Историческая справка 17 страница

Бернадетт, конечно, пришла бы в восторг.

Частая незваная гостья памяти.

Стэнтон по ней ужасно скучал. Он не винил ее в предательстве. У нее просто не было выбора. Разве могла она поверить в его историю? А он-то хорош, зачем рассказал? Конечно, выпивка и любовь затуманят чей хочешь рассудок, но все равно, нельзя быть таким дураком. Никто бы на свете ему не поверил.

Правда, теперь такой человек появился. Еще одна женщина.

Полиция считает ее не вполне адекватной, она, возможно, член какой-то странной секты, писали газеты, не объясняя причин этих выводов. По крохам информации стало ясно, что женщина выжила, но состояние ее крайне тяжелое.

Очень скоро эта история и вовсе исчезла с газетных страниц.

Последний раз она поминалась в «Берлинер тагеблатт». Стэнтон выписал фамилию репортера и спросил у библиотекарши адрес редакции.

– Я могу назвать адрес, но там никого нет, – пробурчала та. – Полиция закрыла газету.

Говорила она отрывисто и нехотя. Что ж, понятно. По словам Бернадетт, газета была единственным крупным изданием либерального толка, у которого имелись хоть какие-то принципы. И теперь пала жертвой военной чистки. Библиотекарша выглядела классической «новой женщиной»: волосы стянуты в пучок, очки в черепаховой оправе, опрятная блузка и галстук. Ясное дело, суфражистка и наверняка поклонница «Тагеблатт». А Стэнтон в его нынешнем облике выглядел реакционным милитаристом.

– Жаль, – сказал он. – Я очень хочу поговорить с одним журналистом. Где у вас телефонные справочники?

Библиотекарша небрежно кивнула на столик со справочниками. В те дни библиотеки были хранилищем не только книг, но и всевозможной городской информации.

Стэнтон открыл справочник на букве «Ф» и отыскал Антона Фидлера, автора газетной заметки. Он надеялся, что успешному репортеру хватает денег на оплату телефона. Ему повезло. Герр Фидлер ответил на звонок и охотно сообщил свой адрес. Журналист обитал в Веддинге – районе, ассоциировавшимся с рабочим классом и радикальными политиками. Поблагодарив библиотекаршу, Стэнтон поймал извозчика.

Он не объяснил, зачем ему понадобилась подстреленная женщина, но Фидлер и не спрашивал. Безработный журналист пополнил многотысячную армию жертв безудержно жестоких репрессий, что прокатились в отместку за убийство кайзера. В обмен на информацию он хотел денег, и Стэнтон дал понять, что готов заплатить.

– История чертовски интересная, – сказал Фидлер, позволив пригласить его в местный бар и угостить выпивкой. – Но легавые не дали бы ее напечатать, даже еще когда нас не закрыли. Чего на них нашло? Просто безумие. Для них революционер всякий, кто не прусский генерал. «Тагеблатт» радикальна, как сосиски с картофелем, а они ведут себя так, словно вместо передовицы мы печатали «Коммунистический манифест».

Стэнтон вернул его к теме:

– Чем эта история так уж чертовски интересна?

– Я вам скажу чем. – Подавшись вперед, Фидлер отер пивную пену с губ и откинул прядь сальных волос со лба. – Баба эта ведьма, вот что такого интересного. Я видел ее в камере, когда легавые еще окончательно не взбеленились. Острижена под ноль, на башке ежик, сквозь который просвечивает вытатуированный номер. Руки-ноги тоже в наколках. Корявая любительская работа – видимо, ножом и тушью. Боль, поди, адская. В центральной кутузке у меня есть информатор, так вот он сказал, у нее все тело в рубцах. И везде наколки, даже на манде. У женщины! У белой женщины наколка на шахне. Ничего себе?

Стэнтон счел это очень странным, но совсем по иной причине. Крутые армейские девушки делали себе татуировки, только, конечно, не на всем теле. Но вот любительские наколки, выполненные ножом и тушью… И рубцы… Если новые Хроносы хотели, чтобы их посланец легко растворился в обществе 1914 года, они сделали весьма необычный выбор.

Что же это за мир, из которого прибыла женщина?

Фидлер снова заказал пиво и наполнил стакан из бутылки, оплаченной Стэнтоном. На стекле остались жирные следы пальцев. Стэнтон отметил грязный воротничок его рубашки. Всего несколько недель назад этот человек вел колонку в солидной газете, сейчас же явно экономил на горячей воде для мытья и стирки. Наступили тяжелые времена. Похоже, через месяц его ждет нищета. Пил он, словно горький пьяница.

– Она явно иностранка. – Фидлер беспокойно поглядывал на бутылку. – Возможно, англичанка, хотя говорит и по-немецки. У нее какой-то странно усеченный немецкий, сказал мой осведомитель, с обильным вкраплением русских слов, весьма своеобразных.

– Вы знаете, где ее содержат? – спросил Стэнтон.

– Уже не в кутузке. Она ведь ранена. Я слышал, дела ее так себе, вроде бы заражение крови… Часто убивает не сама пуля… Я бы, наверное, мог кое-что выяснить… но информация стоит дорого.

– Чем быстрее узнаете, тем больше получите. Если скажете сейчас, плачу сто марок сразу.

Стэнтон понимал, что Фидлер тянет резину, желая заработать. Наверняка он уже выяснил все что можно.

– Вы проницательны, полковник, – усмехнулся Фидлер. – Вам бы в журналисты.

– Боюсь, спрос на них падает.

– Да уж. – Фидлер помрачнел. – Скоро останутся лишь те новости, что прямиком поступили с Вильгельм-штрассе. В общем, ее перевели в больницу. Если выкарабкается, полиция рассчитывает что-нибудь из нее вытянуть. Но ее охраняют. Вас к ней не пустят.

На пивной картонной подставке Фидлер записал адрес.

Берлинер-Бух. Больница, в которой лежал Стэнтон. Это хорошо. Планировка немного знакома, и уж там-то полиция никак не ждет убийцу кайзера.

Вручив Фидлеру гонорар и бутылку, Стэнтон пошел искать извозчика. Нужно спешить. Если женщина еще в больнице, у нее наверняка заражение крови. Но вполне возможно, она уже умерла.

Стэнтон был вполне уверен в успехе своего предприятия. Как бы ни старалась администрация, больнице никогда не стать режимным учреждением. Слишком много народу туда-сюда шастает, слишком много людей в халатах и масках, слишком много суеты с пациентами, доставленными «скорой помощью». Если уж в двадцать первом веке больницу не удалось превратить в неприступную крепость, то сто одиннадцать лет назад – и подавно.

Но вывезти женщину из больницы – только одна проблема. Другая – спрятать ее на время выздоровления. Чтобы обеспечить уход раненому и, вероятно, беспамятному человеку, лишенному врачебного пригляда, требовалась подготовка.

С самого начала Стэнтон предполагал, что цель его поисков будет в плачевном состоянии. Оттого-то, памятуя о первой константинопольской ночи и ситуации с Маккласки, взял двухкомнатный номер. Конечно, он не предвидел, что новый подопечный тоже окажется женщиной. Это придется как-то объяснить, дабы не возбуждать интерес гостиничных детективов. Наверняка женщина молода и на роль матушки, исполненной Маккласки, не годится. Напрашивалась иная родственница.

– Из Дар-эс-Салама ко мне должна приехать сестра, – объявил он портье, после встречи с Фидлером вернувшись в гостиницу. – Она слаба здоровьем, да еще была ранена на охоте в бушленде. Получив курс лечения в фатерлянде, сестра непременно пойдет на поправку. В моем номере она займет вторую спальню. Надеюсь, ваш отель сможет обеспечить ее необходимым комфортом?

Управляющей, которого затребовал Стэнтон, уверил, что все будет сделано, и даже не спросил сестриных документов. Удостоверения германского офицера было вполне достаточно.

Затем Стэнтон арендовал автомобиль – четырехцилиндровый «Мерседес-Бенц» – и тотчас влюбился в малинового красавца. Хью пригнулся к радиатору, крутанул заводную ручку и на мгновение забыл обо всех своих треволнениях и горестях, отдавшись чистейшей радости. Никакого тебе электрозапуска. Хочешь завести малыша – верти ручку.

Великолепный агрегат вздрогнул, ожил и яростно заурчал. Забравшись на пружинное кожаное сиденье, Стэнтон провел рукой по приборной панели из отполированного красного дерева. Даже не верилось, что он впервые сел за руль, с тех пор как покинул двадцать первый век. В иных обстоятельствах он бы немедля от души угостился классикой. Вести старинную машину в то время, когда она считалась последним словом техники, – о чем еще мечтать? По почти пустым дорогам ехать под рев мотора, шорох кожи и резины, лязг латуни и стали. На машине, которой управлять трудно. Никакого гидроусилителя руля, никакого синхронизатора коробки передач. Только человек против железа.

Опробовав скорости и сцепление, Стэнтон выехал на улицы. Он дал себе слово: если когда-нибудь выскочит из этой временной катавасии, купит полдюжины машин. Бог с ними, с женщинами, у него будут машины! И мотоциклы. Английские. На новейшем «энфилде» выпуска 1914 года он совершит тур по стране. На «нортоне» возьмет первый приз в мотогонках на острове Мэн.

Возможно, победителем проедет по Ирландии и заглянет…

Не время мечтать. Бернадетт подождет. Теперь в его жизни новая женщина. Путешественница во времени, прибывшая из будущего.

Он полагал, что убьет кайзера и развяжется с Хроносами. Но прибыл их новый посланник. Выходит, «подправить» век не удалось. Значит, пока нельзя уйти на покой.

Он все еще солдат. Все еще на посту.

Стэнтон ехал по Берлину. Сверяясь с картой, разложенной на коленях, он искал магазин медицинского оборудования, адрес которого выписал из гостиничного справочника. И вдруг понял, что улыбается. За рулем ему стало лучше, словно он наконец-то приноровился к ситуации. Массивный рычаг переключения передач, надсадный рев мотора ручной сборки, что вибрировал под огромным сверкающим капотом, наполняли его счастьем впервые с того момента, как он уснул в объятиях Бернадетт.

И снова она проникла в его мысли. Любимая что-то зачастила.

Разыскал ли он ее в той сгинувшей версии века, в которой смерть кайзера означала конец его миссии? Наверняка разыскал. Плевать на Шеклтона, Эверест и все машины Бирмингема. Ему нужна Бернадетт. Может быть, в прошлом витке он сумел вновь ее завоевать, отвезя в Кембридж и показав Ньютонову шкатулку, которая и ныне хранится в мансарде деканова дома. Наверняка это ее убедило. Единственное доказательство, которым сейчас владеет декан Тринити… Стоит проникнуть в дом и…

Это уже было? В том утраченном веке, в той жизни? Он ее нашел, отвез в Кембридж и ликующе предъявил доказательство, которое вернуло ее любовь? И они снова любились? От этой мысли душа перевернулась вверх тормашками.

Купив в магазине медицинский халат и маску, Стэнтон поехал на Лейпцигер-плац, которую некогда пересекла его эпохальная пуля, разнесшая императорский череп, и остановился прямо перед универмагом «Вертхайм». Площадь, прежде кишевшая людьми и забитая машинами, была почти пуста. К Стэнтону подскочили два швейцара и указали ему место на парковке. Их помощь не требовалась, поскольку на стоянке не было других машин.

Универмаг, полный жизни монумент, символ берлинского экономического чуда, сильно изменился, с тех пор как Стэнтон его покинул, на ходу разбрасывая поддельные социалистические листовки. Теперь он был тих и печален. Огромную статую в центре атриума задрапировали черным, словно в знак раскаяния в невольном соучастии универмага в национальной трагедии. На месте цветных шелковых полотнищ и люстр висели траурные стяги. Весь персонал носил черные нарукавные повязки. Но никакая внешняя скорбь не могла поднять обороты «Вертхайма». Он стал призраком, навеки себя запятнавшим воспоминанием о худшем дне империи. Огромные скидки и рекламные акции не привлекали даже заядлых завсегдатаев распродаж. В магазине, который прежде за час обслуживал тысячи клиентов, теперь слонялось с полдюжины покупателей.

Три продавца тотчас подбежали к Стэнтону.

– Мне нужны женская ночная сорочка и чепец, – сказал он. – Сорочка просторная и удобная: жена моя инвалид. Еще повседневное платье и белье.

Маленькая свита из чрезвычайно угодливых продавщиц препроводила его в отдел женской одежды на втором этаже. Очевидный вопрос не заставил себя ждать:

– Какой размер носит мадам?

Стэнтон припомнил следы башмаков в подвале… наверное, английский шестой размер. Он оглядел строй продавщиц и выбрал подходящую:

– У нее примерно ваш размер, фройляйн.

Сделав покупки, Стэнтон вернулся в отель; платье повесил в шкаф второй спальни, белье положил в комод. Медицинский халат, маску, ночную сорочку и чепец упаковал в рюкзак, шприцы со снотворным и пистолет спрятал в карманы.

Потом спустился в холл и подошел к портье.

– Я рассчитываю нынче забрать сестру из больницы, – отчеканил Стэнтон. – Весьма обяжете, если приготовите нам кресло-каталку.

На прокатной машине он поехал в больницу Берлинер-Бух, где когда-то Бернадетт несла вахту возле его бесчувственного, отравленного хворью тела, и припарковался на стоянке, предназначенной для старшего медперсонала и карет «скорой помощи». Эвакуаторы были напастью будущего. Он бы охотно заплатил штраф.

Поднявшись по величественной каменной лестнице, через украшенный колоннами вход Стэнтон вошел в больницу. Там он заскочил в первый попавшийся туалет и надел халат. Беспрепятственно разгуливая по коридорам, отыскал вахтера, у которого справился о местонахождении пациентки под приглядом полиции. Мол, любопытно взглянуть, она, говорят, типа ярмарочного урода.

Вахтер был рад услужить и указал маршрут, обещав, что герр доктор не разочаруется.

Стэнтон поднялся на нужный этаж, по дороге прихватив кресло-каталку. Поставил ее возле лифта, отыскал указанную вахтером палату и решительно направился к двум полицейским в форме, стоявшим у дверей.

– Я должен проверить дилатацию зрачков больной на предмет соредии, – с ходу сочинил он. – Это секундное дело. Прошу вас вместе со мной проследовать в палату и наблюдать за осмотром вверенной вам пациентки.

Полицейские замялись, но Стэнтон не дал им и рта раскрыть:

– Если вы допустите меня к вашей подопечной безнадзорно, я буду вынужден доложить об этом вашему начальству. Полиция передала эту женщину в ведение нашей больницы, и я не позволю превращать меня в нарушителя ваших же правил безопасности.

Лапша сработала. Характерная немецкая склонность подчиняться приказам вновь сослужила добрую службу. Часовые исполнительно проследовали в палату, где Стэнтон тотчас их обезвредил: одного крюком левой в висок, другого апперкотом правой в подбородок. Рухнувшим стражам он ввел то же снотворное, которое неделей раньше пришлось вколоть Бернадетт.

Взглянув на неподвижную фигуру на кровати, Стэнтон внезапно проникся грандиозностью момента: путешественники во времени, прибывшие из разных измерений, встретились в третьей версии вселенной.

Как и ожидалось, женщина была без сознания. Рука под толстым слоем бинтов сильно распухла. Без лекарств двадцать первого века начавшееся заражение крови сулило верную медленную смерть.

Стэнтон сдернул одеяло, достал из кармана многофункциональный нож, срезал завязки и стянул больничную рубаху.

И чуть не отвел взгляд. Еще никогда ему не доводилось видеть столь обезображенное тело. Стэнтон повидал пулевые шрамы, у самого была парочка. Видел рубцы, оставленные кнутом и ножом, неправильно сросшиеся кости, раздробленные дубинками. Но он никогда не видел все это на одном теле.

Ошеломляли и татуировки – мешанина скверно выполненных наивных картинок в стиле наколок русских уголовников. Каракули перемежались какими-то цифрами. Столбик таких цифр под правой грудью смахивал на медицинские данные. Внизу живота виднелись грубые шрамы кесаревых сечений.

Стэнтон достал из рюкзака сорочку и нагнулся над женщиной, собираясь ее приподнять и через голову натянуть рубашку.

И тут вдруг ее левая рука мертвой хваткой вцепилась ему в горло. Стэнтон распознал боевой удушающий прием и удержался от инстинктивного позыва высвободиться. В бессмысленном перетягивании каната все преимущества были бы на стороне женщины. Она уже сомкнула хватку, через несколько секунд все будет кончено.

Глаза ее открылись.

Да, она была без сознания, полыхала жаром, но от чужого прикосновения сработал первобытный инстинкт выживания, который выдернул ее из беспамятства и наделил сумасшедшей силой.

– Никто мною не попользуется, – по-английски прорычала она.

Боль раздирала горло, хрустели гортанные хрящи, посылавшие прощальный привет трахее. Стэнтон впервые угодил в этакую переделку. Невероятно. Ведь женщина при смерти.

Выбора не осталось. Стэнтон выпустил ее плечи и ребрами ладоней нанес сдвоенный рубящий удар по шее.

Хватка не ослабла. Ничуть.

Конечно, он чуть смягчил смертельный удар, потому что не собирался ее убивать. А вот она, похоже, его прикончит.

Стэнтон снова ударил. Потом еще раз. Ее шея была подобна стальному тросу. Казалось, Стэнтон затеял спарринг с фонарным столбом.

В глазах поплыло. Сейчас он вырубится. Нелепо. Невозможно. Десять секунд назад он собирался забрать беспомощную женщину с больничной койки, а теперь эта женщина почти задушила его.

Стэнтон вспомнил о ноже, которым обрезал завязки ее рубахи. Нож остался на тумбочке. Стэнтон пошарил и нащупал его. Ножницы так и торчали. Он размахнулся и всадил их в руку, державшую его за горло.

Удар дал крохотную передышку. Женщина не выпустила горло Стэнтона, но чуть разжала пальцы. И глаза ее чуть расширились. Вряд ли она была в полном сознании, но боль приблизила ее к яви.

Стэнтон еще раз воткнул ножницы.

Глаза женщины полыхнули болью. И закрылись.

Она вновь соскользнула в беспамятство.

Пальцы медленно разжались.

Баюкать истерзанное горло или удивляться беспощадной свирепости атаки было некогда. Однако женщина чуть не угробила Стэнтона. Распростертая на больничной койке, немощная, считай, однорукая. Бог с ними, с татуировками, но, похоже, новые Хроносы знали, что делают, выбрав ее.

Теперь она, кажется, и впрямь потеряла сознание, однако Стэнтон был настороже. Даже хотел вколоть ей снотворное, но не стал рисковать, поскольку не знал, какими лекарствами ее уже накачали. Шприц все же держал наготове. Он оторвал лоскут простыни и перевязал рану, оставленную ножницами, потом изловчился облачить истерзанное тело в ночную сорочку и чепец.

Белоснежное одеяние с рюшами на воротнике совершило чудесное превращение: рычащий дикарь преобразился в невинного агнца. В обрамлении белого чепца лицо с парой маленьких шрамов вдруг стало нежным. Было трудно поверить, что под сорочкой скрыто худое и жилистое тело бойца, обезображенное рубцами.

Взяв женщину на руки и перешагнув через распростертых на полу охранников, Стэнтон выглянул в коридор. Никого. Удачно, ничего другого не нужно. Главное, незамеченным покинуть палату, все остальное пустяки, ибо наглость – второе счастье. Стэнтон вскинул голову и, не глядя по сторонам, зашагал к лифту. Вдруг откуда-то вынырнула медсестра. Стэнтон тотчас рявкнул командным тоном:

– У пациентки обморок от обезвоживания. К счастью, я был на обходе и увидел, что она лежит на полу. С вами мы еще поговорим. А сейчас подгоните каталку, что стоит у лифта. Быстро.

Горло саднило, говорить было больно. Видимо, хриплый голос устрашал, потому что медсестра встала навытяжку и чуть ли не козырнула. Не ее дело обеспечивать безопасность или задавать вопросы. Вовсе нет. Еще в медучилище в нее вбили, что ее главное дело – подчиняться врачам. Желая угодить начальству, она опрометью кинулась за каталкой, но Стэнтон вышагивал столь ретиво, что к лифту они прибыли одновременно.

– Благодарю вас, сестра, пока все.

В лифте он снял халат и затолкал его под сиденье каталки, превратившись в заботливого мужа, который забирает жену из больницы. Когда двери лифта разъехались, Стэнтон уверенно двинулся к выходу.

– Скоро будем дома, моя дорогая, – ласково пообещал он, минуя приемный покой.

Через минуту он был на крыльце, спустил каталку по пандусу каменной лестницы и усадил соратницу по ордену Хроноса в «мерседес».

Раны женщины были несравнимо легче той, что месяц назад получил Стэнтон. Его ранили в живот, а ей пули прошили руку и верхнюю часть груди, не задев сердце и легкие. Но заражение крови – серьезное осложнение в любом случае. Рука новой соседки ужасающе распухла. Оставалось надеяться, что инфекция не слишком глубоко проникла в организм и антибиотики подействуют. Мысль об ампутации в гостиничном номере, пусть даже с новомодным удобством в виде собственной ванной, приводила в содрогание.

К счастью, организм откликнулся на заботу: после того как Стэнтон прочистил раны и начал курс антибиотиков, больная быстро пошла на поправку. Уже к концу первой ночи жар спал, сон женщины стал менее тревожным.

Стэнтон обмывал больную, сажал на горшок, с ложки насильно кормил жиденьким бульоном и даже подумывал о внутривенном вливании раствора глюкозы. Он бы сумел соорудить капельницу, но потом отказался от этой идеи, представив недоумение горничных и официантов. Отелям не нравятся умирающие в их номерах, и серьезное состояние новоявленной «сестры» всполошило бы администрацию.

Стэнтон нянчился с больной полных четыре дня, прежде чем она немного окрепла и начала приходить в сознание. Все это время он размышлял о характере и натуре этой личности, варианта его собственного «я», и космической странности их ситуации.

Иначе не скажешь, странность воистину космическая.

Два (и три) века назад Исаак Ньютон привел в действие цепь событий, в результате которых произошло нечто невероятное: существа из двух разных миров встретились в третьем мире. В гостиничном номере.

В долгие ночи, когда Стэнтон сидел у постели больной, замерял ее пульс и прислушивался к дыханию, у него неизменно возникало ощущение, будто он пребывает вне своего тела. Казалось, все известные версии его личности от него отделились. Его первая жизнь закончилась с мятным поцелуем незнакомки в стамбульском подвале. Вторая жизнь была загадкой. Он только знал, что прожил ее в веке, в который внедрилась эта спящая женщина, родившаяся через много лет после его смерти. И вот третья жизнь, начавшаяся в тот момент, когда его подопечная, вся в шрамах и наколках, оставила следы в пыли константинопольского подвала, перезапустив временную петлю, отправив Стэнтона и весь мир на новый круг.

Но кто она? Через какой кошмар прошла? И почему? Что за мир хотели исправить новые Хроносы?

Стэнтон ежедневно обмывал свою пациентку и теперь не хуже нее знал все ее шрамы. Даже лучше, особенно страшные макаронины рубцов, покрывавшие ее спину, ягодицы и тыльную часть бедер.

Следы жестокого, бесчеловечного надругательства. Ее бичевали плеткой-девятихвосткой. Избивали тростью и дубинкой. Протыкали стилетом, полосовали ножом. Ее кусали человечьи и звериные зубы. В нее стреляли, ее жгли.

Видя все это, Стэнтон закипал яростью.

Как она вообще выжила?

А сейчас упорно сражалась со смертоносным сепсисом. Стэнтон еще не встречал такую несгибаемую личность. Ни женщину, ни мужчину. Он, конечно, сильнее, но она стократ упрямее.

И все же никакой сверхчеловек не перенес бы такого изуверства. Видимо, палачи не давали ей умереть. Похоже, они хотели ее сломить и потому лишали освобождения смертью. Ее пытали, но всякий раз штопали раны и залечивали переломы – приводили в относительный порядок, чтобы вновь подвергнуть издевательствам.

Кто это делал? Кому так понадобилось управлять другим человеком, подчинить своей воле и покорить дух одной-единственной личности?

Стэнтон разглядывал спящую женщину.

Сейчас она не казалась несгибаемой.

Спит. Белая подушка, лицо в обрамлении белого чепца, до подбородка укрыта белоснежной простыней, дыхание мягкое и ровное. Интересно, какими снами потчует ее подсознание?

У нее хорошее лицо. Черты резкие, угловатые, но благородные. Сломанный нос искривлен, однако не портит ее. Можно ли назвать ее красивой?

Разберемся, когда увидим ее глаза. Он видел их всего секунду, и тогда в них полыхало бешенство. Даже не вспомнить, какого они цвета.

Мысль о глазах неизбежно привела к Бернадетт. У той зеленые сияющие ирландские глаза. Улыбчивые, как поется в старой песне. Но в последнюю встречу они были вовсе не улыбчивые. Мокрые от горьких и гневных слез. Увидит ли он их снова?

Его собственные глаза слипались. Устал. Целые дни хлопочет и почти не спит. В кресле Стэнтон задремал.

Он почти заснул. Уже дышал в одном ритме со своей странной и загадочной подопечной. Товарищем. Вроде как сестрой.

Но, уплывая в сон, уловил какое-то движение.

Стэнтон понимал, что лучше обездвижить свою пациентку, привязав ее к кровати, однако рука не поднялась. На запястьях и лодыжках женщины остались следы от кандалов. Не хотелось добавлять новые. И потом, она казалась такой безобидной.

Но не сейчас.

Стэнтон разомкнул веки и увидел образ смерти. Ангел мщения в просторных белых одеждах пикировал на него, точно белый орел на кролика.

Теперь он видел ее глаза – раскаленные угли на ледяном лице.

На тумбочке лежали авторучка и блокнот – Стэнтон вел дневник наблюдений за больной. Сейчас ручка была в ее кулаке. Чернильный кинжал. Значит, она давно ее заприметила. Прикидывалась беспамятной и выжидала.

Если поискать, оружие всегда найдется.

Так говорил первый инструктор Стэнтона по рукопашному бою. Похоже, женщина прошла ту же школу.

Перо авторучки стремительно приближалось, намереваясь проткнуть правый глаз Стэнтона и вонзиться в мозг.

Хью успел отвернуться. Перо разодрало мочку и сломалось, ткнувшись в череп. Завершая бросок, женщина плашмя рухнула на Стэнтона.

Используя преимущество в весе, он вывернулся и навалился сверху, все же стараясь не задеть ее рану. В его интересах, чтобы она скорее поправилась, тогда он сумеет отговорить ее от попыток его прикончить.

Кресло опрокинулось, пара шмякнулась на ковер. Стэнтон пригвоздил женщину к полу.

– Хватит уже! – рявкнул он по-английски. – Я друг. Я тебя спас.

– Ты стрелял в меня! – прорычала женщина. Это были ее первые слова, не считая той реплики в больнице, когда она вообразила, будто ее хотят изнасиловать. Вроде бы шотландский акцент.

– А ты в меня! – Стэнтон как будто оправдывался.

– Потому что ты, мудак, собирался грохнуть кайзера!

– По плану Хроносов, – прохрипел он, удерживая ее на полу. – Я рыцарь Хроноса. Я знаю, кто ты. Знаю об ордене. Я свой.

К его удивлению, женщина перестала вырываться и даже вроде как улыбнулась.

Только улыбка ее была не радостной, но холодной и горькой, больше похожей на усмешку.

– Я знаю, придурок, – сказала женщина. – Знаю, что ты от Хроносов.

– Знаешь? – Стэнтон так изумился, что на секунду даже забыл об осторожности. К счастью, женщина не воспользовалась моментом. – Откуда?

– Мы прочли твое письмо.

Этого Стэнтон никак не ожидал. Во всей этой кутерьме с новым посланцем из будущего он совсем забыл о письме. Шанс, что его найдут, был минимальный, если не сказать ничтожный. Так, отчаянный бросок игральных костей, кивок в сторону истории.

– Господи, оно сохранилось?

– Да, лежало в подвале. Мы нашли его в ночь, когда я совершила путешествие в прошлое.

Теперь и она расслабилась. Похоже, драться больше не собиралась.

– Мы можем поговорить? – спросил Стэнтон. – Сейчас я тебя отпущу, ты вернешься в постель и позволишь осмотреть твои раны. Потом я закажу чай и мы поговорим, хорошо?

Помешкав, женщина кивнула.

Стэнтон опасливо поднялся. Протянул руку. Женщина раздумывала. Она всегда начеку и всякий жест воспринимает как угрозу, понял Стэнтон. Но еще очень слаба, а стычка ее совсем обессилила.

Женщина приняла его руку, он поднял ее на ноги. Она села на кровать, ложиться не стала.

– Ну говори.

Столько всего хотелось сказать. Стэнтон решил начать с последней ошеломительной новости:

– Значит, ты прочла мое послание? За сто одиннадцать лет оно уцелело?

– Уцелело. В моем времени Стамбул уже почти век был мертвым городом.

– Мертвым?

– Он опустел в повальный голод 1930-х. Как все города Восточной Европы и Малой Азии. Прага, Варшава, Будапешт, Сараево, Загреб, Стамбул. Партия не могла всех прокормить, поэтому горожан вывезли в деревни, устроив крестьянскую войну за съестное. От голода вымерли десятки миллионов, что, собственно, и требовалось. Уцелевшие пытались восстать, Партия ответила химическим оружием. К югу от Дуная отравили все что можно. Когда мы с Деканом вошли в запертый подвал, в Стамбуле уже восемьдесят лет не было ни единой живой души.

Голова шла кругом. Химическое оружие? Массовый голод? Что это за мир, из которого она прибыла?

Стэнтон пытался сформулировать вопросы. Начинай с насущных. Правило разведки: сначала разберись с главным.

– Почему ты пытаешься меня убить? – спросил он. – Ты же понимаешь, что я хочу тебе помочь.

– Мое задание – убить тебя.

– Но ты его провалила. Ты должна была меня убить, прежде чем я застрелю кайзера. А сейчас-то почему?

Глаза женщины вновь полыхнули гневом:

– Потому что ты угробил мой век, козел! – Она до подбородка задрала сорочку, открыв обезображенное тело. – Все это со мной сделал ты! И еще с миллионами людей. С миллиардами. Ты убил моих детей!!

Она опустила подол, но Стэнтон успел заметить, как напружинился ее пресс. Женщина подобралась, готовясь к новому броску.

– Не надо! – сказал он. – Тебе меня не одолеть. Нынче не твой день. После месяца на больничной койке в тебе весу как в пушинке. Так что брось. Ты еще не готова к боям.

Женщина смерила его тяжелым взглядом:

– Ты прав. Пока я не в форме. Но скоро оклемаюсь.

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 15 16 171819 20 Следующая ⇒