Сорок. Сорок один

Сорок

Невероятно, что способно вытворять тело независимо от твоего желания. Жар, распространявшийся от его груди к лицу и глазам, биение пульса, дикий прилив адреналина. Даже голос его охрип и сорвался, когда он увидел Элли по ту сторону школьной ограды и подозвал ее.

Она нахмурилась, словно не веря, что это он, потом взяла сумку и зашагала к нему навстречу. Даже когда он просто смотрел на нее, в груди щемило.

– Ты разве не должен быть на работе? – спросила она.

– Я ушел с работы. Надо срочно поговорить.

– Все в порядке?

– Я звонил. Кучу сообщений написал.

– Отец телефон отобрал. – Она взялась за металлическую решетку. Вид у нее был побитый. Он возненавидел ее родных за это. Она ни в чем не была виновата.

– Можешь подойти?

– Звонок уже был, у меня пробный тест по математике.

– Это важно. Всего на несколько минут.

– Не знаю. – Она огляделась – дети потихоньку возвращались в школу, учитель у ворот загонял загулявших во двор. – Мне ни к чему еще неприятности.

Он вдруг почувствовал себя ужасно. Все эти ребята, что сейчас идут по двору к школе, – все они скоро будут шептаться об этом, подталкивать друг друга и смеяться над Элли. Ему стало так грустно, что заболело в груди.

– Всего на пять минут, Элли, прошу. Пойдем посидим на берегу. Десять минут максимум, обещаю.

– Ты меня возненавидишь, когда узнаешь, какой трусихой я была вчера вечером.

– Я же тебе вчера уже сказал. Никогда я тебя не возненавижу.

Элли улыбнулась:

– С тобой мне всегда лучше, знаешь об этом?

Она пошла к воротам, а он шел рядом по ту сторону ограды. Мимо пробежала женщина, у которой на руках крутился и пытался вырваться ребенок. Где‑ то запела птица. Все шло своим чередом. У выхода стоял учитель.

– Давайте же, – подгонял он последних отбившихся от стайки ребят. – Скорее, а то опоздаете!

Майки поежился. Как же ему все это было ненавистно – правила, орущие взрослые, расписания, то, что в положенное время нужно быть в положенном месте. Все это ограничивало мир.

Элли попыталась обойти дежурного учителя стороной, но тот вытянул руку, перегородив ей путь:

– Не в ту сторону идешь.

– Это важно, – пролепетала она, – и моя преподавательница мне разрешила.

Учитель нахмурился:

– А письменное разрешение есть?

– Забыла.

– Тогда разворачивайся и возвращайся в класс.

Элли скрестила руки на груди:

– У меня есть неотложные личные причины, и преподавательница в курсе. Мне шестнадцать лет, и я не обязана находиться здесь, а вы нарушаете мои гражданские права, удерживая меня на территории школы.

Майки был ошеломлен, услышав это. Она назвала дежурному свое имя, номер класса, и тот просто открыл ворота.

– Круто ты его приложила, – сказал Майки, когда она ступила на тротуар. – А говоришь, трусиха.

– Мне потом влетит, вот увидишь. – Она улыбнулась. – Знаешь, вот как я ни пытаюсь быть хорошей, что‑ то не выходит.

На мосту они взялись за руки. Коснуться ее снова было так приятно.

– Только недолго, – предупредила она. – Серьезно, надолго мне задерживаться нельзя. Я дала себе обещание, что буду сегодня готовиться.

Он не стал объяснять, по какой причине назад она все равно не вернется, зато смог уговорить ее перелезть через ограду и спуститься по травянистому склону к реке. Поверхность воды была темной, в ней плавали зеленые водоросли, а над рекой нависали деревья. Склон был испещрен тенями и солнечными пятнами.

– Давай здесь посидим, – сказал он.

Со стороны школы и дороги их не было видно. Так что, когда копы приедут, они ее сразу не заметят.

Он снова взял ее руку и крепко сжал, словно таким образом мог уберечь ее хоть немного, хотя сам же сейчас и собирался нанести тяжелейший удар.

– То, что я скажу, тебе не понравится.

– Выкладывай.

Он покачал головой, не в силах поверить, что действительно признается. Ему показалось, будто весь город замер в ожидании: все машины и телевизоры, все люди – все замолчало и прислушалось.

– Я обо всем рассказал Карин. Что ты не будешь свидетельствовать в защиту брата.

Свет потух в ее глазах.

– Зачем?

– Извини, я не хотел. Но Джеко разболтал ей, что мы встречаемся, она как обезумела, и я тоже взбесился и… само как‑ то вылетело.

– Ясно.

– Но это еще не все. Мне очень жаль, Элли, но она теперь знает, что ты дала ложные показания.

Элли закрыла лицо руками и упала на спину, на траву.

– Ясно, – повторила она, но на этот раз намного тише.

Ему так хотелось прикоснуться к ней, убрать ладони с лица, поцеловать ее. Но он не знал, будет ли так правильно, поэтому просто лег рядом и рассказал ей все от начала до конца, с того самого момента, как пришел до ‑ мой вчера вечером, и до той минуты полчаса назад, когда ему позвонила мать. Он попытался не слишком драматизировать, рассказывать так, будто все это не слишком уж важно, но, когда речь зашла о том, что полицейские вот‑ вот загребут ее в участок, топтаться вокруг да около было уже невозможно.

– Они могут сюда явиться, – выпалил он. – Поэтому я и должен был тебя найти. Мать не сказала, куда они поехали – к тебе домой или прямо в школу.

Элли лежала на траве абсолютно неподвижно, лишь ее живот поднимался и опускался.

– Ты что молчишь? – спросил он.

Не разжимая ладоней, она прошептала:

– Все‑ таки ты меня подставил.

– Я не специально ей все рассказал!

– Когда мы с тобой были в коттедже, я, дура, тебе поверила.

– Да нет же, Элли, я не спланировал все это, чтобы вытянуть из тебя информацию. Все, что вчера случилось, было по‑ настоящему. Ты должна мне поверить.

– Должна? – Она резко села. Взгляд у нее стал другой, жестче. – Да ты хоть знаешь, что это такое, когда вообще некому довериться?

– Клянусь, я не обманывал тебя.

– Это ты так говоришь. Но давай объективно все оценим. Ты познакомился со мной нарочно, чтобы выведать информацию о брате. Потом, когда я узнала, кто ты такой, ты разыграл главный козырь – о нет, ты можешь мне верить, ты мне правда нравишься… и бла‑ бла‑ бла‑ бла‑ бла… Вот я и купилась. И выложила все. А ты, как только узнал, тут же бросился к своей Карин и все ей рассказал! Как‑ то подозрительно, тебе не кажется? – Она взглянула на него, прищурившись. – Подстава в чистом виде.

– Ты с ума сошла. С таким же успехом я бы мог заявить, что ты меня подставила.

– Что? Это как же я тебя подставила? Не понимаю.

– Может, ты и хотела на самом деле, чтобы Карин обо всем узнала. Просто тебе не хватало духу самой обо всем рассказать копам, а теперь можешь поплакаться мамочке с папочкой, что страшный пацан из бедного квартала вытянул из тебя правду силой!

– Не неси бред!

– Возможно, я и не прав.

– Не прав! – Она встала. – Мне надо идти. – Сделала пару шагов, а потом обернулась: – А я правда поверила, что нравлюсь тебе – вот ненормальная!

– Нравишься. Можешь меня винить во всем, обзывать предателем, вот только не надо говорить, что я делал вид, что ты мне нравишься. Это правда, Элли.

Она улыбнулась, и глаза ее немного смягчились.

– Нет.

– Правда.

Она села на траву:

– Меня арестуют?

– Не знаю. Скорее всего, они просто хотят поговорить.

Она зарылась лицом в колени. Он подошел и сел рядом, погладил ее по голове – ему хотелось показать, что он ее жалеет.

– Не трогай.

– Прошу тебя, Элли…

– Нет. – Она оттолкнула его. – Я думаю. Оставь меня в покое.

На деревьях над их головами распускались листья. Они были похожи на рты, готовые вот‑ вот раскрыться.

– Я на машине, – сказал он. – Могу отвезти нас куда‑ нибудь.

Она ничего не ответила.

– Мы могли бы исчезнуть. – Прекрасная идея, кстати. Гроза потом разразится – Карин, мать, да и все остальные будут в бешенстве, конечно, Джеко разозлится из‑ за машины, зато так им удастся пережить сегодняшний день. – Можем спрятаться в домике на берегу.

– Не говори глупости.

– У меня деньги есть. Накупим еды на несколько дней, поедем и поживем там.

– Ну уж нет.

– Ты только подумай об этом, Элли… переждем худшее.

– С ума сошел? – Она убрала ладони. – Да потом будет еще хуже, неужели не понимаешь? Одной из наших семей конец – или твоей, или моей. Разве можно убежать от такого? Это реальная жизнь, Майки!

Она словно разговаривала с ребенком или тупицей инопланетянином. Это было невыносимо.

Она легла на траву и закрыла лицо рукой. Он достал табак, скрутил сигарету и лег рядом. Долго молчали. Он думал, не замышляет ли она какой‑ нибудь хитрый план или, может быть, решила согласиться на его предложение сбежать. Было бы здорово укрыться в коттедже у моря. Они могли бы прожить там несколько недель – разводить огонь, разговаривать, заниматься любовью.

Докурив, он тихонько тронул ее локтем:

– Ну, как ты?

– Все тело болит.

– Прости.

– И все вокруг стало ярким и светлым, как будто я плыву.

– Наверное, у тебя шок.

Он потянулся и поцеловал ее в шею.

– Не надо, – сказала она.

– Что не надо?

– Вот это.

– Но почему?

– Потому что мы с тобой встречались всего шесть раз – и теперь все кончено.

– Семь, и ничего не кончено. Она в отчаянии взглянула на него:

– Я не хочу, чтобы это заканчивалось.

– Я тоже. – Он взял ее за руку. – Прости меня за то, что я сболтнул Карин. Я все испортил. Но это не должно касаться нас с тобой.

Она пристально взглянула на него:

– Нет, должно.

Он наклонился и поцеловал ее в кончик носа. Очень нежно. Трижды. Она его не остановила. Он обнял ее, притянул к себе. Она легла ему на плечо, уткнулась подбородком в шею – так они и лежали в тепле, обнимаясь. Солнце светило; такого теплого дня не было с начала весны. Тени на траве становились длинными, день понедельника переходил в вечер.

– Что они со мной сделают? – наконец произнесла она.

– Да просто поговорят, и все.

– Где?

– В участке.

– И что мне им сказать?

– Правду.

– Я с мамой хочу поговорить. – Она перевернулась на бок, взяла куртку и сумку. – Отец еще с работы наверняка не вернулся.

– Я тебя отвезу.

– Не надо, я прогуляюсь. Нужно время, чтобы свыкнуться.

– Элли, ты не должна терпеть это в одиночку.

Она устало улыбнулась:

– Возвращайся на работу, Майки, не хочу, чтобы из‑ за меня тебя уволили. Я прогуляюсь по берегу, меня никто не увидит. Не переживай, я так прямиком до дома дойду.

Он проводил ее до тропинки. Ближе к воде было прохладнее. У берега плавали утки. Лебедь изогнул шею, выискивая корм в воде. Они остановились посмотреть.

Через несколько минут Элли глубоко вздохнула и повернулась к нему:

– Можно обнять тебя на прощание?

Он протянул руки, и она обняла его как‑ то странно, сбоку. Это было неловко и грустно; он все себе представлял совсем иначе.

– Пойду я, – пробормотала она, – а то еще передумаю.

Он заглянул ей в глаза, ожидая увидеть в них страх, но его не было, на смену ему пришло странное спокойствие.

Сорок один

Элли подошла к дому со стороны реки, открыла калитку и зашагала по лужайке. Мать сидела на коленях на старом одеяле и копала грядки лопаткой.

Скажи ей, скажи. Она должна знать.

Увидев Элли, мать села на пятки:

– Что‑ то ты рано. – Она утерла пот рукавом со лба. Перчатки все испачкались в земле, а в волосах застряли листья. – Или я уже за временем не слежу? Весь день здесь прокопалась, просто здорово. Уже почти как летом, правда? Смотри, сколько новой зелени.

Элли притворилась, будто ей интересно, потому что мать это порадует, да и оттянет на неопределенное время роковой разговор – слова не шли в голову.

– Тюльпаны, – проговорила мать с улыбкой, – а вон те, розовые, – бадан.

Элли присела на корточки:

– Мам, нам надо поговорить.

– Ты ноги промочишь, если будешь тут сидеть.

– Мне все равно.

– Как дела в школе? Все нормально?

– На математике готовились к экзамену.

– Бедняжка. Не завидую тебе. – Она вернулась к своим грядкам. – А я побеги подвязывала и пропалывала сорняки. И луковичные посадила, смотри.

Когда сообщаешь плохие новости, надо сперва попросить человека присесть, иначе, если он упадет в обморок, может удариться головой. А еще неплохо бы приготовить сладкий чай, теплый плед и быть готовым приложить прохладную ладонь ко лбу. Но что делать, если человек не хочет слушать?

– Мам, где Том?

– В своей комнате, наверное.

– А папа?

– В Норвиче. Ищет новых юристов. Элли сделала глубокий вдох:

– Ты слышала, что я только что сказала? Что нам надо поговорить?

– Слышала.

Но копать она не перестала. Как это легко: слушать острые удары лопаточки о камень и смотреть, как растет мягкая горка земли и сорняков в ведре. Или пойти в дом и выпить молока, съесть печенье, включить телевизор.

– Может, пойдем сядем на скамейку?

Мать нахмурилась и запахнула куртку на груди:

– Это по поводу вчерашнего?

– Да.

– А нельзя подождать до папиного возвращения?

– Нет.

Мать отказалась идти на скамейку, и они сели на качели под грецким орехом. Странно было видеть ее там – она сидела как маленькая девочка, подобрав под себя ноги. Элли села на траву напротив. Мать держалась за веревки, отклонившись назад, ее волосы трепал ветер.

– В детстве обожала качели, – сказала она. – Голова никогда не кружилась.

Элли почувствовала, как у нее в горле пересохло, словно она попала в песчаную бурю.

– Я должна тебе сказать что‑ то важное.

– Мне кажется, люди, когда взрослеют, теряют способность радоваться таким вот простым вещам, – рассуждала ее мать.

– Мам, прошу, выслушай меня. Мне надо в полицию.

Мать резко затормозила качели ногами:

– Что ты такое говоришь?

– Хочу дать новые показания.

– Но ты же уже давала.

– Я солгала.

Мать очень медленно покачала головой:

– Все, я звоню твоему отцу.

– Не надо, пожалуйста!

– Ты ни слова никому не скажешь, пока не поговоришь с ним.

– Скажу. Полицейские за мной сейчас сюда приедут.

– Что значит сюда приедут? Не могут они вот так разъезжать и забирать девочек в участок.

Итак, гроза началась. Элли была в самом ее эпицентре, прямо сейчас, и ничего поделать было нельзя. Она вдруг ощутила странный покой, словно вышла из тела и теперь смотрела на себя со стороны.

– В ту ночь у меня в голове все перемешалось, мам, – то, что случилось, то, что я увидела, – стерлась разница между правдой и ложью. Когда Тома арестовали, мне не хотелось, чтобы у него были неприятности, вот я и сказала, что ничего не видела. Думала, все само собой разрешится.

Ее мать напряженно ссутулилась, сидя на качелях.

– А все и разрешится. Мы же вчера за столом все обсудили.

– Нет, мам. Слишком поздно уже. Новые адвокаты, одежда, туфли – ерунда все это. Мам, выслушай меня, послушай хотя бы минутку. Можешь ты это сделать?

Мать кивнула; в ее глазах блестели слезы.

– Я сама себя пыталась убедить, что Карин во всем виновата – она была пьяна, она лгунья, завидует нам, потому что живет в бедном доме, и разозлилась на Тома, что тот не захотел с ней встречаться. Какие только отговорки я не придумывала. Слепила из нее какое‑ то чудовище, а ведь я ее даже не знаю. Мы всего‑ то два раза разговаривали. – Элли взглянула на лужайку. Дрозд выдергивал червяка из земли на клумбе. Солнечные лучи у забора пробивались сквозь кроны деревьев. – Я чуть с ума не сошла, пытаясь убедить себя, что Том невиновен, но больше так не могу. Я должна сказать правду. Сейчас же.

Мать зажала рот ладонями, не желая верить, а может быть, придумывая новые оправдания своему сыну. Элли ее понимала. Она сама несколько недель делала то же самое.

– Мам, – прошептала Элли, уставившись в одну точку, – кажется, стучат.

Они прислушались. Звук повторился. Стучали настойчиво.

Мать схватила ее за руку:

– Не открывай.

– Я должна.

– Ничего ты не должна. Сделай вид, что не слышишь. Они уйдут.

Элли сомневалась. Скорее они снесут дверь или вломятся через окно. По опыту она знала: чем больше разозлить людей, тем хуже потом.

– Я открою.

На газоне перед домом стояли мужчина и женщина в гражданском. В руках у них не было ни дубинок, ни наручников. Они даже приехали не на полицейской машине, за воротами стоял простой белый автомобиль. Увидев Элли, вышедшую из‑ за дома им навстречу, они, кажется, удивились, но быстро спрятали изумление за улыбками.

– Добрый день, – проговорила женщина. – Помнишь нас? Мы с тобой пару недель назад встречались. Я детектив Томас, а это мой коллега, детектив Брайс.

Мужчина приветливо помахал ей рукой.

– Элли, мы хотим задать тебе еще пару вопросов, – продолжала женщина. – И попросить, если можно, чтобы ты поехала с нами в участок.

Но Элли не успела ничего ответить, распахнулась входная дверь, и на крыльцо вышел Том. На нем были майка и спортивные шорты, волосы торчали во все стороны.

– Что тут происходит?

Элли покачала головой, пытаясь знаками сообщить ему, что лучше бы он шел в дом.

– Что происходит, Элли?

Ну, как она могла ответить? Стоит задуматься лишь на секунду, чем обернется для него ее разговор с полицией, и она точно передумает. Видимо, женщина‑ детектив поняла это, потому что тут же взяла Элли за рукав и тихонько подтолкнула ее к воротам:

– Сюда, пожалуйста.

– Нет, – выкрикнул Том. – Вы не можете так просто ее увести! У вас ордер есть?

Он сбежал вниз по ступеням, но второй детектив преградил ему дорогу:

– Прошу вас, сэр, не вмешивайтесь. Ваша сестра не сделала ничего плохого, и мы не собираемся ее арестовывать. Вам не о чем волноваться.

Том попытался прорваться к воротам. Это было ужасно. В его глазах промелькнул страх.

– Мне надо с ней поговорить!

– Боюсь, не могу позволить вам этого сделать.

– Она же не арестована, вы не можете мне помешать.

– Прошу вас, сэр, вы должны успокоиться. Мы очень быстро закончим, и она вернется домой в целости и сохранности, уверяю вас.

Элли сделала шаг ему навстречу:

– Иди в дом, Том. Я знаю, что делаю.

– И что это значит?

Она осмелилась взглянуть ему в глаза:

– Ты знаешь.

Том покачал головой. Закусил губу. Взглянул себе под ноги, затем вверх, на небо. На крыльцо вышла мать. Наверное, прошла через кухню. Она надела пальто и взяла сумку.

Том схватил ее за рукав:

– Останови ее, мам! Не пускай! Она накрыла его руку своей:

– Скажи отцу, где мы. Пусть едет домой и побудет с тобой.

Том встревожился не на шутку:

– Ты с ней поедешь? – Он споткнулся, взялся за дверной косяк, чтобы не упасть. – У них даже ордера нет.

– Знаю.

Она сняла с крючка ключи от дома.

– Отец будет в бешенстве.

– А как же! – Она попыталась поцеловать его, но он отвернулся, достал телефон и начал набивать номер:

– Все, я ему звоню. Сейчас расскажу, что вы тут творите.

Мать с грустью взглянула на него.

– Я не только твоя мама. А ее тоже, – сказала она, застегнула пальто и спустилась по ступенькам.

⇐ Предыдущая 27 28 29 30 313233 34 35 36 Следующая ⇒