомысленно воздел взор к потолку, ища совета свыше, после чего заговорил совсем другим тоном, энергично, по-деловому: — Очень хорошо. Я намерен порекомендовать моему клиенту вынести позитивное решение относительно этого вина. Так, сейчас прикинем. Возможно ли приобрести десять ящиков? — Вы опустошите наш погреб, мистер Уиллис. — Фицджеральд изо всех сил изображал сдержанное страдание человека, которому страшно не хочется расставаться со своим сокровищем. — Но так и быть, десять ящиков мы наберем. — Отлично. — Чарли взглянул на часы: — Разница во времени составляет девять часов; боюсь, это создает некоторые неудобства. Я смогу позвонить клиенту только поздно ночью. Впрочем, за оставшиеся до вечера часы можно оформить банковский вексель. Надеюсь, вексель " Cré dit Suisse" вас устроит? Еще бы, разумеется... Мысленно Фицджеральд уже любовался новеньким серебристым " ламборгини", о котором мечтал столько лет. — Встречаемся здесь же завтра в десять утра? — предложил Чарли; он надел темные очки и направился к двери, но вдруг остановился: — Ах да, окажите мне, пожалуйста, небольшую услугу. — С превеликим удовольствием, все, что в моих силах, — отозвался Фицджеральд; он уже дошел до той кондиции, когда запросто встал бы голышом на голову и засвистел " Марсельезу" — только попроси. — Как вы думаете, можно мне взять с собой эту открытую бутылку двухтысячного года? Хочу заново ощутить его вкус, когда буду ночью звонить клиенту. Это придаст моим рекомендациям дополнительное je ne sais qui^[186]. — Quoi, — поправил Фицджеральд, не в силах слушать, как иностранец коверкает его родной язык. — Конечно, берите. Сейчас найду пробку. Закрыв за Чарли входную дверь, Фицджеральд вернулся в дегустационный зал, налил себе бокал вина и сел в кресло, чтобы сполна насладиться перспективой — завтра он получит чек на миллион долларов! Может, пора подумать о более просторной квартире в Нью-Йорке и о более шикарной яхте на Багамах?.. Он отхлебнул из бокала. Вино и вправду превосходное, почти такое, каким он его расписывал высокому гостю.
В первом же попавшемся баре Чарли рухнул на стул и потребовал большую порцию коньяку. Он ликовал, от возбуждения кружилась голова. Он, конечно, отдавал себе отчет, что всего лишь разыграл роль, но все равно его пьянила мысль, что только что за чужой миллион долларов он купил сто двадцать бутылок вина. Вина, безусловно, великолепного; но действительно ли его сделал Руссель? Не сводя глаз с бутылки, врученной ему Фицджеральдом, Чарли прикинул ее цену и поразился: неужто кто-то готов платить за нее такие деньги? Ему вновь вспомнилась сказка про новое платье короля. Друзья поджидали его в холле гостиницы. Макс расхаживал взад и вперед, Кристи мучительно пыталась сосредоточиться на статьях в " Геральд трибюн", Руссель рассеянно листал " Экип". Завидев Чарли, все дружно уставились на бутылку в его руке. — Вот, полюбуйтесь. — Чарли поставил трофей на низенький столик. — По нынешним ценам эта бутылочка обойдется примерно в восемь тысяч долларов. Так и быть, сделаю вам скидку, поскольку пару глоточков я из нее отпил. Очень, доложу вам, славное винцо. Чарли опустился на стул и, стянув с шеи галстук-бабочку, принялся отвечать на посыпавшиеся вопросы Кристи и Макса; Руссель тем временем откупорил бутылку, поднес к самому носу и сосредоточенно принюхался. — Клод, — прервал его размышления Макс, — лучше поставь ее на стол, а то вдруг хлопнешься в обморок. Фицджеральд просит сто тысяч долларов за ящик этого вина. Твоего вина. От изумления Руссель вытаращил глаза и медленно покачал головой. Мир сошел с ума. Сто тысяч долларов — это же больше, чем он получал за вино со всего виноградника. Гнев вспыхнет позже, а пока что Руссель был просто в шоке: — Tu rigoles, non? ^[187] — Ничуть не шучу. Сейчас нам нужно выяснить, твое это вино или нет, а определить это наверняка можешь только ты. Надеюсь, другую бутылку ты с собой прихватил? Ту, которая нужна для сравнения? — Макс посмотрел Русселю в глаза; к счастью, Клод решительно кивнул головой. — Отлично. Тогда сходи за ней, и встретимся в баре. Бар находился рядом с холлом, в нем предлагали преимущественно напитки местного производства и всячески поощряли dé gustations. В зале было пустовато: еще не пришло время для послеполуденного наплыва бизнесменов, жаждущих пропустить после обеда стаканчик-другой, и бармен искренне обрадовался посетителям. Когда появился Руссель со второй бутылкой, на столе уже стояли бокалы, пустое ведерко для льда — на случай, если кто-то надумает сплюнуть вино при дегустации, — и лежали бумажные салфетки. За столом наступило молчание. Все глаза были с надеждой устремлены на Русселя. Он налил в бокал вина, посмотрел его на свет, покачал, покружил, понюхал, отхлебнул... и проглотил; отхлебнул еще, подумал и наконец изрек: — Bon^[188]. — Почмокав, он несколько раз кивнул: — Вино мое. Макс наклонился и положил руку ему на плечо: — Уверен, Клод? Вполне уверен? Лицо Русселя выразило искреннее возмущение. — Ben oui, — ледяным тоном отрезал он. — Я это вино знал, когда оно еще на лозах висело. Точно мое. — Он налил себе из второй бутылки, тщательно распробовал и снова кивнул. — Оно самое. В ответ раздался общий вздох облегчения, долетевший даже до ушей бармена, который с напряженным вниманием наблюдал за процедурой и, едва Макс поманил его, тут же подбежал к столу, предвкушая выгодный заказ. Он по опыту знал, что удачливые посетители пьют больше и чаевые отваливают куда щедрее тех, кто заходит в бар просто залить свои невзгоды вином. — Je vous é coute, cher monsieur^[189]. — Мне кажется, мои друзья заслуживают бутылочки шампанского. " Крюг", пожалуйста, только охлажденный. Конечно, " Крюг" имеется, и, разумеется, охлажденный. Наверное, господа хотят что-то отметить? Бармен топтался у стола, не сводя глаз с двух неполных бутылок без этикеток. В Бордо бутылки без этикеток вызывают особый интерес. — Очень многообещающее вино, — сообщил Макс. — Вот мы и хотим выпить за его успех. Когда бармен отправился на поиски шампанского, Кристи сказала: — При всем почтении к Клоду и его обонянию, хочу спросить: может быть, стоит для верности сдать вино на анализ? — Она вопрошающе посмотрела на своих сообщников. — Знаете, вроде анализа на ДНК. Уж где-где, а в этом городе небось полно таких лабораторий. Да сколько угодно, подтвердил бармен. К тому же в одной из них работает его брат. Он быстренько позвонил, и брат согласился прислать за вином посыльного, чтобы к вечеру анализ был готов. Вопрос был решен, и компания перешла к тостам: за Русселя, сотворившего такое вино; за Чарли и его талант перевоплощения, за хихикающую Кристи — правда, конкретный повод для тоста Чарли предпочел не раскрывать, — в общем, за будущее процветание. Когда наконец решили подняться в номера, чтобы переодеться к ужину, все четверо так и искрились весельем — сказывалось игравшее в их жилах дивное шампанское. Позже веселье несколько поутихло, но и то ненадолго. Бармен, их новоиспеченный закадычный друг, посоветовал пойти в бистро на улице Сен-Реми: там на стенах плакаты двадцатых годов, высокие зеркала в посеребренных рамах, диванчики, обтянутые темно-бордовым молескином, добротная вкусная местная кухня. Словом, то, что нужно. Уже в бистро, пока они размышляли над выбором блюд из обширного меню, Макс заметил, что Руссель необычно молчалив. — В чем дело, Клод? Что-то не так? Или ты волнуешься насчет вина? Руссель дернул себя за мочку уха и отодвинул меню. — Перед уходом из гостиницы я позвонил Людивин — ну, чтобы рассказать ей... А она и говорит: сегодня утром звонила Натали Озе. — И что ей было нужно? — Не сказала. А как услышала от Людивин, что я уехал, пообещала позвонить завтра. Может, насчет контракта на mé tayage. Откуда я знаю. Макс махнул рукой: — Не бери в голову, не порти себе ужин. Вот приедем домой, тогда с ней разберемся. Ну, что будешь заказывать? Ужин вышел долгий, с обильными возлияниями; завершили его в баре гостиницы тостом в честь результата анализа, ко всеобщему облегчению подтвердившего непогрешимость носа Русселя. Макс поднялся к себе в номер уже далеко за полночь. На телефоне помаргивал красным глазком индикатор новых сообщений. Звонила мадам Паспарту; наверняка хотела напомнить ему об обещании привезти ей коробочку cannelé s, маленьких пирожных в карамельной глазури, фирменного бордоского лакомства; она смущенно признавалась Максу, что прямо-таки обожает их. Макс записал себе в блокнот про пирожные, разделся и, прихватив бутылку воды " Эвиан", отправился в ванную. Продолжительный горячий душ и литр воды на ночь куда лучше снимают похмелье, чем любое количество таблеток аспирина наутро. Не успел Макс опустить мокрую после душа голову на подушку, как его сморил сон.
Сны снились Максу восхитительные: Фанни, вино, розовое будущее, опять Фанни... И тут его разбудил резкий звонок; он поморщился, услышав в трубке знакомый визгливый голос: — Месье Макс! C'est moi! ^[190] Сквозь дремотную пелену он глянул на часы: уже восемь утра. Пожелав мадам Паспарту доброго утра, он попытался нашарить бутылку с водой. Мадам Паспарту очень сожалела, что пришлось побеспокоить месье Макса, но все-таки решила сообщить ему новости: приезжала мэтр Озе, хотела его видеть. Узнав, что месье Макс уехал, она спросила, куда именно. Представляете? Какая невоспитанность! Какое наглое любопытство! En plus^[191], на прямой вопрос, зачем ей нужен месье Макс, она ответить отказалась. Очень настырная, неприятная дамочка. Само собой разумеется, что ответа на свои вопросы она не получила, ей только посоветовали приехать к концу недели. Выпалив одним духом все эти разоблачающие нотариуса факты, мадам Паспарту смолкла в ожидании реакции Макса и была заметно разочарована тем, что он, хоть и был спросонья, ничего такого не сболтнул, лишь пообещал привезти ей большую коробку cannelé s и на том повесил трубку. Очень осмотрительный человек. А до проблемы, в чем бы она ни заключалась, очередь еще дойдет. Позавтракав, сообщники вышли из гостиницы; все четверо были немного подавлены, двигались медленно и переговаривались вполголоса. Конечно, сказывались вчерашние возлияния, но мысль о предстоящем конфликте тоже изрядно портила настроение. Одно дело знать, что человек — мошенник и лжец, и совсем другое — сказать ему это в лицо. Как он поведет себя? Не выдержит и во всем признается? Или станет все отрицать и вызовет полицию? А может, впав в ярость, начнет швырять в них бутылки? Кто его знает... Когда они подошли к порогу нужного дома на Ксавье-Арнозан, дальние куранты пробили десять. Чарли расправил плечи, поправил галстук-бабочку и постучал в дверь. Послышались шаги, дверь распахнулась; на пороге стоял коренастый молодой человек в темном костюме, лицо его было бесстрастно. — У меня назначена встреча с мистером Фицджеральдом, — твердо и уверенно произнес Чарли, хотя был немало удивлен тем, что его не встречает сам хозяин. Все с тем же каменным лицом молодой человек молча пропустил их в прихожую и повел по коридору в дегустационный зал. На длинной столешнице красного дерева в этот раз не было ничего, кроме пепельницы. Позади стола сидел человек постарше, с длинным костлявым подбородком и стрижкой en brosse^[192]. Он тоже был в темном костюме. Под пристальными взглядами посетителей он с нарочитой неспешностью вытащил сигарету и закурил; в ту же минуту сзади послышались шаги, друзья обернулись и увидели двух полицейских в форме, которые встали по обе стороны двери. Сидящий за столом человек нахмурился. — Подождите снаружи, — распорядился он, указав полицейским пальцем на выход, — и закройте дверь. — А где же мистер Фицджеральд? — Чарли сделал отчаянную попытку выразить недовольство происходящим. — Так дела не делаются. Человек за столом поднял руку: — Кто из вас говорит по-французски? Макс и Руссель кивнули. — Хорошо. Будете переводить своим товарищам. Меня зовут Ламбер. Инспектор Ламбер. — Встав со стула, он подошел к длинному столу и сел на уголок столешницы, щурясь на посетителей сквозь сигаретный дым. — Вчера мы получили сообщение о вашей... деятельности. Должен сказать, здесь, в Бордо, мы подобных авантюр не одобряем. Подрыв ложной информацией доброго имени наших вин, попытка осуществить гнусную подмену вина, налицо обман и нарушение доверенным лицом своих обязанностей с целью получения наживы — все это очень серьезные преступления, которые влекут за собой суровые наказания. — Он потушил сигарету о донышке пепельницы и пересел обратно на стул. Оглядев четыре окаменевшие физиономии, кивком подтвердил обвинение и повторил: — Чрезвычайно серьезные. — Putain! — вырвалось у Русселя. — Черт подери! — буркнул Чарли; в общих чертах он понял суть того, что сказал Ламбер. — Я могу все объяснить, — вызвался Макс.
— Слава богу, что ты успела позвонить, — сказал Фицджеральд. — Ведь я ничего не заподозрил: он делал все, как настоящий дегустатор, и говорил ровно то, что нужно. И какой заказ! В другом полушарии, за тридевять земель от Франции — об этом можно только мечтать. Впрочем, он не сделал ни малейшей попытки сбить цену, и я, наверно, должен был почуять неладное. Но от ошибок ведь никто не застрахован. — Он пожал плечами, лицо его прояснилось. — К счастью, трагического исхода удалось избежать — благодаря тебе, дорогая. Выпей шампанского и расскажи мне еще разок, что именно тебя насторожило. Прошлый раз мы беседовали в некоторой спешке. Их столик стоял ближе всех к огороженному забором саду отеля " Бристоль"; пышная зелень источала прохладу, столь желанную в дикую жару, превратившую Париж в раскаленную печь. Отхлебнув вина, Натали Озе проговорила: — Удалось избежать только по счастливой случайности. Как тебе известно, я собиралась обсудить с Русселем поставки этого года, звоню, а его нет — уехал; это показалось мне очень странным. Он страшно не любит уезжать из дому; не припомню, чтобы он хотя бы раз ночевал где-то на стороне. Вдобавок его жена отказалась дать мне номер телефона, по которому я могла бы с ним связаться. Тогда я поехала к Скиннеру; там ни души, кроме пронырливой старой кошелки, которая считается его домоправительницей. Тут-то я тебе и позвонила, а уж когда ты мне сообщил про частную дегустацию, на которую только что приходил некий англичанин... — Не поднимая глаз от бокала, она покачала головой: — Какая досада, что Руссель струсил и решил во всем признаться. План-то был превосходный. Фицджеральд погладил ее по руке: — Ничего. Он послужил нам верой и правдой. У нас с тобой теперь деньжат более чем достаточно: ты можешь прекрасно устроиться в Калифорнии, а я в Нью-Йорке. Если нужно исчезнуть, лучше Америки страны не найти. Завтра в это время мы будем уже там. — Он обернулся к мужчине с длинным костлявым подбородком и стрижкой ежиком: — А как ты, Филипп? Понравилась тебе роль flic? ^[193] Тот усмехнулся, отчего его угловатая физиономия немного помягчела. — Плевое дело, — отозвался он. — И бабки неплохие. — Фицджеральд дал ему такую толстую пачку банкнот в сто евро, что ее пришлось разделить пополам и разложить по двум карманам. — Умора. Они, как увидели моих пацанов в форме, даже не стали спрашивать у них документы. Люди ведь что видят, тому и верят. — Тому, Филипп, что они будто бы видят, — поправил Фицджеральд. — Будто бы. В винном деле все примерно так же бывает. Скажи, на чем же вы с ними разошлись? — Надо признать, Скиннер с Русселем оправдывались очень толково. В суде их, скорее всего, пожурили бы, заставили заплатить штраф и отпустили. Вряд ли они поднимут шум. Я им сказал, что мы начинаем полномасштабное расследование деятельности так называемого месье Фицджеральда и его виноторговли, так что и с ними будем держать связь. Намекнул, что если они будут хорошо себя вести и, когда потребуется, окажут содействие органам правопорядка, то смогут избежать судебного разбирательства. Думаю, в ближайшие полгода они будут тише воды ниже травы, надеясь, что все обойдется. — Chapeau^[194], Филипп. Сработано — первый класс. По-моему, мы вполне заслужили награду, можем себя немного побаловать. — Не успел Фицджеральд призывно поднять руку, как вокруг засуетились официанты. — Foie gras здесь великолепный. А к нему, на мой взгляд, очень подойдет " Икем". Бутылочка для нас наверняка найдется. ГЛАВА 20

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒