Борис фон Шмерцек 12 страница

— Мы полагаем, что Ассад похитил не только суданцев, но и нашего друга, — объяснял Эммет. — Если я не ошибаюсь, Ассад заставил его ответить на несколько вопросов, после чего опустошил счет.

— У меня прямо слезы на глаза наворачиваются, — сухо возразил Гамуди. — Но чтобы достать эти документы, мне пришлось понести расходы. И теперь по всему видно, что я так и останусь в минусе. Назовите мне причину, почему я не могу убить вас и вашу спутницу и приказать зарыть в пустыне ваши тела.

— Потому что вы не дурак.

Лара удивлялась самонадеянности Эммета. Сама она так нервничала, что почти не могла сидеть спокойно. Вероятно, Гамуди было достаточно только щелкнуть пальцами, чтобы осуществить свою угрозу.

Оба мужчины за столом пристально смотрели друг на друга. Напряжение в помещении казалось осязаемым.

— Я предлагаю вам сделку, — наконец прервал молчание Эммет. — Я удесятеряю ваше вознаграждение, если вы мне предоставите кредит на время, пока я не верну свои деньги. За содержание этого конверта вы получите от меня не двести пятьдесят тысяч долларов, а два с половиной миллиона.

Гамуди испытующе смотрел на него. Наконец без единого слова подтолкнул к нему конверт по столу. Эммет взял его, открыл и вынул стопку распечатанных фотографий.

— Сначала я навел справки, не стоит ли «Харматтан» на якоре вблизи Аль-Кудса, но его там не было, — сказал Гамуди. — Поэтому я обратился к одному человеку, работающему в армии США. Надежный парень, который уже давно стоит в моем списке. От него я и получил фотографии. Фотосъемка производилась с американского разведывательного спутника.

Эммет подал Ларе первый снимок. На нем почти ничего не было видно, кроме небольшого серого пятна на черном фоне. В правом нижнем углу стояла вчерашняя дата, рядом — время: 5. 52.

— Пятно — это яхта, — сказал Гамуди. — Ее было нетрудно разыскать. Прошлой ночью только один корабль такой величины вышел из гавани Акика.

Лара взяла от Эммета следующий снимок. Теперь пятно находилось у разделительной серпообразной линии, отделяющей левую, совершенно черную часть от правой, более светлой, покрытой нечеткими силуэтами.

— Это арабское побережье, — пояснил Гамуди. — Вчера утром «Харматтан» зашел не в укрепленную гавань, а в бухту, примерно в пятидесяти километрах к югу от Аль-Кудса. Довольно пустынная местность. Следующие снимки сделаны с увеличением.

Эммет разложил фотографии на столе, так чтобы все могли посмотреть. Теперь яхта казалась значительно крупнее. Хотя сильное увеличение сделало снимки крупнозернистыми, Лара смогла разглядеть детали — не только контуры корпуса и надстроек, но и маленькие темные точки, позиция которых от снимка к снимку менялась.

— Это люди? — спросила она.

Гамуди кивнул:

— Как видите, они спустили шлюпку на воду и грузят в нее ящики.

— В них они перевозили похищенных, — заметил Эммет. — Здесь явно изображена служба доставки.

Он показал на два темных четырехугольника, приближавшихся от правого края снимка, то есть со стороны суши к заливу. Действительно, следующие снимки изображали погрузку ящиков.

Эммет вытащил последнюю пачку фотографий из конверта.

— Здесь сфотографирован их обратный путь, — прокомментировал Гамуди. — Довольно скучно. Просто два грузовика в пустыне.

Эммет наскоро перебрал пальцами фотографии и пришел, очевидно, к тому же мнению. Пачку с неинтересными снимками он поместил обратно в конверт, а последние пять снимков разложил на столе.

— Здесь грузовики разгружают, — сказал Гамуди. — Это владение Ассада в Аль-Кудсе. Как видите, грузовики проезжают сквозь ворота во внутреннюю часть двора. Здесь они останавливаются, и мужчины переносят ящики в это здание. — Он постучал пальцем по соответствующему месту. — Отсюда след теряется. Но я думаю, вы можете исходить из того, что похищенных держат где-то на территории дворца.

Эммет кивнул, глубоко задумавшись.

— Недолго осталось, — тихо сказал он. — Потому что мы спасем этих людей.

Сенатора Блумфилда снова отвезли в его комнату. Других гостей доктор Гольдман пригласил на экскурсию в лабораторию, чтобы они смогли оценить последние разработки проекта.

— Прежде чем показать вам, как изменилась моя методика после последней неудачи, я хотел бы сказать несколько слов о будущем нашего проекта, — заметил Гольдман, направляясь к лестнице. — Исследования, находящиеся сейчас на начальной стадии, позволят нам когда-нибудь достигнуть возраста много больше восьмисот лет. Вероятно, однажды они нам подарят даже вечную жизнь.

Группа остановилась в большом, освещенном синеватым светом помещении, находившемся в северном крыле дворца, примерно на три метра ниже уровня земли. Вдоль стен располагались в ряд десятки различного размера аквариумов. В большинстве из них Донна увидела красочные коралловые кусты и множество пестрых рыб — жителей Красного моря. Но она знала, что кораллы и рыбы были нужны только для того, чтобы создать естественное окружение для главных жильцов этой лаборатории — осьминогов.

Донна внимательнее пригляделась к высокому, в рост человека, аквариуму с левой стороны. Посередине причудливого рифа она обнаружила несколько ниш, в которых спрятались животные. Из проходящей вертикально щели сбоку выглядывали щупальца, словно пальцы, прищемленные раздвижной дверью. В тени выступа скалы так же переплетались несколько красноватых тел.

Почти благоговейно Донна Гринвуд следовала за другими по мерцающему огнями проходу. Никто не произнес ни слова. Тем громче раздавались шаги, отражающиеся от стеклянных стен.

Они подошли к рабочей зоне, состоящей из нескольких расположенных по кругу компьютеров, издававших глухое гудение. В центре компьютерного кольца находились несколько операционных столов. На одной был разложен весь хирургический набор — скальпели, тампоны, расширяющие зажимы и тому подобное. Рядом, на отдельном хромированном столе, в «водяной постели» высотой всего двадцать сантиметров лежал, распластавшись, осьминог примерно полтора метра длиной.

— Животное еще находится под наркозом, — пояснил доктор Гольдман. — Его оперировали всего час назад. Здесь вы видите совсем свежий шов.

Он показал на мешкообразное тело осьминога. Чуть выше глаз Донна разглядела маленькую, прямо проходящую, аккуратно зашитую рану.

— Наши опыты новаторские, — сказал доктор Гольдман. — Эта самка нерестилась позавчера. Она отложила примерно сто пятьдесят тысяч яиц, после чего принялась ухаживать за потомством. Если бы мы не вмешивались в природу этих животных, самка перестала бы питаться. В течение следующих недель она начала бы быстро стареть и через несколько дней после появления из икринок потомства погибла бы. Так происходит у всех самок — нечто вроде запрограммированной смерти, которая наступает, как только рождается новая жизнь.

Он дал слушателям прочувствовать значение этих слов, прежде чем продолжить свою речь.

— В своих экспериментах мы открыли причину этого явления: две железы внутренней секреции, расположенные за глазницами животного. Железы смерти. Простым удалением этих желез можно предотвратить умирание после нереста, так как аутогенный[17] механизм суицида перестает работать. Прооперированные нами самки снова начинают есть и живут в среднем в семь раз дольше, чем их сородичи в дикой природе. Тем временем у самца мы также открыли подобные «железы смерти». Другие организмы располагают похожими механизмами саморазрушения. У нематод и дрозофил «ген смерти» в ДНК активизируется с определенного момента. Уже удалось искусственно нейтрализовать гены, ответственные за внезапную гибель клетки. Результатом стало заметное продление жизни. Располагает ли человек такими же разрушительными для себя самого участками гена, нам еще предстоит узнать. Во всяком случае, кое-что говорит в пользу этого предположения. Уже сегодня достоверно известно, что люди, у которых отсутствует участок гена аро Е-четыре, в старости отличаются здоровьем и жизнерадостностью. Мои исследования на стариках из Вад-Хашаби подтвердили это. Ни один из них не обладал этим геном, и я убежден, что в этом одна из причин долголетия жителей этой деревни. Эта предрасположенность передается из поколения в поколение. Думаю, что человеческая ДНК скрывает в себе и другие «гены смерти». Но, как уже говорилось, пока они будут локализованы, пройдет еще много, много лет.

Они покинули лабораторию с аквариумами и вступили на территорию основного исследовательского комплекса. Доктор Гольдман провел небольшую группу по лабиринтам ярко освещенных, пахнущих дезинфицирующими средствами коридоров. Хотя Донна уже неоднократно бывала здесь, внизу, она быстро потеряла ориентацию.

Они прошли двойную двустворчатую дверь, пересекли длинную узкую лабораторию и оказались в гардеробе, где поверх одежды надели стерильные халаты. Оттуда они вошли в операционный зал.

В центре зала лежал привязанный к койке Энтони Нангала. Услышав шаги, он попытался посмотреть на вошедших, но его голова была зафиксирована устрашающего вида конструкцией, состоящей из тисков и стального обруча, так что он мог двигать только глазами. Известный своей физической силой мужчина, обреченный на абсолютную неподвижность. Это зрелище вызвало у Донны жалость. Хотя она уже знала, что Нангалу держали под стражей люди Ассада, — такого она не ожидала.

Вместе со всеми она подошла ближе к кушетке. Когда негр ее узнал, выражение его лица мгновенно изменилось.

— Предательница! — прошипел он. — Надеюсь, у тебя есть веские причины так издеваться надо мной!

Мышцы шеи напряглись, когда он попытался освободиться от жесткого каркаса на голове.

— Вам не следует так напрягаться, — посоветовал доктор Гольдман почти гипнотическим голосом. — Это может исказить результаты исследования. Расслабьтесь, иначе мне придется вам сделать укол.

Полный ненависти взгляд Нангалы все еще был направлен на Донну, но, кажется, он осознал, что только зря растрачивает силы. Мышцы шеи снова расслабились.

— За это ты будешь гореть в аду! — выдавил он из себя.

Да, подумала Донна, наверное. Но только через много, много лет.

Доктор Гольдман повернул выключатель, койка стала медленно подниматься. Он зафиксировал ее под углом тридцать градусов.

— Идеальное положение для работы, — пояснил он и встал позади Нангалы. Затем сказал другим: — Подойдите ко мне. Отсюда вы лучше всего сможете проследить за операцией.

Донна встала вплотную к ученому и теперь внимательнее рассмотрела обруч на голове Нангалы — устройство, которое, по словам Гольдмана, применялось также при лечении пациентов с болезнью Альцгеймера. Основу устройства составляло стальное кольцо шириной примерно три сантиметра, прилегавшее плотно ко лбу и закрепленное несколькими винтами на черепе. Точнее говоря, пояснил доктор Гольдман, концы винтов прокалывали кожу, так что они непосредственно располагались на кости. Только таким образом можно было избежать сползания каркаса, что, в свою очередь, было обязательным условием для запланированного им оперативного вмешательства.

— Я уже измерил голову мужчины посредством компьютерной томографии и привел этот зажим в соответствующее положение, — сказал Гольдман.

Он показал на изогнутый металлический стержень шириной в палец, прикрепленный к обручу на лбу и напоминавший зонд, уходивший над головой Нангалы к затылку. На кончике зонда находилась направляющая петля, служащая для закрепления под заранее вычисленным, точно установленным углом необходимых операционных инструментов. Сейчас это был трепан, нацеленный сверлом на выбритый затылок Энтони Нангалы.

Гольдман нажал на кнопку. Сверло с жужжанием пришло в движение. У Донны волосы на затылке встали дыбом, когда расстояние между сверлом и головой стало сокращаться. Теперь она прямо-таки кожей ощущала страх Нангалы. Ни за что на свете она не хотела бы поменяться с ним местами. И надо было ему лезть в дела, которые его не касались!

— Вы сейчас почувствуете боль, — сказал доктор Гольдман Нангале. — К сожалению, я не могу дать вам никакого обезболивающего средства, так как при последующей операции вы должны находиться в полном сознании. Но уверяю вас, боль скоро ослабнет.

Энтони Нангала сжал кулаки, когда сверло пришло в соприкосновение с кожей, но не издал ни звука. Немного крови, выступившей из раны, доктор Гольдман удалил стерильным тампоном.

Через минуту сверло автоматически вернулось в исходное положение. После него в черепной коробке осталось маленькое круглое отверстие.

— Теперь непосредственно сама операция, — продолжал Гольдман, вставляя тонкую металлическую трубочку в петлю зонда. — Через эту трубочку я введу канюлю[18] в мозг нашего пациента, чтобы произвести манипуляцию с гипоталамусом. Он находится ниже больших полушарий головного мозга — в промежуточном мозге, приблизительно на уровне носа, — и отвечает за ритм сна и бодрствования, за кровяное давление, за обмен веществ и многое другое. Также за тепловой баланс организма. Гипоталамус заботится о том, чтобы температура нашего тела составляла постоянно тридцать семь градусов. Именно поэтому он весьма интересен для наших исследований.

Он протиснул тончайшую полую иглу длиной примерно тридцать сантиметров через трубку напрямик в просверленное в черепной коробке Энтони Нангалы отверстие.

— Компьютерный томограф рассчитал путь канюли таким образом, чтобы операция не повредила ни одну жизненно важную часть мозга, — пояснил Гольдман. И обратился к Энтони Нангале: — Я обещаю вам, что с этой минуты операция пойдет для вас приятнее. Ведь человеческий мозг абсолютно невосприимчив к боли. Разумеется, канюля может повредить нервы. Поэтому я буду вводить ее так медленно, как только возможно. Пожалуйста, скажите мне сразу, если почувствуете ухудшение зрения или онемение где-нибудь в теле.

Он включил компьютер. На мониторе появился продольный разрез мозга Энтони Нангалы. Слева наверху, чуть выше твердой мозговой оболочки, мигала красная точка.

— Это вершина канюли, — пояснил доктор Гольдман. — Мини-радиопередатчик посылает импульс, который принимается обручем и передается на персональный компьютер. Таким образом, мы можем точно проследить за путем иглы. Теперь я пробиваю жесткую мозговую оболочку и проникаю в головной мозг.

Он осторожно поворачивал верхний конец канюли между большим и указательным пальцами, одновременно все сильнее надавливая на иглу. На мониторе Донна наблюдала, как светящаяся точка следовала по пунктирной линии.

Ее взгляд упал на Энтони Нангалу, который беспрерывно шевелил пальцами. Из уголков его глаз бежали слезы, но с губ так и не сорвалось ни звука.

Канюля достигла цели. Когда красная точка на мониторе точно легла на гипоталамус, доктор Гольдман закрутил натяжной винт, тем самым зафиксировав иглу. Затем он соединил ее верхний конец с прозрачной тонкой гибкой пластиковой трубкой, уходящей к передвижной консоли, стоявшей у стены.

— То, что мы испытаем теперь, до сих пор я проводил только на обезьянах, — заметил доктор Гольдман. — Длительное снижение температуры тела приблизительно на три градуса. У обезьян это вызывало замедление всех биологических процессов тела — в том числе и процесса старения. До сих пор отрицательных побочных явлений мною не выявлено, но опытных данных нам еще не хватает.

— И нет никакой другой возможности понизить температуру тела человека? — спросила Донна.

— К сожалению, нет, — ответил Гольдман. Он что-то набрал на клавиатуре компьютера, после чего светлая жидкость потекла по пластиковой трубке. — Чтобы замедлить процесс старения, гипоталамус должен быть коренным образом перестроен. Это происходит с помощью повышения концентрации ионов кальция. Сейчас я как раз этим и занимаюсь.

Томас Бриггс, стоящий рядом с Донной, казался немного разочарованным.

— С трудом могу себе представить, что сенатор Блумфилд добровольно подвергнется такой операции, — заметил он, вздохнув.

— Ему это не понадобится, — возразил Гольдман. — С экспериментами на гипоталамусе дело обстоит так же, как с поиском гена смерти у человека: мы проводим исследования, но находимся еще в самом начале. Обещанную продолжительность жизни, от восьмисот лет, мы достигнем уже сегодня другим путем. — Его рот искривился в улыбке. — Доверьтесь мне.

Лара была чрезвычайно рада, что покидает этот деревенский дом целой и невредимой. Прохладный ночной воздух успокаивающе подействовал на нее, и постепенно напряжение спало. Когда Эммет признался боссу торговцев оружием, что не в состоянии заплатить за информацию, Лара уже представила кружащихся над собой стервятников.

— Эй! — раздался окрик позади.

Лара и Эммет повернулись. На веранде стоял Хасан Гамуди.

— Должен вам напомнить, что, если вы решите обмануть меня с деньгами, я вас найду, — выкрикнул он им. — Повсюду. Не забывайте об этом.

Он улыбнулся, но Лара ни минуту не сомневалась, что он выполнит угрозу. Теперь их преследовал не только Интерпол, но еще и банда арабов, торговцев оружием.

— Можешь мне объяснить, почему ты надолго оставил меня в одиночестве? — шепнула она Эммету, который минимум на полчаса вместе с Гамуди исчез из подвала.

Одиночество явно не пошло на пользу и без того потрепанной нервной системе девушки. Когда Эммет вернулся, при нем был стальной чемодан, который он теперь нес в руке.

— Я был с Гамуди в одном из его лагерей, — ответил он. — Запасался снаряжением.

Для транспортировки оружия чемодан был слишком мал.

— Снаряжением? — переспросила Лара.

— Для взлома. Отмычками, стеклорезами, декодерами для сигнализаций — и прочими вещами.

— Не верится, что таким образом мы сможем проникнуть во дворец Ассада.

— Мне тоже. Но можно проникнуть в офис Омара Ларби.

Они попросили водителя Гамуди отвезти их обратно не в Джидду, а в Мекку, где жил Ларби.

— Гамуди снабдил нас адресом, — сказал Эммет. — Пустяковое дело, хватило одного щелчка в Интернете. Архитектор Ларби здесь довольно известен.

Лара кивнула. Омар Ларби построил дворец шейху Ассаду. Он также возвел дополнительные пристройки — к примеру, лабораторию для осьминогов, которая вроде бы находилась в саду дворца. Лара сама разыскала эту информацию. И так как после всех строительных работ должны были оставаться эскизы и чертежи, становилось ясно, что Эммет задумал: он хотел составить себе представление о внутреннем плане дворца и ознакомиться с вражеской территорией, чтобы разработать план по освобождению пленников.

Была почти полночь, когда доктор Гольдман закончил экскурсию по лаборатории. Донна почувствовала облегчение, потому что после операции на мозге Энтони Нангалы Гольдман не стал больше проводить кровавых демонстраций, а ограничился показом помещений и оборудования.

Ей все еще было неспокойно. До сих пор Донна читала только письменные отчеты. А в них опыты выглядели не такими ужасными. Присутствовать при этом и собственными глазами наблюдать, как унижают беспомощную жертву, было неизмеримо тяжелее. Мурашки побежали у нее по спине.

Энтони Нангала совершенно случайно стал поперек дороги Гольдману с его проектом. Собственно говоря, в Судане он должен был арестовать работорговцев. Однако в своих расследованиях натолкнулся на Вад-Хашаби, деревню, из которой уже несколько месяцев постоянно пропадали люди. Почти две недели тому назад он стал разнюхивать этот след — как нарочно, когда Матс Леклерк и его помощники вышли на охоту. Они заметили, что что-то неладно, и решили отложить акцию на несколько дней. А чтобы избежать других неожиданностей, четверо из них последовали за Нангалой в Нью-Йорк, схватили его и привезли сюда.

Под влиянием сыворотки правды Нангала рассказал все, что знал о проекте Гольдмана. Не слишком много. До момента похищения он полагал, что дело касается обычной банды торговцев людьми. Кроме того, он рассказал об ордене меча и розы. При этом проскочило также имя Донны. Когда Ассад проинформировал ее об этом, ей сразу стала ясна вся серьезность сложившейся ситуации: если какой-либо член ордена бесследно исчезал, остальные искали его столько времени, сколько было необходимо, чтобы узнать, что с ним случилось. Другими словами, рано или поздно орден натолкнулся бы на проект Гольдмана.

Был только один способ решить эту проблему — уничтожить орден. Тогда Донна попросила Ассада послать отряд вертолетов в Шотландию, чтобы сжечь дотла Лейли-Касл во время очередного полугодового заседания. В свою очередь она выразила готовность инвестировать в проект значительную часть капитала ордена, так как финансовое положение Ассада, вопреки сообщениям в печати, было не самым лучшим. Уже много лет сложная экономическая обстановка в мире доставляла ему немало хлопот. Поэтому он искал инвесторов, готовых вложить в дело свой капитал.

Мысль о погибших братьях и сестрах огорчила Донну. В то же время она знала, что у нее не оставалось выбора. Орден никогда бы не одобрил ее участия в проекте Гольдмана. Слишком много невинных людей должны были пострадать и умереть во имя науки. Но страдание и смерть других для Донны были единственным шансом на жизнь. Потому что, хотя ей был только пятьдесят один год, она чувствовала приближающийся конец. Ее родители умерли в пятьдесят четыре года от сердечной недостаточности. И так было из поколения в поколение в их семье. Это было записано в ее генах. Донна быстрыми шагами приближалась к смерти. Но чувствовала себя еще слишком молодой для смерти.

Вернувшись в свою комнату и забравшись в кровать, она стала твердить себе, что достижения в науке всегда идут рука об руку с жестокостью. И о том, что не только одна она, но и многие другие люди извлекут выгоду из проекта.

Тем не менее всю ночь она мучилась сомнениями.

Проснувшись на следующее утро, она почувствовала себя совершенно разбитой. Воспоминания об операции не давали ей успокоиться. Нужно было что-то сделать, чтобы избавиться от них.

Горячая ванна помогла ей немного расслабиться. За завтраком в столовой к ней присоединился ее старый друг Томас Бриггс.

— У тебя задумчивый вид, — заметил он.

— Я просто устала.

— Плохо спала?

— Да. Постоянно думала о вчерашнем.

— Жалеешь, что я затащил тебя в этот проект?

Она взглянула на Бриггса и вздохнула. За двадцать с лишним лет знакомства между ними возникли доверительные отношения. Донна знала почти все о Бриггсе, как и он о ней. Когда они встречались, то часто говорили о возрасте и смерти, хотя бы уже потому, что Бриггс был связан с этой темой профессионально. В одной из таких бесед примерно три года назад он спросил ее, готова ли она продать свою душу, чтобы продлить жизнь. Сначала ей показалось, что он только прикидывается серьезным. Но когда он намекнул, что дело касается участия в тайном исследовательском проекте, она поняла, что он в самом деле поставил ее перед труднейшим выбором в жизни. Целый месяц она допрашивала свою совесть — затем согласилась. Вскоре после этого ее включили в проект.

— Я ни о чем не жалею, — ответила Донна. — Я должна была сделать выбор — и сделала его. Про-сто в отличие от доктора Гольдмана и тебя я не часто сталкиваюсь с операциями. С непривычки это производит сильное впечатление.

— Понятно. Но я верю, что через двести лет ты про это забудешь.

В десять часов все встретились в конференц-зале, где царила приятная прохлада. Откуда-то доносилось гудение кондиционера.

Донна сидела рядом с Томасом Бриггсом по одну сторону стола переговоров, шейх Ассад, Сергей Люшкин и сенатор Блумфилд — по другую. Доктор Гольдман занял место во главе стола.

— Сегодня утром я хотел обсудить с вами программу на следующие дни, — начал он. — Наша вчерашняя экскурсия никак с ней не связана. Я уже упоминал: то, что вы видели вчера, может стать будущим нашего проекта и подарить нам вечную жизнь. Сейчас реальной целью являются только восемьсот лет.

— Мне этого хватит — во всяком случае, для начала, — нетерпеливо прокаркал сенатор Блумфилд. — Давайте рассказывайте уже. Как вы хотите вдохнуть жизнь в мои старые кости?

— Прежде чем ответить на этот вопрос, я хотел бы вам кое-что показать, — сказал Гольдман.

Он нажал несколько кнопок лежавшего перед ним на столе пульта дистанционного управления. Пластинчатые жалюзи затемнили окна, и старомодный диапроектор послал изображение на установленный на противоположном конце стола экран.

Картинка была разделена на две части и напоминала фотографию арестованного, сделанную в полицейском участке. Она изображала темнокожего старика, анфас и в профиль. На теле ничего, кроме набедренной повязки. Глубокие морщины избороздили лицо, череп лысый, спина сгорбленная. Донна предположила, что речь шла об одном из похищенных из Вад-Хашаби. Суданская деревня была так интересна для Гольдмана потому, что там жило необычно много стариков. Окруженная пустыней, Вад-Хашаби была словно остров. В деревне гены долгожительства в течение многих поколений передавались по наследству. Она была настоящим раем для исследователя, посвятившего себя гериатрии.

— Никто не знает, сколько этому мужчине лет, даже он сам, — сказал доктор Гольдман. — Мы считаем, что ему около девяноста. Теперь, сенатор, посмотрите сами, как работает наш метод лечения.

Он снова задействовал дистанционное управление. Диапроектор загрохотал, и на экране появилась другая фотография: несомненно, все тот же мужчина, но морщин у него по сравнению с первой фотографией значительно поубавилось. Кроме того, он теперь стоял выпрямившись, и на его некогда лысом черепе пробивались седые кудрявые волосы.

Теперь мужчина казался шестидесятилетним. Блумфилд был заметно поражен.

— Наша методика включает в себя два этапа, — сказал доктор Гольдман. — Здесь вы видите результат первого этапа — регенерации. Ее целью является повернуть вспять уже наступившие возрастные изменения. К сожалению, здесь есть свои ограничения. Юношу из вас нам уже не сделать. Но полагаю, результат говорит сам за себя.

— Разумеется, — согласился Блумфилд. — Что именно вы планируете сделать со мной, доктор?

— Против возрастных изменений вашего организма мы будем бороться различными способами, например целенаправленной витаминотерапией.

— Всю свою жизнь я ел фрукты. Это мне не помогло. Кроме того, хочу надеяться, что десять миллионов долларов я заплатил не за то, чтобы в меня заталкивали апельсины.

— Регенерационное действие витаминов в значительной степени недооценивают, — ответил Гольдман, не обращая внимания на саркастичный тон Блумфилда. — К примеру, один модифицированный нами препарат витамина Е действует весьма благотворно на восстановление организма. Но я соглашусь с вами: один только прием витаминов не оправдал бы таких затрат, как десять миллионов долларов. И конечно, не привел бы к такому результату. К витаминам добавляется прием некоторых гормонов, которые оказывают действие преимущественно на функции вашей вилочковой железы.

— До сих пор даже не знал, что владею такой железой. Чем она так хороша?

— Она регулирует защитные системы вашего организма. К сожалению, у взрослого человека со временем железа сморщивается. Наша гормонотерапия позволит ей снова увеличиться, вследствие чего сопротивляемость вашего организма возрастет. В конце концов, речь идет не только о том, чтобы протянуть несколько сотен лет, а о том, чтобы прожить их полноценно, активным физически и духовно. По этой же причине в первой фазе мы проводим также курс лечения свежими нативными[19] клетками. Совсем необычное и очень эффективное лечение. После этого курса вы будете не только выглядеть заметно моложе — как объект исследования на диапозитиве, — но и чувствовать себя значительно моложе. Ваши внутренние органы будут лучше функционировать, мышечная ткань восстановится, кости станут более прочными. Одновременно, точнее говоря, вскоре после введения нативных клеток лечение переходит на второй этап — замедления. В этой фазе стабилизируется ваше восстановленное физическое состояние, и процесс старения замедляется.

Он ненадолго прервался, прежде чем дать дальнейшие пояснения.

— Человеческая клетка может делиться примерно пятьдесят раз, затем она умирает. Этот феномен называют эффектом Хайфлика, по имени первооткрывателя. Так как ДНК при каждом делении немного укорачивается, рано или поздно наступает гибель клетки.

По выражению лица Блумфилда доктор понял, что нужны более подробные объяснения.

— Хромосомы человека на концах имеют нечто вроде колпачков. Они состоят из повторенной несколько раз определенной последовательности азотистых оснований, защищающих ДНК от разрушающего воздействия вредных веществ. Колпачок действует как защитный шлем. При каждом делении клетки он открывается и закрывается снова. Но у старых клеток эта последовательность оснований все больше и больше разрушается. Шлем становится хрупким. После пятидесятого деления клетки шлем поврежден так сильно, что ДНК становится уязвимой. Наследственная информация не может больше считываться. Клетка перестает делиться и погибает. Но мы можем заставить человеческие клетки исправно делиться примерно пятьсот раз — иначе говоря, стареть, но только крайне медленно.

Блумфилд кивнул. Его глаза горели. На лице отражался триумф мужчины, который намеревался поставить судьбу на колени.

— Так что же вы тянете! — воскликнул он. — Я едва могу дождаться, когда наконец все начнется.

Энтони Нангала, уставившись пустым взглядом в потолок, лежал в маленькой, пахнущей дезинфицирующими средствами комнате. Он едва мог двигаться. Запястья и голеностопные суставы были скованы кожаными манжетами, крепившимися стальными цепями к кровати. Физически он чувствовал себя хорошо. Правда, пальцы рук и ног казались ему немного онемевшими, но, вероятно, из-за того, что он не мог двигаться. Рана на голове тоже почти не доставляла хлопот. Легкое пульсирование в черепной коробке, больше он не чувствовал ничего. С точки зрения боксера-тяжеловеса — комариный укус.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒