Глава Одиннадцать

Мать Стерлинга приехала бы за ним в колледж, но в канун Рождества отец устраивал рабоче‑ праздничную вечеринку (хотя, само собой, называть ее так было нельзя – Стерлинг запомнил это, еще когда ему было девять, то есть продолжал делать это просто назло отцу), и у нее было очень много дел. Они, конечно, могли позволить себе заказать еду в ресторане, но если на чем Одри Бейкер и могла настоять – так это на том, чтобы самой готовить еду для вечеринок, которые проходят у нее дома.

Однако двадцать третьего она все равно заехала за ним на автовокзал на новеньком серебристом «БМВ» – Стерлинг совершенно точно помнил, что, когда он осенью уезжал в колледж, у матери была другая машина.

– Уилл! – закричала она, махая рукой, и он помахал в ответ и схватил свой чемодан.

Мать крепко обняла его, когда он добрался до машины, что было очень неудобно с чемоданом в руках.

– Наконец‑ то! Я так соскучилась. Дай посмотреть на тебя. – Она отодвинула его на расстояние руки и оглядела. – Хорошо выглядишь. Решил отрастить волосы?

Оуэну нравилось, он любил запускать в них пальцы, а если Оуэну что‑ то нравилось, Стерлинг делал это. По большей части.

– Так, немного. Я был занят.

– Все еще работаешь в магазине мороженого? Должно быть, тебя там любят.

Он засунул чемодан в багажник и забрался на пассажирское сидение.

– Мне опять повысили зарплату, так что, наверное, ты права. Мне нравятся ребята, которые там работают.

Мать выразительно на него посмотрела. Стерлинг знал, что означает ее взгляд. Он означал: «Это здорово, дорогой, но пожалуйста, не упоминай об этом при отце».

– Хорошо. Джастина так радовалась, что ты приезжаешь… я едва заставила ее пойти сегодня на уроки. Пришлось пообещать отпросить ее из школы пораньше. Заедем за ней по пути домой, если ты не против?

– Конечно. Я тоже очень хочу ее увидеть.

Джастина ходила в местную школу – дорогую, престижную и, по мнению Стерлинга, предназначенную для того, чтобы с раннего возраста воспитывать из девочек идеальных жен для мужчин вроде его отца. В свои двенадцать Джастина могла назвать вино, подходящее, пожалуй, к любому блюду, и знала все самые популярные места отдыха. Справедливости ради надо признать, что ко всему этому она еще и получала отличное образование и шанс заниматься у лучших тренеров и учителей. Джастина обожала теннис; Стерлинг все еще мог обыграть ее, но с каждым годом это становилось все труднее.

Когда они подъехали к школе, Джастина уже ждала на ступеньках, переминаясь с ноги на ногу, дорогой ранец, скорее всего полный домашних заданий на каникулы, висел на плече, яркая голубизна школьного пиджачка оттеняла ее волосы, делая их ярко‑ золотистыми. Стоявшая рядом с ней учительница помахала Одри, которая помахала той в ответ, и скрылась в здании.

Стерлинг выбрался из машины и широко раскинул руки, улыбаясь, когда сестра огромными прыжками бросилась к нему через площадку.

– Привет, Жираф, – сказал он, крепко обнимая ее. – Как поживает моя любимая младшая сестренка?

Она сделала вид, что собирается ударить его кулаком под дых, но промахнулась из‑ за болтающегося на плече рюкзачка и нескольких дюймов, которые прибавила с лета.

– Я твоя единственная сестра, тупица.

Высунувшись из машины, их мать ахнула в притворном ужасе:

– Вы оба ужасны. Что бы сказал ваш отец?

– Иди почитай словарь, – хором ответили Стерлинг и Джастина и пошли к БМВ. Стерлинг шел медленно, оставляя следы в тонком слое снега, и Джастина, воспользовавшись тем, что он отвлекся, бросилась вперед и запрыгнула на переднее сидение.

– Эй!

– Сам виноват – это же ты решил поиграть в замедленную съемку, – сказала Джастина, захлопывая дверцу и не оставляя Стерлингу другого выбора, кроме как забраться на заднее.

– У меня ноги длиннее, – сказал он и с силой толкнул коленями спинку ее кресла – Джастина взвизгнула. – Мне нужно больше места. Так что до конца каникул переднее сидение мое.

– У тебя есть своя машина, – напоминал ему сестра, а потом вдруг просияла: – Ты сможешь покатать меня. Папа всегда слишком занят, но ты ведь отвезешь меня к Синди и Лоре?

Стерлинг очень хорошо помнил эту парочку. У обеих была тенденция смотреть на него, заливаться румянцем и хихикать, прикрывая рот руками, переглядываясь и пихаясь. Они почти пугали его, и Стерлинг порой не мог отличить одну от другой, хотя родственницами они не были.

– Я не против возить тебя, но эти ужасные двойняшки к моей машине ни ногой, ясно?

– Мам! Скажи ему, чтобы не называл их так. И что он должен быть со мной милым.

Одри вздохнула и вывернула на главную дорогу.

– В следующий раз, когда я подумаю, что соскучилась, вспомню этот момент.

– Но тебе же нравится, – сказал Стерлинг. Он знал, что это правда; это он любил больше всего – когда они были втроем. В детстве – лет в тринадцать или четырнадцать – он мечтал о том, чтобы отец попал в аварию или просто уехал и не вернулся, чтобы они могли всегда быть только втроем. Хотя едва ли такое могло произойти, и теперь он понимал, что и не произойдет, потому что по абсолютно необъяснимым причинам мать любила отца.

Вряд ли он когда‑ нибудь поймет за что.

Он наклонился и дернул Джастину за волосы, небольно.

– Я буду с тобой таким милым – ты решишь, что я не твой брат.

– Ну это уже перебор, по‑ моему. Купи мне мороженое, и будем считать, что мы квиты. – Джастина бросила что‑ то через плечо, чуть не попав Стерлингу в лицо. – Вот, возьми жвачку.

– Боже, предупреждай в следующий раз, я мог остаться без глаза.

Мать повернулась и посмотрела на них.

– Это все очень весело, пока кто‑ нибудь в самом деле не лишится глаза, так что давайте поаккуратнее, ладно?

– К тому же папа взбесится, если непредвиденная поездка в травмпункт нарушит его планы относительно вечеринки, – заметила Джастина, и Стерлинг назвал ее тайной фанаткой «Симпсонов », а она стала громко это отрицать.

К тому времени когда они добрались до дома, Стерлинг чувствовал напряжение из‑ за предстоящей встречи с отцом и в то же время странное спокойствие из‑ за того, что все это было очень знакомо. Это его дом; он забирался на это дерево, учился подавать мячи на этой лужайке, сейчас присыпанной снегом, на этом самом газоне, который не раз подстригал. У Уильяма Бейкера имелся садовник, но он считал, что у сына должны быть домашние обязанности, чтобы воспитывать в нем характер. Стерлинг не возражал; лужайка была такой огромной, что единственный способ подстричь ее целиком – это верхом на газонокосилке, он любил вместо ровных полос выделывать на ней кривые загогулины.

К его облегчению, машина отца стояла перед домом – раз он не поставил ее в гараж, значит, просто заглянул ненадолго, прежде чем опять уехать на какую‑ нибудь встречу, деловой обед, или что‑ нибудь еще, что благоприятно скажется на его репутации и банковском счете. Стерлинг не знал, что для отца важнее – хотя какая разница, если семья все равно на третьем месте.

– Папа не останется? – спросил он.

Одри покачала головой и припарковала машину.

– У него деловой обед. – По крайней мере она перестала убеждать Стерлинга, что отец хотел бы провести время с ним, просто был слишком занят.

Едва сдержавшись, чтобы не сказать «Здорово», Стерлинг покатил чемодан к крыльцу и поднял по ступенькам.

Дом, милый дом – вот только вряд ли он мог так называть это место.

Широкая витая лестница была щедро и со вкусом украшена ветками сосны и крошечными золотистыми бантиками; в воздухе стоял пьянящий запах пряностей и имбирного хлеба. Посреди холла возвышалась огромная ель, сверкая гирляндами и игрушками, но не сделанными вручную Стерлингом и Джастиной. Украшения менялись каждый год; в этом мать увлеклась викторианским стилем, очень консервативным; а в прошлом все переливалось белыми, серебристыми и голубыми цветами. Стерлинг как раз мучился от похмелья, но не мог признаться в этом, и поэтому был вынужден сидеть спиной к ели, пока открывал бесполезные – а если их выбирал отец, еще и ненужные – подарки.

Он отнес чемодан в свою комнату, принял душ, а потом, надеясь, что возился достаточно, чтобы отцу хватило времени уехать, пошел вниз.

Удача оказалась не на его стороне. Уильям уже в выходном костюме стоял у подножия лестницы, нетерпеливо поглядывая не часы. Высокий, сильный, красивый, светлые волосы на висках посеребрила седина, взгляд голубых глаз внимательный и холодный, как и сам он.

– Вот ты где, – сказал отец вместо приветствия.

У Стерлинга неприятно похолодело внутри; давно пора было запомнить, что глупо ждать, что отец изменится.

– Вот он я, – сказал он. – Как бизнес?

Иногда этим вопросом отца удавалось отвлечь, но сегодня, видимо, был не его день.

– Отлично, как и всегда, – ответил Уильям. – А твои оценки?

Конечно, он никогда не спрашивал: «Как ты? » или «Надеюсь, у тебя все хорошо? ».

– Одни пятерки, – сообщил ему Стерлинг, радуясь, что это правда. – Я ведь не хочу запятнать блестящее имя Бейкеров.

– Нет, ты нашел несметное число других способов это сделать. – Уильям вздохнул и снова посмотрел на часы. – Я опаздываю из‑ за того, что ждал тебя. Мне пора. Вернусь около одиннадцати… тогда и поговорим.

«Ни за что, если это будет зависеть от меня», – подумал Стерлинг, но все равно кивнул, потому что в холле появилась мать, чтобы поцеловать отца на прощание.

– Не забывай есть овощи, – пожурила она Уильяма, и на какое‑ то мгновение его лицо смягчилось.

– Съем все, что будет на моей тарелке, обещаю. Если там окажется что‑ нибудь зеленое, так тому и быть. – Уильям нежно похлопал жену по щеке – и от этого жеста у Стерлинга екнуло сердце. Оуэн часто так делал, обхватывал его лицо ладонью, гладя по щеке… Боже, он уже скучал, ограниченность этой жизни так не походила на то, что было у него в колледже. Здесь он был ненастоящим, насквозь фальшивым для отца, обманывал друзей, никому не говорил, кто он есть.

Нет, он, конечно, не собирался делиться с кем‑ нибудь подробностями отношений с Оуэном, но не потому что стыдился, а потому что мысль, что у них есть что‑ то на двоих, что‑ то личное – интимное – была приятной. Из разговоров с Оуэном и Алексом он знал, что мало кто из членов клуба обсуждает это за пределами своего круга.

Стерлинг никогда не был масоном, как отец, но он понимал, что такое преданность единомышленникам.

Однако необходимость изображать натурала перед всеми, кто появлялся в этом доме во время каникул… ужасно бесила. Сейчас мало кого можно было удивить нетрадиционной ориентацией, но разве отцу это объяснишь?

Он спустился по лестнице, собираясь перехватить что‑ нибудь на кухне. Уильям развернулся, даже не посмотрев на него, но Одри тронула мужа за плечо, в ее глазах стояла мольба, тот замер и оглянулся на Стерлинга.

– Хорошо, что приехал, сынок.

Слова прозвучали чопорно и неестественно, но лицо Одри просияло от облегчения и удовольствия, и ради нее Стерлинг подошел к отцу, чтобы пожать ему руку, коротко и равнодушно.

Никаких объятий; Уильям Бейкер не обнимался с мужчинами – даже с единственным сыном.

Дверь закрылась, и Одри тепло обняла сына, погладив его по спине.

– Спасибо, – прошептала она. Отодвинувшись, она откинула волосы с его лица и улыбнулась. – Я знаю, с твоим отцом иногда трудно, но он тебя любит.

Начав спорить, он просто сделал бы ей больно; Стерлинг знал это, потому что пробовал десятки – или больше – раз, прежде чем сдаться. Пусть продолжает обманывать себя – в конце концов, это мелочь, и всем, кроме нее самой, нет до этого дела.

Джастина сидела за гранитной стойкой на огромной кухне и пальцами ела фруктовый салат.

– У нас есть столовые приборы, – сказала ей Одри, когда они со Стерлингом вошли в комнату.

– Знаю, но я не могу вилкой определить, какой виноград хороший, а какой – плохой. – Джастина подняла руку и пошевелила указательным и большим пальцами, демонстрируя их превосходство.

Одри подошла к духовке и открыла ее проверить запеканку.

– Я думала, что плохого винограда в салате нет.

– Никогда не знаешь наверняка. Бывает и плохой. – Джастина выбрала ягоду, сжала и положила рядом с чашкой. – Как этот.

Стерлинг поставил табурет рядом с ней и сел.

– Ты определяешь это на ощупь?

– Она мягкая, – сказала Джастина.

Стерлинг выхватил ягоду и покатал по ладони.

– По‑ моему, обычная виноградина.

– Нет. – Джастина нахмурилась. – Она плохая.

– Думаю, я съем ее и проверю.

– Нет! – Джастина поморщилась, когда Стерлинг закинул ягоду себе в рот. – Фу!

– Виноградина как виноградина, – сказал Стерлинг, жуя. – Мягковата, но на вкус нормальная.

– Кошмар, – сказала Джастина и бросилась вместе с салатом к раковине. – Это лазанья? – спросила она мать.

– Ну если тебе приходится спрашивать, чтобы узнать наверняка… – Одри печально покачала головой. – Наверное, она тоже плохая. Лучше мне ее выкинуть…

– Нет! – Джастина обвила мать руками за талию – ее голова уже доставала Одри до плеча. – Обожаю твою лазанью. А у нас есть чесночный хлеб?

– Домашнего приготовления, с маслом, – пообещала Одри, приглаживая волосы дочери. – Накроешь на стол для меня, пожалуйста?

– А может, сегодня просто поедим на кухне? – спросила Джастина. – Уилл же только приехал.

Одри закусила губу, и Стерлинг словно в живую услышал голос отца, который настойчиво твердил, что есть надо только в столовой, накрыв на стол, и возле каждого прибора должна лежать тяжелая льняная салфетка. То, что для Одри это означало дополнительную работу – потому что именно ей приходилось стирать и гладить белоснежные салфетки и натирать поверхность стола красного дерева до зеркального блеска, его не волновало; а то, что зачастую обедали они вчетвером, без гостей, к делу отношения не имело. Необходимо всегда соответствовать стандартам и соблюдать формальности.

– Ну, только один раз, – наконец сдалась Одри. Молчаливое «Не говорите отцу» само собой разумелось.

Не дожидаясь, когда его попросят, Стерлинг подошел к холодильнику, чтобы проверить, там ли салат – он не хуже Джастины знал, что к лазанье полагается чесночный хлеб и салат. Вытащив большую стеклянную чашку, он поставил ее на стойку и спросил мать:

– Хотите, я приготовлю гренки?

Одри уставилась на него, открыв рот. Наверное, это было самое удивленное выражение, которое он когда‑ либо видел на ее лице, что казалось довольно забавным, учитывая, что вопрос был про гренки.

– С каких это пор ты умеешь готовить?

– У меня есть друг, – сказал Стерлинг, потому что лучше не мудрить. – Он научил меня паре вещей. – Оуэн всегда умалял свои таланты на кухне, но еда, которую он готовил, всегда была съедобной и хорошо выглядела – эта комбинация не переставала восхищать Стерлинга.

– Ну кто я такая, чтобы стоять на пути прогресса, – сказала Одри и махнула рукой на печку.

– Я буду помогать! Покажешь? – спросила Джастина.

Чтобы порезать хлеб кубиками, посыпать его специями и поджарить на сковороде, которая, кстати, оказалась, новее тех, что достались Оуэну от родителей, много времени не понадобилось. Когда они закончили, Одри вытащила лазанью из духовки и порезала хлеб.

Ко всему этому подошло бы красное вино, но Стерлинг не стал предлагать. Ему уже несколько лет разрешали один бокал вина за обедом; Уильям считал, что мужчина должен уметь пить и ценить хорошие вина, но Джастина только наморщит нос, а Одри сделает лишь пару крохотных глотков. Поэтому он налил всем воды и улыбнулся, разглядывая салфетки с узором из остролиста на каждой тарелке.

Может, в кои‑ то веки каникулы пройдут хорошо, без всяких ссор. В конце концов, он же изменился, сессии с Оуэном научили его терпению и сдержанности. Теперь он знал, сколько готов выдержать от рук того, кому небезразличен, не сломавшись. Он хотел от Оуэна не только заботы и нежности, но не мог позволить себе надеяться, что тот даст ему это и еще кое‑ что.

Ну ладно – думать о том, что Оуэн отменит это дурацкое правило и что произойдет потом, было не лучшей идеей. Он сел за стол, бросил на колени салфетку и глотнул воды со льдом.

– Почему ты краснеешь? – спросила Джастина.

– Здесь жарко.

– Неправда. – Она схватила огромный кусок чесночного хлеба и впилась в него зубами. – Думаешь о своей девушке? У тебя же она есть? Она красивая?

– Джастина, говорить с полным ртом некрасиво, в какой бы комнате мы ни обедали, – сказала Одри, взглядом умоляя Стерлинга не отвечать.

Младшие сестры – настоящий геморрой; и как это он постоянно об этом забывает?

– Нет, у меня нет девушки, – наконец сказал он и добавил, чтобы уж точно сменить тему: – Я думал о том щеночке, которого мы нашли тогда в парке, помнишь?

Глаза Джастины загорелись.

– Да! Он был такой миленький, но папа не разрешил его оставить.

– За собаками надо присматривать, – дипломатично заявила мать, благодарно посмотрев на Стерлинга. – И они постоянно устраивают беспорядок.

– Все равно он был очень миленький, – повторила Джастина. – Когда я вырасту, обязательно заведу щенка. Двух щенков. Наверное, одного как у президента Обамы – какой он там породы?

– Португальская водяная собака, – сказала Одри.

Джастина кивнула, а Стерлинг сунул в рот еще кусочек лазаньи, которая оказалась так же хороша, как он запомнил.

– А может даже трех, – сказала Джастина.

– Целую стаю, – согласился Стерлинг, и разговор зашел о книге, которую недавно прочла Джастина – о стае диких псов, живущих на улице, и Стерлинг выбросил из головы мысли о том, что когда‑ нибудь ему все равно придется признаться во всем сестре.

* * * * *

Праздничная вечеринка следующим вечером прошла хорошо, в основном потому что Стерлинг сделал то, чего хотел от него отец – и все‑ таки появился там. Он изо всех сил старался держаться как подобает, ради матери и Джастины, поэтому надел скучный темно‑ синий галстук вместо радужного, который купил несколько месяцев назад и подумывал надеть, пока в последнюю минуту не передумал.

Он вернулся к себе, когда гости начали разъезжаться, решив, что вряд ли кто‑ то станет из‑ за этого переживать. К тому времени осталось всего человек шесть, и Джастина уже ушла спать.

Часом позже Стерлинг услышал на лестнице шаги отца. Он думал, что Уильям пройдет мимо к родительской спальне, но, к его удивлению, раздался громкий стук, и Уильям распахнул дверь так, что та с силой ударилась о стену.

Звук заставил Стерлинга, который сидел с книгой на постели, вздрогнуть.

– Что…

– Как ты смеешь так себя вести? – перебил его Уильям. – Пытаешься разрушить мою репутацию? – Низкий голос звенел от гнева.

– Каким же образом? – Стерлинг был искренне озадачен.

Уильям шагнул в комнату и свирепо уставился на сына.

– Ты намеренно игнорировал людей, когда они пытались с тобой беседовать, а потом исчез, не попрощавшись! Мне пришлось извиняться за тебя перед гостями! Я еще никогда не попадал в столь неловкое положение!

– О, а мне кажется, попадал, – заметил Стерлинг. – Вряд ли это первый раз, когда я поставил тебя в неловкое положение. Помнишь, как я получил главную роль в школьном спектакле?

– Тебе не удастся утащить нашу семью за собой в сточную канаву… все, ради чего я работал, все, чем пожертвовал…

Стерлинг отбросил книгу и встал, смотря отцу в лицо, потому что он всегда так делал. Уильям научил его не отступать, научил находить слабые места врага, манипулировать людьми и ситуацией в своих интересах. Он не думал, конечно, что сын будет использовать эти навыки против него самого, что, если подумать, было чертовски глупо с его стороны.

– Единственное, чем ты пожертвовал – это твоя семья! Я вырос, презирая тебя, а Джастина, да она тебя даже не знает. Отличная работа, папа. Гениальная.

Лицо Уильяма потемнело от бешенства. Боже, казалось, у него сейчас случится сердечный приступ или еще что. Стерлинг не понимал, что во время вечеринки могло послужить причиной этого взрыва. Его отец мог немного выпить, но даже пьяный вдрызг никогда не терял самообладания. Пожалуй, лучше разрядить обстановку и все такое.

– Послушай, что бы я ни сделал, это было ненарочно, ясно? Единственные, кто оставался, когда я ушел наверх – это твои приятели, с которыми ты играешь в покер, да они вряд ли вообще обратили на меня внимание. – И поскольку отец играл в карты с мэром и начальником полиции, Стерлинга это вполне устраивало. – А насчет того, что я кого‑ то там игнорировал… кого, ради бога? Да я сегодня умудрился побеседовать с половиной города!

– Не спорь со мной и не огрызайся! – Уильям подошел к кровати, дрожа от какой‑ то необъяснимой ярости. – Каждый мужчина на вечере, у которого есть сын, знает, что у него есть будущее, что ему есть кому завещать свой бизнес, есть тот, кому он доверяет. А что есть у меня? Жалкий выродок… о, я видел, как ты заигрывал с этим молоденьким барменом. Какой стыд! Ты стоил ему работы, понимаешь? Я позвоню в гольф‑ клуб… и его уволят…

Стерлинг закатил глаза. Карлу было чуть за двадцать, он был красавчиком и работал барменом в гольф‑ клубе, даже когда сам клуб закрывался на зиму. Иногда он подрабатывал, смешивая коктейли, на вечеринках: дружески улыбаясь мужчинам и игриво подмигивая женщинам. Стерлинг разговорился с ним, пока тот открывал ему бутылку Пино‑ Нуар, и почти тут же выкинул разговор из головы.

– У меня для тебя новость, Дональд Трамп[5]; Карл – не гей. Да он перетрахал половину женщин из гольф‑ клуба. А даже если бы и был, у меня уже есть бойфренд, и я ему не изменяю…

Под дверью кто‑ то громко ахнул, Стерлинг резко повернулся, и кулак отца скользнул по скуле, удар оказался достаточно сильным, так что у Стерлинга закружилась голова, и во рту появился солоноватый привкус крови. Он пощупал языком место, где зубы ободрали щеку, и сплюнул кровь на бледно‑ серый ковер.

– Ублюдок.

– Извращенец, – прошипел его отец. – Ты слишком девчонка, чтобы дать сдачи, да?

Вообще‑ то Стерлинг был слишком пацифистом, что было забавно, если подумать, чем он занимался в свободное время… но это совсем не то. Позволить Оуэну его отшлепать – это одно; а ударить кого‑ то, потому что он тебя раздражает, или даже бесит – другое.

– Нет, я слишком умен, – парировал он. – Скорее всего, ты натравишь на меня копов.

На самом деле это было маловероятно, потому что такое точно разойдется по всему городу, а отец не хотел «очернить семейную репутацию».

– Ты никогда не был сыном, которым я мог бы гордиться, – прорычал отец, – ты мне противен, – и вышел из комнаты, не обращая внимания на жену и дочь, застывших в дверях.

– Уилл… – Джастина вошла в спальню, ее лицо побледнело, волосы были распущены. В ночной рубашке с «Хеллоу, Китти[6]» – слишком короткой, но любимой – она казалась младше своих двенадцати. Рядом с ней в черном элегантном платье для коктейлей стояла такая же ошеломленная и расстроенная Одри.

Стерлинг развернулся, поднял свой почти неразобранный чемодан на кровать и, осторожно вытащив подарки для матери и сестры, положил их на подушку. Потом запихнул остальные вещи обратно в чемодан и застегнул молнию, прежде чем повернуться к Джастине – она плакала, а Одри обнимала ее за плечи. Сестра посмотрела на него и вырвалась из рук матери. Стерлинг усадил ее на свою кровать, обнял и прижался щекой к ее волосам; Одри беспомощно смотрела на них.

– Прости, – прошептал он. – Тсс, все в порядке. Все будет хорошо.

– Нет, не будет! – Джастина отстранилась и подняла на него покрасневшие глаза. – Папа поэтому тебя ненавидит? Из‑ за того что у тебя бойфренды?

Вот он, разговор, о котором он думал последнюю пару лет, заранее пугаясь того, какой он примет оборот.

– Думаю, папа ненавидит меня по целому ряду причин, – сказал он. – Но да, наверное, это самая важная. Я гей, и мне жаль, что я не сказал тебе об этом раньше. Я очень хотел.

– Ты думал, я разозлюсь? – Скорее Джастина выглядела встревоженной.

Стерлинг перехватил ее взгляд.

– Я думал, ты тоже можешь меня возненавидеть.

Глаза Джастины наполнились слезами, и она уткнулась лицом ему в грудь и крепко обняла.

– Я люблю тебя, Уилл. Я никогда не буду тебя ненавидеть. Особенно из‑ за такой глупости. Мне плевать, подружки у тебя или друзья. У нас в школе есть девочки‑ лесбиянки.

Одри, стоявшая все это время рядом, спросила:

– В самом деле? – Голос ее звучал испуганно.

Джастина кивнула и вытерла глаза.

– Да, парочка. Но мне все равно. Не понимаю, кому какое дело.

– Папе есть дело, – мрачно возразил Стерлинг. – Послушайте, я вас очень люблю, но не хочу портить вам Рождество. Я, наверное, поеду, пусть отец спустит пар без меня.

Его мать не стала возражать, что сказало Стерлингу, на чьей она стороне – на стороне отца, как, впрочем, и всегда. О, она любила детей, но Уильям всегда был важнее.

Отец ждал его у входной двери, держа в руках стакан с виски.

– Так и думал, что ты сбежишь. Всегда был бесхребетником.

– А ты никогда не знал, что тебе от меня нужно, – сказал Стерлинг, стискивая ручку чемодана. – Сначала хочешь, чтобы у меня был характер, а потом чтобы я делал то, что ты говоришь. Чего ты хочешь?

– Другого сына.

Стерлинг кивнул, чувствуя почти благодарность за честный ответ, несмотря на неприязнь в голосе отца.

– Ясно. Я понимаю, правда. Хотя мы с тобой никогда не ладили, так что сомневаюсь, что, будь я натуралом, это имело бы значение. Для тебя это просто удобная отговорка.

– Это имеет значение. Я всегда подозревал, что с тобой что‑ то не так…

Стерлинг холодно посмотрел на него, казалось, что холод в глазах начинает вымораживать сердце. Черт, он впервые за много лет собирается в Рождество уйти из дома, оставить семью. А самое ужасное – чувствует при этом облегчение.

– Со мной все так. Удивительно, конечно, учитывая, какие у меня родители, но со мной все в гребаном порядке.

– Убирайся из моего дома, – сказал Уильям. – И не возвращайся, пока не решишь жить как должно, не забывая о морали.

Стиснув зубы, Стерлинг заметил:

– О, о ней я не забываю. Но если ты, в самом деле, думаешь, что я стану жить так, как хочется тебе, то ты бредишь. – И чтобы не сболтнуть лишнего, он поспешно толкнул входную дверь и направился к гаражу, надеясь, что машина заведется с первого раза.

К его облегчению, она действительно завелась, хотя, пока он осторожно выезжал на дорогу, сердце продолжало громко колотиться. По крайней мере, руки на руле не дрожали, и Стерлинг вдруг понял, что почти ничего не чувствует. Все внутри словно онемело.

Но это даже хорошо. Лучше, чем слететь с катушек посреди дороги.

Он почти доехал до колледжа, когда вспомнил, что общежитие закрыто на каникулы… он не мог там остановиться. Он мог бы позвонить на работу и узнать, не нужна ли его помощь на следующей неделе – хорошо, если будет чем заняться. Однако сегодня он знал, куда пойдет.

Почему‑ то Стерлинг так и не смог заставить себя позвонить Оуэну, пока не остановился перед его домом. Может, потому что боялся, что тот куда‑ нибудь ушел… когда он увидел машину Оуэна, руки все‑ таки начали дрожать, но с кем не бывает? – или может, он просто боялся, что Оуэн не пустит его к себе. Нет, они не ссорились, просто Стерлинг был почти уверен, что Оуэн не любитель сюрпризов, особенно вызванных многолетними семейными распрями.

Свет в доме не горел. Было уже довольно поздно, заполночь, и Оуэн, наверное, спал. Стерлинг мог бы поехать в местный отель и снять номер на ночь, а о завтрашнем дне волноваться, когда встанет солнце, но ему не хотелось.

Может, это и эгоистично, но он хотел почувствовать, как его обнимают руки Оуэна.

Вытащив мобильный, Стерлинг набрал знакомый номер. Оуэн поднял трубку на четвертом гудке и сказал:

– Алло? – его голос звучал сонно.

– Привет, – выдохнул Стерлинг, теперь его голос тоже дрожал. – Оуэн, это я, Стерлинг. Я… эмм… Я сижу у тебя перед домом. Я знаю, что сейчас поздно, и мне очень жаль, но… мне нужно где‑ нибудь переночевать. Можно мне войти?

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒