ЧАСТЬ ВТОРАЯ 8 страница

– Почти всех их несколько дней подряд наизнанку выворачивало. Трудно пришлось.

– А тебя не рвало? – спросил Ангус, глядя вдаль, на море.

– Нет. Меня совсем не укачивает. – Она обернулась к нему: – Так вы поссорились?

Ангус взглядом дал ей понять, что его личная жизнь ее не касается, но она в ответ только засмеялась:

– Я раньше работала на женщину вроде нее. Изысканные манеры. Высокие требования. Я все равно не могла ей угодить, как ни старалась.

– И потому ты решила ее обворовать? – равнодушно спросил Ангус.

На самом деле ему не было дела до того преступления, которое она совершила. Он сейчас думал об Эдилин, об их ссоре. И можно ли считать это ссорой, если он на нее наорал, а она ему ни слова в ответ не сказала?

– Нет, – тихо ответила Табита. – Ее муж украл у меня то единственное, что принадлежало мне.

Вначале он не понял, что она имела в виду, но потом сообразил, что она говорила о своей девственности.

– Его жена избила меня до бесчувствия, когда узнала, что я ношу его ребенка. Ни рекомендаций, ни денег я не получила. Меня выгнали. Я украла буханку хлеба, и меня поймали. К тому времени я слишком ослабла от голода, чтобы убегать, и тюрьма показалась мне лучшим местом, чем улица.

Она отвлекла его от собственных тревог, ему нравилось слушать ее шотландский говор. Он посмотрел на ее плоский живот.

– Родился мертвым, – сказала она. – Бедняжка не хотел иметь ничего общего с этим миром, и я его за это не виню. Суд приговорил меня к легкому наказанию – всего лишь к ссылке в Америку. А ты почему уезжаешь?

– Чтобы начать новую жизнь, – не раздумывая, ответил он. – Мы с женой хотим купить немного земли и…

Он замолчал, не в силах больше лгать.

Табита понимающе улыбнулась. Она видела, каким он вышел на палубу пару минут назад. Только близкий человек может сделать тебя таким несчастным.

– Так из‑ за чего вы поссорились?

– Мы с женой… – Он вдруг замолчал. Ему так надоело врать! – Я хочу больше, она хочет меньше. Из‑ за чего еще мужчины и женщины могут ссориться?

Она засмеялась так громко, что все присутствующие на палубе оглянулись на них.

– И что ты будешь делать в Америке? – спросил Ангус, меняя тему.

– Я слышала, что в порту нас будет встречать куча народа. Нам придется пройти регистрацию в суде, но после этого нас оставят в покое. Мы сможем наняться на работу. Или… – Она посмотрела на него вызывающе. – Или получить предложение руки и сердца. Я могу выйти замуж за какого‑ нибудь американца. Я слышала, что они хорошими манерами не отличаются, но мне, честно говоря, на это наплевать. Лишь бы был надежным и сильным и хорошо ко мне относился. – Она повернулась к нему лицом и понизила голос. – Чего я хочу больше всего, так это иметь свой собственный дом. У меня его никогда не было. Я несколько недель плакала после того, как мой ребенок родился мертвым. Несмотря на то что из‑ за него я лишилась всего, я любила маленького.

– Почему ты все это рассказываешь мне? – спросил Ангус.

– Просто так. Поверь, я в людях разбираюсь и вижу, что тебе можно доверять. И еще я вижу, что с тобой что‑ то не так. – Она окинула его взглядом. – Одежда, жена… как‑ то это все не вяжется с тобой. Я в первый же день это поняла. То, что ты заговорил с такой, как я, уже о многом сказало. Возможно, у нас с тобой больше общего, чем может показаться. – Она вновь окинула его придирчивым взглядом: мощные ляжки, обтянутые брюками, рубашку, которая на ветру липла к крепкой груди. – Я не верю, что вы с ней одного поля ягоды.

Один из матросов вынес на палубу аккордеон и заиграл рил. [3]

– Пойдем! – позвала Табита. – Потанцуй со мной.

– Ну… я… – начал было Ангус, но потом пожал плечами.

Почему нет? Он вышел на середину палубы. Еще один матрос заиграл на флейте, и уже в следующую минуту Ангус закружился в танце. Он кружил арестанток одну за другой. Все они, за исключением одной, были родом из Шотландии и знали все народные танцы, которые напоминали ему о доме.

Один из матросов присоединился к ним. Они в бешеном ритме кружились по палубе. Ангус соскучился по физической нагрузке. Он высоко подбросил в воздух партнершу, и она радостно завизжала. Когда пришел черед танцевать с другой, постарше, она сказала ему, стараясь перекричать музыку:

– Вы не сможете меня поднять.

Ангус схватил ее за талию и поднял, словно она была легкой, как пушинка.

– Женись на мне, женись на мне! – закричала партнерша, вызвав у зрителей взрыв хохота.

Рубашка расстегнулась до пояса, и пот тек ручьями, но Ангус продолжал танцевать так быстро и яростно, что не заметил, когда на палубу вышла Эдилин. Она держалась в стороне, в тени, наблюдая за тем, как Ангус наслаждается, танцуя с другими женщинами.

Но Табита заметила ее и подошла.

Эдилин посмотрела на арестантку и с трудом подавила желание отойти подальше, чтобы даже краем юбки не соприкоснуться с ней. Ей хватило одного взгляда на заключенную, чтобы понять, что это за женщина: она принадлежала к тому разряду представительниц слабого пола, которые нравятся мужчинам и отчаянно не нравятся женщинам.

– Если бы у меня в постели был такой мужчина, я бы никогда из нее не вылезала, – с вызовом сказала Табита.

– Возможно, именно поэтому у тебя такого мужчины нет: из постели иногда надо вылезать, – бросила через плечо Эдилин.

Табита засмеялась так громко, что Ангус обернулся, но когда он увидел Эдилин, улыбка сползла с его лица.

Табита засмеялась еще громче. Потом она направилась к группе товарок, взмахнула длинной юбкой и, обернувшись к Эдилин, крикнула:

– Будь осторожнее, а то его у тебя уведут! Кстати, меня зовут Табита.

Когда Ангус подхватил Табиту за талию и приподнял, она смотрела на Эдилин.

Эдилин отвернулась и пошла назад, в каюту.

Ангус вернулся в каюту лишь через пару часов. Эдилин держала на коленях платье и шила.

– Тебе лучше? – спросила она.

– Намного! – улыбаясь, ответил он.

Он вспотел, и рубашка его была распахнута, открывая взгляду мускулистую грудь. Лицо обрамляли влажные черные кудри.

Эдилин пришлось отвернуться, чтобы его красота не ослабила ее решимость.

– Хорошо, – сказала она и опустила иглу. – Я должна кое‑ что попросить у тебя. Знаю, ты мне ничего не должен, тогда как я обязана тебе всем, но я прошу тебя, чтобы во время этого плавания ты не унижал меня.

– Я не хотел…

– Я знаю, – кивнула она. – Та арестантка действительно хорошенькая, и ты ей нравишься. У тебя есть полное право добиваться ее благосклонности.

– Я ничего от нее не добивался, – пробормотал он. – Я танцевал со всеми женщинами.

– Да, конечно, ты танцевал. И вновь я прошу прощения за то, что сломала тебе жизнь. Ты прав: если бы ты не встретился со мной, то жил бы дома и был бы безмятежно счастлив.

Он подошел к умывальнику, стоявшему в дальнем конце каюты, и вытер потное лицо полотенцем.

– Детка, – сказал он, – когда мужчина злится, он говорит то, что на самом деле не думает. День за днем сидя в этой каюте и сражаясь со словами из той книги, я чуть с ума не сошел.

– Да, ты ясно дал мне это понять. – Она снова взяла в руки платье. – Повторяю, я прошу прощения за то, что сделала с твоей жизнью. Я знаю, что навсегда разрушила твои надежды на счастье.

– Нет, детка, это не так.

Эдилин швырнула платье на стол.

– Прекрати говорить со мной так, словно я несмышленый ребенок! Возможно, ты видишь во мне лишь ребенка, но я могу тебя заверить, что другие мужчины смотрят на меня по‑ другому. Я пытаюсь извиниться перед тобой. Я от всего сердца жалею, что не додумалась сказать капитану, что мы брат и сестра. А теперь, как бы тебе ни было от этого муторно, нам предстоит быть вместе до конца этого долгого и противного плавания. Я допустила ошибку, когда подумала, что, научив тебя читать, могу отблагодарить тебя, хотя бы отчасти, за всё, что ты для меня сделал. Глупая, я думала, что ты хочешь стать другим. Я ошибалась. Ты считаешь себя самим совершенством, и не хочешь меняться.

– Не думаю, что это верно, – сказал Ангус. – Возможно, мне бы и в самом деле не мешало научиться читать.

Он подошел к столу и взял книгу, которую она использовала в качестве учебника. Она нашла бумагу, перья и чернила и еще несколько романов на дне того сундука, что поменьше, и показывала ему, как писать буквы. Он знал цифры и умел складывать и вычитать, но писать не привык.

– Я думаю, что готов к очередному уроку, – сказал Ангус. – Танцы здорово подняли мне настроение.

Эдилин скупо улыбнулась:

– Я очень за тебя рада.

Он сел напротив нее, взял в руки перо, обмакнул его в чернила и написал свое имя.

– Вот. Что скажешь?

Эдилин не отрывала глаз от шитья.

– Мистер Мактерн, я больше не собираюсь быть ни вашим учителем, ни вашей горничной. Вы можете делать что пожелаете, и я не буду вмешиваться.

– Понятно, – сказал Ангус и опустил листок на стол. – Это из‑ за той женщины, из‑ за Табиты, да? Но тебе не стоит так злиться на нее. У нее неудачно сложилась жизнь. Она рассказала мне свою историю. К ней несправедливо отнеслись и люди, и закон.

– Бедняжка, – холодно заметила Эдилин.

– Я думаю, ты могла бы проявить к ней немного христианского милосердия. У нее была не такая беззаботная жизнь, как у тебя.

– Это у меня беззаботная жизнь? Да, мистер Мактерн, вы правы. Моя жизнь – сплошной мед и сахар! Моя мать умерла в родах, и растил меня отец. Но он был армейским офицером, и я так редко его видела, что почти всю жизнь провела в пансионах. Однажды мой отец приехал меня навестить и не мог понять, какая из девочек – его дочь. Он умер, когда мне было двенадцать, и внезапно у меня не оказалось ни дома, ни семьи. В школе мне приходилось притворяться, что мне нравятся девочки, которых я презирала, и все это только для того, чтобы мне было где провести Рождество. В возрасте семнадцати лет меня забрал из школы дядя, которому нужно было от меня лишь золото, что оставил отец. И с тех пор я делаю все, чтобы спасти себя от будущего, которое ничуть не лучше прошлого.

– Я не это имел в виду.

Ангус хотел ей объяснить, но она подняла руку, останавливая его.

– К несчастью, с недавнего времени ты стал частью моей жизни, но, поверь, я этого не хотела. В первый раз, когда я попросила тебя о помощи, ты не только отказал мне, но и посмеялся, и я поняла, что лучше тебя больше ни о чем не просить.

– Я прошу прощения за это. Я не хотел…

– Не хотел? – спросила она, повышая голос. – Не желая того, ты принес мне немало несчастий, верно, мистер Мактерн?

– Верно, – сказал он, стиснув зубы.

– Но с другой стороны, ты спас мне жизнь. Благодаря твоим стараниям я не проспала весь день, чтобы потом обнаружить, что Джеймс уплыл с моим приданым. И за это я перед тобой в неоплатном долгу. Благодаря твоей заботе и твоему участию у меня теперь есть будущее.

– Детка, я…

– У меня есть имя! – почти прокричала она.

Ангус распрямился.

– Как прикажете вас называть? Мисс Толбот или миссис Харкорт?

– Миссис, – сказала она и вздохнула; исчерпав запасы гнева. – Я искренне сожалею, что все так вышло. Ты прав насчет того, что я вела себя с тобой так, будто я – твоя госпожа. Как ты сказал? Что я обращалась с тобой как со своей дрессированной обезьяной? Что я пыталась превратить тебя в Джеймса?

Ангус ответил не сразу.

– Да, – выдавил он наконец, – я сказал это в тот момент, когда так скучал по дому, что не мог думать по‑ другому. Но я просто был в дурном настроении, и эти слова ничего не значат.

– Для меня они значат очень многое! – отрезала она. – Все, что ты говорил, – правда. Мистер Мактерн, я даю слово, что никогда больше не буду вмешиваться в вашу жизнь. Вы можете носить что пожелаете, танцевать с кем хотите. Все, о чем я вас прошу, – это не унижать меня во время этого плавания. Все думают, что мы женаты, и поэтому я умоляю вас не… не вести себя с этими арестантками так, чтобы на меня смотрели с жалостью. До сих пор мне удавалось избегать этого унижения, и мне бы хотелось, чтобы так было и впредь. Мы договорились?

Ангус словно аршин проглотил, глядя на нее и в недоумении моргая. На душе кошки скребли из‑ за того, что он накричал на нее сегодня утром. Но он спрашивал себя, почему она не такая, как другие женщины, которые отвечают бранью на брань. Если бы она накричала на него в ответ, он постарался бы положить конец этой ссоре, он бы обнял ее и успокоил. Сейчас ему хотелось подойти и обнять ее, сказать что‑ то такое, чтобы она улыбнулась и простила его. Но он не смог – она смотрела на него так, что он оказался не способен шутить.

– Так мы договорились? – повторила она.

До того как Ангус успел ответить, в дверь постучали.

Эдилин встала, чтобы открыть, но задержалась и пристально посмотрела на него:

– Могу я просить вас не унижать меня?

– Да, я не буду тебя смущать, – ответил он.

Она открыла дверь. На пороге стояла одна из заключенных. Это была грузная женщина, которую Ангус подкинул в воздух во время танца всего час назад.

– Это Маргарет, – сказала Эдилин, – но, думаю, вы уже знакомы.

– Да, мы знакомы, – подтвердила Маргарет, ухмыляясь и демонстрируя нехватку зубов: – Если мне память не изменяет, он согласился на мне жениться. – Она быстро обернулась к Эдилин: – Прошу прощения, мэм.

– Ничего, – кивнула Эдилин. – Мой… Мистер Харкорт волен вести себя как пожелает. Он делает то, что хочет, когда хочет, и я не вмешиваюсь в его жизнь. Вы меня извините, если я покину вас на минуту?

Она вышла из каюты.

– Вот черт! – сказала Маргарет, усаживаясь за стол напротив Ангуса. – Что вы ей сделали? Это из‑ за того, что вы строили глазки Табите?

Ангус тупо смотрел на Маргарет. Он знал, что нехорошо испытывать такие чувства, но ему не нравилась ее фамильярность. Не понравилось и то, как она плюхнулась на стул, словно была тут хозяйкой. И как только Ангус понял, что в ней вызывает неприязнь, он тут же сказал себе, что ведет себя глупо. Он был из того же теста, что и эта арестантка. Он был…

– Зачем вы здесь? – спросил он.

– Она вам не сказала? Она спросила у капитана, есть ли на корабле женщина, которая умеет шить. Она обещала дать мне денег, если я подгоню платья ей по фигуре. – Маргарет посмотрела на него. – Я думала, жена говорит о таких делах своему мужу. Приглашая преступницу в свою каюту. – Она огляделась. – Здесь красиво, как в настоящем доме. Тут можно жить. Не то что у нас в трюме. Там воняет хуже, чем в некоторых тюрьмах, где я сидела.

Ангус ничего не мог с собой поделать. Он злился все сильнее. Эдилин должна была поговорить с ним, прежде чем приглашать сюда арестантку, которая бог знает что такое сделала, за что ее высылали с родины. Не стоило Эдилин так поступать. Она сглупила. Если бы в каюте не было столько ценных вещей, он бы прямо сейчас пошел за Эдилин и высказал ей все, что думает по поводу такой портнихи.

– Маргарет, – сказал он наконец, – моя жена сейчас неважно себя чувствует. Может, вы зайдете чуть погодя? Мы вас позовем.

Сказав это, он подошел к двери и открыл ее, но в комнату вошла Эдилин.

Она подошла к сундуку и достала платья, которые предстояло перешить.

– Здесь так холодно, что и снег замерз бы, – сказала Маргарет, глядя на Ангуса.

– Простите? – переспросила Эдилин и посмотрела на Маргарет так, чтобы она поняла, что впредь свое мнение ей стоит держать при себе.

– Прошу прощения, мэм, – сказала Маргарет, сделав реверанс. – Так что вы хотите перешить?

Эдилин сидела за столом и смотрела в окно на океан. Прошла неделя с тех пор, как она сказала Ангусу, что думает по поводу его поведения, и сейчас между ними все изменилось. Да, он по делу упрекнул ее в том, что она пыталась сделать из него того, кем он не был, но она искупила свою вину тем, что сдержала слово и вот уже неделю никоим образом не вмешивалась в его жизнь. Она и говорить с ним старалась как можно меньше. Их совместные с капитаном Ингесом и мистером Джонсом ужины изменились и больше не были такими приятными и непринужденными, как раньше. В первый вечер после их ссоры Ангус сказал:

– Прошу прощения, но моя жена плохо себя чувствует.

И они ушли от капитана сразу после еды. Эдилин почти всю неделю провела в каюте, читая все, что смогла раздобыть. Ангус большую часть дня проводил на палубе. Если он общался там с арестантками, то она не хотела об этом знать.

Когда дверь открывалась, она лишь на мгновение отрывала взгляд от книги и делала вид, что не замечает Ангуса. Больше она не раскладывала для него одежду, и он научился сам завязывать шейный платок. Она даже договорилась с Маргарет, чтобы та дважды в день приходила в каюту и помогала с корсетом.

– Мне понадобится работа в новой стране, а вам понадобится горничная, – сказала Маргарет на следующий день, прозрачно намекая на то, что Эдилин должна ее нанять.

Эдилин холодно взглянула на нее и сказала, что подумает. Но она никогда не стала бы нанимать горничную, которую выслали из страны.

Сегодня Ангус сказал:

– Детка, тебе надо чаще бывать на воздухе.

– У меня есть работа, которую я должна закончить до того, как мы прибудем в Америку.

– И что это за работа?

– Дом, – не подумав, сказала она. – Я хочу, чтобы дом построили по моим эскизам.

– И что это за эскизы?

Эдилин не ответила ему, потому что она не думала ни о доме, ни о своем будущем. На самом деле она холодела от страха, когда думала о том, что окажется совсем одна в новой стране. Как ей жить и что делать, всегда решали за нее другие люди, и этот стремительный переход от полного отсутствия выбора до полной свободы действий отчаянно пугал ее.

– Что означает этот взгляд?

– Ничего, – ответила она. – Ублажаешь себя танцами на палубе?

– А тебе, видно, нравится ворчать и дуться?

Она промолчала, потому что любое сказанное ею слово могло привести к очередной ссоре.

Ангус взял перо, обмакнул его в чернила и замер над листом бумаги.

– Примерно год назад твой дядя отправил меня с поручением в Лондон. – Он провел несколько линий на бумаге, затем посмотрел на Эдилин. – Теперь‑ то я понимаю, что это поручение касалось тебя. Я должен был встретиться возле банка с одним человеком, а он должен был передать мне письмо для твоего дяди Невилла. Тогда я спрашивал себя, почему он не отправил письмо по почте, но теперь я думаю, что в письме говорилось о твоем золоте.

Ангус говорил и одновременно что‑ то быстро чертил пером. Эдилин хотелось посмотреть, что он делает, но лежавшая на столе между ними стопка книг мешала обзору.

– Как бы там ни было, – сказал Ангус, – по дороге в Лондон я увидел дом, который построили только год назад. В нем не было ничего необычного, но я подумал, что в жизни не видел ничего красивее.

Он пододвинул к ней листок, и Эдилин увидела набросок действительно красивого дома. Этот дом был довольно простой и строгий, с пятью окнами на втором этаже и четырьмя окнами на первом.

– Красивый дом, – сказала она, не удержавшись от комплимента. – И твой набросок превосходен. А что там внутри?

– Понятия не имею. Никто меня туда на чай не приглашал. Если бы на мне были те дорогие тряпки, что я ношу сейчас, и если бы я говорил, как Джеймс, меня, возможно, и пригласили бы, но тогда я таким не был.

Ангус в очередной раз удивил ее своими неожиданными талантами. Набросок был очень хорош. У Ангуса было чувство пропорции, и, хотя он как‑ то странно держал перо, рисунок удался. Эдилин наклонилась, пытаясь скрыть улыбку, но он ее увидел.

– Это была улыбка?

– Нет! – резко ответила она.

– Ты злишься на меня уже целую неделю! Неужели ты не можешь простить меня за то, что я отыгрался на тебе за тоску по дому?

– Ты винишь меня во всех своих бедах.

– Потому что во всех моих бедах виновата ты. – Когда она отвернулась, он сказал: – Но сейчас я готов тебя простить. Я кое с кем поговорил насчет этой Америки и думаю, что мне там может понравиться.

– Как тебе может там понравиться, если в Шотландии у тебя осталась семья?

– Это верно. Но должен тебе признаться, детка, что моя жизнь дома была не так хороша, как я рассказывал.

– Судя по тому, что ты мне говорил, ты жил там как в раю.

– Я говорил тебе, что отец оставил мне домик?

– Нет, – сказала она. – Вообще‑ то ты мне очень мало говорил о себе, вернее, почти ничего. Единственное, что я успела усвоить из твоих рассказов, так это то, что ты был самым счастливым человеком на земле, а я разрушила твое счастье.

– Пожалуй, это было маленьким преувеличением.

В какое‑ то мгновение ей захотелось взять книгу и отодвинуться от него подальше, но, честно говоря, она соскучилась по нему за эту неделю отчужденности.

– Так у тебя есть дом?

– Маленький домик с черепичной крышей. Моя мать выращивала в палисаднике розы, и я просыпался, вдыхая их запах.

– Ты никогда не говорил о матери, – заметила Эдилин. – И об отце, кстати, тоже.

– Они давно умерли, – сказал Ангус таким тоном, что она поняла: больше он ничего не скажет. – Мы остались вдвоем с сестрой, и она… – Помолчав, Ангус покачал головой: – Она влюбилась в мужчину, который оказался очень ленивым, а еще ему нравится унижать других людей, меня в частности.

– Он еще хуже, чем Шеймас?

– Он другой. Если у тебя в кулаке зажато пенни и Шеймас хочет получить эту монету, он без зазрения совести сломает твою руку и отберет у тебя последнее. Но мой зять, Гэвин, будет действовать иначе. Он начнет говорить тебе, какой ты жадный, и скажет, что, если бы у него было пенни, он отдал бы его тому, кому оно нужнее. Конечно, тебе придется его отдать. В любом случае ты останешься ни с чем.

– Ты сильно напился на свадьбе?

Ее вопрос удивил Ангуса настолько, что он рассмеялся:

– О, детка, как мне не хватало твоего чувства юмора! Но ты права. Я пил так много, что у меня потом целую неделю болела голова. Новобрачные должны были поселиться у Гэвина, который жил вместе с матерью, но Кенна, моя сестра, выдержала там всего шесть месяцев. Мать у Гэвина точно такая же, как ее сынок, и она обращалась с Кенной так, словно Кенна – ее служанка.

– Выходит, они переехали к тебе?

– Да, – кивнул Ангус, – а через три месяца Кенна родила своего первенца. Если Гэвин в чем‑ то и не ленится, так это в этом деле. За первые два года брака у Кенны уже родилось трое младенцев.

Эдилин не сдержала улыбки. Всю эту неделю ей так не хватало этих разговоров, расцвеченных шутками.

– По поводу этой недели, – тихо сказал он. – Мне было нелегко.

– И мне тоже, – призналась она.

– Но зато у меня было время подумать, – добавил он. – Я спрашивал себя, как сложилась бы моя жизнь, если бы я не встретил тебя. Моя жизнь в Шотландии была вполне предсказуемой. Но зато теперь для меня открылись новые возможности.

– Тебе потребовалась неделя, чтобы до этого додуматься?

– Три дня, – ухмыльнулся он. – И с тех пор я много разговаривал с теми, кто побывал в Америке. Задавал вопросы. Кажется, в этой новой стране человек может сам строить свою жизнь. Он может стать тем, кем хотел бы стать.

– И кем бы ты хотел стать? – спросила она.

Ангус хотел ответить на ее вопрос шуткой, но, кажется, передумал.

– Я хочу обзавестись собственным домом, – сказал он наконец. – Собственными лошадьми. В общем… всем. Чтобы больше не приходилось терпеть холод и ходить под дождем, разыскивая чужих пропавших овец.

– Но я думала, тебе нравится шотландский климат. И тебе не нравится носить одежду Джеймса, а ведь именно в этом ходят помещики.

– Пожалуй, я смогу привыкнуть к ежедневному бритью, – с озорным блеском в глазах сказал он.

Она посмотрела на его рисунок.

– Если бы это был мой дом, я бы точно знала, как его обустроить.

– И как бы ты его обустроила?

Она обмакнула перо в чернила, но передумала рисовать.

– Не слишком много комнат. Высокие потолки. Я слышала, что в Виргинии климат теплый, поэтому высокие потолки необходимы, чтобы теплый воздух поднимался вверх. И большой холл в центре высотой в два этажа, чтобы можно было открывать двери и проветривать дом.

– Так тебе понравилось то, что ты узнала о Виргинии?

Ангус взял перо и начал чертить план дома, который она только что описала.

– Капитан Ингес сказал мне, что там красиво. Он сказал, что собирается поселиться там, когда отойдет от дел, и что зимы в Бостоне суровые. – Она наблюдала за тем, как трудится Ангус, и радовалась тому, что он перестал упрекать ее за сломанную жизнь. Чувство вины было слишком тяжелой ношей. – Что ты будешь делать, когда мы туда приедем? – тихо спросила она.

Он сосредоточенно рисовал.

– Я думаю, что отправлюсь в тот Уильямсберг, о котором говорил мне мистер Джонсон.

– И что это означает? – спросила она быстро. – Что должно произойти?

– Американцы говорят о том, что им пора стать независимыми от Англии.

– Это абсурд. Как они могут стать независимыми? Как они будут жить без короля?

– Очень неплохо, я думаю.

– Что ты такое говоришь? Король рожден, чтобы править. Это право дано ему от Бога. Король…

– Ты хочешь начать еще одну ссору?

– Нет, – тихо сказала она.

– Детка… Я хочу сказать «миссис Харкорт», на этой неделе времени на раздумья у меня было больше чем достаточно, и я вижу, как сильно мы отличаемся друг от друга. Ты думаешь, найдется хоть одна тема, по которой мы сойдемся во мнениях?

– Нет, похоже, такой темы нет.

Она хотела сказать ему, как боится оказаться одна в чужой стране, но, судя по всему, он бы ее не понял. Сам он ничего не боялся. Он был молодым сильным мужчиной. Он был готов к приключениям, готов к риску, и теперь, приняв от нее драгоценности, он сможет вполне комфортно обустроиться на новом месте. Может, попросить его вернуть бриллианты? Если у него не будет денег, он не убежит и не оставит ее одну, как только они высадятся на берег.

– И что означает эта вытянувшаяся физиономия? – спросил он.

– Ты ждешь не дождешься, когда мы прибудем в Америку?

Он пару секунд пристально смотрел на нее, а потом вернул листок.

– Тебе не приходило в голову, что Харкорт позаботился о жилье в Америке?

– Нет, – медленно проговорила она. – Мне это не приходило в голову. – От такого предположения у нее немного поднялось настроение. – Ты хочешь сказать, что он мог купить дом?

Действительно, в собственном доме жить куда приятнее, чем в какой‑ то гостинице. Эдилин никогда прежде не жила в отеле, если не считать той последней ночи в Глазго, но эта гостиница оставила не самые приятные воспоминания.

– Я думаю, он все давно и тщательно спланировал. Ты знала, что он заказал место на этом судне семь месяцев назад.

– Но он не знал, что собирается делать мой дядя.

– Ты в этом уверена? Лоулер держал рот на замке, но его двое приятелей, что почти постоянно находились при нем, были не так молчаливы. Харкорт мог узнать о планах Лоулера если не от него самого, то от кого‑ то еще. Я склоняюсь к тому, что Харкорт узнал о планах твоего дяди еще до того, как получил от тебя письмо с просьбой о помощи. Не думаю, что Харкорт женился на дочери графа без согласия ее родственников, а значит, он должен был за ней какое‑ то время ухаживать. Похоже, он строил планы в отношении той женщины еще тогда, когда уверял тебя в своей преданности. Сдается мне, он собирался жениться на тебе, будучи мужем другой женщины. Брак все равно считался бы недействительным, но ты бы об этом не знала. А потом, когда твое золото поступило бы в его распоряжение…

Ангус пожал плечами.

Эдилин смотрела на него так, словно впервые увидела. Она не хотела думать о предательстве Джеймса, но мысль о том, что в незнакомой стране уже приготовлено жилье, приятно согревала.

– Значит, ты думаешь, что в Америке есть дом, где я смогу жить? Не то чтобы мне очень хотелось туда вселиться, но все же…

– Почему бы тебе не пожить там первое время? Пройдет не меньше месяца, прежде чем туда дойдет письмо Харкорта, а до того момента все будут считать тебя его женой.

– А тебя – моим мужем! – выпалила Эдилин.

Ангус улыбнулся:

– Я тихо исчезну, как только привезу тебя туда. Ты сможешь, к примеру, стать вдовой мистера Харкорта.

– А что я буду делать, когда объявится Джеймс?

– Покажешь ему свидетельство о браке, в котором говорится, что он – муж другой женщины, а не твой. Если он и подыскал в Америке дом, то заплатить за него наверняка не успел, поскольку ждал твоего золота.

Эдилин задумалась, потом сказала:

– Я думаю, ты мыслишь как преступник.

– Спасибо, – сказал Ангус и протянул ей листок с эскизом. – Ты это имела в виду?

Он показал ей план дома. Пропорции были выдержаны идеально. Внизу был просторный холл с широкой лестницей. По обеим сторонам холла имелось по две комнаты, каждая из которых была большой и светлой. Планировка второго этажа была почти такой же, как и первого, но с одной стороны холла комнаты были разного размера: одна в полтора раза больше другой.

– Большая комната для твоих книг, – пояснил он. – Ты можешь поставить книжные шкафы от пола до потолка вдоль трех стен.

То, что он думал о ней, пока чертил этот план, едва не заставило ее расплакаться.

– Где ты научился делать эскизы?

Ангус пожал плечами:

– Не все приятели твоего дяди похожи на тех двоих, с которыми ты знакома. Когда я был даже младше Тэма, к твоему дяде приезжал в гости богатый молодой человек, он рисовал старинные шотландские замки. Он платил мне за то, чтобы я сопровождал его в горах, где он рисовал. Я наблюдал и учился.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒