|
|||
Тридцать шесть
Майки понял, что что‑ то случилось, как только вошел в квартиру. В кресле в их гостиной сидел Джеко с сигаретой и чайной чашкой в руках, а Джеко никогда к ним просто так не приходил, когда его не было дома. Напротив него на диване, прижавшись друг к другу, сидели мама и Карин, и, когда Майки вошел, все трое взглянули на него так, будто наступил конец света и он был в этом виноват. – Что? – выпалил он. – Что я опять не так сделал? Карин насмешливо фыркнула: – А то ты не знаешь. Мать проговорила: – Дайте я с ним разберусь. Мы же вроде договорились. Тут Майки заметил и бокал с вином на столе, и пепельницу, заполненную окурками. Сел на подлокотник кресла, где развалился Джеко, и стал ждать. Кажется, произошло что‑ то экстраординарное: мать никогда не брала инициативу в свои руки, если уже была под мухой. – Ты почему на работе не был? – спросила она, мрачно уставившись на него. – Так вот из‑ за чего сыр‑ бор? А что, меня уволили? – Надеюсь, – прошипела Карин. Мать погладила ее по руке. – Ты где весь день был, Майки? – Да так. Были дела. – И с кем ты был? – А какая разница? – Он повернулся к Джёко: – Это что еще за допрос? Джеко пожал плечами, глядя себе под ноги. – Кто‑ нибудь вообще объяснит мне, что происходит? – Я тебе объясню, – выпалила Карин. – Завел себе богатенькую подружку, да? Джеко нам все рассказал. У Майки застучало в висках. – Что ты несешь? – Я про девку, с которой ты трахаешься. Элли Паркер. Она выплюнула эти слова так, будто ее имя было дешевой безделушкой, а то, что произошло между ними сегодня, ровным счетом ничего не значило. Будто все самое ценное в его жизни можно было вот так взять и смешать с грязью. – Закрой рот, Карин. – Значит, это правда… – Она вскочила с дивана и бросилась к нему: – Да как ты мог! С ней! Она стала бить его кулаками. Пришлось схватить ее за запястья и отшвырнуть на диван, чтобы успокоилась. Лицо матери потемнело от злобы. – Не смей трогать свою сестру, Майки. – Тогда прикажи ей заткнуться. Она понятия не имеет, что несет. – Глупый мальчишка! – Мать отмахнулась от него, словно хотела сказать: мы знаем, что ты виновен, и не хотим больше ничего слышать. Карин завыла: – Да как он мог? Ему на меня совсем плевать! – И разревелась прямо у них на глазах. Мать обняла ее и зашептала, уткнувшись ей в волосы: – Карин, милая, не плачь, а то я сейчас тоже заплачу. Давай‑ ка выясним, что произошло, прежде чем так расстраиваться. Майки пнул Джеко, заставив того посмотреть ему в глаза. Они оба поняли, что остались вдвоем в комнате с двумя истеричными женщинами, и ничего хорошего им эта отчаянная ситуация не сулила. – Видишь, что ты натворил? – бросил Майки. На лице Джеко промелькнуло сожаление. – У меня не было выбора. – Чушь собачья. – Не я один видел тебя в том автобусе, Майки. Что, если бы Карин узнала об этом от кого‑ то еще? Я должен был сам ей сказать. – И сказал, да? – Майки схватил его за воротник и вытащил из кресла. – Это мой дом. Не хочешь убраться к черту отсюда? – Оставь его в покое, – закричала мать. – Я не хочу, чтобы он тут ошивался! – Он подтолкнул Джеко к двери и, к своему удовольствию, услышал звук рвущейся ткани – воротник куртки не выдержал. – Убирайся! Давай вон отсюда. – Я сказала – оставь его! – заорала мать и встала посреди гостиной, уперев руки в боки. Ее слегка шатало, но она была настроена серьезно. – Отпусти Джеко, сядь и закрой рот, Майки, потому что клянусь тебе – разбудишь Холли и ввяжешь ее в этот скандал, и я тебе никогда этого не прощу. Судя по выражению ее лица, она в любом случае прощать его не собиралась, поэтому он сел в освободившееся кресло. Пусть ублюдок постоит. – Джеко – наш гость, – сказала мать. – Он тут уже два часа сидит и тебя дожидается. – Три, – поправил ее Джеко. – Точно, – кивнула мать. – Ты очень добрый мальчик, Джеко. Спасибо тебе. – Да, он просто золото, – буркнул Майки. – Всегда рядом, когда надо и не надо. – Ну все, хватит, – отрезала мать. – Джеко хотя бы подумал, каково сейчас Карин, чего нельзя сказать о тебе! – Она взглянула на него так, будто он полный неудачник и она всю жизнь об этом знала. – Ну, не мог хоть раз удержать свой член в штанах? И что ему на это ответить? От неловкости он покраснел и уставился под ноги. – Джеко, ты не мог бы поставить чайник и сделать Карин еще чаю? Джеко кивнул и ретировался на кухню. Ну и придурок. Мать налила себе еще вина – бутылка при этом опустела, а хватило всего на полбокала. Она нахмурилась, словно не веря своим глазам, потом опрокинула бокал в два глотка. – И это нормально, по‑ твоему? – процедил Майки. Карин зыркнула на него так злобно, будто снова хотела ударить: – Какой же ты придурок. – Да я так, просто спрашиваю. Это ты за сегодня целую бутыль прикончила, мам? – Вообще‑ то, – ответила она, – кто ты такой, чтобы задавать вопросы мне. Мы тут сейчас тебя допрашиваем, а не меня. – Она треснула бокалом об стол. – А теперь давай выкладывай все про эту девку. Хочу знать, что за игру ты затеял. Она сложила руки на груди в ожидании ответа. Карин откинулась на спинку дивана и сверлила его взглядом. Даже Джеко на кухне перестал греметь чашками и прислушался. Но Майки нечего было им сказать. Они наверняка хотят узнать подробности – где, что и когда, – но он мог думать лишь об улыбке Элли, о том, какая она скромная и как много всего знает интересного, а еще так хорошо умеет слушать, что слова сами льются и даже не звучат бессмысленно. И о том, как она пахнет – никогда еще ему не приходилось встречать никого с таким естественным запахом; даже ее одежда пахла просто чистотой, а не каким‑ нибудь дурацким порошком или духами. – Ну, давай, – рявкнула мать, – выкладывай. Он пожал плечами: – Да не о чем тут говорить. – Ну, тогда я всем расскажу, – прошипела Карин. – Элли Паркер – уродка и зубрилка! Майки покачал головой: – Ты ее даже не знаешь. – Но знаю, что она уродка! – Господи, да хватит вам! – воскликнула мать и раздала всем сигареты из своей пачки, будто это могло их успокоить. Джеко принес чай. Майки наслаждался тишиной – пока мог. Карин первой нарушила молчание: – Вкусный чай, Джеко, спасибо. Майки показалось, что его сейчас стошнит, и он даже не подумал сдвинуть ноги, когда Джеко стал искать место на полу, чтобы сесть. – И как давно это продолжается? – спросила мать. – Да, – поддакнула ей Карин, – когда она впервые вцепилась в тебя своими когтями? – Не говори о ней так. – Буду говорить так, как хочу. – Она не такая, как ее брат, не такая, как они все. – Да ты что! И что в ней такого особенного? Она же даже не красивая. – Заткнись, а? – Нет, не заткнусь. Вечно ты думаешь, Майки, что все тебе известно лучше всех, но это не так! – Карин почти сорвалась на визг. – Элли Паркер такая же, как ее брат! Оба лгуны! – Она не лгунья. – Она была в доме, когда это случилось! – И это не значит, что она лгунья. – Ты сам себя послушай, Майки. На чьей ты стороне? В нем закипела ярость. Он встал, сжав кулаки: – Она не хочет свидетельствовать в защиту брата, потому что считает, что он это сделал. Поэтому заткнись и не говори больше ничего, поняла? Повисла жуткая тишина. Казалось, что целую вечность ничего не происходило. А потом Карин очень тихо произнесла: – Это она тебе сказала? Майки кивнул, и она минуту вглядывалась в его лицо, точно пыталась что‑ то понять, а потом сказала: – Она уже несколько недель знает правду… и все это время молчала? Майки сделал последнюю затяжку и затушил окурок. Надо было что‑ то делать, чтобы выпутаться из этой ситуации. Элли не запрещала ему рассказывать обо всем Карин, но теперь, увидев, как на нее повлияли его слова, он уже жалел, что не держал язык за зубами. Даже его мать, судя по ее лицу, восприняла новость как взрыв ядерной бомбы. Нужно было срочно их отвлечь. – Слушайте, – выпалил он, – а что, если я схожу в магазин и куплю еще вина? У меня деньги есть. – Он похлопал по карману. – Ты же хочешь еще, мам? Уловка была дешевая, и он понял это, поймав хмурый взгляд матери. Она внезапно встала: – Я звоню Джиллиан. – Это еще зачем? – Потому что, если девчонка утверждает, что ее брат это сделал, нужно сообщить в полицию. Об этом Майки совсем не подумал. Если полицейские сейчас вмешаются, Элли подумает, что он нарочно выпытал у нее информацию и передал ее копам. И никогда больше не сможет ему доверять. – Уже почти ночь. – Майки лихорадочно соображал. – Да еще и воскресенье. Джиллиан только разозлится, если станешь ей сейчас названивать. А я, может, что и напутал. Да точно вам говорю, я мог и ошибиться. Давайте я сначала поговорю с Элли. Нет, серьезно. Надо сначала с ней поговорить. – Он двинулся к двери. – Позвоню ей прямо сейчас и спрошу, что именно она имела в виду. – Не смей, – выпалила Карин. – Она дала ложные показания, следовательно, ее уже ждут большие неприятности. А если предупредишь ее сейчас, она может снова поменять свою версию. – Девушка повернулась к матери; ее глаза сверкали. – Давай, мам! вони Джиллиан. – Нет, – взмолился Майки. – Так будет только уже. Карин бросила на него взгляд, полный неприкрытой ненависти: – Хуже не будет. – Если ее семья обо всем узнает, будет. Дай я ей сначала позвоню и все выясню. – Ну уж нет! – Карин вскочила и схватила его за руку. – Хочу, чтобы копы заявились к ним в дом! Надеюсь, это до смерти их всех перепугает, а эту сучку арестуют и она будет гнить в тюрьме вместе со своим братцем! – Она вцепилась в него намертво. – Ты у меня в долгу. И тут ее прорвало. Словно вся ярость, что копилась в ней эти последние недели, выплеснулась на него разом. Злобно сверкая глазами, в которых не было ни слезинки, она все ему выложила: и как он на самом деле винит ее в произошедшем и она всегда это знала; и какой он эгоист, что отправился драться с Томом, и все это было лишь для того, чтобы он почувствовал себя лучше, а на нее ему плевать… Майки оторопел от такого натиска. Он знал, что должен продолжать злиться на нее, но не мог. Вся злость куда‑ то улетучилась, и он стоял посреди комнаты, измученный, никчемный, и не знал, что делать. Ее послушать, так он в жизни ни разу ничего не сделал правильно. – Знаешь, что мне Джиллиан сказала? – прошипела она. – Что я не виновата. Что я могу носить короткие юбки, когда захочу! И ходить на вечеринки в бикини, если мне вдруг в голову взбредет! Танцевать, напиваться и гулять до утра! И имею полное право облизать всего Тома Паркера хоть с головы до ног – и это не значит, что он имеет право делать со мной что захочет! – Ее трясло от злобы; она еще сильнее вцепилась ему в руку. – Каждый раз, когда я пыталась поговорить с тобой о той ночи, ты слушать ничего не хотел! Тебе главное было врезать ему, а что случилось на самом деле, тебя вообще не интересовало. Но это единственное, что важно для меня, понимаешь? Тут мать шикнула на них. В дверях стояла Холли, замерзшая, в одной пижаме. – Вы чего ссоритесь? – Ничего, – успокоила ее мать. – Просто дурачатся. – Я слышала крики. – Тебе приснилось. Карин отпустила его руку. Он стоял и потирал ее, а мать тем временем сунула в карман телефон и подошла к Холли. Взяла ее на руки и стала целовать в макушку. Он увидел мать такой, какой не видел уже давно, много ‑ много лет, – она была как выцветшая картинка из прошлого. – Я здесь, – проговорила она. – Тихо, детка, не плачь. Они не могли отвести от девочки глаз, ни он, ни Карин; оба дышали так, будто пробежали марафон, замерев посреди гостиной. – Пойдем, – сказала мать, – уложим тебя спать. – Ты меня на руках отнесешь? – удивленно спросила Холли. – Ну да, почему нет? – А телевизор можно посмотреть в твоей комнате? – Нет, тебе завтра в школу. – А сказку расскажешь? – Нет, милая, давно спать пора. Холли сунула в рот большой палец и прижалась к матери, надеясь, что та сдержит слово и отнесет ее наверх на руках. Майки было невыносимо на это смотреть. Обычно он относил сестру наверх, когда та просыпалась, а потом ложился с ней в кровать и слушал, как она болтает всякую чепуху и постепенно засыпает. – Я сейчас приду, – сказала мать. – Никто никуда не уходит. Они втроем остались в тишине. Джеко достал табак. Карин села на диван. А Майки так и стоял, потирая руку. – Я не хотел тебя расстраивать, – сказал он. Карин нахмурилась: – Вот только не говори, будто не знал, что мне все это не понравится. – Я не об этом. – А о чем же тогда? – Не хотел я с ней связываться, это само собой случилось. Просто она очень хороший человек. Знала бы ее получше, согласилась бы со мной. – Ох, Майки! – Джеко покачал головой. – Что? – Не умеешь ты остановиться вовремя – вот что! Джеко сделал самокрутку, а Карин предложила приготовить ему еще чаю. Майки воспользовался случаем и пошел в ванную. Вот закроется там и подождет, пока все устаканится. Ему совсем не хотелось оставаться наедине с этими двумя – ведут они себя очень странно. Он сходил в туалет, потом сел на унитаз и стал думать. Ну как такое могло произойти? Совсем недавно, провожая Элли домой, он был уверен, что ничто не помешает его счастью. А теперь все испорчено. Он позвонил ей из ванной, но ее телефон был выключен, и он оставил сообщение. «Позвони, – попросил он. – Это очень важно». Когда он вышел из туалета, его мать стояла в коридоре у двери спальни и ждала его. – Холли уснула, – прошептала она. – Ты спустишься? – Я спать хочу. – Может, покончим уже с этим? Она была уже не так решительно настроена – вино наконец сделало свое дело. Стоит лишь подтолкнуть ее в нужном направлении, и она пойдет спать и забудет обо всем. – Давай, может, до завтра подождем? – сказал он. – А как же Джиллиан? – Нельзя ей сейчас звонить – уже поздно. Она вздохнула, достала сигареты и протянула ему. Он открыл окно на лестнице, и они стояли вдвоем и смотрели во двор, выпуская дым в темноту. Снова пошел дождь, с улицы пахло свежестью и прохладой. Где‑ то рядом заплакал ребенок; собака рыскала в траве. Ее хозяин, сунув руки в карманы, подозвал ее свистом, и вместе они вошли в подъезд дома напротив. Сейчас он снова позвонит Элли и, если ее телефон по‑ прежнему выключен, оставит сообщение и попросит о встрече завтра. Потом утром начнется новый день – надо будет вставать, вести Холли в школу, потом идти на работу. Мать проспится, Карин перестанет злиться, а когда он объяснит Элли, что произошло, та согласится прийти к ним домой и познакомиться с его родными. Она им наверняка понравится. Вместе они попьют чаю и решат, что делать дальше. Мать уже зевала, прислонившись к окну; вид у нее был усталый. Она измученно улыбнулась ему: – Ну что, нашлась наконец девушка, укравшая твое сердце, Майки? Он закатил глаза: – Иди спать, мам. – Я всегда говорила – не так ты крут, как кажется. – Я серьезно – ложись спать. Она потянулась и поцеловала его: – Утро вечера мудренее, да? ‑ Угу. – Моя дочь нуждается во мне. Хочу хоть раз все сделать правильно. – Поспи. Завтра поговорим. Она кивнула и зашагала прочь. А у двери в свою комнату повернулась и взглянула на него очень серьезно: – Я хочу быть хорошей матерью, Майки. – Не волнуйся. Она рассмеялась: – В том‑ то и проблема. Не могу я не волноваться.
|
|||
|