Иоанна Хмелевская 12 страница

Я молчала. Потребовалось время, чтобы в голове улеглась столь дикая новость — я наследую имущество покойной Луизы Лера. Разумеется, я вовсе не думала о денежном выражении нежданно свалившегося на меня дополнительного богатства. В данном случае это неожиданное обстоятельство оказалось мне на руку, поскольку позволяло беспрепятственно посетить квартиру покойной.

Думаю, только поэтому я тут же не отказалась от непредвиденного наследства, что наверняка сделала бы в другом случае. Неприятна была мне эта женщина сама по себе, а как вспомню то, что она представляла собой после смерти, так… лучше не вспоминать. А вонь до сих пор так вокруг меня и держится, так и обволакивает. Ладно, все оставленное этой женщиной передам в пользу благотворительных организаций, разве что обнаружу в её квартире какие вещички, дорогие мне как память о прадеде и прабабке.

— Ну, раз так, — наконец проговорила я, — так, может, меня пустят в её квартиру. Вместе с Романом, моим… шофёром.

— Мадам уверена в такой необходимости? — поинтересовался нотариус, и по его лицу было видно — считает, я рвусь в квартиру экономки из простого бабского любопытства.

— Уверена! — твёрдо заявила я, ледяным тоном сметая с лица поверенного неуместную ухмылку. — К тому же, учтите то обстоятельство, что Роман осведомлён о жизни Луизы Лера побольше любого из здешней прислуги. Ему приходилось сталкиваться с экономкой во время всех приездов в Париж ещё моих родителей, он прекрасно знал всю прислугу в доме, все его распорядки. А уж что касается сплетён и слухов, то более осведомлённого человека, чем Роман, вам не найти. И никогда не болтал лишнего, а на ус наматывал. Поэтому я уверена — лучший человек для посещения квартиры покойной экономки, о чем просила полиция, это Роман. А мне хотелось бы пойти с ним, поглядеть, не попадётся ли что из вещиц, ценных для меня как память о прадедушке и прабабушке.

Серьёзно и всесторонне обдумав моё предложение, ответственный работник нотариата признал мою правоту и важно кивнул, соглашаясь с моими доводами. Сообщил мне адрес парижской квартиры Луизы Лера и передал ключи от неё. А потом задал мне неожиданный вопрос:

— Не сочтите меня бестактным, но вы сами, мадам, завещание уже написали?

Очень глупо было признаваться, что не написала, но я привыкла говорить правду. Да и когда было писать? Время после кончины мужа пролетело незаметно, к тому же все эти годы я была занята приведением в порядок оставшихся после мужа дел и сама пока не знала, каким имуществом я располагаю. Тут вот ещё прибавилось новое имущество. Перед поездкой в Париж я толком не знала о прадедушкином состоянии и все ли оно достанется мне. Так что же мне было перечислять в своём завещании? Не говоря уже о такой мелочи, что я просто не знала, кого сделать моим наследником.

Детей у меня не было, родных братьев и сестёр не осталось, прочие же родственники… У батюшки был родной брат, он давно скончался, не оставив наследников. Правда, живы две старшие сестры матушки, но у них тоже нет детей и теперь вряд ли будут. Найдутся, если хорошо поискать, какие‑ нибудь дальние родственники, но пока я не задумывалась о наследниках и среди дальних родственников не проводила изысканий. По‑ моему, причина ясна: я на себе ещё не поставила крест, надеюсь, что будет у меня и муж, будут и дети.

Однако обозначить в завещании наследниками гипотетических мужа и детей нельзя, это я понимала. Если же сейчас составлю завещание на кого‑ нибудь из родни, оно сразу потеряет силу, как только я выйду замуж. Так чего же требует от меня поверенный?

Я уже не говорю о таких деталях, что понятия не имею, что должна обозначать в завещании, составленном в двадцатом веке, я, явившаяся в эту жизнь из девятнадцатого.

Пришлось притвориться растерянной, по возможности достоверно изобразить благодарность предусмотрительному нотариусу и сожаление о собственном легкомыслии и пообещать в ближайшее же время, обдумав все, обратиться к нашему фамильному нотариусу, то есть месье Дэсплену, с просьбой оформить по всем правилам (естественно, современным) моё завещание. Нотариусу ничего не оставалось, как удовлетвориться моим обещанием и оставить наконец меня одну в кабинете покойной экономки.

Я лихорадочно, не теряя времени, принялась за поиски. Искала сама не зная что. «Принеси то, не знаю что»… Но уж очень хотелось порыться в бумагах кабинета мадемуазель Луизы, вот я и рылась, как ошалелый терьер. С бумагами разобралась без особого труда, хотя орфография за столетие изменилась. В конце концов, читать‑ то я умела…

А вот кучка предметов, отобранных полицией. Немного драгоценностей, впрочем не слишком дорогих, если это все — в алчности покойную не обвинишь. Удивляла среди этой кучи старательно подобранных, хоть и скромных украшений отдельно взятая серьга. Одна! Она была в виде звёздочки, небольшая, с маленьким алмазиком в центре. Естественно, я тут же примерила находку и даже посмотрелась в зеркало. Мне не очень к лицу.

Взяв серёжку в руки, я внимательно её оглядела, потому что мне вдруг показалось — видела я уже где‑ то такую. Потом сообразила — и не раз видела, сейчас такие серьги в моде, видела их и на людях (в том числе и на мужчинах, идиотская мода! ), и просто в продаже.

В буфетной я провела битых два часа и осталась очень недовольна. Не нашла я там ничего интересного, а главное — ни одной фотографии.

* * *

Конференцию я устроила в своих новых апартаментах, пригласив на неё Гастона и Романа. Попросила консьержку приготовить нам обед, а прислуживала её молоденькая дочка.

Роман, как обычно, был просто нашпигован новостями.

Начал он с главного.

— Ну, во‑ первых, полиция уже со всей достоверностью установила, что в момент убийства Луизы Лера и мадам графиня, и я находились в Секерках, за тридевять земель от Монтийи. Да к тому же завещание покойной делает мадам графиню её наследницей. Мадам графине это уже известно?

Я‑ то знала, а вот Гастон впервые услышал об этом и был поражён.

— Разрази меня гром! Чего только в жизни не бывает!

— Знаю, знаю! — нетерпеливо подтвердила я. — И что? Чем свою достоверность полиция мотивирует?

Мне и в самом деле было жутко интересно, что же делала я в своих Секерках в этот критический день. Разумеется, я помнила выдумку о Собутке, которую вынуждена представить Эве как доказательство. Собутку я не выдумала, она и в самом деле приходилась на тот день, но не такое уж это событие, чтобы в настоящие дни широко отмечалось в Польше. Так я думаю. И вряд ли дотошных польских полицейских удовлетворил бы наш народный фольклор. Тогда что же? Черт побери этого Романа, как ни в чем не бывало принялся за обед, не видит, что ли, я просто сгораю от любопытства?

Роман сжалился и неторопливо стал объяснять, не прерывая приёма пищи:

— Ведь графиня не может не согласиться — она первая подозреваемая, раз Луиза Лера считалась законной супругой графа Хербле. К счастью, в Секерках все прекрасно помнили тот день, когда в Монтийи убили экономку. Ведь накануне вечером группа преступников совершила набег на стройку по соседству, так что с самого утра во всей околице кишмя кишели глины. Всех опрашивали и протоколы составляли. Так пани это помнит? — безжалостно, я бы сказала — подчёркнуто настырно обратился ко мне Роман.

В присутствии Гастона мне не оставалось ничего иного, как подтвердить — конечно, помню. А на самом деле я опять впала в панику и не могла собраться с мыслями. Кивнула, ибо говорить была не в состоянии.

Разумеется, я помнила, что случилось в ночь на Собутку, только когда это было? Больше ста лет назад. Неизвестные злоумышленники в эту праздничную ночь взломали двери дома крупного помещика, нашего соседа графа Торчинского, рассчитывая, что дом пуст, все гуляют на реке и в лесу. Но граф оказался дома и, героически выскочив с каким‑ то старинным ружьём (он был большой любитель старинного оружия), оглушительно пальнул несколько раз. Нападающие в панике сбежали, а на следующий день и в самом деле у нас было полно жандармов и полицейских. Неужели происшествие столетней давности эхом отозвалось в наше время? Возможно ли такое?

Роман удовольствовался моим кивком и продолжал:

— У французской полиции создалось твёрдое мнение — из наших никто в тот день никуда не отлучался, все оказались на месте, что глины и запротоколировали по всем правилам. Идеальное алиби!

— А не заподозрили ли французы кого‑ нибудь из ваших здешних приятелей или вообще родственников покойной? — живо поинтересовался Гастон.

— Таких не нашлось. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Я имею в виду тот факт, что последний год пани графиня провела как на сковородке. Не в обиду будь сказано, вроде бы вела уединённый образ жизни, а одновременно у всех на виду. Графиню не могут заподозрить в том, что наняла платного убийцу, чтобы прикончить эту экономку. Ну, во‑ первых, контакты её с парижским прадедушкой прекратились уже несколько лет назад, да и что такое имущество экономки по сравнению с богатством графа? Даже если пани не знала, что и без того унаследует все имущество несчастной.

— И что? — прорвался у меня голос.

— И полиция переключилась на шантаж.

Тут Гастон кивнул.

— И правильно делают! Мартин Бек кое о чем мне проболтался, а я для себя сделал выводы. Вспомните свидетельство о браке! Устраняя болтливую сотрудницу загса, экономка наверняка воспользовалась чьей‑ то помощью, я лично верю в показания клошара. А поскольку тут помирает твой прадедушка, помощнику не остаётся ничего другого, как её шантажировать. И если это она выстрелила из старинного пистолета…

— Она! — подтвердил Роман. — Проверили, и, хотя прошло много времени, следы пороха на её ладони обнаружили.

— Ну так сообщник испугался — второй раз она может и не промахнуться, набросился на неё, защищая собственную жизнь, бедолага упала и так ударилась затылком, что испустила дух.

Вот и получилось — сам же прикончил курицу, которая несла бы ему золотые яйца.

— А как же любовь? — протестующе вмешалась я, поскольку романтический вариант был мне больше по душе.

— Любовник экономки мог быть не причастен к убийству, теперь затаился, что ему остаётся?

— И вполне мог оказаться этим самым её убийцей, — безжалостно высказался Роман. — Во всяком случае, его ищут.

Я позволила себе раскритиковать действия французской полиции. Недаром столько за эти дни прочла книг о преступлениях и просмотрела бессчётное количество фильмов.

— Плохо ищут! Во всяком случае, полиция проигнорировала очень, на мой взгляд, важный предмет, который помог бы им его искать.

Оба моих собеседника вопросительно уставились на меня, и я продемонстрировала обнаруженную мною серёжку. Ведь она могла быть и мужской? Вот во время нашей беседы мне и пришло в голову, что она могла принадлежать убийце. Я даже немного возгордилась — вот, оказывается, какие во мне кроются способности детектива, никогда бы не предполагала…

И опять Роман безжалостно — что с ним случилось, очень уж он стал в последнее время безжалостным? — сбил с меня спесь, заявив:

— Пани графиня может не сомневаться — уж полиция наверняка и возможные отпечатки пальцев с серёжки сняла, и сфотографировала её сто раз, так что наверняка помнит о ней. И что касается этой серёжки… Ага, пока не забыл, о бывшей прислуге сказать. Выяснилось, что она в полном составе готова вернуться на работу во дворец, в услужение к пани. Ведь её почти целиком экономка уволила незадолго до своей смерти, недели за две. И граф ещё жил, так что люди удивлялись. Экономка оставила на весь дом всего двух слуг — лакея при графе и кухарку, точнее, молодую девушку, работавшую у них просто помощницей при кухарке. И лакей, и эта посудомойка наняты были совсем недавно. Вот людям и показалось подозрительным, с чего это экономка изгоняет старых заслуженных слуг, не один год проработавших под её началом. Ох, неспроста это, говорили люди, и я с ними согласен — наверняка той хотелось чувствовать себя в доме свободно, не желала, чтобы ей на руки смотрели. Точно, были у неё свои планы, да Господь распорядился иначе.

Гастон опять кивнул.

— Согласен, чем меньше людей, тем легче провернуть свои махинации. К тому же, на мой взгляд, я считаю обнаруженную тобой серьгу как раз доказательством того, что любовник экономки к убийству не причастен. Ну, сама подумай: если предположить, что Луиза Лера подарила серьги любимому человеку, тот бы наверняка не оставил на месте преступления такую улику против себя! Забрал бы серёжку с собой, вон она какая приметная, блестящая. Значит, не его серёжка.

И тут Роман, отбросив свою жестокость, как‑ то совсем по‑ детски беспомощно глянул на меня, словно собирался о чем‑ то сказать и сомневался, стоит ли. Решился.

— Как раз относительно этой серёжки нет никакой ясности. Я не договорил… Убийца мог спохватиться, что потерял её, и даже искать, да все равно бы не нашёл. Дело в том, что обнаружили серёжку в нагрудном кармане платья на убитой. Вот и гадай теперь, то ли серёжки принадлежали Луизе и убийцу вообще не волновали, то ли их носил мужчина. Неизвестно, были ли они на нем в момент убийства. Если даже и были, если даже он обнаружил, что одной не хватает, обыскивать свою жертву он не стал. Уж не знаю, из щепетильности или из каких других соображений. Обнаружила её только полиция.

Мне стало плохо. Услышав, что серёжка, которую я столь легкомысленно примеряла, была найдена на трупе, я выскочила из‑ за стола и помчалась в ванную.

Не успела я вернуться, как Роман поспешил меня успокоить, видимо догадавшись, в чем дело:

— Всю обнаруженную полицией бижутерию как следует продезинфицировали, — бросил он в пространство.

— В таком случае существуют два варианта, — рассуждал Гастон. — Либо возлюбленный проявил деликатность и не копался в трупе дамы своего сердца, либо это был посторонний человек, а его не интересовали сувениры. Две серьги наверняка бы прихватил, одна же ему ни к чему.

— А что говорят люди о бракосочетании хозяина? — поинтересовалась я.

— Почти вся прислуга придерживается мнения, что концепция разработана экономкой совместно с хахалем. Сначала, значит, оформить брак, потом всеми средствами ускорить смерть старичка и выйти замуж за хахаля. И вот тут мнения прислуги разделились. Одни считают, что задумала всю махинацию экономка из‑ за большой любви к хахалю, любила, дескать, его без памяти, вцепилась в него когтями и зубами, из‑ за этого и брак с графом задумала, соблазняя любовника будущим богатством. Но есть и такие, которые уверяют — за графа она выходила только руководствуясь собственными интересами, что начхать ей было на хахаля, которого она не очень‑ то и любила, это он вцепился в бабу и выдвинул идею окрутить старика, чтобы впоследствии прикарманить его богатство, экономка же сомневалась и капризничала. Трудно сказать, кто прав.

Я не сомневалась в мотивах, которыми могла руководствоваться женщина, и высказала их не колеблясь. Пусть я не слишком хорошо знала Луизу Лера, зато знала множество баб её типа. И в этом отношении за века женская природа абсолютно не изменилась, уверена.

— Тут все зависит от личности хахаля! — решительно заявила я. — Если он моложе её и хорош собой, к тому же умеет держаться и очаровывать баб, то она в него вцепилась. А если это побитый молью мужичонка, ничего собой интересного не представляющий, типичный охотник за приданым, то он и был лицом заинтересованным, а неглупая женщина должна была десять раз все продумать, прежде чем ради такого пойти на преступление. Так что надо найти убийцу и посмотреть на него.

— И вот ещё о чем надо помнить, — не очень уверенно заговорил Гастон. — Ты извини, я не хочу выглядеть нахалом, который вмешивается не в свои дела, но ведь они касаются тебя… И раз уж ты меня пригласила к этому разговору, хотелось бы упомянуть о такой личности, как Гийом. Почему‑ то вы с Романом о нем не заговариваете, а я вот понаслушался… наверное, нехорошо опираться на слухи, но других источников у меня нет, а общаясь с Реноденом и другими приятелями, я то и дело слышу о Гийоме. Ты не можешь не знать о нем, наверняка тебе говорил твой поверенный, что он одно время был чуть ли не главным претендентом на наследство твоего прадедушки, ведь он его потомок по прямой линии, хотя вроде бы… не совсем законный. Должно быть, незаконнорождённый сын или что‑ то в этом роде. И даже после смерти графа Хербле сделал попытку прочно обосноваться в его дворце, «угнездиться», так выразился Поль Реноден, но этому решительно воспротивился месье Дэсплен. Тревожит меня, что в последнее время он исчез с горизонта, ни слуху ни духу о нем.

— И что ты хочешь сказать?

— Ну, я не уверен… но, наверное, полиции не мешало бы и его допросить.

— Это дело полиции, — отмахнулась я от лишней мороки и обратилась к Роману:

— Месье Дэсплен обещал мне организовать возможность посещения личной квартиры Луизы Лера, ты наверняка знал — это её собственная парижская квартира. Роман, пойдём туда вместе. Полиция сделала в ней обыск, но я надеюсь обнаружить там что‑ нибудь интересное. Бывает ведь, что простой человек заметит то, на что профессионал не обратит внимания. А поскольку вы знаете множество людей, причём с давних ещё пор…

Прикусив язык, я попыталась выкрутиться из неловкого положения:

—…и прежде всего, ещё времён моего детства, о которых я ничего не знаю. Ведь если у Луизы все‑ таки был любовник, они могли встречаться и в её квартире, вдруг нападём на какой‑ то след… А главное, там должны быть фотографии. Я не нашла фотографий экономки в её рабочем кабинете, надеюсь найти у неё дома. На снимках она может быть сфотографирована вместе с предполагаемым хахалем. Или вот ещё что. Увидите знакомые места, где они сфотографировались, скажете полиции, они порасспросят местных жителей, может, кто их видел вместе? Надо же отыскать этого хахаля.

— Надеюсь, такое предположение приходило в голову и следователю, — согласился Гастон, — но что стоит и вам попробовать? И о Гийоме не забывайте, уж извини, что я все о нем. Просто Поль Реноден сообщил, что в его распоряжении значительная часть акций вашей акционерной компании. А если он такой… настойчивый, как говорят, может постараться вам напакостить. Ты даже не представляешь, сколько у тебя было бы неприятностей с получением наследства, если бы не завещание.

Конечно же, Гастон прав. Я и от поверенного знала, что прадедушку он очень беспокоил и тот просил своего нотариуса обращать на этого человека особое внимание. Видимо, были у прадедушки основания не любить Гийома, раз он решительно отказывал ему даже в малой доле завещания, несмотря на какое‑ то родство.

Но пока мне не хотелось отвлекаться на Гийома.

— Вот пускай полиция его и поищет, — опять отмахнулась я. — Меня в данный момент больше интересует квартира экономки. И если нас туда впустят…

Впустили. Гастон проявил тактичность, понял, что мне хотелось пойти туда вдвоём с Романом, и не стал напрашиваться.

И вот мы с Романом в квартире экономки прадедушки. Я оказалась права. В обеих комнатках мы обнаружили множество фотографий. И в альбомах, и просто в коробках, и россыпью в ящиках письменного стола. Наконец‑ то я получила возможность как следует разглядеть Луизу Лера. Уже в ранней молодости она была крупной и полной девушкой. С годами тела прибавлялось. И все равно её фигура была не лишена приятности, мужчины такие любят. И бюст выдающийся, и зад аппетитный, в самом деле, переодеться мужчиной ей было бы трудно.

Мадемуазель Лера сохраняла не только фотографии, мне попалось несколько дагерротипов. На одном я увидела своих родителей, на других — знакомых мне некоторых родственников. Интересно, зачем она сохраняла их? Ну, своих предков — понятно, а моих зачем? Какая связь между нами?

И как всегда, когда дошло до связи времён, в моей бедной голове все перепуталось, сплошной хаос. Вот и прадед мой… он‑ то, интересно, в каком веке? Господи, не могло же у меня быть двух прадедов, а если был только один, не мог он жить более двухсот лет. Спаси меня, Господи, и помилуй, сейчас совсем с ума сойду.

И чтобы не сойти, поспешила выбросить из головы все эти сложности с временами и заняться конкретными вещами. Вот это бриллиантовое ожерелье, безусловно, принадлежало моей прабабке. Возможно, прадедушка и сам подарил его своей многолетней утешительнице в минуту расслабленности духа, но все равно теперь оно должно вернуться в нашу фамильную сокровищницу. Я невольно рассмеялась, что теперь наследую его, так сказать, вдвойне.

А вот дневник бабки Луизы Лера. Я полистала его. И выяснилось, что мадемуазель Луизе дали имя в честь её прапрабабки, которая в своё время служила у моего прапрадеда, отсюда смятение во временах и теперь понятно, откуда я знаю о фамильном скандале. Связь богатого землевладельца с экономкой, буквальное повторение некоторых обстоятельств. Опять голова стала пухнуть, и я переключилась на фотографии.

Если полиция ими тоже заинтересовалась и обнаружила среди них кого‑ то подходящего на роль любовника экономки, я уже могла это фото не увидеть, наверняка оно в материалах следствия. Я же поймала себя на том, что надеялась на каком‑ нибудь фото увидеть мужчину с серьгами‑ звёздочками в ушах. Или с одной серьгой. Ну видела я такого, совсем недавно, и не на фотографии, теперь я уже твёрдо помнила.

Роман тоже просматривал фотографии и на одну обратил моё внимание. Старая она была, но моложе Эйфелевой башни, на фоне которой сделан снимок. По одежде судя, снимались где‑ то в самом начале нынешнего века. А я теперь вполне могла служить экспертом в области эволюции моды.

Группа мужчин и женщин позировала фотографу, и среди них обращала на себя внимание очень красивая дама.

— Если не ошибаюсь, — сказал Роман, — это мать господина Гийома в вашем семействе. Разрешите‑ ка, через лупу погляжу… Ну, так и есть, я её узнал.

И Роман подал мне снимок, одновременно вручив и лупу. Я без особого интереса взглянула на незнакомую мне особу. Вот её я наверняка никогда не видела. И я потребовала у Романа объяснений.

Тот вздохнул, видимо воспоминания не из приятных.

— Один раз только я её и видел, в те времена меня заслали по ошибке, ну да не буду морочить пани графине голову, — поспешно добавил он, видя, что у меня уже глаза закатываются под лоб, вот‑ вот потеряю сознание. — Нет, не буду вдаваться в подробности, успокойтесь. И тогда я видел её в жизни, не на фотографии, и в обществе тогдашнего главы вашего семейства, ясновельможного графа Сигизмунда. Помню и скандал из‑ за этой связи, высший свет не мог пережить факта, что один из польских магнатов завёл любовницу не профессиональную куртизанку, а даму приличного поведения, только не аристократку, хотя и из хорошей семьи. Ясновельможный граф даже признал своим сыном их ребёнка, только не решился дать ему своё родовое имя, поэтому фамилия мальчика стала Гийом, это девичья фамилия его матери.

— Похоже, в семействе Гийомов производство незаконных отпрысков богатых родов имеет славную традицию, — саркастически заметила я.

— Похоже, — совершенно серьёзно ответил Роман. — Может, тянется со Средневековья, но двести лет существует — это уже проверено. Начало славной традиции, как пани соизволила окрестить такую практику, положил известный во французской истории граф Гийом де Ресто, и его имя стало фамилией прославленной семейки. Впрочем, я и сам запутался в этих хитросплетениях времён, боюсь соврать…

— Ну и хватит об этом, — сурово потребовала я, — мне бы хотелось сохранить способность соображать. А что общего у той мадемуазель Гийом с Луизой Лера?

— А вот об этом — понятия не имею. И не знаю, откуда у экономки эта фотография.

— Должно быть, захватила её из дворца в Монтийи, — предположила я.

— В Монтийи фотография могла сохраниться, осталась от отца вашего прадедушки, как‑ никак он был виновником появления на свет очередного внебрачного Гийома. Только зачем она экономке?

Я испытала вдруг прилив вдохновения.

— Объяснение может быть одно: таинственным любовником мадемуазель Луизы был тот самый Гийом, который претендует на наследство прадедушки. А при чем тут фотография его прабабки? Не знаю, для чего экономка её похитила. Чтобы любоваться? Чтобы от кого‑ то скрыть?

— Или чтобы шантажировать, — задумчиво предположил Роман. — Хотя нет, вернее было бы говорить не о шантаже, просто средстве заставить что‑ то сделать. Ну, скажем, Луиза могла заявить Гийому — отдаст ему фотографию только после того, как он что‑ то для неё сделает. Может, это единственная сохранившаяся фотография этой особы, а прохвосту Гийому нужна для доказательства своих прав на наследство графа Хербле. Что он из их рода, хоть и внебрачный. Но это так, только предположение. Насколько мне известно, права на наследство с помощью фотографий не доказываются.

— И все же фотография имеет значение, — настаивала я. — Не было времени выяснить, остались ли во дворце Монтийи ещё какие‑ нибудь снимки этой особы. Прихвачу его с собой, чтобы потом хорошенько поискать в Монтийи.

— Я бы советовал отдать её в фотоателье увеличить.

— Прекрасно! Вот пусть Роман и сделает это. Странно, что полиция не прихватила его.

— Следователь может не иметь никакого понятия об этих ваших родовых скандалах, — с улыбкой предположил Роман. — Особа на фотографии, даже если полиции фотография и попалась в руки, судя по всему, давно умерла и к преступлению не может иметь никакого отношения. Я же запомнил её лишь потому, что очень уж она красива.

Правильно я сделала, забрав с собой Романа, без него тоже не обратила бы внимания на фотографию мадемуазель Гийом.

И ещё одно меня интересовало, и опять я обратилась за разъяснением ко всеведущему Роману. Почему полиция не забрала драгоценности, обнаруженные при обыске в квартире покойной? Насколько мне известно — по книгам и фильмам — полиция всегда приобщает к делу все ценное. Роман охотно пояснил — вмешался месье Дэсплен, и под его ответственность драгоценности остались в квартире, он же пообещал передать их законной владелице, как поверенный нашего семейства.

Итак, правильно поступила я, настаивая на осмотре квартиры Луизы Лера, и именно с Романом. И правильно поступила, не захватив Гастона, потому что при этом теперь самом близком мне человеке я все равно не смогла бы обсуждать с Романом открыто наши фамильные проблемы. И мы с Романом договорились: когда будем говорить об этих делах уже втроём, чтобы не запутаться, помнить — древнюю мадемуазель Гийом он видел не живьём, а только на фотографии, знал же о ней от разных моих родственников ещё в те времена, когда меня больше фамильных скандалов интересовали куклы. В Романе я была уверена, вот мне бы не ляпнуть какой глупости. Надо будет проследить за собой.

Несколько разочарованная небольшим количеством находок в квартире экономки, я опять вернулась в Трувиль, где мне предстояло сдавать экзамен на вождение машины для получения прав. Я уже научилась прилично водить и мечтала о правах. Самой водить машину мне с каждым днём нравилось все больше.

* * *

Эва устроила у себя ужин в тесном кругу, для нас четверых. Уже не было у меня необходимости советоваться с нею с глазу на глаз, потому что Шарль давно пользовался моей симпатией и доверием, а о Гастоне и говорить нечего, тем более что он был в курсе большинства моих новостей.

Эва одобрила мою версию.

— Думаю, ты права, наверняка любовником Луизы был Гийом. Два сапога пара. Гийом же, уверена, прекрасно тебя знает и не исключено, что незаметно следит за тобой, только ты об этом не знаешь. Да, кстати, а как его зовут?

Вот те на! Все время мысленно себя хвалю, дескать, какая я проницательная и сообразительная, а о такой существенной детали как‑ то не подумала. Правда, сразу после моего приезда месье Дэсплен вроде бы называл имя Гийома, предупреждал меня относительно этого опасного претендента на прадедушкино наследство, да вылетело это имя из памяти, хоть убей, не вспомню. Анри? Бертран? Антуан? Нет, не вспомню.

Пришлось сконфуженно признаться — не знаю. Да и до того ли было? Поскольку Гийом не попадался мне на глаза, он и из головы вылетел, ведь не могла же я признаться Эве, что занята по уши, овладевая всесторонними познаниями об этом чуждом для меня столетии.

Эва же выразила по этому поводу недовольство, и она была права.

— Сейчас пора отпусков, — заметил Гастон. — Все поразъехались на курорты, может, и Гийома давно нет во Франции. Да не тревожьтесь, когда‑ нибудь же он вернётся во Францию, и тут полиция его схватит. Хотя… мы ведь не знаем, считает ли его полиция подозреваемым. Это мы так решили. Хотя логично предположить, что по меньшей мере они — этот Гийом и Луиза Лера — были наверняка хотя бы знакомы, а это уже немаловажно.

Вернувшись домой, я узнала, что в моё отсутствие звонил месье Дэсплен, чтобы сообщить о приезде ко мне нового гостя. Вернее, гостьи. Флорентина назвала некую мадам Лецки, вроде бы мою дальнюю родственницу, приятельницу моей покойной прабабушки, которая намерена прибыть в мой дом в Трувиле и пожить в нем.

Ни о какой родственнице с такой идиотской фамилией мне не доводилось слышать, но в присутствии Гастона я не стала допытываться у прислуги, что за гостья и как вообще такая может приехать — раз прабабушкина приятельница, значит, совсем дряхлая старушка? Так ведь? Но поскольку Флорентина говорила о ней, как о хорошо знакомой даме, которая не в первый раз появляется в этом доме и даже имеет здесь отведённую ей для проживания комнату, я распорядилась привести ту комнату в порядок. Потом все разузнаю.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 10 111213 14 15 Следующая ⇒