Урок географии

«Опираясь на недавние исследования, ученые относят начало истории Кипра к эпохе раннего неолита, когда (около 3700 г. до н. э. ) остров был впервые заселен неким предприимчивым народом, происхождение которого до сих пор остается неясным».

(«Колониальный доклад» – Кипр, 1954)

Если пришлось тебе приехать к стенам Кирепии,

Не заходи внутрь.

Если пришлось зайти внутрь,

Не оставайся надолго.

Если пришлось задержаться надолго,

Не женись.

Если пришлось тебе все‑ таки жениться,

Не заводи детей.

(Турецкая песня)

* * *

Пока не прибыли мои основные пожитки, и пока я был занят первоначальным изучением местности, поселиться пришлось у моего друга Паноса, школьного учителя, в двух маленьких комнатках с видом на гавань Кирении, единственного порта на всем Кипре, в котором – миниатюрном, красивом, раскрашенном в чистые цвета – явно обнаруживался характерный кикладский allure [12].

Панос вместе с женой и двумя маленькими сыновьями жил в доме, который когда‑ то, очевидно, был частью церкви Св. Михаила Архангела. Одолев сорок сияющих на солнце беленых ступенек, вы попадали в выложенный камнем внутренний дворик: в древности здесь наверняка находился городской акрополь. Прямо над нами возвышалась церковная звонница, воинственным колокольным звоном возвещая о начале каждой службы, а тем временем над лазурной гаванью бело‑ голубой греческий флаг осторожно примерялся к легкому бризу.

Учитель Панос был типичным греком‑ киприотом: коренастый, с сильными руками и ногами, круглая курчавая голова, сонные добродушные глаза. Именно через него я впервые по‑ настоящему познакомился с островным темпераментом, который радикально отличается от преимущественно экстравертных наклонностей греков метрополии. Я заметил, что в здешнем обхождении куда больше формальностей, даже между самими киприотами. Они обращаются друг к другу слегка старомодно и несколько неестественно; в разговоре постоянно ощущается некая раздумчивая сдержанность и взвешенность. Гостеприимство ненавязчиво, и предлагают его с некоторой даже застенчивостью – как будто опасаясь получить в ответ резкую отповедь. Голоса звучат тише, и даже смех настроен на какую‑ то более низкую ноту. Но греческий, на котором говорил Панос, был самым настоящим греческим, с рассыпанными то здесь то там вкраплениями незнакомых слов из островного patois[13].

Каждый вечер на его маленькой террасе мы с ним выпивали по стакану сладкой густой «коммандерии», прежде чем спуститься узенькими извилистыми переулками вниз, к гавани, и понаблюдать за тем, как плавится над морем закат. Здесь, над плещущей в берег волной, он церемонно и чинно представил меня своим друзьям: портовому инспектору, книгопродавцу, зеленщику, которые сидели над этой самой плещущей в берег волной и, попивая узо, смотрели, как над приземистыми бастионами Киренского замка и шпилями соборной мечети, длинными и тонкими, медленно меркнет свет. За первую же неделю, проведенную в этом маленьком городе, я обзавелся дюжиной надежных друзей и начал понимать истинный смысл киприотского гостеприимства, который можно свести к одному‑ единственному слову: «Копиасте», – то есть, в приблизительном переводе, «садись и угощайся вместе с нами». Здесь невозможно пройти мимо кафе и поздороваться с кем‑ нибудь, сидящим за столиком, без того чтобы в тебя тут же не выпалили, как из пушки, этим коротким емким словом. Даже пожелать приятного аппетита группе присевших перекусить в обеденный перерыв под оливой дорожных рабочих, как это принято в Греции, и то небезопасно. Тебе тут же ответит дюжина голосов, и дюжина рук взметнется вверх, с вином и хлебом… Уже после десяти дней такой жизни я начал понимать, как чувствуют себя страсбургские гуси.

Впрочем, вечерние посиделки у воды имели для меня немалую ценность совсем другого свойства, поскольку именно благодаря им я смог составить представление о стоимости жизни на острове, и, что еще того важней, о здешних ценах на недвижимость. Портовый инспектор был родом из Пафоса, книгопродавец – из горной деревушки, а зеленщик приехал из куда более космополитичных окрестностей Лимасола. И каждый из них щедро делился со мной любыми сведениями, хотя, к некоторому моему разочарованию, ни один не тянул на завзятого пьяницу.

Сам Панос был, пожалуй, единственным человеком, знавшим, что я не просто случайный приезжий, что я намереваюсь остаться на острове, и он свято чтил мою тайну, не жалея при этом ни времени, ни сил на то, чтобы снабжать меня сведениями о сравнительных ценах и прочих условиях в разных частях Кипра. Прогуливаясь вдоль кромки моря в сопровождении своих маленьких сыновей, он горячо рассуждал о доме, который я куплю, и о винограде, который он посадит на моей земле, как только я куплю дом и землю.

– Лучших мест, чем в окрестностях Кирении, ты не найдешь, – говорил он. – Дорогой мой друг, это я не из эгоистических соображений так говорю, хотя мы были бы очень рады, если бы ты поселился неподалеку от нас. Нет. Но это самая зеленая и самая красивая часть острова. И при этом даже неподалеку от столицы ты можешь найти совсем глухие деревушки – всего в получасе езды от магазинов и кинотеатров.

Однако ни один учитель не может долго обходиться без школьной доски; томясь жаждой представить мне как можно более наглядную картину острова, он всякий раз спрыгивал в конце концов с парапета на узкую полоску песка у подножия замка: «Смотри. Проще некуда». Сыновья взирали на это ежевечернее представление с неизменным выражением сдержанной гордости на лицах: каждый держал во рту по конфете.

Долгая практика – а в школе он преподавал историю Кипра – придавала его движениям уверенность: он единым махом рисовал на влажном песке странный, неуклюжий и довольно‑ таки нелепый абрис острова, прочерчивал две линии, два основных пересекающих Кипр горных хребта, и тут же сбивался на ту лекторскую интонацию, которая, по всей очевидности, была свойственна ему при общении с классом.

– Откуда взялось само название, не очень понятно; некоторые утверждают, что оно происходит от меди, которую здесь добывали. Другие – что остров так назвали потому, что формой он похож на бычью шкуру, когда ее, вымочив в рассоле, растягивают сушить надверном косяке. Кто его знает?

Михаил и Филип обменивались восхищенными тычками и тут же принимались заглядывать мне в глаза, пытаясь понять, произвела ли на меня должное впечатление глубокая эрудиция их отца. Произвела, поскольку любой материал Панос всегда умудрялся излагать емко и точно: очевидное следствие годами выработанного умения упростить любую мысль до такого состояния, чтобы она могла уместиться в головах деревенских детишек.

– Сначала острова было два, – продолжал между тем Панос, легонько коснувшись двух параллельных горных цепей. – Потом из глубин морских поднялась равнина и соединила их – Месаория, плоская, как бильярдный стол. И потому ветра теперь безо всяких препятствий могут дуть от моря до моря через самый центр острова. Бывшие острова образовали две нынешние горные гряды – большую, Троодосский хребет, и поменьше, Киренский.

Говорил он тихим и мягким голосом, явно рассчитывая на то, что заодно нужную информацию усвоят и оба его малыша. Номер исполнялся не в первый раз, и я уже почти воочию видел все три основных персонажа– две горные цепи и мрачновато‑ прекрасную Месаорию между ними. Троодосский кряж представляет собой лишенное всякой привлекательности нагромождение утесов и огромных каменных глыб; неуклюжий и невыразительный, он нависает над краем Месаории наподобие огромного театрального задника. Вся его красота сокрыта в притулившихся к горным склонам там и тут деревушках, что попрятались в ущельях и долинах предгорий: одни славятся чудесными яблоками и виноградом, другие, из тех, что повыше, сплошь заросли соснами и папоротником; когда‑ то Троодос был главным прибежищем древних богов и богинь, теперь леса по большей части повывелись, горный массив вызывающе облысел, и его лишенные растительности плечи и локти мучительно и неловко растопырились вдоль прилегающей равнины, как будто ему сшили слишком тесный костюм. Часть года его вершины покрыты снегом, и тогда эта мрачная твердыня с орлами вместо часовых вполне сопоставима с возвышающимся по ту сторону пролива Тавром, напоминая о том, что географически этот остров – всего лишь обломок древнего анатолийского континента, его придаток, который когда‑ то оторвался и пустился в свободное плавание.

Киренский хребет принадлежит иному миру – миру пейзажной гравюры шестнадцатого века. Он тянется на сотню миль, но самая высокая его вершина едва переваливает за три тысячи футов над уровнем моря[14]. Он точно повторяет изгибы береговой линии, и его роскошные предгорья изобилуют быстрыми ручьями и утопающими в зелени деревушками. Это кряж готический par excellent [15], поскольку он буквально усеян замками, которые крестоносцы выстроили на головокружительной высоте, чтобы контролировать дороги, идущие через горные перевалы. Сами их названия напоминают о готической Европе: Буффавенто, Хиларион, Беллапаис. Апельсины и кипарисы, тутовые и рожковые деревья– эти старожилы здешних мест заставляют конфузиться пришельцев из арабского мира, светло‑ зеленые растрепанные кроны пальм и большие шероховатые блюда банановых листьев…

Но я уже начал воспринимать остров как единое целое, без особого усилия сотворив картину на основе рассказов моего хозяина. Вместе с ним я провел три зимы на занесенном снегами Троодосе, я вел уроки в промороженной насквозь деревенской школе, где скрип ученических перьев сливался с дробью выбивающих чечетку зубов; вместе с ним я задыхался и обливался потом в августовской жаре срединной равнины; болел малярией в Ларнаке; проводил выходные на покрытых виноградниками холмах Пафоса в поисках подходящего участка для пересадки лозы; и, подобно ему, я всякий раз возвращался в Киренские горы, чтобы остудить голову и порадовать сердце здешней зеленью, здешними коврами из диких анемонов, видом здешних монастырей и замков. Вот так возвращаешься с пустынного острова на плодородный – с Кефалонии на Корфу.

Мне не было смысла думать о том, где стоит мой будущий дом; я был заранее уверен, что стоит он где‑ то здесь, у подножия этого восхитительного хребта. Вот только как мне его найти?

Ничего не следует делать в спешке, ибо это противно здешнему духу места. Я уже понял, что кипрские пейзажи обманчивы, и что по сути своей этот остров куда ближе к Востоку, чем кажется; и как всякому порядочному левантинцу мне надлежало ждать.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒