Век наивности 9 страница

Любопытно, что сказала бы миссис Велланд, произнеси он это вслух. Ему представилось, как искажаются ее твердые спокойные черты, которым целая жизнь, проведенная в преодолении пустячных трудностей, сообщила ложную значительность. В них все еще угадывались следы былой красоты, подобной красоте ее дочери, и Арчер спросил себя, суждено ли лицу Мэй с годами так же огрубеть и приобрести такое же выражение непоколебимой наивности.

О нет, он вовсе не хотел, чтобы Мэй отличалась подобной наивностью, наивностью, которая ограждает ум от воображения, а сердце от жизненного опыта!

— Я уверена, что, если бы эта ужасная история попала в газеты, это было бы смертельным ударом для моего мужа, — продолжала миссис Велланд. — Я не вхожу в подробности, не хочу их знать, как я уже сказала бедняжке Эллен, когда она попыталась о них заговорить. Имея на руках тяжелого больного, я должна быть веселой и счастливой. Но мистер Велланд был страшно расстроен, и пока мы ждали, как решится это дело, у него каждое утро повышалась температура. Он был в ужасе, что его девочка может узнать о существовании подобных вещей. Но ведь и вы, дорогой Ньюленд, вполне разделяли его чувства. Мы все знали, что вы тогда думали о Мэй.

— Я всегда думаю о Мэй, — сказал молодой человек, вставая, чтобы окончить разговор.

Он хотел воспользоваться беседой с миссис Велланд, чтобы убедить ее ускорить свадьбу, но не мог придумать ни единого аргумента, который бы на нее подействовал, и с облегчением увидел, что к дверям подъехали мистер Велланд и Мэй.

Оставалась единственная надежда — еще раз попытаться уговорить Мэй, и за день до отъезда он отправился с нею в заброшенный сад испанской миссии. Сама картина наводила на мысль о европейских пейзажах, и Мэй, Которой придавала особенную прелесть широкополая шляпа, окутывавшая таинственной тенью ее чрезмерно ясные глаза, с жадным любопытством слушала его рассказы о Гранаде и Альгамбре. [124]

— Мы могли бы нынешней весной все это увидеть. Да еще и провести пасху в Севилье, — твердил он, нарочно увеличивая свои требования в надежде добиться хоть каких-нибудь уступок.

— Пасху в Севилье? Но ведь на будущей неделе начинается великий пост! — засмеялась Мэй.

— А почему бы нам не пожениться во время великого поста? — возразил Арчер, но Мэй была настолько шокирована, что он тотчас осознал свою ошибку.

— Я, конечно, пошутил, дорогая, но вскоре после пасхи — так, чтобы отплыть в конце апреля. Я знаю, что в конторе можно будет все уладить.

Мэй мечтательно улыбнулась при мысли о такой возможности, но он понял, что она вполне удовлетворяется мечтой. С таким же точно видом она слушала, как он читал ей стихи о прекрасных вещах, которых никогда не бывает в жизни.

— О, пожалуйста, продолжайте, Ньюленд, мне так нравятся ваши описания.

— Но почему они должны оставаться всего лишь описаниями? Почему бы нам не претворить их в действительность?

— Но ведь мы так и сделаем, милый… в будущем году, — протяжно произнесла она.

— Разве вам не хочется, чтобы это было раньше? Неужели я не могу уговорить вас бросить все сейчас?

Она опустила голову, спрятавшись от него под спасительными полями шляпы.

— Зачем нам проводить еще год в пустых мечтах? Взгляните на меня, дорогая! Неужели вы не видите, как я хочу, чтобы вы стали моей женой?

На мгновение она застыла в неподвижности, потом подняла на него такие безнадежно ясные глаза, что он чуть не отнял своей руки, крепко обвивавшей ее талию. Потом взгляд ее внезапно изменился, и в глубине глаз появилось какое-то новое, загадочное выражение.

— Мне кажется, я не совсем вас понимаю, — сказала она. — Может быть… может быть, вы не уверены, что я и дальше буду вам нравиться?

Арчер вскочил.

— О, господи… возможно… право, не знаю! — с досадой воскликнул он.

Мэй Велланд тоже встала, их взгляды встретились, и, исполненная сознания своего женского достоинства, она как бы выросла в его глазах. С минуту оба молчали, слов* но непредвиденный оборот разговора привел обоих в полное смятение. Потом она тихо сказала:

— Если дело в этом… и есть какая-то другая женщина?

— Какая-то другая женщина между мной и вами? — Он отозвался на ее слова медленно, словно едва их расслышал, и ему потребовалось время, чтобы повторить себе ее вопрос.

Мэй, казалось, уловила неуверенность в его голосе, потому что продолжала, на этот раз более серьезно:

— Поговорим откровенно, Ньюленд. Иногда мне кажется, что вы как-то изменились, особенно после оглашения нашей помолвки.

— Дорогая, да это же просто безумие! — оправившись от изумления, воскликнул он.

Она ответила на этот взрыв слабой улыбкой.

— Если это безумие, почему бы нам о нем не поговорить? — Она остановилась, потом грациозным движением подняла голову и добавила: — Да и если это правда, она нам тоже не повредит. Вы так легко могли совершить ошибку.

Опустив голову, он стал разглядывать узорчатую черную тень листвы на освещенной солнцем дорожке у них под ногами.

— Совершить ошибку всегда легко, но если бы я совершил такую ошибку, о какой вы думаете, разве я стал бы умолять вас ускорить нашу свадьбу?

Она тоже посмотрела вниз и, мучительно подыскивая слова, кончиком зонта нарушила узор.

— Да, — проговорила она наконец, — может быть, вы хотели покончить с этим раз и навсегда — ведь есть и такой способ.

Невозмутимая ясность Май испугала Арчера, заставила заподозрить ее в равнодушии. Из-под полей шляпы ему был виден бледный профиль и легкое трепетание ноздри над решительно сжатыми губами.

— Что это значит? — спросил он, снова усаживаясь на скамейку, и, взглянув на нее, притворно нахмурился.

Она тоже села и продолжала:

— Вы не должны думать, будто девушка знает лишь столько, сколько воображают ее родители, — продолжала она. — Она смотрит, наблюдает, у нее есть свои чувства и мысли. И конечно, задолго до того, как вы сказали мне, что я вам нравлюсь, я знала, что была другая женщина, которой вы интересовались, — два года назад в Ньюпорте[125] все только об этом и говорили. А однажды во время танцев я увидела, как вы сидели вместе на веранде, и, когда она вернулась в дом, лицо у нее было печальное, и мне стало ее жаль. Я вспомнила об этом потом, уже после нашей помолвки.

Голос ее понизился почти до шепота, она сжимала и разжимала руки, державшие зонтик. С чувством невыразимого облегчения молодой человек нежно коснулся их своей рукой.

— Моя милая девочка, так вот о чем вы говорили! О, если бы вы только знали правду!

Она быстро подняла голову.

— Значит, есть правда, которой я не знаю? Не отнимая руки, он продолжал:

— Я хотел сказать: правду о той старой истории, которую вы имеете в виду.

— Но именно об этом я и хочу знать, Ньюленд, именно об этом я должна знать. Я не могла бы быть счастливой, причиняя кому-нибудь боль или обиду. И я хочу думать то же и о вас. Что у нас будет за жизнь, если мы построим ее на такой основе?

Лицо ее приняло такое трагически смелое выражение, что он готов был упасть к ее ногам.

— Я давно хотела вам это сказать, я давно хотела вам сказать, что если два человека действительно любят друг друга, то, по-моему, может возникнуть такое положение, когда они должны… должны пойти против общественного мнения. И если вы чувствуете, что связаны каким-то обещанием… обещанием женщине, о которой мы с вами говорили… и если можно как-то… как-то выполнить это обещание… даже если она получит развод… Ньюленд, не оставляйте ее ради меня!

Удивление, охватившее его, когда он понял, что ее страхи вызваны таким далеким, давно ушедшим в прошлое эпизодом, как его связь с миссис Торли Рашуорт, сменилось восторгом перед ее великодушием. Было нечто невероятное в точке зрения, столь дерзостно отвергающей общепринятые взгляды, и, если бы у него не было других неотложных забот, он просто растерялся бы перед этим чудом — подумать только, дочь Велландов уговаривает его жениться на бывшей любовнице! Но у него все еще кружилась голова при одном только воспоминании о пропасти, по краю которой они ходили, и он вновь склонился в благоговении перед горестями девичества.

С минуту он не мог вымолвить ни слова, потом сказал:

— Нет никаких обещаний, никаких обязательств, подобных тем, о которых вы думаете. Такие дела гораздо сложнее, чем кажется… Но это не имеет значения… Я преклоняюсь перед вашим великодушием, потому что смотрю на эти вещи так же, как и вы… Я думаю, что каждый такой случай надо рассматривать сам по себе… независимо от глупых условностей… Я хочу сказать, что право каждой женщины на свободу… — он остановился, сам испугавшись того, куда завели его собственные мысли, и, с улыбкой глядя на нее, продолжал: — Раз вы все это понимаете, дорогая, почему бы вам не пойти еще чуточку дальше и не понять, как бессмысленно склоняться перед Другой формой тех же глупых условностей? Если между Нами не стоит никто и ничто, разве это не довод в пользу того, чтобы ускорить нашу свадьбу, а не откладывать ее еще больше?

Она подняла к нему вспыхнувшее от радости лицо, и он увидел, что глаза ее наполнились счастливыми слезами. Но уже в следующее мгновенье гордое сознание женского величия сменилось робкой беспомощностью молодой девицы, и он понял, что вся смелость и предприимчивость Мэй распространяются только на других. Заученная сдержанность ничем не выдала, каких усилий стоили ей эти Слова, и, услыхав его новые мольбы, она тотчас вернулась в свое обычное состояние — так чересчур расшалившийся ребенок ищет спасения в объятиях матери.

У Арчера не хватило духу продолжать уговоры — его слишком огорчило исчезновение незнакомого существа, которое бросило на него мимолетный взгляд из глубины ее прозрачных глаз. Мэй, казалось, почувствовала его разочарование, но не знала, как его смягчить, и потому они оба встали и молча отправились домой.

Твоя кузина графиня нанесла визит маме, когда ты уезжал, — объявила Джейни брату в вечер его возвращения. Молодой человек, который обедал дома с матерью и сестрой, удивленно поднял глаза и увидел, что миссис Арчер демонстративно смотрит в свою тарелку. Удалившись от света, миссис Арчер не считала, что свет должен поэтому ее забыть, и Ньюленд почувствовал, что его удивление по поводу визита графини Оленской немало ее раздосадовало.

— На ней был черный бархатный полонез с пуговицами из черного янтаря и крошечная зеленая обезьянья муфта; я еще ни разу не видела ее столь изысканно одетой, — продолжала Джейни. — Она приехала одна, в воскресенье днем; к счастью, в гостиной горел камин. У нее был этот новомодный футляр для визитных карточек. Она сказала, что хочет с нами познакомиться, потому что ты сделал ей столько добра.

— Госпожа Оленская всегда говорит так о своих друзьях, — засмеялся Ньюленд. — Она счастлива, что снова среди своих.

— Да, она так и сказала, — заметила миссис Арчер. — Мне кажется, она рада, что вернулась.

— Надеюсь, она понравилась вам, мама. Миссис Арчер поджала губы.

— Она действительно изо всех сил старается произвести приятное впечатление, даже когда навещает старуху.

— Мама не считает ее простодушной, — вмешалась Джейни, скосив глаза на брата.

— Это все мои старомодные понятия, мой идеал — наша милая Мэй, — возразила миссис Арчер.

— Да, они совсем не похожи, — отозвался ее сын.

В Сент-Огастине Арчеру дали множество поручений к миссис Минготт, и дня через два после возвращения в город он отправился к ней с визитом.

Старуха приняла его необычайно приветливо; она была очень благодарна, что он убедил графиню Оленскую отказаться от развода, а когда он поведал ей, как без разрешения удрал из конторы и помчался в Сент-Огастин только потому, что хотел повидать Мэй, она фыркнула, заколыхалась всем своим тучным телом и пухлой рукой погладила его по колену.

— Ага, значит, вы пустились во все тяжкие? Августа с Велландом, конечно, состроили кислую мину и сделали вид, будто настал конец света. Но крошка Мэй — уж она-то наверняка поняла, в чем тут дело!

— Надеюсь; однако она не согласилась на мою просьбу.

— Неужели? А о чем вы ее просили?

— Я хотел добиться у нее обещания, что свадьба будет в апреле. Зачем нам терять еще целый год?

Миссис Минготт в приступе притворной стыдливости скривила свой маленький ротик и сверкнула лукавыми глазками.

— Спросите маму и так далее? Обычная история. Ах уж эти Минготты, все они одинаковы. Всю жизнь идут по проторенной дорожке, и попробуйте уговорить их с нее свернуть. Когда я строила этот дом, можно было подумать, что я переезжаю в Калифорнию. Никто никогда не строил дальше Сороковой улицы — нет, говорю я, не строил, и дальше Бэттери тоже, — прежде чем Колумб открыл Америку. Нет, нет, никто из них не желает отличаться от других, они боятся этого как чумы. Ах, милый мистер Арчер, я, слава богу, всего лишь вульгарная Спайсер, но из всех моих детей и внуков в меня не пошел никто, кроме малютки Эллен. — Она остановилась, все еще сверкая глазами, и со свойственной старикам непоследовательностью вдруг ни с того ни с сего спросила: — И почему вы только не женились на малютке Эллен?

— Хотя бы по одному тому, что ее здесь не было, — засмеялся Арчер.

— Да, тем более жаль. А теперь слишком поздно, ее жизнь кончена. — Она говорила с хладнокровным благодушием старости, бросающей землю на могилу юных надежд.

Молодому человеку стало не по себе, и он поспешно сказал:

— Могу я просить вас повлиять на Велландов, миссис Минготт? Эти долгие помолвки не по мне.

Старуха Кэтрин одарила его сияющей улыбкой.

— Да, вижу, вижу. Уж больно вы шустрый. В детстве вы наверняка требовали, чтоб за столом вам подавали первому. — Она закинула голову, засмеялась, и ее многочисленные подбородки колыхнулись, словно волны. — А вот и Эллен!

За спиной у нее раздвинулись портьеры, и в комнату, улыбаясь, вошла госпожа Оленская. Лицо ее сияло оживлением и счастьем, и, наклоняясь, чтобы поцеловать бабушку, она непринужденно протянула Ньюленду руку.

— А я как раз ему говорю: почему вы не женились на моей малютке Эллен?

Все еще продолжая улыбаться, госпожа Оленская взглянула на Арчера.

— И что же он ответил?

— Ах, милочка, предоставляю тебе выяснить это самой. Он ездил во Флориду повидаться со своей невестой.

— Да, я слышала. — Она все еще не сводила с него взгляда. — Я навестила вашу матушку, чтобы узнать, куда вы исчезли. Я послала вам записку и, не получив ответа, испугалась, что вы заболели.

Арчер пробормотал что-то о неожиданном отъезде, о спешке и о том, что собирался написать ей из Сент-Огастина.

— И конечно, очутившись там, вы тотчас обо мне забыли.

Она все еще смотрела на него с веселой улыбкой, быть может, желая казаться равнодушной.

«Если я ей еще нужен, она решила мне этого не показывать», — подумал он, уязвленный ее тоном. Он хотел поблагодарить ее за визит к матери, но под коварным взглядом прародительницы чувствовал себя скованно, и слова не шли у него с языка.

— Ты только на него посмотри — до того не терпится жениться, что удрал без разрешения и помчался па коленях умолять глупую девчонку! Вот что значит любовь! Точно так же красавец Боб Спайсер увез мою бедную мамочку, но не успели отнять меня от груди, как она ему уже надоела, хоть я и родилась восьмимесячной! Но вы-то ведь не Спайсер, молодой человек, — к счастью и для вас, и для Мэй. Одной лишь бедняжке Эллен досталась в наследство их беспутная кровь, все остальные — образцовые Минготты! — с презрением воскликнула старуха.

Арчер заметил, что госпожа Оленская, которая уселась рядом с нею, все еще внимательно его изучает. Оживление в глазах ее угасло, и она с глубокой нежностью проговорила:

— Я думаю, бабушка, нам удастся уговорить их сделать так, как он хочет.

Собираясь уходить и пожимая руку госпоже Оленской, Арчер почувствовал, что она ждет от него намека на оставшуюся без ответа записку.

— Когда я могу вас видеть? — спросил он, подходя с нею к дверям комнаты.

— Когда вам угодно, но, если вам хочется еще раз увидеть мой домик, поторопитесь. На будущей неделе я переезжаю.

Мысль о часах, проведенных в освещенной лампой низкой гостиной, больно кольнула Арчера. Как ни коротки были эти часы, они вызывали множество воспоминаний.

— Завтра вечером?

— Да, но пораньше. Я еду в гости.

Завтра воскресенье, и если воскресным вечером она едет в гости, то это, несомненно, к миссис Лемюэл Стразерс. Ему стало как-то неприятно — не потому, что она едет именно туда (он был рад, что она ездит куда хочет назло ван дер Лайденам), а потому, что в таком доме она непременно встретит Бофорта, заранее знает, что его встретит, а возможно, именно с этой целью и едет.

— Отлично, завтра вечером, — повторил он, решив про себя, что рано не поедет, а, явившись поздно, либо помешает ей ехать к миссис Стразерс, либо вообще ее не застанет, что при существующем положении вещей, безусловно, будет самым простым выходом.

Было, однако, всего половина девятого — на полчаса раньше задуманного, — когда Арчер, повинуясь какому-то странному беспокойству, позвонил в увитую глицинией дверь. Правда, он подумал, что воскресный прием у миссис Стразерс — это не бал и что ее гости, как бы пытаясь преуменьшить Серьезность своего проступка, обычно приезжают рано.

Чего он не ожидал найти в прихожей госпожи Оленской, так это чужих пальто и шляп. Зачем она просила его приехать пораньше, если у нее обедали гости? Когда он внимательно рассмотрел одежду, рядом с которой Настасия поместила его собственную, возмущение Арчера сменилось любопытством. Ему еще не доводилось встречать таких пальто в приличных домах, и он с первого же взгляда определил, что ни то, ни другое не принадлежит Джулиусу Бофорту. Одно одеяние представляло собой потрепанный желтый ульстер из тех, что продаются в магазинах готового платья, другое — очень старый порыжелый плащ с пелериной — нечто вроде того, что французы называют «макфарланом». Это последнее, судя по его виду, предназначенное для человека огромного роста, было весьма поношено, и его черные с прозеленью складки издавали запах мокрых опилок, свидетельствующий о том, что владелец оного подолгу подпирал собою стены пивной. Сверху лежал рваный серый шарф и немыслимая фетровая шляпа, отдаленно напоминающая головной убор священника.

Арчер вопросительно поднял брови. Настасия ответила ему тем же и, фаталистически махнув рукой, открыла перед ним двери гостиной.

Молодой человек очень удивился, увидев, что хозяйки в гостиной нет, а возле камина стоит какая-то другая дама. Эта дама, длинная, тощая и нескладно скроенная, была облачена в затейливо отделанный бахромой наряд из материала с полосами и клетками, составляющими узор, ключ к которому, казалось, безвозвратно утрачен. Ее волосы, которым хотелось поседеть, но удалось всего лишь поблекнуть, были собраны в высокую прическу, увенчанную испанским гребнем и черным кружевным шарфом, а на изуродованных ревматизмом руках красовались неумело заштопанные шелковые митенки.

Рядом, в облаке сигарного дыма, стояли владельцы пальто, оба в утренних костюмах, которые они с утра, очевидно, не меняли. В одном из них Арчер, к своему удивлению, узнал Неда Уинсетта; другой, постарше и совершенно ему незнакомый, судя по его гигантской фигуре, был хозяином «макфарлана»; он тряс своей львиной седой гривой[126] и широко разводил руки, как бы осеняя мирским благословением коленопреклоненную толпу.

Все трое стояли на каминном коврике, устремив глаза на колоссальный букет темно-красных роз, который вместе с пучком лиловых анютиных глазок лежал на диване, где обыкновенно сидела госпожа Оленская.

— Сколько они должны стоить в это время года — хотя, разумеется, не дорог подарок, а дорога любовь! — прерывистым стаккато произносила дама, когда Арчер вошел в комнату.

При его появлении все трое удивленно обернулись, а дама, выступив вперед, протянула ему руку.

— Дорогой мистер Арчер, можно сказать, кузен Ньюленд! — воскликнула она. — Я маркиза Мэнсон.

Арчер поклонился, и она продолжала:

— Моя милая Эллен на несколько дней меня приютила. Я приехала с Кубы, где проводила зиму с моими испанскими друзьями — очаровательнейшие, достойнейшие люди, высшая знать старой Кастилии. Как бы я хотела вас с ними познакомить! Но меня вызвал мой добрый друг, доктор Карвер. Вы не знакомы с доктором Агафоном Карвером, основателем общины «Долина Любви»?

Доктор Карвер наклонил свою львиную голову, и маркиза продолжала:

— Ах, Нью-Йорк, Нью-Йорк, как мало он соприкасается с жизнью духа! Однако я вижу, вы знакомы с мистером Уинсеттом.

— О да, я соприкоснулся с ним некоторое время назад, но не на этих путях, — со своей сухой улыбкой проговорил Уинсетт.

Маркиза укоризненно покачала головой.

— Почем вы это знаете, мистер Уинсетт? «Дух дышит там, где хочет». [127]

— Да-да, где хочет! — зычным голосом подхватил доктор Карвер.

— Прошу вас, присядьте, мистер Арчер. Мы вчетвером прелестно пообедали, и моя девочка пошла наверх переодеться. Она вас ждет, она сию минуту спустится. А мы как раз восхищались этими великолепными цветами, которые будут для нее таким приятным сюрпризом.

Уинсетт все еще стоял.

— Боюсь, что мне пора. Пожалуйста, передайте госпоже Оленской, что нам будет очень грустно, когда она покинет нашу улицу. Этот дом был настоящим оазисом.

— Ах, но вас она не покинет. Поэзия и искусство для нее дыхание жизни. Вы ведь пишете стихи, мистер Уинсетт?

— Нет, но иногда я их читаю, — сказал Уинсетт и, отвесив общий поклон, выскользнул из комнаты.

— Язвительный ум… un peu sauvage. [128] Но он так остроумен. Доктор Карвер, вы ведь тоже считаете, что он остроумен?

— Остроумие не по моей части, — сурово возразил доктор Карвер.

— Ах, ах, остроумие не по вашей части! Как он безжалостен к нам, слабым смертным, мистер Арчер. Но он живет одной лишь жизнью духа, и сейчас он мысленно готовится к лекции, которую нынче вечером прочитает у миссис Бленкер. Скажите, доктор Карвер, найдется у вас время до отъезда к Бленкерам, чтобы объяснить мистеру Арчеру ваше изумительное открытие «Прямого Контакта»? Но нет, я вижу, что уже скоро девять часов, и мы не вправе задерживать вас, когда столь многие ждут ваших откровений.

Доктор Карвер, казалось, был несколько обескуражен таким заключением, однако, сверив свои увесистые золотые часы с маленькими дорожными часиками госпожи Оленской, он неохотно приготовился к уходу.

— Мы позже увидимся, мой милый друг? — спросил он маркизу, которая с улыбкой отвечала:

— Как только приедет карета Эллен, я к вам присоединюсь; надеюсь, лекция еще не начнется.

Доктор Карвер задумчиво посмотрел на Арчера.

— Быть может, если этого молодого человека интересуют мои опыты, миссис Бленкер позволит вам привезти его с собой?

— О, дорогой друг, если бы это было возможно… Я уверена, что она была бы очень рада. Но боюсь, что Эллен сама рассчитывает на мистера Арчера.

— Весьма прискорбно, — сказал доктор Карвер. — Однако вот моя карточка.

Он вручил Арчеру карточку, на которой тот прочитал выведенную готическим шрифтом надпись:

АГАФОН КАРВЕР

ДОЛИНА ЛЮБВИ

КИТТАСКОТТОМИ

НЬЮ-ЙОРК

Доктор Карвер откланялся, и миссис Мэнсон со вздохом, который мог одинаково означать и сожаление, и облегчение, снова жестом предложила Арчеру сесть.

— Эллен сейчас вернется, а пока я рада посвятить вам это тихое мгновенье.

Арчер пробормотал что-то насчет радости по поводу столь приятной встречи, и маркиза своим низким, как бы задыхающимся голосом продолжала:

— Я все знаю, мистер Арчер, моя девочка рассказала мне обо всем, что вы для нее сделали. Ваш мудрый совет, ваша мужественная твердость — слава богу, что это было не слишком поздно!

Молодой человек слушал ее с глубоким смущением. Есть ли на свете хоть кто-нибудь, кому госпожа Оленская не поведала об его вмешательстве в ее личные дела?

— Мадам Оленская преувеличивает, просто я по ее просьбе дал ей юридический совет.

— Да, но при этом… при этом вы были бессознательным орудием… каким словом мы, современные люди, обозначаем провидение, мистер Арчер? — вскричала маркиза, склонив голову набок и загадочно смежив веки. — В ту минуту вы не знали, что и ко мне обратились с просьбой и мне был задан вопрос — через Атлантический океан!

Она посмотрела через плечо, словно боясь, что их могут подслушать, после чего, придвинув ближе свой стул и подняв к губам крошечный веер из слоновой кости, прошептала:

— Ко мне обратился сам граф — бедный, безумный, глупый Оленский, который умоляет ее вернуться на любых угодных ей условиях.

— Великий боже! — воскликнул Арчер, вскакивая со стула.

— Вы в ужасе? Да, да, конечно, я понимаю. Я не защищаю несчастного Станислава, хотя он всегда называл меня своим лучшим другом. Он не защищает самого себя — он припадает к ее ногам… в моем лице. — Она ударила себя по своей впалой груди: — Здесь у меня его письмо.

— Письмо? Госпожа Оленская его видела? — пробормотал Арчер, совершенно сбитый с толку этим неожиданным сообщением.

Маркиза Мэнсон тихонько покачала головой.

— Время, время. Мне нужно время. Я знаю Эллен, она упряма, надменна и, я бы сказала, иногда не умеет прощать.

— Господи, простить — это одно, а вернуться в этот ад…

— О да, — согласилась маркиза, — это ее слова — моя бедная чувствительная девочка! Но, с точки зрения материальной, мистер Арчер, если можно снизойти до мысли о таких вещах, знаете ли вы, от чего она отказывается? Эти розы здесь на диване — их там целые плантации, в теплицах и под открытым небом в его несравненных, спускающихся террасами садах в Ницце! Драгоценные камни, исторические жемчуга, изумруды Собеских, [129] соболя… Но ей все это не нужно! Искусство и красота— вот что ей нужно, вот чем она живет, точь-в-точь как всегда жила и я, — и это тоже было у нее в избытке. Картины, бесценная мебель, музыка, блестящие беседы — о, мой милый юноша, простите меня, но здесь вы даже понятия об этом не имеете! И все это у нее было, и преклонение великих мира сего в придачу. Она говорит, что в Нью-Йорке ее не считают красивой — о, боже! Ее портрет писали девять раз, величайшие художники Европы домогались этой чести. Неужели все это ничего не значит? А раскаяние безгранично любящего мужа?

Воспоминания о прошлом привели маркизу Мэнсон в состояние экстаза, и восторженное выражение ее лица немало позабавило бы Арчера, если бы он не онемел от изумления.

Он бы рассмеялся, если бы ему сказали, что он впервые увидит несчастную Медору Мэнсон в образе посланца самого Сатаны, но сейчас ему было не до смеха, и ему казалось, что она явилась прямиком из ада, откуда Эллен Оленской только что удалось вырваться.

— Ей еще ничего не известно… обо всем этом? — отрывисто спросил он.

Миссис Мэнсон приложила лиловый палец к губам.

— Я ей ничего не говорила, но, быть может, она подозревает? Кто знает? По правде говоря, мистер Арчер, я хотела сначала повидаться с вами. С той самой минуты, как я услышала о твердой позиции, которую вы заняли, и о вашем влиянии на Эллен, я надеялась, что вы меня поддержите… что я смогу убедить вас…

— В том, что она должна вернуться? Я предпочел бы увидеть ее мертвой! — вне себя воскликнул молодой человек.

— Ах, — без видимых признаков возмущения пробормотала маркиза. Некоторое время она сидела в кресле, пальцами в митенках открывая и закрывая свой нелепый веер из слоновой кости, потом вдруг подняла голову и прислушалась.

— Она идет, — быстро прошептала она и, махнув рукой в сторону лежащего на диване букета, добавила — Следует ли понять вас так, что вы предпочитаете это, мистер Арчер? В конце концов, замужество есть замужество… и моя племянница все еще супруга…

Что за козни вы тут вдвоем строите, тетя Медора? — воскликнула госпожа Оленская, входя в комнату. Она была одета как на бал. Все на ней светилось и переливалось, словно сотканное из лучей мерцающей свечи, и она высоко несла голову, как хорошенькая женщина, бросающая вызов полной комнате соперниц.

— Мы говорили о том, душенька, что тебя ждет прелестный сюрприз, — отвечала миссис Мэнсон, вставая и игриво указывая на цветы.

Госпожа Оленская остановилась и взглянула на букет. Лицо ее не покраснело, но, словно молнией в летнюю грозу, озарилось белой вспышкой гнева.

— Фи! — воскликнула она резким голосом, какого Арчер еще ни разу не слышал. — Что за нелепость посылать мне букет! Почему букет? И почему именно сегодня вечером? Я не собираюсь на бал, я не невеста. Но есть люди, которые всегда ведут себя нелепо.

Она вернулась к двери, распахнула ее и крикнула:

— Настасия!

Расторопная служанка тотчас явилась на зов, и Арчер услышал, как госпожа Оленская, нарочно отчеканивая каждое слово, чтобы он мог уловить смысл ее речи, говорит по-итальянски:

— Сейчас же выкинь это в мусорную корзину, — и в ответ на негодующий взгляд Настасий добавляет — Впрочем, нет, бедные цветы тут ни при чем. Вели мальчику отнести их в третий дом отсюда, мистеру Уинсетту — тому темноволосому джентльмену, который сегодня у нас обедал. У него больная жена — быть может, они ее порадуют. Мальчик ушел? Ну что ж, голубушка, тогда сбегай сама. Накинь мое манто и беги. Я хочу поскорее убрать их из дому. И ни за что на свете не говори, что они от меня!

Она накинула на плечи служанки свое нарядное бархатное манто и вернулась в гостиную, громко хлопнув дверью. Грудь ее высоко вздымалась под кружевами, и Арчер подумал, что она вот-вот заплачет, но вместо этого она рассмеялась и, переводя взгляд с маркизы на Арчера, спросила:

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 6 7 8 91011 Следующая ⇒