Джеки Коллинз 3 страница

– В таком случае, – вмешался Джек, – когда ты собираешься появиться у меня в шоу? Совсем закормил обещаниями. Откуда такая преданность Карсону?

Мэннон всплеснул руками и заулыбался.

– Пользуюсь спросом! А что, мне нравится.

Он пользовался спросом уже пятнадцать лет, и это все еще доставляло ему удовольствие, не говоря уже о том, что он был любимцем публики и зарабатывал миллионы.

У Мэннона было все, что душе угодно. Кроме Уитни. Она оставила его, когда он нуждался в ней больше всего, и теперь он пытался свыкнуться с ее уходом. Его новая жена, Мелани‑ Шанна, не оказалась решением проблемы. Недавняя «Мисс Техас», с хорошенькой мордашкой и стройной фигурой, она не была Уитни, и женитьба на ней оказалась серьезной ошибкой. Если бы не необходимость платить за содержание жены и делить собственность, он бы выпихнул ее через неделю после свадьбы. Как последний идиот, он не удосужился заставить ее подписать брачный контракт, в котором ее посягательства были бы строго ограничены. Но его адвокаты уже работали, и как только они дадут зеленый свет, он тут же разведется. Само собой, Мелани‑ Шанна о его планах ничего не знала. Не предупреждать же ее заранее. Пусть думает, что все идет прекрасно, а потом наступит Судный День – и до свидания, красотка из Техаса.

Наверное, у него помутился разум, когда он решил на ней жениться. Это он хотел отомстить Уитни, которая перебралась к его же бывшему другу, жеребцу из Малибу по имени Чак Нельсон. Актер из него был совершенно никудышный, он появлялся только в фильмах, от которых Мэннон отказывался. К счастью, их роман нельзя было назвать прочным, и Мэннон хотел вернуть Уитни, отвоевать ее (как только разведется).

– Появиться в твоем шоу не могу, – отказался он. – У тебя слишком серьезно.

– Серьезно! – Джек покачал головой. – Наверное, меня с Миз Мидлер на прошлой неделе ты пропустил.

– Выдающиеся сиськи, – вставил Хауэрд.

– Выдающийся талант, – поправил Джек.

– И выдающиеся сиськи, – уточнил Мэннон. Джек против воли рассмеялся.

– Ну вы и парочка! – воскликнул он. – Сиськи и задница. Вся история ваших жизней.

– А ты об этом никогда не думаешь, да? – хором спросили Хауэрд и Мэннон.

– Только когда хочется потрахаться, – ответил Джек, и трое друзей дружно захохотали.

Уитни Валентайн Кейбл обладала несравненным телом и запоминающимся лицом. Глаза – дымчатый аквамарин, прямой с веснушками нос, уголки рта чуть опущены, но стоило Уитни Валентайн Кейбл улыбнуться, как оказывалось, что у нее – самая большая, самая лучшая и самая белозубая улыбка в Голливуде.

Волосы ниспадали на плечи светлыми завитушками. Мужчинам ее волосы снились по ночам. Женщины копировали прическу, в какую она предпочитала укладывать свои шикарные локоны.

Она была личностью, она была звездой, но, как ни печально, Уитни Валентайн Кейбл не умела играть.

Впрочем, в ее случае это было не так и важно, потому что за пять лет актерской карьеры ей удалось взлететь на гребень умеренной популярности. Свою роль сыграли многочисленные обложки журналов и длившийся целый год комедийный телесериал, далее последовала цепочка неприхотливых фильмов, в которых она, одетая по минимуму, щеголяла своей фигурой. Наряды были самые разные: от трех расположенных стратегически фиговых листков до вечернего туалета из норки. Но она никогда не показывала ВСЕ. Э, нет. При всей своей красоте Уитни была достаточно мудра и знала: что‑ то должно оставаться скрытым. И великой и неумытой армии кинозрителей так и не удавалось хоть краешком глаза посмотреть на ее сочные соски или светло‑ шелковистую поросль, хотя «Плейбой» и ему подобные журналы ползали перед ней на коленях, умоляя (даже с неподдельными слезами) обнажить все – и предлагая за такую привилегию громадные деньги.

Но что значит «громадные»? Если уж Уитни и выставит свои сокровища на обозрение, то никак не меньше, чем за миллион долларов. Однако такого предложения пока не поступало.

Дорогу в Голливуд Уитни Валентайн нашла довольно легко. Она работала парикмахершей в техасском городишке под Форт‑ Уэртом и, как и все остальные горожане, проявляла неподдельный интерес к съемкам самого настоящего голливудского фильма, что проходили неподалеку. В субботу она с подружкой отправилась на съемочную площадку и тут же попалась на глаза Мэннону Кейблу – исполнителю главной мужской роли.

Нельзя сказать, что для Мэннона это была любовь с первого взгляда. Скорее так: не пропускай ничего, что движется. Из того, что двигалось на его горизонте всю ту неделю, Уитни была самым восхитительным существом. Восемнадцатилетняя невинность – по крайней мере, так она себя отрекомендовала, когда он предложил ей вкусить радость общения с кинозвездой в постели.

Жизнь в маленьком городке не приносила Уитни радости. Она хотела на волю, и Мэннон Кейбл выглядел прекрасной выездной визой. Но чтобы заполучить его, надо держать его на расстоянии – так подсказал ей инстинкт. Она была права. Как только он ее ни называл: и безмозглой телкой, и динамисткой; но через полтора месяца он сделал ей предложение и после окончания съемок привез в Беверли‑ Хиллс в качестве своей невесты.

Целых пять лет Уитни играла роль образцовой супруги. Готовила, ходила по магазинам, хозяйничала в их пригородном одноэтажном доме в Малибу, фотографировалась для газет и журналов со своим знаменитым мужем и вообще вела себя как женщина, о которой мечтает каждый мужчина.

Но как‑ то в жаркий воскресный день, когда у них в Малибу собрались гости, и в воздухе стоял запах жареного мяса, друг и агент Мэннона Хауэрд Соломен шепнул ей на ушко, что в телевизионном сериальчике есть роль, написанная словно специально для нее – будь она актрисой.

Она мгновенно загорелась.

«Дай мне попробоваться, Хауэрд, – взмолилась она. – Ну, пожалуйста! Ради меня! »

«Мэннон меня убьет», – простонал он.

«Я тоже, если ты мне откажешь», – прошипела она.

В полной тайне она прошла пробы.

В полной тайне заключила контракт.

Когда Мэннону все стало известно, он пришел в ярость. «Кретин, – орал он на Хауэрда. – Только актрисули‑ жены мне не хватало».

«Но если она этого хочет», – неловко защищался Хауэрд.

«Все, ты больше не мой агент, такой агент мне не нужен», – бушевал Мэннон, потом обратил свой гнев на Уитни.

«Я хочу работать, – спокойно объявила ему она. – Мне скучно».

«Скучно! – Он едва сдерживался. – Ты замужем за мной, черт дери! Как тебе может быть скучно? »

«Ты все время работаешь, – пожаловалась она. – А я целыми днями сижу без дела. Думаешь, это очень весело? »

«Как насчет того, чтобы стать настоящей семьей? Уж сколько раз мы об этом говорили. Ты же знаешь, я хочу ребенка».

«А я хочу чего‑ то добиться в жизни, прежде чем превратиться в наседку. Прошу тебя, Мэннон, пойми меня».

С большой неохотой он согласился – пусть попробует себя в кино. Уитни была единственной женщиной, с которой он хотел провести жизнь, и если уж ей требуется несколько месяцев, чтобы покрутиться в шоу‑ бизнесе, пусть хлебнет этого лиха. Скоро сама разберется – изнутри вся эта кутерьма не такой подарок.

Первым делом она выкрасила свои русые волосы и превратилась в яркую блондинку. Потом решила взять для сцены свою девичью фамилию Уитни Валентайн, добавив Кейбл, чтобы ублажить Мэннона (это ублажало и прессу, освещавшую их телешоу, но это уже другая история).

Так началось ее восхождение к звездам. Дорога оказалась не трудной. Комедия прошла на ура. Сама Уитни действительно соответствовала предъявленным к ней требованиям, помогло и наличие весьма именитого мужа, а дальше рекламная мельница начала молоть на полные обороты.

Спустя пять лет и пятьсот журнальных обложек она стала звездой – как и намеревалась. Но ее совместная жизнь с Мэнноном ушла в прошлое. Она не собиралась с ним разводиться, но он очень ревностно относился к ее успехам, и она ничего не могла с этим поделать. Со дня их развода прошло уже полтора года. Как только последние слова были сказаны, Мэннон взял в жены какую‑ то техасскую королеву красоты. Уитни, безусловно, была уязвлена, потому что инициатором развода была она, а не Мэннон – он заявлял о своей немеркнущей любви к ней до той самой минуты, как взял в жены другую. Какое‑ то время ее мучил соблазн сделать то же самое и заключить брак с другом Мэннона Чаком Нельсоном, с которым она в то время жила. Но Чак, будучи замечательным малым в нормальном состоянии, совершенно дурел, когда в поле его зрения попадали наркотики. К тому же она воистину наслаждалась вновь обретенной свободой.

Потягивая из стакана охлажденный чай возле почкообразного бассейна в саду своего дома в Лома‑ Виста, Уитни думала о Хауэрде Соломене. Кто мог представить себе, что в один прекрасный день он займет пост директора студии «Орфей»? Когда он был агентом Мэннона, она его не выносила. А когда он запустил на орбиту ее карьеру, просто его терпела; однако вскоре он забросил агентский бизнес и создал собственную компанию по производству фильмов. Одна солидная работа за другой – и вот он во главе большой студии. Это впечатляло.

Вытянув изящную ножку, она с удовольствием оценила жемчужный блеск лака на напедикюренных пальцах ног. Итак, Хауэрд Соломен. Один из лучших друзей Мэннона. Комичный, вульгарный, пройдошистый Хауэрд.

Она неуютно поежилась. О том, чтобы переспать с Хауэрдом, даже и думать глупо; они знакомы Бог знает сколько лет. И все‑ таки вчера на приеме у Филдсов она и Хауэрд пристроились в уголке поболтать, когда рядом никого не было, – и что‑ то произошло. Он понял ее. Понял, что для се карьеры необходим толчок. А это иногда играет важнейшую роль в любых взаимоотношениях.

Брюс Спрингстин неистовствовал, и Джейд была в превосходном настроении. Она успела распаковать три коробки, и в квартире уже запахло родным домом. Тут в дверь позвонили, и она глянула в глазок – старая ньюйоркская привычка.

– Кто там? – кликнула она.

– Пицца.

– Я ничего не заказывала.

– У вас на пиццу абонемент.

– Кори! – Она распахнула дверь настежь. – Ах ты, злодей! Ты же говорил, что сможешь попасть сюда в лучшем случае через неделю.

– Ради тебя, сестричка, я сотворил чудо.

Он поставил коробку с пиццей на пол и обнял сестру. Семейного сходства не было. Кори был ниже ростом и на несколько лет моложе Джейд. Приятный парень с правильными чертами лица, но далеко не такой обаятельный, как сестра.

– Какая прелесть! – воскликнула она.

– Я или пицца?

– Ясное дело, пицца! Давай есть. Я прямо с голоду умираю. Надеюсь, двойная с грибами?

– И с сыром, и с копчеными колбасками, и с рубленым мясом, и с перчиками. Устраивает?

– Кори, малыш, – меня устраиваешь ты. Как я счастлива, что снова вижу твое дурацкое улыбающееся лицо.

В подтверждение ее слов он тут же расплылся в глупой улыбке.

– Взаимно, красавица‑ сестричка. Давно не виделись.

– Знаю.

Он поднял коробку с пиццей.

– Так я вхожу? – спросил он. – Или мы будем пировать в коридоре?

– Ой, прости! Давай. Залетай. Сию секунду. Выкладывай пиццу. И все новости. Так?

– Именно.

Он прошел за ней в ультрасовременную кухню и поставил коробку на крышку стола.

Джейд стала доставать тарелки и нож.

– Как поживает Марита, как Джонсон‑ младший? Кори огляделся по сторонам.

– Шикарно здесь у тебя, – с восхищением протянул он.

– Да уж получше, чем моя кроличья нора в Нью‑ Йорке, да? – поддразнила она его.

– Побольше.

– Что будешь пить? Забудем о благоразумии и откроем бутылку вина?

Он взглянул на часы.

– Всего половина первого.

– Знаешь, иногда мне кажется, что ты так и не переехал в большой город.

Он выглянул в окно.

– Иногда мне кажется, что лучше бы и не переезжал. – Повернувшись к сестре, он добавил: – Ты с мамой и папой давно не говорила?

Она передала ему бутылку белого вина и пробочник.

– Завтра. Всегда звоню им по воскресеньям. Если вдруг позвоню среди недели, они перепугаются до смерти и Бог знает что подумают. А что? – В голосе послышалась озабоченность. – У них ничего не случилось?

– Нет, – ответил Кори, возясь с бутылкой. – Я с мамой вчера разговаривал.

– Ну, отлично. – Она принялась резать пиццу на два огромных куска.

– Просто если бы ты с ними поговорила, ты бы уже знала, – сказал он сбивчиво.

Она внимательно посмотрела на него. Он что‑ то собирался сказать и, судя по всему, малоприятное.

– Ты о чем?

– Мы с Маритой расстались.

– Черт!

Он, хорохорясь, пожал плечами.

– Большое дело.

– Очень даже большое, – возразила она, нахмурившись. – У вас же ребенок. А раз так, дело очень большое.

Он сверкнул глазами.

– Давай обойдемся без лекций. А то я начну твои проблемы обсуждать.

– Мои проблемы кончились, – резко оборвала его она, чуть выставив подбородок.

Уловив слабину, он перешел в наступление.

– Ты загубила шесть лет на женатого, поэтому твои советы меня не интересуют.

– Не умничай, – огрызнулась она. – Одно дело я, а другое – ты.

В ту же секунду она пожалела об этих словах. Всю жизнь Кори был в семье на вторых ролях. Это ей улыбалась удача, а он так ничего и не добился. Это она достигла вершин в своей профессии. У него была средненькая работа в одной рекламной фирме в Сан‑ Франциско. Он даже никуда не уезжал из дома до самой встречи с Маритой – она была с Гавайских островов, – и только четыре года назад перебрался вместе с ней в Калифорнию.

– Извини, – негромко добавила она. – Наверное, я расстроилась. Мне казалось, ты с Маритой – прекрасная пара. Что случилось?

Он только развел руками, признавая поражение.

– Не знаю.

У Джейд сразу пропал аппетит. Брат был ей совсем не безразличен, а тут такая новость. Надо скорее позвонить маме.

– Я хотел сам тебе об этом сказать. – Он поднялся и, нервничая, стал ходить взад‑ вперед по кухне. – Маме и папе я уже доложился.

– Поправить ничего нельзя?

– Боюсь, что нет. Я уезжаю в Лос‑ Анджелес. Меня переводят из нашей конторы в Сан‑ Франциско.

– Наконец‑ то хорошая новость. Можешь поселиться у меня.

Он покачал головой.

– У меня есть, где жить. Я не один.

Ну, теперь кое‑ что прояснилось. Кори завел себе другую. Не исключено, что ему просто надо выгуляться, а потом он вернется к Марите и ребенку.

– Хочешь совет? – рискнула она.

– Нет, спасибо. Слушай, сестричка, мне надо бежать. Дел по горло.

– Ты же только что вошел, – запротестовала она. Он поцеловал ее в лоб.

– Мы теперь будем жить в одном городе. Представляешь? С детства такого не было. Все будет, как в старые времена, да?

Радужное настроение слегка поблекло, но она согласно кивнула.

– Я тебе позвоню, – пообещал он. – Как только устроюсь.

Едва за ним закрылась дверь, она набрала номер телефона матери, но та знала не больше, чем сама Джейд, и была очень огорчена.

– С Маритой кто‑ нибудь говорил? – спросила Джейд.

– Кори говорит, что она с ребенком уезжает на Гавайи к своим родителям, – пояснила мама.

– Надеюсь, не навсегда.

– Кто знает?

Повесив трубку, она почувствовала, что очень хочет поговорить с Марком. Со дня их расставания прошло уже больше месяца, но позывы вернуться еще были. Шесть лет они жили друг другом. Правда, у него еще была своя отдельная жизнь в Англии, о которой ей ничего не полагалось знать.

Мерзавец.

Но поскучать о нем – это ее право, разве нет?

Унесшись мыслями вдаль, она смела всю пиццу, даже не заметив. Господи, какой кошмар! Марк бы ее сейчас высмеял. Иногда, когда она устраивала себе кутежи, Марк называл ее «толстой американкой». К ее изящным линиям такой титул едва ли подходил. Когда они ругались – а эти шесть лет отнюдь не были мирными, – она обзывала его «чопорным англичанином». Они шутили потом – хорошо бы написать комедию с такими персонажами. «Представляешь, какой может быть успех, – смеялась Джейд. – Затмит все на свете».

«Только если в главной роли будешь ты», – отвечал он.

В поездки они всегда отправлялись вместе. Она была в восторге от его мира, а ее мир его зачаровывал. Дважды в год она ездила с ним в Африку на сафари с фотоаппаратом… чего ей будет не хватать, так это пробуждений в пустыне, когда рассветные небеса окрашены в невиданные цвета, и отовсюду доносятся звуки необузданной природы. Какая красота! Неописуемая!

Марк Рэнд.

Часть ее прошлого.

Надо выбросить его из головы.

Уэс Мани родился с Силвер Андерсон в один день, но не подозревал об этом, да и в любом случае ему было плевать. Он дожил до тридцати трех лет и мало чего добился. Беда Уэса заключалась в том, что в его жизни не было цели. Отведав всего понемножку, он в результате остался голодным.

Уэс Мани родился в лондонских трущобах, от бывшей проститутки и ее временного сутенера. Детство его отнюдь не было Диснейлендом, окружающая действительность была суровой, и Уэс довольно рано усвоил жестокие правила уличной жизни. Когда ему было двенадцать лет, мать нашла себе богатого американца (по крайней мере, она считала его таковым), вышла за него и переехала в Нью‑ Йорк. Уэсу казалось, что он умер и попал на небеса. В тринадцать лет он познакомился с противоположным полом (все старшеклассницы были в восторге от его лондонского выговора – кокни). В пятнадцать – первый арест (что‑ то стибрил в магазине – не смертельно). В шестнадцать – прощай, мама. Собственно, прощания‑ то как раз и не было, он просто уехал из дому, вполне возможно, мать этого даже не заметила. К тому времени она уже развелась с мужем и вернулась к прежнему образу жизни. Торговать собой ей нравилось больше, чем стоять у плиты.

Уэс поселился у полногрудой стриптизетки, которая думала, что ему уже двадцать. Он немножко подрабатывал сутенерством, но душа к этому не лежала, подторговывал он и наркотиками и в результате соприкоснулся с рок‑ бизнесом и своей, как ему тогда казалось, истинной любовью – музыкой. Он обнаружил, что может петь, извлекать из себя низкий и гортанный рык, из которого позже возникли столь популярные в семидесятые звуки хэви‑ метал. Год проболтавшись по дорогам Америки с группой «Распутники» в качестве менеджера, Уэс занял место ее ведущего вокалиста, который подхватил суровый триппер и вышел из строя. Занял место не только у микрофона, но и в постели.

Наступила сумбурная полоса экстаза. В двадцать два года он – солист группы! Четырнадцатилетние девственницы рвали на нем одежду. Он познакомился с Миком Джэггером и Эттой Джеймс. Его ждала слава!

«Распутники» просуществовали десять месяцев. Группа распалась, даже не записав пластинки. Уэс был расстроен, но совершенно уверен в себе – сейчас другие группы выстроятся в очередь, чтобы предложить ему работать с ними.

Никаких предложений не поступило. Ни одного. В поисках места под солнцем он перебрался в Майами и стал работать барменом в ночном клубе, где познакомился с разведенной сорокадвухлетней шведкой, у нее были деньги, стальные бедра и начисто отсутствовало чувство юмора. Она продержала его возле себя три года, и это его вполне устраивало, тем более что он нашел общий язык с ее служанкой, крутобедрой пуэрториканкой.

Его связь с этим дуэтом закончилась, когда шведка решила снова связать себя супружескими узами, но в женихи определила не Уэса.

С неохотой он опять пошел в бармены, нашел место в большом отеле. Для человека, который не знает толком, чем заняться, работа неплохая.

Вики появилась в его жизни, когда меньше всего ему нужна была женщина без гроша за душой. Вики было двадцать лет, все очарование молодости было при ней. Не сойтись они просто не могли. До сих пор он никого в жизни не любил и теперь совершенно растерялся. Вики танцевала в одном из пышных гостиничных шоу, но зарабатывала, увы, еще меньше, чем он. Они жили в крохотной квартирке на берегу океана, и вскоре Вики начала отпускать зловещие намеки насчет женитьбы.

Семейные узы, неоплаченные счета и дети – свое будущее Уэс представлял иначе, поэтому он подгулял с лучшей подругой Вики и сделал так, чтобы от Вики это не укрылось. После чего он уехал и вернулся в Нью‑ Йорк, но вскоре выяснил – для него там слишком холодно, попутно успев сыграть небольшую роль в порновидео и быстренько отхватив за это тысячу долларов наличными.

Деньги он истратил на билет в Лос‑ Анджелес, там неподалеку от набережной снял обшарпанный домишко на две комнаты, стал подрабатывать на съемках статистом. Но скоро ему надоело ошиваться на съемочных площадках, и он вернулся к профессии бармена. Тусовочных точек в Голливуде великое множество, и в каждой такой точке есть бар. Он сменил несколько.

Однажды утром он проснулся и обнаружил, что ему исполнилось тридцать три года.

К счастью для Уэса, проснулся он не в собственной постели – иначе в припадке депрессии он мог бы покончить жизнь самоубийством. Он попытался нашарить сигареты, огляделся, и тысячи иголочек безжалостно закололи в висках. Интересно, где это он?

На ночном столике, рядом с розовым телефоном и узорчатой подставкой для гигиенических салфеток, стоял стакан, до половины наполненный виски. Тут были также дешевый пластмассовый будильник и заваленная окурками пепельница в форме совы.

Да, на золотую жилу он снова не наткнулся. Вот уже сколько лет он искал себе еще одну такую шведку. Быть на содержании у женщины – такой ни к чему не обязывающий стиль жизни очень ему импонировал.

Громко зевнув, он сел. С полки на него смотрело чучело рыжего кота.

– Доброе утро, – дружелюбно поприветствовал он кота.

Черт! То ли у него разыгралось воображение, то ли кот ему подмигнул.

Да. Слишком много ночных загулов, слишком много женщин с трудной судьбой.

В маленькой спальне было душно. Кондиционера нет – увы. Удача явно не хотела с ним дружить.

– Кто‑ нибудь есть? – позвал он, и тотчас появилась приютившая его дама – пухлая блондинка со спутанными волосами, подсохшим гримом и силоксановыми грудями, которые проглядывали сквозь пеньюар из полиэстера.

– Я уж думала, ты никогда не проснешься. Вырубился мгновенно, еще быстрее, чем бывало мой старик.

Он мог поклясться, что видит ее впервые в жизни. Если он оказал ей такую честь, что воткнул в нее свой болт, значит, он здорово надрался.

– Я тебя знаю? – спросил он.

Она оценивающе поглядела на него.

– По крайней мере, у тебя встает, а у него, когда он от меня сбежал, сил на это уже не хватало. Нынче импотентов развелось – уму непостижимо.

– Правда? – он затянулся сигаретой, попытавшись изобразить удивление.

– Какие шутки, котик. – Она взбила волосы, окинула его долгим тягучим взглядом. – Мне через полчаса надо на работе быть… Да черт с ним, подождут – если, конечно, ты не спешишь.

Не‑ ет, он готов идти по горячим углям до самого Нью‑ Йорка, только не это. С этим пьянством надо кончать.

Она начала высвобождаться из пеньюара. Под ним был красный чулочный пояс, красные в рисунок чулки – и больше ничего. Ее колючие черные заросли кустились до самого Китая. Могла бы как‑ то причесаться.

– Вообще‑ то с удовольствием, – сказал он, приподняв простыню и кинув взгляд на своей пенис – заряженный, но только для того, чтобы сходить в туалет.

– По‑ моему, полный порядок, – вожделенно откликнулась она.

– Я просто проверить, – сказал он.

– Зачем?

– Понимаешь, у меня хронический лишай. Врач говорит, что он не заразный, только когда воспаление. Но, чтобы никого ничем не наградить, я предпочитаю за ним приглядывать.

Она застыла.

– Ах ты шваль! – Она быстро напялила на себя пеньюар, жировые валики тряслись от негодования. – Вон из моей постели и катись отсюда.

– Да он сейчас не передается, – запротестовал он.

– Проваливай, гнусная рожа.

Она отвернулась, пока он натягивал штаны и рубашку. Больше она не проронила ни слова, и выйдя из ее дома, он обнаружил, что находится в Вэлли. Как же он в таком невменяемом состоянии мог добраться до Вэлли?

К счастью, его машина была тут же. Старый «Линкольн», который он выиграл в покер. Иногда ему фартило.

Остановившись у кофейни на бульваре Вентура, он прошел прямо в туалет. Посмотрел на свое отражение в зеркале над треснувшей раковиной и поздравил себя с днем рождения. На стене кто‑ то нацарапал: МАМА СДЕЛАЛА ИЗ МЕНЯ ГОМОСЕКСУАЛИСТА, а ниже кто‑ то другой подписал: А ИЗ МЕНЯ НЕ СДЕЛАЕТ?

Наклонившись к зеркалу, он увидел на лице следы времени и чрезмерных возлияний. Небритый, с похмелья, глаза выцветшие… да, видок что надо. Ничего, все можно смыть. Когда он жил со шведкой, выглядел он вполне прилично, тут сомнений нет. Конечно, когда тебе делают маникюр, да массаж, да маску на лицо, покупают шикарные шмотки, тут любой будет выглядеть прилично. Но жизнь со шведкой закончилась несколько лет назад. Он часто вспоминал с тоской ее стальные бедра – и ее деньги.

Но если задаться целью, он и сейчас любую бабу уложит. Ну, почти любую. У него были длинные темные волосы, правильные черты лица, немножко портили впечатление сломанный во время потасовки в баре нос да дюймовый шрам под левой бровью – результат беседы с Вики при расставании. Глаза были цвета свежих водорослей, и хотя он не занимался физическими упражнениями и прочей подобной ерундой, его пять футов и одиннадцать дюймов были в должной форме, плюс‑ минус несколько фунтов.

Да и ублажить дамочек он умел. Трезвый, пьяный, не важно – они у него пели не хуже Барбры Стрейзанд.

Выпив кофе и проглотив пару пончиков, присыпанных сахарной пудрой, он покатил домой; на полдороге чуть было не остановился подвезти голосовавшую девицу в красных шортах в обтяжку, но потом передумал: незачем играть со своей половой жизнью в русскую рулетку. Сейчас можно Бог знает что подцепить – лишай, к примеру, которого у него не было, не говоря уже о СПИДе, от которого уколом пенициллина не отделаешься. СПИД – это поползли на кладбище. Медленно и верно.

Поежившись, он твердо решил: надо привести себя в порядок. Загульные субботы с воскресеньями – по боку. И впредь не спать неизвестно с кем.

В тени его дома притаилась местная проститутка. Однажды, когда он сидел совсем без гроша в кармане, он сдал ей на неделю свою спальню. Она за это время умудрилась обслужить сорок двух мужиков, и вся квартира провоняла, как туалет в ночлежке. Теперь только через мой труп, подумал он.

– Привет, Уэс, – прочирикала она. – Я тебе подарочек принесла.

Он даже растрогался. Шлюха, а помнит, что у него сегодня день рождения.

Не тут‑ то было. Это оказался пакетик кокаина, который он заказывал для знакомого.

– Сколько? – спросил он.

Совершив обмен денег на товар, он понял, что средств к существованию у него катастрофически мало. Даже если кокаин он продаст вдвое дороже, пора искать работу.

В доме ничего не изменилось. Все те же грязные шмотки, грязные пепельницы, грязные простыни – обычный бардак. А что если нанять эту проститутку – пусть наведет здесь марафет? Дурацкая мысль. Скорее всего, она не согласится. Решит, что такая работа ниже ее достоинства.

Нажав на клавишу автоответчика, он стал слушать не нашлась ли группа, которая жаждет заполучить его в солисты? Ведь пение – это его жизнь, но уже несколько лет он никому и ничего не пел.

– Слушай, братишка, – сказал автоответчик голосом его приятеля Рокки. – У тебя есть шанс сделать мне большое одолжение. Сегодня в Бель‑ Эйр солидный прием в доме одной телезвезды. Силвер Андерсон. Обслуживать бар наняли меня и Стюарта, так этому долболобу вздумалось на полном ходу выпрыгивать из машины, – зачем, не спрашивай, – ну и сломал себе руку. Всех дел часа на два – шестьдесят долларов. Ты же не бросишь меня в беде? Заметано, братишка?

Сегодня у него день рождения. Никаких планов на вечер все равно не было.

Джек Питон сидел за рулем зеленого гоночного «Феррари». Он терпеть не мог, когда кто‑ то садился за руль его машины, и поскольку все гостиничные парковщики об этом его пунктике знали, они с удовольствием предоставляли ему возможность парковать машину самому.

Выйдя из «Беверли‑ Хиллс», он пружинистым шагом прошел к своей машине, за ним тянулась короткая цепочка туристов из Миннесоты, с камерами в руках они пытались его сфотографировать. Но пока они набирались смелости попросить об этом, он нажал на газ и умчался в солнечную дымку.

По плану у него дальше шел теннис, но на завтрак с Хауэрдом и Мэнноном ушло много энергии, и махать ракеткой сейчас не хотелось. Прямо из машины он позвонил партнеру и перенес встречу назавтра. Потом набрал номер Клариссы в студии, но ему сказали, что поговорить с ней сейчас никак нельзя – идут съемки.

У светофора девушка в белой машине с откидывающимся верхом прокричала ему:

– А я вас знаю!

Не без смущения он улыбнулся в ответ. Тот факт, что каждая собака знает его в лицо, не доставлял ему удовольствия, в отличие от Мэннона, который в своей славе просто купался, или от Хауэрда, который к такой популярности стремился всей душой. Когда Хауэрд стал во главе «Орфея», он, радуясь, как ребенок, пришел в ресторан «Мортон» и занял самый лучший столик, выперев оттуда двух известных киноактеров и довольно важного продюсера.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒