Алекс Флинн 9 страница

Молчунья : Мои сестры пытались уговорить Морскую ведьму снять с меня проклятие. Они отдали ей свои волосы и все, что у них было, но она сказала, что единственный способ снять заклятие - убить его.

Лягушонок : Ты собрашся сдлать эт?

ЧудовищеНью-Йорка : Попроси Медведя помочь тебе. Он и его девушка убили карлика.

Медведь : Это не смешно, Чудовище.

ЧудовищеНью-Йорка : Прости, Медведь. Я саркастичен, когда расстроен.

Молчунья : Я понимаю, Чудовище. Вы все были очень хорошими друзьями.

Лягушонок : Были? Эт знчит, чт ты не сбирашься длать этго?

Молчунья : Я не могу, Лягушонок. Я не могу убить его. Я слишком сильно его люблю. Это была моя ошибка.

ЧудовищеНью-Йорка : Так, хочу уточнить – ты станешь морской пеной?

Молчунья : Мне сказали, что если я проживу, будучи морской пеной, триста лет, я попаду на небеса.

Лягушонок : 300 лет! Эт -ничто!

Медведь : Лягушонок прав. Тебе будет казаться, словно прошел день или два. Вот увидишь.

Молчунья : Я думаю, мне пора. Спасибо за все. Пока.

Молчунья покинула чат.

ЧудовищеНью-Йорка : Не могу поверить.

Лягушонок : Яяя тож

Медведь : *не хочет больше разговаривать сегодня*

Мистер Андерсон : Думаю, стоит отложить разговор до следующего раза.

Глава 5

Время идёт. Осень и зима

(перевод: Елена Eva666Туманова, редактор: Юлия gazelle Рогачева)

На улице уже начали опадать листья, а в доме все оставалось без изменений. Все, за исключением меня и Линди. Мы изменились. Стали учиться вместе. И я убедился в том, что Линди очень умна, а я – вызывающе глуп. Мне уже не казалось, что она ненавидит меня. Наверное. Возможно, я даже стал ей нравиться.

Как-то ночью началась гроза, ужасная, с молнией, разрезающей небо, и громом, который, казалось, подбирался все ближе и ближе. Вокруг все грохотало, моя кровать задрожала и… я проснулся. Поплелся в гостиную и обнаружил, что я не один.

- Адриан!

В темноте на диване сидела Линди. Она отодвинулась от окна как можно дальше и наблюдала за сверкающим небом.

- Я напугалась. Такое ощущение, будто где-то стреляют.

- Стреляют, - мне стало любопытно, не доводилось ли ей слышать ночные перестрелки там, где она жила.

- Это всего лишь гром, и к тому же дом этот очень старый и крепкий. Ты в безопасности.

И тут же я осознал, как глупо было говорить о безопасности, если здесь она пленница. Но она сказала: - Не везде, где я жила, было безопасно.

- Я заметил, что ты села подальше от окна.

- Тебе это кажется глупым.

- Нет. Разве я сам сейчас не здесь? Грохот разбудил меня, и я решил приготовить попкорн и посмотреть что-нибудь по телевизору. Не хочешь со мной? - я устремился на кухню, стараясь двигаться осторожно, чтобы не напугать ее своей близостью.

С того дня в розовом саду мы впервые остались наедине. Кто-то постоянно был рядом: Уилл - на учебе, Магда - за обедом. И вот теперь, оставшись с ней один-на-один, пока все спали, мне захотелось, чтобы она поняла, что может доверять мне. Только бы ничего не испортить.

- Да, пожалуйста. Тогда, может быть, сделаешь две порции? Я очень люблю попкорн.

- Конечно, - я вошел на кухню и достал упаковку кукурузы, которую нужно было готовить в микроволновке.

Линди просматривала каналы и остановилась на старом фильме «Принцесса Невеста».

- Вот этот неплох, - сказал я, когда попкорн начал лопаться.

- Я его не смотрела.

- Думаю, тебе понравится. Этот фильм подходит каждому. Здесь есть и сражения на мечах – для меня, и принцессы – для тебя.

Первая упаковка перестала щелкать, и я вынул ее.

- Прости, наверное, я кажусь тебе женоненавистником.

- Все нормально. Я же девочка. А все девочки в какой-то степени считают себя принцессами. И неважно, как сильно их жизнь напоминает королевскую. И мне по душе идея «жить долго и счастливо».

Она остановилась на этом канале. Я наблюдал за тем, как второй пакет доходит до готовности и решал, что мне с ними делать: положить попкорн в чашки, как это делала Магда, или оставить в пакетах. В конце концов, я спросил: - Мне переложить попкорн в чашку?

Хотя я даже не знал, где у Магды чашки. Какая жалость!

- О, да не стоит усложнять.

- Никаких сложностей, - вытащив второй пакет, я открыл оба и вернулся в гостиную.

Скорее всего, она попросит себе отдельную порцию, чтобы наши руки не соприкасались. Я ее не виню. Сев в полуметре от нее, я следил за развитием событий на экране. Шел эпизод, в котором пират Уэстли вызвал киллера Виззини на интеллектуальную дуэль.

- Ты пал жертвой типичной ошибки! – заявил Виззини с экрана. – Никогда не иди против сицилийцев, когда на кону твоя жизнь!

К моменту, когда Виззини рухнул замертво, я уже доел свой попкорн и кинул пакет на пол. Мне захотелось еще.

Казалось, что чудовище внутри меня было вечно голодным. Мне стало интересно, а стану ли толстым, если когда-нибудь превращусь обратно в человека.

- Хочешь еще? – спросила она.

- Да нет. Ты же сказала, что обожаешь попкорн.

- Так и есть. Но ты можешь взять у меня чуть-чуть, - она протянула мне пакет.

- Ну ладно, – я придвинулся ближе.

Она не закричала и не отшатнулась. Я зачерпнул горсть попкорна, надеясь не рассыпать его. И в этот миг прогремел ужасный раскат грома. Линди подпрыгнула, рассыпав половину того, что у нее осталось.

- Ой, прости, - принялась она извиняться.

- Да ничего страшного, – я собрал с пола все, что было на виду, и закинул в свой пустой пакет. - Остальное уберем утром.

- Все потому, что я ужасно боюсь грома и молнии. Когда была маленькой, по ночам отец уходил от меня только после того, как я засыпала. И если меня будил какой-нибудь шум, я вскакивала и очень сильно пугалась.

- Тебе, наверное, было нелегко. Если я просыпался ночью, мои родители обычно кричали на меня. Они говорили, что я должен быть храбрым, то есть, чтобы отстал от них, – я передал ей попкорн.

- Доедай.

- Спасибо, – она взяла его. – Мне нравится…

- Что?

- Ничего. Просто… спасибо за попкорн.

Она сидела так близко, что я мог чувствовать ее дыхание. Я хотел придвинуться еще ближе, но не мог себе этого позволить. Так мы и сидели в голубом свечении телевизора, в тишине, наблюдая за фильмом. Когда он закончился, я увидел, что Линди уснула.

Гроза поутихла, и мне хотелось просто сидеть и смотреть, как она спит, не отводя глаз от нее так же, как и от кустов роз. Но если она проснется, ей это покажется странным. Я и без того был более, чем странным для нее. Поэтому я выключил телевизор.

Комната погрузилась во мрак, я поднял ее на руки, чтобы отнести в комнату.

На полпути она проснулась.

- Что за…?

- Ты уснула. Я несу тебя в твою комнату. Не переживай. Я не причиню тебе вреда. Обещаю. Ты можешь мне верить. И я тебя не уроню, - я практически не ощущал ее веса в своих руках. Чудовище тоже было сильным.

- Я могу идти, - сказала она.

- Хорошо, если ты так хочешь. Но разве ты не устала?

- Устала. Немного.

- Тогда доверься мне.

- Знаю. Я подумала, что если бы ты хотел навредить мне, давно уже так бы и сделал.

- Я не намерен делать тебе больно, - сказал я, съежившись от понимания того, что она обо мне думает. - Я не могу объяснить, почему держу тебя здесь, но уж точно не за этим.

- Я понимаю, - прижавшись к моей груди, она поудобнее устроилась у меня на руках.

Я пронес ее по лестнице на самый верх и взялся за ручку двери. Она схватилась за нее.

В темноте раздался ее голос.

- Меня никто никогда не носил на руках, такого я не припомню.

Я еще крепче прижал ее к себе.

- Я очень сильный, - сказал я.

На это она ничего не ответила. И снова погрузилась в сон. Она верила мне. В темноте я пробрался в ее комнату, думая о том, что для Уилла это повседневная жизнь – быть предельно осторожным, боясь наткнуться на что-нибудь.

Я подошел к кровати и уложил ее, накрыв пледом. Мне захотел поцеловать ее, прямо здесь, в темноте. Прошло так много времени с тех пор, как я прикасался к кому-либо, по-настоящему дотрагивался. Но с моей стороны было бы нечестно воспользоваться тем, что она спит. И если она проснется, то, скорее всего, никогда меня не простит.

В конце концов, я сказал: - Спокойной ночи, Линди, – и собрался уходить.

- Адриан? - уже у двери я услышал ее голос. – Спокойной ночи.

- Спокойной ночи, Линди. Спасибо за то, что провела со мной время. Это было замечательно.

- Да, замечательно, - я услышал, как она заворочалась на кровати, скорее всего поворачиваясь на другой бок. - Знаешь, в темноте твой голос кажется мне таким знакомым.

С каждым днем воздух становился все более холодным и влажным, и я уже стал привыкать, что могу разговаривать с Линди, не волнуясь ни о чем.

Однажды, после уроков, Линди спросила: - А что находится на пятом этаже?

- Что? – я услышал, что она сказала, просто хотел потянуть время и придумать подходящий ответ. Для меня пятый этаж ассоциировался с безнадегой, просиживанием возле окна и чтением историй о Квазимодо. Чувствовал я себя в те моменты так же одиноко, как и он. Я совсем не хотел туда возвращаться.

- Пятый этаж, - сказала Линди. – Ты живешь на первом этаже, кухня и гостиная - на втором, я сплю на третьем, комнаты Магды и Уилла - на четвертом. Но когда я впервые попала сюда, я видела, что было пять рядов окон.

Теперь я уже был готов.

– Ааа, да ничего особенного. Всякий хлам, коробки какие-то.

- Ух ты, звучит интересно. А мы можем пойти посмотреть? – Линди повернулась в сторону лестницы.

- Да это обычные коробки. Что в них может быть интересного? От пыли ты начнешь чихать.

- А ты знаешь, что в тех коробках? – когда я покачал головой, она сказала: - Вот в этом весь интерес и заключается. Может, там спрятаны какие-нибудь сокровища.

- Сокровища? В Бруклине?

- Ну не настоящие сокровища, а например, старые письма или фотографии.

- Ты хотела сказать: макулатура.

- Ты не обязан идти. Я могу и одна взглянуть, не заморачивайся.

Но я все-таки пошел, хотя мысль о пятом этаже приводила меня в ужас, который осел в моем желудке не переваренным куском мяса. Я пошел, потому что хотел провести время с ней.

- Ого, ты только посмотри. Здесь диванчик у окна.

- Да, и здесь прикольно сидеть и наблюдать за прохожими. Ну, я про тех, кто жил здесь раньше – должно быть, это было здорово.

Она влезла на подоконник. На мой подоконник. Меня передернуло. Наверное, она скучала по свежему воздуху.

- О, ты прав. Отсюда прослеживается весь путь до метро. А какая это станция?

Но я продолжал говорить: - Можно наблюдать за тем, как люди выходят с поезда и расходятся по своим конторам, а днем возвращаются, – когда она посмотрела на меня, я сказал: - Не в том смысле, что я сам смотрел.

- А я бы смотрела. Готова поспорить, что люди, жившие здесь, постоянно так и делали. Столько жизней проходит перед твоими глазами.

Она наклонилась вперед, пристально разглядывая улицу. А я уставился на нее, на то, как рассыпались по спине ее густые, отливающие золотом на полуденном солнце, волосы, на веснушки на ее лице. Что за чертовщина с этими веснушками? Они то появляются по одной, то высыпают все сразу. В последнюю очередь я заглянул в ее глаза: светло-серые, обрамленные белесыми ресничками. Они были очень добрыми, и я подумал, а достаточно ли доброты в глазах, чтобы простить мне мою чудовищность?

- Ну и что там с коробками? – я жестом указал в сторону груды в углу.

- О, точно, - она выглядела расстроенной.

- За окном интересней после пяти. В это время люди как раз возвращаются с работы.

Она подняла на меня глаза.

- Ну, да, было дело, я сидел тут… разок-другой.

- Ааа, понимаю.

В первой коробке лежали книги, и хотя у Линди их было сотни, она все равно пришла в неописуемый восторг.

- Посмотри! Маленькая принцесса! Я так обожала эту книгу в пятом классе!

Я подошел к ней, чтобы взглянуть.

Как девчонки могут радоваться таким глупостям?

Следующее восклицание прозвучало еще громче. Я поспешил к ней, чтобы убедиться, что она не поранилась, но все, что я услышал: - Да это же Джейн Эйр! Моя самая-пресамая любимая книга.

Мне сразу вспомнилось, что именно ее она читала, когда я впервые наблюдал за ней.

- У тебя очень много любимых книг. И разве у тебя еще нет такой?

- Есть, но ты посмотри на эту.

Я взял книгу в руки. Она пахла так, будто долгое время пролежала где-то в метро. Она была датирована 1943 годом, иллюстрации в ней были почти полностью черные и занимали целую страницу. Я открыл книгу на странице с картинкой, на которой была изображена парочка под деревом.

- Я никогда раньше не видела таких старых книг с картинками. Они клевые.

Она забрала у меня книгу.

- Я обожаю эту книгу. Мне нравится, что в ней описывается, что, несмотря на все препятствия, два человека все равно будут вместе. Словно по волшебству.

Я вспомнил, как мы с Линди встретились на танцах, как потом я наблюдал за ней в зеркале, а сейчас она была здесь. Было ли это волшебством? Волшебством в стиле Кендры? Или мне просто повезло? В глубине души я понимал, что это чудо. Просто не знал, к лучшему ли оно.

- Ты в это веришь? – спросил я. – Во все эти магические штучки?

Ее лицо посуровело, как будто она подумала о чем-то еще.

- Я не знаю.

Я снова взглянул на книгу.

- Мне нравятся картинки.

- Правда, они отлично вписываются в сюжет?

- Не знаю, я никогда ее не читал. Она же из разряда женских романов?

- Ты никогда не читал ее? Серьезно? – кажется, я знал, что меня ждет. – Значит, тебе просто необходимо ее прочесть. Это самая замечательная книга в мире – история любви. Я постоянно перечитываю ее, когда у нас отключают свет. Она просто создана для того, чтобы читать ее при свечах.

- Отключают свет?

Ее передернуло.

- Полагаю, с нами это случалось гораздо чаще, чем с остальными. Просто мой отец нерегулярно платил за электричество.

Предпочитая тратить деньги на ханку для своего носа или инъекции в вену. Кому что важнее. Я в очередной раз подумал о том, что мы с Линди очень похожи. И о том, как схожи наши отцы, только моему отцу наркотиком служила его работа.

Я взял у нее книгу и уже знал, что проведу за чтением всю ночь.

Наконец, мы переключились на другие коробки. Следующая оказалась набита альбомами и вырезками из журналов, все они были посвящены какой-то актрисе - Иде Данливи. Я вынул из нее афиши: Ида Данливи в роли Поршии в " Венецианском Купце". Ида Данливи в " Школе Злословия". Были и рецензии.

- Послушай, - сказала Линди. – Иду Данливи запомнят, как одну из величайших актрис нашего времени.

- Ерунда. Никогда не слышал о ней, – я посмотрел на дату вырезки. Тысяча девятьсот двадцать четвертый год.

- Посмотри, какая она хорошенькая, – Линди показала мне другую вырезку.

На ней была изображена красивая темноволосая женщина в старомодном платье.

В следующей вырезке было что-то про свадьбу.

На смену вырезкам о фильмах пришли статейки о младенцах. Юджин Данливи Уильямс родился в тысяча девятьсот двадцать четвертом году, Уильбур Стэнфорд Уильямс - в тысяча девятьсот двадцать девятом. Страницы были испещрены замысловатыми надписями, и местами проложены прядями золотистых волос.

Вырезка от тысяча девятьсот тридцатого года гласила: «Банкир Стэнфорд Уильямс свел счеты с жизнью».

- Он убил себя, - прочитав, воскликнула Линди. – Выпрыгнул из окна. Бедная Ида.

- Он, наверное, был одним из тех парней, которые потеряли все в 'экономическом кризисе двадцать девятого года'.

- Ты думаешь, они жили здесь? – Линди провела пальчиками по пожелтевшим страницам.

- Или, может быть, их дети или внуки.

- Так грустно, – она пролистала оставшиеся вырезки.

На них были еще несколько статей о Стэнфорде, фотография двух маленьких мальчиков, трёх-четырех лет, и ничего больше. Линди отложила вырезки в сторону и полезла вглубь коробки. Достала из нее другую коробочку, открыла ее и вынула бумажные салфетки, которые в ее руках превратились в пыль. В конце концов, она достала зеленое сатиновое платье. Зеленый был очень странным: что-то среднее между цветом мяты и денег.

- Смотри! Это же платье Иды с фотографии.

Она приложила его к себе. Казалось, будто на нее оно и было сшито.

- Тебе стоит примерить его.

- Оно ни за что не подойдет мне!

Я заметил, как она держала его за пожелтевшее кружево, мысленно примеряя на себя. Некоторые бусинки еле держались, а в целом оно выглядело довольно неплохо.

- Примерь, - сказал я. – Можешь спуститься вниз, если переживаешь из-за моего присутствия.

- Дело не в этом, - сказала она, покружившись, и побежала вниз по лестнице.

Я подошел к шкафу и вознамерился поискать что-нибудь интересное, чтобы показать ей, когда она вернется. В отделе для шляп я нашел цилиндр. Примерил его, но на моей чудовищной голове он держался плохо. Я отбросил его на диван. Нашел также пару перчаток и нарядный шарф. Они на меня - с трудом - но налезли. Наверное, у Стэнфорда были большие руки.

Я открыл еще одну коробку и обнаружил там граммофон и кое-какие пластинки. Уже собрался было их вытащить, но тут вернулась Линди.

Я оказался прав насчет платья. Оно было сшито по ее фигуре - именно фигуре, которую она почему-то всегда прятала под футболками и мешковатыми джинсами. Но сейчас, когда сатин и кружева подчеркнули каждый изгиб ее тела, я просто не мог оторвать от нее взгляда. И глаза ее, которые раньше казались мне серыми, теперь были практически одного цвета с платьем. Может быть, из-за того, что я не так много общался с девчонками, но выглядела она горячо. Изменилась ли она столь же сильно, как и я? Или она и раньше так выглядела, просто я не замечал этого?

- Распусти волосы, - сказал я, не подумав. А вдруг это прозвучало странно?

Она скорчила рожицу, но подчинилась, распустила волосы, и они рассыпались по ее плечам огненным водопадом.

Я уставился на нее.

- Боже! Ты такая красивая, Линди, - прошептал я.

Она засмеялась.

- Ну конечно. Ты думаешь, что я красивая, только потому, что… – она осеклась.

- Потому что я уродлив? – закончил я за нее.

- Я не это хотела сказать, – она покраснела.

- Не переживай за мои чувства. Я знаю, что я урод. Разве можно это скрыть?

- Но я, правда, имела в виду не это. Я лишь хотела сказать, что ты считаешь меня красивой, просто потому, что ты не знаком с другими девушками, которые еще красивее.

- Ты красивая, - повторил я, представляя, каково это - дотронуться до нее, какие чувства овладеют тобой, если провести рукой по холодному сатину и ощутить под ним тепло ее тела.

Нужно было прекратить думать об этом. Я должен контролировать себя. Если бы она узнала, как сильно я ее хотел, она перепугалась бы до безумия. Я держал в руках ее зеркало – то самое зеркало. И пока она рассматривала свое отражение, я исподтишка наблюдал за ней, за тем как рассыпаются по спине ее рыжие локоны. Она слегка подкрасилась: вишневая помада и розовые румяна. Впервые. Я себя уверял, что все это было из-за платья, ну не из-за меня же.

- В одной из коробок я нашел старый граммофон, - сказал я. – Можем проверить, работает он или нет.

- Правда? Вот здорово, – она захлопала в ладоши.

И я достал этот старый проигрыватель. На маленькой пластинке красовалось название «Голубой Дунай».

- Вот это, наверное, вставляется сюда, – поставил я иглу на пластинку. – А теперь покрутить.

Но когда я начал вращать ручку, мы не услышали ни звука. Линди выглядела расстроенной. А потом рассмеялась.

- Я в любом случае не умею танцевать вальс.

- Я умею. Мой др… – я замолчал.

Чуть было не проговорился, что как-то раз, когда нам было по одиннадцать, мой друг Трей - по указке своей матери - потащил меня в один местный клуб, на новомодные уроки танцев. Но вовремя спохватился.

- Однажды я видел уроки танцев по телевизору, могу показать тебе. Это несложно.

- Это легко для тебя.

- Тебе тоже трудно не будет, – я достал из коробки перчатки и шарф.

Мне хотелось дотронуться до нее, но я ни в коем случае не собирался поранить ее своими когтями. Я протянул ей руку.

- Можно пригласить вас на танец?

Она пожала плечами.

- Что я должна делать?

- Возьми меня за руку.

Она так и сделала. Я остановился, замерев на секунду.

- А другую куда? – спросила она.

- Положи мне на плечо. А я свою… – кладя свою руку ей на талию, я не отводил взгляда от окна. - И просто повторяй за мной, - я принялся показывать ей самые простейшие шаги в вальсе. – Вперед, в сторону, сближаемся.

Она попыталась, но у нее ничего не вышло.

- Сюда, - я притянул ее к себе ближе, чем следовало.

Ее ноги прижались к моим. Я почувствовал, как каждый нерв, каждый мускул в моем теле напрягся. И молил бога, чтобы она не почувствовала, как бешено бьется мое сердце. Я продолжал направлять ее, и после пары попыток, она запомнила шаги.

- Музыки-то нет, - сказала она.

- Уже есть.

Я стал напевать «Голубой Дунай» и скользил с ней по комнате, среди стоящих повсюду коробок. Танцуя, мы слегка сбивались с ритма, и мне приходилось еще сильнее прижимать ее к себе. И нельзя сказать, что я уж очень возражал. Я заметил, что она подушилась какими-то духами, от их запаха, и от того, что я напевал мотив песни, голова у меня пошла кругом.

Но продолжал скользить по полу, ведя ее по небольшому кругу, так, как нас учили, и жалея, что не знаю никаких других песен, чтобы можно было продлить этот момент. В конце концов, слова закончились, и мне пришлось остановиться.

- Вы танцуете просто божественно, моя дорогая Ида, - сказал я.

Какой же я придурок!

Она захихикала и отпустила мою руку, но не отодвинулась от меня.

- Адриан, я никогда не встречала никого, похожего на тебя.

- Ха, не сомневаюсь в этом.

- Нет, ты меня не понял. Я имела в виду, что у меня никогда не было такого друга.

Друга. Она сказала: друга. Это звучало намного лучше, чем «похититель», «тюремщик». И все равно недостаточно хорошо. Я хотел большего, и уже не столько из-за заклятья. Я хотел ее навсегда. Беспокоила ли меня уверенность в том, что единственной причиной, по которой мы до сих пор ни разу не поцеловались, единственной причиной, из-за которой она не хочет меня, была моя ужасная внешность? Несомненно. Но, может быть, если бы приложил к этому больше усилий, она бы смогла увидеть настоящего меня. Если не считать того, что теперь я и сам не знал, какой я на самом деле. Я стал другим - не только моя внешность, я весь изменился.

- Я ненавидела тебя за то, что ты заставил меня остаться здесь, - продолжила она.

- Я знаю. Но, Линди, я был вынужден, я не мог больше выносить одиночество. Только поэтому…

- Ты думаешь, я этого не вижу? Тебе, наверное, было так одиноко. Я все понимаю.

- Понимаешь?

Она кивнула, но мне хотелось, чтобы она возразила, хотелось, чтобы я сумел найти в себе силы отпустить ее, и услышать, как она скажет: - Нет. Я останусь. И не потому, что ты меня заставляешь, или мне тебя жаль, а потому, что хочу быть здесь, с тобой.

Но я знал, что не могу сделать этого, да и она никогда так не скажет. Я задавался вопросом, почему она до сих пор не попросила отпустить ее. Значило ли это, что она больше не хочет уходить, что она счастлива? Я не смел надеяться. И по-прежнему вдыхал аромат ее духов – духов, которыми никогда раньше она не пользовалась. Наверное.

- Адриан, почему ты… такой?

- Какой именно?

- Забудь, – она отвернулась. – Прости.

А я вспомнил свою легенду.

- Я всегда был таким. Неужели я настолько уродлив, что противно смотреть?

Она не отвечала мне некоторое время, и не смотрела в мою сторону. На минуту мне показалось, что мы оба забыли, как дышать, и все рухнуло, разрушилось.

Но в конце концов она сказала: - Нет.

Мы оба сделали глубокий вдох.

- Твоя внешность для меня ничего не значит, - продолжила она. – Я привыкла к ней. Ты был так добр ко мне, Адриан.

Я кивнул.

- Я же твой друг.

Мы провели в этой комнате весь остаток дня и даже не притронулись к учебникам.

- Я попрошу Уилла перенести завтрашние занятия на более позднее время, - сказал я Линди.

Под вечер она сняла это зеленое платье и сложила его обратно в коробку. Той же ночью я - в свете луны – тайком пробрался наверх, забрал платье и положил его к себе под подушку.

Учитывая мое звериное обоняние, я без труда чуял легкий аромат ее духов. Где-то я читал, что запахи нередко будоражат воспоминания. Всю ночь платье пролежало в непосредственной близости с моим лицом, и я мечтал о том, как держу ее в своих объятиях, и о том, что она тоже желает меня. Но это было невозможно. Она же сказала, что я просто друг.

Но на следующее утро, когда Линди спустилась к завтраку, с распущенными блестящими локонами, я снова почуял этот аромат.

Это подарило мне надежду.

Комната Линди находилась на два этажа выше моей. Как же было трудно уснуть, зная, что она здесь, рядом, спит одна-одинешенька. По ночам я практически ощущал ее тело, скользящее на белых прохладных простынях. Мне хотелось изучить каждую родинку на ее коже. И теперь я просто не мог успокоиться. Мои простыни казались мне такими горячими, временами потными, неприятными. До боли я желал, чтобы она оказалась в моей постели, представлял ее, лежащую в своей. Я засыпал с мыслями о ней, и просыпался - весь мокрый – на простынях, скрутившихся вокруг моих ног. Я представлял, каково это - прижаться к ней всем телом. Безумно хотел дотронуться до нее. В тот день, когда она примерила платье, я обратил внимание на то, что она смягчилась по отношению ко мне. Как бы то ни было, я знал, что накрасилась она для меня.

- Жаль, что мы не можем ходить в школу вместе, - как-то раз после урока сказала Линди. – Имею в виду, что ты не можешь ходить в ту школу, где раньше училась я.

Она произнесла это, и я понял, что она по-прежнему хочет вернуться туда, но и со мной она тоже хотела бы остаться.

- Мне бы понравилось там?

Было уже за полдень. Я – без лишних церемоний - открыл окно, и лучи света коснулись ее волос, отчего они стали отливать золотом. Я хотел было протянуть руку и дотронуться до них, но не стал.

Она задумалась.

- Скорее всего, нет. Там все богатые и высокомерные. Я так и не стала для них своей.

А я стал. Сейчас меня это удивляло.

- Что сказали бы твои друзья, если бы увидели среди них кого-то вроде меня?

- У меня не было там друзей, - улыбнулась она. – Но я уверена, кое-кто из членов родительского комитета выступали бы против тебя.

Я засмеялся, представив себе эту картину. И абсолютно точно знал, о чьих родителях идет речь – нет, они не имели ко мне никакого отношения. Но это одни из тех, кто не пропускают ни одного собрания, всячески помогают школе и постоянно на что-то жалуются. Им до всего было дело.

Я помог ей собрать книги.

- «Я не желаю, чтобы какое-то чудовище сидело за одной партой с моим ребенком» - вот, что бы выкрикивали они на очередном собрании. «Я плачу этой школе огромные деньги. Вы не можете позволить всяким отбросам учиться здесь».

Она засмеялась.

- В точку.

Положив книги на стол, она устремилась к оранжерее. Это уже стало ежедневной традицией. После уроков мы шли обедать, потом читали, делились прочитанным – такое своеобразное домашнее задание для тех, кто никогда не выходит за пределы дома. Затем мы шли в оранжерею, там она помогала мне поливать и выполнять другую работу.

- Мы могли бы проводить наши занятия здесь, не правда ли, это отличная идея? – сказал я.

- Мне нравится.

- Тебе нужны какие-нибудь цветы? – я спрашивал ее об этом каждый день.

Если те, что стояли в ее комнате, начинали вянуть, мы срезали новые. Это единственный подарок, который я мог ей сделать, единственная вещь, которую она хотела от меня. Я предлагал и другие подарки, но она постоянно отказывалась.

- Пожалуй, да. Если только ты не будешь по ним скучать.

- Мне будет их не хватать. Но я получаю истинное наслаждение от того, что дарю их тебе, Линди, от того, что есть кто-то, кому я могу их подарить.

Она улыбнулась.

- Я понимаю, Адриан, – мы остановились у белой чайной розы. – Я знаю, каково это - быть одиноким. Я была одинока всю свою жизнь, пока… – она замолчала.

- Пока что? – переспросил я.

- Ничего. Забыла, что хотела сказать.

Я улыбнулся.

- Ладно. Какого цвета розы ты хочешь сегодня? В прошлый раз, по-моему, были красные, и, вроде, они стоят не очень долго, так ведь?

Она наклонилась и потрогала белую розу.

- Знаешь, в школе я по уши влюбилась в одного парня.

- Правда? – от ее слов мороз прокатился по моей коже, и мне стало любопытно, знаю ли я его. – И какой он?

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒