Часть четвертая 8 страница

Глория улыбнулась, не разживая губ.

– Можно считать и так, не правда ли? – сказала она и, не дожидаясь ответа, продолжила. – Я уже говорила тебе, как действует королевская семья и как далеко это заходит. В тот момент некоторые аристократы и один очень важный член королевской семьи считали, что выгоднее заключить союз с Третьим рейхом.

– Вроде сэра Освальда Мосли и его чернорубашечников?

Глория сделала еще один глоток вина.

– Он был незначительной картой в общем раскладе. Были другие люди, стоявшие за кулисами, более богатые и влиятельные, которые почитали нацизм с его идеологией исключительной личности, перевешивающей все заповеди для масс. Они верили в расовое превосходство и опасность коммунизма. Отвергли либерализм, демократию, верховенство закона и прав человека. Их идеологией было убеждение, что сильные должны управлять слабыми. Так вот, – сказала она, поставив свой бокал, – был тогда один очень важный член королевской семьи, настроенный в пользу германо-британского альянса.

– Эдуард, герцог Виндзорский. Ранее Эдуард VIII. Отрекся от престола в 1936 году, чтобы жениться на американской простолюдинке по имени Уоллис Симпсон, – быстро перечислила Кейт.

– Вижу, ты не забыла, что учила в школе, – с улыбкой сказала Глория.

– Я всегда находила их интересной, слегка загадочной парой.

– Совершено верно. Во всяком случае, к счастью для нас, политика Эдуарда не имела значения. Но если бы Гитлер когда-нибудь завоевал Англию, он мог бы вернуть герцога на трон как короля-предателя с Уоллис в качестве новой королевы.

Кейт на мгновение задумалась об этом.

– Итак, – продолжала Глория, – Эдуард со своей невестой затем провел какое-то время в Испании, где, как сообщали наши собственные спецслужбы, их чествовали немецкие агенты под прикрытием и богатые единомышленники из высшего общества. Лесть, правая идеология и гостеприимство, оказываемое герцогу, ублажали его эго. Это было незадолго до того, как он стал рассматривать свое отречение преждевременным и необдуманным. Почему бы ему не жениться на ком угодно, кто ему понравился? Какое право имела Церковь отказываться их поженить? Черчилль был обеспокоен растущим братанием Эдуарда с Иоахимом фон Риббентропом, в то время послом Германии и близким другом Гитлера. Он знал, что надо принимать радикальные меры. Эдуард выдавал Германии слишком много информации и обнадеживал сторонников нацизма здесь, в Англии. Поэтому Черчилль организовал, чтобы Эдуарду был предложен пост губернатора Багамских островов во время Второй мировой войны, – приглашение, от которого действительно нельзя было отказаться.

Кейт начала задаваться вопросом, к чему ведет ее подруга. Ей не пришлось долго ждать, чтобы это выяснить.

– Ты слышала о сестрах Митфорд? – спросила Глория, наклоняясь еще дальше через стол и понизив голос, так что он стал почти шепотом.

– Конечно. Они были повсюду в светских журналах и газетах с двадцатых по сороковые годы.

– О, значительно дольше.

– Их было четверо, не так ли?

– Шестеро, если быть точными, и еще брат. Нэнси, известная своим остроумием и своими романами, Памела, поспокойнее – хотя все они были немного, скажем так, своеобразными. Потом была Диана, фашистка, которая вышла замуж за сэра Освальда Мосли и была посажена в тюрьму во время Второй мировой войны. Джессика, полная ее противоположность, одно время коммунистка и борец за социальные изменения, и Дебора, светская дама, которая в итоге стала герцогиней Девонширской. Но самой интересной была третья по старшинству, Юнити, одурманенная Адольфом Гитлером.

– Чувствую запах большого скандала.

– О, – сказала Глория, – это вообще сногсшибательно.

Ее подруга пристально смотрела на нее через небольшой круглый стол, предоставлявший им тихое уединение.

– Нэнси Митфорд, писательница, привлекала наибольшее внимание, но именно Юнити заработала самую дурную славу, будучи настоящей фашисткой более чем преданной Адольфу Гитлеру. Юнити была ревностным членом Британского союза фашистов и провела большую часть тридцатых годов в Германии, где познакомилась со своим героем и стала частью его клики. Она была безумно в него влюблена, хотя Гитлер, вероятно, смотрел на нее как на простое развлечение. Это была трагедия замедленного действия.

– В 1939 году, когда Англия и Франция объявили войну Германии, безнадежно влюбленная Юнити отправилась в Английский сад в центре Мюнхена, приложила к голове крошечный пистолет и попыталась вышибить себе мозги. Пистолету не хватило мощности, чтобы убить ее наповал, но пуля застряла у нее в мозгу и вызвала необратимые повреждения. Ее доставили в городскую больницу, где она оставалась без сознания в течение нескольких недель. Она не умерла, хотя, возможно, это было бы милосерднее.

– Гитлер приказал не освещать эту историю в новостях и отправил Юнити в клинику в Швейцарии. Несколько месяцев спустя родители забрали ее и привезли домой в Англию на «скорой помощи». У Юнити был поврежден мозг, она была практически парализована, а умственное развитие застопорилось на уровне двенадцати лет. Ее зацикленность на Гитлере сменилась религиозной манией… Вероятно, по этой причине она отказалась от аборта.

Кейт чуть не фыркнула в свой поднятый бокал.

– Она была беременна?

– Ш-ш-ш! – прошипела женщина-полицейский, быстро оглядывая ресторан.

– Прости, – извинилась Кейт, утирая рот салфеткой. – Ты застала меня врасплох. Так ты говоришь?..

Глория кивнула.

– В то время уверенности не было – несмотря на дикую репутацию своих сестер, Юнити казалась вполне невинной. Но есть подозрение, что отцом ребенка был Гитлер.

– Гитлер? Но…

– Тише, Кэти, пожалуйста! – прошептала Глория через стол, на этот раз с большим напором, приблизив лицо к лицу подруги.

Кейт сокрушенно подняла руку и снова извинилась.

– Прости, Гло, но это выходит за все рамки.

– Так и есть, и теперь ты одна из немногих людей, которые знают об этом. Я должна тебе доверять.

Кейт коротко кивнула.

– Конечно, – спокойно и искренне сказала она. – Итак… итак, если аборта не было, то что же случилось с ребенком?

Глория отпила еще шампанского, прежде чем говорить.

– Как следует ожидать, беременность Юнити была на довольно поздней стадии, так что все были сосредоточены на увечье, которое она себе нанесла, и причине болезни, которая неизбежно должна была последовать.

Она опустила на мгновение взгляд.

– И вот теперь эта история становится особенно интересной, Кейт.

– Еще больше? – Кейт думала, что ее ничто уже не сможет удивить. Но у нее возникло подозрение, поднимавшееся из подсознания, как смутно запомнившийся сон. Они начали этот разговор с Рудольфа Гесса, заместителя Гитлера.

Тихий голос Глории прорвался сквозь мысли Кейт.

– В те дни пресса не была столь навязчива, как сегодня, хотя предположения, что Юнити может быть беременна, кое-кем озвучивались. Но она вернулась в Англию упакованной в огромное одеяло, так что ничего сказать точно было невозможно. Ее доставили в о-очень закрытый роддом в Оксфордшире, который называется Хилл-Вью-Коттедж. Именно там она родила.

Кейт сделала глоток вина, зачарованная, но все больше озадаченная.

– Когда Гитлер узнал, что Юнити родила сына, он, естественно, был в восторге. Он…

– Гло, это все имеет какое-нибудь отношение к Гессу и его полету в Шотландию?

– Потерпи, я именно к этому все и подвожу, – продолжала Глория. – Как я уже говорила, Гитлер торжествовал, что ему удалось обрюхатить женщину, пусть даже англичанку. И он думал, что ребенок действительно сможет объединить две страны. И что за мальчик это будет. Сын фюрера, не меньше. Потомок Адольфа Гитлера. Истинный ариец, урожденный нацист. Кроме того, мать ребенка была голубых кровей, настоящая британская аристократка.

Рассказ Глории был настолько полон воодушевления, что Кейт едва ли не видела безумный восторг в глазах фюрера.

– Итак, – сказала Глория, слегка улыбаясь, – мы возвращаемся к его верному заместителю. Гитлер решил, что в Шотландию полетит именно Гесс, чтобы раскрыть правду и сделать безумное предложение об альянсе, если все так и есть. Подпольные сторонники фюрера среди английской иерархии сообщили ему, что Юнити Митфорд была тайно вывезена из роддома в секретное место в Шотландии.

– О парашютировании Гесса в Шотландию возникло много мифов, и только одному можно как-то доверять. Видишь ли, случилось так, что лорд Редесдейл, отец Юнити Митфорд, оставил свою жену и переехал со своей горничной – понимай как хочешь – на крошечный остров у побережья Малл во Внутренних Гебридах, где и пробыл до конца жизни. Поэтому кое-кто ошибочно предположил, что это и было очевидной причиной для полета Гесса в Шотландию. На самом деле у истины было гораздо больше граней.

Кейт уже догадалась.

– Комрек?

– Комрек. В деле участвовал Внутренний двор. Нет, – сказала она, поднимая руку, чтобы предупредить следующий вопрос Кейт. – ВД никогда не был на стороне нацистов. На самом деле, все наоборот. Они были патриотами, но лишь постольку, поскольку это легализовало их и укрепляло их позиции.

Кейт сделала большой глоток вина, а Глория продолжила говорить.

– В замке Комрек согласились принять Юнити и ее ребенка. И, собственно, именно благодаря интригам Внутреннего двора до Гитлера дошла весть, что его с Юнити ребенок тайно содержится на попечении в замке.

– Интригам? Почему ты так говоришь? – спросила Кейт.

– Потому что кто-то, возможно, сам Черчилль, разработал простой, но хитрый план положить конец немецкой враждебности, сообщив Гитлеру, что его ребенок находится на британской земле. Тем не менее, он никогда бы не сработал, если бы Гитлер узнал всю правду. На самом деле, наоборот, – повторилась она.

Кейт была смущена.

– Что ты имеешь в виду под «всей правдой»? – сказала она. – Я не понимаю.

Глория мрачно улыбнулась.

– Потому что ребенок Юнити был не сыном, как сообщили Гитлеру, но дочерью. И даже в таком раннем возрасте по чрезмерно большой голове девочки и другим физическим атрибутам было очевидно, что дочь Юнити и Гитлера была и всегда будет слабоумной.

Глава 43

Пока сумасшедшие шли к нему шаркающей походкой с бесполезно болтающимися по бокам руками, Эш озирался в поисках спасения. Позади него, в конце коридора, была большая, крепкая на вид деревянная дверь, а напротив лифта была дверь камеры, открытая настежь огромной волной давления, порожденной ускоренным прибытием древнего «катафалка».

Все еще плохо держась на ногах и с трудом дыша, он, шатаясь, пошел по коридору к деревянной двери. Стал возиться с большой ржавой дверной ручкой над пустой замочной скважиной и наконец сумел ее повернуть. Эш с силой толкнул дверь, но та не шолохнулась. Молясь, чтобы ее просто заклинило от вековой грязи, он ударил по ней плечом. Она не поддавалась его усилиям. Когда вой и плач у него за спиной стали ближе, он нагнулся и посмотрел в замочную скважину, нет ли ключа с другой стороны.

Скважина была пуста. Однако через нее дул сквозняк с намеком на море. Он в отчаянии толкал дверь и колотил по ней, но не сдвинул ее даже на йоту.

Отказавшись от дальнейших усилий, он повернулся лицом к приближающейся орде.

В длинном коридоре толпились более пятидесяти пациентов, и пылевое облако по-прежнему, как сценический туман, клубилось вокруг их ног. Он видел их безумные лица. Они выглядели как ходячие мертвецы.

Один из толпы вышел вперед, подняв руки к Эшу. Затем последовал другой, сходным образом простерев руки с пальцами, изогнутыми наподобие хватающих когтей. Странный мяукающий звук сорвался с пыльно-белых, растрескавшихся губ первого человека, с которых капала слюна.

Эш решил – единственным для него вариантом остается бравада.

Выпрямившись во весь рост, он сказал командным голосом:

– Стойте, где стоите. Я хочу, чтобы вы вернулись в свои комнаты, пока я вызываю экстренную помощь. – Он намеренно не употребил слово «камеры» на случай, если оно распалит их неприкрытое возмущение еще сильнее.

Один или двое остановились и стали озираться, сбитые с толку, но остальные продолжали шаркать ногами в его направлении. Ближайшие трое подходили к нему в свободном треугольном строю, занимая всю ширину коридора.

Эш сделал единственное, что мог: направился прямо к этой троице, строго предупредив их.

– Отойдите в сторону, дайте пройти, сию секунду!

Его логика состояла в том, что такие пациенты скорее просто сделают, как им сказано, а не наоборот, и на мгновение казалось, что уловка сработала. Первый остановился, опустив руки и озираясь, как будто сбитый с толку. Второй человек сделал то же самое, хотя тяжело дышал, захватывая огромные порции запыленного воздуха, так что его объемистый живот постоянно пульсировал, то втягиваясь, то выпирая.

Но третий, по-видимому, был даже агрессивнее двоих своих безумных соратников. Он стал прямо на пути у Эша и с глубоким горловым рычанием замахнулся сжатым кулаком и направил удар на чужака.

Эш блокировал предплечьем кулак человека с дикими глазами, а затем сильно оттолкнул его обеими руками. Тот тяжело упал на грязную, влажную кирпичную стену, и Эш воспользовался этим, бросившись в толпу, стиснутую в коридоре. Но он пробежал всего лишь три ярда, прежде чем они начали его одолевать.

Они выли и визжали, скулили и кричали, колотя его, молотя по нему, когда он пытался защититься от худших проявлений их враждебности, закрывая голову и лицо руками. Он боролся изо всех сил, но их было слишком много.

Он почувствовал, что падает, и, наполовину охваченный паникой, ударил кого-то ногой, но лишь для того, чтобы самому получить удар ногой в ответ, и на этот раз удар босой ноги женщины пришелся ему в пах.

Он вскрикнул от боли, а затем ударил ее кулаком, и только адреналин помог ему перенести боль, переведя ее в разряд дискомфорта, а не в нечто невыносимое. Адреналин также придавал ему сил и прояснял ум. Он толкал, бил, ударял ногами, сражаясь изо всех сил, не обращая внимания, бьет ли он мужчину, женщину или ребенка, осознавая только то, что, если он не вырвется в ближайшее время, его, вероятно, затопчут или забьют до смерти.

С нечеловеческим усилием он вздыбился, отбиваясь от тех, кто пытался втащить его обратно в назойливую массу. Краткие образы мелькали у него перед глазами – женщина с седыми, спутанными волосами, плевавшая в него сквозь длинные желтые зубы; мужчина, чья дикая борода и неухоженная шевелюра скрывали практически все его черты, за исключением маленьких, угрожающих звериных глаз; другой человек, конечности которого были настолько тонкими, что удивляло, как он вообще стоит на ногах; молодая девушка, не старше девятнадцати, с черными, бессмысленными глазами, которая, возможно, была бы привлекательна, если бы не рот, полный гнилых зубов, которые вонзились в него, пытаясь откусить кусок от его щеки, а ее рука ухватила его за промежность, то ли с похотью, то ли с отвращением, он понятия не имел.

Теперь он почти вернулся к лифту, но нападавшие брали верх. Вскоре, он знал, его повалят на каменный пол. Потом он заметил открытую дверь камеры напротив лифта. Если он сможет попасть внутрь, то можно будет забаррикадироваться, пока не прибудут сотрудники службы безопасности.

Но как только он принял это решение и стал проталкиваться к открытой двери, стараясь не обращать внимания на наносимые ему удары, в тесной толпе произошел внезапный всплеск вперед, который угрожал перенести его вместе с потоком обратно, к большой запертой двери в конце коридора.

Бетонная пыль забивала ему ноздри, но запах искореженного железа и скрученных и разорванных кабелей из разбитого лифта перебивал даже прогорклую вонь от бешеных заключенных. Эш понимал, что если он снова попадет в ловушку напротив прочной деревянной двери, с ним будет покончено.

Он повернулся и ударил в лицо ближайшего к себе человека, сбив его с ног. Рука, крепко удерживавшая Эша, немедленно пропала. Затем Эш въехал локтем в грудь другого сумасшедшего, тот упал, но тотчас чья-то рука сзади змеей обвилась вокруг горла исследователя. Эш никак не мог понять истоки враждебности заключенных. Может быть, эти люди просто винили его каким-то образом в своих злосчастных муках и заточении? Судя по тому, что он видел, их лечение вряд ли было гуманным.

Но необычайная агрессивность присутствовала и в нем, заставляя его двигаться дальше. Он пинал и колотил всех, кто оказывался в пределах досягаемости. Он достигнет этой пустой камеры любой ценой!

Сломанные зубы врезались ему в костяшки пальцев, когда он съездил кулаком прямо в открытый рот ближайшего нападающего, но он не успел заметить свою собственную боль, потому что замахнулся на другого, который предстал перед ним, когда первый рухнул на твердый пол. Но этот был великаном, возвышаясь над Эшем и окружающими его людьми. Однако когда великан сделал выпад, следователь втянул бесноватую женщину между ним и собой, чтобы помешать гиганту, задержать его на несколько мгновений, чтобы Эш успел быстро дойти до комнаты, которая, он надеялся, могла бы послужить ему убежищем хотя бы на короткое время. Здоровяк, голова у которого была совершенно лысой и странно заостренной, выпучив разъяренные глаза поверх мешков отвисшей кожи и под густыми бровями, отбросил женщину в сторону, но при этом ее тонкое хлопчатобумажное платье разорвалось, и он вдруг заинтересовался ее твердой грудью. Улыбка у него была маниакальной, соответствуя его горящим глазам. Он быстро потерял интерес к убегающему исследователю.

Эш в ужасе наблюдал, как здоровяк нагнулся к полуголой женщине, которой, должно быть, было слегка за пятьдесят, но она все еще обладала безупречным и пухлым, как у щеночка, телом гораздо более молодой женщины. Поставив ее на ноги – босые, – здоровяк повернул ее так, чтобы оказаться у нее за спиной. Одной широкой рукой он обнял ее за плечи и шею, в то время как мосластые пальцы другой руки полезли ей между ног. Интерес появился в глазах и у других, и на мгновение они забыли о своей жертве.

Они потащили бедную сопротивляющуюся женщину снова на пол, а здоровяк наносил полновесные удары тем, кто хотел присоединиться. Шокированный Эш мельком увидел мягкие бедра, извивавшиеся посреди схватки.

Было время, когда Эш, какая бы опасность ни угрожала ему самому, попытался бы помочь женщине, но он знал, что не справится со всеми этими сумасшедшими. Эта новая, более темная и циничная сторона его разума видела, что это может пойти ему на пользу, так как отвлекает тех, кто все еще пытается до него добраться. Он толкал, пихался и тяжело напирал на людей перед ним, не очень заботясь, не будет ли кто при этом поранен.

Затем внезапно он оказался перед открытой дверь, темнота за которой, казалось, приглашала, манила. Еще один наскок маленького человечка в халате, твердо стоявшего у него на пути, и вот он уже внутри. Первым, что оскорбило его, был ужасный, тошнотворный смрад, смесь запахов тела, грязи и приглушенной вони высохших фекалий. Тем не менее, он, задыхаясь, захлопнул за собой дверь, прислонившись к ней спиной и одной рукой ища дверную ручку, которой не было. Конечно, все камеры должны запираться электронным способом, чтобы было невозможно открыть их изнутри. Должно быть, крушение лифта каким-то образом воздействовало на систему автоматического открывания дверей.

Это устраивало Эша, главной заботой которого прямо теперь было держать дверь закрытой. Он представил себе стук и толчки в дверь, которые начнутся, как только психи поймут, что он от них ушел, но пока он слышал только путаный ор. Не слишком ли самонадеянно – рассчитывать, что они забудут о нем вообще?

В камере было почти совсем темно, единственным источником света было слабое мерцание забранной в решетку потолочной лампочки. Помещение было ужасным, одиночка футов двенадцать на двенадцать. Стоит ли удивляться, что пациентам так хотелось выйти. Когда его глаза привыкли к полумраку, он разглядел только детскую койку у правой стены, крошечный стол, стул и… и больше ничего. Не было никакой другой мебели, ни даже коврика на бетонном полу. Ни окон, ни ламп, никакого другого источника света, кроме грязной, маломощной лампы на потолке. Запах подавлял, и он едва не задыхался.

Эш полез в один из длинных карманов полевой куртки и нашел тонкий фонарик «Мэглайт». Повернув черный ствол, он включил его и медленно стал водить лучом по стенам.

Он ожидал увидеть нечто ужасное и не был разочарован, потому что серые каменные стены были испещрены отвратительными, ядовитыми граффити, намалеванными выцветшими экскрементами и кровью. Что заставляло размытую мазню выглядеть еще более тошнотворной, так это неуклюжие символические воспроизведения нацистской свастики и грубого знака SS.

Он не мог себе представить, кто или что заставило бы кого-то это сделать и почему эти символы не были смыты. Это не имело никакого смысла, если только эти заключенные не были оставлены жить своей жизнью под землей с небольшим контролем или наблюдением, без внимания к их личной гигиене. Это было жестоко, дурно, порочно. Необычный способ третировать человеческих собратьев, насколько бы психически неуравновешенными они ни были.

Не отрывая спины от двери, он медленно перемещал луч света вокруг камеры, подавляя тошноту от зловония, которая охватывала его, как жар из открытой печи. Неустойчивый пучок света – рука у него все еще дрожала – выхватил открытую латрину[42] в углу, вонь откуда была свежее и еще более мерзкой. Реки экскрементов сбегали по ее бокам, а сгустки темного вещества лежали вокруг ее основания.

Было что-то еще, чего он едва не пропустил. Эш порывисто вернул луч к тому месту.

В воздухе над навозной кучей плавал маленький, идеально круглый шар. Обсидиановый, но антибликовый, так что отсутствие у него цвета было настолько глубоко, что он ощущался черной дырой, способной всосать в себя все, что окажется слишком близко, чтобы никогда не выпустить это снова. Мейсби описывал вторжение таких вещей в главный офис Комрека, и Эш видел подобные явления сам. Многие исследователи и экстрасенсы утверждали, что это души людей, которые отошли, но в таком случае эти шары – орбы [43], – как правило, золотистого или желтого цвета, даже оранжевые обычно считались доброкачественными. Он видел их несколько раз в своей карьере парапсихолога. Но этот, казалось, выделяет пагубный соблазн, служа подрывной, нечестивой приманкой. Даже оттуда, где стоял, он чувствовал его тягу, когда тот парил в двух футах над землей. Он перевел луч света дальше и обнаружил, по крайней мере, еще с десяток парящих орбов, черных как смоль. Неудивительно, что сама атмосфера здесь излучала зло, и вонь в комнате была не только физическим проявлением, но частью разлагающейся мерзости самих вещей. Он не сомневался, что Дуглас Хойл занимал комнату прямо над этой.

Другие орбы, которые он видел, имели склонность взволнованно метаться по комнате, но ни один из них пока не сдвигался ни на дюйм. Они как будто были осведомлены о его присутствии. И ждали его, чтобы сделал свой ход.

Яркость полностью заряженного «Мэглайта» начала тускнеть, и он понял, что угрожающие орбы тьмы каким-то образом поглощают самый свет. Как раз перед тем как свет исчез полностью, он увидел, как что-то – кто-то – шевельнулся в дальнем углу, и услышал тихий всхлип.

Близкий к панике в почти полной темноте, он сунул фонарь обратно в карман куртки и достал еще один гаджет, прибор ночного видения «Минокс». Монокулярный и легкий, он собирает и усиливает самое малое количество света, делая предметы хорошо видными в темноте. А если света нет вообще, вместо этого можно использовать инфракрасный свет.

В комнате стало теперь совсем черно, и Эш переключил прибор на инфракрасный порт. Через него он увидел в углу комнаты фигуру, стоявшую спиной к нему, как будто это был непослушный школьник, поставленный туда в качестве наказания. Черных орбов в этом особом свете нигде не было видно, хотя Эш был уверен, что они все еще присутствуют и даже умножились, потому что чувство угнетенности в камере стало приближаться к оцепенению, а голова болела так сильно, что трудно было вглядываться в объектив.

Эш несколько раз моргнул, чтобы увлажнить глаза, потом снова посмотрел через объектив.

Фигурка стояла в халате, открывающемся на спине, и шнурки были развязаны, показывая тощие ягодицы и ноги, похожие на палки. Она снова сдвинулась, хотя голова оставалась склоненной в угол комнаты. Это больше походило не на осознанное движение, а на подергивание, едва ли не пугливое, как будто человечек его боялся.

Миазмы, заставлявшие воздух казаться таким токсичным, детская мазня на стенах, изображающая фашистские знаки и свастики, все еще влажная куча фекалий посреди комнаты, койка с несвежим, заскорузлым и рваным одеялом (прямо на виду у него, пока он смотрел в объектив, из-под рваной простыни выполз большой черный жук с невероятным количеством ног) – все эти тошнотворные детали объединились, приводя Эша едва ли не в ужас. А те злостные черные орбы, он знал это, по-прежнему оставались в комнате вместе с ним: наблюдая и выжидая.

Когда существо в углу начало наконец двигаться по своей воле, чтобы повернуться к нему лицом, Эш почувствовал непреодолимое желание снова оказаться снаружи, пусть даже это означало опять встретиться с сумасшедшей ордой. Он слышал их приглушенные крики, и один пронзительный вопль перекрывал все другие шумы, но до него они вроде бы добраться не пытались.

Теперь фигура в углу повернулась полностью. Хотя красное свечение от объектива должно было смягчить эффект, зрелище оказалось ужасающим.

И она начала двигаться к нему.

– Господи Боже, – прошептал он себе под нос.

Существо было маленьким, а ноги – чахлыми. Эш не мог определить пол, пока через рваный и драный тонкий хлопковый халат не разглядел вялые обвисшие груди. Женщина скорее плелась к нему, а не шла, и странное мяуканье исходило из ее растрескавшихся сухих губ.

Но истинный ужас, словно бы когтистой рукой сдавивший ему сердце, порождал вид ее головы.

Она была огромной, слишком огромной для нее, чтобы нести ее прямо, не поддерживай она ее длинными скелетными руками, ногти на которых сточились до мяса. Эшу пришлось заставить себя не смотреть в сторону. Слюна у нее изо рта стекала прямо на короткую шею, так как не было челюсти, чтобы этому воспрепятствовать. Макушку ее раздутой головы прорезали синие вены – некоторые толстые, некоторые тонкие, некоторые гордо выпячивающиеся, словно готовые прорваться через натянутую кожу, которая проглядывала через редкие кустики беловатых волос.

Прибор ночного видения упал, и он не стал его поднимать, а продолжал смотреть. Возможно, он поступил так потому, что из-за его увеличительного стекла она казалась ближе, чем была. Но она все равно была достаточно близко, и Эш в темноте представил ее длинные, мосластые пальцы, тянущиеся к нему. Затем в комнате вдруг посветлело. Массивная голова опустилась на грудь, а глаза с молочно-белыми зрачками, наполовину закатившимися под веки, злобно на него посмотрели.

Она подтащилась ближе: крошечная мутантка, размер которой не имел никакого отношения к тому страху, который пробирал его до нутра. Эш вжался спиной в дверь, бессознательно поворачивая голову, чтобы видеть ее только краем глаза, и оторвал пятки от земли, упираясь в голый пол носками ног. Рассуждая логически, одним взмахом руки он заставил бы это существо полететь мимо койки обратно в свой угол, но доводы разума мало чем могут помочь перед лицом такого отвратительного ужаса. Интуиция стала бесполезной из-за непреодолимого страха.

Согнувшись еще сильнее, мерзость протянула руку и коснулась его незащищенной щеки. И пока ее дрожащая рука с оборванными ногтями ощупывала его, вызывая неконтролируемую дрожь во всем его теле, последовал сильнейший удар в дверь, к которой он прижимался. Он сотряс металлические петли, и дверь сдвинулась, въехав внутрь и едва не толкнув его на маленькую тощую старуху и ужасный купол ее головы с редкими волосами, но он как раз вовремя успел броситься в сторону.

Все-таки сумасшедшие в коридоре о нем не забыли.

В комнату ворвалось больше света и тел. Женщина, угрожавшая Эшу, сделала шаг назад, но, почувствовал Эш, не потому что боялась.

Первый вошедший, здоровяк с бородой и волосами, практически скрывавшими его лицо, качнулся было вперед, но быстро одумался, даже когда другие фигуры в халатах стали на него натыкаться.

Эш, полуприсев за широко распахнутой дверью, видел, что ведьма выпрямилась, приподняв свою увесистую голову, чтобы встретить врагов. Орда сразу же замолчала и стала пятиться из камеры. Эш присоединился к ним, делая по шагу за раз, как будто любое резкое движение могло вызвать ярость в этой маленькой женщине-звере, которая не выказала страха перед ними.

Даже в своей постоянно контролируемой панике Эш понимал, что его реакция была смехотворной. Но, возможно, дело было во все еще плавающих орбах – на этот раз вокруг нее, либо чтобы ее защитить, либо для придания ей неведомых сил, – которые толпа сумасшедших теперь почувствовала. В любом случае, он предпочел попытать счастья с ними, а не оставаться в этой комнате вместе с ней.

Эш заметил, что мутантка глядит прямо на него, и остававшееся мужество сжалось у него внутри.

Он смутно осознал, что с другого конца коридора доносятся выстрелы, а затем крики, но не от боли, а от испуга. Люди Бэббиджа? Конечно, они бы не стали просто палить без разбора.

Теперь оттуда доносились вопли, более высокие крики и множественные стоны. Он догадался, что там происходит: в более истерических случаях охранники применяли «Тайзеры»[44], загоняя безумцев обратно в камеры.

⇐ Предыдущая 17 18 19 20 212223 24 25 26 Следующая ⇒