Глава Десять

Оуэн проснулся, смутно осознавая, что что‑ то не так, настойчивая боль сдавила виски. Секунд позже в ванной спустили воду, открылся кран, потом закрылся, и в комнату вошел Стерлинг, испуганно посмотрел на Оуэна и виновато пожал плечами.

– Тебе не нужно разрешение, чтобы воспользоваться туалетом, – сварливо напомнил Оуэн.

Стерлинг нахмурился, встревоженно посмотрел на него и вскинул бровь.

– И можешь перестать играть в шарады и забираться в постель, – сказал ему Оуэн. – Я не готов сейчас вставать и не хочу быть один. – Головная боль наверняка из‑ за перенапряжения, учитывая вчерашнее, и сейчас ему хотелось одного – закрыть глаза и заснуть под теплым боком Стерлинга, понадеявшись, что когда он снова проснется, ему станет лучше, или может, что этот чертов день закончится.

На самом деле он, конечно, сомневался, что такое произойдет, но попробовать стоило.

Стерлинг скользнул в кровать поближе к нему.

– Вы в порядке? – прошептал он.

Перед глазами предостерегающе плясали мушки, еще немного – и он будет фактически слеп на один глаз.

– Мигрень, – неохотно признался Оуэн. Он ненавидел, когда чему‑ то столь банальному удавалось сделать его абсолютно беспомощным, пусть и всего на несколько часов. – Со мной иногда бывает. Раз, может, два в год. Пройдет.

Стерлинг заботливо понизил голос еще на тон.

– У вас есть таблетки или что‑ нибудь еще?

Вообще‑ то были, и если бы он был один, то не принял бы их, потому что лежать в постели было куда проще, чем вставать и искать их.

– В ванной, – коротко отозвался он. – Имитрекс.

– Я найду. – Стерлинг легко поцеловал Оуэна в плечо и вышел из комнаты, для болезненно чувствительных ушей Оуэна топот босых ног прозвучал необычно громко.

Стерлинг вернулся вечность спустя, помог Оуэну сесть, сунул ему в рот таблетку и поднес к губам стакан с водой.

Оуэн проглотил воду и лег на взбитую подушку, наволочка приятно холодила щеку. Он закрыл глаза, представил, как таблетка в желудке медленно растворяется, и лекарство всасывается в кровь, повсюду снимая боль. Где‑ то во время этого процесса он снова заснул.

Когда он опять проснулся, его голова лежала на плече Стерлинга, и он нагло пускал на него слюни.

Стерлинг ничего не сказал, но слегка подвинулся, повернувшись к Оуэна и медленно скользнув ладонью по его спине в молчаливом приветствии.

Мушки перед глазами пропали, и в голове прояснилось, хотя слабость еще не прошла. Конечно, сегодня никаких резких телодвижений, но он хотя бы сможет что‑ то сделать с остатком воскресенья, пусть и придется немного подкорректировать свои планы.

– Ты еще здесь, – прошептал Оуэн и обнаружил, что слова больше не отдаются эхом в голове. – Тебе не обязательно было оставаться.

– Вы шутите, – мягко возразил Стерлинг. Его ладонь скользнула выше и легла на затылок Оуэну, Стерлинг запустил пальцы в его волосы, легко массируя. Это было так приятно, что Оуэн снова прикрыл глаза. – Думаете, я оставлю вас, когда вы больны? Ну то есть не больны, а когда вам плохо. Я бы так не смог.

– Слушать мой храп – не слишком‑ то интересное занятие, – сонно заметил Оуэн. Он положил руку на плечо Стерлинга, чувствуя, как перекатываются мускулы, пока тот продолжает массировать его шею. – Правда, не могу пообещать, что стану более занятным собеседником теперь, когда проснулся.

– С вами нескучно, даже когда вы спите. – Наверное, Стерлинг просто пытался показать свою преданность, но прозвучало довольно искренне. – Вы не проголодались? Я мог бы что‑ нибудь приготовить. Например, тосты?

Оуэн приподнялся на локте, лишившись успокаивающего прикосновения пальцев Стерлинга, зато получив возможность посмотреть ему в лицо.

– Не нужно за мной ухаживать, – резко сказал он. – Я все равно не готов к тому, что мы планировали на сегодня, будь то уборка комнаты или продумывание очередной сцены для тебя, может, мы просто… – Он не мог придумать, как сформулировать то, что хотел сказать, не показавшись грубым. Не то чтобы он мог включать и отключать режим Дома; он был учителем даже во время каникул и Домом, даже когда не был возбужден, но ему никогда не удавалось поддерживать подобные отношения постоянно, это было одной из причин, почему у них с Майклом ничего не вышло. Сегодня при одной только мысли об усилиях, которые потребуются, чтобы быть для Стерлинга только Домом – что, в конце концов, составляло основу их отношений, – ему становилось нехорошо. – Возьмем тайм‑ аут? Прости.

Стерлинг с еще более встревоженным видом протянул руку, словно хотел коснуться лица Оуэна, но не знал, как тот отреагирует. Однако все‑ таки неуверенно дотронулся до него.

– Не извиняйтесь и не надо думать, что я считаю, что мне приходится за вами ухаживать. Может, мы могли бы просто… могли бы провести день вместе, даже если у нас тайм‑ аут? Я совсем не против. Вы мне нравитесь, Оуэн – вы, а не то, чему вы можете меня научить. Давайте притворимся, что сегодня мы просто друзья? Не волнуйтесь, я ничего такого не жду.

– Нам не нужно притворяться, что мы друзья, – возразил Оуэн, уцепившись за эти слова просто из чувства противоречия – и еще потому что был заинтригован и немного тронут столь явной заботой Стерлинга. – Мы и так друзья. По крайней мере… – Он замолк, собираясь с мыслями, прежде чем продолжить. – Нет, не друзья. Ведь так? Наши отношения слишком неровные для этого; в чем‑ то мы очень хорошо знаем друг друга, а в чем‑ то совсем не знаем. – Пожалуй, для переоценки ценностей рановато. Он пихнул Стерлинга в плечо и с облегчением отметил, что от резкого движения не нахлынула боль. – И это ты виноват, что бесстыдно втянул меня во все это и заставил поспешить.

– Эй, я не…

– Тебе никогда не приходило в голову, – спокойно продолжил Оуэн, не скрывая ухмылки, – что походи ты вот так пару недель в клуб, и я мог бы выбрать тебя сам, узнав получше? – Он чмокнул Стерлинга в нос. – А как же иначе, ведь ты такой хорошенький и совершенно неотразимый.

Улыбка, которую послал ему Стерлинг, была такой довольной, что у Оуэна закружилась голова. Конечно, вполне возможно, что дело в лекарстве от мигрени.

– Вы… вы что, дразните меня? – спросил Стерлинг. – Ну то есть без всяких намеков, да? – Он слегка покраснел, но теснее прижался к Оуэну и медленно и глубоко поцеловал. – Хорошо, думаю, друзья так друг друга не целуют. Может быть, любовники, но…

Услышав это слово, Оуэн оцепенел, и сейчас, когда они были так близко – во всех смыслах, – Стерлинг просто не мог этого не заметить. Оуэн тут же заставил себя расслабиться и дышать ровно. Любовник.

– Я не думал так о тебе, – начал он, – но дело не в тебе… просто я ни о ком так не думал после…

– Майкла.

– Да. – Оуэн неуверенно посмотрел на Стерлинга и решил не пытаться исправить все поцелуем. – Если бы мы были любовниками, то ходили бы вместе обедать в кафе или рестораны, смотрели бы кино, приглашали к себе друзей, планировали отдых, может, жили бы вместе… – Все это казалось странно заманчивым, поэтому он решил сосредоточиться на главном камне преткновения. – У нас было бы будущее, которое не закончится, когда следующим летом ты выпустишься из колледжа и отправишься со своей блестящей ученой степенью покорять мир, что, впрочем, тебе и следует сделать. У нас нет ничего этого, и если продолжать в том же духе, не будет. Если тебе станет от этого легче, меня это совсем не радуем. Я буду скучать по тебе сильнее, чем думал. – Он перекатился на спину и уставился в потолок, тот хотя бы не смотрит на него ошарашенными глазами. – Ты совсем не это хотел услышать, да?

– Я… – Стерлинг явно не знал, что сказать, и едва ли его можно было за это винить. Последовало долгое молчание, а потом он снова нерешительно дотронулся до Оуэна – в этот раз до его груди. Осторожное, нежное поглаживание кожи кончиками пальцев. – Во‑ первых, если вы думаете, что я закончу и уеду, вы меня плохо слушали, я собираюсь получать степень магистра – может быть, даже не одну, – а потом, возможно, и докторскую. Думаю, использовать как можно больше отцовских денег. К тому же это даст мне время решить, чем я хочу заниматься.

– Значит, ты еще не решил? – спросил Оуэн.

Стерлинг пожал плечами.

– Время есть. Я по‑ любому собираюсь поступать в магистратуру, так что у меня еще по меньшей мере два года здесь. Может быть, четыре. И… просто к сведению, раз уж мы с вами все равно говорим о том, о чем, по нашему мнению, другой не желал бы услышать… Я хочу всего этого. Кино, друзей, отдых. Будущего. Я знаю, вы считаете меня слишком незрелым, но я думаю, вы неправы.

– Я не считаю тебя слишком незрелым для того, чтобы влюбиться, – возразил Оуэн. – В конце концов, тебе почти двадцать один. Я просто думаю, что влюбиться в меня может оказаться несколько… проблематично. Я дал тебе то, что внезапно помогло тебе разобраться с твоей жизнью; недавно ты не мог дать выход этому – всей этой скопившейся массе эмоций и желаний, а теперь у тебя есть то, чего ты хотел, пусть и не подозревая об этом. – Он перевернулся на бок, лицом к Стерлингу и печально посмотрел на него. – Я твоя фея‑ крестная, и я это понимаю. А еще я намного старше тебя и знаю, что никогда не брошу этот образ жизни. Не смогу. А ты еще не знаешь этого наверняка, только не после пары месяцев.

– Значит, я подожду, – сказал Стерлинг. Сейчас он казался таким уверенным в себе и способным быть терпеливым, что любой поверил бы ему. – Я подожду сколько потребуется. Когда, по‑ вашему, я буду знать это? Через год? Два?

Оуэн вздохнул.

– Я знаю, когда ты в тридцати секундах от того, чтобы воспользоваться стоп‑ словом, и знаю, когда ты вот‑ вот кончишь. Я также знаю, когда ты пытаешься обмануть меня, говоря, что якобы перешерстил уйму литературы для работы над эссе, когда нам обоим известно, что ты лишь пролистал книги по верхам, чтобы провести побольше времени со мной. Но я не знаю, сколько времени нужно, чтобы исчезла новизна ощущений от того, что тебя шлепают по заднице. Может быть, это никогда не произойдет; на первый взгляд, ты саб от природы – немного настырный, но не для меня. Однако я не раз видел, как люди уходят из Темы; влюбляются в кого‑ то, кого шокировало бы, если бы его попросили отшлепать кого‑ то или наоборот, а любовь важнее странных вкусов в сексе. Или после рождения ребенка, когда родители решают, что паддлы и наручники не стыкуются с памперсами и игрушечными мишками. – Он опер подушку на спинку кровати и сел. – Если ты хочешь сочетать сессии с обычным времяпровождением – и например, ходить куда‑ нибудь время от времени, это можно устроить, но, должен предупредить, это изменит положение вещей.

– Это было бы здорово, – с воодушевлением ответил Стерлинг. – Я был бы не против. То есть я не об изменении положения, но мне хотелось бы узнать вас получше. И вряд ли я когда‑ нибудь заведу детей… хотя может быть, вы хотите их? Я знаю, у вас были женщины… – Эта мысль явно встревожила его.

Оуэн фыркнул.

– Поверь мне, отца из меня не выйдет. На практике мне пришлось преподавать в начальной школе, и после шести месяцев вытирания сопливых носов, успокаивания нытиков и хулиганов и общения с маленькими принцессами, я решил, то мое счастье – обучать студентов. С детьми очень трудно работать, а я слишком эгоистичен, чтобы жертвовать жизнью ради кого‑ то еще – кого‑ то, кого я даже не знаю, кто может вырасти кем угодно. – Он вскинул брови. – Ты совсем не хочешь детей? В наше время нет ничего невозможного; в конце концов, есть и усыновление, и суррогатное материнство…

– Я никогда не думал об этом, – сказал Стерлинг. – Нет, дети мне нравятся, ну вы понимаете, чужие. Думаю, мама до сих пор ждет, что я исправлюсь и пойму, что вовсе не гей. Когда она узнает о БДСМ… повезет, если она не взорвется. – Похоже, он относился к этому куда более спокойно, чем думал Оуэн, как к чему‑ то неизбежному.

– Я никогда не рассказывал об этом родителям, – сказал он. – О, они знали, что я бисексуал, и… – Он нахмурился. – Не знаю, что они об этом думали, – признался он. – Я привел домой своего первого бойфренда после целой вереницы девушек, и родители спросили, не гей ли я, и я ответил, что нет, просто мне кажется, что этот парень очень сексуальный. После него у меня снова появилась девушка, и они просто перестали спрашивать. Ко всем моим партнерам они относились одинаково, и если им и хотелось, чтобы я исправился, они никогда об этом не упоминали. – Он пожал плечами и, повинуясь порыву, скользнул рукой в ладонь Стерлинга, обрадовавшись, когда в ответ тот слегка сжал его пальцы. – А когда я обзавелся квартирой, то перестал знакомить их со своими любовниками. Это стало слишком сложно и опасно. Они знали Майкла, но понятия не имели, чем мы с ним занимались вместе. Я старался делать так, чтобы они поменьше встречались. Он бы, конечно, снял ошейник, если бы я ему приказал, но нужно было быть слепым, чтобы не заметить, как он вел себя рядом со мной. Я умею притворяться нормальным; Майкл – не хотел. Я завидую его самоуверенности, но я просто не мог пойти на это. – Он провел большим пальцем по костяшкам Стерлинга. – Ты, должно быть, очень близок с матерью, если думаешь о том, чтобы рассказать ей об этом?

Ему вдруг подумалось, что рассерженная родительница может броситься в университет, требуя, чтобы учителя, совратившего ее сына, уволили, но мысль о том, чтобы попросить Стерлинга не упоминать его имени показалась ему глупой. Оуэн не афишировал свою личную жизнь, но не стыдился ее, и тут он чувствовал себя не вправе диктовать Стерлингу, что делать.

Даже если ему грозит увольнение.

– Пожалуй, – согласился Стерлинг. – Да, мы довольно близки. Ей я первой рассказал, что гей, и именно она посоветовала мне не говорить отцу. По крайней мере в лоб ему я так ничего и не сказал… но я никогда не ходил на свидания или школьные дискотеки, не обсуждал девушек, чтобы сбить его с толку. Я все время говорил о своих друзьях, и судя по тому, как отец на меня смотрел, ему это не нравилось, хоть он и не говорил. – Его губы дрогнули. – Но, конечно, он никогда не забывал говорить мне о другом.

– О чем именно? – спросил Оуэн.

Вздохнув, Стерлинг опустил голову и коснулся губами широкой костяшки большого пальца Оуэна.

– Ну вы знаете, что обычно говорят в таких случаях. Что если я продолжу общаться с парнями из бейсбольной команды вместо того, чтобы встречаться с девушками, люди начнут подозревать, что я гомик. Он был вне себя от радости, когда я вывихнул плечо и не мог больше играть, пока я не записался в театральный кружок. – Понизив голос, видимо, имитируя отца, Стерлинг протянул: – Ты же знаешь, какая репутация у мальчиков, которые участвуют в театральных постановках, не так ли, Уилл? Уверен, ты не станешь рисковать опозорить наше имя.

Оуэн искренне рассмеялся.

– Джейк и Гэри – парни, с которыми я встречаюсь на Рождество, стали бы подтверждением всех его страхов относительно театра, но боже, неужели можно быть таким узколобым?

– Самое смешное, что я начал играть в бейсбол, потому что он не хотел, чтобы я тратил время на спорт. Наверное, он слегка остыл, когда я стал выигрывать игры, и люди в городе привыкли, что у них есть собственная звезда, но он думал, что раз с бейсболом покончено, я сосредоточусь на оценках. До него не доходило, что я прекрасно могу учиться, независимо от того, куда трачу свободное время. – Скользнув ниже, Стерлинг прижался губами к груди Оуэна, не поцеловав, просто выдохнув воздух. – Теперь меня волнует только, что он рассказывает обо мне сестре.

Стерлинг довольно часто упоминал о ней с явной нежностью в голосе, но Оуэн, будучи единственным ребенком, не мог понять, что значит – иметь брата или сестру. Он погладил Стерлинга по волосам, наслаждаясь тем, какие они гладкие и шелковистые, и как ласкают пальцы.

– А она прислушивается к нему? Или такая же бунтарка, как ее старший брат?

– Совершенно точно не бунтарка, – сказал Стерлинг. – Но прислушивается ли она к нему, я не знаю. Зато я практически уверен, что мама никогда не станет опровергать его слова, что бы он ни сказал, даже если его не будет рядом. Но думаю, если бы он хотел убедить Джастину, что я какой‑ нибудь извращенец или еще что, ему бы это уже удалось. Просто… мне не все равно, что она обо мне думает.

Стерлинг явно намекал, что мнение отца ему неважно, хотя Оуэн был уверен, что это неправда.

– Это нормально, Стерлинг.

– Знаю. Просто иногда мне хочется, чтобы мнение других людей не беспокоило меня так сильно. Жизнь тогда была бы намного проще. – Стерлинг натянуто улыбнулся. – Ну а что насчет вас? Как вы себя чувствуете?

– Намного лучше. – Он импульсивно притянул к себе Стерлинга, наклонился и поцеловал, нежные губы приоткрылись, заставив Оуэна вздрогнуть. – Спасибо за заботу. Обычно я не принимаю лекарства, сплю весь день и после чувствую себя совсем разбитым.

– Ну, мы ведь не можем это допустить, – сказал Стерлинг уже с гораздо более теплой улыбкой, хотя в глазах застыла неясная тень. Чтобы успокоить растревоженные воспоминания требовалось время. – Так хотите тост?

Как по сигналу в животе у Оуэна забурчало, напоминая, что не помешало бы его чем‑ нибудь набить.

– Как насчет позднего завтрака? На Форрест есть местечко, где по воскресеньям фуршет, а их вафли чертовски хороши. – Он изобразил руками форму. – Я беру штук пять и выкладываю на них слоями свежие фрукты, взбитые сливки, кленовый сироп… очень много сиропа…

– Ну не знаю, мистер Сойер, – протянул Стерлинг, сделав ударение на слове «мистер». – Вам не кажется, что это подозрительно похоже на свидание? – И он отскочил от кровати, прежде чем Оуэн смог отвесить заслуженный шлепок по голой заднице. – Конечно… поздний завтрак звучит здорово.

В кафе было многолюдно, как и обычно по воскресеньям. Родители, навещавшие детей в колледже, тоже любили в это время посидеть за чашечкой кофе, наверное, потому что им нравилось смотреть, как их дети уминают дневную порцию еды в один присест. Место было приятное, однако не настолько, чтобы надевать парадную одежду… хотя Оуэн все равно нацепил костюм. Он понимал, что вполне может встретить одного – или больше – из своих студентов, настоящих или бывших, но решил, что лучше не думать о том, как кто‑ то там посмотрит на то, что он завтракает со Стерлингом.

Они заняли столик, заказали кофе и пошли к фуршетным стойкам. Оуэн расхохотался, когда, вернувшись к их столику, увидел на тарелке Стерлинга небольшую гору еды.

– Ты действительно сможешь все это съесть?

Стерлинг ответил не сразу, потому что как раз сунул в рот огромный кусок блинчика с беконом. Он дожевал, проглотил и наконец сказал:

– Эээ, да? А может, и еще возьму. Поверьте, у меня замечательный метаболизм.

– Я же видел, как ты бегаешь, так что думаю, тебе известно, как оставаться в форме. – Оуэн усилием воли заставил себя сперва съесть клубничину. Она истекала сиропом, так что едва ли в нем можно было заподозрить сторонника здорового питания, но следующий за ней кусочек золотистой вафли, хрустящей снаружи и мягкой внутри, так покажется еще вкуснее. – Я плачу, – добавил Оуэн, желая прояснить это как можно скорее. – Считай завтрак чаевыми за проделанную вчера работу.

– Совсем необязательно… – начал Стерлинга, немного чересчур заинтересованно изучая свою тарелку, словно пытаясь удержаться от того, чтобы сказать что‑ то, что не стоило бы говорить.

– Да, необязательно, – согласился Оуэн. – Я заплатил тебе столько, сколько и обещал, и не должен давать больше… но мне хочется. – Он подцепил вилкой кусочек грейпфрута с тарелки Стерлинга и – тот успел лишь возмущенно охнуть, – закинул его в рот. Прожевав и проглотив грейпфрут, Оуэн сказал: – Если тебе станет от этого легче, на следующее свидание мы можем пойти в кино, и ты купишь попкорн. Вполне возможно, что получится даже дороже завтрака, если ты еще и угостишь меня газировкой.

Стерлинг улыбнулся.

– Значит, это все‑ таки свидание.

– Я никогда этого не отрицал, – заметил Оуэн.

– Но и что это оно, не говорили. – Стерлинг сделал глоток кофе, сверкая глазами над ободком чашки. – И тогда за кино тоже плачу я. Если, конечно, нам удастся договориться о том, на что пойдем.

– Это может оказаться проблемой, – согласился Оуэн. – Но мы всегда можем пойти на разные фильмы и встретиться в фойе.

– Если вы будете сидеть в другом зале, я не смогу держать вас за руку.

– О, так, значит, это свидание из таких? Ну тогда все равно на что идти, – парировал Оуэн, – потому что мы вряд ли будем что‑ то смотреть.

Взгляд Стерлинга метнулся к левой руке Оуэна, лежащей на столе рядом с тарелкой, а потом он откинулся на спинку стула.

– Мне очень хотелось бы подержать вас за руку. Когда я закончу колледж, вы позволите?

– Не думаю, что небо обрушится нам на головы, – сказал Оуэн. – Может, кто‑ нибудь и бросит на нас парочку косых взглядов или начнет шептаться, но я это переживу. – Он мог бы, конечно, заявить, что не любитель романтических жестов, но это было бы так же бессмысленно жестоко, как сказать ребенку, что Санта Клауса не существует. Стерлинг, несмотря на всю видимую уверенность в себе и напускную храбрость, в чем‑ то оставался очень уязвимым.

Оуэн решительно, не глядя, не видит ли кто, протянул руку и позволил Стерлингу подержать его пальцы, прежде чем, виновато улыбнувшись, забрать ладонь.

– Не могу резать вафли одной рукой.

– И правда. – Стерлинг запихнул в рот еще один такой же огромный кусок омлета с колбасой и стал жевать, откинувшись на стуле.

«Очень красивый мальчик, – подумал Оуэн, – из тех, что, даже состарившись, остаются красивыми».

– А вы… может быть, через пару лет или позже… вы захотите с ними познакомиться? С мамой и сестрой.

Оуэн сделал глоток кофе, чтобы потянуть время. Через пару лет? Да Стерлинг не только ест большими кусками…

– Да, я бы хотел с ними познакомиться, – наконец сказал он. – Я так полагаю, они будут здесь на твой выпускной?

– Боже, я даже не подумал об этом, – простонал Стерлинг. – Не знаю. Может, мне повезет, и отцу срочно придется уехать по каким‑ нибудь делам, или еще куда. Если вы с ним встретитесь, то не захотите больше иметь со мной дела.

– Я уже знаю, что он идиот, – сказал Оуэн. – Это не изменило того, как я к тебе отношусь, так что не представляю, с какой стати нашей встрече что‑ то менять. – Он пожал плечами. – Хотя не могу сказать, что горю желанием с ним познакомиться. Быть с ним вежливым может оказаться трудно, а грубым… боюсь, декану это не понравится. – Он осторожно ткнул носком туфли лодыжку Стерлинга. – Давай сменим тему, пока не заработали несварение. Я уже достаточно хорошо себя чувствую, чтобы продолжить разбирать завалы, но мне нужно сперва кое‑ что сделать, не хочу начинать работу, чтобы бросить ее через час. Тебя подвезти до общежития?

Стерлинг покачал головой и едва заметно надулся.

– Нет, я останусь. Я могу помочь, если нужно. Или просто побыть с вами.

– Это не… – Оуэн помедлил, он не привык делиться чем‑ то столь личным. – С этим мне помощь не нужна, обычно я езжу один, но это не займет много времени, и думаю… – Он замолчал, потому что предложение становилось чересчур длинным и запутанным, не в первый раз задумавшись, как Стерлингу удается сломить его сопротивление надутыми губами или несчастным взглядом. – Сегодня годовщина гибели моих родителей. Я не религиозен и не могу сказать, что думаю, что они продолжают жить где‑ то там, хотя часть меня хочет в это верить, но я отвожу цветы на их могилу и просто… вспоминаю их. – Розовые розы для матери и что‑ нибудь броское – отцу, что‑ нибудь яркое и солнечное. – Я пойму, если ты не захочешь ехать; кладбище – не самое веселое место.

Хотя ему там нравилось, он любил немного побродить по заросшим дорожкам. Старые надгробия с датами прошлых веков, стершиеся от времени надписи на могильных камнях, старомодные имена, безжалостно короткие сроки жизни.

Когда Оуэн поднял глаза, Стерлинг уже отложил вилку, словно забыв о еде на своей тарелке – хотя осталось там не так уж и много.

– Я бы хотел поехать с вами. Я пойду куда угодно, если вы меня попросите, но не только поэтому. Я… не знаю, как лучше выразиться… для меня честь, да, пожалуй именно так, что вы разрешите мне поехать с вами.

Можно было бы небрежно усмехнуться в ответ, и Оуэн по привычке чуть не сделал этого… но притворяться, что слова Стерлинга его не тронули, было бы по меньшей мере лицемерием. Он никогда не лгал сабам или друзьям, а Стерлинг был и тем, и другим и заслуживал серьезного ответа.

– Если они в самом деле знают, что я рядом, что вспоминаю их, если только это возможно, думаю, они были бы рады увидеть тебя рядом со мной. – Он посмотрел в глаза Стерлингу. – Они были бы рады, что я счастлив.

Стерлинг ответил на его взгляд, в его глазах читалось медленное осознание того, что только что сказал Оуэн.

– Вы… вы этого заслуживаете, – наконец сказал он. – Я хочу, чтобы вы были счастливы. Хочу, чтобы… хочу… – Он вздохнул и отвел глаза. – Я хочу еще бекона. Простите. – Оттолкнувшись от стола, Стерлинг встал и направился к фуршетным стойкам, оставив Оуэна задаваться вопросом, что же он собирался сказать.

После этого Стерлинг упорно придерживался обыденных тем, а поскольку так было проще, Оуэн позволил ему это. Они вышли из ресторана и направились в местный цветочный магазин, где Оуэн покупал цветы родителям в прошлом году… он был по пути.

– Как насчет этих? – предложил Стерлинг, и, развернувшись, Оуэн увидел, что тот держит в руках что‑ то лиловое, похожее на ирисы.

Он бы никогда такие не выбрал, потому что предпочитал желтые или красные, что‑ нибудь яркое, напоминающее об осени, но так как он не верил, что отец в самом деле узнает, какие цветы будут лежать на его могиле, кивнул. Почему‑ то из‑ за участия Стерлинга все это казалось более важным, чем просто традиция, которая существовала еще недостаточно долго, чтобы называться таковой.

– Они очень красивые. – Он взял букет ирисов из рук Стерлинга и добавил их к охапке розовых сильно пахнущих роз. – Пошли.

Дорога на кладбище оказалась недолгой, а на маленькой парковке стояло не так много машин, хотя на дорожках между более новыми могилами то здесь, то там мелькали люди. Оуэн всегда очень сочувствовал одиноким скорбящим, кто‑ то неловко раскладывал цветы или рвал сорняки, кто‑ то стоял молча, опустив голову.

Раньше он и сам был таким – он не старался ходить на могилу родителей по каким‑ то особым дням, кроме этого, просто когда ему их не хватало, или когда что‑ нибудь напоминало о них, он останавливался у кладбища, всего на пару минут, – но не сегодня. Сегодня, как той женщине, цепляющейся за руку брата – внешнее сходство сразу выдавало в них родственников – или как той паре с ребенком, ему было с кем разделить свое горе, пусть за несколько лет оно и притупилось.

Стерлинг выглядел очень серьезным, хотя почти все его внимание было сфокусировано скорее на Оуэне. Когда они шли по тропинке к центру кладбища, он даже взял Оуэна за руку, и тот не стал возражать.

Под ногами лежали опавшие листья, шелестя и поскрипывая на холоде. Хотя снега не было, земля была жесткой, промерзшей.

– Надо было взять перчатки, – сказал Оуэн, когда они остановились перед могилой его родителей. – Здесь холоднее, тебе не кажется?

Он не ждал, что Стерлинг согласится – это было просто глупое замечание, мысль, что место смерти должно быть более холодным и тихим, чем любое другое, – но тот кивнул, крепче стиснул его ладонь, а потом засунул их сплетенные пальцы в карман своего шерстяного пальто.

– Так лучше? – спросил он.

– Да, – кивнул Оуэн, чувствуя костяшками какую‑ то монетку и другую мелочевку, обычно валяющуюся в карманах. Через минуту или две он вытащил руку и обнял Стерлинга за плечи, притягивая ближе, а тот обвил рукой его талию. У их ног яркой грудой лежали цветы, их запах и цвет были словно позаимствованы у весны и лета. От мороза бархатно‑ нежные лепестки почернеют, а ветер и дождь раскрошат их.

В голове было как‑ то странно пусто. Оуэн стоял, уставившись на имена на надгробии, и никак не мог взять в толк, что там, под ним люди, которых он знал и любил, но постепенно чувство умиротворения вытравило пустоту. Он наклонился и поднял один из ирисов, вывалившихся из букета, зеленый стебель холодил ладонь.

Он возьмет его домой и сохранит еще ненамного.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒