|
|||
Джон Гришем 16 страница– Кто еще об этом знает? – Я и тот, кто делал снимки. Теперь вот еще ты. В фирме не знает никто, и я никому не собираюсь говорить об этом. Но если ты еще раз попытаешься нас надуть, боюсь, что снимки пойдут за обеденным столом на пятом этаже по рукам. Я люблю жесткую игру, Митч. Митч сел на пыльный багажник, стиснув голову ладонями. Де Вашер подошел почти вплотную. – Послушай, сынок. Ты очень способный, блестящий молодой человек. Ты на пути к большим деньгам. Не обмани самого себя. Делай свое дело, играй с нами, а не против, покупай себе машины, строй дома. Как все остальные. Не старайся стать героем. Мне бы не хотелось воспользоваться этим. – Он кивнул на клочки бумаги. – О’кей, о’кей.
В течение семнадцати дней и семнадцати ночей жизнь четы Макдиров протекала довольно спокойно: ни сам Уэйн Тарранс, ни его коллеги не давали о себе знать. Все вошло в свою обычную колею. Митч работал по восемнадцать часов в день и выходил из здания фирмы по одной-единственной причине – съездить домой. Обедал он за рабочим столом. На судебные слушания или просто с. каким-нибудь поручением Эйвери посылал теперь других сотрудников. Митч почти не выходил из своего кабинета, этой кельи пятнадцать на пятнадцать футов, в которой для Тарранса он был недостижим. Он старался держаться по возможности дальше от залов, туалетных комнат, кухоньки с кофеваркой. Чувство, что за ним наблюдают, не покидало его ни на мгновение. Он плохо представлял себе, кто именно, но было несомненно, что какая-то группа людей проявляла исключительный интерес ко всем его передвижениям. Поэтому Митч предпочитал большую часть времени проводить за своим столом, при закрытой двери, усердно работая, исступленно оформляя счета и пытаясь выбросить из головы, что в здании был пятый этаж с отвратительным жирным подонком Де Вашером, в распоряжении которого была коллекция снимков, способная его, Митча, уничтожить. С каждым таким тихим, проходившим без всяких событий днем Митч вес более укреплял в себе веру в то, что сцена в обувном магазине послужила уроком Таррансу, что его, возможно, даже уволили из ФБР. А вдруг Войлс просто забыл обо всей операции, и Митчу вновь можно продолжить свое плавное восхождение на вершину богатства к заветному слову – Компаньон. Но все это были только мечты. Для Эбби ее дом превратился в тюрьму, хотя она и могла позволить себе приходить и уходить когда вздумается. Но и она стала задерживаться в школе, больше проводить времени в прогулках по городу и по меньшей мере раз в день наведываться в небольшой магазин, торгующий бакалейными товарами. Она обращала внимание на каждого смотрящего на нее человека, особенно если тот оказывался мужчиной в темном костюме. Глаза ее постоянно были скрыты за темными стеклами солнцезащитных очков, которые она не снимала, даже когда шел дождь. Поздними вечерами, после ужина в одиночестве, сидя в ожидании прихода мужа, Эбби ходила по комнатам, разглядывая стены и борясь с искушением заняться ими вплотную. Телефоны можно исследовать с помощью увеличительного стекла, а провода и микрофоны не могут же быть невидимыми, говорила она себе. Не раз ей в голову приходила мысль найти книгу, где описывались бы подобные штучки, – это помогло бы в поисках. Но Митч запретил ей и это. “Жучки” в доме есть, уверил он ее, и любая попытка их обнаружить может привести к непредсказуемым последствиям. Поэтому в своем собственном доме она старалась двигаться беззвучно, чувствовала себя оскорбленной и знала, что долго так продолжаться не может. Оба знали: делать вид, что все в полном порядке, для них является жизненной необходимостью. Они старались поддерживать обычные разговоры о том, как прошел день, о его работе и ее учениках, о погоде, о том и о другом. Но голоса их звучали не очень выразительно, порою казалось, что они заставляют себя говорить, иногда в них слышалось явное напряжение. Когда Митч учился, они занимались любовью каждую ночь, неистово отдавая себя друг дугу. Теперь они практически лишили себя этого. Их кто-то слушал. В привычку вошли полночные прогулки по кварталу, где они жили. Поздним вечером, съев по сандвичу, Митч и Эбби обходились двумя-тремя фразами о пользе прогулок на свежем воздухе и устремлялись за дверь. Они шагали, держась за руки и делясь мыслями о фирме, о ФБР, о том, какой может быть выход. Они постоянно сходились в одном: выхода нет. Никакого. Все это продолжалось семнадцать дней и семнадцать ночей. Восемнадцатый день внес некоторое разнообразие. К девяти вечера Митч почувствовал себя обессиленным и решил отправиться домой. Он работал без перерыва пятнадцать с половиной часов. По двести долларов в час. Как обычно, он прошел по коридорам второго этажа, поднялся по лестнице на третий. Он обходил кабинеты просто так, чтобы посмотреть, есть ли еще кто-нибудь в здании работающий. На третьем не было никого. Он поднялся на четвертый: света не было нигде, за исключением офиса Ройса Макнайта – тот работал допоздна. Митч бесшумно проскользнул мимо его двери к кабинету Эйвери, нажал на ручку замка. Замок был заперт. Митч прошел в библиотеку на этом же этаже, как бы в поисках какой-то книги. Такими ночными обходами он занимался уже две недели и убедился в том, что скрытых камер в кабинетах и библиотеках, равно как и в коридорах, нет. Значит, они только слушают, решил Митч. Видеть они не могут. У ворот Митч пожелал Датчу Хендриксу спокойной ночи, завел машину и направился к дому. Эбби наверняка удивится столь раннему возвращению. Он тихонько открыл ключом дверь, соединяющую гараж с кухней, и вошел, включив свет. Эбби была в спальне. На пути туда нужно было пройти через прихожую, где на высоком бюро Эбби оставляла полученную за день почту. Положив на крышку бюро свой чемоданчик, Митч сразу увидел его – большой конверт из плотной коричневой бумаги, на котором черным фломастером был написан адрес и имя его жены. Обратного адреса не было. Поперек конверта шла надпись крупными буквами: ФОТОГРАФИИ – НЕ СГИБАТЬ. Сердце у него обмерло, дыхание перехватило. Он протянул руку – конверт был распечатан. На лбу выступили крупные капли пота, рот пересох, горло свело – не глотнуть. В груди сердце отозвалось вдруг ударами отбойного молотка, каждый вдох и выдох вызывали боль, давались с трудом. Он почувствовал тошноту. С конвертом в руке он осторожно попятился от бюро. Она в постели, подумал он. Оскорбленная, больная, опустошенная и злая до безумия. Он вытер пот на лбу и постарался собраться. Встреть это как мужчина, сказал он самому себе. Эбби лежала и читала книгу, телевизор был включен. Херси тявкал где-то во дворе. Митч приоткрыл дверь спальни, и Эбби подбросило в постели от ужаса. С губ ее готов был сорваться вопль, но тут она его узнала. – Как ты напугал меня, Митч! Глаза ее блестели, сначала от страха, теперь от удовольствия. Но слез в них не было. Они выглядели нормально: ни боли, ни гнева. Митч не мог произнести ни слова. – Почему ты дома? – потребовала она объяснений, садясь в постели и радостно улыбаясь. Улыбаясь? – Я здесь живу, – сообщил он слабым голосом. – Почему ты не позвонил? – Неужели, прежде чем идти домой, мне нужно тебе звонить? Дыхание его почти пришло в норму. Но она – она просто великолепна! – Да, это было бы неплохо. Подойди и поцелуй меня. Он склонился над женой, поцеловал. Подал ей конверт. – Что это? – спросил он небрежно. – Я думала, ты мне объяснишь. Адресовано мне, но внутри – ничего. Просто пустота. – Она закрыла книжку и положила ее на ночной столик рядом. Ничего! Он улыбнулся и поцеловал жену еще раз. – Ты ждешь от кого-нибудь фотографий? – спросил Митч как ни в чем не бывало. – Насколько я знаю, нет. По-видимому, это ошибка. Митчу показалось, что в этот момент он прямо-таки слышит хохот Де Вашера на пятом этаже. Эта толстая крыса стоит сейчас в какой-нибудь темной комнатке, набитой аппаратурой, стоит в наушниках на своей кочаноподобной голове и заходится от неудержимого хохота. – Странно, – сказал он. Эбби натянула на себя джинсы и указала ему рукой на двор. Митч кивнул. Они привыкли к языку жестов: указательный палец или просто поворот головы в сторону двора – этого было достаточно. Митч положил конверт на прежнее место, прикоснувшись на мгновение к буквам, выведенным фломастером. Наверное, Де Вашер сам писал. Митчу опять послышался его смех, он увидел даже его лицо с омерзительной усмешкой. А фотографии действительно, наверное, компаньоны рассматривали за обеденным столом. Митч представил себе, как гогочут за кофе и десертом Ламберт с Макнайтом и даже Эйвери. Пусть, черт бы их побрал, повеселятся. Пусть насладятся последними несколькими месяцами карьеры блестящих и преуспевающих юристов. Он схватил за руку проходящую мимо жену. – Что у нас сегодня на ужин? – Вопрос был задан исключительно ради тех, кто сидел сейчас на пятом этаже фирмы Бендини. – Почему бы нам не поужинать в городе? Твой ранний приход необходимо отметить. – Неплохая мысль. Они вышли через боковую дверь, пересекли внутренний дворик и зашагали в темноте рядом. – В чем дело? – спросил Митч. – Тебе сегодня пришло письмо от Дорис. Она пишет, что находится в Нэшвилле, но двадцать седьмого февраля возвращается в Мемфис. Ей необходимо увидеться с тобой. Это что-то важное. Письмо было очень коротким. – Двадцать седьмого? Это же вчера! – Я знаю. По-моему, она уже в городе. Интересно, что ей нужно? – Да, а еще – где она находится? – Она писала, что у ее мужа какое-то дело в городе. – Отлично. Она сама нас разыщет, – ответил Митч. Натан Лок закрыл дверь своего кабинета и указал Де Вашеру на небольшой стол у окна. Оба откровенно ненавидели друг друга и не пытались проявить хоть каплю любезности. Однако бизнес – это бизнес, ведь приказы они получают от одного хозяина. – Лазарев велел мне переговорить с тобой один на один, – начал Де Вашер. – Последние два дня я провел рядом с ним в Вегасс, он очень обеспокоен. Они все там обеспокоены, Лок, а тебе он доверяет здесь больше, чем кому бы то ни было. Тебя он любит больше, чем меня. – Это легко понять, – без улыбки отвечал Лок. Морщинки вокруг его глаз сузились, взгляд устремлен на Де Вашера. – В общем, он хочет, чтобы мы кое-что обсудили. – Слушаю. – Макдир лжет. Ты знаешь, как Лазарев вечно хвастал тем, что в ФБР у него есть свой человек. Я-то никогда этому не верил, не верю и сейчас, по большей части. Но если верить Лазареву, то его источник сообщает, что, когда Макдир в январе был в Вашингтоне, он там тайно встретился с какими-то шишками из ФБР. Там были наши люди, и они ничего не видели, но невозможно следить за человеком двадцать четыре часа в сутки и не попасться при этом ему на глаза. Вполне допустимо, что где-то ненадолго он выпадал из поля нашего зрения. – Ты веришь этому? – Неважно, верю ли в это я. В это верит Лазарев – вот что нужно принимать но внимание. Он приказал мне в любом случае заняться подготовкой предварительного плана по, так сказать, умиротворению Макдира. – К черту, Де Вашер! Мы не можем продолжать убирать людей! – Всего лишь предварительный план, не более. Я сказал Лазареву, что, по-моему, это несколько рановато, что это может стать ошибкой. Но они там себе места от волнения не находят, Лок. – Так продолжаться не может, Де Вашер. В конце концов, черт побери, надо думать и о репутации фирмы. Смертность от несчастных случаев у нас выше, чем на разработках нефти. Пойдут разговоры. Мы дойдем до того, что никто из студентов-юристов, если он находится в здравом уме, не согласится у нас работать. – Я думаю, что об этом и вовсе не стоит беспокоиться. Лазарев решил заморозить прием новых сотрудников. Он велел мне сказать тебе об этом. Ему также нужно знать, как много наших сотрудников еще не посвящены в наши дела. – По-моему, пять. Сосчитаем: Линч, Соррел, Бантин, Майерс и Макдир. – О Макдире забудь. Лазарев уверен, что он знает гораздо больше, чем мы предполагаем. Ты убежден, что оставшиеся четверо ни о чем не догадываются? Лок задумался на минуту, беззвучно шевеля губами. – Мы им ничего не говорили. Вы у себя там сидите, слушаете и смотрите. Что можете сказать вы? – Об этих четырех – ничего. Выглядят они абсолютно несведущими и ведут себя соответственно. Их можно уволить? – Уволить? Они – юристы, Де Вашер. Мы не увольняем юристов. Они – полноправные члены фирмы. – Фирма меняет свой стиль работы, Лок. Лазарев хочет уволить непосвященных и прекратить прием новых сотрудников. Совершенно ясно, что фэбээровцы изменили свою стратегию, настало время менять и нам нашу. Лазарев собирается замкнуть круг и ликвидировать все утечки. Не можем же мы сидеть сложа руки и смотреть, как ФБР подбирается к нашим парням. – Уволить, – с недоверием в голосе повторил Лок. – Ни разу еще фирма не уволила юриста. – Очень трогательно, Лок. Мы избавились от пятерых, но ни разу не уволили ни одного. Это по-настоящему здорово. У тебя в распоряжении месяц, так что начинай обдумывать причину. Я бы советовал уволить всех четверых разом. Скажите им, что у вас большие финансовые потери, вы вынуждены сокращать штат. – У нас нет финансовых счетов, у нас есть только клиенты. – Ладно, замечательно. Ваш самый крупный клиент приказывает вам вышвырнуть Линча, Соррела, Бантина и Майерса. Начинайте разрабатывать планы. – Как можно уволить их, не увольняя Макдира? – Придумаешь что-нибудь, Нат. У тебя впереди месяц. Избавьтесь от них и не нанимайте больше никого. Лазареву нужен небольшой спаянный коллектив людей, где каждому можно доверять. Он напуган, Нат. Напуган и близок к помешательству. Мне нет нужды говорить тебе, что может случиться, если один из ваших парней выведет его из себя. – Тебе нет нужды говорить об этом. Что он собирается делать с Макдиром? – В настоящий момент ничего, кроме того, что сейчас делается. Мы слушаем его круглые сутки, и он ни словом не обмолвился ни о чем жене или еще кому. Ни словом! Дважды Тарранс подстерегал его, и оба раза парень докладывал вам об этом. Вторая его встреча была, что ни говори, подозрительной, поэтому мы сейчас очень осторожны. С другой стороны, Лазарев настаивает на том, что в Вашингтоне имела место тайная встреча. Он пытается найти этому подтверждение. Сказал, что источник его знает немного, но старается накопать еще информации. Если Макдир и на самом деле встречался там с ФБР и не доложил об этом, то я уверен – Лазарев отдаст приказ действовать быстро. Вот почему ему нужен сейчас предварительный план. – Как ты его себе представляешь? – Пока еще слишком рано. Я не думал об этом. – Ты знаешь, что через две недели он собирается с женой в отпуск на Кайманы. Они остановятся в одном из наших бунгало, как и все. – Повторять то, что было, не годится. Слишком подозрительно. Лазарев советовал мне попытаться сделать так, чтобы она забеременела. – Жена Макдира? – Да. Он хочет, чтобы у них родился ребенок, маленький заложник. Она пользуется таблетками, этим-то мы и воспользуемся: заменим пилюли в ее флакончике чем-нибудь безобидным. Мрачные черные глаза Лока в этот момент подернулись вдруг пеленой грусти, он повернулся к окну. – Что, черт возьми, в конце концов, происходит, Де Вашер? – тихо спросил он. – Нас ждут перемены, Нат. Похоже, что ФБР становится все более активным, они ведь так и шныряют вокруг. В один прекрасный день кто-то из ваших парней заглотнет наживку, и всем вам придется бежать из города в ночь. – Я не верю этому. До Вашер. Наши юристы не такие дураки, чтобы рисковать жизнью и семьей ради увещеваний ФБР. Я не верю, что такое может произойти. Наши парни слишком умны, слишком хорошие деньги они у нас получают. – Надеюсь, что ты окажешься прав.
Прислонившись к стенке лифта, служащий конторы, сдававшей в аренду помещения, упивался созерцанием кожаной мини-юбки. Глаза скользнули до самого ее края, приходившегося намного выше коленей, и начали продвигаться вниз, вдоль шва черных шелковых чулок. Шов нырял в туфельки на высоком каблуке, изящные черные туфельки с красной полосой на носке. Уже упиравшийся в пол взгляд с восхищением пустился в обратный путь: по туфельке, шву, с него – на край юбки; отдохнул несколько мгновений на ее выразительных выпуклостях и вновь устремился вверх – по свитеру из красного кашемира, который, как заметил мужчина еще в вестибюле, мало что скрывал, а спереди так просто ошеломлял своим содержимым. Волосы спускались чуть ниже плеч и на красном фоне свитера смотрелись очень приятно. Мужчине было ясно, что волосы крашеные, но их соседство с кожаной юбкой, черными швами, туфельками на высоком каблуке, обтягивающим свитером и двумя изумительными полусферами внутри говорило ему о том, что от такой женщины он бы не отказался. Прямо здесь. Не в лифте, конечно, нет. В конторе. Она пришла, чтобы снять помещение под офис. О цене можно было столковаться. Лифт остановился. Дверь отошла в сторону, и он проследовал за женщиной по узкому коридору. – Туда, – сделал он жест рукой, включая свет. Подходя к двери в углу коридора, он обогнал ее и вставил ключ в замочную скважину старой деревянной двери. – Вот, две комнаты, – сказал он, нащупав рукой еще один выключатель. – Около двухсот квадратных футов. Она прошла к окну. – А вид неплохой. Тэмми стояла у окна и смотрела вдаль. – Да, хороший вид, – с готовностью подхватил клерк. – И ковер на полу новый. Ремонт был прошлой осенью. Вход во вторую комнату через прихожую. Отличное место. Все здание целиком было отреставрировано лет восемь назад. Сообщая Тэмми все это, он не сводил глаз с черных швов на ее чулках. – Неплохо. Одобрение вовсе не относилось к тому, что она слышала. Она все так же стояла у окна и смотрела вниз. – Как называется здание? – Это “Хлопковая биржа”, одно из самых старых зданий Мемфиса. Очень престижное место. – А насколько престижна плата? Он кашлянул и раскрыл папку, которую держал в руках. Уперся глазами а ее каблуки. – Офис такой маленький… Для чего, вы сказали, его снимаете? – Для секретарской работы. Я – независимая секретарша, предоставляю услуги тому, кто в них нуждается. Не обращая на него никакого внимания, она приблизилась к другому окну. Он следовал за ней. – Понятно. На какой срок хотите снять помещение? – На полгода с возможным последующим продлением на год. – О’кей, на полгода цена составит триста пятьдесят в месяц. Она остановилась, не дойдя до окна. Небрежным движением сбросив правую туфельку, она кошачьим движением провела ступней по икре левой ноги. Мужчина успел заметить, что шов продолжался и вдоль всей ступни, а ноготки на пальцах ног были… красными! Чуть оттопырив свою задорную попку, Тэмми уселась на подоконник. Папка в руках клерка затряслась мелкой дрожью. – Я буду платить вам двести пятьдесят в месяц, – авторитетно заявила она. Он закашлялся. Какой смысл жадничать? Крошечные комнатки были ни на что не пригодны, годами их не снимал никто. А независимая секретарша могла понадобиться и конторе. Ему самому могла понадобиться независимая секретарша. – Триста, и это мое последнее слово. На здание огромный спрос. Девяносто процентов площади уже сданы. Триста в месяц, и это совсем задаром. Мы едва покроем издержки. Внезапно она повернулась к нему, и ему уже просто некуда было девать свои глаза: он стал пожирать их взглядом. Высокие и полные, туго обтянутые тонким свитером. – В объявлении говорилось, что офисы сдаются уже с мебелью, – заметила она. – Мебель мы можем вам предоставить, – согласился он, готовый сотрудничать. – Что вам понадобится? Тэмми посмотрела вокруг. – Мне будет нужен стол секретаря и этажерка для картотеки. Стеллажи для папок, несколько штук. Пару стульев для клиентов. Никакой безвкусицы. Другую комнату можно оставить пустой. Я поставлю туда ксерокс. – Нет проблем. – Он улыбнулся. – За все это я буду платить триста долларов в месяц. – Договорились. Он достал из своей папки бланк и стал его заполнять. – Ваше имя? – Дорис Гринвуд. Ее мать звали Дорис Гринвуд, а ее саму Тэмми Инес Гринвуд – до того, как она вышла замуж за Бастера Хэмфила, позже официально сменившего свое имя на Элвиса Аарона Хэмфила, и с тех пор жизнь Тэмми перестала быть безоблачной. Мать жила в Эффингэме, штат Иллинойс. – Отлично, Дорис, – сказал он свойским голосом, как если бы они давно уже называли друг друга по имени и отношения их становились все более тесными. – Домашний адрес? – А это вам для чего? – В голосе ее послышалось некоторое раздражение. – Ну-у, нам просто нужна какая-то информация. – Это не ваше дело. – О’кей, о’кей. Нет так нет. Картинным жестом он оторвал корешок, поднес его ближе к глазам. – Ну вот. Я оформил начиная с сегодняшнего дня, 2 марта, на шесть месяцев, то есть по 2 сентября. Нормально? Она кивнула и закурила сигарету. Он продолжал: – Мы берем триста долларов задатка и плату за первый месяц авансом. Из кармашка юбочки она извлекла пачку банкнот, отсчитала шесть стодолларовых бумажек и положила их на стол. – Квитанцию, – потребовала она. – Конечно. – Он продолжал что-то писать. – На каком мы этаже? – спросила она, подойдя к окну. – На девятом. После пятнадцатого числа каждого месяца пеня за неуплату десять процентов. Мы сохраняем за собой право в любое время войти для осмотра. Помещения не могут быть использованы для незаконной деятельности. Вы оплачиваете все издержки и страховку за площадь. За вами закрепляется место на стоянке напротив здания, и вот вам два ключа. Вопросы? – Что, если я буду работать сверхурочно? Я имею в виду до поздней ночи? – Это не проблема. Вы можете приходить и уходить, когда вам удобно. После наступления темноты охранник у выхода на Фронт-стрит впустит вас. Тэмми зажала сигарету ярко накрашенными губами и подошла к столу. Поколебавшись мгновение, взяла ручку и расписалась именем Дорис Гринвуд. Закрыв дверь на замок, они проделали обратный путь вниз. К полудню следующего дня необходимая мебель была доставлена, и Дорис Гринвуд из “Гринвуд Сервис” уже установила на своем рабочем столе пишущую машинку и телефон. Сидя за машинкой, она могла, чуть повернув голову влево, к окну, наблюдать за проезжей частью Фронт-стрит. Ящики стола она заполнила бумагой, блокнотами, карандашами и прочими канцелярскими мелочами. На стеллажи с папками и на маленький столик между двумя креслами, предназначенными для клиентов, положила несколько журналов. В дверь постучали. – Кто? – прокричала она. – Ваш ксерокс, – проговорил мужской голос. Она повернула ручку замка и открыла дверь. В комнату вкатился энергичный коротышка по имени Горди, осмотрелся и грубовато спросил: – Ну, куда вам его поставить? – Туда. Тэмми ткнула пальцем в сторону маленькой комнатки, у которой даже не было двери. Двое молодых людей в голубых комбинезонах втолкнули тележку с ксероксом. На ее стол Горди положил пачку бумаг. – Это отличная, мощная машина. Выдаст девяносто копий в минуту, с брошюратором и автоматической загрузкой. Хорошая машина. – Где расписаться? – спросила она, не обращая внимания на его болтовню. Он указал ей кончиком ручки. – На полгода, за двести сорок в месяц. За эти деньги вы еще получите обслуживание, ремонт и пятьсот листов бумаги на первые два месяца. Какой вам нужен формат: стандартный или половинного размера? – Стандартный. – Платить каждый месяц десятого числа. Руководство я положил на стеллаж. Будут вопросы – звоните. Оба парня в комбинезонах таращили глаза на ее джинсы в обтяжку. Горди подал ей желтый листок копии квитанции. – Спасибо, что обратились к нам. Троица ушла, и она закрыла за ними дверь. Подошла к окну и стала смотреть куда-то на север, в дальний конец Фронт-стрит. На противоположной стороне улицы в трех кварталах от “Хлопковой биржи” виднелись четвертый и пятый этажи фирмы Бендини. Он сидел в одиночестве, по уши зарывшись в книги и папки с документами. Он был занят, занят для всех, кроме Ламара. Он прекрасно сознавал, что такое его затворничество не остается незамеченным окружающими, и это заставляло его еще глубже уходить в работу. Может, они будут не так подозрительны, если ему удастся закрывать счетами по двадцать часов в день. Может, деньги отгородят его от них. Нина оставила ему картонную коробку с холодной пиццей, когда уходила вечером. Он ел пиццу и наводил порядок на столе. Позвонил Эбби, сказал, что собирается навестить Рэя и вернется в Мемфис в воскресенье вечером. После этого он вышел и направился на стоянку к машине. Три с половиной часа он гнал автомобиль по сороковой автостраде, не сводя глаз с зеркала заднего вида. Никого. Ни разу не заметил он ни одной сомнительной машины. Видимо, уже предупредили по телефону, и его поджидают впереди по трассе. В Нэшвилле он вдруг резко свернул в центр города. Ориентируясь по схеме, которую сам же небрежно набросал, он то появлялся, то исчезал на оживленных улицах, разворачивался, где это только было возможно, и в целом вел себя за рулем как сумасшедший. В южной части города он свернул в жилой квартал и стал кружить между домами. То, что нужно. На стоянках были свободные места, люди вокруг принадлежали к белой расе. Черных он не заметил. Закрыв “БМВ” на ключ, он оставил его у муниципального здания. Телефон-автомат на стене крытого бассейна работал. Он заказал такси, назвав место в двух кварталах от него. Повесив трубку, пробежал между зданиями на соседнюю улицу и оказался на месте одновременно с такси. – Автостанция “Грейхаунд”, – бросил он водителю. – И побыстрее, у меня всего десять минут. – Спокойно, парень, это совсем рядом. Митч опустился н кресло пониже и посматривал на машины вокруг. Таксист с невозмутимым видом не спеша крутил руль, и ровно через семь минут они остановились напротив автобусной станции. Митч оставил ему две пятерки и побежал к зданию автовокзала. В кассе он купил билет до Атланты на рейс в шестнадцать тридцать. Часы на стене показывали тридцать одну минуту пятого. Кассирша махнула ему рукой в сторону вращающейся стеклянной двери: – Машина номер 454, отправление – сейчас. Водитель автобуса захлопнул дверцу багажного отделения, взял его билет. В салон они поднялись вместе. Первые три ряда сидений были заняты пожилыми чернокожими парами. Там и сям сидело еще с десяток пассажиров. Митч медленно шел по проходу, разглядывая лица справа и слева от себя, но не видя никого. Он уселся у окна в четвертом от конца салона ряду. Нацепив темные очки, обернулся, посмотрел назад. Никого. Черт побери, может, это не тот автобус? Он уставился в окно, пока автобус маневрировал в потоке транспорта. Будет остановка и Ноксвиле, может, встреча произойдет там? Когда они выехали на автостраду и водитель набрал скорость, на сиденье рядом с Митчем неожиданно опустился мужчина в голубых джинсах и полосатой рубашке. Это был Тарранс. Митч с облегчением вздохнул. – Где ты был? – задал он вопрос. – В туалете. Ты отвязался от них? – Тарранс говорил очень тихо, внимательным взглядом изучая виднеющиеся над спинками кресел головы пассажиров. Никто их не слушал. Никто и не мог слышать. – Я и не видел их, Тарранс. Поэтому не могу сказать, что отвязался. Но они, должно быть, супермены, если на это раз не потеряли меня. – Ты заметил на автостанции нашего человека? – Да. У телефона-автомата в красной бейсбольной Шапочке. Чернокожий парень. – Он. Если бы за тобой кто-то был, он подал бы мне сигнал. – Он кивнул мне, мол, давай-давай. На Таррансе были зеркальные солнцезащитные очки под длинным козырьком спортивной шапочки. До Митча доносился запах жевательной резинки. – Нарушаешь форму одежды, – заметил Митч без всякой улыбки. – Ты получил разрешение Войлса на подобный костюм? – Забыл его спросить. Ничего, сделаю это завтра утром. – В воскресенье утром? – Естественно. Ему очень хочется как можно быстрее узнать о нашей с тобой небольшой прогулке. Я уже предупредил его, примерно за час до отъезда. – Ладно, давай-ка сначала о главном. Как быть с моей машиной? – Наши люди подберут ее через несколько минут. К тому моменту, как она тебе понадобится, она уже будет в Ноксвиле. Не беспокойся. – Думаешь, они нас не обнаружат? – Каким образом? Из Мемфиса за тобой никто не последовал, и в Нэшвилле мы тоже не заметили никого подозрительного. Ты чист, как новорожденный. – Извини за беспокойство, но после того фиаско в обувном магазине я понял, что ваши парни далеко не гениальны. – Хорошо, это была ошибка. Мы… – Большая ошибка. Она могла стоить мне жизни. – Но ты им вправил мозги. Больше такого не повторится. – Дай мне слово, Тарранс. Дай мне слово, что никто из вас никогда больше не подойдет ко мне в публичном месте. Глядя в проход, Тарранс кивнул головой. – Нет, Тарранс. Мне нужно это услышать. Обещай мне. – О’кей, о’кей. Больше такого не будет, обещаю. – Благодарю. Теперь, может, мне удастся поесть в ресторане, не опасаясь, что кто-то схватит меня за руку. – Я все понял, Митч. По проходу, стуча палкой и улыбаясь, к ним приближался пожилой темнокожий джентльмен. Он прошел в конец автобуса, хлопнула дверца туалета.
|
|||
|